Он услышал шорох одежды Даджиса, беспокойно переминавшегося с ноги на ногу, и решил, что выразился опрометчиво. Но осмин Данивин поверила ему. Она выпалила:

– Уголь!

И прикусила язык – видимо, пожалела о своей несдержанности.

– Уголь?

– Здесь так холодно, – наполовину извиняющимся, наполовину отчаянным тоном объяснила она. – А цены на уголь постоянно растут. Матушка все время зябнет, даже когда нам кажется, что комнаты достаточно хорошо протоплены. Мы бы отвезли ее на юг, но она не в состоянии путешествовать. Ваша светлость, мы не хотели попрошайничать, но мы в отчаянии, а вы спросили, чем можно помочь… Это действительно поможет матушке, она будет лучше себя чувствовать…

– Мы позаботимся об этом, – пообещал Майя, и осмин Данивин едва ли не распростерлась перед ним на полу и принялась благодарить его так горячо, что он рад был поскорее уйти.

Вернувшись в Алкетмерет, он прежде всего велел Ксевету проследить за тем, чтобы в апартаменты Данивада бесплатно поставляли уголь; Ксевет ответил своим обычным «да, ваша светлость», и сделал пометку в блокноте. «Да, – подумал Майя, – “мы позаботимся об этом”, приказав другим сделать все необходимое. Так мы расплачиваемся с теми, кто проявил доброту по отношению к нам». Но он понятия не имел, как и откуда взять уголь, и знал, что если попытается, то лишь смутит и напугает дворцовых служащих.

С такими мрачными мыслями император Эдрехасивар VII отправился в постель, и его сон был беспокойным.

Глава 17

Ужин у посла

Утро того дня, на который был назначен прием у посла Бариджана, выдалось ясным и морозным. Окна в спальне Майи покрылись ледяными узорами, и невозможно было разглядеть, что происходит снаружи. Личные слуги хлопотали вокруг императора и без конца спрашивали, не холодно ли ему, и не желает ли он надеть еще один комплект шелкового белья.

– Пожалуйста, успокойтесь, ничего не нужно, – отказывался Майя. Ему казалось, что он похож на Барчах’каладим. Так называлась бариджанская игрушка в виде кукол-воинов, вложенных друг в друга, причем каждый следующий воин был все более свирепым на вид. Дополнительный слой одежды не мог согреть Майю, зато окончательно лишил бы его способности шевелить руками и ногами.

– Если вы замерзнете, ваша светлость, – строго сказал Эша, – обязательно вернитесь. Мы на всякий случай будем держать белье у камина.

– Вы очень добры, – искренне ответил Майя. Десять предыдущих лет никого не волновало, тепло ему или холодно.

– Это наша работа, ваша светлость, – повторил Эша обычные слова Ксевета. Но Майя знал, что секретарю и слугам все равно приятно слышать слова благодарности.

На завтрак подали овсянку с курагой и медом. Повара откопали где-то гигантский зеленый самовар на четырех позолоченных ножках в виде когтистых звериных лап. Майя решил, что этой штуке по меньшей мере лет двести. Чай был очень крепким и очень горячим, и Майя заставил Ксевета тоже выпить чашку.

К великой радости Майи, как раз во время завтрака, когда Ксевет рассказывал ему о планах на день, привезли его личную печать. Кольцо принес курьер. Даченсол Хабробар как член правительства имел право пользоваться услугами курьерской службы, даже если посылку доставляли в пределах Унтэйлейанского Двора. Курьер оказался потомком гоблинов, темнокожим и темноволосым. Словно желая бросить вызов этикету, он украсил черные косы алыми лентами. Майя сразу понял, что они с Ксеветом друзья. Он попросил курьера подождать на случай, если кольцо не подойдет, и кивком разрешил секретарю выйти из комнаты. Из-за закрытой двери донесся жизнерадостный смех, а Майя склонился над шелковым стеганым мешочком, чтобы Бешелар и Кала не увидели выражения его лица.

Печатка представляла собой тяжелый платиновый перстень без каких бы то ни было украшений, если не считать эмблемы, искусно вырезанной на верхней плоской стороне. Кошка-змея с пушистыми усами и длинным чешуйчатым телом показалась Майе совершенной. Надевая кольцо на безымянный палец правой руки, Майя испытал странный, дикий восторг; он торжествовал над отцом, который когда-то отверг этот рисунок. Печатка была довольно массивной, однако Майя уже привык к весу колец (сегодня – золотых с топазами и тигровым глазом). Печатка принадлежала ему. Пусть это были всего лишь детские фантазии, но она не казалась ему ни громоздкой, ни тяжелой.

В приподнятом настроении он приступил к выполнению своих обязанностей, которые этим утром представлялись ему особенно утомительными. Чавар благоразумно согласился принять приглашение посла Горменеда, но Майе в глубине души хотелось, чтобы лорд-канцлер отказался. По крайней мере, гости были бы избавлены от необходимости видеть его недовольное лицо и терпеть язвительные замечания.

Самым тяжким испытанием для Майи явилось совещание Кораджаса, которое началось в десять утра под председательством раздраженного лорд-канцлера. Главным вопросом повестки дня был выбор императрицы.

Члены Кораджаса были настроены необыкновенно дружелюбно, и Майя понял, что они одобряют его решение жениться. Новому императору следовало в первую очередь позаботиться о престолонаследии. Свидетель от Верховного Суда даже улыбнулся. Когда все расселись по местам, сановники повернулись к Майе, видимо, предполагая, что он скажет вступительное слово и назовет имя невесты. Но он растерялся от волнения и пробормотал:

– Мер Айсава проделал большую предварительную работу.

И обернулся к секретарю. Ксевет, как всегда спокойный, любезный и предельно организованный, ответил сразу же, не проявляя ни досады, ни раздражения. Он поклонился Свидетелям и доложил:

– Как сообщил его светлость император, мы помогали ему по мере наших скромных возможностей. На основе предоставленной нами информации его светлость смог принять взвешенное решение и пришел к выводу о том, что рассмотрения достойны три кандидатки. Это дач’осмин Пару Тетимин, дач’осмин Ксетиро Кередин и осмин Лоран Дученин.

Майя встревожился, услышав эту формулировку, но решил довериться Ксевету и промолчал. Через пять минут стратегия помощника стала ему ясна. Чавар, естественно, поддержал кандидатуру осмин Дученин. При других обстоятельствах его сторону принял бы лорд Бромар, Свидетель по иностранным делам, однако имения клана Бромада находились в княжестве Ту-Атамар, и Бромар, естественно, не желал переходить дорогу Тетимару.

Кораджас разделился на несколько лагерей. Свидетель от Прелатства поддерживал Чавара, а Свидетель от Университетов перешел на сторону Бромара. Лорд Дешехар, Свидетель от Парламента, и лорд Пашавар, Свидетель от Верховного Суда, впервые нашли общий язык и выступили за кандидатуру дач’осмин Кередин; к ним присоединились Свидетель от Казначейства и Свидетель от Магов. Майя вспомнил, что говорил Ксевет насчет изгнания императрицы Арбелан, необдуманного поступка Варенечибеля, вызвавшего в свое время недовольство в среде высшей аристократии. Пока Чавар и Бромар спорили, Ксевет ждал с каменным лицом; когда же стало ясно, что обсуждение зашло в тупик, секретарь подытожил:

– Насколько мы понимаем, против кандидатуры дач’осмин Кередин не имеется веских возражений.

Лорд Пашавар понял намек быстрее всех, и буквально через несколько минут Кораджас достиг консенсуса по вопросу о будущей императрице. Свидетели почти единогласно проголосовали за дач’осмин Кередин. Чавар смотрел на Ксевета с таким видом, словно хотел расправиться с бывшим подчиненным на месте. Но пути назад не было: ему пришлось согласиться с мнением большинства.

Все оказалось так просто. Эдрехасивар VII получил свою императрицу. Майя чувствовал смятение, грусть и странную пустоту внутри. За обедом у него не было аппетита.

Во второй половине дня его настроение не улучшилось. Ему пришлось принимать делегацию Торговой Ассоциации Западного Этувераза, сам факт существования которой, судя по всему, оскорблял чувства Чавара. Майя счел, что представители Ассоциации, среди которых был кузен принца Ту-Истанда’ара, говорили вполне разумные вещи, и что воплощение их идей могло бы улучшить не только экономическое положение городов, но и другие аспекты жизни западных провинций. Тем не менее, лорд-канцлер, едва выслушав делегатов, принялся возражать. Особенное презрение у него вызвал проект моста через Истанда’арту.

Но на Майю аргументы Торговой Ассоциации произвели большое впечатление; он понятия не имел о том, что имперское правительство взимает такую астрономическую плату за перевозку грузов на воздушных кораблях.

– Лорд Чавар, – окликнул он.

– Да, ваша светлость? – недовольно отозвался Чавар.

– Мы не можем сказать, реально ли возведение моста через Истанда’арту, но нельзя набрасываться на этих господ за то, что они поддерживают идею строительства. Очевидно, существование моста принесет им большую выгоду.

– Мы считаем, что это реально, ваша светлость, – с энтузиазмом воскликнул один из делегатов. – Мы беседовали с…

– Такие вопросы не обсуждают с императором!

Чавар был по-настоящему шокирован; Майя, взглянув на Ксевета, понял, что секретарь на сей раз согласен с лорд-канцлером. Сам он не мог понять, что в этом такого ужасного, но знал, что, задав вопрос, окончательно выведет Чавара из себя. А кроме того, мрачно подумал он, снова продемонстрирует лорд-канцлеру, что Эдрехасивар – дикарь, который не умеет ни вести себя в цивилизованном обществе, ни тем более управлять страной. Поэтому Майя больше не вмешивался и предоставил дальнейшие переговоры с делегацией Чавару и его секретарям. Он с удовлетворением отметил, что Чавар после его замечания держался с делегатами достаточно любезно. Пожалуй, это было единственное радостное событие за весь день.

После того, как делегация удалилась, Майе представили очередной доклад о ходе расследования катастрофы «Мудрости Чохаро». Дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки (его едва не передернуло, когда эта фраза промелькнула у него в голове). Свидетели установили, что зажигательное устройство, скорее всего, было пронесено на борт кем-то из членов экипажа. Поэтому они взялись за команду «Мудрости Чохаро» с удвоенной энергией и обнаружили, что трое работников были в той или иной степени связаны с некоей антиправительственной организацией. Свидетели были уверены, что ответы на вопросы – и убийц императора – следует искать в Лиге трудящихся Кето.

– Не слишком похоже на название подпольной ячейки, – заметил Майя и был вознагражден получасовой лекцией, посвященной угрозе, которую представляет собой Лига, и ущербу, который она уже успела нанести стране. Лорд Чавар был абсолютно уверен, что члены Лиги с радостью вступили бы в заговор с целью убийства императора, если бы им представилась такая возможность. Майя вспомнил скорбящих родственников в храме Улимейре и усомнился в словах лорд-канцлера.

В Алкетмерете его ждало послание, доставленное по пневматической почте. Ксевет, быстро просмотрев письмо, передал его императору. Письмо было от лорда Беренара, Свидетеля от Казначейства, и содержало просьбу о частной аудиенции, которую лорд желал получить в ближайшее время.

Майя беспомощно взглянул на Ксевета.

– Что ему может быть нужно от нас?

Ксевет ответил:

– Лорд Беренар не из тех, кто беспокоит императора по пустякам, ваша светлость.

– Да, у нас тоже сложилось такое впечатление, – согласился Майя. Свидетель от Казначейства брал слово редко, но исключительно по делу, всегда четко формулировал свои мысли.

– У нас есть возможность его принять?

– Время для официальной аудиенции можно найти лишь через несколько дней, но вы можете побеседовать с ним завтра утром, во время завтрака, если это устроит вашу светлость.

– Мы не возражаем, – кивнул Майя.

До сих пор Свидетели лишь вежливо терпели его присутствие на своих заседаниях. Письмо было первым признаком того, что лорд Беренар относится к нему как к разумному существу, а не как к новому диковинному предмету мебели в Зале Совещаний. Майя представления не имел, что нужно от него Беренару, но не был намерен отбивать у Свидетеля желание пообщаться.

– Мы пошлем ему ответ по пневматической почте, – пообещал Ксевет. – Вашей светлости пора одеваться.

Наступившие холода и необычный повод усложнили задачу слуг и превратили одевание в настоящее мучение. Камердинеры долго ломали головы над тем, какой костюм подобрать для императора, но в последнюю минуту передумали, начали суетиться и переворошили всю гардеробную. По словам Авриса, с того дня, как первый Варенечибель вступил на престол, императоры ни разу не принимали приглашений иностранных послов.

– Даже когда наша матушка…

– Нет, ваша светлость.

Майя мрачно подумал, что напрасно удивился. Варенечибель слишком сильно горевал по любимой жене, поэтому брак с Ченело был ошибкой. Он должен был либо забыть прошлое, принять новую жену, относиться к ней с подобающим уважением и установить более тесные отношения с Бариджаном, либо отказаться от женитьбы на дочери Великого Авара. С другой стороны, Майе было странно представлять, что произошло бы, если бы Варенечибель не женился на женщине, к которой был совершенно равнодушен. Тогда он, Майя, не появился бы на свет, и сейчас на троне сидел бы его племянник Идра. Малолетний император, за которого правят регенты… Да, Майя считал, что пока не был готов к роли правителя, но, вспоминая долгую и кровавую историю Этувераза, он пришел к выводу, что вариант с несовершеннолетним императором принес бы стране гораздо больше бед.

Майя находил возмутительным тот факт, что эльфийский император в последний раз принимал приглашение иностранного посла целых сто пятьдесят лет назад. Поэтому он безропотно терпел бесконечные утомительные приготовления. Конечно, белая одежда его не совсем устраивала, но императору приходилось с этим мириться; он надеялся, что к столу у посла подадут поменьше всяких соусов и подливок. По крайней мере, в бархате и парче ему было не холодно. Немер уложил его волосы с помощью шпилек из матового стекла и украсил прическу нитями жемчуга, потом подал ему платиновые кольца с белыми опалами. Комплект дополняли такие же серьги. Майя вспомнил, как теплым летним утром в Исваро’э мать прокалывала ему уши иглой, но постарался не думать об этом.

Он улыбнулся при виде Бешелара, который выглядел безупречно, словно новенький игрушечный солдатик. Даже Кала ради такого случая позаботился о своем внешнем виде и щеголял в мантии ярко-синего цвета; но рукава были коротковаты – должно быть, он просто одолжил парадную одежду. Майя решил позже спросить у Ксевета, получают ли императорские ноэчарей пособие, или Чавар наложил лапу и на эти деньги. Пока ему не хотелось смущать Калу такими вопросами.

Ровно в семь часов вечера у дверей Алкетмерета появились два пажа в сопровождении пары могучих воинов. Майя никогда не видел таких рослых и мускулистых гоблинов. Ксевет шепотом сообщил императору, что солдаты облачены в полные церемониальные доспехи Гвардии Хеджетора. Видимо, послу Горменеду тоже было известно насчет тех самых ста пятидесяти лет. Когда Майя приблизился, гвардейцы одновременно отдали честь.

Ему стало любопытно, что думают о происходящем эти воины в шлемах с искусно сработанными гребнями и сверкающих латах, украшенных множеством шипов; но, разумеется, он не мог спрашивать. Воистину, усмехнулся он про себя, любопытство – неудобная черта характера для императора.

У пажей, мальчиков лет десяти или одиннадцати, кожа была серой, а не черной, как у чистокровных гоблинов. У одного из них лицо и руки были синевато-серого оттенка, как у самого Майи. Другой был светлокожим, но его все равно нельзя было принять за эльфа из-за ярко-оранжевых глаз. Мальчики держались почтительно, но вовсе не стеснялись и не боялись; во время долгого пути из Алкетмерета в особняк, или дав, бариджанского посла они свободно разговаривали с императором. Мальчика с темно-серой кожей звали Эсрет, а его спутника – Тейя.

Они были родом из северного Бариджана, где браки между эльфами и гоблинами с некоторых пор стали обычным явлением. Мальчики, сыновья мелкого вождя, воспитывались при дворе Великого Авара – отец отправил их туда, желая таким образом продемонстрировать преданность правителю. А проще говоря, они были заложниками, подумал Майя. Эсрет провел при Унтэйлейанском Дворе два года, Тейя – меньше шести месяцев. Оба предпочитали эльфийскую столицу Корат’ Дав Архосу, огромному дворцу Великого Авара, частично расположенному под землей. Здесь было чем заняться. Слушая пажей, Майя составил себе представление о деятельности Горменеда, направленной на укрепление позиций его страны при дворе эльфийского императора. Эсрет был хорошо знаком с канцеляриями лорд-канцлера и Свидетеля по иностранным делам, а Тейя знал всех купцов – гоблинов и эльфов, – которые вели торговлю с Бариджаном и имели конторы в Кето.

– Большинство торговцев так делают, ваша светлость, потому что так легче пройти таможню и получить разрешение на пересечение границы, ну, и есть еще множество вещей, которые можно провернуть только здесь.

Майя решил, что Эсрету и Тейе известно о торговле между Бариджаном и Этуверазом гораздо больше, чем ему самому.

Вход на территорию посольства охраняли два солдата Гвардии Хеджетора. Они отдали честь и, двигаясь четко, как механические игрушки, распахнули двери перед императором. Майя удивился, заметив, что в распоряжении посла находится так много воинов Великого Авара. Но восторженный шепот Тейи объяснил ему причину:

– Разве они не великолепны? Они приехали вместе с курьером от Мару’вара. Инвер и Белу целый день репетировали и заставили Ворджиса прислать работника, чтобы смазать дверные петли.

– Ворджис говорит, ему хочется, чтобы они поскорее уехали обратно в Бариджан, – с таким же восхищением продолжал Эсрет, – но мы все знаем, что он это не серьезно. Может быть, вы как-нибудь придете и посмотрите, как они тренируются? Они потрясающие.

Майя на мгновение встретился взглядом с солдатом, который придерживал левую створку; гоблин подмигнул ему, и Майя едва не споткнулся. Он давно знал, что между членами благородных семей Бариджана и их подчиненными были скорее семейные, чем формальные отношения, и все же его поразило поведение пажей и гвардейцев. Может быть, они считали Майю своим потому, что его мать была родом из Бариджана? Или потому, что он приходился дальним родственником госпоже Горменед? Возможно, посол проявил необыкновенную проницательность и при первой же встрече сумел разгадать его характер.

Последняя мысль была ему неприятна. Майя нахмурился, переступая порог приемной. Однако он немедленно взял себя в руки при виде осмеррем Горменед, которая изящно присела перед ним в реверансе; за нею шел посол, он кланялся и улыбался, и его стремление угодить императору было настолько очевидным, что Майя забыл о своих подозрениях. Последовали многочисленные представления. Должно быть, Горменед собрал у себя всех соотечественников, живших в Кето; разумеется, никто не желал упустить редкую возможность познакомиться с императором. Отношения между двором Варенечибеля и гоблинами-эмигрантами едва ли можно было назвать добрососедскими.

Перед Майей мелькали лица самых различных оттенков, от абсолютно черных до светло-серых; у некоторых гоблинов были красные, оранжевые, золотые глаза, у других – синие или зеленые. Форма черепов тоже сильно различалась; у одних были выступающие нижние челюсти и крупные фигуры, характерные для гоблинов, у многих – напротив, тонкие черты и острые подбородки, как у эльфов. Впервые в жизни Майя очутился среди существ, похожих на него самого; до сих пор его окружали лишь эльфы с белоснежными лицами и волосами. На несколько минут он отвлекся и не слышал имен, которые ему называли. Все его силы уходили на то, чтобы сохранять спокойствие, не упасть в обморок, не разрыдаться. Взгляд на мрачное лицо Чавара привел Майю в чувство; было нетрудно представить себе, что где-то рядом находится Сетерис.

Большинство гостей-гоблинов были богатыми купцами, однако Майя заметил существенную разницу между ними. Старшие гоблины в основном вели торговлю шелком, а молодое поколение интересовалось другими вещами: часами, чернильными ручками, фабричными коврами из Чохаро, то есть, товарами, которые предлагала Торговая Ассоциация Западного Этувераза. Майя также отметил, что с торговцами шелком Чавар ведет себя относительно вежливо. Шелк производили в княжестве Ту-Атамар, уже много веков он являлся основой экономического процветания Этувераза, поэтому торговля шелком считалась почти респектабельным занятием.

Внезапно Майя понял, что раздоры вокруг моста через Истанда’арту не имели никакого отношения к техническим вопросам – все дело было в торговле и корыстных интересах отдельных лиц. На протяжении многих столетий после того, как Эдревенивар Завоеватель объединил восток и запад, восточный Этувераз оставался более богатой и развитой частью империи, а землевладельцы с востока обладали бóльшим могуществом, чем западные князья. Основным источником богатства восточной части империи являлась торговля шелком, которую контролировала кучка влиятельных аристократических семей. Ситуация несколько изменилась в годы правления деда Майи, с началом золотой лихорадки и основанием города Эджо. Постепенно развивалось и укреплялось сотрудничество между ремесленниками и торговцами западных городов. Появление дешевого, быстрого и безопасного способа сообщения между двумя частями империи должно было нанести сокрушительный удар шелковой монополии. Все понимали, что постройка моста через Истанда’арту приведет не только к развитию торговли, но и к массовому оттоку бедного населения на запад. А ведь именно бедняки трудились на шелковых мануфактурах. Итак, в эльфийской империи существовали две враждующие стороны – как в прямом, так и в переносном смысле. Одна сторона не могла дождаться постройки моста, а вторая не выносила даже упоминания о нем. Задачей императора было поддерживать мир между ними.

Майе не сразу удалось найти тихий уголок, чтобы без помех поговорить с Горменедом.

– Мы должны поблагодарить вас, – начал он, преодолевая смущение, – поблагодарить за несечо.

– Несечо? – Горменед, казалось, смотрел ему прямо в душу, но взгляд не был ни холодным, ни враждебным. – Эта вещь вам понравилась, ваша светлость?

– Нам пришлось позвать одного из наших садовников, чтобы тот объяснил нам ее значение, – сказал Майя, – и она здесь, со мной.

Он вынул талисман на золотой цепочке из внутреннего кармана.

Лицо Горменеда озарила изумленная улыбка.

– Это большая честь для нас, ваша светлость. Мы польщены.

– Благодарим вас, – ответил Майя, пряча талисман в карман, – однако не могли бы вы объяснить, почему вы прислали ее нам?

Он надеялся, что вопрос не прозвучал как обвинение в желании подольститься к императору, однако боялся, что истинный его смысл был вполне очевиден. «Почему вы так добры ко мне?»

Горменед был озадачен, в то время как вопрос, касавшийся политики, не вызвал бы у него никаких затруднений.

– Почему бы нет? – сказал он вместо ответа, внимательно наблюдая за Майей. – Вы, ваша светлость, тогда столкнулись с трудной задачей – впрочем, отнюдь не в последний раз – и мы желали выразить…

Посол замялся и пожал плечами. Этот жест мог означать что угодно.

– …Продемонстрировать если не нашу преданность в прямом смысле слова, поскольку мы являемся верным слугой Мару’вара… то нашу… симпатию… И наши добрые намерения… Мы хотели, чтобы вы знали: мы не враг вашей светлости. Ни тогда, ни теперь. По нашему мнению, в тот день вы нуждались в поддержке и знаках доброй воли.

Майя невольно взглянул на Чавара, который стоял среди гостей по-прежнему мрачный, как туча.

– Именно так, – твердо сказал Горменед и жестом подозвал очередного гостя, чтобы представить его императору.

К столу Майя сопровождал осмеррем Горменед; он получил столько новых поводов для размышлений, что забыл о прежних тревогах и смущении. Когда они заняли свои места, он засыпал супругу посла вопросами о том, какие товары считаются предметами роскоши в Бариджане, о торговле с другими странами, расположенными за Чадеванским морем. Женщина была озадачена, но старалась подробно отвечать на все вопросы и в конце концов призвала на помощь торговца шелком, сидевшего по другую руку от нее. Этот господин в юности плавал на торговом корабле – точнее, был пиратом, если Майя правильно понял его намеки. Он знал все о специях, драгоценных камнях, девушках-львицах, других странных существах и экзотических товарах, которые редко завозили так далеко на север. Заметив искрений интерес Майи, он увлекся и вскоре перешел от сухих фактов к невероятным подробностям. К тому моменту, когда салат из огурцов сменился карри из свинины с ямсом, все соседи Майи, забыв об этикете, внимали речам мера Джиделки. Еще через четверть часа он принялся при помощи соли и вина набрасывать на скатерти карты, чтобы проиллюстрировать приключения парохода «Благосклонный Лотос» во время Войн Архипелага, и гости, сидевшие в противоположном конце стола, вытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Мер Джиделка обладал неистощимым запасом историй; Майя был зачарован его рассказами и бесконечно рад знакомству с таким интересным собеседником.

Карри сменили крошечные вазочки с изысканным лимонным шербетом. Посол Горменед поднялся.

– Мы должны сделать заявление, – заговорил он. Голос посла, привыкшего произносить речи, без труда перекрыл голос мера Джиделки, который как раз описывал варварские обычаи обитателей островов Вершелин. – В скором времени нас ждет удивительное и радостное событие, не имеющее прецедентов. Великий Авар Мару Севрасечед принял решение встретить наступающий Новый год при дворе своего внука.

Чавар, естественно, знал о том, что должно было произойти, но у него был такой вид, будто он нашел у себя в шербете кусок лимонной корки. Гоблины начали шумно переговариваться.

– Мы чрезвычайно рады, – продолжал Горменед, – что император и его двор согласились принять Великого Авара Бариджана, и что нам предстоит тесное сотрудничество с лорд-канцлером… – с этими словами посол поклонился Чавару, – …и Свидетелем по иностранным делам.

Горменед поклонился лорду Бромару.

– Мы уверены, что предстоящий праздник Нового года пройдет в атмосфере взаимного доверия и будет способствовать укреплению связей между нашими странами, а также позволит нам достойно отметить начало царствования Эдрехасивара Седьмого, которому мы желаем долгих лет жизни и процветания!

Раздались аплодисменты. Горменед смотрел на Майю. Гости начали поворачиваться к нему, и он догадался, что от него ждут ответной речи. У него мгновенно пересохло в горле, и когда он отодвигал кресло от стола, руки дрожали. «Лучше уж ты, чем Чавар», – сказал он себе; один взгляд на лорд-канцлера убедил его в том, что он совершенно прав.

Майя поднялся, вцепился в столешницу с такой силой, что кольца врезались в пальцы, и заговорил:

– Позвольте поблагодарить вас, господин посол.

Больше ничего не приходило в голову. В мозгу мелькали лишь фразы, которые нельзя было произносить вслух: «Мы обещаем, что наш лорд-канцлер будет вести себя прилично» и «Мы всегда хотели познакомиться с нашим дедом». В конце концов, Майя довольно сбивчиво пробормотал:

– Мы уверены, что этот праздник запомнится всем на долгие годы, и доверяем решение организационных вопросов вам, господин посол, а также лорду Чавару и лорду Бромару. Благодарю вас.

Он сел, чувствуя, как подогнулись колени, и молясь о том, чтобы этого никто не заметил. Но и без этого унижения речь вышла не слишком впечатляющей. Раздались вежливые аплодисменты. По выражению лица Чавара Майя понял, что не только Варенечибель, но и его четырнадцатилетний племянник Идра справился бы лучше. Возможно, даже младшим сестрам Идры удалось бы произвести большее впечатление.

Майе вдруг захотелось оправдаться, сказать, что Сетерис наказывал его за многословие. Но он понимал, что этим ничего не исправить, и молча потянулся за бокалом.

Госпожа Горменед обратилась к Джиделке:

– Простите, мы немного отвлеклись. Так где, вы говорите, находятся острова Вершелин?

Посол дал слугам знак подавать густой горячий шоколад, щедро сдобренный пряностями, которым гоблины обычно заканчивали зимние трапезы. Такой чуткости и доброты Майя не ждал даже от своих эльфийских придворных. Пусть посол и его супруга целенаправленно добивались его благосклонности, но они делали это так деликатно и великодушно, что Майя был им глубоко благодарен.

Он мельком взглянул на Чавара, который недовольно хмурился и подчеркнуто игнорировал соседей по столу, быстро отвернулся и принялся внимательно слушать рассказ старого торговца шелком. Следовало ценить расположение окружающих. Однако мрачные мысли о доброй воле и политических союзах не оставляли его до конца приема, и поэтому позднее, в своих личных покоях в Алкетмерете, он спросил Ксевета:

– А что, если дач’осмин Кередин не захочет выйти за нас замуж?

Ксевет посмотрел на него как на безумца.

– Во-первых, ваша светлость, спросите себя сами: какова вероятность того, что молодая женщина из благородной семьи не пожелает стать императрицей? Во-вторых, не волнуйтесь: семья не позволит ей отказать вам. Это было бы верхом глупости.

«Иными словами, – подумал Майя, – ее желания имеют не больше значения, чем мои».

– Что нам теперь нужно делать? Или обо всем позаботятся секретари?

– Родственники должны официально представить вам невесту, ваша светлость. Но после этой встречи и до подписания брачного контракта вам нельзя видеться. Это считается неприличным.

– Ах, вот как, – расстроился Майя.

– С другой стороны, – осторожно заметил Ксевет, – вы могли бы приложить к формальному предложению руки собственноручное, личное послание своей избраннице. Это делается не всегда, но в этом нет ничего зазорного.

– Понятно… – протянул Майя, хотя эта идея его скорее напугала. Потом ему в голову пришла другая тревожная мысль.

– А она здесь? При дворе?

Ксевет закашлялся – возможно, чтобы не рассмеяться. Через несколько секунд он ответил преувеличенно небрежным тоном:

– Она присутствовала на коронации, ваша светлость. Кроме того, насколько мы понимаем, она принадлежит к кружку эрцгерцогини Вэдеро.

– Вы раньше не упоминали об этом, – буркнул Майя и тут же мысленно выругал себя за недовольный тон.

– Мы наводили справки. И… и вы не спрашивали.

Это было сказано мягко, но Майя услышал завуалированный упрек – причем заслуженный, он знал это. Почувствовав, что краснеет, Майя опустил голову и стиснул зубы. Ему не хотелось ни оправдываться, ни жаловаться. Помолчав, он спросил:

– Она тоже интересуется астрономией?

– Ваша светлость, нам это неизвестно. Но мы знаем, что эрцгерцогиня окружает себя женщинами, которые интересуются самыми разными областями знаний.

У Майи был еще один вопрос, который не давал ему покоя уже несколько дней.

– Насколько нам известно, университеты принимают женщин. Почему эти женщины… почему наша сестра не пожелала учиться в университете?

И понял, что ничего хорошего в ответ не услышит. После небольшой паузы Ксевет сказал:

– Для этого, ваша светлость, ей необходимо было получить разрешение отца. В высшем обществе считается, что университетское образование мешает женщине стать хорошей женой.

– А нашего отца интересовало только одно: чтобы она стала хорошей женой, – закончил Майя.

– Ваша светлость, – неопределенно пробормотал Ксевет.

– Мы должны написать нашей невесте, – вздохнул Майя, чувствуя, что иначе нельзя, – но что мы ей скажем?

– Мы не знаем, ваша светлость. Но сегодня у вас больше нет никаких дел.

Итак, по мнению Ксевета, ему следовало написать дач’осмин Кередин немедленно. Майя решил, что секретарь прав.

Благодаря появлению газового освещения жизнь в эльфийской столице не замирала после захода солнца, но посол Горменед решил последовать древней традиции заканчивать ужин засветло. По мнению Майи, традиция послужила лишь правдоподобным предлогом для того, чтобы разойтись, пока не произошла какая-нибудь неприятность. Таким образом, у Майи неожиданно появилось довольно много свободного времени, и он потратил его на составление письма невесте. Черновики летели в корзину один за другим. В итоге Майя отправился в постель намного позже обычного. Он решил остановиться на последнем варианте не потому, что был удовлетворен результатом – просто он уже отчаялся сочинить что-нибудь достойное.

Дач’осмин Ксетиро Кередин, приветствуем Вас.
Мы боимся, что происшедшее могло показаться Вам странным и неловким – по крайней мере, таким оно представляется нам. Если так, нам очень жаль. Мы хотели бы стать Вам хорошим мужем. Мы просим Вас говорить с нами откровенно и немедленно сообщать нам, если мы чем-то обидим или оскорбим Вас. Поверьте, мы поступаем так не намеренно, но лишь по неведению.
С надеждой,
Эдрехасивар VII Драджар.

Он не мог написать: «Мы не такие, как наш отец», хотя у него буквально руки чесались сделать это.

Майя запечатал свое короткое и, как ему показалось, беспомощное письмо личной печатью и попытался собраться с силами, глядя на изображение кошки-змеи. Он написал на конверте имя дач’осмин Кередин и взял его с собой наверх, в спальню, потому что не знал, можно ли отправить письмо сейчас. Что, если дач’осмин Кередин еще не сообщили о чести, которой ей предстояло удостоиться? Не могло быть худшего конфуза, чем получение этого письма раньше официального предложения.

Он объяснил положение дел своим камердинерам, и они посмотрели на него так, словно он волновался о сущих пустяках.

– Мер Айсава еще не спит, ваша светлость, – сказал Немер. – Мы позовем его.

И телохранитель вышел, прежде чем Майя успел его остановить. Через несколько минут он вернулся в сопровождении Ксевета. Секретарь был полностью одет.

– Все в порядке, ваша светлость. Завтра мы передадим ваше письмо курьеру, который доставит также послание с формальным предложением. Он все сделает как надо.

Майя знал, что если Ксевет так говорит, значит, курьеру можно доверять, и постарался выбросить из головы мысли об унижении. Он попытался извиниться перед секретарем:

– Мы не хотели беспокоить вас так поздно.

Но Ксевет, как и эдочарей, не увидел в ночном вызове к императору ничего странного.

– Ваша светлость, это наша работа, и она нас полностью устраивает.

– Но у вас остается не больше времени на личную жизнь, чем у нас! – не подумав, выпалил Майя и с досадой заметил, что Ксевет покраснел.

– Уверяем вас, ваша светлость, у нас достаточно времени для… э-э… на все, что нам необходимо.

– О, – пробормотал Майя. – Хорошо. Мы рады это слышать… то есть, мы… мы идем спать. Доброй ночи, Ксевет.

– Доброй ночи, ваша светлость, – ответил Ксевет. Щеки его пылали, но он улыбался. – Желаем вам хорошо отдохнуть.

Майя лег в постель, не рассчитывая на хороший отдых, но, как это ни странно, спал крепко и проснулся утром в довольно оптимистичном настроении. В столовой лорд Беренар дружески болтал с Ксеветом. Майя пока совершенно не разбирался в дворцовых сплетнях. Когда император вошел, они поднялись и поклонились. После того, как все трое заняли свои места за столом, Майя взял чашку, чтобы согреть руки, и спросил:

– Вы желали поговорить с нами без свидетелей, лорд Беренар?

– Да, – ответил Беренар и смолк.

После паузы Ксевет поднялся со стула.

– Мы будем ждать вас внизу, ваша светлость.

– Нет-нет, – быстро перебил его Беренар. – Это не настолько личный вопрос. Просто… ваша светлость, нам кажется, что вы нуждаетесь в помощи, но никто не желает помочь вам.

– Какого рода помощь вы имеете в виду? – спросил Майя, напрягаясь и чувствуя, как против его воли опускаются уши.

– Мы вовсе не хотим обвинить вас в некомпетентности – напротив. С другой стороны, мы считаем, что ваш покойный отец недостаточно времени и усилий уделил вашему образованию. Ваша светлость, если мы неправы, вам нужно только сказать нам об этом. Мы принесем извинения и не будем вас больше беспокоить. Но если говорить откровенно, понимаете ли вы хотя бы половину из того, что говорится на заседаниях Кораджаса?

Майе стало жарко, он почувствовал, что краснеет и одновременно цепенеет от стыда, у него закружилась голова. Он услышал, как Ксевет раздраженно бросил:

– Представления о такте вашего сиятельства оставляют желать лучшего!

Он не без труда взял себя в руки, но было поздно. Беренар давно понял, что он, Майя – невежественный мальчишка, не готовый к управлению страной, что ему не место на императорском троне. «Никчемный» – так называл его Сетерис и был прав.

– Ваша светлость, – обеспокоенно заговорил Беренар, – мы ни в чем не упрекаем вас. Мы лишь хотим предложить помощь.

– Помощь? – выдавил Майя, проведя языком по пересохшим губам.

– Недостаток знаний – это поправимо, – кивнул Беренар. – Сначала мы думали, что об этом позаботятся другие – например, ваш лорд-канцлер давно служит при дворе, имеет большой опыт и знаком с его тайными механизмами. Поскольку этого не произошло, мы хотели бы предложить наши услуги.

Майя вспомнил, что держит в руках чашку, и отпил глоток. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя и подумать. За него спросил Ксевет:

– Что вы подразумеваете под «услугами», лорд Беренар?

Беренар быстро перевел взгляд с Майи на Ксевета; его глаза сверкали, как осколки стекла на солнце. Но он вежливо ответил секретарю:

– Всего лишь образование, мер Айсава, ничего более. Мы ясно видим, что императору – естественно, не по его вине – недостает необходимых знаний, и мы подумали, что, проведя большую часть жизни при дворе, можем восполнить эти пробелы.

Майя вспомнил, что Ксевет с самого начала пытался ненавязчиво познакомить императора с тысячей вещей, необходимых правителю. Он присмотрелся к секретарю, ожидая увидеть признаки обиды. Но Ксевет лишь сказал:

– Это очень любезно с вашей стороны.

И секретарь повернулся к Майе, слегка приподняв брови:

– Ваша светлость, вы не обязаны соглашаться, если предложение лорда Беренара вас не устраивает.

– Нет, – воскликнул Майя. – То есть, мы хотели сказать – да! Мы не знаем, как благодарить лорда Беренара, и с радостью выслушаем любую информацию, которая, по его мнению…

Он смолк, осознав, что обращается не к тому, к кому следовало бы.

Беренар, казалось, ничуть не удивился и не оскорбился; он просто сказал:

– Мы будем рады помочь вашей светлости. Можем ли мы предложить назначить регулярное время для встреч, что было бы более продуктивно и не нарушило бы распорядок дня для нас обоих?

– Кажется, это хорошая идея, – согласился Майя.

Ксевет сказал:

– Мы все организуем, ваша светлость. Лорд Беренар?

Они вышли вместе, и Майя протянул свою чашку Ишейан, чтобы служанка наполнила ее.

«Доброту можно найти, – подумал он, когда Ишейан, смущенно улыбнувшись, вернула чашку. – Даже при Унтэйлейанском Дворе».

Часть третья

Зимний император

Глава 18

Наследие Варенечибеля

Его стали называть Зимним Императором, потому что в день коронации выпал ранний снег, а весь первый месяц его правления держались жестокие морозы. Впервые на памяти живущих Истанда’арта покрылся льдом ниже Эджо. Невозможно было как следует протопить огромные залы на нижних этажах Алкетмерета, а в публичных помещениях Унтэйлейанского Двора было еще холоднее. Майя постоянно мерз, несмотря на несколько слоев шелкового белья, шерстяную одежду и горностаевый мех. Он в очередной раз обидел Эсаран, поинтересовавшись, достаточно ли тепло в комнатах слуг. Его успокоил Немер, сказав, что помещения слуг располагаются рядом с кухнями, и поэтому у них теплее, чем в спальне императора.

Не в первый и не в последний раз Майе захотелось стать простым мойщиком посуды.

Его дни проходили в беспрерывных совещаниях: с Кораджасом, с лорд-канцлером и его помощниками, с представителями богатых семей, желавших выпросить у императора льготы и подачки, с представителями доходных предприятий, желавших заключить договоры и получить концессии. Кроме того, приходилось давать официальные аудиенции иностранным послам: представителям Пенчарна, Илинвери’ара, Эстелвери’ара, Келваза и, разумеется, Бариджана. Самим Унтэйлейанским Двором, как и любым другим городом, нужно было управлять. Майя пытался играть роль посредника между придворными, несмотря на то, что он лишь в редких случаях мог хотя бы поверхностно разобраться в причинах конфликта. Придворные вежливо слушали его, хотя он не всегда был уверен в том, что они принимают к сведению его слова и собираются следовать его указаниям. Проблемы чиновников и слуг в основном касались повседневной жизни, но обсуждались с такой же горячностью. Майя узнавал о них из вторых рук, поскольку эти споры разбирал Ксевет, чтобы не «беспокоить Его Светлость Императора». По вечерам Майя ужинал с родственниками и придворными – конечно, если ему не удавалось найти достаточно веских причин для отказа. После ужина начинались танцы, маскарады и другие увеселения, которые, оказывается, никак не могли обойтись без присутствия императора. Он снова ложился поздно – и снова, и снова, все позже и позже. Но глаза у него были красными не от выпитого вина, а потому что ему приходилось читать слишком много документов. Голова болела от усталости и напряжения; ведь он ежедневно вынужден был принимать важные решения, не имея необходимой информации. Он никогда до конца не понимал ситуацию, не разбирался в мотивах просителей, понятия не имел о возможных последствиях того или иного шага. Несмотря на усилия Беренара, он не мог за несколько недель постичь того, на что у других уходило много лет.

Майя старался даже мысленно не упрекать отца, хотя считал, что виноват в сложившейся ситуации именно Варенечибель, питавший к нему отвращение. «Ты был четвертым сыном; твои сводные братья были здоровы, у одного из них родился наследник. Никто не мог даже представить себе, что ты когда-нибудь приедешь в столицу, а не то что будешь управлять страной». Однако, рассматривая бесконечные прошения придворных, изгнанных по воле Варенечибеля, он невольно задавался вопросом, какую судьбу уготовал ему отец, и что сталось бы с ним, если бы «Мудрость Чохаро» не разбилась.

Это была гадкая мысль, но Майе не удавалось от нее избавиться. Он мрачно размышлял о том, что чувствовал Варенечибель, прогнав своих врагов из столицы; спал ли он спокойно по ночам, или всегда помнил о тех, с кем обошелся дурно. О своих женах, первой и четвертой, о кузене, о десятках родственников и придворных, которые раздражали или разгневали его, чье присутствие по тем или иным причинам было ему неприятно.

После того как пришел ответ от Ксетиро Кередин, настроение Майи не улучшилось. Письмо, точнее, записка, краткость которой граничила с грубостью, была написана каллиграфическим почерком секретаря, гораздо более изящным, чем почерк Майи. Невеста полностью проигнорировала попытки Майи построить доверительные отношения, и в записке говорилось исключительно о долге и преданности. Варенечибель нашел любовь в браке с Паджиро Джасан, но ни письмо, ни предписанное обычаем формальное знакомство не обещали Майе ничего, кроме холода и равнодушия.

Император Эдрехасивар VII впервые встретился со своей будущей женой и императрицей в Приемном Зале Алкетмерета. Император не мог пошевелиться под тяжестью белой парчи и жемчугов. Дач’осмин Кередин выглядела безупречно в бледно-зеленом муаровом платье; ее прическа и уши были украшены бусинами с перегородчатой эмалью, алыми с золотом. Майя сразу же обратил внимание на глаза девушки – пронзительно-синие, такие же, как у Арбелан Драджаран. Если бы не эти глаза, белое застывшее лицо аристократки нельзя было бы отличить от десятков других эльфийских лиц. Майя обнаружил, что не может выдержать ее взгляда.

Дач’осмин Кередин сопровождал ее отец, маркиз Кередель. Невеста была похожа на фарфоровую куклу, но маркиз явно нервничал: то громогласно рассуждал с ненужной бравадой, то опасливо втягивал голову в плечи. Майя подумал, что у маркиза, возможно, совесть нечиста, и что нужно будет расспросить о нем Ксевета или Беренара.

Встреча была менее церемонной, чем подписание брачного договора, но и неофициального в ней было мало. Эдрехасивар VII объявил маркизу Кеределю, что выбрал Ксетиро Кередин в супруги; маркиз Кередель заверил императора в том, что он потрясен и обрадован оказанной ему честью. Ни словом не было упомянуто ни о собственности, которую дадут в приданое дач’осмин Кередин, ни о дарах и милостях, которыми император осыплет семью Кередада. Над этим работали секретари и управляющие, и Майя надеялся, что Чавар принимает минимальное участие в переговорах. Беседа императора с его будущим тестем являлась всего лишь театральным представлением; Майя не представлял, кому она могла бы быть интересна и для кого предназначалась.

Во время аудиенции дач’осмин Кередин стояла рядом с отцом; ее узкое лицо было совершенно бесстрастным, уши – неподвижными. Ничто не указывало на то, что она слушает отца или императора. Глядя на девушку, Майя чувствовал дискомфорт и тревогу, и когда аудиенция подходила к концу, он рискнул обратиться к ней:

– Дач’осмин Кередин, может быть, вы чем-то недовольны?

Она слегка приподняла бровь, давая понять, что считает вопрос странным и нелепым, сделала изящный реверанс и ответила:

– Мы всегда довольны, выполняя свой долг, ваша светлость.

У нее был довольно низкий для девушки голос. Он прозвучал в пустом зале как звон колокола.

Майя покраснел от смущения, почувствовал себя жалким и несчастным. Он не в состоянии был выговорить ни слова и жестом отпустил маркиза с дочерью. Он не мог избавиться от мысли о том, что невеста сейчас просто отмахнулась от него.

Свадьба грозно маячила впереди, подобно неминуемой катастрофе, но, несмотря на мрачные мысли, а может быть, именно из-за них Майя с радостью согласился принять Арбелан Драджаран, когда та попросила об аудиенции. Он пригласил ее в Черепаховую Комнату. Женщина грациозно сделала реверанс. Глядя на нее издалека, нельзя было подумать, что она уже далеко не молода.

Майя устроился в своем кресле, предложил ей сесть и сказал:

– Что мы можем сделать для вас, Арбелан Джасанай?

Она закашлялась, чтобы скрыть смешок, и ответила:

– Вы не обязаны оказывать нам почести, на которые мы не имеем права, ваша светлость. Не следует называть нас «джасанай».

– Вы были супругой нашего отца. Вас называли Арбелан Джасан.

– Тридцать лет тому назад. Называя нас императрицей, вы тем самым даете понять, что занимаете трон незаконно. Но вы знаете это без нас.

– Знаем, – согласился Майя. – Тем не менее, мы желали бы называть вас этим титулом.

– Ваша светлость очень любезны, и мы ценим это. Ваша матушка тоже была отправлена в ссылку, не так ли?

Вопрос был чистой формальностью, потому что они оба знали ответ.

– Да.

Она сложила руки перед собой и поклонилась ему – это был старомодный жест, выражавший почтение и сочувствие.

– Варенечибель нес своим близким гибель, как заморозки губят цветы.

Они помолчали несколько минут, размышляя о том, что обоим удалось выжить, несмотря на изгнание, и даже пережить Варенечибеля IV. Потом Арбелан сказала:

– Ваша светлость, мы желали узнать, каковы ваши намерения относительно нашей дальнейшей судьбы.

– Мы не строили за вас никаких планов и не собираемся это делать. Вы желаете вернуться в Кетори?

– Нет, благодарим вас, – решительно ответила Арбелан. – Но в этом вопросе имеет значение только ваша воля, ваша светлость, а отнюдь не наши желания. Мы принадлежим к дому Драджада.

Она не просто породнилась с этой семьей, вступив в брак с императором; подобно остальным женам Варенечибеля, живым и умершим, его дочерям, невесткам и внучкам, а также злополучной невесте его третьего сына, она принадлежала главе клана Драджада. Она в буквальном смысле являлась собственностью Майи, который имел право распоряжаться ее жизнью.

Неудивительно, подумал он, что Шеве’ан ненавидит его, Ксору презирает, Вэдеро относится к нему с недоверием и скептицизмом. Неудивительно, что Ксетиро Кередин намерена отдать ему только то, что велит долг. Ему восемнадцать лет, он необразованный, неопытный мальчишка, и он не имеет никакого права контролировать их жизнь. Если не считать права, данного ему законом.

– Арбелан Джасанай, – тщательно подбирая слова, заговорил Майя, – мы не можем задать этот вопрос нашей матушке, и это печалит нас. Но в память о ней мы спрашиваем вас: что вы желаете делать дальше?

Некоторое время она с непроницаемым видом рассматривала его. Потом торжественно склонила голову.

– Если это не противоречит желаниям вашей светлости, мы хотели бы жить при Унтэйлейанском Дворе. После стольких лет у нас не осталось иного дома, кроме Кетори, но нам неприятно возвращаться туда.

– Тогда мы ничего не имеем против.

– Мы благодарны вам, ваша светлость, – сказала она.

– Вы не могли бы… – Он смолк, чувствуя, как краснеют щеки.

– Все, что в наших силах, ваша светлость. Вы знаете, что вам нужно лишь приказать.

– Нет, ничего подобного, – воскликнул он. – Это не… это не приказ.

Она приподняла брови. «Эдрехасивар Косноязычный» – так однажды на званом вечере назвала его осмин Дученин, полагая, что он ее не слышит. Взглянув на Телимеджа, Майя понял, что это произошло не впервые. Он вонзил ногти в ладони, заставил себя сделать глубокий вдох и сказал:

– Мы всего лишь хотели узнать, не согласитесь ли вы ужинать с нами время от времени – может быть, раз в неделю?

Женщина вздрогнула, не сумев скрыть изумления – а даму поколения Арбелан Джасанай нелегко было вывести из равновесия.

– В этом нет ничего неприличного, – поспешно добавил он. – Как вы сказали, вы наша родственница, и вдова, и…

– Ваша светлость, – вмешалась она, и в ее голосе Майя различил странное выражение, которому он не смог бы дать названия. – Это большая честь для нас, и мы с радостью принимаем ваше предложение.

Это было небольшое достижение, и все же оно помогало ему не терять присутствия духа. Один вечер из семи он был избавлен от необходимости видеть холодные бледные лица и сверкающие глаза придворных. И он знал, что Арбелан Джасанай, которая была теперь в долгу перед ним, никому не расскажет о неловком молчании императора, о его неуклюжих попытках вести светскую беседу. Составив мнение о нем – точнее, придя к выводу, что он не готовит ей никакой ловушки, – она взяла на себя ведущую роль в разговоре. Она непринужденно беседовала с Майей на самые разные темы, и он думал: неужели она была такой, когда Варенечибель еще считал ее своей женой – до того, как ее тело и ее муж предали ее. По молчаливому соглашению они никогда не говорили о Варенечибеле, но она рассказывала Майе истории из своей юности, описывала двор Варевесены, деда Майи. И эти рассказы всякий раз заканчивались обсуждением современного придворного мира с его мелкими междоусобицами и темными интригами. Он понимал ценность ее рассказов и слушал очень внимательно, неделю за неделей пытаясь хотя бы таким образом избавиться от невежества, которое досталось ему в наследство от отца.

Еще в ранней юности он слышал от Сетериса о ценности сплетен, о разнице, иногда небольшой, иногда огромной, которая существовала между официальными заявлениями двора и письмами от Хесеро. Не следует полагаться на сплетни, повторял Сетерис, но и пренебрегать ими тоже не стоит. Поэтому, наряду с уроками Арбелан Джасанай и лорда Беренара, Майя прислушивался к разговорам слуг, ноэчарей, Ксевета: каждый из них имел собственный взгляд и собственную точку зрения.

Арбелан Джасанай однажды сказала ему, что Шеве’ан по-прежнему недовольна действиями императора, а Ксевет заметил, что некоторые придворные начали проявлять странный интерес к законам о престолонаследии. Но именно Немер неохотно, смущенно, но с плохо скрытым негодованием в голосе посвятил его в последние дворцовые сплетни. Эльфы поговаривали о том, что на трон вместо Майи должен был взойти Идра, сын Немолиса.

Майя не удивился. Все придворные, а, возможно, и все граждане Этувераза прекрасно знали, что Варенечибель предпочел бы видеть в качестве своего преемника старшего внука. Если бы Идра достиг совершеннолетия в этом году, то после крушения воздушного корабля он, возможно, объявил бы войну своему сводному дяде и почти наверняка одержал бы победу.

Но Идре было четырнадцать, поэтому он был всего лишь пешкой в дворцовых интригах. Кроме того, он был наследником Майи, поэтому Майя не мог удовлетворить своего инстинктивного желания обойтись с Шеве’ан так, как обходился его отец с неугодными – показать ей, каково живется в местах, подобных Исваро’э, Эдономи и Кетори. Точнее, он мог так поступить, но тогда ему пришлось бы вместе с нею отправить в изгнание ее детей, то есть поступить с Идрой так же, как Варенечибель поступил с ним. Или забрать Идру у матери. А маленькие сестры Идры – что с ними станет? Нет, это было невозможно. Эдрехасивар не хотел быть похожим на своего отца и не мог вести себя так, как он.

К несчастью, Майя знал, что никакие слова не смогут смягчить Шеве’ан и заставить ее изменить мнение о нем. Но он помнил, что на коронации Идра выглядел так, словно не испытывал к нему вражды, и поэтому как-то раз он вызвал своего наследника в сад Алкетмерета. Император завел привычку хотя бы полчаса прогуливаться по саду каждый день, в любую погоду. Если шел снег или дождь, он гулял по крытой галерее, которая отделяла сад от дворца.

Идра явился вовремя. Майя боялся, что мать захочет прийти вместе с ним, поэтому дал слугам соответствующие инструкции, и мальчик пришел один. Он был безукоризненно одет и причесан, волосы были собраны в узел, как у всех детей, но янтарные бусины, которые поблескивали в белых косах, служили знаком того, что это ребенок из императорской семьи. Как и у самого Майи, у Идры были прозрачные светло-серые глаза. Поклонившись, он спокойно встретил взгляд императора.

Погода была не слишком приятной, но сквозь облака проглядывало солнце, и ветер был не таким резким и холодным, как вчера. Майя предложил:

– Кузен, прогуляетесь с нами?

– С удовольствием, кузен, – ответил Идра, повторив обращение, выбранное Майей. Словом «кузен» в неформальных разговорах обозначали любую родственную связь. Майя не думал, что даже при желании смог бы заставить себя назвать Идру «племянником».

Они молча дошли до того места, где тропа поворачивала прочь от Алкетмерета. Майя, не зная, как поделикатнее выразиться, просто сказал:

– Вы наш наследник.

– Да, кузен, – ответил Идра. Майя заметил в его взгляде настороженность, и ему стало неприятно. Но он ничего не мог с этим поделать. Он не имел права требовать от Идры, чтобы тот сразу проникся к нему доверием.

– Нам кажется, вы знаете о том, что отношения между нами и вашей матерью остаются напряженными.

– Да, кузен.

– Мы сожалеем об этом. Если бы это было в нашей власти, мы примирились бы с нею.

Некоторое время Идра молча размышлял, потом сказал:

– Мы верим вам, кузен.

– Верите? Хорошо. Тогда, возможно, вы поверите нам, если мы скажем, что не желаем враждовать с вами.

– Да, кузен.

В молчании они дошли до следующего поворота. Майя остро сознавал, что Идра младше него всего на четыре года, и что во многих отношениях он взрослее него. Он не стал бы запинаться и смущаться, как новоиспеченный император, который не умел ни танцевать, ни выбирать украшения, ни вести светскую беседу на протяжении обеда из пяти перемен. Майе очень хотелось выговориться перед Идрой, попросить у него совета. Но он не мог себе этого позволить. Они не были врагами, но не были и союзниками, и он не мог просить Идру предпочесть императора родной матери.

Вообще-то, мог, но не хотел, чтобы мальчик разрывался между преданностью императору и сыновней любовью.

Но он должен был что-то сказать, должен был найти общий язык с Идрой. До совершеннолетия Принца Унтэйлейанского Двора оставалось два года. Майя знал, что если он не обзаведется наследником – а эта мысль пугала его, как пугает лошадь резкий внезапный звук, – ему придется считаться с Идрой в своей политической жизни. До тех пор, пока его политическая жизнь, да и жизнь вообще, не подойдет к концу. Он без предисловий спросил:

– Вы горюете по своему отцу, кузен?

– Да, – ответил Идра. – Горюем.

И Майя, который собирался сказать что-то о справедливости и симпатии, неожиданно для самого себя произнес:

– Мы не оплакиваем нашего отца.

Идра спросил:

– Вы когда-нибудь видели его?

Он ожидал услышать презрительный ответ, какое-нибудь замечание насчет дикарей-гоблинов или отголосок жестокого мнения Варенечибеля о нем как о «противоестественном существе». Но в голосе Идры звучало простое любопытство, и когда Майя осмелился искоса посмотреть на него, он увидел в светлых глазах мальчика сочувственное выражение.

– Один раз, – сказал Майя. – Когда нам было восемь лет. На похоронах матушки. Он… он не проявил к нам интереса.

«Мерзкое отродье выглядит точь-в-точь, как его мамаша».

– Наш отец говорил с нами о нашем дедушке, императоре Варенечибеле, – нейтральным тоном произнес Идра. – Когда нам было тринадцать, и нас должны были представить ко двору.

Майю тоже должны были представить придворным – пять лет назад. Он кивнул Идре, чтобы тот продолжал.

– Отец рассказал нам, что больше всего Варенечибель ненавидел ошибаться и терпеть не мог, когда другие видели результаты его ошибок. Именно поэтому Арбелан Драджаран сослали в Кетори вместо того, чтобы просто отправить ее назад к родным, и именно поэтому вас… Мы помним, как он это сказал… «Заперли в Эдономи». Если бы наш отец унаследовал трон, он не стал бы держать вас в тюрьме.

– Мы рады это слышать, – сказал Майя. И это было правдой, хотя к радости примешивалась боль.

– Наш дед был к нам очень добр. Но мы не настолько наивны, чтобы не понимать причину такого его отношения. Наши сестры были ему безразличны.

– И вы считали такое поведение недостойным?

– Они – дети его сына, внучки. Точно так же, как и мы. Но наш отец говорил, что это к лучшему, что они родились девочками. Потому что, если у принца много сыновей…

Мальчик замолчал и отвернулся.

– Это создает сложности в вопросах престолонаследия, – закончил Майя. – Да, нам тоже это говорили.

– Кто говорил? Варенечибель?