— Это не отнимет у меня много времени. — Кей с нежностью смотрит на Альфи. — Если, конечно, его бабушка не захочет смастерить что-нибудь сама. — Ее взгляд затуманивается. — Я бы так и сделала, если бы Маркус или Келли были рядом.
Я смеюсь:
— Моя мама может смастерить сама только одно — намордник.
Кей похлопывает меня по колену.
— Значит, договорились. Все, что нам сейчас нужно сделать, — это точно определиться с экипировкой.
— Дарт Вейдер! — кричит Альфи. — Я хочу стать Дартом Вейдером!
Кей задумчиво морщит лоб:
— У тебя есть черная одежда, Альфи?
— Да, — говорю я. — Черные спортивные штаны и черная футболка с длинными рукавами, верно, Альфи?
Альфи кивает:
— А еще у меня есть черные перчатки!
— И твои новые резиновые сапоги, — вспоминаю я. — Они все еще красивые и блестящие. И будут выглядеть точно так же, как ботинки Дарта.
— Отлично, — кивает Кей. — А у меня найдется старая скатерть, которую мы можем покрасить в черный цвет, и я сошью из нее плащ. Добавлю немного набивки в плечевую часть, чтобы придать ему объем. Это будет несложно. Тогда все, что остается сделать твоей маме, Альфи, — решить вопрос с маской.
— Кей, это было бы великолепно! Огромное спасибо! — благодарю я.
Но женщина не отвечает. Она задумчиво смотрит на Альфи. Бедная Кей. Наверно, она очень скучает по внукам.
Глава 22
Сегодня утро вторника. Каникулы закончились, и на этот раз Альфи с нетерпением ждал начала занятий в школе. Он бы с радостью пошел туда и вчера, если бы это не был методический «День учителя», или скорее — «День мучителя», как называет его Альфи. Переезд Майкла и вечеринка у Лиама, которую он с нетерпением ждет, все изменили. И, благодаря усилиям Кей, костюм Дарта Вейдера теперь висит в спальне сына, полностью готовый к празднику.
— Ты видела забавную картинку на школьной доске объявлений? — спрашивает Фатима, встречая нас по пути через детскую площадку. — Это действительно смешно. Групповую фотографию класса обработали для Хеллоуина в фотошопе! Все дети выглядят как зомби и скелеты. А у мисс Уильямс рога, как у черта. — Она смеется. — Я вижу по твоему лицу, Джоанна, что ты не очень-то любишь Хеллоуин.
Я понижаю голос:
— Я просто на седьмом небе от счастья, что придется провести этот вечер в доме Дебби с четырнадцатью шестилетними мальчиками, дорвавшимися до сладостей с переизбытком пищевых красителей и сахара. А потом нам придется бродить по холоду и стучать в чужие двери. Дождаться этого не могу.
Фатима снова смеется.
— Ладно, Альфи, пойдем, — говорю я. — Давай глянем, как ты смотришься в виде зомби.
В коридоре повсюду стоит запах, характерный для начальных школ. Запах резиновых кед и пластилина. Школьных обедов и клея ПВА. Затхлый запах всех этих маленьких тел. Альфи тащит меня к Г-образной площадке рядом с кабинетом мистера Мэтьюза. Небольшая толпа сгрудилась перед доской объявлений, показывая на стену пальцами и смеясь. Мы ждем, пока освободится место, чтобы протиснуться поближе и посмотреть.
И смех, и грех. Они и впрямь подошли к делу с размахом. Привычные профессиональные портреты каждого школьного сотрудника обработаны в фоторедакторе, и теперь к ним добавлены ведьминские шляпы, отвратительные бородавки и окровавленные клыки. Мистеру Мэтьюзу, директору школы, сделали абсолютно белые глаза, но он все равно выглядит сексуально, как и всегда. Уверена я не единственная мама, у которой была странная мимолетная эротическая фантазия о том, что ее вызвали в его кабинет за непослушание.
Альфи показывает на общеклассовую фотографию и визжит от смеха:
— Смотри, мамочка. Смотри!
— О Господи! — восклицаю я. Должно быть, кто-то потратил на это целую вечность. Форма каждого ребенка заменена на что-то вроде наряда для Хеллоуина. Мой взгляд скользит по всем этим маленьким зомби, вампирам и скелетам в поисках Альфи. Обычно его легко узнать по характерным вьющимся волосам, но все лица изменены, чтобы они выглядели бледнее и омерзительнее. Если мне не изменяет память, Альфи должен быть во втором ряду, слева.
— А вот и я! — возбужденно кричит он. — Ты меня видишь, мамочка? Ты меня видишь?
Наконец я замечаю его, и сердце замирает. Дыхание застывает в горле. Не могу поверить в то, что я вижу. Никакого костюма скелета или зомби на Альфи не нарисовано. Он по-прежнему в школьной форме, но его белая рубашка забрызгана кровью, а из груди торчит нож.
Я пытаюсь сглотнуть, но не могу — во рту пересохло. Я заставляю себя рассмотреть всех и каждого из детей на отредактированной фотографии, методично изучая каждый ряд, чтобы увидеть, есть ли у других торчащие ножи; однако ножа нет ни у кого. Я чувствую, будто мою грудь сдавливает плотная лента. Сердце бешено колотится. Почему только Альфи так выделили? Почему он один-единственный, из кого торчит нож? Что же это за школа, которая смогла вывесить такое на доске объявлений?
Альфи начинает шататься, как зомби, сжимая кулаки вокруг воображаемого ножа в груди. Другие дети подражают ему и хохочут.
— Кто это сделал? — спрашиваю я одного из отцов, стоящих рядом. Мой голос звучит пронзительно и обвиняюще, и я чувствую, как мои плечи напрягаются от ярости. — Кто обработал эту фотографию? Кто-то из учителей?
Он бросает на меня недоуменный взгляд:
— А что? Что с ней не так? Это ведь просто ради забавы, верно?
Я слышу бормотание за спиной. Фраза: «Какая-то политкорректная истеричка…» достигает моих ушей, и я в бешенстве разворачиваюсь.
— Значит, вы считаете нормальным, что моего сына изображают с ножом, торчащим из груди?
— Погодите-ка минутку, дорогая. Незачем так надрываться, это всего лишь Хеллоуин. Это не имеет отношения к реальности. Черт возьми, бывают же такие люди…
Дверь в кабинет мистера Мэтьюза распахивается, и на шум выходит миссис Хейнс, школьный секретарь.
— Здесь все в порядке? — интересуется она.
— Нет, не все в порядке. Я хочу поговорить с директором.
— Почему бы вам не присесть и не рассказать мне, в чем ваша проблема?
Люди смотрят на меня во все глаза. Они собираются вокруг, словно я занимаюсь каким-то зрелищным видом спорта. Альфи надвигается на двух мальчишек, все еще находясь на своей волне. Он по-прежнему притворяется зомби, не обращая внимания на сцену, которую я устроила. Я хватаю его за руку и подтаскиваю к себе поближе. Стискиваю челюсти и смотрю миссис Хейнс прямо в глаза, говоря сквозь зубы и стараясь, чтобы мой голос звучал как можно ровнее и спокойнее:
— Мне нужно поговорить с мистером Мэтьюзом. О той фотографии на доске объявлений. Это очень важно.
Миссис Хейнс поджимает губы. Я замечаю, как она бросает взгляд на кого-то за моим плечом, и понимаю — взвесив все варианты, она решает, что действительно лучше отвести меня прямо к мистеру Мэтьюзу, прежде чем все это выйдет из-под контроля.
Слезы начинают собираться в моих глазах.
— Конечно, — кивает она. — Если вы немного здесь подождете, я дам ему знать, что вы хотите его видеть.
Миссис Хейнс разговаривает со мной тем медленным, продуманным тоном, который люди обычно используют в напряженных ситуациях. На самом деле она имеет в виду: «Я просто скажу директору, что истеричная мать хочет войти и наброситься на него». Она, вероятно, прошла специальные курсы: «Как справиться с гневными родителями».
Пока я жду ее возвращения, рядом со мной с озабоченным видом появляется Тери.
— Что тут происходит, Джоанна? Что случилось?
Я рассказываю ей о фотографии, и она бежит смотреть на нее. Она стоит перед ней некоторое время, прежде чем медленно вернуться, но к этому моменту мистер Мэтьюз выходит из своего кабинета и обращается ко мне низким, хорошо поставленным голосом:
— Миссис Критчли, не желаете ли пройти в мой кабинет? Хотите чашечку чая или еще чего-нибудь?
— Нет, — отвечаю я. — Нет, спасибо. И я — мисс Критчли. Не миссис.
— О, простите, — говорит он, и я замечаю мимолетный обмен взглядами между ним и Тери.
— Джоанна, давай Альфи подождет со мной снаружи? — предлагает Тери. — К девяти я должна быть на собрании родительского комитета, так что, если ты к тому времени не освободишься, я сама отведу Альфи в класс, хорошо?
— Да, да, пожалуйста, — откликаюсь я, наблюдая, как она уводит его. Альфи оглядывается на меня через плечо, как бы вопрошая: «Что случилось, мамочка?» — но я сейчас слишком взвинчена, чтобы его успокаивать.
В кабинете мистера Мэтьюза пахнет кофе и лосьоном после бритья. Он жестом приглашает меня сесть и закрывает дверь.
— Эта фотография, — начинаю я. — Мне нужно, чтобы вы объяснились.
Мистер Мэтьюз переплетает пальцы и делает глубокий вдох.
— Празднование Хеллоуина может быть весьма спорной темой, — произносит он и умолкает. У него такой вид, будто он силится придумать что-то дипломатичное. Он, наверно, считает, что я не одобряю Хеллоуин по религиозным соображениям.
— Нет, вы не поняли. Я не против Хеллоуина. Но я категорически против того, чтобы вы выделяли моего сына таким отвратительным образом.
Мистер Мэтьюз хмурится:
— Извините, я на минутку. Разрешите мне сходить и принести фотографию, о которой идет речь.
Пока я жду его возвращения, мое дыхание становится ровнее. Что я здесь делаю? Не слишком ли остро реагирую? Не позволяю ли своему воображению вновь разыграться? Если бы не история с Салли Макгоуэн и всем, что я о ней читала, если бы не дурацкие твиты, я бы даже не задумалась об этом. Может, я недостаточно внимательно присмотрелась, и на снимке были и другие дети с ужасными штуками, пририсованными в фоторедакторе? Вполне вероятно, что от шока я их не заметила, выхватив взглядом только Альфи в забрызганной кровью рубашке. И этот нож. Возможно, там были и другие дети, оставленные, как и Альфи, в узнаваемой форме начальной школы Перридейл с пятнами крови на рубашках. Ножей в груди у них не было, но пусть даже и так. Это просто ужасное совпадение. Случайное кликание компьютерной «мышью».
И Альфи ведь даже нисколько не расстроился. Ему, наоборот, понравилось, верно? Я вспомнила, как он шатался в коридоре, изображая зомби и дурачась с другими мальчишками. А теперь я выставила себя полной дурой. Испортила ему минуту славы.
Мистер Мэтьюз возвращается через несколько минут с фотографией и садится, чтобы уделить ей все внимание. Я наблюдаю, как его брови хмурятся, как морщины на лбу углубляются и лицо мрачнеет. Он обдумывает, что мне сказать. Затем поднимает взгляд и кладет фотографию на стол между нами. Я закрываю глаза, замирая от смущения. Я должна извиниться за то, что устроила сцену, и убраться отсюда как можно скорее.
И тут мистер Мэтьюз начинает говорить:
— Я очень сожалею об этом, мисс Критчли. Я прекрасно понимаю, почему вы так расстроены. Но тут дело в том, что… никто на самом деле не знает — кто это сделал. По словам миссис Хейнс, она нашла фотографию в ящике для корреспонденции, когда пришла сегодня утром, и предположила, что кто-то из родителей оставил ее там в шутку. На собрании она показала ее другим сотрудникам, и все посчитали, что это действительно остроумно. Никто из них не заметил… — Директор делает паузу и смотрит на фотографию. — Никто не заметил, что Альфи выглядит так… так отличается от всех остальных. — Он откидывается на спинку стула и вздыхает. — Это не должно было попасть на доску объявлений. Я могу только принести извинения.
Мне требуется пара секунд, чтобы осознать его слова. Выходит, фотографию сделал не кто-то из сотрудников — миссис Хейнс нашла ее сегодня утром в ящике для корреспонденции. А это значит, что они понятия не имеют, откуда она взялась.
Во рту у меня пересыхает. Мистер Мэтьюз не думает, что я поднимаю шум из-за пустяков. Он не просто пытается утешить чрезмерно заботливую мать. Он явно обеспокоен тем, что увидел. Потому что кто-то намеренно выделил Альфи.
Мои внутренности будто завязываются в тугой узел. Из всех тридцати детей в классе кто-то сознательно выбрал моего сына, чтобы изобразить его с ножом в груди.
Глава 23
— Но я хотел рассказать Джейку и Лиаму о своем костюме Дарта Вейдера! — хнычет Альфи, дергая меня за руку в попытках остановить. Типичная для меня ситуация — в первое же утро, когда сын проявил хоть какой-то энтузиазм по поводу школы, тащить его домой.
— Извини, дорогой, но сегодня мы должны сделать кое-что еще.
Я иду слишком быстро для его маленьких ножек. Ему приходится почти бежать, чтобы не отстать от меня, однако я не замедляю шаг. Не могу, пока мы не доберемся домой в целости и сохранности.
— Но ты же говорила, что, если я не стану ходить в школу, полиция тебя отругает, — говорит сын высоким и дрожащим голосом. Он на грани слез.
— Ты прав, я так и сказала. И если ты будешь сидеть дома каждый день, то у меня будут неприятности, но ведь это только на сегодня, Альфи. Я забыла, что должна сделать кое-что очень важное.
— Что, мамочка?
Я ломаю голову, пытаясь что-нибудь придумать. Ненавижу ему лгать, однако я ни за что не вернусь домой без него — я буду ужасно волноваться. Тот, кто принес фотографию в школу, вошел туда совершенно беспрепятственно. А значит, это был кто-то, привезший собственного ребенка либо работающий там. Учитель? Миссис Хейнс или ее помощница? Уборщица ранним утром? Это мог быть кто угодно. Как я могу оставить сына там, если не знаю, кто это сделал и на что они еще способны? Вы думаете, что ваши дети в безопасности в школе, но так ли это? Так ли это на самом деле?
— Я ведь все равно смогу пойти на вечеринку к Лиаму, мама? Ты же разрешишь мне, правда?
Черт побери. Вечеринка. Я не могу запретить это Альфи — не тогда, когда он так ждет ее, а Кей взяла на себя хлопоты по изготовлению его костюма.
— Не беспокойся о вечеринке, Альфи. Я как-нибудь с этим разберусь, обещаю.
Когда мы возвращаемся домой, Альфи уже рыдает. Что же я за мать, если не позволяю ему остаться в школе с новыми друзьями, практически волоча его по улице, чтобы поскорее попасть домой?
Проходит добрых пятнадцать минут, прежде чем мне удается его успокоить, но он все еще мрачен и замкнут.
— Я хочу к папе, — говорит он, выпячивая нижнюю губу.
— Папе сегодня нужно было вернуться в Лондон, чтобы встретиться с парой, которая хочет снять его квартиру. Ты же знаешь. Он вернется завтра.
— Тогда я хочу к бабушке.
Я вздыхаю:
— Если ты будешь хорошим мальчиком и немного тихо поиграешь, мы позвоним бабушке и посмотрим, не захочет ли она заглянуть к нам. Ладно?
Альфи кивает. Его нижняя губа снова начинает дрожать. Я сажаю его к себе на колени и крепко обнимаю.
— И конечно, ты можешь пойти на вечеринку к Лиаму.
Альфи спрыгивает на пол и исполняет дурашливый танец. Я прощена. Наконец-то. Я медленно выдыхаю и иду на кухню, чтобы сварить кофе и позвонить по телефону. Дэйв говорит: «Без проблем» — когда я вру, будто должна отвезти Альфи к врачу; но вряд ли он в восторге от того, что я беру отгул сразу после недельного отпуска. Я чувствую себя ужасно, подводя его, однако разве у меня есть выбор? Я обещаю, что управлюсь так быстро, как только смогу.
Звонок в дверь пугает меня. На пару секунд я замираю, собираясь проигнорировать его. Я никого не жду, так что это, вероятно, бродячий торговец из тех, кто ходит от двери к двери. Обычно они не задерживаются дольше минуты. Но Альфи уже выглядывает в щель для писем и кричит мне, чтобы я подошла и открыла дверь.
Когда я вижу Кей, стоящую на пороге с красным световым мечом в руке, мое облегчение настолько огромно, что я захожусь в нервном смехе.
Она проходит внутрь, размахивая мечом.
— Каждому Повелителю Ситхов нужен свой световой меч, — декламирует она, передавая его в маленькие нетерпеливые руки Альфи. — Но тебе следует быть с ним очень осторожным. Потому что он сделан из картонных трубок, клейкой ленты и липкой бумаги.
Альфи бежит с ним наверх, издавая жужжащие звуки светового меча. Кей, смеясь, следует за мной на кухню.
— Я думала, он в школе.
Я собираюсь выдать ей ту же ложь, что и Дэйву, но внезапно мои глаза наполняются слезами, и я выкладываю все как есть.
— А теперь послушай, — произносит она, когда я заканчиваю. — Кто бы ни сделал эту фотографию — это не Салли Макгоуэн. Такого не может быть. — Она берет у меня из рук банку с кофе и, зачерпывая оттуда ложкой, насыпает его в две чашки. — Судя по всему, что я о ней читала, она стала другим человеком. Это женщина, пытающаяся оставить прошлое позади и вернуться к нормальной жизни.
Я позволяю ей наполнить чашки кипятком и достать молоко из холодильника. В своем нынешнем состоянии я бы, наверно, расплескала все это на стол.
— Но что, если это не так? Вдруг она каким-то образом ухитрилась получить работу в школе? — не унимаюсь я.
Кей помешивает кофе.
— Всех потенциальных работников там проверяют через полицию. Такого никогда не могло случиться.
— Вообще-то могло. Тот, кто находится под программой защиты, известен полиции не больше, чем нам. Только очень небольшая группа людей знает, кто она и где проживает. Два или самое большее три человека, исходя из того, что я читала.
Кей хмурится:
— Но если она попытается устроиться на работу, связанную с детьми, специальная компьютерная программа обязательно выдаст какое-нибудь предупреждение. Что-то вроде особого значка. — Она протягивает руку и касается моего запястья. — Не то чтобы я слишком хорошо разбиралась в подобных вещах, но я уверена — ей не позволили бы получить работу в школе.
Она права. Ну конечно, права. Такой человек, как Макгоуэн, никак не мог попасть в школу. Местная администрация не стала бы рисковать.
— Это было очень давно, — продолжает Кей. — Она была совсем ребенком. И подумай сама — наверняка мы услышали бы об этом, если бы имелись основания предполагать, что она представляет опасность для общества? Я имею в виду того, другого — который убил в лесу тех маленьких девочек в девяностых. Он всегда в новостях, не так ли? Потому что он постоянно совершает новые преступления.
Мы идем в гостиную и садимся пить кофе. Я уже чувствую себя лучше.
— Вы правы. В смысле, зачем ей подвергать себя риску просто из-за сплетни? — Я ставлю свой напиток на стол между нами. — Но факт остается фактом: кто-то изготовил эту ужасную фотографию. Кто-то решил показать моего сына с ножом, торчащим из груди. И, возможно, это тот же самый человек, который преследует меня в «Твиттере».
Кей снова хмурится:
— Ты о чем вообще?
Я достаю из сумки телефон.
— На меня подписалась некая Салли Мак. Она размещает в «Твиттере» цитаты о слухах.
Кей принимает озадаченный вид:
— Салли Мак?
Я киваю и кликаю по своим подписчикам, надеясь, что ее среди них уже нет, что я была права, понадеявшись на случайное совпадение, и что Салли Мак, кем бы она ни была на самом деле, поняла, что я не собираюсь подписываться на нее, отписалась от меня и пошла надоедать кому-то другому. Тому, кому понравится читать ее глупые цитаты. Но нет. Не с моим счастьем. Вот она, хотя ее твиты, кажется, иссякли. Как я вижу, новых нет до сих пор.
Кей смотрит на мой телефон.
— А теперь давай взглянем на это с другой стороны, — предлагает она. — Я не разбираюсь в «Твиттере», но, насколько я понимаю, кто-то пытается тебя напугать. Подумай об этом, Джоанна. Сегодня Хеллоуин. Это просто чья-то дурацкая шутка. Может, это одна из других мам. Ты же знаешь, что они из себя представляют.
Я отрицательно качаю головой:
— Нет, они бы не сделали ничего подобного. Я имею в виду, «Твиттер» еще ладно, это я почти понимаю, но вот то фото… Это было ужасно.
Кей поджимает губы и вздыхает через нос.
— Я не собиралась ничего говорить об этом, но…
— Говорить о чем?
Она откашливается.
— В прошлом году у Фатимы был неприятный случай. Ей пришлось нелегко.
— Почему? Что произошло?
Она поджимает губы, потом отвечает:
— Дебби Бартон сказала какую-то гадость. Немного, знаешь ли… расистскую.
— О боже, неужели?
— Это случилось только однажды, и Фатима потребовала у нее объяснений. Я тоже. — Кей невесело усмехается. — Конечно, Дебби выглядела расстроенной и оскорбленной. Оправдывалась тем, что просто пошутила, а Фатима все неправильно истолковала. В конце концов все забылось. Теперь они в хороших отношениях. До известной степени. — Кей отпивает кофе. — Хотя они никогда не сидят с детьми друг друга.
— Вы хотите сказать, что Дебби может намеренно попытаться меня напугать, потому что она расистка, а мой сын — смешанной расы?
Кей морщит нос.
— Я ни на кого конкретно пальцем не показываю. Я просто говорю, что наиболее вероятно что-то тупое вроде этого, а не… ну, в общем, это вероятнее, чем что-либо другое.
Я пытаюсь осмыслить слова Кей, но тут звонит телефон.
— Привет, дорогая. — Мамин голос звучит слабо и хрипло. — Не могла бы ты попозже вывести Сола на прогулку? Кажется, я подхватила какой-то вирус. Чувствую себя ужасно, все тело болит и ломит.
— О нет. Бедняжка. Конечно, выведу. Альфи сегодня дома со мной, но мы заскочим ненадолго.
— А почему он не в школе? У него ведь больше нет проблем, правда?
Боже. Если она решит, что я подвергла Альфи какой-то опасности, она прожужжит мне все уши.
— Нет-нет. С ним все в порядке. Это долгая история, мама. Я расскажу тебе позже. Ты ложись в постель, а я открою дверь запасным ключом.
Когда разговор заканчивается, Кей поднимается.
— Похоже, тебя ждут в другом месте, дорогая, — говорит она. — Я, пожалуй, пойду.
Наверху слышится голос Альфи, все еще издающего звуки светового меча в своей спальне.
— Большое вам спасибо, что сделали это для него. Это очень любезно с вашей стороны.
Когда Кей выходит на улицу, то останавливается и, чуть помедлив, оборачивается.
— Могу я дать тебе совет? — спрашивает она. — Перестань волноваться из-за дурацкого «Твиттера» и фотографии. Это просто розыгрыш на Хеллоуин, вот и все.
Я киваю. Она права.
— Кстати, дорогая, если за Альфи вдруг понадобится присмотреть, а твоя мама не сможет или будет плохо себя чувствовать, — ты всегда можешь постучать в мою дверь. Обычно я дома. Незачем всякий раз обращаться в сообщество нянь.
— Спасибо, Кей. Это очень, очень мило с вашей стороны.
Глава 24
После долгих душевных терзаний я решаю, что после обеда отвезу Альфи в школу. Я не могу найти оправданий, почему удерживаю его от занятий весь день, и будет неудобно, если он пойдет на вечеринку к Лиаму после отсутствия в школе. Кроме того, теперь, после разговора с Кей, я чувствую себя намного спокойнее. Она такая добрая и уравновешенная. Конечно, это розыгрыш на Хеллоуин. Не очень приятная шутка, надо признать, но тем не менее шутка. Как и должно быть.
Альфи в восторге, когда я сообщаю ему, что мы идем гулять с Солом. Кажется, он совсем забыл, что сердится на меня. Это самое замечательное в детях. Они живут настоящим моментом, и сейчас он счастлив. А значит, и я тоже.
Я негромко окликаю маму через почтовую щель, прежде чем воспользоваться запасным ключом. Это первый раз, когда мне приходится применять его, и Сол, озадаченный и взволнованный, бегает взад и вперед между коридором и маминой спальней, лая без передышки. Наконец он успокаивается и шагает к своей корзинке. Альфи не сводит с него глаз. Я присаживаюсь на край маминой кровати. Мама приподнимается и принимает сидячее положение:
— Извини за беспорядок. Мне было не до уборки.
— Меня это не удивляет. Ты выглядишь ужасно.
— Так что там за история с Альфи? — интересуется она.
Я колеблюсь. Если я расскажу о фотографии, мама только начнет беспокоиться.
Я понижаю голос:
— Уже у школы с Альфи произошел небольшой конфуз. Это моя вина, я забыла напомнить ему сходить в туалет. Он был очень смущен. Бога ради, не говори ему ничего. Скажи лучше, могу ли я что-нибудь сделать для тебя, пока я здесь?
Мама качает головой, указывая на свой захламленный ночной столик:
— Я развела себе кружку жаропонижающего порошка.
— Как насчет чего-нибудь поесть?
— Нет, я просто хочу спать. Может, когда ты вернешься?
Откинувшись на подушках, она выглядит бледной и слабой.
— Почему я свалилась именно сейчас? — сетует она. — До концерта нам осталось всего две недели, а я никак не смогу оправиться к сегодняшней вечерней репетиции.
— Я уверена, что вы все уже блестяще отрепетировали.
Мама фыркает:
— Вот и нет. Наш новый хормейстер настаивает, чтобы мы учили все слова наизусть. А ведь раньше мы могли держать песенные листы перед собой. — Она вздыхает. — Это будет катастрофа. — И бросает на меня косой взгляд: — Ты уверена, что не захочешь в один прекрасный день к нам присоединиться? Если бы у нас была свежая кровь, это бы все изменило, и кроме того, у тебя прекрасный голос.
Только не это. Мама опять за свое. Неужели она никогда не сдастся?
— Ни в коем случае!
Мама смотрит на меня так же, как всегда, когда я отказываюсь присоединиться к церковному хору Флинстеда, но я непреклонна.
— Не забудь про мешочки для какашек! — говорит она и накрывается одеялом.
Сол уже наготове. У него характерная седина вокруг носа, рта и глаз, длинная шерсть между пальцами лап тоже поседела, но он не растолстел, как многие пожилые лабрадоры, и по-прежнему любит хорошую прогулку.
Мы направляемся к пляжу. Я уверена, что, если бы Сола предоставили самому себе, он бы и один прекрасно сюда добрался, как уже не раз делал.
Когда мы приближаемся к лужайке на набережной, Сол начинает вилять хвостом и рваться вперед. Я отстегиваю поводок, и он, нарезав несколько кругов по траве, обнюхивает землю, прежде чем присесть и выложить большую коричневую «колбаску». Альфи со своим обычным восхищением наблюдает, как я достаю из кармана два черных пакета и быстро избавляюсь от этого теплого, вонючего подарочка. Вот, вероятно, худшая часть прогулки с собакой. Пора бы мне уже с этим смириться. Большую часть жизни я постоянно подбирала и выбрасывала собачьи фекалии.
— Бабушка использует только один пакет! — сообщает Альфи.
— Ну, а я использую два.
— Бабушка говорит, это оттого, что ты слишком суетишься.
— О, даже как?
Сейчас отлив, берег максимально обнажился, и после короткой игры в догонялки с Альфи Сол вразвалку направляется к линии воды. В последнее время у него не хватает выносливости бегать слишком долго, и он предпочитает брести рядом со мной и Альфи, время от времени останавливаясь, чтобы понюхать подношения прилива: склизкие комки бурых водорослей и пузырчатый фукус; черные коконы скатов (или «русалочьи кошельки», как я их обычно называю); раковины улиток и гребешков, морских блюдец и мидий; бритвенные моллюски, сверкающие перламутром в лучах позднего октябрьского солнца, и дрожащие хлопья морской пены, несущиеся по мокрому песку. Альфи пытается поймать их, но всякий раз, когда он приближается, их сдувает ветром, и он стонет от смеха. Это меня забавляет, и я хохочу вместе с ним. Затем я вытаскиваю свою шерстяную шапочку из кармана, чувствуя, как замерзают уши, — и тут в поле моего зрения появляется Мэдди, увлеченная спортивной ходьбой. Она идет очень быстро, держа подбородок параллельно песку; слегка согнутые в локтях руки двигаются ритмично, почти механически, словно у робота. Она энергична и неотвратима. Я и прежде видела ее в таком состоянии. Она настолько вошла в раж, что едва не сбивает меня с ног.
— О, привет, я даже не заметила тебя сразу! — говорит она. Ее лицо порозовело от усердия, на лбу и верхней губе блестят капельки пота. Она присаживается на корточки, чтобы перевязать шнурки кроссовок, и я не могу не отметить, как хорошо она выглядит. Дело дошло уже до того, что женщина в возрасте за пятьдесят выглядит лучше, чем я. Мне действительно пора начать выполнять некоторые полезные физические упражнения.
Когда она выпрямляется, то смеется:
— Посмотри на себя, вся закутанная, а я тут потею, как свинья. — Она оттягивает воротник толстовки, подергивая его взад и вперед, чтобы проветрить шею. — Вообще-то я рада, что встретила тебя. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Я готовлюсь к тому, что будет дальше. Если она имеет в виду очередную сплетню про Соню Мартинс из «Камней и рун», то я не уверена, что хочу это слышать. Я бросаю взгляд на Альфи и Сола, которые изучают нечто, выглядящее отсюда как большой дохлый краб. По крайней мере, я надеюсь, что он мертв, поскольку Альфи только что поднял его пальцами, и если это не так, то сейчас кое-кого как следует тяпнут клешней.
— Это про мою подругу с пилатеса.
— А, это та сотрудница надзорной службы?
— Нет, другая.
Боже. С чем она собирается выступить на этот раз? Лучше бы я свернула с ее пути, и она пробежала бы мимо.
— Она покупает дом со мной по соседству. Он продается через ваше агентство, так что ты, вероятно, знаешь об этом. Собственно, это я первая сказала ей, что он продается.
— Местонахождение?
— Мэйпл-Драйв. Номер 24.
Значит, Энн Уилсон — одна из подруг Мэдди.
— Я и забыла, что ты там живешь, — говорю я.
— Ага, прямо рядом, в доме номер 22. Но дело вот в чем… — Мэдди вздыхает. — Лучше бы я ничего ей не говорила. Да, она, конечно же, могла найти этот дом на сайте. Но если бы я держала рот на замке, скорее всего, кто-то другой заинтересовался бы этим предложением, прежде чем она успела бы его просмотреть.
— Ты не хочешь, чтобы она жила по соседству с тобой?
— Не совсем так. Не теперь. Видишь ли, я кое-что о ней узнала. Кое-что, из-за чего я… как бы это сказать? — переоценила нашу дружбу.
Я не спрашиваю, что именно, поскольку не сомневаюсь, что она расскажет мне это в любом случае.
— Я знаю ее целую вечность. Раньше мы работали в одном офисе — так мы и познакомились. Потом Мартин выполнял кое-какую бухгалтерскую работу для ее мужа, Грэма, и мы даже начали выходить поужинать вместе, вчетвером. А однажды мы ездили в совместный отпуск, на Мальту. Не самый удачный из отпусков, но это уже другая история. Потом Энн узнала, что у Грэма роман, и они расстались. Я не видела ее много лет, потому что она стала немного странной. Ты же знаешь, как некоторые женщины переживают, когда мужья бросают их ради кого-то другого. По-настоящему горько и мечтая отомстить. В смысле, я и сама наверняка пришла бы в абсолютную ярость, если бы у Мартина случился роман, но я не начала бы преследовать другую женщину, портя ей жизнь. Я бы не стала одержима ею до такой степени, чтобы делать несчастной и себя. По крайней мере, я надеюсь, что у меня было бы больше самоуважения. — Мэдди фыркает. — Конечно, я не могу поручиться, что ничего не сделала бы Мартину.
Я бросаю взгляд за плечо Мэдди. Теперь Альфи кидает палку на мелководье, и Сол послушно трусит за ней.
— Но потом я снова стала встречаться с ней на пилатесе, и она перестала говорить об этом. Казалось, она действительно перевернула эту страницу жизни и оставила все позади. Наконец-то ко мне вернулась прежняя подруга. И она нашла теперь нового мужчину. Адвоката. Хотя, между нами говоря, у него тоже есть своя история.
Она делает характерный жест, щелкая себя пальцем по горлу.
— Совсем другая слабость, но сейчас он, слава богу, завязал.
— Да, она была с мужчиной, когда впервые приехала смотреть дом. С таким высоким, седовласым.
— Да, это он. Новый мужчина. Новый дом. — Мэдди хихикает. — И новое лицо тоже. Она всегда была тщеславной.
— Так почему ты не хочешь, чтобы она жила с тобой по соседству?
— Потому что одна из наших общих знакомых недавно сказала мне, что женщина, ради которой Грэм ее бросил, — та самая хозяйка эзотерического магазина, о которой я тебе говорила. Соня Мартинс.
Я таращусь на нее, мой мозг лихорадочно переваривает эту новую информацию.
— То есть та женщина, которую ты принимала за Салли Макгоуэн, — уточняю я.
Мэдди краснеет:
— Это не она. Соня Мартинс родилась во Флинстеде. Ее мать прожила здесь целую вечность. Я не понимала этого, когда говорила тебе. Я не знала. — Она качает головой. — И теперь, когда мне известно, что Грэм закрутил роман именно с Соней, я убеждена, что за ужасной местью с фотографиями стоит Энн. И, что хуже всего, во всем виновата я. Потому что я рассказала Энн о том слухе. Это вполне в ее характере. Я думала, она избавилась от своей мстительности, но, очевидно, я ошиблась. — Мэдди хрустит пальцами перед собой и смотрит в море. — Я не могу доказать, что это она, но я в этом уверена и правда не хочу, чтобы Энн жила по соседству со мной. Не теперь, когда я знаю, что она сделала. — Мэдди поворачивается ко мне. — Ты в курсе, что вчера вечером разбили витрину магазина?
— О боже мой! Нет!
— Он стоял заколоченным, когда я недавно проходила мимо. О, я не говорю, что это сделала непременно Энн. Но такие ситуации начинают жить собственной жизнью, не так ли? Энн просто подожгла фитиль и отошла в сторону. — Мэдди вздыхает. — Мне не следовало бы этого говорить, учитывая, что ты работаешь у Пегтона, но я очень надеюсь, что сделка провалится. Каждый раз, когда я вижу Сьюзен Марчант, я говорю ей, что она, должно быть, сошла с ума, если хочет продать такой красивый дом, но она просто смотрит на меня, как будто это я сумасшедшая. Конечно, я не могу ее винить. Ей ведь нужны деньги, верно?
— Ну, вообще-то нет, не особо. Она хочет… — Я делаю вид, что закашлялась. Я не имею права болтать о благотворительных намерениях Сьюзен Марчант. Я и так уже причинила достаточно неприятностей, распространяя слухи о Макгоуэн, — ничего этого не случилось бы, держи я рот на замке.
Мэдди бросает на меня вопросительный взгляд, но, к счастью, Сол начинает лаять — отличный повод отвернуться и взглянуть, что там они с Альфи затеяли. Однако Сол стоит один у кромки воды, а Альфи нигде не видно. У меня екает сердце. Я осматриваю пляж. Он должен быть где-то здесь. Я только что видела, как он бросал палку.
— В чем дело? — спрашивает Мэдди.
— Я не вижу Альфи! Я нигде его не вижу! — Моя грудь сжимается от страха.
— Не паникуй. Далеко он не уйдет.
Мы обе одновременно поворачиваемся к морю, но моего сына нигде нет. Альфи не стал бы заходить в море. Только не в такую холодную погоду. Я просто убеждена, что он бы этого не сделал, а если б и попытался, то отбежал бы назад, как только холодная вода достигла бы его колен. Кроме того, на этом участке пляжа очень мелко. В памяти всплывает страшное происшествие из давних новостей: двое маленьких детей приехали на каникулах на Норфолкский пляж; разгоряченные, бросились в море, и больше их никто не видел. Живыми, во всяком случае. Но Альфи ничего подобного не сделает. Только не в такой день, как этот.
— Альфи? Альфи! — кричу я во все горло, однако мой голос уносит ветер. Я пускаюсь бежать. Я мчусь к деревянному волнорезу и следующему участку пляжа, но и здесь никого нет. Никого, кроме Мэдди, Сола и меня.
— Я пойду в другую сторону! — кричит Мэдди и бежит в направлении Мистденского пирса, выкрикивая на ходу имя Альфи.
Сол по-прежнему лает.
— Где он, Сол? Где Альфи?
Я прослеживаю направление его взгляда и вижу женщину в бледно-голубой куртке, целеустремленно шагающую по набережной. Кажется, она опирается на что-то рукой.
И тут я вижу его. Часть его курчавых волос под ее ладонью. Мое сердце екает. Это макушка головы Альфи.
Глава 25
Это напоминает один из тех ночных кошмаров, когда за тобой гонятся, а ты не в состоянии бежать достаточно быстро. Только это не сон. Это происходит в реальности, но сейчас я тот, кто преследует. Мои ноги погружаются в мокрый песок, мышцы икр едва не рвутся от напряжения. Мне нужно добраться до ступенек, ведущих на набережную, но по мере того как я к ним приближаюсь, песок становится суше, и бежать мне все труднее и труднее. Такое ощущение, будто я двигаюсь в замедленной съемке.
Кем бы ни была похитительница Альфи, она может уже находиться на полпути к дороге. Если я ее не догоню, через несколько минут она пересечет лужайку и сядет в машину. Сердце колотится в груди. О чем я только думала, отведя взгляд от Альфи? Стоя совсем рядом и слушая очередные глупые сплетни Мэдди.
Наконец я добираюсь до деревянных ступеней и взлетаю по ним через две зараз, опираясь на металлические перила. Я вижу их далеко впереди, идущих вдоль линии пляжных кабинок
[4].
Женщина в голубой куртке и Альфи, семенящий рядом. Не могу поверить, что он это делает. Я миллион раз говорила ему о том, что нельзя ходить с незнакомцами. Я выкрикиваю его имя, но звук моего голоса кажется мне тонким и едва слышным. Будто шепот на ветру.
Теперь я бегу по твердому бетону. Бегу или пытаюсь бежать, отмечая боковым зрением проносящиеся мимо разноцветные кабинки. На одну ужасную секунду я теряю равновесие и почти падаю лицом вниз, но почему-то продолжаю двигаться. Я уже много лет так не бегала, и мне больно. Это действительно больно.
Расстояние между мной и Альфи сокращается. У меня почти получилось догнать их, однако он по-прежнему не слышит меня, когда я выкрикиваю его имя. Здесь ветер, и это невозможно. Женщина в голубой куртке высокая и стройная. Я уверена, что видела эти прямые черные волосы прежде. Она приблизительно моего возраста — я могу определить это по ее одежде и манере двигаться. Время от времени мелькает ее профиль, когда она смотрит на Альфи. Кто она такая? Как посмела забрать моего сына? И мне кажется, или она пошла еще быстрее?
— Альфи! — снова кричу я, и на этот раз, слава богу, он поворачивает голову. Его заплаканное лицо расплывается в широкой улыбке. Он бросает руку женщины и мчится ко мне, врезаясь в мои ноги и почти опрокидывая меня. Я опускаюсь на корточки и обнимаю его, крепко прижимая к себе.
Когда я поднимаю взгляд, передо мной стоит Карен, на ее лице написано беспокойство. Она выглядит как-то по-другому.
— Я нашла его совсем одного на пляже, — говорит она. — Он плакал навзрыд.
— Он был там не один! Он был со мной и Солом. Куда ты его вела?
Она поджимает губы.
— В школу. Я не знаю твоего номера телефона и не знала, что еще делать. Я не хотела звонить в полицию… Я…
— Но разве ты не видела, как я разговаривала с Мэдди? — Мой голос дрожит от всей этой беготни, не говоря уж о слепой панике. — Мы стояли прямо там. Ты должна была нас видеть!
Я держу Альфи за плечи, всматриваясь в его лицо.
— Альфи, дорогой, разве ты не видел маму? Я была там все это время. Вы ведь играли с Солом, не так ли?
Его нижняя губа дрожит.
— Я бросил ему мяч, а другая собака схватила его, и я побежал за ней. — Его лицо морщится, а грудь сотрясается. — И я потерял тебя из виду. Сола я тоже не видел. Пляж выглядел совсем по-другому.
Сын начинает плакать, и я снова прижимаю его к груди. Он еще такой маленький и уязвимый, а пляж огромен, когда начинается отлив. Насколько больше он должен казаться человеку ростом с Альфи?
— Ох, Альфи. Что я тебе говорила насчет того, чтобы не убегать далеко?
— Мы высматривали тебя повсюду, — объясняет Карен. На ее лице выражение потрясения. — Ты же не говорил мне, что мама в шапке, правда, Альфи?
— Она была без шапки, — отзывается он приглушенным голосом, уткнувшись в мое пальто.
— О, дорогой. Я надела шапку, когда у меня замерзли уши. — Я смотрю на Карен. — Это новая. Он, наверно, никогда раньше не видел меня в ней. Я и не подумала…
Теперь, когда Альфи в безопасности в моих объятиях и мое дыхание пришло в норму, я начинаю плакать. Как я могла допустить подобное? Я была так поглощена тем, что Мэдди рассказывала об Энн Уилсон, что, наверно, забывала присматривать за Альфи и Солом.
Кстати, где, черт возьми, Сол? Он, должно быть, уже впал в неистовство. Мама никогда не простит мне, если я его потеряю. Она обожает этого пса почти так же, как и Альфи.
Я бегу к краю набережной, осматривая пляж слева направо. Затем я вижу его, бредущего рядом с Мэдди, — они все еще далеко, однако я узнаю его неуклюжую походку и гибкую, одетую в лайкру фигурку Мэдди. Только сейчас я начинаю понимать, насколько далеко я убежала. Теперь Мэдди машет мне рукой, направляясь навстречу к нам и ведя Сола.
Моя грудь вздымается от волнения, и Карен нежно касается моей руки.
— Я теряла Хейли однажды. В магазине «Маркс и Спенсер». Я лишь на мгновение оторвала от нее взгляд, а когда обернулась, ее уже не было. Продавщица нашла ее возле одной из касс, она искала сладости от «Свинки Перси». — Она вздыхает. — Джоанна, мне так жаль, что я тебя не видела, но я разбила свои очки. Они в ремонте, а у меня нет запасной пары.
Ага, так вот почему Карен выглядит по-другому. Она уже почти плачет.
— Мы ходили по пляжу туда-сюда целую вечность. Конечно, мне следовало подождать дольше, но через десять минут мне нужно было везти маму на прием к врачу. Я не знала, что еще делать. Если бы сейчас было лето, то там работал бы пляжный патруль, но…
— Все в порядке, Карен. Правда. Я очень благодарна, что ты присмотрела за ним.
Она сжимает мои руки, и пару секунд мы смотрим друг другу в глаза. Две женщины, объединенные общей связью материнства и ужасом потери того единственного в мире, что действительно имеет значение. Наших детей.
Глава 26
Миссис Хейнс ведет себя мило и предупредительно, когда я привожу Альфи обратно в школу. Она, должно быть, беспокоится, что я собираюсь подать жалобу за фотографию. Честно говоря, совсем я этого не исключаю. Одна только мысль о ней вызывает у меня тошноту. Кто бы мог такое сделать? Но мистер Мэтьюз уже извинился, и ее убрали с доски объявлений. Кроме того, я сомневаюсь, что подать сейчас жалобу будет целесообразно. У меня может сложиться репутация проблемного родителя. Такого, с которым нужно обращаться, как с хрустальной вазой. А возможно, присутствие Сола смягчило миссис Хейнс. Собаки часто оказывают на людей такое воздействие, а Флинстед — рай для любителей собак. Когда Альфи ходил в школу в Лондоне, собак не разрешалось приводить на территорию школы.
— Я уже видела этого симпатичного парня, — говорит она, лаская Сола за уши. — Он такой большой и милый, правда, красавчик?
Фу. Теперь она позволяет ему лизать ей лицо. Я никогда не понимала, как люди могут это делать. Разве они не знают, где бывают собачьи носы и языки? Однажды, когда я взяла Сола на прогулку, мне пришлось его оттаскивать, чтобы он не наелся какашек другой собаки.
Мама только рассмеялась, когда я рассказала ей об этом, и прочитала мини-лекцию о различных видах копрофагии, как это называется. Аутокопрофагия — когда собаки едят собственные продукты жизнедеятельности; внутривидовая копрофагия — когда они употребляют фекалии другой собаки; и межвидовая копрофагия — когда их привлекают фекалии другого вида животных вообще. Это из тех забавных сведений, которые сами застревают у вас в голове. Я готова поспорить, что Сол практиковал бы все три вида, будь его воля.
— Ну что, Альфи, может, теперь отпустим маму? — говорит миссис Хейнс.
Я обнимаю его и целую в макушку.
— Увидимся после обеда, дорогой.
— Мама, не забудь, что сегодня день рождения Лиама! — кричит он через плечо, когда миссис Хейнс его уводит.
Я машу ему рукой:
— Конечно!
Инцидент на пляже начинает постепенно забываться. По крайней мере, сын больше не расстроен. Я смотрю ему вслед, пока они с миссис Хейнс не исчезают за дверью, ведущей из коридора на игровую площадку и к сборному корпусу, где расположена его классная комната. Мне не хочется оставлять его после недавнего происшествия, но это хорошая школа. Безопасная школа. Мне не нужен последний отчет департамента образования, чтобы понимать это. И конечно, они не позволили бы такому человеку, как Салли Макгоуэн, работать с детьми. То, что сказала Кей, совершенно разумно. Школа обеспечена специальной системой, которая предотвращает нечто подобное.
Мама все еще плохо себя чувствует, когда я привожу Сола обратно. Она выглядит такой же белой, как ее простыни, а кончик носа покраснел от постоянного сморкания.