Надо бы поспать. Может, поискать припрятанные таблетки морфина?

– Нам надо убраться подальше от Олава и Роса, – сказал я. – Вот наша цель.

Это бы ее успокоило.

– А потом? Что будет с нами потом?

Юрек не станет связываться с ней второй раз за ночь. Он думает, что она утром получит информацию об останках Игоря.

Сага снова взяла пистолет. Она не сводила глаз с входной двери.

Я поразмышлял над этим, глядя на дождевые тучи, плывущие над ложбиной под нами. Там лежали огромные валуны, и казалось, что они дрожат, не находя покоя. То были йотуны и великаны, их сбросил на землю могучий Тор, а теперь они, казалось, предвкушали наступление ночи, тогда они оживут и пойдут своей дорогой.

Там, где под скотч попал воздух, на серебристой поверхности вздулись пузыри.

Сага медленно закрыла глаза, откинула голову назад. Через закрытые веки она видела свет торшера.

– Я… – я поколебался, понимая, что для брата это важно, боясь сказать что-то не то. – Об этом я еще не думал.

Ей померещилось движение, и она тут же открыла глаза.

– Ты еще молод, Торстейн. Я и сам об этом не думал в твоем возрасте. Но…

Ничего.

Не обязательно было убивать ночной персонал – можно было их связать, запереть. Наверное, это сделал Бобер. Юрек не получает удовольствия от убийства, к убийствам он равнодушен.

– Я хочу отомстить, – сказал я с таким чувством, будто эти слова принадлежат кому-то другому. И все же они казались правильными. Если у моей жизни должна быть цель, что может быть лучше чем месть за убийство отца и за рабский ошейник на шее?

А если это сделал Юрек, то он хотел напугать ее, напомнить ей, что он опасен, что он вполне серьезен: если она не выдаст ему информации о теле брата, то живым отца больше не увидит.

Проверяя, заряжен ли телефон и включен ли звук, Сага заметила, как у нее дрожат руки.

– Месть… Мы попытались отомстить там, на острове. Смотри, куда это нас привело.

На часах половина шестого.

Йоне бы не понравилось, как он себя повела. Он сказал бы: убей Юрека не раздумывая, даже если это будет стоить жизни твоему отцу.

Я не ответил. Ветер начинал меняться, в наше укрытие залетали брызги дождя. Валуны в долине уже были почти неразличимы. Скоро станет совсем темно.

Но для Саги такое немыслимо.

Бьёрн передвинулся подальше под плиту.

Она не способна на такой выбор.

Йона сказал бы, что с каждой секундой жизни Вальтера цена, которую придется заплатить, растет. И закончится это, лишь когда ты потеряешь все.

– Наступили новые времена, Торстейн. Раньше в Норвегии правили ярлы и херсиры. Человек, поссорившийся с хёвдингом, мог сбежать, плыть один день или два, во владения другого вождя, и сохранить свою свободу. Теперь…

Может быть, она ошибается, но ей казалось, что они с Юреком снова сидят за шахматной доской.

Бьёрн умолк. Я слышал, как он набрал воздуха в легкие и вздохнул.

Сага пыталась обмануть его, демонстрируя брешь в защите.

Во всяком случае Сага думала, что обманет его.

– Теперь, брат, конунги всем заправляют. На юге, на востоке, на западе… Все земли попали под власть конунгов. Норвегия была последней свободной страной. А Олав… Думаю, Этельред дал ему столько серебра не только для того, чтобы мы сложили оружие и оставили в покое его королевство. Думаю, он сделал это, чтобы Олав захватил Норвегию и связал ее союзом с Мерсией.

И что получила взамен?

Что-то наверняка получила, ведь невозможно передвинуть фигуру, не оставив пустого места.

Я поднял Фенрира на колени. Все эти дни он в основном провел на волокуше, ковылять по здешним местам ему было трудно. Странное это дело с Олавом и Этельредом. Почему конунг Мерсии вообще обратил внимание на Норвегию?

Саге казалось, что она упустила какую-то важную деталь, коснулась чего-то, что можно соединить с чем-то еще.

Усталость вдруг как рукой сняло.

Бьёрн, наверное, понял мое недоумение, и пояснил:

Вальтер сумел вывести разговор на ее мать, хотя Сага выстроила защиту именно там.

Поразительно, как легко у него это получилось.

– Когда Норвегия станет христианской страной, Олав может потребовать, чтобы ему платили подати. Десятину от всего зерна, мяса, серебра и золота. И какая-то часть этого перейдет к Этельреду. То серебро, что Олав получил, – это вовсе не дар, Торстейн. Это заем. Свейн Вилобородый увел с собой большую часть кораблей, да и людей тоже. У Олава в Норвегии только те корабли, которые присоединились к нам в Римуле. Этого достаточно, чтобы разорять побережье, достаточно, чтобы напугать хёвдингов и заставить их сдаться. Но Олав должен выполнить свою часть сделки с Этельредом. Он должен крестить Норвегию.

Саге казалось, что она контролировала ситуацию, просто не давала ходу ошибочным утверждениям о своей матери, но потом проговорилась, что мать страдала биполярным расстройством.

– Как много слов, – сказал я, сразу понял, что это прозвучало неуважительно, и добавил: – Мудрых слов.

Может быть, это ничего не значащая деталь, но говорить об этом было не нужно.

Сага снова чувствовала себя бабочкой, которую Вальтер пытается поймать. А иногда ей казалось, что он уже посадил ее в стеклянную банку.

– Нам нельзя оставаться в Норвегии, Торстейн. Раньше или позже нас найдут, кто-нибудь нас узнает, и тогда для нас только два пути – виселица или топор.

У него это отлично получалось.

Вальтер скормил ей несколько лживых предположений, после чего заявил, что мать плохо обращалась с ней.

– Это я понимаю, – отозвался я, ведь времени поразмыслить над этим в последние дни у меня было достаточно. Поначалу я думал, что мы затеряемся где-нибудь в горах, но здесь земля была менее плодородной, чем я предполагал, и я не знал, сколько еще нам надо идти, чтобы дойти до лесов, где можно было бы охотиться и выживать, когда наступит зима. Мне и в голову не приходило, что горы могут быть такими огромными, я считал, что гора – это гора, а за ней будут долины, где можно спрятаться от ветра и непогоды. Но эти каменистые равнины, казалось, тянулись целую вечность.

Сначала он только предположил, но теперь он знал это наверняка.

– На Оркнейские острова нам тоже нельзя. – Бьёрн закашлялся и снова перевернулся. – Тебя там знают. Оркнейский ярл может решить, что нас следует посадить в цепи, чтобы угодить Олаву.

Каждый разговор с Вальтером означает хождение по краю.

Сага крепко потерла лицо ладонью.

Надо подумать.

Конь ударил копытом. Ему не нравилось стоять вот так, в одиночестве, когда надвигалась ночная мгла. Бьёрн чмокнул губами, но это не помогло. Конь заржал и натянул веревку. Я каждый вечер снимал с него уздечку, но не забывал накинуть на шею веревочную петлю. Конец веревки я обвязывал вокруг камня, вроде как пришвартовывал коня, словно лодку. Да и действительно, я лучше разбирался в море и лодках, нежели в суше и лошадях. Вот бы нам вновь выйти в море! Мы могли бы уплыть из Норвегии, наверное, добрались бы до са́мой Исландии. Но для такого пути требовалась хорошая лодка, лучше даже корабль. Если мы спустимся с гор, мне, наверное, удастся соорудить лодку, но не корабль. И все же на гребной лодке мы сумеем уплыть далеко. Если только держаться недалеко от берега и не пускаться в открытое море…

С каждой минутой воспоминания о разговоре улетучивались.

Говоря о брате как о собаке, Юрек выглядел отрешенным – это часть его стратегии, он хотел посмотреть, как Сага отреагирует на такое жестокосердие, теперь она была в этом уверена. Но когда он говорил о жилищах – это, кажется, было по-настоящему. Вальтер говорил, что иные места подобны магнитным полям, они снова и снова притягивают тебя к себе.

И тут мне стало ясно, что нам нужно сделать. Перед глазами встали очертания берегов, как их рисовал отец на золе у очага. Норвегия на севере, наш родной Вингульмёрк в восточной части Вика. К югу от нас – Ранрики, Гёталанд и Сконе, а дальше – мелкое море Каттегат. Если мы поплывем на юг, то попадем к датскому острову Зеландия, а оттуда недалеко и до страны вендов.

– Черт, – буркнула Сага и встала с кресла.

Было в этом разговоре что-то, что следовало запомнить.

– Я тебе рассказывал о Хальваре, – начал я. – Хальвар, йомсвикинг. Он сказал, что, если я попаду в Йомсборг, он замолвит за меня доброе слово.

Но вид мертвых тел словно уничтожил способность Саги просчитывать ходы наперед.

Сага еще раз взглянула на дверь и ушла на кухню. Положила пистолет возле раковины, открыла холодильник.

– Йомсборг? Нет, Торстейн. Йомсвикинги, они… – Бьёрн закашлялся. – Все конунги к северу и западу от Миглагарда назначили награду за голову любого йомсвикинга. Они вне закона.

Она позволила Юреку заговорить о биполярном расстройстве матери в тот момент, когда спросила его о брате.

– Мы теперь тоже.

Что она получила взамен?

Он же был почти вынужден дать ей что-то взамен.

Бьёрн надолго умолк, а я все яснее понимал, что нам надо сделать именно так. Куда же еще нам податься?

Сага оторвала от ветки помидорчик-черри, сунула в рот, раскусила, ощутила, как помидорчик взорвался кислинкой.

Она пыталась спровоцировать его, говоря, что он не заботился о своем больном брате, говорила, что видела, в каком убожестве тот жил, когда обыскивала старые рабочие бараки в гравийном карьере.

– Говорят, их дом – в стране вендов, – сказал он вдруг. – Но говорят также, что они убивают всех, кто подходит слишком близко.

Вот оно, то самое место в разговоре.

Когда Сага упомянула, что полицейские техники прочесали каждый угол карьера, Юрек невольно перешел на презрительный тон.

– Хальвар мне обещал…

“От техников ничего не скроется”, сказал он – так, будто самое главное они пропустили.

Сага сняла фольгу с тарелки с остатками еды и принялась хватать куски руками, припоминая подробности разговора.

– Плевать, что он тебе обещал, братишка. Пойми, даже если они нас пустят к себе, после этого все навсегда изменится. Мы станем врагами всех королей. А еще говорят, что они отказались преклонять колени перед Белым Христом. Они лучше положат голову на плаху.

Юрек понял, что Йоне удалось найти его брата благодаря их побегу с космодрома в Ленинске и работе отца на гравийном карьере.

Сага прожевала холодную пасту, сунула в рот пару кусков жареной курицы, ощутила вкус лимона и чеснока.

– Не положат, – сказал я. – Хальвар рассказывал, что перед казнью они требуют права видеть того, кто поднимает топор. Он сказал, что…

Бобер стоял за Юреком, помогал ему ослабить ремни. Он говорил о протезе – что человек привыкает жить с ограничениями.

Бессмысленное презрение к слабости, подумала Сага, и перед глазами тут же всплыла картинка: Бобер кладет протез в раковину, и из чаши протеза в слив сыплется песок.

– Чего бы он там ни наговорил, он уже сказал слишком много. Мне жаль, что ты встретил его. – Бьёрн перевел дыхание. Когда он выдохнул, я услышал, что его сотрясает дрожь. – Я слышал, что йомсвикинги теперь выступили в поход вместе со Свейном Вилобородым. Я его видел однажды. Клянусь, большего мерзавца в этом мире не найти. Говорят, что это самый жестокий конунг данов, когда-либо правивший страной.

Она видела это, но не поняла, в чем дело.

Юрек живет там, где много песка, в гравийном карьере, это единственный ответ.

Я немного поерзал, сидеть в этой расщелине было неприятно. Меня расстроило, что Бьёрн так возражает против моего предложения. Если Йомсборг – это место для свободных людей, крепость, где мы можем найти убежище вместе с другими, такими же, как мы, разве не следовало бы ему согласиться со мной?

Он все это время жил там, поняла Сага.

Дрожащей рукой она поставила пустую тарелку в раковину и достала из холодильника коробочку с вчерашним фалафелем. Быстро прожевала, откусила кончик острого перца.

– Нет, Торстейн. Нам надо плыть на запад. Может, в Ирландию. Или на Мэн. Говорят, тамошний конунг не подчиняется ничьим приказам. Таким конунгам всегда нужны воины.

Гравийный карьер. Вот оно, магнитное поле, подумала она. Начало и конец всего, там умер отец, там умер брат Юрека.

Когда Вальтер говорил: “От техников ничего не скроется”, он имел в виду прямо противоположное.

– Ты спрашивал, какая у меня цель. – Я повернулся к нему. Тьма так сгустилась, что я едва мог его разглядеть. Но я видел топор у него на поясе. На железе играл такой отблеск, будто на нем остался последний луч уходящего дня. – Может, моя цель – биться с Олавом и его людьми. А если йомсвикинги – враги всех конунгов, кроме датского… Тогда мы станем йомсвикингами.

Там должен быть какой-то тайник, который полицейские не нашли. Может быть, он расположен ниже, под теми помещениями, которые обыскали техники.

Сага вдруг широко улыбнулась.

– Я тоже хочу отомстить, Торстейн. Но отца нашего убил не Олав, и в рабство тебя обратил не он.

Кажется, сошлось.

Поедая подсохший хумус и обрывки салатных листьев, Сага еще раз прошлась по разговору с Вальтером. Еду она запила соком прямо из пакета, вытерла липкие руки о джинсы, подошла к столу, перевернула лист бумаги и принялась записывать основные мысли. Начала она с песка, который сыпался из протеза.

Юрек не проговорился напрямую, но, возможно, кое-что все же выдал.

Я не ответил. Он был прав. Но каждый, кто называл другом убийцу моего отца, становился моим врагом. Мне было странно, что Бьёрн считал иначе.

Он утверждал, что жил с братом, но ни в доме, ни в бомбоубежище не обнаружилось никаких его следов.

Тайник был безупречным. Юрек знал, что полиция не найдет его логово, потому что уже пыталась его найти, причем у полицейских имелись все ресурсы.

Бетонная стена, которая угадывалась за спиной у отца Саги, вполне могла оказаться стеной бомбоубежища времен холодной войны.

Всего полдня пути от нашего убежища под каменной плитой, и вот мы уже стояли у спуска в узкую долину. Бьёрн сильно кашлял, мы оба промокли до костей, поэтому спустились меж деревьев и разбили лагерь у ели, поваленной ветром. Я было надеялся, что худшее для брата уже позади, но весь тот вечер он сидел закутавшись в одеяло и дрожал. Я достал огниво и кремень, которые забрал у одного из убитых мной, с трудом развел костер и всю ночь сидел без сна, поддерживая огонь. Но когда наступило утро, Бьёрн опять метался в лихорадке. Наверное, это стало для меня последней каплей. Казалось, что на плечи навалилась тяжесть, а вокруг сгустилась тьма. Ели будто сомкнули надо мной свои лапы, солнечный свет исчез; меня опять охватила тоска. Дыхание Бьёрна казалось болезненным, он хрипел и с надрывом втягивал воздух. В голове у меня опять начал крутиться его вопрос, я будто услышал свой ответ, но теперь он звучал по-ребячески и глупо. Я хочу отомстить… Да кто я такой? Рос и другие – зрелые мужи. А я – всего лишь мальчишка. Должно быть, тогда, на берегу реки, Один простер надо мной свою руку и направлял мои стрелы, иначе мы с Бьёрном были бы уже мертвы. Но почему он проявил ко мне милость, я не понимал. Ведь я недостоин. Я не воин. Все воины отважны, а меня переполнял страх.

А когда сеанс связи с отцом прервался, Юрек сказал: “А теперь вокруг него снова сомкнется тьма”.

Он ничего не сказал о могиле, о яме в земле.

Сага была почти уверена: ее отца держат в гравийном карьере в Рутебру. Она выбежала в прихожую и схватила телефон.

Весь тот день мы медленно, с трудом спускались по склону в долину. Когда стемнело, я уже вымотался, и мне едва хватало сил, чтобы отмахиваться от мошек и комаров. Наверху, на плоскогорьях, их было не так много, но здесь, в долине, они не оставляли нас в покое. Я кое-как защитил голову, натянув на нее рубаху, а потом, наверное, провалился в сон – не помню, чтобы я тем вечером разводил костер или как-то ухаживал за братом. Проснулся я замерзшим и вымокшим до нитки и увидел, что Бьёрн вместе с Фенриром укрылся под волокушей, его била дрожь. А конь исчез.

Глава 60

Боги не оставили меня тем утром, коня я нашел совсем недалеко от места ночевки. Он набрел на речку и стоял там, объедая травяную кочку. Я подтащил туда Бьёрна, пристегнул волокушу к спине лошади и спустился к реке. Весь тот день я бродил по берегу, но так и не нашел брода. Наконец мы остановились на ночлег под березами.

После разговора с шефом, Вернером Санденом, Сага посидела в кресле с телефоном в руках. Она ощущала какое-то пугающее опьянение. Шеф внимательно выслушал ее рассказ, назвал дружочком всего один раз и согласился почти со всеми ее выводами.

Когда Сага изложила свой план, Вернер несколько секунд помолчал, а потом дал добро на организацию небольшого штаба. В распоряжение Саги поступали штурмовая бригада в составе сил быстрого реагирования и опытный снайпер.

Взрослым я понял, что тоска моя сама по себе безвредна. Опасными могут быть решения, которые я принимаю под тяжестью невидимого ярма. Тем утром, когда я сидел под дождем и смотрел на реку, я даже не понимал, что меня опять охватила тоска. Воспоминания о драке с нашими преследователями были еще свежи, да к тому же я совсем вымотался. Мне и в голову не приходило, что передо мной Гаула, та самая река, вдоль которой мы шли убегая от Олава. Я видел лишь реку и знал, что нам надо переправиться через нее, если мы хотим идти на юг. Помню, я связываю веревки, которые забрал у воинов из Гардов, а Бьёрн, лежа на своей волокуше, убеждает меня, что этого делать не надо, это опасно, я могу утонуть. Но я его не слушаю. Один конец я закрепляю на можжевеловом кусте на берегу реки. Второй обвязываю вокруг пояса и захожу в воду. Но река в тот день обманчива. На первый взгляд вода кажется неподвижной. Но течение столь сильное, что я чувствую, как подкашиваются ноги, не успеваю я зайти в воду и по колено. Вдруг дно резко обрывается, уходит из-под ног, и я начинаю бить руками и ногами, плывя изо всех сил, но меня тащит течением, и я понимаю, что не смогу доплыть до другого берега. Тут веревка натягивается, и меня как маятником уносит обратно к берегу. Я слышу крик Бьёрна, поворачиваюсь в воде и вижу, как на меня несется ствол дерева. Удар по голове. Наверное, я потерял сознание, а когда очнулся, понял, что оказался под стволом, застрял между веток, а веревка запуталась в них. Я пытаюсь вырваться, но лишь дергаюсь как рыба в сети.

– У меня шок, и я вымоталась… но мы, может быть, сумеем положить всему этому конец. Может, мы спасем папу, а может, и Валерию, – сказала Сага Вернеру.

Она поднялась и вышла в кухню.

Я почувствовал боль в груди, и это было худшее, что я испытал в жизни. Когда твое тело оплетают пальцы Ран – это страшнее, чем когда стальное лезвие вспарывает кожу. Такая смерть приходит медленней, чем можно себе представить, и в конце концов боль настолько сильна, что остается единственное желание – вдохнуть воду, чтобы все побыстрее закончилось.

Когда в дом престарелых прибыла полиция, Юрек и Бобер уже давно покинули здание.

Не факт, что вечерняя вылазка получится удачной, Сага могла полностью ошибаться, и об этом не стоило забывать. Но именно сейчас она чувствовала огромное облегчение: у нее появился план.

Доброй смертью это не назовешь. Нет никакой славы в том, чтобы утонуть. Хорошо, Бьёрн пришел в себя и видел происходящее, он и спас меня в тот день. Помню, как он стоит по пояс в воде и вытягивает и меня, и бревно, я вдыхаю воздух и ощущаю, что жив. Он выпутывает меня из ветвей и выталкивает на берег, и тут мы оба падаем навзничь. Фенрир приплясывает вокруг нас на своих трех лапках и облизывает мне лицо.

Она устроит засаду, которая сможет в мгновение ока исчезнуть, если ситуация изменится.

Но если Саге хоть немного повезет, она на мгновение окажется на шаг впереди Юрека, и это мгновение станет последним в его жизни.

Вскоре Бьёрн опять заполз на волокушу, там он стянул с себя одежду и зарылся в одеяла. Я остался сидеть на берегу. Поднялся ветер, дождь то и дело переходил в ливень. Мне было плевать. Холод наконец привел меня в чувство. Мне стало очевидно, что нужно делать. Я поднялся и спустился к самой кромке воды, проследив взглядом за течением. Здесь река извивалась как змея. По ней плыли сучья и клочья травы, должно быть, вода подмыла берег где-то выше по течению. Оба берега густо поросли ельником. За нами осталась долина, откуда мы спустились, а на южном берегу к серому дождливому небу поднимался еще один склон. Я подошел к Бьёрну и взял свой топор. Он взглянул на меня, но не сказал ни слова. Я взвесил топор в руке и подошел к ближайшему дереву, рослой ели. Нам с Бьёрном суша не подходит. Мы ничего не понимаем в горах. Нечего нам здесь делать.

План строился на том, что, когда Юрек свяжется с Сагой, чтобы назначить новую встречу в новом месте, Сага с оперативной группой и снайпером уже будут на карьере.

Она ответит, что приедет, Вальтер вылезет из своего логова, и его обезвредят.

В тот день я срубил восемь деревьев. Из веток соорудил навес на берегу. Когда наступил вечер, я устроил очаг на расстоянии двух локтей от навеса, а потом перенес под него волокушу, одеяла, шкуры и все оружие. Я разжег костер и сказал Бьёрну, что собираюсь строить лодку.

Сага снова открыла ноутбук и стала изучать изображения, полученные со спутника и дронов. Карьер оказался обширным районом с весьма неоднородным ландшафтом.

Сага рассматривала серые параллелепипеды рабочих бараков, протянувшиеся на узкой полоске между лесом и песчаным обрывом.

Где-то под ними находилось логово Вальтера.

Еда, которую мы забрали у наших преследователей, уже заканчивалась, и я знал, что работа моя займет много дней. Поэтому на следующее утро спозаранку я поставил несколько ловушек для рыбы вдоль берега. Мастерить их научил меня отец. Я срубил разветвленный прут и расщепил его с той стороны, где была развилка. Потом сделал зазубрины и вставил в щель палочку. К палочке я прицепил кусочек вяленого мяса. Когда рыба схватит мясо, палочка выскочит, и расщепленные концы прута сомкнутся как зубы зверя. Я установил шесть таких ловушек, а потом принялся за работу. Я уже продумал, как все будет. Вытесать доски и согнуть их над костром – это лишь малая часть работы, что мне предстояла. Нужны были заклепки, чтобы закрепить доски, а для того, чтобы изготовить заклепки, надо соорудить кузню и горнило.

Сага еще раз позвонила шефу и объяснила, что ей требуются еще два снайпера.

Вернер заверил, что в нужное время в ее распоряжении будет вся команда.

Бьёрн смотрел на меня, не поднимаясь с места, а я бродил по реке, ощупывая дно ногами. На берегу я не смог найти достаточно больших камней, но на дне их было сколько угодно. Приходилось окунаться в воду, чтобы достать их. Чувствовать, как вода вновь смыкается над головой, казалось почти нестерпимым. Но мне удалось выволочь камни на берег, а из конского навоза, глины и травы я смешал вязкую массу, чтобы скрепить их друг с другом. Так я построил на берегу печь, такую же, какая была у Хуттыша. Из нескольких жердей и шкуры я смастерил мехи, потом выкатил из реки огромный камень, помогая себе шестом. Этот камень я поставил плоской стороной вверх. Он послужит мне наковальней.

Сага сложила компьютер и декоративную подушку с золотой вышивкой в синюю нейлоновую сумку из “Икеи”, принесла из кухни фарфоровую кружку с рисунком из “Игры престолов” и вытащила из сети провод торшера.

* * *

Затем я достроил наше укрытие. Дождь не прекращался, но мне казалось, что лучше терпеть дождь, чем комаров и мошек. Я замерз и промок до костей, но это было уже неважно. Плевать на холод и на сосущий голод. Когда стало темнеть, Бьёрн с трудом поднялся и осмотрел ловушки, но они оказались пусты. Мы доели последние кусочки вяленого мяса в сгущающейся темноте и больше тем вечером не перемолвились ни словом.

Ночью Натан с Сагой ехали к месту встречи по узкой дороге к западу от Рутебру.

У Натана звякнул телефон. Вероника прислала сообщение: красное сердце.

Может, кому-то странно слышать, что мы с братом не говорили о том, что с нами произошло. Мои сыновья как-то спросили, не трудно ли мне жить с осознанием того, что я отнял жизнь у стольких людей. Их женщины, хоть они и мудры, и разумны, считают, что это легло на меня большим бременем. Ведь мне было всего четырнадцать, говорят они. Многие мальчики в этом возрасте еще совершенные дети. Я киваю, серьезно хмурю лоб и поднимаю глаза в полумрак между стропилами, будто вспоминаю тяжелые времена. Но истина в том, что тогда мне было легче убивать, и то же можно сказать о многих других, получивших в руки оружие в раннем возрасте. Я не слишком много размышлял о содеянном. Не представлял себе, как убитых мной оплакивают жены и дети. Такие раздумья приходят в зрелом возрасте.

– Я подписал документы, – сказал он.

– Хорошо.

– Даже не знаю, чего я так упрямился.

Но той ночью мне приснился сон, и добрым он не был. Я по-прежнему помню образы, представшие перед глазами, пока я спал под крышей из лапника. Я вижу, как стою на берегу реки. У моих ног лежит Бьёрн, к нам скачут всадники. Из-под копыт летят брызги. Я чувствую, как рука натягивает тетиву, она такая тугая и жесткая, что режет пальцы. Во сне я не вижу, как стрелы достигают цели. Лишь чувствую тетиву на пальцах и оперение стрел, оставляющее порезы у меня на руке. Потом я вижу брата Роса. «Заколи его, Торстейн! Заколи его!» – разносится голос Бьёрна над рекой. В руке у меня длинный нож. Воин вздрагивает, когда я вонзаю нож в его тело, но во сне он не сопротивляется, просто смотрит на меня и на губах его появляется грустная улыбка. И я бью его снова и снова, пока борода у него не окрашивается кровью, но он по-прежнему смотрит на меня без гнева, без страха перед смертью, которая вот-вот сомкнет ему глаза. Я поднимаю взгляд, но теперь я уже не на берегу реки. Я стою на поле. Передо мной лежит валун, высотой примерно с человека, а небо над моей головой залито красным светом. Вот я слышу шум битвы, в которой сражается бесчисленное множество воинов, звон мечей и щитов, стоны раненых. Тело вдруг пронзает резкая боль, и передо мной оказывается ведун из торжища Скирингссаля. Теперь я слышу только его слова: «Кровь двух конунгов… На твоих руках».

Церковь прихода Эд, построенная еще в XII веке, в темноте сияла белизной, словно украшение среди спящих полей, на берегу черного озера.

Команда уже прибыла на место.

Поодаль каплями туши поблескивали черные машины.

На то, чтобы вытесать доски для лодки, у меня ушло девять дней, и еще три на то, чтобы отыскать изогнутый дуб; он был нужен для килевого бруса. Я обтесывал его у своей кузни, а Бьёрн, который наконец-то стал выздоравливать, помогал мне спускать доски в воду. Там им предстояло отмокать несколько дней, а сам я занялся ковкой. Бьёрн очень удивился, увидев, что я умею и доски вытесывать, и заклепки ковать, мальчишки обычно несколько лет учились, чтобы освоить такое искусство. Я отвечал, что я, может, и необученный корабел, но, если он встанет за мехи, мы сможем раскалить печь, и тогда мне удастся разбить на куски оружие, которое я забрал у наших преследователей, и выковать из них заклепки. Для этого мне в первую очередь нужен был молот. Я разжег огонь и кидал в пламя одну ветку за другой, пока на дне печи не скопился толстый слой горящих углей. Я жег можжевеловые кусты с берега реки, зная, что ни одно дерево не дает такого жара, и, когда в печи было вдоволь можжевеловых дров, а Бьёрн как следует накачал мехи, я в конце концов увидел голубоватое пламя, которое помнил в кузне Хуттыша. Я снял один из топоров с топорища и держал его в горниле, пока он не раскалился докрасна. Затем я его вытащил. Бьёрн прижал его к камню двумя жердинами, а я бил по нему обухом другого топора, взятого у врагов. Испортить собственный мне не хотелось.

Натан свернул на ухабистую дорогу, проехал вдоль кладбищенской ограды и покатил мимо щитов, предупреждающих о том, что здесь проходят военные учения.

Было начало первого ночи. Если “расписание” Юрека то же, что и накануне, у них достаточно времени, чтобы занять позиции.

Так мне удалось смастерить свой первый кузнечный молот. Я остудил его в реке, и, стоя там в вечернем сумраке и слушая, как в верхушках елей шумит ветер, я почувствовал, как на меня снисходит спокойствие. Я вдруг понял, что именно этим мне следует заниматься, именно в этом мое предназначение. Пока я смогу своими руками придавать форму железу и дереву, пока я буду видеть, как под моими руками вырастает корабль, меня обойдут стороной и тоска, и мрачные мысли. Больше всего мне хотелось покидать в печь все оружие врагов и всю ночь напролет ковать заклепки, но меня терзал голод, а когда я плюхнулся у огня, то почувствовал вдруг, насколько устал. Бьёрн запек форель на паре плоских камней, которые он сунул в огонь, наконец-то в наши ловушки попалась добыча.

Пустынную парковку освещали несколько фонарей.

Натан остался в машине, Сага вышла поздороваться с бригадой. Она пожала руку всем шестерым бойцам оперативной группы, командиру и техникам из СЭПО. Потом подошла к трем снайперам, которые держались в стороне от остальной группы.

Мы с Бьёрном не обсуждали, куда направимся, когда сможем спустить лодку на воду. Но этим вечером Бьёрн долго сидел, держа перед собой исходящую паром рыбу, затем кинул несколько кусочков Фенриру и прокашлялся.

Двое – в гражданской одежде, лет тридцати – были бойцами Специальной оперативной группы и приехали из Карлсборга. Высокий блондин по имени Линус смотрел Саге в глаза все время, что они обменивались приветствиями. У Рауля по щекам протянулись глубокие шрамы; улыбаясь, он прикрыл рот левой рукой.

За ними стояла Дженнифер Ларсен из стокгольмской полиции. Одетая в черное, она заплела каштановые волосы в толстую косу, а на правую руку навертела спортивный тейп.

– Мы говорили об Ирландии, – сказал он. – И Мэне. Но, кто знает, может, там, на западе, не так уж и безопасно. На всех островах есть сторонники Олава. А если кто-нибудь услышит о двух братьях, приплывших из Норвегии… – Он стал вынимать из рыбы кости. – Думаю, Олав уже отправил гонца к Этельреду с известием, что он захватил Трёнделаг. Возможно, он попросит у него еще кораблей. И уж можешь быть уверен, он передал весточку и о нас. Олав не дурак. Он наверняка подумал о том, что мы попытаемся вернуться через море. Он сам мореход. Он знает, что на суше мы не выживем.

– Ну что, вы со мной? – спросила Сага.

– С тобой – куда угодно! – улыбнулся Линус.

Я взглянул на него. Бьёрн сидел закутавшись в свой серый плащ, на бородатом лице играли отблески пламени.

– Хорошо, – ответила Сага без ответной улыбки.

– Ты только покажи, в кого стрелять, – сказал Рауль.

– Если бы нам отправиться на юг, как ты и говорил… – Бьёрн прихлопнул комара, севшего ему на висок. – Королю данов понадобятся люди. Если правда то, что я слышал, и эти йомсвикинги сражаются на его стороне, то их крепость будет для нас самым безопасным местом. Так что ты, верно, прав. Наверное, нам стоит плыть туда. В Йомсборг.

– Мне понадобится время, чтобы подготовить оборудование и произвести баллистические расчеты, – объяснила Дженнифер.

– Сколько нужно времени?

– Ты ведь не хотел туда.

– Хотя бы минут двадцать.

– Я расскажу группе, что требуется, и после этого у тебя будет больше получаса.

– Я передумал, когда увидел, как ты тешешь доски и куешь молот. Я боялся, Торстейн. Боялся, что они скажут, мол, ты слишком молод, что они поднимут нас на смех. И так мы и останемся ни с чем, далеко от родины, в незнакомых водах, не зная, куда нам податься. Но над тобой никто не будет смеяться, Торстейн. Уж точно не будет, если мы явимся в лодке, которую ты построил сам.

– Отлично.

Все трое снайперов следом за Сагой подошли к группе. Вокруг средневековой церкви царила полная тишина.

Я кивнул:

На тонком озерном льду дрожало отражение полумесяца.

До сих пор Юрек каждую ночь назначал новое место, чтобы избежать засады. Если Сага права, и он действительно прячется на гравийном карьере, план должен сработать.

– Значит, поднимем парус и поплывем в страну вендов. В Йомсборг.

Когда Юрек свяжется с ней, она подтвердит, что знает, где останки Игоря, но, чтобы обмен состоялся, ей нужно доказательство, что отец жив.

Вполне разумно.

– Паруса-то у нас и нет. Придется грести.

Но Юрек не знает, что возле его убежища залегли снайперы. Едва он покажется, у стрелков будет достаточно времени, чтобы обезвредить его.

Если же Сага ошиблась насчет убежища, операция просто окажется неудачной.

Я отломил кусок запеченной рыбы и протянул его Фенриру. Затем кинул в огонь несколько еловых веток и пододвинулся поближе к дыму, чтобы не досаждали комары.

В худшем случае снайперы промахнутся или только ранят Юрека, и он сумеет уйти.

В этом случае оперативная бригада будет штурмовать барак.

Но если Вальтер уйдет, а отца в тайнике не окажется, Сага никогда не узнает, где он.

Почти тридцать дней прошло, прежде чем мы смогли спустить лодку на воду. Я перековал все оружие воинов из Гардарики в заклепки, даже пряжки их поясов и застежки плащей отправились в печь. И все-таки железа хватило лишь на то, чтобы закрепить по пять досок с каждого борта, так что лодка получилась узкой, а борта низкими. Еще я остриг бороду и волосы себе и Бьёрну, обрезал коню гриву и хвост и смешал все волосы с золой и жиром рыб, попавшихся в наши ловушки, и кабана, которого Бьёрн сумел подстрелить чуть выше по течению реки. Из этой смеси я сделал вар, и, когда мы забрались в лодку и взяли весла, я удостоверился, что днище не протекает. Я установил в лодке четыре банки, по одной на корме и на носу и две в середине на расстоянии пары локтей друг от друга, ведь она была слишком узкой, чтобы мы с Бьёрном могли сидеть рядом. Весла я сделал длинные, решив, что так лодка будет устойчивее на море.

Доверие уже будет подорвано.

Как и в том случае, если Юрек заметит их. Вдруг у него имеется сигнализация или скрытые камеры видеонаблюдения?

Мачту я тоже установил, закрепив ее веревками, которые забрал у наших преследователей. У нас по-прежнему была их одежда, добротная и дорогая, и наручи из серебра. Я думал, что мы могли бы обменять все это на парус, но Бьёрн возразил, что сходить на берег, пока мы еще в Трёнделаге, было бы глупо.

Но это ее единственный шанс.

Сага не стала бы устраивать засаду, если бы не была настолько уверена: все складывается в ее пользу.

Перед тем как покинуть стоянку, мы отпустили нашего коня. Он так и остался на берегу, когда мы отплывали, и я почувствовал, будто мы бросаем человека, старого друга, и вот он стоит и смотрит нам вслед. Но потом нас подхватило течение, лодка рванула вперед, и мы никогда больше не видели ни нашей стоянки, ни коня.

Сага собрала бригаду в кружок, раздала карты карьера и подробно описала расположение снайперов. Юрек Вальтер не мог покинуть ни одного из старых бараков, не попав на линию огня. Сага показала бойцам направление штурма, места сбора, подъездные пути для машин “скорой помощи”, если в них возникнет необходимость, и место, где мог бы приземлиться вертолет.

В тот день нам не пришлось много грести. Течение было сильным, и весла потребовались, только чтобы направлять лодку. Фенрир устроился под банкой на корме, Бьёрн подстелил ему одеяло, и он свернулся там калачиком. На деревьях уже развернулись листья, а я и не замечал, как они проклевывались. Бьёрн повернулся на скамье, он сидел впереди меня. Он протянул мне руку, я пожал ее, и так мы и сидели, держась за руки и безудержно смеясь. Верно, то было ощущение глубокой воды под килем, то было предчувствие моря, ожидающего нас в конце этого пути. Если только удастся выйти в море незаметно для сторонников Олава – мы окажемся на свободе.

Излагая оперативный план, Сага думала о словах Йоны Линны: когда речь идет о Юреке Вальтере, не время соблюдать церемонии и правила. Думать надо только о том, чтобы убить его. Гибель Вальтера стоит всех потерь и всех последствий, с которыми можешь столкнуться.

Вскоре выяснилось, что мы разбили лагерь всего лишь в половине дня пути по реке от ближайшего поселения. Когда день клонился к вечеру, мы прошли изгиб реки и увидели на берегу несколько землянок. Они стояли полукругом и образовывали вал, своего рода защиту от леса. От берега в реку уходила бревенчатая пристань, к ней были привязаны две маленькие шнеки. На банках виднелись реи со свернутыми парусами.

– Значит, убивать второго, большого, не нужно? – спросил Линус.

– Только после того, как будет обезврежена главная цель.

Пожалуй, тем вечером мы думали одинаково. Мы переглянулись. Теперь, с короткими волосами, нас будет не так легко узнать. Но по нашему говору нетрудно понять, что мы из Вика.

– Обезврежена?

– Говорить буду я, – сказал Бьёрн. – Ты не произнесешь ни слова.

– Это как в ситуации с заложниками, – стала объяснять Сага, сама слыша, как лихорадочно звучит ее голос. – Нельзя колебаться, нельзя промахнуться, у вас будет всего один шанс.

И мы повернули лодку к пристани. Там мы пришвартовались, повернув нос лодки к реке, чтобы в случае необходимости отчалить побыстрее.

– Окей. – Линус вскинул руки.

Во двор вышли трое мужчин с длинными бородами, перед ними заливалась лаем мохнатая собачонка. Двое держали луки с наложенной на тетиву стрелой. Одеты они были в кожаные туники и грязные шерстяные штаны, босые, нечесаные и грубые люди. У лучников были рыжие бороды, а тот, который стоял посередине, выглядел постарше, седой и морщинистый.

– Теперь слушайте все… чтобы в критический момент никто не стал сомневаться, я хочу прояснить: слово “обезвредить” означает, что выстрел должен быть смертельным.

– Что вам здесь нужно? – Седобородый уперся кулаками в бока.

Бойцы молчали. Со стороны кладбища налетали порывы холодного ветра, гнали замерзшие листья над землей.

Бьёрн кашлянул и заговорил, но в устах его звучали не норвежские слова. То было похоже на наречие, которое я слышал в Йорвике, правда, говорил он запинаясь и, как мне показалось, притворялся неубедительно. Собачонка подобралась к нам поближе, прижала уши, оскалилась и зарычала.

– В общем и целом задание не сложное, – немного мягче продолжила Сага. – Мы прояснили все моменты, вы знаете, что от вас требуется, а если что-нибудь пойдет не так, мы прекращаем операцию… Я буду рядом со снайпером номер один, это Дженнифер. До окончательного приказа соблюдаем радиотишину.

Один из лучников поднял оружие. Мы не успели отскочить, как в землю прямо под ногами Бьёрна вонзилась стрела.

Глава 61

– Ко мне! – крикнул седобородый, но он обращался не к нам. Собака тут же отбежала к хозяевам, не переставая рычать. Старик ткнул в нас пальцем. – Вы заодно с тем, кто метит в конунги, кто убил Хакона? Говори со мной по-норвежски!

Снайперы вернулись к машинам и начали доставать оружие, каски и камуфляжную сетку. В свете, исходящем из двух багажников, они переоделись в теплую водонепроницаемую одежду.

Я шагнул вперед, заслонив Бьёрна:

Рауль заложил руки за голову и исполнил короткий танец, покрутив бедрами, после чего натянул на себя термофуфайку.

– Мы не заодно ни с кем! Мы только хотели…

Сага подошла к бойцам оперативной группы. Надо было выработать тактику, согласно которой они будут форсировать бронированную дверь.

Бьёрн отпихнул меня в сторону:

Перед ней стояли люди, прошедшие специальную выучку. Они знали: иногда штурм – единственная возможность спасти заложников.

– Мы только хотели попросить еды и крова на ночь. Мы можем заплатить!

– Не исключено, что заложник в плохом состоянии, ударная волна может серьезно ранить его, – сказала Сага.

– Заплатить? Чем?

– Мы первым делом возьмемся за газовые резаки, займемся петлями и засовами, – ответил руководитель группы.

– Серебром, – ответил Бьёрн.

Сага заговорила было, что взрыв – последняя возможность, когда ничего другого не остается, как вдруг услышала громкие голоса снайперов.

– Нам здесь не нужны приспешники Олава, – отозвался рыжебородый. – Вы люди Олава?

– Ты что, мать твою, делаешь? – рассерженно спросила Дженнифер.

– Нет, – ответил Бьёрн. Я покачал головой.

Линус, ухмыляясь, повернулся к приятелю и покачал головой.

– Хорошо, – произнес рыжебородый. – У нас на хуторе никто не кланяется христианскому конунгу!

– Ты что делаешь? – повторила Дженнифер.

Больше слов не понадобилось. Нас с Бьёрном повели в самую большую землянку: оказалось, она достаточно велика, чтобы там нашлось место и очагу, и лежанкам. Седобородый поведал, что его зовут Стюрбьёрн, и отца его звали Стюрбьёрн, но все называли его речным хёвдингом, ведь именно он правит здесь, на Гауле. Когда он произнес это, я почувствовал на себе взгляд Бьёрна и вспомнил, что реку рядом с усадьбой Римуль тоже называли Гаулой. Я уже подозревал, что такое может быть, и нам придется плыть через места, где люди поклялись Олаву в верности. Но я надеялся, что мы ушли дальше на юг. Когда мы доплывем до устья, люди из Римуля узнают нас. А что, если Олав, и Рос, и остальные корабли по-прежнему стоят там, у устья реки?

– Ничего.

Сага увидела, как он, широкоплечий, на голову выше Дженнифер, спокойными движениями застегивает камуфляжные штаны.

Речной хёвдинг сказал, что они следили за нами. Они бы и еды нам принесли, если бы знали, что мы – не люди Олава. Ведь они видели, что Бьёрн болен, но они принесли жертвы Идунн и Одину, и вот, он поправился.

– Мне тридцать шесть лет, у меня двое детей, – продолжала Дженнифер. – Я восемь лет служу в полиции и точно знаю, что никто никого не щиплет за грудь случайно. Это просто способ указать женщине ее место.

В землянке, кроме нас, находились еще две молоденькие девушки и седоволосая женщина. Мы с Бьёрном сразу же обратили внимание на дочерей. Они были очень красивы, а младшая напомнила мне Сигрид с Оркнейских островов. Я задумался, как ей живется сейчас, и просидел в молчании почти весь тот вечер, пока Бьёрн разговаривал с хёвдингом и его людьми.

– У нас только одно имеет значение: насколько ты хороший стрелок, – холодно сказал Линус.

Здесь надо сказать, что в то время норвежцы были более гостеприимны, чем в наши дни. Недоверие, страх и жадность проникли в сердца моих соплеменников только с приходом христианских королей. Это уже было видно по поступкам речного хёвдинга. Он бы помог нам, когда Бьёрн болел, если бы не боялся, что мы – люди Олава. А теперь ещё мы ему солгали: когда он спросил, слыхали ли мы, что Эрленд Хаконсон убит, мы притворились, будто ничего не знаем об этом.

– Послушайте, – Сага встала между ними, – профессионалы так не поступают… Нет, придержи-ка язык. Дженнифер права, через такое прошли все женщины, и это никому не нравится, так что впредь не вздумай повторить.

Линус пошел красными пятнами.

В землянке нас накормили копченой щукой и печеной форелью, налили выдержанного пива. Бьёрн рассказал, что мы убежали от Олава и его дружинников, что хотим плыть на юг в поисках земли, где бы нас взяли на воинскую службу. Речной хёвдинг и его сыновья провозгласили здравицу, чтобы наши намерения сбылись, а Фенрир, пока мы пили, сидел на коленях рыжеволосой девочки. Она долго гладила его по искалеченной лапе, словно надеялась, что таким образом сможет вернуть силу усохшим мышцам.

– Ну позвони моему шефу, пусть меня уволят прямо сейчас. Я, правда, один из лучших снайперов, но когда дамы объединяются…

У речного хёвдинга мы узнали, какие события привели к гибели Хакона ярла. Ярл скрывался с тех самых пор, как началось восстание: ходили слухи, что он бежал на юг, кое-кто говорил, что он примирился со Свейном Вилобородым и остался при нем. Но все было не так, рассказывал хёвдинг. Ярл погиб, он сам слышал, как это случилось. Ярл скрывался вместе со своим рабом Карком, но он был стар и слаб и выдержал всего лишь одну ночь пути. Речной хёвдинг скорбно покачал головой, рассказывая, как Карк вырыл яму в свином хлеву при усадьбе Римуль; там и спрятались и он, и ярл, в навозе и грязи. Племянник речного хёвдинга служил в Римуле, он приплыл сюда и все рассказал. Говорили, что хозяин Римуля в этом никак не замешан, он не знал, что у него скрывается ярл. Так ли это, известно только Одину. Как бы то ни было, племянник рассказал, что этот раб Карк услышал, как Олав обещал большое сокровище тому, кто принесет ему голову Хакона. Поэтому он убил ярла, отрезал ему голову и выполз с ней на поклон к конунгу. Но Олав явно не из тех людей, кто держит свое слово. Речной хёвдинг серьезно взглянул на нас и провел ребром ладони по горлу. Вместо серебра раб получил удар топором по шее.

– Потом разберемся, – пообещала Сага.

Бьёрн сказал, что так оно и было, он тоже слышал эту историю. Я промолчал.

Линус и Рауль с угрюмыми лицами занялись винтовками. Сага подошла к машине Дженнифер. Снайперша уже прикрутила к винтовке прибор ночного видения, скрепила камуфляжным скотчем четыре магазина и сложила все в багажник.

– Мне нужны три снайпера, – объяснила Сага. – Я уже не успею найти ему замену.

Мы провели ночь в землянке. С гор пришла непогода, когда мы проснулись, ветер был так силен, что березы клонились до земли. За ночь вода в реке поднялась, она стояла почти вровень с причалом.

– Да ничего страшного. – Дженнифер сдула с губ прядку волос, пристегнула к поясу над правым бедром нож, надела бронежилет и затянула ремни на боку.

Мы с Бьёрном позавтракали кашей и собрались уходить. Речной хёвдинг и один из его сыновей сидели у очага и смотрели, как мы скатываем шкуры и одеяла. Серебро мы спрятали в лодке, завернули в один из плащей, которые забрали у наших преследователей. Я подумал, что оставить сверток там было опрометчиво, и подозревал, что местные украли его этой ночью, но Бьёрн вышел на причал, а когда вернулся, сверток был у него в руках.

– Твоя позиция – четыреста метров от цели.

Сторговаться с речным хёвдингом было нетрудно. Мы уже говорили ему, что хотим выйти в море и плыть на юг, так что он понимал, что мы захотим купить у него парус. Он уже решил, что отдаст нам один из своих, но за это хотел серебра, всё до единого кусочка, что у нас было. Коня, которого мы оставили на берегу, он собирался изловить и оставить его себе.

– Мне надо будет отъюстировать прицел, – сказала Дженнифер. Сага понизила голос:

Мы с Бьёрном только кивнули. Бьёрн подтолкнул сверток через стол к хёвдингу, а тот развернул его, рассмотрел при свете очага одну из монет, а потом надел один из наручей. Но не только серебро было нужно хёвдингу, и я хорошо запомнил последние слова, что он нам сказал:

– Хорошо ты отбрила этих придурков.

– Серебро мы переплавим. Так, чтобы никто не узнал его. Осенью мы сможем купить на него зерно. Но если вам удастся уплыть невредимыми, поклянитесь мне, что не забудете наш народ у реки и даруете нам пощаду, если судьба приведет вас сюда воевать.

– Раньше я бы закрыла на такое глаза, – угрюмо сказала Дженнифер. – Да еще мне бы и было стыдно… только вот мне и без этого дерьма в жизни хватает… у матери Альцгеймер, родня уже делит наследство.

Бьёрн отвечал, что наш путь лежит на юг и мы вряд ли сюда вернемся, но, если этому суждено случиться, ни мечи, ни огонь не угрожают ни речному хёвдингу, ни его роду.

– Печально.

– А хуже всего, что мой муж одержим идеей бежать Стокгольмский марафон.

Если бы мы с Бьёрном знали, что оказались так близко от Римуля, мы бы побоялись надолго оставаться здесь, у реки. Уже на следующий день мы доплыли до отмели, на которой убили наших преследователей. Здесь пристали к берегу и вместе вытянули лодку, спрятав ее в поросли молодых берез. Уже наступил вечер, но мы собирались прятаться, пока не станет совсем темно. Тогда мы хотели плыть дальше, и, если Один будет к нам благосклонен, люди Олава нас не заметят.

– У каждого свои заскоки. Мой парень вбил себе в голову, что он фотограф.

Пока мы ждали наступления ночи, я размышлял. Может, лучше бросить здесь лодку и пойти на юг по суше? Я смогу построить новую, когда мы выйдем к морю или наткнемся на другую реку. Но тогда нам снова придется блуждать по незнакомым местам. А мне казалось, будто все эти горы и склоны оставили нас в дураках, ведь мы шли столько дней, а оказались всего в половине дня пути по реке от той отмели, где начали свой путь. А еще я тосковал по морю, и чем больше об этом думал, тем больше тосковал. И наконец тоска совсем заглушила мой страх перед Олавом.

– Только не говори, что это снимки обнаженной натуры, – усмехнулась Дженнифер.

Только люди моря могут понять, как это бывает. Как море зовет нас. Мне кажется, Бьёрн тоже чувствовал что-то подобное, когда мы тем вечером залезли в нашу лодку. Должно быть, Один взирал на нас, он призвал своего сына, и тот ударил своим молотом, так что на западе загрохотал гром. На небе исчезли и звезды, и месяц, наползли тучи, и на нас обрушился такой яростный ливень, что пришлось вычерпывать воду из лодки.

– Но высокохудожественные. – Сага улыбнулась в ответ.

Мы плыли по реке в кромешной тьме, и, только лишь почувствовав качку, поняли, что выплыли во фьорд. Корабля Олава мы не увидели, но, даже если бы он стоял у берега Римуля, мы бы не разглядели его.

– Мой муж тоже этим страдал… марафон гораздо хуже. Надеюсь, тебя это минует.

Сага уже собиралась ответить, когда мобильник у нее в руке ожил. Сага прочитала короткое сообщение от Юрека: “Гольф-клуб Лидингё, в два”.

Когда забрезжил рассвет, мы оказались посреди Тронхеймсфьорда. Мы промокли до костей, и люди, и пес, но никакое счастье не могло сравниться с нашим, когда мы подняли парус. Мы закрепили шкотовые углы на клевантах у кормы и, подгоняемые течением и береговым ветром, быстро заскользили мимо мыса, у которого произошла битва с Эрлендом Хаконсоном. Отсюда мы пошли тем же путем, по которому приплыли на кораблях Олава. Позже тем же утром, когда сквозь тучи пробились первые солнечные лучи, мы уже вышли в открытое море.

Сага сосредоточилась и дрожащими пальцами набрала: “Я знаю, где тело твоего брата. Но сначала хочу убедиться, что мой отец жив”.

Она дважды перечитала свой ответ, выдохнула и отправила сообщение. Теперь отступать некуда. Она только что солгала Юреку Вальтеру, и, если что-то пойдет не так, будет очень непросто придерживаться этой лжи.