Все шло отлично, пока из нотариальной конторы не поступило неожиданное известие. Есть еще один претендент на наследство Корца. Его разыскивают, но пока не находят.
Ниночка была шокирована тем, что обнаружились другие наследники. Но настоящее потрясение ожидало ее на оглашении. Все состояние Генрих Корц поделил между двумя своими дочерьми – Ниной Генриховной Корц и Агатой Генриховной Вечер.
Нина была оскорблена. Не тем, что у нее есть сестра, о которой она ничего не знала, и даже не тем, что отец изменял матери, обманывая и жену, и ее, Ниночку. Она пришла в бешенство, узнав, что отец не просто поделил добро между дочерьми, а именно незаконнорожденной завещал самое ценное – коллекцию драгоценных камней, которую собирал всю жизнь. А ведь у Ниночки имелись на нее виды. Была даже готова купчая на приобретение некой недвижимости на берегу теплого южного моря. Вмиг Ниночка возненавидела всех: отца, его любовницу и сводную сестру.
Но Ниночка была не из тех, кто делает что-то сгоряча. У нее созрел новый проект.
Сначала надо было узнать о сестре как можно больше. И тут пригодился Борис Жовнер. Выяснив максимально быстро все, что возможно, Нина поняла, что брошенный муж Агаты может быть полезен. Она объявила, что должна лететь в Израиль, якобы для того, чтобы выполнить просьбу отца: помолиться у Стены Плача. На самом деле поехала в город, где жила сводная сестра. Все было даже лучше, чем предполагалось. Олег оказался законченным наркошей, страстно желающим одного – найти жену и наказать.
Ниночка решила использовать бесноватого наркомана, чтобы убрать сестру и ее мать со своей дороги. Олег показал фотографии. Теперь Нина знала сестру в лицо. Однако главное оставалось тайной. Олег хотел добиться информации о том, где скрывается Агата, от Маруси. Нина отговорила его, обещав несчастному обманутому мужу помощь. Она начала искать сама, приказав легко попавшему под ее влияние Олегу ждать сигнала. Время шло. И тут Ниночке невероятно повезло. Она зашла в офис мужа, чтобы забрать для него документы. В коридоре с пылесосом в руках стояла ее сестра. Оказалось, она все время была рядом. Мыла полы в офисе Марка. Ниночка решила, что это знак!
Оставалось выполнить главное. Олег согласился сразу и на все. Но он был не так прост, как Нине казалось, и быстро догадался, что его используют. Кроме того, он с самого начала не собирался никого убивать. Напугать до смерти – да, убить – нет. Он страстно желал наказать – унизить, растоптать, подчинить своей воле. Это стало его навязчивой идеей. Но от него ждали совсем другого. Олег решил вести собственную игру.
Заполучив Агату на дачу, Нина решила, что все будет очень просто. Но тут нарисовался Марк и помешал Олегу выстрелить. Нужен был другой план. И Ниночка его придумала. Она решила убить двух зайцев, заставив Марусю помчаться в Питер. Гениальная мысль была послать ей брошь. Эффект получился именно тот, что и предполагался. Потрясенная Маруся поспешила приехать.
Вторая попытка состоялась, когда женщины возвращались из театра. Эта попытка провалилась из-за упавшего некстати мешка с цементом.
Разгром квартиры был не просто актом устрашения. Нине нужно было в тайне от Олега забрать брошку. Ни единая ниточка не должна была вести к ней, а это брошь – вещь известная. Ниночка не раз надевала ее и была уверена, что украшение всегда принадлежало семье – то есть ей. О том, что в свое время Генрих подарил брошь некой Марии, а потом, видимо, забрал ее, она узнала случайно. Коробочка стала плохо закрываться. Ниночка решила посмотреть почему, подняла подушечку, к которой крепилась брошь, и нашла карточку со словами «любимой Марии Вечер от преданного Генриха». Нина сразу поняла, кто такая эта Мария, и план, как выманить вторую жертву из дома, был готов.
Все это время Олег продолжал выяснять, что Нине нужно на самом деле. И понемногу выяснил. Подслушал несколько разговоров, которые Нина вела без опаски, думая, что под кайфом он ничего не соображает. Однажды он сумел залезть в ее сумочку и заглянуть в паспорт. Генриховна – все-таки редкое отчество. Кое о чем Олег элементарно догадался и решил шантажировать сообщницу. Все могло бы получиться, но в наркотическом дурмане он слишком поспешил угрожать Ниночке разоблачением, этим подписав себе приговор.
Но сначала Нина срежиссировала последний акт.
Запись для Агаты они сделали вместе. Потом Ниночка дождалась, когда после секса с ней Олег уснет, сделала ему укол, зная, что доза смертельна, забрала его телефон и уехала домой. Надо было позаботиться об алиби. Она заварила Марку чай, добавив снотворного. Когда муж уснул, послала сообщение сестре и отправилась на дачу. Оставалось совсем немного. Олег, как и ожидалось, был мертв. Ниночка перетащила труп в погреб и стала ждать.
Замысел был прост. Агата убивает мужа, а потом и себя тем же способом, вколов лошадиную дозу наркотика.
Ниночка не догадывалась, что уже несколько дней за ней следили. И не только полицейские. Обиженный Борис ехал за ней от дома, став невольным свидетелем преступления, о чем успел сообщить Марку.
Все случилось, как она хотела. Агата примчалась на дачу и с ходу полезла в погреб. Ниночка вовсе не собиралась устраивать разборки, заводить с жертвой предсмертную беседу, излагать причины своего поступка и тому подобное. Такое бывает лишь в кино. Она хотела просто убить Агату, чтобы самой жить долго и счастливо.
Лёнчик и Соня
Рыков со свойственной профессиональным полицейским вниманием к деталям последовательно излагал факты, не забывая следить за реакцией слушателей. Когда Соне стало плохо, он отреагировал молниеносно, подхватив ее на руки. Придя в себя, она отказалась лежать в спальне, уверив, что хуже уже не будет. Рыков понимал, что сегодня Соня потеряла мужа второй раз, и дал себе слово, что больше эта женщина страдать не будет. Никогда.
Агата реагировала сдержаннее. По крайней мере, внешне. Услышав то, о чем она не могла даже догадываться, Агата только сжала руки так, что побелели костяшки. Марк взял эти сцепленные намертво пальцы и больше не отпускал.
Рыков видел, что все сейчас испытывают жуткий шок, но то, что они собрались вместе, помогает переживать не так остро, по крайней мере, без истерик. А это уже неплохо. Подполковник не любил истерик, особенно женских, хотя видел их на своем веку немало. Он и сам нервничал больше обычного. Несколько дней тому назад, бреясь перед зеркалом, он честно признался отражению, что считает их своей семьей. Соню и Игорька он просто заберет себе и все. Марка вместе с Агатой – тоже. Ну, в смысле, под свое крыло. Он ощущал, что все эти люди – его прайд, и он, Рыков, его охраняет.
Закончив печальную повесть, Леонид встал и зажег свет, потому что уже некоторое время они, не замечая того, сидели в темноте. Яркие лампы сделали все праздничным и веселым: накрытый стол, елку, засунутую по причине прихода большого количества народа в угол, огромное блюдо с фруктами на подоконнике. Только лица людей смотрелись среди разноцветия диссонансом. Лёнчик оглядел угрюмые физиономии членов своего прайда и заявил, что пора испить кофею и начать приходить в нормальное состояние.
Соня взглянула горестно, но все же встала и направилась к плите. Марк с тревогой посмотрел на Агату, которая по-прежнему сидела со сцепленными руками, глядя в пол. Он осторожно провел по смоляным прядям рассыпавшихся волос, успокаивая ее. Неожиданно Агата встала и, ни на кого не глядя, сказала, что поедет домой. Стало понятно, что уговаривать ее бессмысленно.
В передней Лёнчик отдал Марку ключи от своей квартиры, сказав, что останется здесь. Марк благодарно кивнул. Соня стояла рядом с Агатой, подавая то шапку, то шарф, то сумку, а потом припала к ней и заплакала. Лёнчик, который все время был начеку, быстро увел ее, обняв за плечи.
Марк надеялся, что уговорит Агату поехать с ним, но она покачала головой.
– Извини, но мне нужно побыть одной и все обдумать.
Она прошлась по комнате, посидела на диване, постояла у окна. В квартире было чисто и непривычно пусто. Пока она жила у Сони, Алла Петровна организовала уборку. Прошлой ночью Агата была в таком состоянии, что не заметила исчезновения разгрома, а сегодня даже не сказала Марку «спасибо». Возможно уже и на скажет. Как поет Андреа Бочелли – Time to say good bay. Вот и ей пришло время сказать «прощай».
Закрыв дверь за Марком и Агатой, Рыков отвел Соню на кухню и приткнул на угловой диванчик. Пусть посидит, подышит. Сам стал варить кофе. Он действительно чувствовал, что проголодался. Наверное, умаялся в роли птицы-говоруна. Соня подошла неслышно и прислонилась к широченной спине.
– Спасибо тебе.
– Вельми понеже, – сипло ответствовал Лёнчик и повернулся. Соня была так близко, что он моментально вспотел. Руки сами потянулись обнять и стиснуть, но тут угрожающе зашипел кофе. Они оба дернулись и схватили турку так, что половина выплеснулась на плиту.
– Блллл…
– Что ты сказал?
– Ничего вообще. У меня в зобу дыхание сперло от твоей близости. Прямо потерялся весь.
Соня разлила по чашкам остатки кофе и только тогда ответила:
– Врешь ведь.
Лёнчик развернул ее к себе и сказал, глядя точно в лоб:
– Я все понимаю, но не хочу терять время, если я в твоей жизни лишний. Поэтому скажи прямо сейчас – да или нет?
– Ничего себе напор… – пробормотала Соня.
– Не увиливай. Да или нет?
Соня встала на цыпочки и обняла за шею.
– Такой ответ подходит?
– Еще как…
И тут они одновременно вскрикнули:
– Игорь!!!
На этот раз он спал на журнальном столике. Видимо, Бэтмен залетел туда отдохнуть. Лёнчик раздел и уложил его, заботливо укрыв одеялом.
– Я буду хорошим отцом. И хорошим мужем.
Глубокой ночью, поглаживая Соню по спине, он сказал твердо и безапелляционно:
– Завтра заберу вас к себе.
Соня проснулась от того, что ей было невыносимо жарко. Она дрыгнула ногой, пытаясь скинуть одеяло, и обнаружила, что никакого одеяла нет, а есть большой горячий живот, на котором она спит, и большая горячая рука, которая прижимает ее сверху.
– Ты чего лягаешься? – просипел голос в районе ее макушки.
Соня задрала голову и в дополнение к животу обнаружила еще волосатую грудь и щетинистый подбородок с ямочкой. На Лёнчике одеяла тоже не было – в чем она убедилась, скосив глаза в сторону и вниз – и вся ничем не прикрытая красота находилась прямо перед ней. К тому же вид она имела довольно воинствующий. Соня решила немного отодвинуться, но обладатель всего представшего перед ее очами богатства совершил маневр прямо противоположный и оказался над ней, прижав так, что улизнуть не представлялось возможным.
Отдышавшись после сеанса любви, Соня вдруг спохватилась, что сегодня рабочий день, а на часах девять, значит, они оба благополучно опоздали.
– Обижаешь, любимая. Я уже тебя вызвал на сегодня для дачи показаний.
– Да ну? А для себя какой отмаз изобрел?
– Работаю в архиве.
– Диссертацию пишешь?
– Напрасно смеешься, моя прелесть. Архив МВД, между прочим, место, где знают все обо всех.
Соня вздохнула и улеглась на привычное место – живот возлюбленного.
– Жаль, что я там не работаю. Наверняка была бы в курсе, что двоюродная сестра – убийца.
– Не преувеличивай значение архивов. В душу человеку они залезть не могут. Это всего лишь хранилище информации о прошлом.
– Знаешь, Лень, мне всегда казалось, что Ниночка самая приличная из нас. Мы все сложные, с тараканами. И мама, и Генрих, и я. Ниночка всегда была такой понимающей, сочувствующей. И еще очень рассудительной, спокойной. Представляешь, я рассказывала ей о Станко и этих проклятых алмазах. Она успокаивала, говорила, что все наладится. А выходит, она все это сама…
– Не стану утешать. Я и сам был в шоке, когда понял, к кому ведут все ниточки.
– Ты следил за ней?
– Конечно. Но главная сложность ситуации была не в этом. Трудно сохранять хладнокровие, когда дело касается двух близких мне людей – тебя и Марка. Ему, кстати, сейчас хуже, чем нам.
– Марк все время просил не вмешивать ее, не расстраивать. Выходит, она и его сумела обмануть. И делала это много лет. Даже муж видел в ней только то, что она хотела показать.
– Может быть, он просто не хотел вглядываться?
– Почему? Не любил? Ты знаешь, – Соня села на кровати, – мне всегда казалось странным, что у меня они не паровались – Марк и Нина. Вроде должны подходить друг другу. Идеальная же пара! А нет! Смотрю на них, а пазл не складывается. Не могла понять, почему.
Соня посмотрела на Лёнчика и увидела, что тот не слушает, а любуется ее голой грудью. Она рассердилась.
– Ну вот что вы, мужики, за примитивные существа! А ему о высоком, а он на сиськи мои пялится! Еще спроси, не силиконовые ли!
– Насчет силикона я еще ночью проверил – натур продукт!
Соня хлопнула по тугому пузу и сделала попытку слезть с кровати. Лёнчик перехватил, хотел смять. Соня не далась.
– Ты знаешь, в детстве мы с Ниной были очень близки. Я восхищалась и даже как бы завидовала ей. Она всегда была…
– Хорошей?
Лёнчик утихомирился и смотрел внимательно.
– Скорее правильной. Впрочем, тогда для меня «хорошо» и «правильно» было одно и то же. А завидовала, потому что не понимала, как у нее это получается. Всегда правильно поступать, никого не бесить, радовать близких успехами в учебе, вовремя поздравлять родственников с днем рождения и всем нравиться. Мне даже было стыдно, что я как раз вся неправильная. Я же старалась! Но у меня не получалось так… гладко и красиво, как у сестры.
– Поэтому вы и отдалились друг от друга?
Соня приподнялась и чмокнула колючую щеку.
– Вот уж никогда бы не заподозрила в этой бритой голове подобной проницательности!
– У меня не только в голове, у меня и в других местах проницательности хоть отбавляй, – ухмыльнулся Рыков. – Я вообще проницать обожаю…
– Не приставайте, товарищ подполковник!
– Кто пристает? Я просто…
Соня увернулась и села на постели. Он тут же снова уставился на ее грудь.
– Ну все, я ухожу…
Она подвинулась к краю кровати. Он удержал и неожиданно серьезно сказал:
– Я просто не хочу, чтобы ты снова плакала. Пытаюсь отвлечь. Получается по-солдафонски. Прости.
Соня шмыгнула носом и нырнула в спасительную норку – Лёнчикову подмышку.
– Просто я пытаюсь понять, как все это могло случиться. И именно с Ниной. С ней никогда ничего плохого не случалось. Мне казалось, она жила спокойно и… слова не подберу… ровно.
– А почему вы все же отдалились? Она не хотела душевной близости, или ты не могла преодолеть детские комплексы?
Соня фыркнула и ткнула кулачком в крепкий бок.
– Это что, допрос с пристрастием?
– С пристрастием – это по-другому. Показать?
Она взвизгнула, соскочила на пол и запулила в него подушкой. Оба захотали.
– Мама! – послышалось из соседней комнаты. – Ты надо мной смеешься?
Соня с Лёнчиком, скатившись с кровати с разных сторон, лихорадочно напялили одежду и пулей вылетели из спальни. Игорек, прыгая на кровати, вытаращил на них глаза.
– Дядя Лёнчик, ты когда пришел? Я тебя миллион веков не видел! Будешь со мной завтракать? Чур, мне пельмени, а тебе каша! Согласен? Она с маслом!
– Согласен кашу и пельмени поровну!
– Фууу… Каша невкусная! Я хочу пельмени со сметаной!
– Порошу не торговаться, – вступила Соня, – а то отменю «Брынзу» в субботу!
Игорек прыгнул с кровати на Лёнчика и обхватил его худенькими конечностями. Лёнчик прижал его и закружил.
– Знаете, сэр Гарри, в чем секрет настоящего мужчины?
– В чем? – заинтересовался сэр, вися на своем верном паже.
– В том, чтобы всегда слушаться маму!
– А ты слушался?
– Еще как! И потому вырос большим, сильным и очень умным!
– Прошу всех умников проследовать в ванную для умывания! – скомандовала Соня и пошла готовить завтрак своим мужчинам.
Когда Игорек доел третью порцию пельменей и побежал жить своей насыщенной жизнью, Соня снова завела прежний разговор. Лёнчик понимал – ей нужно выговориться.
– Повзрослев, я стала еще неправильнее, чем в детстве. Вот мужа, например, выбрала неподходящего. Нина как-то сказала, что лохи – это те, кто ни гадости сделать не умеют, ни ответить на нее. Тогда я не поняла, кого она имела в виду, и пропустила слова мимо ушей. Теперь я понимаю – себя она точно лохом не считала. Вот скажи, зачем ей нужно было убивать Агату?
Лёнчик пожал плечом и приналег на яичницу.
– Не так уж сильно Нина была привязана к отцу, чтобы сделать это из ревности. Мне вообще всегда казалось, что она не способна на шекспировские страсти.
– Таких страстей конец бывает страшен. Ромео и Джульетта. Второй акт.
Соня вздохнула. Она не хотела шутить. Лёнчик понял и замолчал.
– Даже Марка она любила так же ровно и спокойно, как жила.
Рыков взял ее руку, перевернул и поцеловал в ладонь.
– Выходит, ты ошибалась на ее счет.
– Мне казалось, я неплохо знала сестру.
– Человек сам себя не знает. Знаешь, что мне отец Дмитрий сказал? Ну, тот былинный богатырь, помнишь? Он говорил, в Библии сказано – никто не знает какую ношу поднимет. Я думаю, так и Нина. Пока у нее все было, как ты говоришь, гладко да ровно, она тоже была… гладкой и ровной. Правильной. А потом раз – асфальт закончился. Надо через ров прыгнуть и тогда снова на хорошую дорогу попадешь. И тут она не сдюжила. Не смогла эту ношу поднять, понимаешь?
– Не такая уж непосильная ей ноша досталась – сестра.
– Которая у нее отняла половину наследства и право быть единственной настоящей Корц.
– Все из-за того, что она не хотела отдавать?
– Она не хотела делиться. Просто не умела.
Тут Соня, внезапно вспомнив, сказала:
– А ведь я была права, когда заметила, что мама и Агата похожи! Конечно, мне и голову не могло прийти, что мы сестры, но согласись, глаз у меня – алмаз!
– Не то слово! Бриллиант! Яхонт! Смарагд!
Лёнчик притянул Соню и смачно чмокнул в губы.
– Ишь ты, какие мы слова знаем! Не думала, что в полиции такие образованные люди работают!
– Это еще что! Я еще и вышивать, и на машинке…
Соня любовно посмотрела на свое сокровище и твердо заявила:
– Во всем этом кошмаре точно есть одно хорошее – я нашла сестру. И она мне очень нравится!
Лёнчик кивнул.
– Вы с ней похожи. Ты в одиночку поехала на разборки с Генрихом, она полезла в подвал сестру спасать. Налицо фамильные поведенческие штампы. Кстати, именно после того, как ты заметила сходство Агаты с твоей матерью, я стал ковыряться в вашей семейке и потянул за правильную ниточку. Так что ты мне очень помогла своей наблюдательностью. Настоящая жена сыщика!
Соня сделала удивленное лицо.
– Это ты о ком?
– Да все о нем. О законном браке. Или ты думаешь, что я из тех, кто поматросит и бросит? У нас, у Рыковых такого не водится. Мы стреляем редко, но метко.
Соня сложила губы бантиком.
– А ты уверен, что попал?
– Уверен, что вы с Игорем – мои. И я вас никому не отдам.
Соня спрятала лицо на волосатой груди своего рыцаря и незаметно смахнула слезу. Неужели так бывает?
Она ничего не спросила о Станко. Просто не смогла, хотя многие вопросы остались без ответа. Может быть когда-нибудь потом, когда боль утихнет, Рыков расскажет ей всю правду. Но не сейчас. Не сейчас.
Прощание
Жилище Лёнчика находилось в таком старом доме, что увидев это обшарпанное строение о трех этажах в первый раз, люди предполагали найти внутри что-то вроде бомжатника с тараканами. Марк знал, что впечатление обманчиво. Лёнчик выбрал это место, потому что окна квартиры выходили на Обводный канал. Имелся даже балкончик со столиком и двумя креслицами. Это было основное преимущество. Ведь нет ничего лучше, чем посиживать на балкончике с баночкой пивка и наблюдать за снующими по воде катерками с беззаботными туристами. В квартире также имелись две большие комнаты с высоченными потолками, приличная сантехника и кухня с огромным холодильником, полным пива и банок с разносолами, присланными заботливыми родственниками. Лёнчик вообще был ужасно хозяйственным и, даже будучи волком-одиночкой с ненормированным рабочим днем, свою холостяцкую берлогу любил и обустраивал.
Марк немного посидел на кухне, пытаясь залить в себя немного пива в надежде расслабиться, потом плюнул на это дело и улегся на диване, закутавшись в плед. Он был уверен, что не уснет, и провалился в сон, не успев додумать ни одной даже коротенькой мысли.
Агата. Это было первое, что он произнес про себя, проснувшись наутро. Марк посмотрел на часы. Восемь. Через час начнется первый послепраздничный рабочий день. Сотрудники его фирмы уже садятся в свои машины, чтобы выехать со своих загородных дачек. А он даже представить себе не может, чем будет заниматься на работе. Марк резко поднялся и пошел в душ. Вода освежила, но рабочего энтузиазма не прибавила ни на йоту. Он сварил кофе, поглядывая на часы, и позвонил Агате. Теперь он знал ее номер. Он долго слушал гудки в трубке, рассвирепел и, прыгнув в машину, помчался на Гороховую.
Марк ворвался в квартиру, уже готовый прибить первого, кто попадется. Попалась только Агата, и он сходу наорал на нее за то, что она не берет трубку. Она не возмутилась и не оправдывалась, просто сидела на диване и смотрела на него. Марк испугался. Он сбросил пальто на пол и сел рядом.
– Марк, я уезжаю.
– Зачем?
– Глупый вопрос, не находишь?
– Нахожу. Но все равно не понимаю.
Агата глубоко вздохнула, поднялась и ушла от него в дальний угол.
– Ты все прекрасно понимаешь. Все закончилось, и я могу вернуться домой. Мама ждет. Работа – тоже. Моя жизнь там.
Марк поднялся и подошел.
– Твоя жизнь? А моя? Моя где? Где-то в другом месте? Отдельном от тебя?
Какие же они синие, его глаза. Не голубые, а именно синие. Сейчас они горят возмущением и оттого еще прекраснее. Агата закрыла глаза, чтобы не видеть и не умереть от любви к нему прямо тут, на этом самом месте. Его губы коснулись ее век, потом щек, шеи… Целоваться с ним, чувствовать его руки на плечах, спине, бедрах, зарыться пальцами в густые волосы, любить его, отдаться целиком, полностью, без остатка – на свете не может быть ничего лучше и желаннее. Но именно этого делать нельзя. Неправильно. Их разделяет сейчас так много всего, что Великая Китайская стена, по сравнению с этим, просто картонная прокладка.
Агата уперлась руками ему в грудь. Он остановился, тяжело дыша.
– Я не могу. И знаю, что ты… будешь жалеть… потом. Пусти, пожалуйста, а то я сломаюсь.
– Агата…
– Марк, я люблю тебя. Хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя очень сильно. Поэтому должна уехать сейчас. Не могу объяснить… Просто чувствую… И не говори, что ты тоже меня любишь. Сейчас не говори. Я ослабею тогда, а мне нельзя. Прошу тебя, уйди.
Оставшись одна, Агата долго стояла у окна. Шел снег. Легкий, пушистый. Какой-то утешающий. Хотелось заплакать, но глаза были сухими.
На следующий день она купила большие ножницы. Решив, что так будет проще, заплела косу, чтобы отрезать все на раз. Даже попробовала, но ничего не вышло. Стало очевидно – ножницам этакую толщину не осилить. Она тщательно расчесала кудрявые пряди и посмотрела.
Волосы всегда воспринимались как нечто отдельное от нее самой. Вроде школьного рюкзака. Тяжело, надоело, а никуда не денешься – надо носить. Она привыкла не любить свою гриву и всегда мечтала от нее избавиться. Сегодня это наконец случится.
Глядя в зеркало, Агата словно наяву увидела веселые кудряшки на ставшей необыкновенно легкой голове, почувствовала, как прохладно стало открытой шее…
Это была другая Агата. Новая и… чужая, что ли.
Бабушка, мама и… Марк будут ждать ту, старую. Думать о ней, представлять. Любить. Эта, новая, была сама по себе.
Она хотела этого? Хотела? Или нет?
– Все это ерунда на постном масле, чушь, фигня и сопливый бред! – громко сказала она своему отражению и схватила ножницы. Лезвия хищно щелкнули. Она с силой сжала их и… засунула в ящик.
Оказалось, отрезать старое нелегко. Да и надо ли?
Рано утром Агата собралась и поехала к отцу Дмитрию. Храмы всегда стоят на возвышении, поэтому ярко-синие с золотыми звездами купола были заметны издалека. Значит, храм в честь Богородицы.
Служба уже шла. Агата купила свечи, встала у двери и слушала. Голос у батюшки низкий, густой. Маленький хор подпевает красиво. Отец Дмитрий стал читать «Символ веры», прихожане подхватили охотно и дружно. Агата очнулась, когда стали прикладываться к кресту. Подошла. Отец Дмитрий посмотрел внимательно. Она и не заметила, что по лицу текут слезы.
После разговора с батюшкой стало легче. Он проводил ее до ворот и перекрестил.
– Не думай о жизни худо. Она – милосердный дар. Не стоит залезать в окоп и начинать от всех отстреливаться. Живи радостно. Люби. Благодари Господа.
Отец Дмитрий оглядел окрестности, посмотрел на тихую Агату и вдруг удивил:
– Берднард Шоу сказал, что надо просто гулять по цветущему лугу и наслаждаться природой, но не забывать о ядовитых змеях, которые прячутся в изумрудно-зеленой траве. Так и делай.
Она уехала дневным поездом. Муся уехала вместе с ней.
Возвращение
Маруся с вечера замесила тесто, Агата накрутила фарша для начинки. Мелко нарезав сало, они вытопили его и зажарили до хрустящих квадратиков. Бабушка Фая ела пироги только так, разламывая их пополам и макая в растопленное сало, «мачку», как она называла этот дивный соус. Наливочку пришлось раздобывать у соседей – больших авторитетов в этом деле. Вареники с картошкой и творогом уже двое суток ждали своего часа в морозилке. Фаршированный гусь томился на балконе, пока температура еще позволяла. Там же в огромной кастрюляке доходил до нужной кондиции борщ. Все было готово, включая пампушки с чесноком.
Бабушка Фая прибыла аккурат к обеду. Мастерство не пропьешь. Маруся с Агатой облепили ее и долго не отпускали.
– С вами с голодухи помрешь. Вот ведь липучки липучие. Скажите лучше, сметана покупная?
– Покупная, – признались они, хлюпая носами.
– Так я свойской привезла. И колбаски. Дядька Мыкола, тот, что слева, кабанчика заколол, так она как раз поспела к отъезду. Ну, ведите, что ли, к столу.
Дочь с внучкой побежали вперед, и у Фаины была возможность незаметно вытереть мокрые глаза. Слава богу, дома.
Когда они наконец отвалились от стола с набитыми животами, бабушка Фая потребовала полный отчет о всех делах за последнее время. Маруся принялась рассказывать. Агата хотела присоединиться в качестве заинтересованной слушательницы, но ее отвлек звонок.
Соня спросила, приехала ли бабушка. Выяснив, что все хорошо, объявила, что у нее есть небольшая новость.
– Мы приглашаем тебя на свадьбу! Будешь моей свидетельницей!
– И это у нас называется «небольшая новость»?
– Ну, мы же просто распишемся и все. А потом поедем на нашу новую дачу. Представляешь, Лёнчик купил прямо на берегу Финского залива! Скрывал до последнего! Подарок к свадьбе! Домик небольшой, но новый и милый ужасно. Для Игорька места много, двадцать соток почти. Что скажешь, сестричка? Учти, на тебя вся надежда. Платье на меня не найти. То бюст не влезает, то я вся в нем, как ложка в стакане. Будем искать с перламутровыми пуговицами.
– Да погоди ты, заговорила совсем! Какого числа?
– Через месяц и три дня. Но ты приезжай раньше, хотя бы на неделю. Сможешь? Умоляю! Я скучаю по тебе ужасно!
– Думаешь, я не скучаю? По… всем вам. Но у меня на работе затык. Я ведь недавно восстановилась. Потребую отпуск – начальник гикнется.
– Не понимаю, зачем тебе вообще работать? Ты теперь богатая женщина! Можешь себе позволить лениться всю оставшуюся жизнь.
– Ага, могу.
– Ну, так что? Не приедешь?
Голос в телефоне погрустнел. Агата помолчала. Эх, была не была!
– Как ты могла подумать такое? Конечно, я приеду! Жди!
Последнее время Марк стал замечать, что сотрудники покидают свои уютные и насиженные рабочие места гораздо раньше положенного времени. Надвигающееся тепло дурно повлияло даже на несгибаемую Аллу Петровну. Сегодня, например, она испарилась из офиса после трех и до конца рабочего дня не появилась. К шести он остался в конторе в одиночестве, чему, честно говоря, был рад. Пару часов довелось поработать в тишине и покое. Торопиться все равно некуда. Впрочем, он давно обещал вернуть Лёнчику дрель, которую одалживал, чтобы просверлить несколько дырок в новой квартире. Марк уже месяц пытался придать своему обиталищу жилой вид – полку в ванной прибить, картины повесить, шторы, наконец. Какую-то мебель он купил с лету. На первом этаже стояли диван и телевизор, на втором кровать, металлическая стойка для одежды и… кресло, на которое он пристроил подушечку. Так. На всякий случай. И все. То ли уставал к вечеру, то ли куражу не было. Квартира была хорошая, двухъярусная, с панорамными окнами. Мечта поэта. Марк радовался, но как-то вяло. Все произошедшее с его семьей и близкими людьми до дна вычерпало из него энергию. Ему казалось, что и саму жизнь тоже словно вычерпали экскаваторным ковшом.
Нине дали десять лет. Еще до суда она подала на развод и написала отказ от свиданий с Марком. Соню и Руфу тоже видеть не захотела. Вообще никого из родни. Исчезла из их жизни и все. Марк пытался писать. Письма вернулись нераспечатанными. Лёнчик приносил скудные вести, которые тяжелым осадком ложились на душу.
Теперь Агата. Она уехала и не позвонила ни разу. Он знал, что с Соней они общаются, и был этому рад. Так он мог получать хотя бы крохи сведений о ее жизни. Он не разрешал себе тосковать по ней и все же тосковал. Мучительно и сильно. Друг Лёнчик убеждал, что надо сделать первый шаг. Марк соглашался, но номер Агаты так и не набрал.
Был уже девятый час, но на Невском все еще толпились машины. Он покрутился, объезжая пробки, потом долго искал, куда приткнуть автомобиль. К Лёнчику поднялся с дрелью под мышкой уже в начале десятого, гадая, бодрствуют ли еще хозяева и принимают ли гостей.
На коврике у двери Рыкова сидела кошка. Марк остановился, не дойдя до площадки. Сердце вдруг застучало где-то в голове за ушами.
– Муся, – позвал он, не веря своим глазам. Кошка спустилась к нему и мяукнула, подняв мордочку. Он взял Мусю на руки и поднес руку к звонку. Дверь отворилась, и он остался стоять с поднятой рукой.
– Здравствуй, Марк. Я приехала.
Они не отрывались друг от друга всю ночь и утром, пытаясь заснуть, случайно дотронувшись, начинали все сначала. А в перерывах вели донельзя интеллектуальные разговоры.
– Почему Малевич выбрал именно квадрат? Если бы он нарисовал черный супрематический круг, то я бы стал его вечным фанатом. У тебя зрачков не видно. Словно колодец. Или портал.
– Скажи лучше – черная дыра.
– На дыру не похоже.
– Тогда на кляксу?
– Мне всегда казалось странным, что цветной кружок в глазу называют радужной оболочкой. Поэтично, конечно, но реально – где тут радуга? Теперь то я, дурак, понял.
– Где?
– В твоем супрематическом черном глазу.
В конце концов Морфей решил взять свое, и оба просто провалились в сон, продолжая обниматься, словно боялись отпустить друг друга.
Проснулись, когда весеннее солнце уже начало клониться к западу, а телефоны устали надрываться, брошенные и позабытые хозяевами.
– Марк, – хриплым голосом позвала Агата, – ты не знаешь, какой сегодня день?
– Майский. День. Именины сердца.
Марк, не открывая глаз, провел рукой по ее коленке, которую обнаружил у себя на животе, затем по спине, плечу, груди…
– Нет, так нельзя, погоди…
– Почему нельзя? Чего годить?
– Мы должны хотя бы число выяснить. Или день недели.
– Зачем? – не сдавался он.
– У нас же свадьба. Мы с тобой свидетели.
– Иеговы?
– Марк, кончай придуриваться. Ты не спишь, я же вижу… И чувствую…
Через полчаса она предприняла новую попытку. Опять неудачную. В конце концов их разогнал звонок в дверь.
– Вы чего тут делаете? Мы все телефоны оборвали!
Лёнчик ворвался в квартиру и с ходу выпил бутылку воды, стоявшую на столе.
– Соня в панике, а вы тут милуетесь! Живо собираться! Едем в магазины!
Став в одночасье обладателем семьи, состоящей из двух женщин и ребенка, Лёнчик поверил в себя и со всеми без исключения разговаривал командным голосом. Особенно после победы над громкоговорящей еврейской тещей, которая поначалу принялась было на правах старшей родственницы наскакивать на зятя, но, получив квалифицированный отпор, окончательно и бесповоротно присмирела. А увидев Лёнчика при полном параде, в форме и с орденом на груди, уверовала, что Соне в жизни точно повезло.
Полусонные Марк и Агата потащились в машину, готовые с честью нести свидетельский крест.
Крест оказался тяжел.
Пока женщины подыскивали друг другу наряды, Лёнчик с Марком затаривались в супермаркете мясом и алкоголем. Это было не в пример более приятное занятие, чем маята по модным бутикам. Однако вскоре им пришлось поменяться местами. Женщины отправились руководить закупкой съестных припасов, чтобы хватило на все кумпанство, а бедняги мужеского пола отбыли наряжать жениха. Мучения оказались еще те! Некондиционные параметры Лёнчика просто сводили с ума. Они измотали восемь продавщиц в пяти магазинах, пока наконец приличный прикид не был куплен. Загрузив обновки в машину, они закурили, признавшись друг другу, что подобного стресса не переживали. Пока ждали дам, Марк рассказал другу детства, что вчера вернулись Благовещенские. Они в восторге от деда. Просто плакали от счастья, познакомившись с таким чудесным родственником.
– Верю, – улыбнувшись, сказал Лёнчик. – Дед у тебя мировой. Помнишь, как мы первый раз надрались на Новый год и уснули на чердаке? Мои родители уже с собаками нас искать собирались, а дед сразу нашел, никому не сказал, приволок к вам домой и под холодную воду! Блин, до сих пор вздрагиваю! Папка мой прибегает, а мы чинно чай пьем с вареньем! Чистые и румяные! Меня даже не ругали тогда, так я был прекрасен в образе невинного дитяти!
– Ну да. Зато мне всыпали за двоих. Я с тех пор водку в рот не беру! Задница начинает чесаться!
– Ну, ты у нас натура впечатлительная, сие известно. Так что Благовещенские?
– Завтра Агата поедет принимать коллекцию, а потом договорились встретиться в кафе. Хочу представить Агату как свою жену.
– Давно пора, друг мой Энгельс. Эту женитьбу я одобряю сразу и во веки веков! Не в такой светлый день будь сказано, но насчет Корцев я тебе еще тогда говорил, что эта семейка – в жопу лазейка!
– Да уж. Говорил. Помню, как хотел тебе врезать.
– А Рапунцель наша ведь тоже в сущности Корц. Слава богу, не в папашу пошла.
– А венчать нас знаешь кто будет? Отец Дмитрий.
– Тут ты не оплошал. Мировой батюшка. А тещу будущую ты уже лицезрел?
– Она завтра приезжает. Не против познакомиться? Соня им теперь родня. И Руфа. И ты.
– Елы-палы, так мы с тобой через жен породнимся? Капец! Ты и так всю жизнь у меня перед глазами маячишь, так теперь решил свояком заделаться? Без мыла залезть в мою семью хочешь?
– Дубина ты стоеросовая, Лёнчик. Это ты в нашу семью просочился, когда Соню стал клеить.
– Точно. Замкнутый круг. Помнишь, как у Высоцкого: «Приду домой, там ты сидишь»? Нет от тебя спасения, классик ты наш марксизма-ленинизма!
Впереди замаячили Соня и Агата. За ними два крепких бойца толкали вереницу тележек с продуктами.
– Довезем, как считаешь? – поинтересовался Марк.
– Думаешь, успеем добежать до канадской границы?
– Уверен, нас это не спасет!
– Не печалься, друг Энгельс! И не такое довозили! Справимся!
Коллекция Корца
Агата вступила в наследные права совсем недавно, но успела уже притомиться от бумаг, нотариусов, бесконечных согласований и утрясок дел и делишек. Во всем немалом наследстве, доставшемся ей, она с интересом отнеслась только к одной его части – коллекции драгоценных камней. Но как раз ее увидеть не удавалось. Коллекция ждала в Петербурге.
Наконец встреча состоялась.
К ювелирному дому, одному из крупнейших в стране, они с Марком подъехали к исходу рабочего дня. Управляющий по фамилии Сытенький, серьезный, как судебный исполнитель, и важный, как хранитель королевской печати, провел их в святая святых. Коллекция Корца занимала специально оборудованные две комнаты.
Марк не раз оформлял сделки Корца при покупке драгоценных камней. Даже будучи полным профаном, он понимал ценность коллекции и ее красоту. Агата смотрела на коллекцию глазами профессионала и была поражена тонким вкусом отца, его исключительным искусством.
Великолепие коллекции заключалось даже не дороговизне камней, а в их исключительности.
Неописуемая благородная красная шпинель и чистейшей воды александрит, стоящий дороже бриллиантов. Дивный оранжевый сапфир, а следом коричнево-красный альмандин. Агату удивил редкий даже в лучших коллекциях фиолетово-синий танзанит, название которому придумал Тиффани. Благородный зеленый жадеит спорил красотой с ярко-зелеными цаворитом, верделитом и демантоидом, который часто путали с изумрудом. И тут же сам великолепный колумбийский изумруд с включением, похожим на паучка. Бериллы вообще были всех разновидностей и цветов! А турмалины! Не только рубеллит, но и коричневый дравит, красный сибирит, сиреневый апирит, черный шерл.
Агата долго любовалась кристаллами турмалина, напоминающего кусочек спелого арбуза. А рядом два брата «арбузика» – турмалины «синяя кепка» и «голова мавра».
Марк был изумлен причудливым синим азуритом в породе. Агата объяснила, что хорошие кристаллы азурита – редкость, стала говорить умные слова – «шессилит», «псевдоморфозы», «инкрустация», но Марк уже засмотрелся на вытянутые пластинчатые кристаллы кианита, потом потрясенно разглядывал ставролит с темным крестом в сечении, а затем долго расспрашивал, что тут делает окаменелый головоногий молюск, который выдает себя за приличный минерал и называется «аммонит».
Агата как раз собиралась рассказать, почему лабрадор называют «золотом глупцов» и поразить воображение Марка тем, как этот камень высекает искры при ударе.
Но тут позвонили Благовещенские. Стало понятно, что пиршество красоты придется отложить.
Они оставили коллекцию на откуп трем геммологам, которых предложил ювелирный дом, и вывалились наконец на улицу.
Вечер с Благовещенскими принес Марку столько информации, что увиденное в офисе напрочь вытеснилось из его головы новыми впечатлениями.
Агата была потрясена не меньше. Родовое дерево Благовещенских оказалось большим и ветвистым. Обживаться на топком Невском берегу они начали вместе с царем Петром, до этого подвизались службой по всей матушке России или барствовали на своих землях. Водоразделом стала, как и у всех, революция семнадцатого. Впрочем, Благовещенские называли ее «большевистским переворотом». Далее в судьбе рода были сплошь черные трагические страницы: в тридцатых годах власть настойчиво морила владельцев неприглядной фамилии. Арсению повезло одному из немногих. Он выжил и пустил корень, удаленность которого от исторической родины позволила ему сохраниться. Слушая, Марк закрывал глаза и ему казалось, что он видит в тумане забвения лица своих родичей, прекрасные и не очень, но одухотворенные какой-то общей скорбью по сбывшемуся и несбывшемуся.
Агата сидела, затаив дыхание. История рода Благовещенских – это как заново созданный учебник истории. Не прилизанный школьный, а настоящий, написанный слезами и кровью своих авторов – людей, для которых жизнь в этой стране стала суровой епитимьей.
Мысли мчались, как бешеные, мешая новые впечатления с шоком последних месяцев. Она вспомнила, как сестра кричала ей в лицо, что подзаборная нищебродка никогда не станет настоящей Корц. До сегодняшнего дня Агата была согласна с этим на все двести. Ложь, предательство, подлость – вот главное наследство, полученное Ниной от отца, чьей достойной преемницей та стала.
Но сегодня… Сегодня, увидев коллекцию Генриха Корца, Агата испытала иные чувства.
Главной особенностью коллекции было именно то, что собиралась она с необыкновенной любовью. Камни приняли эту любовь в себя и сами стали ее источником. Как бы ты ни презирал коллекционера, не заметить этого было невозможно. Это была отнюдь не жадная, корыстная страсть человека к драгоценным камням – источнику богатства и тщеславия. Тут явно ощущалось иное… Агата не могла сейчас копнуть глубже, но вдруг поняла, что натура Генриха Корца таила в себе не только темное начало. Прекрасные камни несли в себе иную частицу души отца, то светлое, что таилось в ее глубине.
Они уже почти дошли до дома Марка, когда Агата вдруг сказала:
– Я очень хочу познакомиться с твоим дедом.
И заглянула ему в глаза. Не слишком она торопит события?
– Я как раз хотел тебе предложить съездить к нему. Скучаю ужасно.
Агата облегченно вздохнула и взяла Марка под руку.
Последнее время он бывал у деда нечасто и всегда один. Нина ни разу не предложила поехать вместе. Если Марк звонил в Архангельск, она выходила из комнаты, прошептав «не буду мешать». И никогда не спрашивала, о чем был разговор. Почему именно сейчас он вспомнил об этом? Почему раньше все поступки Нины воспринимались иначе? Впрочем, к чему эти «почему»? Он жил с женщиной, но совсем ее не знал. Или не хотел знать. Ему было спокойно. И он почитал это за счастье. Но, оказывается, счастье… Счастье никак не связано с тем, что он чувствовал раньше.