– И за что вдруг на вашу бабку-факиршу в качестве щедрого дара свалился особняк, числившийся долгие годы на балансе НКВД – МГБ? – закончил Гектор.

– Ей его лично Всеволод Меркулов подарил с согласия Берии, – ответил Четвергов. – Она сама нам хвалилась. Меркулова ведь сразу расстреляли после ареста в 1954-м. Через несколько часов, прямо в камере. Словно хотели, чтобы он особо не болтал на допросах, когда ему пальцы начнут дробить, пытать… Полковник, давайте сыграем с вами в одну игру, а? Я вам расскажу, что знаю. Но при одном условии.

– Каком? – спросил Гектор.

– Я нормальный образованный человек с устоявшимися взглядами на жизнь. Я не убийца. Можете думать что угодно, но Регину я не убивал. Если я вам начну рассказывать некоторые вещи из нашего семейного прошлого… то вы моментально причислите меня к категории психов и начнете и дальше плести паутину ваших беспочвенных подозрений. Такой поворот меня не устраивает категорически. Поэтому я хочу, чтобы некоторым фактам, о которых, возможно, я вам и расскажу, вы сначала нашли подтверждение в других источниках. Которым вы, ну, если не доверитесь полностью, то, по крайней мере, воспримете их всерьез.

– Что за источники?

– На Великую в старом архиве КГБ в анналах есть досье, – объявил Стас Четвергов. – Я узнал о нем несколько лет назад в беседе с вашим бывшим коллегой, генералом – мы с женой и ее братом отдыхали в Италии в одной компании, ну и разговор зашел… Я через брата жены пытался добраться до этого досье. Меня мучило любопытство, что там они, кагэбэшники, насобирали на мою великую бабку. Но я не смог. Дело оказалось шкурным, и брат жены отказался помочь – он за свою должность трясется. Вы, полковник, человек другого склада, возможно, лишь вы сможете добраться до досье. Если повезет – прочтите его. И потом мы поговорим начистоту. С одним условием – вы меня ознакомите с досье. И лишь тогда я вам расскажу личные впечатления о жизни всех нас в те годы и потом, после… в тени Мегалании Великой.

Пауза. Катя замерла: такого поворота они явно не ожидали.

– Ладно. Принято, – объявил Гектор. – Капитан, решение за вами как начальником отдела полиции. – Он обернулся к молчавшему все это время Блистанову. – Отпускаем его пока что или закрываем в камеру? – Гектор отстегнул от пояса наручники.

– Подонок! Да за что меня в камеру? Я тебе как человеку, а ты… – Стас Четвергов снова взвился.

– Основания закрыть всегда найдутся. Вы Гектора Игоревича сукиным сыном обозвали один раз и сейчас повторно оскорбили, – нашелся Блистанов. – За неуважение при исполнении.

– Да при каком исполнении? Кто он вообще здесь такой?!

– Но вы же именно с ним беседовали. В игру предложили сыграть насчет досье, условия ему диктовали, – хладнокровно заметил Блистанов (Катя подумала, что Полосатик далеко пойдет, так быстро он учится разным полицейским «гадостям с подходцами», прямо на лету подколы схватывает). – Ладно, я сегодня добрый. Отпускаем мы вас пока, гражданин Четвергов. Скатертью дорога.

– Все следующие наши встречи в рамках уголовного дела только в присутствии моего адвоката, – предупредил их «гангстер». – Насчет досье – вопрос особый. Выгорит – обсудим в частном порядке.

Глава 26. Верка-шмыга

Когда Катя и Гектор уже собирались покинуть Полосатово, капитану Блистанову позвонила менеджер Гасанова, сообщив, что с ней только что связались родственники Гришиной – сначала Алла Тюльпанова, а затем и ее младшая сестра Вера – насчет подготовки к похоронам и вещей для покойницы, которые необходимо забрать из опечатанного полицией дома.

– Вызывай сестриц на завтра после обеда, – шепнул Гектор Блистанову. – Пусть приедут, ты им откроешь дом, и заодно мы глянем, как сестрички ладят друг с другом.

Уже из «Гелендвагена» он продолжил сыпать приказами: завтра утром встречаемся в Москве, навестим Невесту-Фантом – так он назвал Ирину Лифарь. Пора для беседы настала.

– Гек, как, по-вашему, досье на Мегаланию Коралли действительно существует? – спросила Катя, когда он вез ее домой.

– Наверняка. Я сам об этом думал, как только узнал, кто ей домишко подарил. Но я решил, что наградили ее за активное стукачество. Что завербовало ее НКВД еще в тридцатых, когда, по словам Четвергова, у них родню – попов расстреляли и самой Коралли аукнулась жизнь в Берлине. За такие вещи тогда арестовывали, ссылали, а ее не тронули, выходит, она чем-то откупалась – так я считал. Доносами, стучала на коллег по цирку. Досье завербованного агента. Подобный компромат на знаменитостей до сих пор под замком хранится в моей бывшей конторе, потому что открой ящик Пандоры – мало не покажется. Но в случае с Великой… что-то здесь не то. Ее досье иного сорта, как мне теперь кажется.

– И вы сможете достать его из архива?

– Приложу максимум усилий. – Он искоса глянул на Катю. – Не скрою – или это будет очень быстро, или никак. Очень быстро – если я отыщу канал к сотруднику архива, который нам согласится досье показать.

– Два звонка – три имейла? – улыбнулась Катя.

На лице Гектора появилось столь ей знакомое разбойничье, чуть виноватое озорное выражение. Наконец-то! Мрачная меланхолия отошла на второй план, и она была безмерно этому рада.

– Скажем, десять имейлов и семь звонков. Но как карты лягут. И все зависит от того, какой режим секретности распространяется на досье факирши. Какие грифы наляпаны. Я вечером начну искать концы перед вояжем в Звенигород.

– Вы собираетесь купить досье?

– Купить возможность с ним ознакомиться.

– Гек, я тогда финансово тоже буду участвовать – расходы пополам.

Он состроил гримасу – О-О-О! Потом – У-У-У и… расхохотался.

– Катя… ой, я не могу… вы чудо. Но подсудное ж дело – подкуп должностных лиц. Правда, как мы с вами по Староказарменску помним – полным-полно чушек, которые спят и видят быть подкупленными.

– Мне Полосатик рассказал, как вы в своем 66-м отделе свершили правый самосуд. – Катя смотрела на него. – Он в даркнете раскопал, как кто-то был травмирован падением из окна, но остался жив, чему я рада – не за свинью ту, а потому…

– Что? – Он смотрел на нее уже без улыбки, серьезно.

– Потому что подонков надо учить, Гек. Я бы, наверное, то окно пошире распахнула, когда вы его… летите, голуби, летите.

Он снова глянул на нее так, что она поняла – их размолвка осталась далеко позади.

– Чертов даркнет, кто только туда всю инфу сливает? – хмыкнул он. – Сплетники. Никакой частной жизни, а? Но спасибо за понимание и поддержку, Катя… А досье Мегалании Коралли – исключительно моя забота. В случае чего – отвечу один. Я тот еще незаконник.

– Если вы его достанете, мы его потом покажем Четвергову?

– Да. Он назвал свое условие, я его принял. Его показания нам необходимы, потому что он знает всю ситуацию изнутри.

– Подруга Гришиной Софья Мармеладова тоже знает, Гек.

– Вытащим мы ее из ее раковины, не волнуйтесь. Однако сначала досье.

У ее дома он вышел из машины и снова проводил ее до подъезда.

– Так завтра… как мы? – спросил, словно опять его обуяли сомнения.

– Утром, как всегда. И Блистанова потом по пути подхватим. А вы в Звенигород? Еще одна бессонная ночь…

– Ничего. Справлюсь. – Он робко взял ее за руку. – Спите спокойно, Катя.

Ночью Катя просыпалась несколько раз, проверяла мобильный. Гектор не звонил. И ночной чат молчал. Она вертелась в постели, взбивала подушку, откидывала легкое летнее одеяло, шастала на кухню, пила воду и опять тянулась к мобильному – ни весточки… Пусто… Не беспокойно, но и не радостно…

Гектор весь вечер, вернувшись домой в Серебряный Бор, звонил по многим номерам и списывался в мессенджере. Затем он помог сиделке вымыть в душе на ночь больного отца, сам надел на него ночные памперсы и уложил в кровать, поднялся к себе в лофт наверх. До двух ночи он, чтобы хоть как-то сбить возбуждение, бродившее в его теле и крови, как огненный хмель, весь этот долгий их общий с Катей день, до изнеможения выкладывался в своем спортзале – занимался растяжкой, что было еще трудно после операции, но он превозмогал себя. Делал стойку на руках, отрабатывал силовую гимнастику – на гибкость. Затем принял душ, переоделся в чистые спортивные брюки, натянул черную толстовку с капюшоном, надел кроссовки. Старухи сиделка и горничная, мирно спавшие в своих постелях, даже не услышали, как он опять уехал.

В половине четвертого, оставив «Гелендваген» на обочине, забрав сумку с оборудованием, он подошел к дому Резиновых на окраине Звенигорода, легко перемахнул через забор и закрепил под днищем внедорожника Захара Резинова датчик – маяк слежения. Отойдя в тень сарая, он начал настраивать программу на планшете и синхронизировать со своим мобильным. И внезапно услышал негромкий шум. Что-то возилось, царапалось в сарае. И вдруг… хрипло, тревожно, громко закаркал ворон.

От неожиданности Гектор замер. Экраном планшета осветил сарай – старая гнилая хибара, на двери замок.

На террасе дома Резиновых вспыхнул свет. Скрипнула дверь. Вера Резинова в короткой ночной рубашке, открывающей ее толстые голые ноги и полные широкие плечи, спустилась с крыльца и направилась к сараю. Гектор выключил планшет и бесшумно отступил в темноту. Вера Резинова… Верка-Шмыга – он вспомнил прозвище, данное ей Стасом Четверговым, – прошла мимо него на расстоянии вытянутой руки, не заметив. Она отперла замок сарая, распахнула дверь, дотянулась до выключателя – лампочка загорелась.

Гектор увидел клетки с кроликами. А еще в сарае был тощий шелудивый бродячий кот. Он царапал и тряс сетку клетки, пытаясь добраться до кроликов. Вера Резинова схватила стоявшие в углу сарая вилы и…

Она ткнула ими прямо в голодного бродячего кота, намереваясь пропороть ему брюхо. Однако кот оказался проворным – метнулся в угол, в лаз, прокопанный под стеной. Вилы вонзились в клетку. Сила удара была такой, что они застряли в металлической сетке и дереве рамы. Верка-Шмыга оказалась женщиной не слабой.

И снова громко, хрипло, тревожно закаркал ворон!

Гектор увидел черную птицу в отдельной клетке. Ослепленная среди ночи ярким электрическим светом, она хлопала крыльями и билась о сетку, рвалась прочь из клетки и каркала, каркала, буквально орала от страха.

Глава 27. Невеста-фантом

Утром Гектор заехал за Катей, а Блистанова они подхватили у метро «Октябрьская» по пути к фотосалону Ирины Лифарь. Катя перед выходом из дома поймала себя на том, что придирчиво выбирает, что надеть (остановилась на простой белой хлопковой рубашке оверсайз и широких черных хлопковых брюках, взяла «на непогоду» черную льняную куртку-болеро с рукавами, закрывавшую лишь плечи и грудь). На запястье надела тонкий браслет, на шею цепочку. Из всей коллекции ароматов выбрала горький, пряный «Черный афганец». И чуть ярче подкрасила тушью ресницы и губы прозрачным розовым блеском.

По виду Гектора никто бы не сказал, что он не спал две ночи подряд. Катя отметила, что и он в другом костюме – коричневом, который стильно сочетался с голубой оксфордской рубашкой в полоску. Пиджак он снял, галстук, как всегда, приспущен. Он глянул на Катю, поздоровавшись, и… в серых глазах его снова вспыхнули те самые искры.

По дороге он рассказывал о ночном визите к Резиновым, упомянул и про сарай, и про ворона в клетке.

Полосатик-Блистанов, которого до Октябрьской площади наверняка довезла утром мать его начальница, спешащая в министерство, угнездился в их машине с щедрыми дарами – тремя стаканами кофе «в гнездышке» из картона.

– Катя, берите смело, я салфеткой антизаразной протер! – Он совал в руки Кате стакан с капучино, а Гектору эспрессо. – А вы кто по гороскопу? Я новую программу тестирую сейчас по зодиаку, ну сила! Прямо к гадалке не ходи. Гектор Игоревич Скорпион по знаку, 13 ноября родился, я ему ночью «чатил». Бот в моей программе как по руке читает – железный непререкаемый гороскоп на совместимость и… вообще насчет всего остального… Так вы кто у нас по знаку?

– Телец, – ответила Катя и, чтобы сразу сменить тему, заданную Полосатиком, объявила: – Я, пока утром кофе варила, решила посмотреть, что значит «Мегалания». Какое странное сценическое имя выбрала себе факирша Марфа Кораллова, правда? «Мега»… это и есть «Великая» по-гречески. А Мегалания, оказывается, название ископаемой древней ящерицы, размерами превосходившей крокодила.

– Ящерицы? – переспросил Гектор.

– Грозного хищника из эпохи плейстоцена. Вторую часть ее имени lania трактуют по-разному. По-гречески означает «скиталец». А по латыни lania переводится как «мясник». Великий Мясник… Великий Скиталец. И я подумала, для советского цирка, который всегда так нуждался в слонах… как-то необычно, правда?

Гектор хмыкнул.

– Она с двадцать девятого года выступала. Тогда как только не выпендривались в угаре НЭПа, каких только имен себе не брали – Конструкция, Индустриализация, – ответил он. – Хотя Великий Мясник – это любопытно. И Великий Скиталец тоже. Советская цензура тех времен ее псевдоним утвердила, «жилтоварищи» – большевики, видно, по поводу ящеров доисторических не особо заморачивались. Сеня, а что… что там насчет гороскопа твой бот прорицает, а?

– Пишет – ваша планета Плутон, темная планета бурь, страстей… Типа Дюны. Скорпион в его орбите. А планета Тельца – Венера. Планета любви. Для Скорпиона-Плутона Венера – планета в изгнании. Тоже мне, бот… вот зараза, пророк нашелся. – Полосатик-Блистанов аж расстроился, уткнувшись в свой мобильный в переписке с мудрым ботом зодиака. – Ничего, еще не вечер, Гектор Игоревич. Я в программу изменения внесу. Первичный тест всегда блин комом.

Так и ехали – каждый размышлял о чем-то своем. У поворота с Ленинского к старому НИИ, где в пристройке обосновался фотосалон «ИраЭль», Катя спросила:

– Там ли они сейчас?

– От гостинцев, что я Ольге-Эльге оставил, у дам наверняка был затяжной вояж в страну грез. – После вердикта бота зодиака Гектор пытался вести себя как ни в чем не бывало. – А сегодня у них отходняк. Самое время встретиться с Невестой-Фантомом. Они на месте, Катя, в салоне. Я на обратном пути из Звенигорода в пять утра заехал – проверил, корыто их на стоянке. Да вон оно!

Он указал на белую машину – они припарковались поодаль от стеклянной пристройки, закрытой изнутри наглухо жалюзи. На звонок им открыла Ольга Хохлова в пижаме и с сигаретой. Глянув на Гектора, она молча пропустила их внутрь.

В фотосалоне, представлявшем собой просторный лофт, где перегородки разделяли мастерскую и жилое пространство – кухню, душевую и спальню с раскладывающимися диванами, – витал стойкий сладковато-тошнотный запах марихуаны.

Ирина Лифарь медленно поднялась им навстречу из кожаного кресла в углу мастерской. В майке, открывавшей ее худые плечи, в льняных штанах, коротко стриженная, она в свои тридцать семь неуловимо напоминала юношу эпохи Возрождения. Наверное, когда-то она была весьма привлекательна, соблазняя своей необычной красотой. Однако утрата жениха, горе, отчаяние, наркотики и увечье украли у нее и красоту, и румянец, и уверенность в себе. Тощая наркоманка со спутанными короткими темными волосами с прядями седины, которые она уже не трудилась закрашивать. Тонкие как спички руки с острыми локтями, кожа, испещренная следами бесчисленных инъекций. Беспалая уродливая кисть правой руки… Лихорадочный затравленный блеск в темных глазах.

Такой предстала Невеста-Фантом перед ними. У Кати сжалось сердце, когда она глянула на искалеченную, изможденную, рано состарившуюся женщину. Она подумала: «Если виной всему был не кокаин, то…» Кто-то должен был за все это ответить.

Возможно, не месть правила бал в том саду в Полосатове, а высшая справедливость…

Заслуженная смерть? Когда другой женщине, беспомощной, с сердечным приступом, разжали ножом зубы и влили в рот яд? А потом хладнокровно, терпеливо ждали, когда она умрет, истекая кровью, сочившейся из каждой поры?

– Что вам всем нужно от меня? – хрипло спросила Ирина Лифарь. – Я проклятую суку не убивала.

Катю поразило, что Невеста-Фантом сделала ударение в слове «проклятая» на первом слоге.

– Кто же проклял Регину Федоровну Гришину? – спросила она. – В чем ее проклятие заключалось?

Невеста Ирина Лифарь начала суетливо искать что-то на кожаном диване, шаря в складках пледа беспалой изуродованной рукой. Отыскала упаковку таблеток, закинула себе в рот две, проглотила.

– Почему вы покалечили себя, Ирина? – продолжала Катя тихо. – Что с вами произошло зимой?

– Не спрашивайте меня… я не помню ничего. Не спрашивайте, не спрашивайте, не спрашивайте меня! – Невеста-Фантом спрятала беспалую руку под плед.

– Вы боль в тот момент чувствовали? – Гектор наблюдал, как она копошится.

– Нет. Я ничего не чувствовала. И совсем ничего не помню. В памяти только больница. Я вся в крови. И еще – машина, меня куда-то везут, и кто-то кричит. Оказалось, что это я ору. И боль жуткая… И я как в яму черную… в небытие.

– Ты сознание в Склифе потеряла в приемном покое – мне потом он сказал, Даниэль. – На пороге мастерской возникла Эльга. Они ее не гнали – все равно в лофте все слышно.

– А что последнее вы помните? – Катя решила не отступать. Жаль Невесту до слез, но иначе они ничего не узнают, не двинутся вперед в ужасном деле.

– Как мы трахаемся с моим принцем. – Невеста-Фантом с вызовом глянула на Катю, на Гектора, задержала на нем темный взгляд. – И обсуждаем мои гениальные фотоработы.

На стене мастерской фотографии. Постер «Губы», постер «Соски».

– Что еще за фигня? Пещера Аладдина? – осведомился неискушенный капитан Блистанов тоном «строгого полицейского», указывая на третий постер.

– Вагина. – Невеста-Фантом… Ирина Лифарь глянула на него в упор. И он вспыхнул до корней волос. Мальчишка, ровесник Даниила Гришина.

– Вы вместе приняли кокс в тот вечер с женихом во время секса? – осведомился сухо Гектор.

– Не ваше дело. Не ваше собачье!

– А потом вам, Ирина, позвонила его мамаша. Что она вам сказала?

На лице Невесты промелькнула гримаса, словно ее ужалило злое насекомое или она случайно обожглась обо что-то.

– Я не помню ничего. Эльга позже обнаружила ночной звонок от нее в моем мобильном.

– Она тебе звонила. И вы разговаривали наедине, – подала голос Эльга. – Даниэль отлучился из дома за…

– К дилеру, что ли, метнулся парень? Добавить? – спросил Гектор прямо.

– За сигаретами. А если и добавить – так что? – Эльга взмахнула рукой. – Он в могиле, его черви жрут в земле. Какая теперь разница?

– Верно – сейчас уже никакой, – быстро согласилась Катя, чтобы хоть как-то заставить их отвечать. – Значит, разговора матери с Ириной он не слышал. А что он вам, Ольга, говорил потом?

– Сказал – когда вернулся, разделся и прошел сразу на кухню. Он порошок купил, хотел сделать раствор, ну, чтобы растянуть удовольствие. Даже не обратил внимания, что она… Ира закрылась в зале. Дом-то на Арбате огромный. Когда закончил с раствором, то… Начал стучать, Ира ему не отвечала, и он…

– Что? – Гектор тоже слушал внимательно.

– Он сказал мне, что страшно за нее испугался и попытался выбить дверь. Орал, стучал, просил ее открыть.

– А чего он сдрейфил так вдруг? Они же не ссорились. Он метнулся за коксом на Арбат, на уголок… Ирина ждала его дома.

– Он мне сказал – его как в сердце толкнуло. Он был в ужасе от того, что с ней может произойти что-то страшное.

– Мы любили друг друга очень сильно, – произнесла хрипло Ирина Лифарь. – Вам всем этого не понять. Нашей крепкой нерасторжимой внутренней связи.

– Я-то понимаю, – горько усмехнулась ее подруга Эльга.

– И ты не понимаешь. Мы были с ним созданы друг для друга. Мы это поняли, как только встретились, как взглянули в глаза.

– Ваш обожаемый Даниил с шестнадцати лет сожительствовал с собственной матерью, – жестко сообщил Гектор. – Она его развратила пацаном. Вы-то в курсе были его прежних отношений?

– Сначала нет… потом я догадалась. Спросила, и он честно признался. Я взбесилась, чуть его не убила, хотела прогнать с глаз долой. – Невеста-Фантом что-то вспоминала в тумане постнаркотического синдрома. – А он меня на коленях умолял… ползал, унижался даже… Объяснял, что дело не в испорченности его матери и его самого. Говорил – то был способ попытаться усилить их связь, соединиться им еще крепче.

– В постели? – хмыкнул Гектор.

– Во всем. Он же был несколько иной, чем мы.

– Как понять иной? – спросила Катя.

– Другой. Он так считал сначала. Его мать так воспитала. Внушала ему, что он особенный. Не как обычные люди. Он вырос на «Людях Икс», только их и смотрел… Мать его поощряла и компьютерные игры ему покупала в огромном количестве.

– Вселенная «Марвел»? Супергерои? Человек-паук? – снова хмыкнул Гектор.

– Нет, ему в «Людях Икс» нравился Магнето, он был на него и похож.

Катя подумала, что их беседа, по сути – допрос, скатывается в некую бредовую плоскость. Однако именно сейчас в странной чепухе они словно ощупью искали отправные точки и факты, пусть и фантастические на первый взгляд.

– Ирина, вы его любили, вы его знали, как никто, – он и правда был особенный? – осторожно спросила она.

– Мать ему это внушала всю его жизнь с детства. Она сама была… не такая, как другие, он так мне говорил. – Ирина Лифарь отвернулась к окну, закрытому наглухо жалюзи. – Она его переводила из одной элитной школы в другую, платила большие деньги. Потом вообще забрала на домашнее обучение. Она хотела развивать его способности, одновременно оградив от обычной жизни. Она ему не позволила учиться в институте, не разрешала работать, он существовал на ее деньги. Они же были богаты. Однако…

– Что? – Катя вся обратилась в слух.

– Время шло. Он вырос. Он был уже не внушаемый послушный мальчишка, а взрослый парень, мужик… Он понял, что ничего особенного в нем нет. Он мне сам признался. Не сразу. Сначала он вел себя так, что я его сама считала чокнутым. Но это была роль, которую он играл всю жизнь перед матерью дома… Чтобы создать у нее иллюзию, что он тоже… как и она…

– Кто? – отчего-то шепотом спросила Катя.

– Четвертый.

– Четвертый? Они оба принадлежали к секте апостола Симона Зилота? К Ревнителям?

Невеста-Фантом – Ирина Лифарь глянула на нее недоуменно.

– К каким еще ревнителям? А-а-а, про зелотов он что-то упоминал античное, но сказал, это не имеет к ним отношения… Никак не связано с религией. Он вообще был не религиозен. Он почитал как идола собственную мать. А потом… он полюбил меня всем сердцем. Он сначала напускал тумана, чтобы произвести на меня впечатление – он же юный, а я его старше на десять лет. Он добавлял себе загадочности, хотел выглядеть значимым и… необычным. Таким, каким с подачи матери считал себя в детстве. Исключительным. Но потом мы настолько сблизились, сроднились, что он признался – мол, ничего особенного в нем не было никогда. Он это понял уже давно. Он самый обычный парень, без всяких сверхспособностей. Возможно, и мать его это со временем осознала, только она не хотела с подобным мириться. Он мне говорил, что мать, по сути, украла у него детство, обычную жизнь. И что ему все надоело до чертей. Вся исключительность… притворство… Что он хочет, чтобы у нас все стало как у нормальных «человеков» – дом, семья, чтобы я ему родила детей и мы просто жили… А не корчили из себя людей Икс.

Они все молчали. А затем Ирина Лифарь продолжила:

– За это она… Регина, сука, меня и возненавидела люто. За то, что я стала причиной крушения ее иллюзий. Ее мечты о предназначении сына.

– Что Даниил говорил о Четвертых? – спросила Катя. – Может, что-то рассказывал конкретное? Не сектанты, не религиозные фанатики, не зелоты, но кто тогда? Люди Икс?

– Он не распространялся особо. Да меня сначала тоже подробности не особо волновали. Пока…

– Пока это не коснулось вас лично, – закончила Катя. – Пока вы не травмировали себя сами по причине, которая от вас скрыта.

– Да не я себя травмировала! – Ирина Лифарь, еще секунду назад говорившая весьма спокойно, даже отрешенно, вдруг вскочила на ноги, заорав Кате прямо в лицо, и ткнула в ее сторону беспалой рукой. – Что смотришь? Тебе интересно? На, на, гляди! Было пять пальцев, стало два. Да разве я бы сама с собой сделала такое?!

Она рухнула обратно на диван, схватила упаковку таблеток и закинула себе в рот еще несколько, затем крепко сжала изуродованную кисть здоровой рукой и начала качаться на диване взад и вперед. Они видели – таблетки, наркотики снова властно заявляют о себе и уже руководят ею. Следовало торопиться с вопросами.

– Факирши, цирковые фокусницы Аделаида Херманн и Мегалания Коралли, которых вы изобразили в своей фотоработе в образе ворон, сидящих на руках Даниила… Что он вам рассказывал о них и о своей матери? – спросила Катя, игнорируя выходку наркоманки.

– Говорил, что они одного поля ягоды. Правда, матери до них далеко. Но она твердила ему – Четвертые всегда идут дальше, они совершенствуются, меняются… они сбрасывают кожу, потому что вырастают из нее и перерождаются обновленные.

– А почему вы представили их в своей работе в образе ворон?

– Мне так виделось… Я их представляла в образе странных, тревожащих воображение черных птиц…

– Даниил не показывал вам фотографии из коллекции матери? Где они обе сняты с цирковыми воронами?

– Не помню… Ах да, я видела их в загородном доме.

– Когда? – Гектор шагнул к Ирине. – Когда ты… была в ее доме в Полосатове? В тот день, когда ты ее убила? – Он нагнулся и схватил Невесту за беспалую руку. – Когда прикончила ее в саду? Отомстила ей за свое увечье? – Он сжал ее запястье, рывком сдергивая с дивана. – Хватит заливать нам студень насчет Людей Икс и Магнето! Ты давай о главном, Ирка. Теперь о самом важном. Когда ты видела фотографии в доме? Как ты там очутилась? Одна? Или с подружкой Эльгой? Как ты убивала Регину Гришину? Где вы достали яд? У какого долбаного дилера купили концентрированный раствор бродифакума?!

«Вот так он и с террористами… – пронеслось в уме изумленной и испуганной Кати. – Ведь ничего же не предвещало, что он начнет жестко наезжать… Мы же спокойно разговаривали, я с ней установила хрупкий контакт… А он… Он ее буквально наизнанку выворачивает…»

– Отпусти меня!!

– Отпусти ее, мент! Ты же обещал мне! – крикнула истерически Эльга. – Вы не люди, вы просто гады!!

Изрыгая матерные ругательства, она обернулась, рванула на себя ящик офисного комода, стоявшего у стены. В ее руках оказался некий черный предмет. Вспыхнуло, заискрилось синим! Гектор от нее находился далеко, у дивана. Она остервенело метнулась прямо к Кате, намереваясь ткнуть ее своей черной короткой палкой в шею.

Гектор, отпустив Ирину Лифарь, ринулся к ним, его словно пружиной подбросило – в прыжке он распластался в воздухе, ударив по плечу Эльгу ребром ладони. Ее рука, сжимавшая предмет, дернулась, и она ткнула им сама себя в бедро. И сразу же с воплем шлепнулась на спину, корчась словно от боли и суча ногами.

Гектор на нее даже не глянул. Он бросился к Кате – лицо его было в тот момент таким, что… она тоже струсила. В голове пронеслось: «Он мог убить Эльгу-наркоманку прямо здесь, спасая меня. У него такой взгляд безумный…» Она быстро нагнулась и подняла с пола черный предмет. Лишь сейчас до нее дошло, что в ее руках электрошокер.

– Катя… Катя. – Гектор заглядывал ей в глаза, схватив за плечи.

– Гек, все хорошо… она меня даже не коснулась… Гек…

Он обнял ее, сильно прижал, притиснул к себе, к груди.

– Гек… просто электрошокер… успокойтесь, я в порядке…

– Гектор Игоревич, я Хохлову заберу в Полосатово, в камеру водворю за нападение при исполнении. – Капитан Блистанов, про которого они снова все забыли, но который и при сем присутствовал, наклонился над поверженной Эльгой. – Током сама себе шарахнула, дура обдолбанная? Так и надо. Не рой другому яму. Хватит ломать комедию! Давай вставай!

– Арсений, оставьте ее, – громко приказала Катя. – Подождите, не суйтесь. У нас у всех нервы сдали.

Эльга, всхлипывая, села.

– Так когда вы были в доме Регины Гришиной в Полосатове? – Катя повернулась к перепуганной Невесте – Ирине Лифарь.

– Не помню… давно… Данила меня привез, когда мать к врачу отлучилась. Он хотел забрать свои вещи, потому что мы уже вместе жили. Он сумки паковал, а я бродила по дому. Ну и фотографии… да, те, с воронами. Наверное, поэтому у меня и ассоциация возникла потом, когда я его снимала.

– Регина один из ваших фотопортретов сына забрала себе после его смерти. Тот, где он сидит голый с вороном на руке – с ней, матерью, в образе ворона. Почему, как вы думаете, она его взяла себе?

– Когда мы поселились в его доме на Арбате, начали ремонт… там же обстановка осталась словно из эпохи семидесятых – старая мебель, обои выцветшие… Регина ничего не меняла много лет. Она жила за городом, дом себе построила современный, арбатский особняк же был словно музей, сплошная рухлядь, старые вещи… Время там словно остановилось. Когда мы поселились в доме-музее с Данилой… – Ирина Лифарь смотрела, как подруга ее и защитница Эльга после разряда электрошокера встает с пола на нетвердые дрожащие ноги, как моча течет по ее ногам, пятная пижамные штаны, – она порой ночами приезжала на Арбат, торчала под нашими окнами, смотрела на них, и тогда он…

– Что он делал?

– Он всегда вставал с постели и тоже подходил к окну. Долго… очень долго они глядели друг на друга через окно. Словно безмолвный поединок. Он утверждал, что мать… мысленно пытается заставить его выйти из дома. Уехать с ней, вернуться к ней. Она пыталась на него воздействовать. Ну, чтобы заставить, подчинить снова себе. Но у нее ничего не получалось. И Данила мне признался – не потому, что он как-то ей сопротивлялся внутренне… Нет, у него напрочь отсутствовал дар. Просто и она сама… его мать была не такой, как те… две факирши. Может, тоже Четвертой, но не настолько сильной, как они. И это, по его словам, составляло трагедию всей ее жизни. Она жаждала быть как они, но не была. Она родилась более слабой, что ли… Так он мне говорил. При этом она не желала самой себе в подобном признаться. Регина из кожи вон лезла всю жизнь с детства, чтобы доказать, что она и есть истинная Четвертая.

Глава 28. Гардероб

– Я лишь теперь понял, что в планшет с ваших слов записал, Гектор Игоревич. О том, что чаепитие в саду могло быть инсценировкой, – заметил со вздохом капитан Блистанов в машине на обратном пути. Продолжая играть роль маленького злого полицейского, он явно сожалел, что Катя не позволила задержать Эльгу. – Обе могли прикончить мадам: невеста – отомстить, а подружка – за нее посчитаться, она ведь уверена, что это Регина внушила подруге, чтобы та руку себе отпилила. Каким образом внушила? Гипноз? Подругам через забор ничего не стоило перелезть, а отраву они могли купить в интернете или у дилера достать раствор большой концентрации. И психика у них наркоманская: одна травмированная истеричка, вторая мегера, тигрица. Правильно я рассуждаю?

– Арсений, вы на верном пути, – заверила его Катя – Но задерживать Ирину Лифарь и Хохлову пока рано, у нас против них никаких четких доказательств. С шокером, конечно, было неприятно. Но задержание за попытку нападения ничего нам не даст. Хорошо, что вы шокер забрали у них. Гек… спасибо большое, что защитили меня.

Гектор сверкнул глазами в ее сторону. Лицо бесстрастное, но вид… истинный Шлемоблещущий Гектор, всех и всего сокрушитель.

– Мало радости после разряда тока штаны обмочить, как Хохлова, – кротко закончила Катя.

Полосатик-Блистанов фыркнул, Гектор втянул по привычке воздух сквозь зубы (гримаса «скока я порезал, скока перерезал») и… рассмеялся.

– Насчет того, что мы узнали от Фантома-Невесты, – продолжила Катя уже серьезно. – Наркоманы – плохие свидетели по делу. Так что к ее словам надо относиться осторожно, делая скидку на кокаин, амфетамины, траву и увечье. Однако то, что она сказала о Четвертых, странным образом перекликается с прочитанным мной в статьях о факирше Аделаиде Херманн, коллекционировавшей книги о зелотах, о Четвертых, которые в нашем случае никакая не секта, а некое имя собственное… Прозвище.

– Да ник какой угодно себе можно взять, – заметил Гектор. – Четвертые, шестые. Хоть десятые.

– Но у нас одно логически цепляется за другое. Регина по жизни связана с факиршами, след Четвертых начинается от Аделаиды Херманн. Упомянутые Иосифом Флавием ревнители, считавшие, что все средства хороши в борьбе с тиранией Рима… Но у нас вырисовывается совсем иной портрет – не адепты религиозно-политической секты, а… две цирковые фокусницы, топ-менеджер – логист с математическими способностями и ее сын, который не имел никаких талантов, кроме как страстно влюбить в себя женщину старше его возрастом. Помешавшийся на фильмах о людях Икс… На первый взгляд чушь какая-то, да? Империя Марвел и сверхспособности из комиксов. Однако ужасная травма Ирины Лифарь – факт. А до этого почти сорок лет назад Софья Мармеладова нанесла себе похожее увечье ножницами. Регина при том присутствовала – якобы она инструмент и отняла. Правда ли это? Хотела ли она спасти Мармеладку? Но тогда там была и Великая – Мегалания Коралли… Великий Мясник, Великий Скиталец. Не знаю, у меня отчего-то мурашки по коже от ее циркового псевдонима. Темные случаи сопровождали Мегаланию на протяжении всей ее жизни. А через сорок лет в доме Мегалании на Арбате – суицид сына Регины… С одной стороны, фантазии, домыслы, с другой – страшные жестокие реальные факты. Истина, как всегда, где-то… посередине.

– Даниила Гришина подавляла мамаша, – брякнул Блистанов. – Я его, как никто, понимаю, и мне его жаль. Точно она у него жизнь украла, детство. Сломала его. Я уж не говорю, что они спали… вообще жесть… Меня мать моя начальница тоже подавляет, третирует – делай то, не смей делать это. Я с малолетства от нее такое слышу. Навязала мне службу в полиции, в Полосатово насильно засунула, диктует, чего я должен, а что мне запрещено. Я терплю пока. А он взбунтовался. Мамаша его до петли довела.

Катя вспомнила, как они с Полосатиком читали рапорты об обстановке в доме на Арбате в момент суицида.

«Мамаша его до петли довела»… Полосатик выразился образно, а если это не метафора, а…»

Однако ход ее мыслей прервали громкие сигналы мобильного Гектора. Тот, придерживая руль, одним касанием открыл файл.

– О! Система слежения за авто Резиновых работает. Маяк включился, маршрут их скачал с навигатора, – сообщил он. – Сестричка Вера с супругом в Полосатово чешут на всех парах. И мы туда же.

Встретились они через полтора часа у дома Регины Гришиной. Туда прибыла на своем белом «Мерседесе» менеджер Лейла Гасанова и пешком с автобусной остановки пришла Алла Тюльпанова, волочившая за собой хозяйственную сумку на колесиках.

Катя, пока капитан Блистанов беседовал с менеджером Гасановой, снимая полицейскую ленту с калитки, наблюдала за встречей родни Регины. Вера и Алла Алексеевны кивнули друг другу. Вера сказала что-то насчет погоды. Алла посетовала, мол, едва не опоздала, долго ждала автобуса от метро. Муж Веры Захар Резинов вышел из внедорожника, однако в разговор сестер не вмешивался.

Капитан Блистанов распахнул калитку, и они гуськом потянулись на участок.

– Алла Алексеевна, – окликнул Гектор старшую кузину. – На минутку можно вас, приватно? Ай-ай-ай, в прошлое наше рандеву в Рузе не поведали вы нам главного о себе – труженице эпохи развитого социализма.

– Чего такого я вам о себе не поведала? – спросила Алла. Тон вроде простецкий, отметила Катя, а глаза… словно два буравчика сверлят!

– Про заводскую юность вы нам впаривали, про котлеты по восемь копеек – символ Совщастия… Завод-то, как я потом выяснил, был на самом деле фабрикой фармацевтической, лекарства производившей. А вы позже, окончив техникум без отрыва от производства, трудились фармацевтом-провизором долгие годы в родной Рузе.

– Ну, работала. А что такого? А кто вам сказал?

Гектор состроил мину «Ну-у-у, кто?» и глазами указал на сестрицу Веру. Алла поджала тонкие губы.

– В лекарствах до сих пор хорошо разбираетесь, да? – не унимался Гектор – А с ядами дружите?

– Да что вы такое говорите! Бога-то побойтесь!

– То есть не вы отравили свою сестру-благодетельницу Регину Гришину, хозяйку этого прекрасного и очень, очень дорогого дома и еще более дорогого особняка на Арбате?

– Креста на вас нет! Кто вам про меня наплел? – зло прошипела Алла. – Они, что ли… родня моя? Захарка – плешивый ходок… Он, когда в Питере ОМОНом своим командовал, с любовницей амурничал – мне Верка жаловалась по телефону: мол, заявила ему – или бросишь шлюху свою, или отравлю тебя – водкой ужрешься, я тебе средство для унитаза в глотку залью!

Катя подумала – все же методы Гека дают результат. И быстро! Этого у него не отнимешь – умения «вскрывать» фигурантов словно «банки с кильками».

– Так вам известен способ, которым вашу кузину Регину отправили на небеса? – шепнул Гектор, наклоняясь к приземистой Алле с высоты своего роста.

– Ничего мне не известно! – Она отшатнулась. – Штой-то вы опять к моим словам цепляетесь?! Я вам правду-истину про сестру и мужа ее… А насчет небес – там ли Регина сейчас? Может, и в аду… За грехи, за гордыню свою?

– Она насчет лекарств с вами не говорила? – спросил Гектор уже без стеба.

– Советовалась по телефону, мол, что ей кардиолог прописал. Спрашивала – хорошие ли таблетки, больно дорогие? И от давления ее таблетки очень интересовали. Те, что для профилактики инсультов, и те, что после инсульта назначают, которые сильные шибко.

– Регина врачам не доверяла? Она не упоминала, что на домашних зверюшках лекарства проверяет?

– На зверюшках? – озадаченно спросила Алла. – А, которые попугайчики ее… Дохли они у нее постоянно, не приживались. Нет, не говорила, а кто ж такое делает? Зачем?

Капитан Блистанов открыл дом и позвал всех внутрь – ищите, берите из вещей то, что нужно для похорон. Катя подумала: все же Полосатик неопытен, а Гектор вообще не полицейский – возможно, они совершают сейчас крупную ошибку, пуская потенциальных подозреваемых в дом жертвы. Все равно ведь не уследишь за ними: если кто-то из сестер убийца, то ей представилась отличная возможность что-то забрать, спрятать – какую-то улику, которую они до сих пор не нашли во время обыска и осмотра. И повод оставить в доме свои следы ДНК – и после уже ни в одном суде не докажешь, когда именно подозреваемый наследил ДНК – до убийства или после. Однако промах уже совершен – раньше ей надо было возражать против допуска в дом сестер и Захара Резинова.

Он, кстати, молча бродил по первому этажу дома, внимательно, придирчиво разглядывая мебель, телевизор, кухонную технику, посуду, безделушки и вазы на каминной полке. Внизу остался и Гектор – он был поглощен перепиской в своем мобильном. Шепнул Кате:

– По поводу досье. Кажется, сладится дело. Канал мне нашли. Я сейчас подробно все узнаю насчет условий доступа.

Вера Резинова перед тем, как подняться наверх за вещами Регины Гришиной, хранившимися в ее гардеробной и спальне, тоже задержалась внизу.

– А где фотографии? – спросила она. – У Регины же было их несметное количество. И портрета нет.

– А когда вы видели фотографии в последний раз? – Гектор оторвался от мессенджера.

– Давно. Я же вам объяснила. Но я их с детства помню в особняке на Арбате. Великая хранила их прямо как свое сокровище. Я девчонкой заявила ей, что они противные… страшные – не все, но некоторые. Что я их боюсь. А старуха мне ответила – деточка, бояться надо не образов, а людей. На всю жизнь я запомнила. Великая мудрая была баба.

– Вам нравился портрет племянника с птицей? – спросила Катя, вспомнив слова Гектора о вороне в сарае с кроликами.

– Нет. Голый сфотографировался, бесстыдник, причиндал свой напоказ выставил. У них все было с вывертом. Не как у нормальных. – Вера Резинова пересекла холл и поднялась на второй этаж.

Катя последовала за ней. Она долго наблюдала, как сестры Алла и Вера притворялись, будто выбирают вещи для покойной. На самом деле они буквально шарили по углам в гардеробной и спальне, тихо, зло огрызаясь друг на друга. Они делали все убийственно медленно, потому что явно пытались все хорошенько рассмотреть, оценить: шубы Регины Гришиной, ее кашемировые пальто, ее брючные костюмы, вечерние платья, обувь, ее дорогое белье.

Алла вытащила из ящика шелковые трусы.

– Положи на место, – тоном тюремной надзирательницы приказала ей Вера.

– Щассс, положила! Они тебе, корове, все равно не налезут. Вон как тебя вширь разносит, квашню. – Тощая Алла обернулась к младшей сестре-кубышке.

– Мы для похорон вещи выбираем. А ты уже себе захапать собралась?

– Ты мной не командуй. Здесь тебе не тюрьма питерская, – холодно парировала Алла. – Что хочу, то и смотрю. Тебя не спросила. У нас по наследству, если нет завещания, равные доли.

– Я к тому, что наследство все равно только через полгода оформится. А насчет завещания Регина нас за нос водила. И потом все только через суд будет, мы же дальние родственники. – Вера, оглянувшись на Катю, стоящую на пороге гардеробной, сбавила тон.

– Через суд так через суд, стану с тобой судиться. А полиции недосуг полгода дом охранять. Беспризорным бросят, все воры сразу вынесут-растащат. – Алла щупала тонкий кашемир свитеров и пальто Регины Гришиной. – Транжира… сколько денег она вбухала… Все наряжалась, все молодилась перед сынком Данилкой.

По ее многозначительному ядовитому тону Катя поняла, что отношения матери и сына не ускользнули от пристального внимания ностальгирующей по прошлому сестры Аллы.

Она развернулась и мимо Кати тенью проскользнула в спальню Регины. Начала открывать ящики комода.

– Это… мне нужно… косынку я ищу. Без косынки, платка нельзя. Одну – челюсть покойнице подвязать, другую голову покрыть. Штоб по канону все, по-христиански. – Она оглянулась на Катю, последовавшую за ней. Достала из ящика шкатулку с люксовой бижутерией Регины Гришиной, проверила содержимое.

А затем подошла к узкому гардеробу в нише, где на полках хранились сумки.

– Насчет серой хвасталась мне, когда вещи старые отдавала. – Алла указала Кате на сумку «Эрме». – На кресле сумка тогда лежала. Сказала – полмашины стоит такая. Гордилась богатством передо мной, а за пять минут до этого рыдала, в платок сморкалась, сына оплакивала.

– Нам сказали, что гардероб в спальне Регина всегда держала запертым на ключ. – Катя подошла ближе. – А при вас она его отпирала?

– Да… то есть на ключ она потом закрыла от меня. Но он сначала отперт был, щелка…

– Там было что-то, кроме дорогих сумок?

– Сумки, как сейчас. А здесь, на полке средней… Я сначала решила, что парик. Потом пригляделась… мерзость какая-то…

– Как понять мерзость? – спросила Катя. – Как оно выглядело?

– Да не поняла я. Жуть… то ли кожа сморщенная… содранная… То ли вообще не знаю что. Прямо личина бесовская. Я не успела толком рассмотреть. Регина подскочила, захлопнула дверь, заперла на ключ и в карман брюк его себе положила.

Кузина Алла умолкла, словно вспоминая.

– Взгляд у нее такой стал… недобрый, глаза остекленели, кровью прямо налились, как у припадочной. Смотрела она вроде на меня, а словно сквозь. Я испугалась, что у нее с сердцем плохо. Усадить ее на кровать пыталась, таблетки нашла здесь на тумбочке у кровати. Она меня отпихнула. Потом вроде опомнилась. Сказала: «Я-то в норме. А вот ты как себя чувствуешь?»

– А как вы себя чувствовали в тот момент, когда она… на вас так странно глядела? – Катя, сама не зная почему, задала кузине Алле такой вопрос – он будто сам слетел с ее уст.

– Прекрасно я себя чувствовала. Я вообще на здоровье не жалуюсь.

Глава 29. Досье

Родня Регины Гришиной закончила притворную возню с «вещами для похорон», когда на Полосатово уже опустились сумерки. Резиновы уехали на машине домой, кузина Алла побрела на автобусную остановку.

– Через два часа скрины документов сбросят, – объявил Гектор самым нейтральным и скромным тоном, демонстрируя навороченный мобильный. – Досье на Мегаланию Коралли. Первая часть. Канал ждет подтверждения моей транзакции. У нас есть время для вкусного и плотного ужина.

Катя и капитан Блистанов воззрились на него с немым восхищением. «Ну, кто бы смог еще так? – читалось во взгляде Полосатика-Блистанова – И откуда достал! Из какого архива!»

– Продали на удивление легко, жадность, как всегда, правит бал в моей бывшей конторе, – усмехнулся Гектор. – Правда, нам крупно повезло – грифы «совсекретно» с досье сняты, оставлены «для служебного пользования». И само досье переведено в архивный раздел так называемых апокрифов спецхрана. Это означает, что покоится оно в сейфах вместе с папками о встречах экипажей самолетов и подводных лодок с НЛО и показаниями «похищенных инопланетянами». Однако в «апокрифах», кроме разной дури, собраны и весьма любопытные документы. Надеюсь, досье на нашу Мегаланию Коралли такого сорта. Интуиция мне подсказывает. Пока ждем, нам надо найти тихое уютное место на природе, где кормят хорошо прожаренным стейком, слышал я – на реке Липке есть такое.

Блистанов подтвердил – загородный ресторан-клуб «Рыбацкая сеть». Можно сесть в шатре на берегу с официантами, а можно забрать уже готовое замаринованное мясо, шампуры и двинуть на приватные «поляны» с мангалами у реки, самим приготовить. Выбрали второй вариант, доехали в сгущающихся сумерках до загородного клуба. Накупили стейков, початков кукурузы, овощей, минеральной воды, зеленого чая в бутылках. Не забыли уголь и жидкость для растопки. Катя настояла – раз Гектор вложил такие бешеные деньги в покупку досье, то «поляну» накрывают они с Блистановым в складчину. Гектор от себя к столу купил бутылку дорогого красного вина.

Все забрали, доехали до самого дальнего клубного пристанища на живописном берегу Липки и сели пировать в ожидании досье. Гектор рвался сам все приготовить и пожарить! Хлопотал у мангала, сбросив пиджак, сняв галстук, засучив рукава. Готовил (по крайней мере, мясо жарил на углях) он очень ловко и быстро. Полосатик-Блистанов помогал как умел и то и дело все пробовал, обжигался.

– И опять мы как бомжи бездомные! – восхищался он. – Костерок у реки, шашлычки, кукурузка на углях. Сидим на бревнышках, сейчас еще вина напьемся! Нет, все же в полицейской работе есть свои фишки. Ну, где еще так? А скажем потом – ну-у-у, мы досье такое доставали! Я с новой своей полицейской должностью хоть на свежем воздухе стал бывать, а то парился сутками за компом.

Катя, накрыв на бревне трапезу с одноразовой посудой, наблюдала, как Гектор орудует у мангала, откупоривает бутылку вина. «Другие парни покупают цветы, безделушки, а он приобрел и подарил мне возможность прикоснуться к архивной тайне, загадке… Кому сказать, не поверят… Все же мы с ним иные… мы с Геком…»

Она впервые поймала себя на мысли, что думает о Гекторе… и о себе как о едином целом.

Ели, пили, любовались луной над речкой Липкой. Катя спрашивала: «Гек, а в Тибете, в Гималаях, луна такая же, как здесь? Или красивее?» Гектор выпил красного вина, расстегнул ворот голубой в полоску рубашки. При Полосатике-Блистанове он не стал принимать таблетки и перебинтовываться. Он смотрел на Катю, не отрываясь, он откровенно любовался ею.

Файлы досье оповестили о себе сигналами в мобильном. Гектор сразу достал из армейского баула свой ноутбук, закачал файлы в него, и они сели читать у костра то, что хранили на женщину-факира «анналы НКВД – КГБ».

Справка. Секретно. Строго для служебного пользования. Снятие копий воспрещается. Зарегистрирована под входящим номером… Архивный код…

В справке указывались краткие сведения о том, что Марфа Мефодьевна Кораллова родилась в Выборге в семье священнослужителя, архиерея, и была четвертым ребенком в семье, училась в знаменитой женской гимназии Царского Села, куда семья ее переехала в 1907 году. В 1914-м она бросила гимназию, ушла из дома и поступила танцовщицей в кордебалет. Выступала в знаменитом кафешантане «Вилла Роде» в Петербурге. Там познакомилась с иллюзионистом Гансом Шраббе из Ревеля и блистала в его цирковом номере на «Вилле Роде» в образе черного Пьеро – танцовщицы и ассистентки для фокусов. Кораллова – черный Пьеро привлекла внимание юного великого князя Дмитрия Павловича и вступила с ним в интимную связь, чем спровоцировала дуэль между Гансом Шраббе, своим нареченным женихом, и адъютантом князя, которому самому в силу принадлежности к царской фамилии драться на дуэли запрещалось. Во время дуэли, на которой тайно присутствовала Мария Кораллова, произошел странный инцидент – адъютант, отменный стрелок, целившийся в фокусника, каким-то непостижимым образом убил своего собственного секунданта, стоявшего почти рядом с ним. Инцидент произошел на глазах всех присутствовавших на дуэли. И они в один голос твердили, что адъютант стрелял в противника, а пуля каким-то невообразимым образом вдруг не просто отклонилась в сторону, но поменяла направление полета. Уже это происшествие привлекло к Марии Коралловой пристальное внимание жандармского управления. Однако вскоре произошла революция, и следующий раз Кораллова попала в поле зрения уже ВЧК и ОГПУ в середине двадцатых годов, когда органы пытались вербовать ее мужа Ганса Шраббе, оказавшегося дальним родственником известного немецкого циркового антрепренера Пауля Буша. Для стажировки в немецком цирке и закупки реквизита для фокусов по направлению комиссара Луначарского Ганс Шраббе и Мария Кораллова выехали из Советской России в 1926-м и три года провели за границей – в Гамбурге, Париже и Берлине. Брак их распался, Шраббе остался в Германии, где и умер в фашистском концлагере в 1939-м. Мария Кораллова в Берлине в 1927-м была принята ассистенткой в номер известной женщины-факира англичанки Аделаиды Херманн, гастролировала с ней по Германии и совершенствовалась в мастерстве иллюзиониста. Вернулась в СССР она в 1929-м и до 1954-го выступала на арене цирка уже под псевдонимом Мегалания Коралли. С 1954-го она выступала редко, практически никогда в Москве и Ленинграде, а только на гастролях на юге России – в Сочи, Гагре и Крыму, где отдыхало высшее партийное руководство тогдашнего СССР.

Они читали справку очень внимательно – что-то о Мегалании им было уже известно, что-то они узнали о ней впервые. Следующий файл представлял собой шифровку 1951 года с визой Всеволода Меркулова – выдержку из оперативного донесения, где значилось: «Проведенной уполномоченным органом проверкой не выявлены следы какой-либо законспирированной или открытой деятельности политического или религиозного направления на территории СССР или за рубежом, относящей себя к так называемым Четвертым. Выявленные факты представляют собой глубоко индивидуалистические проявления взглядов, личного мировоззрения и природных способностей отдельно взятых лиц, без склонности к обобщению или объединению».

Кате потребовалось прочесть абракадабру спецслужб дважды, чтобы вникнуть в суть – Гектор объяснил: итак, и здесь некие «Четвертые», пока что неизвестно, кто и что, но МГБ в пятидесятых искало их следы, сначала подозревая, будто это некая тайная организация, но фактов, подтверждающих подобное, не нашли тогда даже с помощью внешней и внутренней агентуры.

Третий файл – агентурный рапорт негласного сотрудника, внедренного в цирковую среду под кличкой Лилипут. На нем стояла виза генерала Богдана Кобулова, первого заместителя Берии, гласившая: «Принято к сведению, приобщить к делу». Цирковой стукач докладывал, что женщиной-факиром Мегаланией Коралли на личные средства якобы для циркового номера приобретены части тел мертвых, списанных с баланса цирка животных – две львиные лапы с когтями, львиная челюсть и два обезьяньих скальпа, снятых с трупов цирковых павианов – с сохранением части морды. Все это Мегалания Коралли отослала таксидермисту, обслуживавшему как цирки, так и столичные музеи естественных наук и зоологии. Однако впоследствии ни один из этих странных предметов, прошедших обработку таксидермиста, в цирковых номерах на публике она не использовала.

Катя ощутила тот самый противный холодок внутри. А это еще что такое? Обезьяньи скальпы, львиные когти… И зачем об этом хотел знать всесильный первый зам Берии генерал Кобулов в то время?

Четвертый файл содержал рапорт, оформленный в виде «официальной служебной записки» с датой 20 февраля 1953 года. Рапорт составил некий майор госбезопаности Дербенев на имя полковника Рафаэля Саркисова. Гектор пояснил, что Саркисов служил начальником личной охраны Берии в тот момент. И рапорты с его подачи ложились на стол самого Лаврентия.

«…Всего было пять испытаний в течение января – февраля на территории спецтира и в лесном массиве. Присутствовали три офицера личной охраны, отличники в стрельбе, из офицерского отряда, обслуживавшего Ялтинскую конференцию. Приезжал Егор Сугробов (Гектор сразу пояснил, что это был начальник госдачи Берии, его доверенный человек). Три последних испытания в стрельбе прошли в присутствии Литератора…»

– Прозвище генерала Всеволода Меркулова в конторе, – сказал Гектор, он был серьезен и заинтригован, судя по его виду. – Самый необычный чекист того времени. Дворянин, блестяще образован, личный друг и правая рука Берии с двадцатых годов, у него мать была грузинской княжной из Тифлиса. Он приятельствовал с киношниками, дружил с Дунаевским, сам пьески сочинял. Отсюда и прозвище его в конторе. Графоманы-чекисты – моя пррре-е-лесссть, я к ним отношусь с трепетным любопытством. – Он состроил гримасу. – Меркулов долгое время непосредственно контору возглавлял, однако в начале пятидесятых его бросили на зарубежную недвижимость, что досталась после войны. Он как бы ушел в тень и не светился на Лубянке, в 1953-м занимал должность министра госконтроля. Но это рокировка такая. Он по-прежнему руководил секретными операциями. Как серый кардинал и доверенное лицо Берии. Чего нельзя официально – сделают тайком.

Катя слушала и снова изумлялась – какой же он… Гек… сколько всего знает…

«…Коралли на своей машине привозил всегда Егор Сугробов, – повествовал далее в своей официальной записке майор МГБ. – Они все за глаза называли ее Ящерица. Но при разговоре именовали Мария. Я сначала не узнал в ней знаменитую женщину-факира из цирка Мегаланию, которую видел мальчишкой еще до войны. В памяти осталась восточная фокусница в шальварах… типа одалиски. А когда я ее увидел в тире в лесу, ей было уже лет за пятьдесят. Жгучая брюнетка, южный тип, и губы она всегда красила яркой помадой, даже в наш спецлес. Она одевалась в дорогую каракулевую шубу и войлочные боты, в меха куталась, когда они все вместе ходили смотреть следы от пуль на стволах…»

И опять Катю пробрал холодок, словно ледышкой провели по спине. Ящерица… Мегалания – ископаемое чудовище доисторических времен. Великий Мясник… Она вспомнила, как они с Гектором нашли в гардеробе Регины фрагмент сброшенной шкурки «ящерицы обыкновенной». Что же еще хранила Регина в своем шкафу под замком? Что увидела там ее двоюродная сестра? Что напугало ее, вселив отвращение?

«Во время четырех испытаний в тире и в лесу – а все происходило на моих глазах – стрелявшие офицеры целились в мишени на разном удалении. Каждый делал по три выстрела. Иногда это была прицельная стрельба, иногда навскидку, как в боевых условиях. Ящерица стояла непосредственно у них за спиной, иногда просто сидела в машине. Причем мне (за рулем-то был я) Егор Сугробов, а иногда и сам Литератор приказывал то подъехать ближе, то удалиться на приличное расстояние, но так, чтобы мы видели стрелявших в лесу. Практически мало кто попал в цель за все четыре испытания, хотя стрелки очень старались. Много ушло вообще в «молоко» – следов пуль так и не нашли на стволах деревьев. В пятнадцати случаях за все эти дни следы от пуль обнаружили на стволах, причем траектория была очень странной при прямой прицельной стрельбе по мишени. Они все – Литератор, Егор Сугробов – обсуждали, спорили. Разговаривали с офицерами – те клялись, что стреляли как надо, как обычно в тире. Однако траектория выстрела свидетельствовала, что пули отклонились на значительное расстояние, иногда практически под прямым углом. Один след от выстрела вообще нашли на стволе дерева за спиной стрелявшего офицера, пуля как бы вернулась обратно по восходящей траектории. След от выстрела обнаружили на стволе довольно высоко. Они все разговаривали с Ящерицей. О чем, я не слышал. Лишь однажды до меня донеслось – Егор Сугробов воскликнул взволнованно: «Как вы это делаете?! Как вам это удается?»

Катя вспомнила слова Гектора о ловцах пуль, об Аделаиде Херманн – великом ловце. О том, что она сама о ней читала на английском. Как вам это удается? Неужели Мегалания Коралли превзошла свою наставницу? Учитывая события дуэли между ее женихом и адъютантом великого князя, получается, что – да… А в чем же еще она ее превзошла?

«На пятом испытании произошел тот самый инцидент. Мы приехали в лес. Все три офицера достали табельные пистолеты. Я сидел за рулем, Ящерица и Егор Сугробов на заднем сиденье. К машине подошел Литератор – он приехал один, даже без охраны и личного шофера, сам вел машину. Он наклонился и спросил Ящерицу через окно: «Дальность расстояния имеет значение?» Она глянула на него так… странно, словно с усмешкой. И отрицательно покачала головой. И Сугробов приказал мне трогаться с места. Мы заехали по зимнику в лес. Офицеров мы не видели, но слышали выстрелы. Было очень тихо в лесу. Только каркали вороны на елках. Егор Сугробов приказал мне смотреть вперед, не оборачиваться. А на зеркало заднего вида он повесил свою фуражку. Я не знаю, сколько мы сидели. Не очень долго. Затем он приказал мне ехать назад к месту стрельбы. Я на Ящерицу не глядел. Она на заднем сиденье хрипела, словно ей воздуха не хватало. Потом затихла. На поляне, где стреляли, все суетились, когда мы туда приехали. Один из офицеров лежал навзничь на снегу. У него из носа хлестала кровь. Мы подбежали – все, кроме Ящерицы, она так и осталась в машине. С офицером было что-то плохо, ему все щупали пульс. Затем подняли, погрузили в машину и увезли. Я потом слышал, что он лежал в госпитале. У него случился удар. А он ведь был молодой парень, капитан, лет ему тридцать всего».

«Они все топтались на поляне, восклицали, что-то взволнованно обсуждали. Ящерица из машины не выходила. Я курил в стороне на воздухе, мне самому что-то было не по себе. А они все так странно смотрели в сторону машины, где она пряталась. Я почувствовал – что-то резко изменилось. Они словно боялись ее… Литератор сам подошел, кивнул мне – давай за руль. Он сел на заднее сиденье рядом с ней. Я снял фуражку с зеркала и увидел их обоих. Литератор был взволнован до крайности, но не испуган. А она… Ящерица… Коралли откинулась на спинку сиденья, глаза закрыла, сама белая как полотно. У нее тоже шла кровь, она прокусила себе губу. Литератор приказал мне возвращаться в Москву. Сказал, что лично отвезет Коралли в цирк. Она вечером должна была еще выступать с номером перед публикой. На обратном пути они сначала молчали. Затем Литератор произнес:

– То, что вы делаете, есть некий природный и человеческий феномен. Признаюсь, я до конца уверился в ваших способностях только сейчас, после жестокого опыта, который был необходим ради нашего общего дела. Вы согласны нам помогать, Мария?

– Лично вам, Всеволод, да. Но при одном условии. Что и вы скажете мне правду.

– Я готов. – Литератор смотрел на нее.

– От кого вы обо мне узнали впервые? Только не говорите опять, что вы ходили в цирк на мое представление.

– Но я правда ходил. И до войны – после премьеры фильма «Цирк». И в сорок девятом. А узнал я о вас и об Аделаиде от Вальтера Штеннеса. Мы встречались за границей с ним. На Дальнем Востоке. Он ведь не Четвертый? Он умолял вашу подругу о помощи в одном важном деле. Она ему отказала. А могла бы спасти весь мир. Четвертые всегда идут дальше вопреки судьбе – так Штеннес говорил мне о вас, о ней. Но она не отважилась встретить судьбу, когда та звала ее. А вы? Вы пойдете навстречу своей судьбе, Мария?

Она окинула его взглядом, словно оценивала.

– Оставьте пафос литературе, Всеволод. Я слышала о вашей пьесе в Малом театре. Вас не посещала мысль, что вы загубили свою судьбу, связавшись с тем, что вас сейчас окружает? Были бы писателем, драматургом, выходили бы на поклоны публики. Наслаждались бы известностью, любили красивых актрис. Или участь всесильного тайного министра, вынужденного скрываться под псевдонимом, слаще?

– Но вы тоже скрываетесь под псевдонимом. А самую красивую актрису… редкую… феноменальную женщину я встретил в шестнадцатом, когда из университета записался добровольцем в пехотный полк. Перед отправкой на фронт я, юный прапорщик, провел ночь на «Вилле Роде», в кафешантане с офицерами полка. Вы танцевали на эстраде в костюме черного Пьеро – то ли девушка, то ли мальчик с накрашенным личиком… И фокусник показывал свои глупые трюки – доставал розу из цилиндра. Это был ваш жених».

«Оба этих немолодых пятидесятилетних человека, – писал далее майор МГБ в своей официальной записке, – дальше всю дорогу до цирка молчали. Но я понял, что их связывали некие отношения еще до испытаний в лесу. И что их встреча вообще была неслучайна, как говорится, вместе их свела сама судьба».

– Майор – секретный информатор полковника Рафаэля Саркисова – докладывал ему о происходящем. Начальник личной охраны Берии сам хотел быть в курсе, используя доверенного агента. А Вальтер Штеннес – герой Первой мировой, затем известный штурмовик, фашист, который впоследствии кардинально пересмотрел свои взгляды, – пояснил Гектор задумчиво. – Уже в двадцатых он выступал против Гитлера, а затем покинул Германию. Он хотел физического устранения фюрера. Искал способы, как с ним покончить. Ради этой цели он пошел на контакт с НКВД и делился секретной информацией. То, что Всеволод Меркулов – Литератор с ним встречался на Дальнем Востоке, показательно: Штеннес служил военным советником Чан Кай Ши, участвовал в китайско-японской войне и даже посещал Тибет. Но здесь есть еще кое-что.

Он открыл последний файл первой части досье. Скрин ксерокопии текста, написанного от руки с исправлениями и помарками. Без даты, без «шапки», без подписи. Почерк энергичный, рваный.

«То, что я лично наблюдал вместе с нашей группой, свидетельствует о неоспоримых фактах воздействия уникального человеческого феномена на физические процессы. Я сам учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, поэтому обладаю достаточной суммой знаний, чтобы феномен оценить. Дело уже не в гипнотических способностях, хотя и они налицо в мощном своем проявлении. Как это демонстрируют ее цирковые номера. Дело в способности как-то воздействовать на сам физический процесс – в случаях с изменением траектории полета пуль. Когда воздействию подвергается не психика, разум, а сама материя – в нашем случае сопротивляемость среды, давление, скорость, направление полета пули. Если все это делается в отношении стрельбы, то это возможно и с другими физическими, а также с биологическими процессами, происходящими во внешней среде. И в человеческом организме. Воздействие на давление крови в сосудах, на сам кровоток, на частоту сердечного ритма и сокращений сердечной мышцы и тому подобное. Произведенный в лесу во время стрельб опыт блестящее тому доказательство. А там ведь она имела дело с молодым здоровым организмом. Возможно, в следующий раз, когда она будет иметь дело с организмом немолодым, подорванным болезнями, нездоровым ночным образом жизни, употреблением алкоголя, курением и старческой невралгией, результат окажется именно таким, как мы и желаем».

Они все молчали, прочтя отрывок-скрин.

– Фрагмент уже неофициальной записки, личного письма, – прокомментировал Гектор. – Я думаю, писал сам Литератор – Всеволод Меркулов своему патрону Берии. Он его убеждал в некоем важном для них обоих вопросе.

На его мобильный пришло сообщение.

– Есть и вторая часть досье. – Он читал имейл. – Цена в два раза выше. Продавец требует время на проверку моей транзакции до полуночи, если я соглашаюсь. А я… уже подтверждаю.

– Гек, грабеж, – предупредила Катя. Отношение ее ко всему, что они узнали, было сложным, двойственным.

– Но мы же должны иметь представление, чем все тогда, в 53-м, закончилось. Чтобы нам двигаться дальше в нашем расследовании убийства, мы не может прочесть лишь половину досье. Катя, вы же хотите, жаждете узнать все!

– Да. Но… продажный контакт нагло выкачивает из вас деньги.

– Не обеднею. Еще по Староказарменску помните, кто я – нормальный алчный корпоративный денежный вышибала на службе конторы, 66-го отдела.

– Это все в прошлом.

– Да, – Гектор кивнул. – А в настоящем – мы покупаем вторую часть досье. Иначе как я вслепую и дальше вам, Катя, смогу результативно помогать?

– «Мы принимаем бой!» – кричали они», – процитировал Полосатик-Блистанов, захлебывающийся от любопытства и восторга. – Гектор Игоревич, только до полуночи еще много времени. Мы что, теперь так и разъедемся по домам?! Да как это возможно нам сейчас расстаться после всего, что мы узнали и узнаем еще?