В 70-е годы XIX века в России возникла моментально набравшая популярность легенда о некой авантюристке по имени Сонька Золотая Ручка. Истории ее головокружительных приключений заполняли столичные и провинциальные газеты, были темой многочисленных рассказов и повестей. О Соньке говорили в народе — чаще всего с восхищением и нескрываемым одобрением ее поступков. О Соньке говорили в купеческой среде — опять же с восхищением и с некоторой тревогой. О Соньке говорили и в аристократических кругах — с удивлением и раздражением. У одних ее личность вызывала восторг, у других — страх. Одни считали Соньку едва ли ни «проводником» справедливости, русским «Робин Гудом в юбке», другие сетовали на катастрофическое падение нравов, из-за которых невозможно было доверять даже хрупкой беззащитной женщине.
Рассказы о криминальных «подвигах» Соньки будоражили и развлекали общественность — как сейчас будоражат сообщения о раскрытии хитроумного преступления и развлекают детективные романы. Эта женщина стала не просто популярной у газетчиков и читающей публики фигурой. Она стала настоящим социальным явлением, свидетельством подступающей эмансипации. Все, кто восхищался поступками Соньки, выделяли ее личностные качества — волю, силу характера, жесткость. И вместе с тем — сентиментальность, доброту к несчастным и слабым, способность к состраданию.
Как все это уживалось в Соньке Золотой Ручке? Ответ будет неожиданным — никак. Этой женщины — в том виде, в каком ее представляли современники, — не существовало. Сонька — такой же литературный герой, каким в десятые годы XX века был Арсен Люпен, «интеллигентный грабитель», «благородный разбойник», придуманный французским писателем Морисом Лебланом. Отличие состоит лишь в том, что у Соньки был реальный прототип. Или даже несколько прототипов. Кто именно — мы и попытаемся разобраться.
Реальная Сонька — Софья Ивановна (Шейндля-Сура Лейбовна) Соломониак-Блювштейн-Штендель — была лишь одной из знаменитых воровок, носивших легендарную кличку Золотая Ручка. Но, несомненно, именно ее криминальная деятельность и легла в основу бытующих вокруг образа Золотой Ручки мифов. Другим прототипом стала Ольга фон Штейн, о которой известно гораздо меньше, чем о Софье Блювштейн. Проделки одной часто приписывали другой, и наоборот. В результате легенды переплелись в причудливый клубок из правды и вымысла. Были и другие носительницы воровской клички Золотая Ручка. Всеобщая известность Софьи Блювштейн вызвала горячий интерес не только среди российских обывателей, но и у представителей криминальной среды. Образ Соньки часто эксплуатировался в воровском сообществе. Многочисленные Золотые Ручки возникали и в советские времена. Этим «титулом» именовались «воровки в законе», держательницы притонов, бесстрашные авантюристки, налетчицы, организаторши банд. Со временем «Золотая Ручка» превратилось в имя нарицательное, означавшее особый статус в воровском мире — статус профессионалки высшего класса, обладавшей беспредельными способностями и беспредельной же властью.
Но начиналось все с газетных репортажей о грабежах и хитрых комбинациях отважной и неуловимой Соньки. Эти заметки в полосе криминальных новостей, на которые обычно мало кто обращал внимание, постепенно стали едва ли ни основным содержанием популярных газет. Читатели покупали свежую газету, быстро просматривали содержание и сосредотачивались на пятой или шестой полосе, на которой размещалась криминальная хроника.
Почему так происходило? В чем причина интереса российской публики к рассказам о громких преступлениях? Вопрос можно поставить и шире — в чем причина криминализации русской городской культуры? Почему в советские годы на «фене» — воровском редуцированном языке — стала говорить российская интеллигенция? Почему в нашем современном языке бытуют такие словечки, как «капуста», «зелень», «бандерша», явно позаимствованные из воровского сленга? А слов-то этих немало — гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Дело в самом устройстве российского государства. В том невероятном на взгляд европейца давлении, оказываемом государством на россиян. И речь даже не о крепостном праве, из-за которого простые жители сел и деревень не имели элементарных гражданских прав. Этих прав были лишены и представители сословий — разночинцы, городская интеллигенция, даже дворяне. Никто, к примеру, не мог покидать место постоянного проживания без разрешения властей (прописка придумана не советскими властями, она в России существовала всегда). Свободное перемещение по территории империи считалось преступлением бродяжничеством. А наказывалось бродяжничество очень жестоко — каторгой.
Стоит лишь задуматься над «Путешествием из Петербурга в Москву» Александра Николаевича Радищева. Поездка из одной столицы России в другую стала для Радищева целым событием, моментом переосмысления существовавших в то время (1790 год) порядков. А это означает, что подобные поездки были в то время чрезвычайной редкостью. И, надо полагать, не только из-за отсутствия дорог, но и по причине сложной системы разрешений и уведомлений начальства о намерениях того или иного подданного совершить дальнюю поездку. К своим деревням были прикреплены не только крестьяне, но и владельцы имений, обладавшие значительной, но все же ограниченной властью.
В причинах возникновения самого феномена Соньки Золотой Ручки мы попытаемся разобраться позже (но совершенно ясно, что главная причина возникновения еврейской преступности заключается в жестких ограничениях, предусмотренных чертой оседлости). А пока нас интересуют причины возникновения красочных легенд вокруг ее деяний.
К концу XIX века российская пресса вплотную приблизилась к читающей публике, ориентируясь на европейскую прессу. Для газетчиков основополагающей движущей силой стал коммерческий интерес. Благополучие печатного издания того времени зависело от двух моментов — лояльности властей, то есть соответствия газеты или журнала цензурным ограничениям, и тиража. Если первое обеспечивало беспроблемный регулярный выпуск периодического издания, то второе приносило реальные деньги. Чем больше у газеты подписчиков и покупателей, тем больше денег зарабатывает ее владелец и большие суммы тратит на содержание редакции.
Фигура Соньки вызывала огромный интерес, что отражалось на спросе на газеты. И газетчики тут же смекнули, что имеют дело с курицей, несущей золотые яйца. Выходки Соньки расходились и с нормами общепринятой христианской морали, и с действующим уголовным законодательством. Но газеты не пропагандировали воровскую вольницу, они лишь информировали читателей о криминальной стороне жизни российского общества. И формально были непричастны к раздуванию популярности неуловимой воровки. Однако уже к 1890-му году Сонька Золотая Ручка стала одним из популярнейших персонажей столичной и провинциальной прессы. Один факт публикации заметки или статьи о ее проделках обеспечивал газете или журналу устойчивый читательский спрос. И журналисты — желая того или нет — принялись «возделывать» криминальную «грядку», превозносить образ Соньки, наделяя его несуществующими достоинствами и, тем самым, еще больше подогревая интерес публики.
А что российские подписчики газет? Тот самый народ, который жил по христианским заповедям, избавлялся от векового позора крепостного права, строил обновленную Россию? А он оставался тем же, что был и во времена Радищева, и до отмены крепостного права. Откуда было взяться в России гражданскому обществу, если страна развивалась по старым правилам феодального государства? Если в массе своей рядовые россияне — рабочие, крестьяне, ремесленники, разночинцы, интеллигенция — не обладали обычными для Европы правами и свободами?
Явление Соньки стало проявлением скрытого до поры недовольства бесправностью и бытующими в империи порядками. Криминальные сводки о преступлениях Соньки создавали у читающей публики иллюзию вольницы. И оставляли обнадеживающее впечатление торжества справедливости. В легендах Сонька Золотая Ручка грабила только богатых. И помогала бедным — хотя бы самим фактом ограбления, экспроприируя избыточные богатства, к которым, скажем, владелец ювелирного магазина имел весьма отдаленное отношение. Сонька стала для россиян аналогом легендарного Робина Гуда. Хотя на самом деле была лишь обычной грабительницей, женщиной, лишенной моральных принципов.
Реакция на сообщения о проделках Золотой Ручки была обычно восхищенной. Вместо «как это может быть» и «что же это такое», российская публика говорила «ух ты» и «вот это здорово». Для нее Сонька была орудием возмездия и справедливости.
Не будем забывать, что Сонька была еще и женщиной — согласно бытующим мифам, хрупкой, миниатюрной и очень красивой женщиной. И это в стране, где женщины были лишены даже тех элементарных гражданских прав, которыми пользовались мужчины. В провинциальных городах увидеть в каком-либо учреждении работающую женщину было сложно. Женщин почти не было в школах (только в женских), в государственных конторах (вообще), в научных и медицинских учреждениях (женщины занимали только должности вспомогательные, вроде медсестер и ассистенток, женщин-врачей было крайне мало, в хирургии, например, не было вообще). Женщине доставался лишь домашний и крестьянский труд.
Независимая, самостоятельная, умная Сонька, умеющая постоять за себя — такая Золотая Ручка была обречена стать народной героиней, этакой «Жанной Д\'Арк криминальной среды». Такой Соньке рукоплескали обыватели двух столиц, российская интеллигенция и даже представители предпринимательской среды, хотя именно они и были жертвами преступного таланта Золотой Ручки.
Рядом с увлекательными рассказами о Соньке тут же появились легенды о ее любовных связях, о ее необыкновенной сентиментальности и щедрости. Молва лепила образ Соньки по своим потребностям. Нужна была героиня — получилась именно героиня.
И еще один момент. В 80-90-е годы XIX столетия развлекательная беллетристика в русской литературе находилась на позициях беспризорной сироты. Все внимание литературной общественности было направлено на интеллектуальную прозу и поэзию. Основной же массе обывателей требовалась литература попроще — то самое чтиво, что спустя век трансформировалось в телевизионные сериалы и кинобоевики. Народ задыхался без развлечений. И рассказы о Соньке легли в хорошо удобренную почву, дав бурные всходы. В 1890 году популярность Соньки Золотой Ручки взлетела на необыкновенную, беспрецедентную высоту. Действуй в то время прямая выборная система, она бы выиграла любые выборы. Собственно, она их и выиграла — выборы любимого народного героя. Точнее — героини, что придавало ее победе дополнительный смысл. Сонька была женщиной, выжившей в мире мужчин. И не только выжившей, но и взявшей над мужчинами верх.
ДЬЯВОЛ В ЮБКЕ
Иначе к Соньке относились полицейские и представители российской власти. Для них Сонька была дерзкой воровкой, женщиной, дискредитирующей образ российской правоохранительной системы и ставящей под сомнение способность властей обеспечить безопасность самой богатой части российского общества.
За Сонькой даже закрепилось прозвище «Дьявол в юбке». И в нем был смысл — те немногочисленные документы, что дошли до нашего времени, показывают, что Софья Блювштейн (равно как и другие носительницы клички Золотая Ручка) была беспринципной, циничной особой, не гнушавшейся никакими средствами в достижении поставленной цели. Сонька, к примеру, могла запросто лечь в постель с любым мужчиной, если не видела иного выхода выпутаться из осложнившейся ситуации. Она без колебаний имитировала самые нежные чувства, прикидывалась влюбленной, обманывая доверие мужчин, с которыми сближалась с целью их ограбления.
Да, она была талантлива. В этом нет никаких сомнений. Она была одновременно и великолепным сценаристом, и режиссером, и актрисой. Придуманную ею самой «пьесу» Сонька разыгрывала по всем правилам театральной постановки и роль свою исполняла блестяще. При этом «пьесы» были вовсе не «одноактовыми» поделками. Это были спектакли с многоуровневым, сложным, красивым сюжетом. Мотивация ее поступков не вызывала ни малейших сомнений. Каждый шаг был тщательно продуман, а каждая импровизация поражала точностью и безошибочностью. Сонька была еще и тонким психологом, знатоком человеческой души. Она моментально улавливала слабые стороны своей жертвы, понимала потребности мужчины, умела отыскать те ниточки, которые превращают сильную личность в послушную марионетку.
Софья Блювштейн облапошивала генералов и прокуроров, полицейских и военных. Ее чарам поддавались прожженные циники и ловеласы. Перед ее красотой и обаянием не могли устоять искушенные в любовных делах жиголо и повидавшие виды многоопытные старики. Государственные деятели, политики, журналисты — никто из оказавшихся в поле зрения Соньки не смог перехитрить эту женщину. В заблуждение вводило несоответствие образа беззащитной хрупкой женщины (нежной, красивой, глупенькой — стандартный набор средств женского обольщения) и натуры безжалостной охотницы, грабительницы и авантюристки. Ее невозможно было разгадать. Ей невозможно было не поверить. Дело доходило до того, что уже будучи арестованной и заключенной за решетку, Сонька выходила на свободу, обольщая тюремщиков. Она казалась неуловимой…
Создание легенды о Соньке Золотой Ручке — дело не только журналистов, но и преступного сообщества России. В воровской среде превозносилось благородство Соньки, ее честность — в том понимании, как ее представляют представители криминального мира. По их мнению, Сонька не просто была талантливой аферисткой, она задала каноны сосуществования членов преступного сообщества. В частности, Соньке приписывают организацию «общака» — общей кассы, пополняемой взносами преступников и предназначенной для оплаты услуг юристов, материальной помощи угодившим в трудную ситуацию преступникам, помощи тем, кто отбывает наказание в тюрьме и так далее.
Исследователи истории российской преступности говорят, что это миф, что Сонька не имела отношения к созданию «общака». Однако убедительных фактов против этой версии также нет.
Сонька Золотая Ручка — личность легендарная и, по большей части, «придуманная». По понятным причинам она скрывала от следствия истинные факты своей биографии. И при этом была склонна к мистификациям, приписывая себе те или иные преступления и открещиваясь от тех событий, к которым имела непосредственное отношение.
Мы не можем с какой-либо долей уверенности привести вполне достоверные свидетельства о событиях жизни Соньки.
Этих свидетельств попросту не существует. Мы даже не знаем, где она родилась, в какой семье выросла, сколько раз была замужем. Неизвестны имена всех ее жертв. Неизвестны обстоятельства ее смерти. Мы не знаем, сколько лет прожила Софья Блювштейн и где она похоронена.
На Ваганьковском кладбище в Москве есть могила Соньки Золотой Ручки. Над надгробием возвышается скульптура женщины. Голова у скульптуры отбита… Эта могила является местом паломничества десятков и сотен людей. На могиле всегда лежат свежие цветы. Надгробие и памятник покрыты надписями.
Чего просят у Соньки посетители кладбища? Благословения? Помощи? Чего?
Самое странное, что эта могила не имеет к Соньке никакого отношения. Никто не знает, кто в ней похоронен и похоронен ли вообще. По слухам, здесь покоится молодая женщина, покончившая с собой из-за несчастной любви. Но это точно не Софья Блювштейн.
Интересна история памятника. По легенде, после смерти престарелой Соньки, которая на старости лет перебралась в Москву к дочерям, в Милане, на деньги одесских, неаполитанских и лондонских воров, был заказан памятник. Привезен в Москву и установлен над могилой на участке номер 1 на Ваганьковском кладбище. Это была дань уважения великой аферистке, знак глубокого почтения от криминальных авторитетов той эпохи.
Жизнь и смерть этой женщины — сплошная легенда. В архивах не осталось даже фотографии, на которой с уверенностью можно было бы опознать Софью Блювштейн. Как ни удивительно, но много раз судимая, отбывавшая тюремное заключение и каторжные работы Сонька не была запечатлена на фото. Точнее — была. Но Софья ли Блювштейн? Те, кто видел Соньку на суде, а потом встречался с ней на каторге, например журналист и писатель Влас Дорошевич, высказывали сомнение — а та ли это женщина? Сонька в зале суда и Сонька на каторге казались Дорошевичу двумя совершенно разными женщинами. (Добавим — на самом деле Дорошевич до посещения Сахалина «вживую» с Сонькой не встречался. Но об этом поговорим позже.)
Это несовпадение образов бередило многие умы. Поэтому-то и возникла очередная легенда о том, что каторгу за Соньку отбывала другая женщина. А сама Сонька вышла сухой из воды — как это неизменно с ней случалось в лучшие годы ее жизни.
Исследователи не отметают ни одной из бытующих вокруг Золотой Ручки легенд. Если пренебречь этими мифами, то получится, что Сонька… и не жила вовсе. Уникальный случай — историки вынуждены руководствоваться легендами, не имея под руками фактического материала. И мы можем говорить о судьбе Соньки только в предположительном ключе — могло быть так или этак. Но было ли на самом деле — неизвестно…
Образ Соньки не давал покоя и ее современникам, и потомкам. Не напрасно на единственном изображении Соньки — фотографии Софьи Блювштейн, принадлежность которой вызывает большие сомнения, — мы видим красивую молодую женщину с пронзительным взглядом и мягкими чертами лица. В ту эпоху, в 80-90-е годы XIX столетия, эта женщина могла бы показаться эталоном красоты. Вкусы публики были сформированы иными канонами. И лицо Соньки — как конкретной личности и как образа собирательного — представляет собой едва ли ни идеал еврейской девушки. Впрочем, в ее лице нет ничего семитского. Сонька не похожа на типичную местечковую девушку того времени. С тем же успехом ее можно назвать русской, итальянкой или француженкой.
Согласно легендам, Сонька обладала блестящими познаниями в области языков. Она свободно говорила на идиш и русском, что естественно. Владела польским — как уроженка Варшавы. Знала французский, итальянский и английский языки, что весьма и весьма сомнительно. По некоторым (неподтвержденным) сведениям Сонька не получила хорошего образования. Возможно, она обладала яркими способностями к языкам. Но имела ли возможность совершенствовать языковую практику? А язык ей нужен был для проведения головокружительных комбинаций, в результате которых ее жертвы лишались больших денег.
Скорее всего, ее способности — миф. И все было гораздо проще и примитивней, как обычно и случается в жизни. Сонька была персонажем легенд, которые не имели под собой реальных оснований. И это тоже понятно, если учесть, кто сочинял эти легенды — люди несчастные, обделенные судьбой, находящиеся в постоянном противостоянии с миром обывателей и мещан.
Во всех версиях судьбы Соньки (а этих версий достаточно, чтобы запутаться в них) прослеживается мотив ее скромных внешних данных. Мол, не красавица, но моментально очаровывала мужчин своим обаянием. Если вернуться к портрету Софьи Блювштейн, то с утверждением, что она была некрасива, согласиться невозможно. На фотографии изображена красивая женщина. Тогда к чему легенда о ее внешней непривлекательности?
Это одна из разоблачительных подробностей, что помогают отсеять наименее вероятные обстоятельства жизни великой аферистки и, таким образом, выстроить наиболее вероятную версию ее жизненного пути. Скорее всего, под именем Соньки «работали» разные женщины, в том числе и малопривлекательные внешне. Имя Золотой Ручки было своеобразным «знаком качества», фирменной маркой, которая открывала перед ее носительницей многие двери воровского сообщества.
Характерно, что ни одно из описаний внешности Соньки не дает внятного ее портрета. Исключение составляют записки Чехова и Дорошевича. Но они описывают совершенно разных женщин, в лицах которых нет и намека на очарование или красоту той легендарной Соньки. Эта смазанность образа тоже признак того, что бытующие вокруг Золотой Ручки легенды имеют мало общего с реальностью. Той Соньки, которую мы знаем по рассказам ее современников и из литературы, на самом деле не было. Она не реальная фигура — она персонаж. Но разве это принижает ее историю? Разве низводит легендарную грабительницу до уровня обычной деградировавшей преступницы?
Судьба Соньки Золотой Ручки тесно связана с историей российской преступности. А точнее — с историей еврейской преступности, которая в конце XIX века расцвела пышным цветом в южных губерниях Российской империи в рамках черты оседлости.
Почему мы говорим именно об еврейской преступности? Совершенно бесправный народ, вынужденный жить по закону, ограничивающему свободу передвижения, лишенный выбора места жительства, выбора профессии, ограниченный в праве получить достойное образование, этот народ был поставлен в очень тяжелые условия существования. Закон о черте оседлости — одна из унизительных, черных страниц истории России. Именно этот закон спровоцировал криминальную деятельность части еврейского сообщества. Именно этот закон стал причиной возникновения феномена российского криминального мира, частью которого была и Сонька Золотая Ручка.
ЧЕРТА ОСЕДЛОСТИ
23 декабря 1791 года в свет вышел указ российской императрицы Екатерины II о черте оседлости еврейского населения западных районов европейской части России, вошедших в состав империи после Второго раздела Речи Посполитой. Вместе с землями Россия получила миллионы польских, белорусских, прибалтийских евреев. Своим указом императрица обозначила места, где евреям было позволено селиться и заниматься хозяйственной деятельностью. Города, села и деревни для евреев оказались закрыты. Им разрешалось проживать только в местечках — в населенных пунктах городского типа, лишенных самоуправления.
В 1804 году было опубликовано «Положение об устройстве евреев», которое ограничило расположение местечек и юридически закрепило запреты на перемещение и расселение еврейского народа по территории России.
В 1835 году вышел уточняющий документ — «Положение о евреях», в котором впервые появился термин «черта оседлости». До этого использовалось другое определение — «черта постоянного жительства евреев».
Черта оседлости определяла места жительства еврейского населения в десяти губерниях Царства Польского (то есть на всей территории Польши) и в 15 российских губерниях. В список входили Бессарабская, Виленская, Витебская, Волынская, Гродненская, Екатеринославская, Киевская, Ковенская, Минская, Могилевская, Подольская, Полтавская, Таврическая, Херсонская (включая Одессу) и Черниговская губернии. Из черты оседлости были исключены крупные города, в том числе Киев, Николаев, Ялта и Севастополь. Некоторое послабление было сделано только в Киеве — евреям дозволялось селиться в некоторых частях города. И в Одессе, в единственном крупном городе, входившем в черту оседлости.
Помимо этого вводились запреты на ряд профессий и образование. Местечковым евреям запрещалось селиться в деревнях и заниматься сельским хозяйством. Им запрещалось даже такое занятие, как промысловое рыболовство (разрешалось лишь вылавливать «сорную» рыбу — поэтому в еврейской кухне популярна щука, из которой готовится множество блюд).
Выезжать из местечек даже на короткое время можно было лишь по разрешению властей (о бесправии в этом отношении всего населения Российской империи мы уже говорили). Это разрешение реализовывалось через паспортную систему — жителям местечек попросту не выписывали паспортов, а без них перемещение по территории России было запрещено. Беспаспортные считались «лицами неустановленной личности», их арестовывали и подвергали уголовному преследованию, обвиняя в бродяжничестве. Бродяжничество в империи приравнивалось к тяжким преступлениям и наказывалось каторгой.
В результате еврейские местечки черты оседлости были крайне перенаселены. В этих городках царили всеобщая нищета и безысходность.
Запрет на выезд из местечек не распространялся на купцов первой гильдии, на лиц с высшим образованием, на средний медицинский персонал, цеховых ремесленников и отставных военных чинов, записанных на службу по рекрутскому набору. Но для того чтобы получить право поселиться в городе, купец должен был в течение десяти лет состоять членом местечковой гильдии. А получить высшее образование в России еврею было весьма и весьма проблематично из-за процентного ограничения приема на учебу. В местечковые высшие учебные заведения (были и такие) принимали не более 10 процентов абитуриентов еврейской национальности от общего потока. В крупных городах — не более 5, в столицах — не более 3 процентов. Получить высшее образование еврею можно было лишь за границей.
С купеческим гильдейским свидетельством дело обстояло не лучше. Для получения промыслового свидетельства купец еврейской национальности должен был выплачивать ежегодный взнос около 500 рублей, а для получения свидетельства принадлежности к купеческой гильдии — 75 рублей в год. Общая стоимость «выкупа» собственных прав и получения возможности перебраться из местечка в крупный город достигала 6 тысяч рублей. И это были невообразимые по тем временам деньги. Мудрено ли, что купцов-евреев в России XIX и начала XX веков было ничтожно мало? К слову — деньгами дело и ограничивалось. С претендентов на купеческое звание не требовали доказательств реальной хозяйственной деятельности.
Единственной реальной возможностью вырваться из рамок черты оседлости было вступление в ремесленнический цех — в одно из старинных сословных учреждений, которые были распущены в 80-е годы XIX века. Цеховики остались только в Одессе, что и привело к массовой миграции местечковых евреев в этот город (вспомним, Сонька начинала свою воровскую карьеру именно в Одессе, здесь же совершила наиболее известные, громкие аферы).
Давление на российских евреев в течение 120 лет было беспрецедентным. Их не принимали в гимназии и университеты, на государственные и руководящие должности. Им перекрывали путь в науку, не позволяли заниматься политикой. По сути, это были люди с ограниченными гражданскими правами. И причиной этого были лишь их принадлежность и вероисповедание.
У нас в России не особенно принято распространяться по этой проблеме, но это было проявление государственного антисемитизма, поощряемой властями ксенофобии. С евреями российская власть поступала как с врагами. Хотя в чем эти люди были перед империей виноваты? Разве что самим фактом своего существования?
Особую роль в притеснениях евреев сыграла Русская Православная Церковь. Основой бытового антисемитизма, очень распространенного в дореволюционной России явления, была религиозная нетерпимость. Евреев преследовали «за распятие Христа». А на дворе был, между прочим, «просвещенный XIX век». Так, во всяком случае, называли его современники.
Характерная деталь — ограничение черты оседлости — не распространялись на евреев-выкрестов. Достаточно было принять православие, чтобы получить права обычного российского подданного. При этом крещение в еврейской среде осуждалось и не носило массового характера. Этот народ не забывал своих корней и своей культуры.
Между тем, местечковые евреи при всей своей бедности вели довольно изолированный образ жизни. Огромное количество еврейского населения, к примеру, не знало русского языка. Вообще. Общались по-польски и на идиш, на языке ашкеназов (восточноевропейских евреев), основой которого были среднегерманские диалекты, древнееврейский и арамейский языки. На идиш выходили местечковые и столичные (в Киеве) газеты, журналы, книги. На идиш велось преподавание в начальных и средних местечковых школах и ремесленных училищах. На идиш говорили духовные и политические лидеры нации, вроде Жаботинского и Шолома-Алейхема.
После отмены крепостного права, когда положение русского крестьянства изменилось, а жизнь местечковых евреев была такой же тягостной и беспросветной, что и до реформы 1861 года, местечковая диаспора пришла в движение. Во второй половине XIX века мощный поток еврейского населения России хлынул в США, Аргентину и Палестину. И если в Соединенных Штатах бывшие российские евреи селились преимущественно в городах, продолжив заниматься привычными ремеслами, то в Южной Америке и на Ближнем Востоке еврейские переселенцы занялись делом, которого были лишены веками — сельским хозяйством. В Палестине переселенцам пришлось особенно тяжко. Их враждебно встречало и арабское население, и турецкие власти, под контролем которых была в то время эта древняя страна. Если в Аргентине еврейские семьи без особых проблем подучали землю и пастбища на отдаленных от городов территориях, то получить землю в Палестине было почти невозможно. Однако в XX столетии дело сдвинулось. В 1909 году возник первый прообраз будущих кибуцев — квуца Дгания. А к 1918 году в стране уже действовали восемь сельскохозяйственных коммун.
Однако не всем местечковым евреям удавалось переселиться за океан или в «землю обетованную» (так верующие евреи называли территорию Палестины — бывшее древнееврейское государство и будущее государство Израиль, воссозданное после Второй мировой войны). Большинству еврейского населения России переезд был не по средствам. К тому же бросить нажитое десятилетиями хозяйство, пусть и скудное, пусть и не приносящее ощутимого дохода, означало решиться на верную голодную смерть.
И случилось то, что должно было случиться. Прогрессивно настроенная часть еврейской молодежи занялась революционной деятельностью, подхватив левые идеи Маркса. Но лишь та ее часть, которая имела образование и хоть какие-то надежды на перемены в жизни своего народа. Большинство же молодежи либо уныло приняли судьбу отцов как данность, либо… вошли в криминальную среду.
Так возник феномен еврейской преступности — возможно, первой организованной преступности на территории России. И центром ее стала Одесса — город международной торговли, город-порт, символ предпринимательства и российской вольницы.
Переселяющиеся из восточных губерний в Одессу еврейские семьи принимались заниматься ремесленничеством и торговлей. В городе появилось огромное количество обувных мастерских и швейных ателье. Появились многочисленные трактиры, постоялые дворы, продовольственные и промтоварные лавки. Пышным цветом расцвел знаменитый Привоз — огромный рынок возле железнодорожного вокзала, в самом сердце старой Одессы.
Появились и заведения иного рода — кафе-шантаны, публичные дома, игорные заведения. Лояльность городских властей сыграла с Одессой злую шутку. В конце XIX — начале XX веков Одесса была самым криминальным городом Российской империи. С ней не мог сравниться даже другой «вольный» город — Ростов-на-Дону, в котором в силу ограничений черты оседлости евреев не было, а преступное сообщество составляли в основном армяне и деклассированная часть казачества. Именно в те времена в поговорку вошла залихватская полукриминальная присказка — «Одесса-мама, Ростов-папа», — намекавшая на два крупнейших криминальных центра империи.
К 80-м годам XIX века Одесса превратилась в уникальное для России место, в котором царила атмосфера космополитизма, предпринимательства и авантюризма. Сюда съезжались «беглецы» из еврейских местечковых поселений со всех западных губерний России, входивших в черту оседлости, и Бессарабии. Сюда съезжались русские, украинцы, молдаване, кавказские греки, армяне, крымские татары, жители причерноморских сел и городов. Город превращался в настоящий Вавилон.
В 1880 году в Одессе проживало 217 тысяч человек (в восемь раз больше, чем в Ярославле, и примерно в десять раз больше, чем в Нижнем Новгороде). В 1897 году в Одессе насчитывалось уже 403815 жителей. А в 1910 году население перевалило за полмиллиона — 506000 человек. Одесса стала крупнейшим городом Юга России. И — криминальной столицей страны.
ПРОБЛЕМЫ ВЫЖИВАНИЯ
Несмотря на то, что местечковым евреям позволялось селиться в Одессе, их жизнь в этом славном приморском городе была полна лишений и трудностей. Евреи составляли пятую часть населения города (22 процента населения Одесского уезда Херсонской губернии в 1897 году). А это десятки тысяч человек. Десятки тысяч малообразованных, запуганных, предприимчивых, рвущихся из удушающих объятий бедности людей. Десятки тысяч потенциальных «рекрутов» зарождающегося преступного сообщества Одессы. И десятки тысяч его потенциальных жертв.
К слову — конец XIX столетия и два последующих десятилетия века XX в перспективе скорого наступления длительного периода коммунистической диктатуры можно с некоторой долей условности назвать «золотым веком» Одессы. В начале XX века в Одессе сформировалась особая литературная школа, которая затем переместилась в Москву и подарила русской литературе такие имена, как Илья Ильф, Евгений Петров, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Исаак Бабель, Константин Паустовский. И это свидетельство того, что в Одессе процветала литературная мысль. Особая атмосфера приморского города пробуждала художественные и поэтические таланты. Одесса начала XX века стала родным домом для целого сообщества блистательных поэтов, музыкантов и художников. Но это было потом, позже. А в 70-80-е годы XIX века Одесса стала школой для лихих людей — карманников, щипачей, спекулянтов, аферистов всех мастей.
Известно, что самая благоприятная среда для взращивания преступности — нищета. Постоянная забота найти пропитание, чтобы не умереть с голоду самому и выкормить детей, толкала новообращенных одесситов на немыслимые авантюры. В Одессе происходило то, чего не могло быть, скажем, в Новороссийске или Севастополе. В городе заработали кафе-шантаны, устроенные на французский манер, но с сугубо российской спецификой. В этих заведениях почти не кормили — сюда никто не приходил поесть. Только выпить, насладиться обществом дам сомнительного поведения и уединиться с одной из них в номере «наверху». Это были самые настоящие дома терпимости, прикрывающиеся вывеской увеселительного заведения.
Владельцами (и владелицами) этих заведений были, как правило, разбогатевшие местечковые евреи, переехавшие в «Южную Пальмиру» раньше своих менее удачливых единоверцев. А этим менее удачливым оставалось лишь отдавать своих дочерей в эти кафе-шантаны. Считалось — в услужение, в официантки. На самом деле — в проститутки.
О царящих в Одессе второй половины XIX века нравах говорит сухая статистика. Херсонская губерния и Одесский уезд в частности были основными поставщиками заключенных для российских тюрем. На Сахалине, этом острове смерти страшной российской каторги, было полно бывших одесситов, совершивших тяжкие преступления и отправленных на Дальний Восток на «исправление» (на самом деле — на погибель). На долю Одессы приходилась огромная часть осужденных преступников. Были среди них попавшиеся «на деле» воришки, были грабители, убийцы и насильники.
Одесская экономическая вольница привлекала в город преступников со всей России. Все жаждали легкой и быстрой добычи. И здесь было чем поживиться. В городе работали десятки, если не сотни, ювелирных магазинов, салонов, торговавших драгоценными камнями и произведениями живописи. Помимо того, именно в эти годы Одесса снискала славу недорогого курорта для представителей купечества, чиновников среднего ранга и предпринимателей всех мастей.
Начало и бурное развитие российский (и, между прочим, мировой) туризм получил после окончания Крымской войны в 1856 году. Установившийся мир успокоил российскую знать. Участки земли в Крыму стали приобретать отставные военные. В 1860 году царская семья приобрела Ливадию — поселок в трех километрах от Ялты, вместе с 30 домами местных селян и особняком графа Льва Потоцкого, перестроенного в Ливадийский дворец. С 1875 года Ливадия стала официальной резиденцией царя Александра III (а после его кончины резиденцией царя Николая II). Въезд в Ливадию посторонним был запрещен, но рядом располагалась красавица Ялта. Близость к царским покоям добавила Крыму в общем и Ялте в частности популярности среди российской знати. В Крым хлынул денежный поток — аристократы торопились скупать готовые дома и строить новые. Затем сюда потянулась российская интеллектуальная элита — в Ялте располагался летний дом Антона Павловича Чехова. К 1910 году, когда Ливадия подверглась глубокой перестройке и техническому переоснащению (были построены электростанция, завод по производству льда, зимний театр), Ялта была «главным» курортом России, который посещали и российские аристократы, и зарубежные туристы.
А Одесса стала центром туризма (в значительной степени внутреннего) для россиян попроще. Сюда ехали поплескаться в море купцы с семьями, чиновники средней руки, артистическая богема. Люди не бедствующие, российские посетители черноморского курорта оставляли в Одессе кучу денег — на украшения, дорогую одежду, ресторанные деликатесы. Для воров всех мастей это курортное паломничество стало манной небесной. Следом за туристами в Одессу съезжались мошенники всех мастей — из Петербурга, Москвы, Ростова-на-Дону, Нижнего Новгорода и других российских городов.
Не будем забывать, что Одесса была еще и крупным черноморским портом, южными воротами России. Сюда шли торговые и пассажирские суда из стран Европы, Османской империи, Палестины. В припортовой зоне раздавалась итальянская, турецкая, греческая речь. Говорили по-французски, по-английски, по-немецки. И всю эту разноголосицу перекрывали фразы на идиш. Одесса стала гостиницей для многочисленных иностранцев и родным домом для местечковых евреев.
Веселый, беззаботный, искрящийся город, который, казалось, не знал беды. Но беды здесь хватало всегда. Она пряталась в еврейских кварталах центральной части города, на Молдаванке и Пересыпи, на Сахалинчике и в дачных пригородах Малого, Среднего и Большого Фонтанов. В старых уже в то время домах, в полуподвалах и деревянных надстройках ютились многодетные еврейские семьи обувщиков, парикмахеров, зеленщиков, жестянщиков, плотников и портняжек. В дальних пригородах Одессы местные евреи потихоньку разбивали огороды и сады, на которые городские власти старались не обращать внимания — надо же людям как-то кормиться.
На улицах города, в диком и беспорядочном смешении нравов и языков, формировались две специфические субкультуры — уникального «одесского языка» и уникальной одесской преступности. И если с языком более-менее все понятно, то преступная среда Одессы XIX столетия почти не изучена.
В «одесском языке» с его неправильными склонениями, с мягким блистательным юмором можно увидеть историю «вольного» города почти с самого его основания. Одесское наречие начало формироваться примерно с 1830 года, когда в Одессу хлынули европейцы — итальянцы и греки. Затем русская речь с заимствованиями из европейских языков оказалась под мощным воздействием украинского языка. В последние годы крепостничества в Одессу и в уезд в целом бежало много крепостных крестьян из северных уездов Украины. И наконец, во второй половине XIX века в одесское наречие влился идиш. Заимствований из еврейского языка — в виде прямой кальки словесных оборотов или отдельных словечек — в «одесском языке» хоть отбавляй.
Говорят, что в наше время «одесский язык» постепенно угасает. Причиной тому стала волна эмиграции. Одесские евреи оставили родной город и разъехались по миру. Но вряд ли одесское наречие бесследно растворится в чужих языках. Евреи Нью-Йоркского Брайтон-бич говорят на «одесском языке». То же можно сказать и о репатриантах, уехавших в Израиль. И о многих представителях этой великой нации, поселившихся в самых разных странах нашей планеты. Все-таки «одесский язык» бессмертен. Яркий культурный феномен, ставший основой многих великих книг — чего только стоят книги Ильфа и Петрова, Бабеля и Катаева — исчезнет только вместе с литературой. И с той Одессой, которой так гордятся коренные одесситы.
Что же касается одесской преступности, то она самым непосредственным образом повлияла на формирование криминального сообщества России. До возникновения в середине XIX столетия этого феномена преступность в империи носила явно неорганизованный, стихийный характер. Лишь в Одессе с ее местечковыми авторитетами смогла сформироваться иерархическая преступная среда — с ее специфическим языком («феней»), с ворами в законе, стоящими во главе преступных группировок, с ее жесткими законами и легендами, одной из которых суждено было стать Соньке Золотой Ручке.
Преступное сообщество Одессы выполняло одну весьма щекотливую функцию — перераспределения доходов между зажиточными гостями южного города, одесскими нуворишами и аристократами с одной стороны, и нищими местечковыми евреями, крестьянством, перебравшимся в город, рыбаками и мелкими предпринимателями — с другой. Деньги перетекали из одних карманов в другие. Не напрямую, опосредовано — через кабачки и питейные заведения, через кафе-шантаны и публичные дома, через игорные заведения и маклерские конторы. Основными клиентами низкопробных развлекательных заведений Одессы были те самые воспетые в песнях «биндюжники» (портовые грузчики, чаще всего евреи) и… члены криминального сообщества, пропивающие награбленное в дешевых кабачках.
В Одессе той поры можно было легко разбогатеть, нажившись на спекулятивной перепродаже партии негодного товара, но еще легче эти деньги можно было потерять — зачастую вместе с самой жизнью. Кривые улочки глухих районов станций Большого Фонтана были переполнены шатающейся молодежью, ищущей острых ощущений и легкой наживы. И подвыпивший купчишка, бредущий домой по темной улице (а извозчики в Одессе всегда были большой проблемой), имел все шансы вернуться домой без копейки в кармане и, в лучшем случае, с фонарем под глазом.
Одесса той эпохи была городом веселым и смертельно опасным, разноголосым и местечковым, великолепным и оглушительно нищим. Блеск и нищета сопутствовали ей в те годы. И Сонька в этом вавилонском смешении культур, обычаев, религий была как нельзя кстати. Это была ее среда. Это был ее мир.
Ее время пришло. Одесса ждала своих «героев» — в том числе и Соньку Золотую Ручку.
ГАСТРОЛЕРЫ
Одесская преступность вызревала в условиях бурного экономического роста России. Отмена крепостного права в 1861 году изменила экономическую ситуацию в стране и привела в движение огромные массы народа. Начался отток из русской деревни безземельных крестьян и тех, кто не смог найти себя в деревне после отмены крепостного права. Это и стало причиной бурного роста больших и малых российских городов, которые до начала 60-х годов XIX столетия были относительно небольшими населенными пунктами, а во второй половине столетия удваивали свое население практически каждые десять лет.
Одесса стала едва ли не рекордсменом в этом процессе укрупнения городов. Сюда стекались крестьяне из северных и восточных районов Украины еще до отмены крепостного права. Это был исход из крепостной деревни, бегство от рабства. Но после реформы поток приезжих увеличился в десятки раз.
Прокормить столько народа без кардинальных экономических перемен город не мог. И часть переселенцев неизбежно скатывалась на самое дно, пополняя ряды безработных, сезонных сельскохозяйственных рабочих (батраков) и формирующегося преступного сообщества. Причем большая часть новообращенных одесситов шла именно к «лихим» людям, которые помогали материально и обещали поддержку в будущем. В Одессе стали возникать банды налетчиков, уличных щипачей, домушников.
Любопытно, что поначалу многие из этих подпольных образований существовали вполне легально — как артели биндюжников (портовых грузчиков). Но затем эти артели уходили в тень, не выдерживая конкуренции с более крупными портовыми фирмами, нанимавшими собственный персонал, в том числе и грузчиков.
В те же 60-70-е годы XIX века преступность стала видоизменяться, диверсифицироваться. Наряду с оседлыми налетчиками и аферистами появились «гастролеры» — легкие на подъем, мобильные группы воров, «работавших» сообща. Совершив преступление в каком-либо городе России, грабители быстро перемещались в другой населенный пункт, на время прекращали деятельность, чтобы потом совершить новый грабеж и так же стремительно переехать в другой город.
Эти люди были неуловимы. Криминальные гастролеры умело использовали главные недостатки российского сыска — неповоротливость и отсутствие четкого взаимодействия между полицией разных городов. Для полиции же феномен гастролерства был в новинку. При крепостном праве в стране попросту не было ни путешествующих господ, ни бесцельно шатающихся бродяг. Поэтому в уголовной полиции не существовало подразделений по расследованию подобных преступлений. Полицейским приходилось меняться так же быстро, как менялась преступность.
Некоторое время гастролеры чувствовали себя совершенно безнаказанными. Поскольку в ту пору между европейскими государствами не существовало особых ограничений на въезд-выезд (не было пограничных пропускных пунктов, не было контрольно-следовой полосы, пограничных столбов, нарядов пограничников с собаками — все это «изобретения» XX века), преступники быстро уходили от преследования за границей. Но и там они продолжали свою деятельность. И уже в 1870-е годы в Европе заговорили о русском бандитском сообществе, которое вело себя в Англии, Франции, Италии как у себя дома.
Ситуация складывалась презабавная. Пойманные с поличным, российские аферисты попадали под суд. Но австрийские, итальянские, немецкие, французские суды… отказывались рассматривать эти дела, ссылаясь на незнание языка и то, что у российской Фемиды к представителям русской преступности (об итальянской мафии тогда еще не было и речи, поэтому слово не приобрело еще того смысла, который имеет сегодня) претензий больше. И попавшихся преступников попросту высылали из страны. Они, естественно, возвращались или переезжали в другую европейскую страну. А те, что оказывались в России, благополучно избегали наказания — опять же из-за неповоротливости российской государственной системы.
Гастролеры были самой яркой, самой талантливой частью преступного мира России. И самой «фартовой», поскольку удача сопутствовала именно мобильным, быстро перемещающимся аферистам, которые не давали опомниться и своим жертвам, и преследователям. В среде гастролеров были нередки случаи, когда мошенникам и ворам удавалось быстро сколотить огромное состояние. Правда, о легализации баснословных доходов эти люди не помышляли. Некоторые из них возвращались в Одессу, открывали притоны или игорные заведения. И тут их доставала уголовная полиция. Либо они прогорали, не имея навыков ведения коммерческой деятельности. Но большая часть ударялась в безудержный кутеж, чтобы за считанные месяцы промотать свалившиеся на них деньги и снова отправиться в очередные «гастроли» на добычу золота, бриллиантов и пухлых пачек ассигнаций.
Конец у гастролеров всегда был один. Промотавшие все деньги, постаревшие, утратившие ловкость и живость мысли, гастролеры пополняли собой тюремные камеры, чтобы после суда отправиться на каторгу — на Сахалин. Либо коротали свои дни в нищете и одиночестве. Былые заслуги вышедших в тираж гастролеров преступным сообществом в расчет не принимались. Напротив, «гастролерам-пенсионерам» (в переносном смысле, ни о каких пенсиях речи, конечно, не шло) припоминали их заносчивый индивидуализм, их пренебрежительное отношение к городской преступной среде. Бывшие гастролеры превращались в самую жалкую часть преступного мира — уличных нищих и попрошаек.
Время от времени гастролеры, провернувшие особо удачную аферу, останавливались, чтобы «перевести дух». В эти моменты они покупали дома и обзаводились семьями. Но потом лихая натура срывала их с места. Жены и дети были забыты. Гастролер снова окунался в водоворот опасных приключений, чтобы либо сорвать хороший куш, либо угодить в очередной раз в тюрьму.
Именно в таких семьях вырастали аферисты нового поколения. Исключения крайне редки. История знает случаи, когда выходец из приличной семьи опускался и становился преступником. Но нет практически ни одного случая, когда ребенок, выросший в воровской семье, становился приличным и законопослушным членом общества.
Семейное воспитание — великая сила. Дети алкоголиков далеко не всегда становятся алкоголиками. Но дети воров, проституток, грабителей почти без исключений повторяют дорогу своих непутевых родителей. Так было, во всяком случае, в России второй половины XIX столетия, когда над обществом тяготел груз сословных условностей, когда выбраться из бедности прилежным т рудом было делом крайне маловероятным. Противодействовала сама система государственного устройства. Мы уже говорили, что в университеты крупных городов принимали не более трех процентов абитуриентов из числа еврейской молодежи. Да и то были, в основном, дети зажиточных родителей, а не представители беднейших слоев еврейского населения…
Сонька Золотая Ручка — порождение криминальной среды. Не одесской — польской. По одной из версий, получившей наибольшее распространение, Сонька родилась в дальнем пригороде Варшавы, в местечке Повонзки. Золотая Ручка — не одесситка. Но что и неважно — ко времени расцвета криминального таланта Соньки Одесса уже была одним из центров международной преступности. А путь Соньки повторили ее последовательницы из самой что ни на есть одесской среды. Причем некоторые из этих женщин стали частью легенды о Соньке Золотой Ручке. Они в свое время приняли ее имя — по собственной воле или по воле придумывавшей эти легенды толпы обывателей.
Как бы там ни было, но появиться в обычной семье Сонька не могла. Ее родители занимались скупкой краденого и сами были закоренелыми аферистами…
Оговоримся сразу — жизнеописания Соньки (или Софьи Блювштейн), основанного на фактическом материале, быть не может в принципе, поскольку такого материала не существует. Все, чем мы можем оперировать, это отрывочные, не имеющие документального подтверждения сведения, рассказы третьих лиц, бытовавшие в то время слухи, которые со временем обрели статус «неподтвержденных фактов», и откровенные небылицы, коих вокруг личности Соньки предостаточно. Мы можем говорить только о версиях тех или иных событий, о возможных путях развития ее судьбы. Можем моделировать сцены из жизни Соньки, опираясь на тот скудный материал, который есть в нашем распоряжении.
Поэтому надо четко представлять, что это не биография Софьи Блювштейн. Это описание известных вариантов ее биографии, включающее и реальные, и приписываемые Соньке события. Потому и начинаем мы это повествование с описания среды, с исследования причин возникновения феномена Золотой Ручки. Чтобы составить определенное мнение об этой безусловно выдающейся женщине, нужно понимать мотивы ее поступков. История Соньки — история зарождения российского криминального сообщества, которое сегодня обладает огромной властью и вполне реальной силой, собственными традициями и даже собственной культурой. Отмахнуться от этой стороны нашей истории невозможно, как невозможно не обращать внимания на криминальную сторону нашей действительности.
Невозможно нарисовать четкий портрет Соньки, как невозможно нарисовать портрет апостолов или самого Христа. Ни у кого из верующих не вызывает сомнения сам факт существования Христа. Однако попробуйте отыскать в мировой культуре живописное изображение Спасителя. Его попросту нет, ибо христианство, как и любая религия, основано на легенде, принимаемой за реальность.
Конечно, сравнение образа Соньки с религиозными образами может показаться некорректным и даже циничным. Но развитие мифов вокруг личности этой женщины проходило по тем же правилам.
Да что там Сонька… Вы вспомните советскую пропаганду. Портреты вождей. Лозунги с коммунистическими заклинаниями — «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Разве это не те же религиозные методы распространения коммунистических идей? В случае с Сонькой никто никого ни к чему не принуждал И неверие в подвиги, совершенные или не совершенные Сонькой, не приводило никого на плаху или под винтовки расстрельного взвода (чего, кстати, не скажешь об истории христианства, в которой полно и казней, и истязаний еретиков, агностиков и атеистов).
Соньки Золотой Ручки — в том виде, в котором она вошла в историю — может, никогда и не было. Но… есть легенда о Соньке, в той или иной степени совпадающая с реальными историческими событиями. И этот факт уже не требует каких-либо доказательств.
ВАРИАНТЫ СУДЬБЫ
Дата рождения Соньки Золотой Ручки, как и дата ее смерти, неизвестны. Сама Софья Блювштейн называла две даты рождения. На последнем суде, приговорившем Соньку к наказанию в виде каторжных работ и дальнейшего бессрочного поселения на Сахалине, она указала 1846 год как год своего рождения. В 1899 году, при крещении, она назвала другой год — 1851. По другим сведениям, она родилась в 1859 году. Упоминается и еще одна дата — 1855 год. Таким образом, установить дату рождения Софьи Блювштейн не представляется возможным. Наиболее вероятной датой рождения выглядит все-таки 1846 год, поскольку эта дата упоминается в материалах следствия 1872 года. А именно: «варшавская мещанка… урожденная Соломониак… 26 лет».
Неизвестной остается не только дата, но и место рождения Соньки. По одним сведениям она появилась на свет в семье бедного польского цирюльника Лейбы Соломониак. Для матушки Софьи это был второй брак. От первого у нее росла дочь Фейга. Кстати, от рождения будущая Сонька получила другое имя — Шейндля-Сура (либо Шейнда Сура, здесь тоже есть разночтения), а имя Софья вместе с отчеством Ивановна придумала сама, уже будучи начинающей аферисткой.
Согласно первой версии — девочка росла в нужде. Ее мать рано скончалась, оставив мужу двух малолетних дочерей. Лейба Соломониак женился во второй раз, но вскоре не стало и его. Вдова увезла детей из родного местечка Повонзки в Одессу к своим родственникам. С четырех лет Золотая Ручка воспитывалась в одесском доме нелюбимой мачехи. Здесь якобы пошла в школу, а в 12 лет сбежала из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь.
Вариант этой же версии преподносит несколько иную картину. Лейба Соломониак был не цирюльником, а перекупщиком краденного. Сестра Фейга с малых лет стала воровкой «на доверии», то есть втиралась в доверие взрослым, рассказывая слезливые истории своего несчастного детства и обворовывала развесивших уши обывателей. Сама Сонька начинала как хипесница, очаровывая своих жертв, играя девицу легкого поведения, а затем обворовывая их.
По другой версии — Сонька родилась в самой Варшаве в семье с криминальным прошлым. Замуж ее выдал отец — за еврея Исаака Розенбада, владельца булочной и соседа семьи Соломониак.
Следующая версия — Сонька родилась в Бердичеве в семье цирюльника Штенделя. В четыре года осиротела, и мачеха отвезла ее в Одессу к своим родственникам. Дальнейшие события совпадают с первой версией происхождения Соньки.
Наконец, бытует версия о том, что Сонька — уроженка Одессы, что она выросла на улицах этого веселого города, а потому и легко влилась в криминальный мир. Воровские нравы были знакомы ей с раннего детства.
К слову, собственно, о детстве Соньки не известно почти ничего. Не ясно, в частности, посещала ли она школу вообще, а если не посещала, то откуда знала столько языков и как научилась держаться, как светская дама благородного происхождения.
Существует легенда, что, сбежав из дома в 12 лет, Сонька устроилась помощницей к заезжей актрисе Юлии Пастране, мексиканской «бородатой женщине». И та якобы обучила Соньку языкам и «благородным» манерам. Однако здесь можно найти множество нестыковок. Поговорим об этом ниже, пока же заметим — Сонька могла проработать у Пастраны какое-то непродолжительное время. Но научиться чему-либо? Пастрана умерла, когда Соньке было 14 лет — исходя из того, что Золотая Ручка родилась в 1846 году. Выучить за два года пять языков? Но сама Пастрана знала лишь два языка — испанский и английский. Сонька по-испански не говорила точно. А английский у своей «учительницы» могла освоить лишь в самых общих чертах («бородатая женщина» изъяснялась на нем с заметными трудностями).
Переключимся на другой вариант развития событий — «романтический». Согласно ему Софья Блювштейн действительно родилась в местечке Повонзки Варшавского уезда в семье скупщика краденого. Но промышлявшего перепродажей ворованных вещей отца не прельщала мысль о том, что младшая дочь продолжит «семейное дело». Лейба Соломониак видел дочь добропорядочной мещанкой и матерью семейства. Именно по этой причине он определил ее в школу, где она и получила знания языков и обучилась светским манерам. Когда дочери исполнилось 18 лет, Соломониак выдал ее замуж за бакалейщика Розенбада, полагая, что большая разница в возрасте удержит Шейндлю-Суру от необдуманных поступков. Свадьбу сыграли в 1864 году.
Полтора года будущая Сонька пыталась вести достойный образ жизни. В 1865 году она родила Розенбадудочь Суру-Ривку (это факт, вызывающий доверие). Но в 1866 году сбежала из дома, прихватив из семейной кассы 500 рублей. В том же 1866 году Сонька впервые попалась на воровстве. 14 апреля 1866 года в Клину состоялся суд. Симу Рубинштейн (под таким именем были записаны ее показания) обвиняли в краже чемодана у юнкера Горожанского, с которым она познакомилась в поезде. Но на этот раз Соньке повезло — из зала суда ее передали на поруки владельцу гостиницы Липсону, который был очарован молоденькой аферисткой, считая ее «заблудшей овечкой» и жертвой неотесанного юнкера.
К этой истории мы еще вернемся, а пока — еще одна «романтическая» легенда. На этот раз «одесский» вариант. Получившая образование в одесской школе, Сонька в восемнадцать лет влюбилась в юного грека, сына известного в Одессе лавочника. Молодые сбежали из дома, при этом юноша прихватил часть отцовских капиталов. Деньги быстро растаяли, а с ними увяла и любовь. Незадачливый жених вернулся пред суровы очи папаши, а Сонька упорхнула в свободный полет, оставив безутешных родителей в неведении относительно своей судьбы.
Вариантов множество. Они причудливо переплетаются, пересекаются между собой, складываются в узор из вымысла и реальности. Что было на самом деле, мы уже никогда не узнаем. Но, скорее всего, действительность была не столь красивой, как это представляется в легендах.
Скорее всего, Сонька родилась в местечке Повонзки в 1846 году. Там и провела детские годы. В школу, возможно, и ходила — в начальную. Вряд ли скупщик краденого стал бы хлопотать об образовании дочери. Умеет читать-писать — и ладно.
Откуда, в таком случае, у Соньки столь безупречное владение европейскими языками? Вспомним основные моменты ее смутной биографии. Варшава — окраина Российской империи. Здесь говорили преимущественно по-польски. Для Соньки это был второй родной язык — наряду с идиш. Немецкий для нее не представлял большой сложности, поскольку он очень похож на идиш. Русский язык в Польше того времени тоже был распространен, он считался официальным языком.
Что касается французского, итальянского, английского… А где свидетельства того, что Сонька ими владела? Хоть одно? Для того чтобы произвести благоприятное впечатление богатой путешественницы, Золотой Ручке достаточно было знания пары расхожих фраз. Далее в ходе разговора с будущими жертвами выяснялось, что Сонька — в том образе, который она себе придумывала, — является уроженкой России. Поэтому неглубокое знание языка ей тут же прощалось. Это наиболее логичное объяснение, иначе нам бы пришлось искать корни ее познаний румынского (Сонька подолгу жила в Румынии, скрываясь от российской полиции), итальянского (кстати, знание румынского облегчает освоение этого языка) и других европейских языков.
Стоит обратить внимание и на круг общения Соньки Золотой Ручки. Кто входил в число ее жертв? Владельцы ювелирных лавок. Купцы. Офицеры. Люди, явно не блистающие интеллектом. Большинство из них не владело иностранными языками. Для них все определял антураж — одежда изящной одинокой дамы, едущей в поезде неведомо куда. Ее украшения. Ее поведение. Ясно же — перед нами достойная женщина, аристократка. К чему какие-то проверки? Если не доверять ей, то… кому еще доверять?
Скорее всего, Сонька действительно владела зачаточными знаниями языков. Она обладала даром имитации — это был один из ее многочисленных талантов. Она умела сыграть любой образ, любую роль — от простой крестьянки до баронессы, от многодетной мамаши до французской маркизы, от златошвейки до знаменитой актрисы. Знание языков было одной из ее имитаций. Когда скороговоркой выпаленная фраза убеждает случайного собеседника, что перед ним иностранка. При этом разговор идет по-русски («извините, я не очень хорошо владею французским»). Чего, Сонька, собственно, и добивалась. Говорить на родном языке, оставляя у попутчика впечатление, что он для нее чужой.
О том, что Сонька не обладала обширными познаниями в какой-либо области и была, проще говоря, неважно образована, говорит книга Власа Дорошевича «Сахалин (Каторга)», в которой он излагает разговор с Сонькой, в ту пору каторжанкой, содержательницей квасной лавки и сожительницей некоего каторжанина Богданова, личности темной и жестокой. Сонька в этой документальной книге говорит совершенно простым языком. От ее мнимого «аристократизма» нет и следа. А по логике событий она должна была перейти на привычный язык русской аристократии.
Перед ней же был приезжий барин, человек, который (по мнению многих каторжан) был способен изменить их судьбу или каким-то образом ее облегчить. И Сонька не воспользовалась возможностью вспомнить былое? Сонька? Нет, это невозможно. Даже в униженном состоянии, много раз битая, много раз изнасилованная, она не утратила гордости. И это тоже видно из ее беседы с Дорошевичем. Только это была не гордость бывшей аристократки, а гордость обычной крестьянской бабы. Не более того.
Вся криминальная карьера Соньки Золотой Ручки говорит о том, что для нее имело колоссальное значение то впечатление, которое она оставляла у людей. Что казаться для нее было превыше, чем быть. Сонька была очень амбициозным человеком. Амбициозным и лишенным многих моральных качеств, определяющих бытие человека. Перед Дорошевичем она плачет, тоскуя по дочерям. В жизни не встречалась с ними, откупаясь пересылкой денег на их содержание. Там, на каторге, грустит об утраченной свободе. А в недавнем прошлом идет напролом, не думая о последствиях. Сонька грабит таких же несчастных каторжан, спекулирует водкой, не гнушается ничем. А к себе требует снисхождения — хотя бы морального.
Помните: «гений и злодейство — две вещи несовместные»? Александр Сергеевич ошибался. Совместные. Пример — Сонька Золотая Ручка. Женщина невероятно талантливая, щедро одаренная Богом. И растратившая свой талант на пустяки, погубив тем самым свою жизнь.
БОРОДАТАЯ ЖЕНЩИНА
В начале июля 1858 года Москва была сплошь оклеена афишами, извещавшими о приезде в старую столицу России «бородатой женщины» Юлии Пастраны. В газете «Ведомости московской городской полиции» было опубликовано объявление: «В саду «Эрмитаж» в четверг, 3 июля, большой увеселительный и музыкальный вечер, в котором прибывший в сию столицу известнейший феномен мисс Юлия Пастрана в первый раз будет иметь честь явиться пред московскою публикой. Цена за вход 1 рубль 50 копеек серебром с персоны. Дети платят половину».
Так Пастрана появилась в России. И пробыла в нашей стране относительно недолго. В конце июля 1858 года она уехала в Европу. Чаще всего она выступала в Англии и Германии.
Согласно распространенной легенде, именно к Пастране сбежала 12-летняя Шейндля-Сура Соломониак, будущая Сонька Золотая Ручка.
Могло ли это случиться в принципе? Могло — если бы Пастрана приехала с гастролями в Одессу или Сонька попала каким-то образом в Москву. Однако в 1858 году не могло случиться ни того, ни другого.
Есть еще два обстоятельства, о которых не следует забывать. I Тервое — вряд ли Пастрана, которой в ту пору было всего 24 года, взяла бы к себе в качестве служанки 12-летнюю девочку. Чтобы Сонька попала в поле зрения «бородатой женщины» позже, юной Шейндле-Суре Соломониак нужно было каким-то образом оказаться за границей. Пастрана после 1858 года в России не появлялась, а Сонька, соответственно, не могла в таком возрасте оказаться в Европе.
И второе обстоятельство. Юлия Пастрана была несамостоятельна. Она принадлежала содержателю паноптикума Гаснеру, который и возил ее по Европе, зарабатывая на необычной внешности Пастраны. Сама Юлия вряд ли смогла бы нанять себе помощницу, как не могла что-либо предпринять без согласия Гаснера.
Но все же молва связывает судьбу Соньки с Пастраной. И нам есть смысл присмотреться к «бородатой женщине» внимательней. Кем она была? И чем поражала воображение современников?
Беспризорную девочку необычной внешности нашли в 1834 году в Мексике, в лесах Сьерра-Мадре. Совсем еще кроха, Пастране было от роду чуть более полугода, девочка испугала своих спасителей — мексиканских крестьян. Ее лицо было покрыто темным пушком. Руки, ноги — все было покрыто волосяным покровом. Цвет кожи указывал на индейское происхождение. Но рядом с местом, где нашли девочку, не было каких-либо поселений. Кто она и откуда, так и осталось тайной.
Некоторое время девочка жила в мексиканской деревне. Однажды ее вывезли в город, чтобы показать местному врачу. Здесь ее и увидел Гаснер, владелец паноптикума — «цирка уродцев». Это было совершенно новое направление в развлечениях для толпы, открытое американцем Тейлором Барнумом, собиравшим по всему свету сиамских близнецов, карликов и великанов.
Гаснер моментально понял, что «бородатая девочка» принесет ему баснословные доходы. Он тут же купил ребенка у крестьян, отвалив хорошие деньги. А потом увез девочку в Европу, дав ей имя Юлия Пастрана. Девочка росла при цирке Гаснера и ничем не была обделена. Ее кормили, одевали, учили. Благодаря Гаснеру Юлия выучила второй язык — английский. Испанский язык был ее родным. Владелец цирка поручил ее воспитание одной из своих ассистенток. Девочку научили домашней работе, сценическим манерам, общению с другими людьми.
В двадцать лет Пастрана была хорошо развитой девушкой. Среднего роста, с хорошей фигурой, с красивыми ногами и руками и… с лицом обезьяны. Узкий лоб, нависающие над глазами надбровные дуги, скошенный подбородок, несоразмерно большие уши… И — волосы. Везде. На щеках, подбородке, ушах. Волосами были покрыты затылок Пастраны, руки и грудь.
Ее внешность внушала посетителям паноптикума ужас. Выступления Пастраны не отличались разнообразием. Она выходила на арену (точнее говоря, ее выводили на арену как какого-то зверя). Обходила передние ряды. Здоровалась со зрителями, улыбалась. Посылала воздушные поцелуи. Иногда пела и танцевала. Арену она покидала под неистовые аплодисменты. Европейские зрители воспринимали Юлию как дрессированное животное.
В России Пастрану ждал бешеный успех. В Москве пантоптикум Гаснера дал восемь концертов при аншлаге. Затем Гаснер увез Пастрану за пределы России. И это было первые и единственные русские гастроли Юлии.
Как могла будущая Сонька, тогда еще малолетняя девочка, попасть к Пастране, совершенно непонятно. Скорее всего, этого не было вообще. Откуда тогда взялась эта легенда? Ее выдумала сама Сонька. Для придания значительности и загадочности собственной фигуре.
Мотивов хватает — Сонька не получила систематического образования, но при этом постоянно играла образ «просвещенной леди». Пастрана с ее неординарной внешностью и трудной судьбой прекрасно подходила для роли «учительницы жизни». К тому же за Пастраной тянулась слава необыкновенной, очень умной женщины, что тоже было легендой. В России говорили, что на самом деле Юлия была очень красива, а ее уродство было делом рук Гаснера, который заставлял Юлию надевать муляж из гуттаперчи.
К слову, популярность Пастраны в России достигла такой степени, что вскоре после окончания ее гастролей в том же 1858 году в свет вышла книжка «Удивленная Москва в историях и анекдотах о знаменитой мисс Юлии Пастране». И это был самый что ни на есть бестселлер.
Фигура Юлии Пастраны вызывала у россиян не только живой интерес как к причуде природы, как к необычному уродству. В прессе появлялись и сочувственные статьи. Петербургская газета «Северная пчела» в те дни опубликовала статью, в которой говорилось буквально следующее: «Эта жертва каприза природы сделалась игрушкою жадных корыстолюбцев. Как бы ни была низка ступень развития, на которую поставлена судьбою Пастрана, но в этой косматой груди бьется же человеческое сердце: зачем подавлять его биение холодною рукою корысти?» И далее: «Портреты Пастраны так распространены, что едва ли найдется постоялый двор между двумя столицами, где бы не было вывешено ее лицо». И журналисты были правы — открытки с изображением Юлии Пастраны продавались в России до начала 1900-х годов и пользовались огромной популярностью.
Пастрана не выступала в Петербурге, но столичные газеты отрядили на ее московские гастроли своих корреспондентов. В той же газете «Северная пчела» и в той же статье о Пастране автор материала сетовал: «Уклонения природы, какого бы вида они ни были, интересны и поучительны. Но зачем же водить эту женщину по толпе, как ученого зверя?» Голос русского журналиста не был услышан. Фигура Пастраны надолго стала объектом пересудов и кривотолков.
Именно в дни ее гастролей в России возник слух о том, что необычная внешность Юлии пользуется популярностью у богатых холостяков. И что Юлия получила около двух десятков предложений руки и сердца, которые она отвергла. Одним из претендентов стал «самый толстый человек в мире» — 53-летний Роджер Барк, весивший 240 килограммов.
Что было на самом деле, неизвестно. Но история русских гастролей Юлии Пастраны получила неожиданное продолжение. После ее отъезда из страны по Петербургу распространилась карикатура, на которой была изображена Пастрана и толпа зевак. Юлия обращалась к ним со сцены: «Прежде я предполагала, что сама составляю предмет удивления, но теперь уверилась в противном: предмет удивления — это вы, господа!»
Интерес к Пастране вызвал немалое изумление писателей, журналистов и других деятелей культуры. А сам факт всеобщей «пастраномании» многократно осмеивался в десятые годы XX века «сатириконовцами» (в том числе лично Аркадием Аверченко) и стал примером массового психоза вокруг какого-либо незначительного события, рассчитанного на низкопробный вкус толпы.
Судьба этой глубоко несчастной женщины, Юлии Пастраны, трагична. В 1860 году она забеременела. Имя отца ребенка осталось неизвестным. Во время родов Юлия умерла. Ребенок тоже родился мертвым. Как и мать, он был сплошь покрыт волосами.
Тайной остается место смерти Пастраны. По одним сведениям, она скончалась в немецкой клинике, по другим — в московской, куда владелец паноптикума привез Юлию, предвидя тяжелые роды. Как бы там ни было, но после смерти телу Пастраны не довелось обрести вечный покой — оно было заспиртовано. Хозяин паноптикума возил тело Юлии по европейским музеям, выставляя на всеобщее обозрение под стеклянным колпаком. Тут же демонстрировалась бумага, удостоверяющая подлинность останков. Тело Пастраны было одето в сценический костюм, в котором она выступала во время европейских гастролей. По некоторым сведениям, Гаснер привозил мертвую Пастрану и в Москву. И желающих посмотреть на «бородатую женщину» было не меньше, чем зрителей во время выступлений Пастраны в 1858 году.
Сегодня тело Юлии Пастраны хранится в университетском музее в Осло. Доступ к нему ограничен. Но те, кто его видел, говорят, что глаза женщины открыты и выглядят… живыми…
Пастрана стала одним из мифических персонажей, связанных с Сонькой Золотой Ручкой. Молва приписывала Юлии Пастране уроки светского поведения, которые «бородатая актриса» дала будущей королеве преступного мира России. Вряд ли это было возможно — по рассказам очевидцев, Пастрана все же оставляла впечатление умственно неполноценного человека, не обладала яркими способностями, а ее познания в языках ограничивались несколькими расхожими фразами на испанском и английском. Пастрана, в частности, не отвечала на вопросы зрителей. Все говорило о том, что она не понимала сути обращений. Обычно так ведут себя люди с тяжелыми поражениями психики.
И все же если Соньке хотелось, чтобы в начале ее пути была эта несчастная женщина, то можно считать, что она… была. Что именно Пастрана научила Соньку французскому и английскому языкам. Что аристократизм Соньки — результат уроков, которые преподала совсем еще юной девчонке Юлия Пастрана.
Сама Софья Блювштейн — женщина-легенда. Легендой была и Пастрана. Так почему же их судьбам не соединиться на каком-то историческом отрезке, чтобы затем навсегда разойтись?
Правда, к истории это допущение не имеет никакого отношения. Это уже чистой воды лирика, вымысел, который, впрочем, был инструментом Соньки Золотой Ручки, ее способом воспринимать действительность и вступать в отношения с окружающими.
Сонька была не просто грабительницей. Она была мастером своего дела. И даже — художницей.
НАЧАЛО ПУТИ
Уже самые первые аферы Соньки отличались выдумкой и смелостью. Удрав от престарелого мужа Исаака Розенбада и оставив у него на руках малолетнюю дочь, Шейндля-Сура освоила специализацию поездной воровки-хипесницы. Она легко втиралась в доверие к молодым состоятельным мужчинам, соглашалась на предложение выпить, подсыпала в вино снотворное и сходила на ближайшей станции с багажом обманутого попутчика.
Это была довольно простая комбинация, которая, впрочем, гаила в себе немалую опасность. В1866 году протяженность железных дорог в России была невелика — чуть более 3 тысяч километров. Этот вид транспорта еще не стал народным, поскольку Россия лишь приходила в движение после реформы 1861 года, когда было отменено крепостное право. Сонька промышляла на Николаевской железной дороге (Санкт-Петербург — Москва). И рисковала быть узнанной проводниками и постоянными пассажирами.
На железной дороге с ней и случилась первая неприятность. Для Соньки это был тяжелый, но необходимый в ее лукавом деле урок. Едва не угодив за решетку, она стала осторожной и предусмотрительной. И во второй раз попалась лишь годы спустя.
В начале апреля 1866 года в Петербурге в московский поезд, в вагон третьего класса, поднялся молодой юнкер Михаил Горожанский. Он направлялся по делам службы в Москву. В чемодане, который был при нем, находились все его пожитки, включая наличность — три сотни рублей. Деньги по тем временам немалые.
Вагон был наполовину пуст. Народ входил и выходил на промежуточных станциях. Горожанский скучал в одиночестве, поглядывая в окно. Унылый северный пейзаж, ничего интересного. Леса, деревни. Деревни, леса… И тут его внимание привлекла хорошенькая девушка.
Горожанский принялся «изводить» девушку жаркими взглядами. Это была обычная юношеская забава, за которой не было ровным счетом ничего, кроме ни к чему не обязывающей «игры в интерес».
Девушка неожиданно для Михаила ответила — таким же пристальным, неотрывным взглядом. Улыбнулась. Михаил еле заметно кивнул. И девушка поднялась, прошла несколько шагов, чтобы опуститься на жесткий диван рядом с юнкером.
Это было какое-то чудо. Девушка была хороша, улыбчива и совершенно раскованна. Горожанский заговорил первым — девушка ответила. Он представился. Она тоже. Ее имя было Сима Рубинштейн. Горожанский обратил внимание на то, что в лице Симы едва угадывались семитские черточки. И ему это… очень нравилось.
Они разговорились. Оказалось, что Сима тоже едет в Москву. Девушка свободная, только что закончившая гимназию, она ехала к папеньке, чтобы устроить свою дальнейшую жизнь. Голову юнкера затуманили неясные грезы. Молодая жена, куча деток, какая-то загородная дача. Человек впечатлительный, он поддался этим смутным мечтаниям. И внезапно ляпнул, что мечтает найти любовь — единственную, на всю жизнь. Сима лучезарно улыбнулась и сказала, что думает о том же. И в каждом молодом человеке, который встречается на ее пути, высматривает свою судьбу.
Оба от этих признаний покраснели. Потом смущенно засмеялись.
В голове Горожанского промелькнула мысль — «а вдруг?». Захваченный перспективой знакомства и возможных отношений с этой прелестницей, юнкер вспомнил, что в его чемодане лежит бутылка превосходного французского вина, которую он вез в подарок отцу. Секундное колебание, и Михаил предложил девушке попробовать вино. Сима изобразила сомнение. Но потом махнула рукой — мол, почему бы и нет. Обрадованный юнкер полез в чемодан за бутылкой.
Нашлись и пара стаканов, и конфетка. Вино оказалось действительно превосходным. И жизнь вокруг Миши Горожанского засверкала неведомыми красками. Хорошее вино, замечательные пейзажи за окном, очаровательная женщина, сидящая напротив. Что еще можно желать от жизни?
Когда поезд подъезжал к Клипу, Горожанский задремал. Сима Рубинштейн наклонилась к нему, тихонько потрясла за плечо. Юнкер спал. Тогда девушка поднялась, деловито подхватила чемодан Горо-жанского и направилась к выходу из вагона.
На беду Симы петербургский поезд стоял в Клину 20 минут. Девушка зашла в зал ожидания, размышляя, что ей делать дальше — вернуться в Петербург или продолжить путь в Москву на извозчике. И тут в зал вошел растрепанный юнкер в сопровождении полицейского.
«Вот она! — сказал Михаил Горожанский, указывая на Симу. — Она украла мой чемодан!» И Сима поняла — снотворное, которое она подсыпала в вино, не сработало. Сон юнкера оказался короче, чем она предполагала.
Плачущую Симу Рубинштейн отвели в станционный участок для составления протокола. Она обливалась слезами и с мучительными интонациями в голосе твердила одно: что перепутала чемоданы, и что ее чемодан сейчас едет в Москву. Проверить ее слова не представлялось возможным — поезд ушел несколько минут назад.
Пожилой усатый пристав хмуро оформлял протокол. В качестве понятого он пригласил владельца станционной гостиницы Липсона. Пузатый лысый дядька смотрел на рыдающую девушку и сам едва не плакал.
«Не было у нее никакого чемодана!» — сообщил юнкер Горожанский, который уже не верил ни фальшивым слезам этой аферистки, ни ее рассказам. — «Подсыпала в вино какой-то гадости и попыталась меня обокрасть!»
«Молодой человек! — взревел пристав. — Вы хотите сказать, что барышня пила с вами вино?» «Пила!» — ответил Горожанский. И тут не выдержал понятой. Лицо Липсона затряслось от негодования. «Как вам не стыдно! — произнес он. — Какая ерунда! Как эта невинная душа могла пить с вами, простите, вино?! Вы даете отчет своим словам?» «Пила!» — настаивал Горожанский.
Пристав отложил перо. «Слушайте, вы, — угрожающе произнес он, обращаясь к юнкеру. — Если не прекратите очернять эту девушку, я гарантирую вам большие неприятности. Замолчите немедленно!»
Пристав медленно порвал на клочки начатый было бланк протокола. Ему было совершенно ясно, что Сима Рубинштейн ни в чем не виновата. Что чемодан был прихвачен ею по ошибке. Но… что с ней делать? Воровка поневоле, но все же — воровка?
И тут за Симу вступился Липсон. «Послушайте, Николай Иванович, — сказал он. — Отдайте девушку мне. Я устрою ее в своей гостинице, а завтра отправлю в Москву утренним поездом. И все будет хорошо. Ясно же — девушка ни в чем не повинна».
Сима подняла распухшее от слез лицо. Ее глаза светились благодарностью. Пристав с облегчением отпустил Симу Рубинштейн «на поруки» Липсона. А Горожанского предупредил, чтобы тот больше ему на глаза не попадался.
Вечером того же дня юнкер Горожанский уехал в Москву следующим поездом. Сима Рубинштейн получила самый лучший номер в гостинице. И тайком от Липсона уехала вечерним поездом в Петербург, прихватив с собой столовое серебро и бумажник Горожанского с тремя сотнями рублей, которые успела вытащить из чемодана, прежде чем попалась.
Это был первый провал Соньки. Первый и далеко не последний.
Спустя много лет, когда Сонька Золотая Ручка была уже неуловимой грабительницей, королевой российского преступного мира, судьба снова свела ее с Михаилом Горожанским.
Ценительница утонченных удовольствий, Сонька любила захаживать в театры на премьерные спектакли. На это раз в Малом театре давали спектакль по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Роль Глумова играл актер Решимов, в котором удивленная Сонька узнала… бывшего юнкера Горожанского! Это действительно был он. Разочарованный порядками в армии, Михаил Горожанский подал в отставку и выбрал другую судьбу — актера столичного театра.
Подверженная красивым жестам, Сонька решила подарить Горожанскому роскошный букет цветов. Быстро написала записочку. Потом огляделась вокруг. Рядом с ней, в той же ложе, сидел грузный военный. Сонька, недолго думая, запустила руку в его карман.
После спектакля актер Решимов увидел в своей гримерной огромный букет цветов. В записке было написано: «Великому актеру от первой учительницы». И тут же — тяжелые золотые часы с дарственной гравировкой: «Генералу такому-то за особые заслуги перед Отечеством в день семидесятилетнего юбилея».
Эти часы Горожанский вернул законному владельцу, но долго путался в пояснениях, как они у него оказались. История в его изложении выглядела совершенно неправдоподобной. Впрочем, престарелый генерал был не в претензии — часы все же к нему вернулись. А эти актеры… Кто же их разберет? Может, этот Решимов так готовится к будущей роли?
Конечно, это не документальное описание первого провала Соньки Золотой Ручки. Это лишь реконструкция событий, попытка восстановления происшедшего сугубо беллетристическими средствами. Но эта легенда о первом провале кочует из книги в книгу о великой аферистке XIX столетия.
К подобным реконструкциям мы вынуждены прибегать и дальше, поскольку документальных свидетельств криминальной деятельности Софьи Блювштейн либо крайне мало, либо они отсутствуют в принципе. Есть только газетные очерки и фельетоны тех лет. Есть пересказы передающихся из уст в уста легенд. Есть, наконец, криминальная мифология, которую в этой специфической среде воспринимают как совершенно истинные, не требующие доказательств факты.
Мы не вправе подвергать сомнению рассказы о «подвигах» Соньки. Да и не важно — что здесь истина, а что вымысел. Жизнь всегда разнообразней, изощренней любой фантазии. И одновременно — жестче и страшней, хотя бы в силу своей обыденности.
Для Соньки происшествие, которое мы только что описали, было хорошей школой. После истории с ограблением юнкера Горожанского она оставила бесконечное курсирование по Николаевской дороге. И в поезда садилась только с хорошо просчитанной, подготовленной комбинацией, направленной против конкретного человека. «На удачу» она работала крайне редко. Эта женщина знала толк в своем деле. Ее главным принципом была формула «подстелить соломки везде, где только возможно».
Хотя разве ей откажешь в явно неженской отваге? Выкрутиться из безвыходной, тупиковой, казалось бы, ситуации… Однако в будущем она будет очаровывать не только становых приставов, но и генералов, маркизов, прокуроров и даже судей.
В свои двадцать лет Сонька была уже достаточно опытной воровкой, осознающей последствия своих комбинаций. Она знала, как нужно «брать клиента». Но знала и как ей вести себя в случае неудачи. Пока Сонька была осмотрительной, она оставалась неуловимой.
ОХОТНИЦА ЗА БРИЛЛИАНТАМИ
Маленькие и большие кражи, бесконечное оттачивание техники, полное опасностей общение с такими же аферистами, какой была и она — вот это и есть «университеты» Золотой Ручки. Обладая великолепной памятью и острым умом, Сонька моментально запоминала приемы опытных воров. Но «взять» клиента — полдела. Нужно еще так запудрить ему мозги, чтобы он не смог сообразить, что с ним, собственно, произошло. Для Соньки подготовительный этап был главным во всей комбинации. Она просчитывала все до мелочей. И во время самых эффектных афер использовала многочисленных помощников и статистов.
В ходе подготовки преступной комбинации проявлялся режиссерский дар Соньки. Она обладала несомненными артистическими и режиссерскими способностями. Скоординировать работу статистов, которых она нанимала на Хитровке и одесских окраинах, стоило немалых трудов. Малограмотная, темная публика, не видевшая красоты изящной аферы, желавшая только одного — забрать обещанные деньги и бежать в ближайший трактир. Какой же властью она обладала над этой серой толпой?
Многие исследователи российского криминального мира XIX столетия отмечают харизматичность личности Софьи Блювштейн. Она обладала странной властью над людьми. С одной стороны, это было похоже на последовательность тонких, тщательно просчитанных ходов профессионального психолога. С другой — гипнотическое воздействие. Не исключено, что Сонька умела вводить людей в заблуждение, используя приемы гипнотического воздействия. Во всяком случае, жертвы ее афер проявляли необъяснимую доверчивость и сговорчивость — там, где любой трезвый человек явно бы насторожился и даже встревожился.
Где она этим приемам обучилась? Наивно полагать, что навыки манипуляции человеческой психикой Соньке могла преподать Юлия Пастрана, которая, по некоторым сведениям, была неграмотна и даже слабоумна. Нет, учителя у Соньки были людьми отменного, острого ума. Они отличались невероятной предприимчивостью и бесстрашием.
Попав в уголовный мир мужчин в совсем юном возрасте (не старше 18 лет), Сонька не просто в нем выжила, но возглавила преступное сообщество, превратилась в его легенду, в его знамя. Значит, уместно предположить, что она училась воровскому ремеслу у мужчин — воров на доверии, хипесников, налетчиков, грабителей. Но почему в таком случае мы не видим ни одной яркой фигуры рядом с Сонькой? Кто мог хотя бы приблизиться к ней по остроумию и дерзости задуманных и проведенных комбинаций? Хотя бы единственный пример! Нет его. А есть лишь беспринципные, очень недалекие мужчины, окружавшие в то время Соньку, у которых она вряд ли чему могла научиться.
Так и хочется сказать — рядом с ней был невидимый мудрый учитель, руководивший ее поступками. Но такого учителя не существовало. Либо мы не знаем ничего, что могло бы подтвердить (или опровергнуть) эту гипотезу.
Молва наделила Соньку множеством талантов. Одним из них было владение игрой на… фортепиано. Якобы именно из-за виртуозного владения инструментом Сонька и получила свою кличку — Золотая Ручка. (Заметим — эту гипотезу выдвинул блистательный писатель, драматург и режиссер Виктор Мережко, написавший одну из лучших книг о Соньке и поставивший по этой книге многосерийный фильм.)
Вряд ли это могло быть на самом деле (данное утверждение нисколько не принижает достоинств работ Мережко, писатель имеет право на вымысел и на собственное видение истории). Об образовании Соньки нет никаких сведений. Но если бы она училась в школе или, тем более, в женской гимназии, то это не прошло бы мимо внимания следователей, распутывающих дела об аферах Соньки. И в годы наибольшего распространения мифов о похождениях Золотой Ручки обязательно нашлись бы ее одноклассницы. Но таковых не оказалось.
Ремесло фортепианной игры (а речь идет о филигранной, виртуозной технике владения инструментом) требует длительного обучения. Редчайшие примеры великих самоучек, например, Чарльза Спенсера Чаплина, освоившего игру на скрипке и форте-пиано в детстве, лишь подчеркивают общее правило. Осилить эту школу самостоятельно по силам только гениям. Сонька таковой не была. В противном случае мы бы знали о великой пианистке, которая попутно грабила бы доверчивых ювелиров. А в мифах о Соньке игра на фортепиано даже не упоминается.
И все же возникает вопрос — какое образование получила Софья Блювштейн, если знала множество языков и обладала обширными познаниями деталей светской жизни? Ответ может лежать в иной плоскости, нежели можно предположить.
Есть такие феномены человеческой психики, как интуиция и подражание. Сонька, судя по всему, обладала способностью предвидеть развитие ситуации и феноменальной памятью. Она могла моментально повторить однажды увиденное ею движение, выражение лица, интонацию речи. Вот это и есть возможный ответ на поставленный нами вопрос. Она не училась, она — умела. В силу природных качеств. В силу своих ярких способностей.
Соньке не приходилось переводить сложные тексты с иностранных языков, декламировать, произносить пространные речи. Ей было достаточно самых начатков языка и природной памяти на движения, интонации, звуки. Нескольких мгновений, проведенных Сонькой в чужеродной среде, было достаточно, чтобы она могла моментально мимикрировать, подстроиться под эту среду. В ее обществе простушками ощущали себя аристократы по рождению. При этом Сонька не переигрывала, держалась чуть позади своей жертвы, стараясь не давать поводов к тому, чтобы на нее обращали слишком пристальное внимание. И в то же время не давала поводов усомниться в своем благородном происхождении.
Эти способности свойственны артистической натуре. Чтобы умело воспроизвести нюансы человеческого общения, нужно эти детали видеть и чувствовать. Она мастерски владела этим искусством. Играла — как жила. И жила — играючи.
Опасная жизнь, хождение по лезвию бритвы… Боялась ли она дурного исхода? Боялась. Именно по этой причине постаралась подстроить подвластное ей сообщество шулеров и аферистов под себя. Организовала общак — если идея создания общей бандитской кассы принадлежит именно ей, как говорится в легендах о похождениях Соньки. Пользовалась правилом общей поруки, когда попадалась. Рассчитывала на помощь коллег-аферистов. И — не помогло.
Главная наука — жить в обществе, принимая его требования и выполняя их, — прошла мимо Соньки. Мы же называем подобных людей асоциальными личностями. То есть не вписывающимися в традиционные понятия морали и нормы общежития. В этот свод гласных и негласных законов входят и такие понятия, как грех, неотвратимое возмездие, закон постоянства баланса добра и зла. Сонька ими либо пренебрегла, либо не задумывалась об их существовании.
Судьба была к ней особенно жестока — как жестока была сама Сонька по отношению к своим жертвам. Последний период ее жизни — сахалинская каторга — заставил Соньку пересмотреть весь жизненный опыт. Это был ее последний университет — школа выживания в условиях чудовищной неволи.
Она освоила и эту мудрость. Сумела устроиться там, где другие не выживали. Несколько раз бежала. Стала единственной женщиной-каторжанкой, которая носила кандалы. Привыкшая сама выбирать мужчин, покорилась воле начальства и стала сожительницей ничтожного каторжанина Богданова, насильника и грабителя. Устроила свой быт таким образом, что не бедствовала и на каторге. Официально держала квасную лавку, торгуя из-под полы водкой и содержа тайный притон. Умело уходила от всех обвинений. При обысках в ее лавке находили лишь пустые бутылки для кваса. Хотя следователи сами видели, как несколько минут назад из избы Богданова и Соньки выходили совершенно пьяные люди.
Характер у Золотой Ручки был очень непростой. Она была корыстолюбива, жестока, расчетлива, нетерпима к чужому мнению. Но по натуре она была шахматисткой, всю жизнь разыгрывавшей победную партию. Ей хорошо давались начало и развитие партии. И она всегда проигрывала эндшпиль. Женщина азартная, она входила в раж и пропускала опасные моменты.
Могла ли она вовремя остановиться — когда в ее руках сосредоточились колоссальные средства ограбленных ею предпринимателей и аристократов? Могла. Остановиться, чтобы остепениться, сменить фамилию (у Соньки было огромное количество фальшивых паспортов на множество имен). Выбрать тихое место, чтобы осесть, легализовать капиталы и начать новую жизнь. Правда, это была бы уже не Золотая Ручка, а другая женщина.
Могла ли она приспособиться к жизни на каторге? Представить это трудно, но можно. Сонька в своей жизни соглашалась на такие компромиссы, на которые не пошла бы ни одна женщина. В моменты опасности она становилась беззащитным ребенком, жестоким палачом, мстительным стервятником или дешевой (а то и бесплатной) проституткой. Она могла бы устроиться и на каторге — обладая незаурядной внешностью (впрочем, те, кто видели ее в ту пору, говорили о ее некрасивом лице и мешковатой старушечьей фигуре) и даром воздействия на людей. Многие женщины попроще, не обладавшие особыми способностями, шли на сожительство с каторжными охранниками и офицерами. Но согласись на это Сонька, не была бы она той легендарной Золотой Ручкой, какой мы ее знаем (или полагаем, что знаем).
Она не умела выстраивать финал своей игры. За то и поплатилась…
Впрочем, после смерти Соньки ходили упорные слухи, что она не умерла, а бежала с каторги. И свою жизнь, долгую и благополучную, прожила рядом с дочерьми. Отошедшая от дел, успокоившаяся, вполне благоустроенная… Если в этих слухах есть хотя бы доля истины, тогда можно говорить совершенно о другом. Она, в конце концов, сумела выиграть схватку с жизнью. И выстроила такой эндшпиль, какой мало кому удается…
У Золотой Ручки не было учителей. Ее учила сама «профессия», обостренное чувство опасности, балансирование на краю пропасти. Страх может быть хорошим учителем. Одних он способен раздавить, превратить в ничтожество. Других — вознести на самую вершину, превратить в виртуозов своего дела.
Сонька была «фартовой дамой». Тревоги и страхи, постоянное психологическое давление, которое на нее оказывали обстоятельства, Золотая Ручка превратила в своих союзников. Надоело бояться — прекрати играть роль жертвы. Будь охотником.
И она стала охотницей. За бриллиантами.
ЗАМУЖЕСТВО
За всю жизнь Сонька выходила замуж много раз. На момент ее последнего ареста в октябре 1886 года в Нижнем Новгороде было известно о пяти официальных браках Софьи Блювштейн. Кроме того, она в разное время состояла в сожительстве с мужчинами, в том числе и принудительно, на Сахалине (с каторжанином Богдановым).
В числе мужей Соньки можно отыскать лишь одного добропорядочного человека — булочника Исаака Розенбада, который воспитал первую дочь Шейндли-Суры и в жизни Соньки после ее побега из семьи больше не появлялся. Остальные мужья Золотой Ручки были из воровской среды. Они были соучастниками ее афер, ее подельниками и зачастую жертвами. Сама Сонька всегда выходила сухой из воды. Мужья же попадались и оказывались за решеткой. Впрочем, в конце концов там же оказалась и Золотая Ручка.
О ее мужьях известно немного. Вот перечень фамилий тех людей, с которыми она заключала официальный брачный союз. Розенбад, Рубинштейн (отсюда и ее ранний псевдоним «Сима Рубинштейн»), Школьник, Бринер и Блювштейн. Были ли это браки по любви, сказать трудно. Сонька, по свидетельствам знавших ее людей, была сентиментальна и подвержена чувствам. Мало кто сомневается, что последнего мужа, Михаила Яковлевича Блювштейна, она любила. Именно от него она родила двух младших дочерей. Именно его фамилию носила до конца жизни.
Жизнь криминальной «актрисы», бесконечные воровские гастроли по России и Европе, не подразумевали нормальной семейной жизни. Занимаясь воровством, Сонька была желанной добычей полицейского сыска. Вот перечень городов, в которых ее судили — Варшава, Будапешт, Лейпциг, Санкт-Петербург, Харьков, Киев, Вена, Смоленск, Нижний Новгород. А городов ее «работы» и вовсе не счесть. Она была легка на подъем и чрезвычайно предприимчива. Едва почувствовав за собой слежку, она могла бросить все, прервать подготовку сулящей огромный куш комбинации и бежать с одной лишь наличностью в карманах.
Ее ничто не удерживало на месте, в том числе и семья. Она легко отказывалась от своих мужей, если того требовала ситуация. И легко переживала разлуку с детьми — до той поры, пока ей самой не становилось тяжко. На каторге она о детях вспомнила. Да только сделать уже для них и для себя уже ничего не могла.
Можно ли говорить о Золотой Ручке как о женщине, для которой семейные ценности являются приоритетными в силу самой природы? Нет. Это была перелетная птица, перекати-поле, лишенное корней. Соньке были присущи привязанности сердечного плана. Собственно, любовь к молодому мошеннику ее и сгубила. Но все же это скорее сила неудовлетворенных желаний, нежели стремление к семейному счастью.
В ее жизни не было постоянства. Никогда. При деньгах она могла на какое-то время успокоиться, но ровно до поры, пока эти деньги не заканчивались. А заканчивались они быстро, поскольку Сонька не экономила, не отличалась скупостью и любила роскошь. Она никогда не сколачивала капитал, предпочитала жить сегодняшним днем, не думая о дне завтрашнем. И, как ни странно, именно эта бездумная, полная опасных приключений жизнь гастролирующей воровки приносила ей наибольшее удовлетворение и удачу.
Наблюдать Соньку в семейной (условно говоря) обстановке довелось Власу Михайловичу Дорошевичу. Во время поездки на Сахалин Дорошевич встречался с Сонькой. Это была глубоко несчастная женщина, которая боялась и даже ненавидела своего сожителя Богданова. Ее тяготила роль супруги (пусть и неофициальной). Хотя именно стараниями Соньки она и Богданов считались на Сахалине людьми зажиточными — насколько, конечно, можно было преуспеть в тяжелых условиях поселения.
О Дорошевиче и его замечательной книге «Сахалин (Каторга)» речь впереди. Пока же обратимся к тем немногочисленным фактам биографии королевы преступного мира России, которые нам известны.
Все мужья Соньки, кроме первого, Исаака Розенбада, принадлежали к криминальному миру. Они были «коллегами» Золотой Ручки, промышляли воровством, шулерством, грабежами. И всех их Сонька переигрывала, оставляла в дураках. Одаренная ярким артистическим даром, она умела вызывать доверие мужчин. Причем ей не только доверяли — ею восхищались, преклонялись перед ее красотой, обаянием, острым умом и смелостью.
Всех своих супругов Сонька, в конце концов, оставляла без средств к существованию, сбегая с очередной «любовью» и прихватив с собой семейные сбережения. Ее не останавливало ничто — ни чувства, ни дети, ни осознание того, что она, по сути, предает близкого человека.
Но вот удивительная история — все биографы Соньки уверены, что она привлекала бывших мужей к исполнению своих головокружительных авантюр. Значит, ее прощали? Скорее всего. То, что мы считаем предательством, в криминальной среде считается доблестью, а естественная человеческая реакция на обман — предательством. Извращенный мир, извращенные понятия о морали. И это была ее среда — Соньки Золотой Ручки.
Уходя от одних мужчин, сходясь с другими, Сонька постоянно училась воровскому ремеслу. Ее мастерство с годами росло, комбинации становились все изощренней, все сложней. Было время, когда Сонька вошла в криминальное сообщество «Червонных валетов», члены которого занимали в обществе высокое положение, но сами занимались аферами с дорогостоящей недвижимостью. В конце концов, после «аферы Шпеера», все участники сообщества угодили в тюрьму. От рук полиции ускользнули только Павел Карлович Шпеер, организатор аферы по продаже дома князя Долгорукого английскому лорду, и Сонька Золотая Ручка. Она снова переиграла опытнейших аферистов, доказав, что является воровкой высшего класса.
Сонька не жалела своих мужей. Если дело принимало опасный поворот, она могла подставить супруга, сдать его в руки полиции, чтобы самой в это время сбежать. Правда, забрав все деньги, позже Сонька старалась реабилитироваться, приглашала бывшего супруга принять участие в одной из ее комбинаций. Идея изобразить фальшивого нотариуса для оформления мошеннической сделки по продаже дома, которой воспользовался Шпеер, принадлежала Соньке. Позже по этой же схеме она ограбит бывшего директора саратовской гимназии Динкевича, оставит его семью без копейки, а самого Михаила Осиповича доведет до петли.
Чуть подробней о мужьях Соньки. Достоверной информации немного, поэтому постараемся собрать то, что есть. Второй супруг Соньки — Шелом Школьник. По некоторым сведениям, Шейндля-Сура после клинского провала, случившегося в самом начале ее воровской карьеры (уже описанный случай с юнкером Горожанским), вернулась в Варшаву и там вышла замуж во второй раз, решив еще раз попытаться стать добропорядочной домохозяйкой. От Школьника она вскоре сбежала, опять же, прихватив все его деньги.
У этой версии есть два сомнительных момента. Почему, поселившись в Варшаве, Сонька не попыталась вернуть дочь, которую воспитывал ее первый муж? Похоже, она даже не решилась увидеть дочь. Второй момент — Шелому Школьнику приписывают соучастие в авантюрах Соньки. Впрочем, то же самое касается и Исаака Розенбада. И мы уже говорили о том, что вряд ли Розенбад мог быть ее соучастником хотя бы в силу разницы в возрасте.
Михель Бринер (варианты написания фамилии — Бренер, Бреннер). С ним Сонька сбежала от Школьника. Бринер славился как умелый «щипач» — вор-карманник, специализирующийся по краже бумажников. Бринер работал в Варшаве. После знакомства с Сонькой Бринер решил перебраться в Петербург. Здесь он и Сонька грабили дачи чиновников в пригородах северной столицы. Вскоре после переезда Бринер сколотил шайку из одесских воров. И Сонька, предпочитавшая работать в одиночку, впервые вошла в сообщество «коллег».
Считается, что именно Бринер подсказал Соньке идею аферы под названием «гутен морген». Люди беспринципные, супруги (а Сонька и Бринер оформили свои отношения) не видели ничего зазорного в том, чтобы Сонька использовала свои женские чары для обмана жертвы. Во время исполнения этого «коронного номера» Золотая Ручка частенько укладывалась в постель постояльцев гостиницы, в которой промышляла.
В 1870 году Сонька и Бринер попались в Петербурге с поличным. Бринер угодил в тюрьму, но Золотой Ручке удалось ускользнуть. Она сбежала прямо из полицейского участка. Чтобы переждать тревожные времена, она укатила в Европу. Вскоре к ней присоединился муж, которому удалось отвертеться от серьезного срока. Они выступали как русская аристократка и ее слуга. Вместе с Бринером Сонька провернула две масштабные аферы — в Вене и Берлине. Но в 1871 году отношения между супругами испортились. Сонька вернулась в Россию, поселившись на этот раз в Одессе. Михель Бринер остался где-то в Европе.
В Одессе Сонька познакомилась со своим последним официальным мужем — Михаилом Яковлевичем Блювштейном. Чувство было настолько сильным, что Сонька развелась с Бринером и оформила брак с Блювштейном. От него в 1875 году она родила дочь Софью, а в 1879 — дочь Антонину.
Любопытно, что в 1876 году отношения между Блювштейном и Сонькой осложнились. Она ушла от мужа к Элиасу Венигеру, перебралась в Вену, где была схвачена полицией за кражу 20 тысяч талеров. Венигеру пришлось отвечать, а Сонька вышла сухой из воды — ей удалось очаровать умелого адвоката, который и доказал ее невиновность. Обвинения с Соньки были сняты. Уезжая из Вены в Краков, она умудрилась обокрасть и своего благодетеля. В результате адвокат лишился дорогих золотых часов.
Сонька вернулась в Одессу и воссоединилась с Блювштейном. Вскоре в приморском городе появился и бывший муж Соньки Бринер. Долгое время все трое разъезжали по России, грабя богатых пассажиров поездов. Попутно они проворачивали задуманные Сонькой аферы. При этом она привлекала к делу не только мужей, но и своих бывших сожителей, вроде шулера Владимира Кочубчика (Вольф Бромберг, роковая любовь Золотой Ручки).
Летом 1880 года Сонька и ее подельники попались. Их этапировали в Москву и судили. На скамье подсудимых рядом с Сонькой сидели Бринер, Блювштейн, Кочубчик и некий Шмуль Боберман (в газетных репортажах он значился как «временно отпускной рядовой»).
Как ни странно, больше всего досталось ей — мужья и сожители Соньки отделались незначительными сроками тюремного заключения. На Золотую Ручку же повесили все преступления, в которых были замешаны она и ее подельники. Вероятно, и следователи, и судьи понимали место Золотой Ручки в этой команде аферистов.
МАМАША
О материнстве Соньки известно еще меньше, чем о ее любовных похождениях. Ясно, что Софья Ивановна Блювштейн не отличалась высокими моральными нормами поведения. Напротив, понятия верности, супружеского и материнского долга были наполнены совершенно иным смыслом, нежели для других, законопослушных мещан. Само слово «семья» имело для нее иной смысл. Семьей, судя по ее отношениям с мужчинами и членами сообщества «Червонные валеты», был союз подельников, «коллег» но воровской профессии.
Какой же она была матерью? А какой матерью могла быть женщина легкого поведения, воровка, которая привыкла лгать с детства, которой было неведомо чувство глубокой привязанности к кому бы то ни было?
Судьбой дочери от первого брака Суре-Ривки она даже не интересовалась. Во всяком случае, в разговоре с Дорошевичем Сонька, уже женщина в возрасте, со слезами говорила о дочерях от последнего брака с Михаилом Блювштейном. О Суре-Ривке речи не шло.
Неизвестно, что стало со старшей дочерью Золотой Ручки. Неизвестна и судьба первого супруга Исаака Розенбада. Он не мог участвовать в авантюрах сбежавшей супруги в силу возраста и своего положения. Если Шейндля-Сура была дочерью своего отца и с детства видела, чем ее родители зарабатывают — скупкой краденого и ростовщичеством, — то старик Розенбад принадлежал к другому кругу местечкового еврейства. Он всю жизнь пытался выбраться из бедности, занимался тем, чем закон позволял ему зарабатывать на жизнь — торговал булочками, хлебом, мучными изделиями. Это был скромный торговец, который за долгие годы скопил не так уж и много денег. Разные источники сообщают, что Сонька сбежала от первого мужа, прихватив все семейные накопления, то есть накопления Исаака Розенбада. Речь идет о 500 рублях. Деньги по тем временам немалые, но и не особенно большие. Богатством это не назовешь.
Помимо трех дочерей в последние годы стало известно о сыне Золотой Ручки, четвертом ребенке. Речь идет, конечно, об очередной неподтвержденной легенде. Этим ребенком был Мордох Блювштейн 1861 года рождения. Он якобы находился при Золотой Ручке до 16-летнего возраста, и самостоятельную воровскую «карьеру» начал довольно рано. Он жил по подложному паспорту на имя Иосифа Дельфинова, поэтому идентифицировать этого человека в исторической перспективе было трудно. Именем Мордох Блювштейн он назвался во время этапирования в Варшаву, к месту рождения, в 1888 году. В ту пору ему было 26 или 27 лет. В Одессе, где Блювштейн-младший промышлял, за ним закрепилась кличка «Бронзовая Рука» — по аналогии со знаменитой мамашей Золотой Ручкой. Его ближайшим помощником был кишиневский мещанин Гершко Мазурчук, живший в Одессе по подложным документам, как и Блювштейн.