Гарриет Тайс
Кровавый апельсин
First published in English by Wildfire, an imprint of Headline Publishing Group.
© 2019 Harriet Tyce
© Сибуль Е.А., перевод на русский язык, 2021
© Ахмерова А.И., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021
* * *
Моей семье
Пролог
Сначала закуриваешь сигарету, дымок вьется, поднимаясь к потолку. С первой затяжкой он застревает в горле, затем попадает в легкие, потом – в кровь, вызывая дрожь и трепет. Кладешь окурок в пепельницу и готовишь декорации. Перегнувшись через спинку дивана, привязываешь веревку к стеллажу. От сизого дыма, что вьется по лицу, щиплет глаза.
Следующий шаг – для пущей мягкости обмотать веревку шелковым шарфом, потянуть за нее раз, другой, проверяя надежность узла. Для тебя это не в первый раз. Все рассчитано точно. Петля должна быть именно такой, не свободнее. Падение совершенно не нужно – нужна только маленькая смерть.
Телеэкран готов, вот-вот начнется выбранный тобой фильм.
Последний штрих – апельсин на тарелке. Берешь нож, тот, острый, с деревянной рукоятью и крапчатым стальным лезвием, и вонзаешь во фрукт. Режешь пополам, на четвертинки, на осьмушки. Оранжевая кожура, белая прослойка, мякоть, ближе к краям интенсивно-красная – полный спектр заката.
Вот и все нужные тебе текстуры. Жгучий дым в воздухе. Фигурки, танцующие перед тобой на экране. Нежный шелк на грубой веревке. Стук крови в висках, ведь ты все ближе и ближе. Сладкий цитрусовый взрыв на языке, который перенесет тебя отсюда туда, к самой точке невозврата.
Действует безотказно. Ты знаешь, что никто тебя не потревожит. За запертой дверью только ты и сияющая вершина. Она совсем рядом.
Буквально в паре мгновений.
Глава 1
Октябрьское небо серое, сумка на колесиках тяжелая, но я жду автобус, считая себя везучей. Процесс окончен, прерван на середине после разбирательства о недостаточности доказательств. Всегда приятно заткнуть за пояс обвинение и порадовать клиента. А самое приятное то, что сегодня пятница. Уик-энд. Время домашнего отдыха. Я к нему готовилась – эту пятницу я проведу иначе… Пропущу стаканчик, максимум два, и все. Подъезжает автобус и снова везет меня обратно на другой берег Темзы.
В адвокатской конторе я направляюсь прямо в канцелярию и жду, когда кто-нибудь меня заметит, отвлекшись от звона телефонов и гула ксерокса. Наконец один из секретарей, Марк, поднимает голову:
– Добрый вечер, мисс. Звонил солиситор. Все очень довольны, что вы разделались с тем ограблением.
– Спасибо, Марк, – говорю я. – Улика с документами – полная ерунда. Впрочем, я рада, что процесс закончился.
– Блестящий результат. Понедельник пока свободный, но для вас оставили это. – Марк показывает на тонкую папку с розовой ленточкой у себя на столе. Вид у нее не впечатляющий.
– Отлично, спасибо. А что там?
– Убийство. Главный адвокат защиты вы. – Подмигивая, Марк протягивает мне папку. – Чудесное дело, мисс.
Марк выходит из комнаты, не дав мне ответить. Я стою с папкой в руках. Мимо в обычной пятничной кутерьме снуют секретари и стажеры. Убийство… Главный адвокат в деле об убийстве – это у меня впервые, я шла к этому всю профессиональную жизнь.
– Элисон! Элисон! Мы выпить собираемся. Пойдешь с нами?
Я с трудом сосредоточиваюсь на говорящих. Санкар и Роберт – барристеры слегка за тридцать, целая группа стажеров ходит за ними по пятам.
– Мы встречаемся в «Доке» с Патриком.
Эти слова до меня доходят.
– С каким Патриком? С Брайарсом?
– Нет, с Сондерсом. Они с Эдди только что завершили дело, вот и отмечают. То мошенничество, они его таки закончили.
– Ясно. Сейчас только бумаги занесу. Увидимся в баре!
Стиснув записки по делу, я выхожу из канцелярии. Голову лучше не поднимать: шея у меня горит – красные пятна никому видеть необязательно.
Укрывшись у себя в кабинете, я закрываю дверь и смотрюсь в зеркало. На губах помада. Лихорадочный румянец приглушен пудрой. Дрожащими руками глаза не подведешь, но я приглаживаю волосы и заново наношу парфюм: тюремная вонь мне ни к чему.
Я кладу бумаги на стол и поправляю фотографию, которую случайно задела. Пятничная попойка… Я выпью только одну порцию.
Сегодня все пойдет по плану.
Ребята из нашей конторы занимают половину подвального бара, грязной дыры, частенько посещаемой адвокатами по уголовным делам и их секретарями. Роберт машет мне стаканом, и я к нему подсаживаюсь.
– Вина?
– Да, непременно. Но только один бокал. Сегодня хочу пойти домой пораньше.
Комментариев нет. Патрик даже не поздоровался. Он сидит напротив меня с бокалом красного, поглощенный беседой со стажеркой – с той Алексией. Красивый, видный… Я заставляю себя отвести взгляд.
– Прекрасно выглядишь, Элисон! Ты постриглась? – веселится Санкар. – Роберт, Патрик, она же прекрасно выглядит? Да, Патрик? – спрашивает он с особым нажимом, а Патрик даже голову не поднимает.
Роберт отрывается от разговора с молодой помощницей секретаря, кивает и салютует мне пинтовой бутылкой пива:
– Поздравляю с первым «убийством»! С назначением главной! Оглянуться не успеешь, и ты королевский адвокат. Разве я не говорил об этом год назад после твоего успеха в Апелляционном суде?
– Не будем торопить события! – прошу я. – Впрочем, спасибо! У тебя хорошее настроение, да? – бодро осведомляюсь я.
Патрик не замечает меня? Ну и плевать!
– Сегодня пятница, и я на неделю уезжаю в Суффолк. Тебе тоже отпуск не помешает.
Я улыбаюсь и киваю. Конечно же не помешает. Неделя на море, например. На миг я представляю себя резвящейся среди волн, как на бравурных фотографиях, какие порой висят на дачах. Потом прямо на бере гу я наемся жареной рыбы с картошкой, разумеется, оденусь тепло, чтобы не продул холодный октябрьский ветер с Северного моря. Затем в удачно арендованном домике я разожгу камин… Потом я вспоминаю папки на рабочем столе у себя в кабинете. Не сейчас.
Роберт подливает мне вина, и я выпиваю. Вокруг своим ходом идут разговоры, дурные шутки и смех приливают и отливают, словно волны. Роберт что-то кричит Патрику, Санкару, потом мне. Подливают вино. Да, да, еще один бокал. Барристеров вокруг все больше. За столом кто-то призывно машет пачкой сигарет. Мы выходим покурить на улицу. Потом снова. «Нет-нет, теперь я угощаю, не вечно же курево у тебя стрелять». Нащупываю в кармане мелочь, с трудом поднимаюсь по лестнице к барной стойке. «Нет, „Мальборо-лайтс” не надо, только „Кэмел”, хотя сейчас уже по барабану. Да, еще вина, пожалуйста!» Еще бокал, потом еще, потом несколько стопок с чем-то темным и липким. Разговоры, шутки, приколы звучат все быстрее и быстрее.
– Ты же хотела уйти пораньше.
Внимание, прямо по курсу Патрик. С определенных углов он напоминает поседевшего Клайва Оуэна
[1]. Я поворачиваю голову и так и эдак, пытаясь их найти.
– Боже, ну ты и набралась!
Я тянусь к его руке, а он резко отстраняется и смотрит по сторонам. Я сажусь прямо и убираю волосы с глаз. Все остальные уже ушли. Как же я не заметила?
– Где все?
– В тот клуб ушли, в «Свиш», хочешь туда?
– Ты же вроде с Алексией болтал.
– Так ты заметила меня, когда вошла? А я-то гадал…
– Это ты меня проигнорировал. Даже не посмотрел на меня и не поздоровался! – Я пытаюсь скрыть возмущение, но куда там…
– Эй, зачем так нервничать, я проводил Алексии профориентацию.
– Ага, как пить дать! – Поздняк метаться, ревность из меня так и хлещет.
Мы вместе идем в клуб. Разок-другой я пытаюсь взять Патрика за руку, но он отстраняется и, прежде чем мы добираемся до входа в «Свиш», заталкивает меня в темный угол между двумя офисными зданиями и для пущей убедительности хватает за подбородок.
– Не лапай меня, когда войдем.
– Я никогда тебя не лапаю.
– Чушь, Элисон! В прошлый наш приход сюда ты пыталась меня щупать. У всех на виду. Да я защитить тебя пытаюсь!
– Не меня, а себя самого. Ты не хочешь, чтобы тебя со мной видели. Я для тебя слишком старая… – У меня срывается голос.
– Если собралась распускать сопли, иди домой. Я о репутации твоей пекусь. В этом клубе все наши коллеги.
– Ты хочешь сойтись с Алексией, вот и убираешь меня с дороги. – Слезы текут рекой, от гордости не осталось и следа.
– Хорош истерить! – шипит Патрик, едва не касаясь губами моего уха. – Закатишь истерику – я перестану с тобой разговаривать. А теперь отвали! – Он отталкивает меня и сворачивает за угол.
Я спотыкаюсь на каблуках и, чтобы не упасть, прижимаю ладонь к стене. Вместо грубой шероховатости бетона и кирпича аккурат под моей ладонью ощущается то-то липкое. На ногах теперь я стою твердо, нюхаю ладонь, и… меня рвет. Какой-то приколист измазал всю стену дерьмом. Жуткая вонь протрезвляет лучше, чем шипение Патрика.
Считать это намеком на то, что мне пора домой? Нетушки! Ни за что не оставлю его без присмотра в ночном клубе среди девиц, отчаянно старающихся произвести хорошее впечатление на одного из лучших инструктирующих адвокатов нашей конторы. Бо́льшую часть скользкой гадости я размазываю по чистому участку стены и с уверенным видом вхожу в клуб, улыбаясь швейцару. Если долго мыть руки, вонь сойдет. Никто ничего не узнает.
Текилы? Да, текилы! Вторую порцию. Потом третью. Музыка пульсирует. Сейчас я танцую с Робертом и Санкаром, затем с секретарями, потом учу танцевать стажеров, улыбаюсь, беру их за руки, кружусь, теперь снова танцую одна – машу руками над головой, – и мне опять двадцать, ни забот ни хлопот. Еще одна порция, джин-тоник, голова запрокидывается, крутится в такт музыке, волосы падают на лицо. Патрик где-то здесь, а я не парюсь – не смотрю на него и даже не представляю, что он танцует в обнимку с Алексией и улыбается ей так, как должен улыбаться лишь мне. Я в такие игры тоже играю! Покачивая бедрами, подхожу к барной стойке. Отточенным жестом убираю темные волосы от лица. Выгляжу шикарно. Для почти сорокалетней чудо как подтянута и дам фору любой двадцатилетней. Даже Алексии. Особенно Алексии. Патрик увидит и пожалеет… Пожалеет, что напортачил и упустил такой шанс…
Начинается новая песня с битом потяжелее, и двое мужчин отталкивают меня, пробираясь на танцпол. Я теряю равновесие и падаю, роняя сотовый. Налетаю на женщину с бокалом красного в руке – вино заливает ей желтое платье, попадает мне на туфли. Женщина смотрит на меня с омерзением, потом отворачивается. Колени у меня мокнут в красной винной луже. Сейчас немного успокоюсь и встану.
– Элисон, поднимайся!
Я вскидываю голову, потом опускаю:
– Оставь меня в покое.
– Только не в таком состоянии. Пошли!
Патрик. Хочется плакать.
– Не смейся надо мной.
– Я и не смеюсь. Я просто хочу, чтобы ты встала и ушла отсюда. На один вечер достаточно.
– Почему ты пытаешься мне помочь?
– Кто-то должен. Остальные твои коллеги нашли столик и хлещут просекко. Наш уход они не заметят.
– Ты пойдешь со мной?
– Да, если ты поторопишься. – Патрик берет меня за руку и помогает встать. – Выходи на улицу и жди меня.
– Телефон…. – Я лихорадочно оглядываю пол.
– Что с ним?
– Я уронила его.
Вон он, под столиком у самого танцпола. Экран треснул и стал липким от вина. Я вытираю его о юбку и выхожу из клуба.
По дороге в контору Патрик меня не касается. Мы не разговариваем, не обсуждаем случившееся. Я отпираю дверь, с третьей попытки набираю правильный код сигнализации. Патрик идет за мной в кабинет, не целуя, сдирает с меня одежду, подталкивает к столу, заставляет нагнуться. Я выпрямляюсь и поворачиваюсь лицом к нему.
– Так нельзя.
– Ты каждый раз это говоришь.
– Я серьезно.
– И это я слышу каждый раз!
Патрик смеется, привлекает меня к себе и целует. Я отворачиваюсь, но он силой заставляет смотреть себе в глаза. Сперва я на поцелуй не отвечаю, но мгновение спустя растворяюсь в его вкусе и запахе. Сильнее… Быстрее… Я головой врезаюсь в лежащие на столе папки: это Патрик входит в меня сзади, на секунду замирает, затем начинает двигаться.
– Я не говорила, что… – начинаю я, но Патрик смеется, потом негромким «Тс-с-с» заставляет замолчать.
Одной рукой он тянет меня за волосы, другой пригвождает к столу. Мои слова превращаются сперва во всхлип, потом в стон. Он толкается снова, снова и снова. Папки разлетаются, задевают фотографию в рамке, она падает, стекло бьется, но я не могу его остановить, не могу и не хочу, нет, хочу, потом еще, еще и еще; нет, нет, не останавливайся, остановись, мне больно, нет, нет, не останавливается; он кончает со стоном, вытирается, выпрямляется.
– Патрик, пора это прекращать!
Я слезаю со стола, поправляю трусы и колготки, аккуратно натягиваю юбку на колени. Патрик застегивает брюки, заправляет рубашку, а я стараюсь застегнуть блузку.
– Ты мне пуговицу оторвал! – жалуюсь я, чувствуя, как дрожат пальцы.
– Ничего, пришьешь.
– Прямо сейчас не пришью.
– Никто не заметит. Здесь никого нет. Все спят. Сейчас почти три утра.
Оглядев пол, я нахожу пуговицу, сую ноги в туфли, врезаюсь в письменный стол. Кабинет кружится перед глазами, в голове туман.
– Я серьезно. С этим пора заканчивать. – Я стараюсь не расплакаться.
– Как я уже говорил, ты каждый раз это повторяешь. – Не глядя на меня, Патрик надевает пиджак.
– С меня хватит! Я так больше не могу! – Теперь я реву по-настоящему.
Патрик подходит и зажимает мне лицо ладонями:
– Элисон, ты напилась. Ты устала. Я знаю, что ты не хочешь с этим заканчивать. Я тоже не хочу.
– На этот раз я серьезно! – заявляю я и для пущей выразительности пячусь.
– Посмотрим. – Патрик наклоняется ко мне и целует в лоб. – Мне пора. Поговорим на следующей неделе.
Он уходит, не дав мне возразить. Я падаю в стоящее в углу кресло. Зачем я только напилась?! Я вытираю сопли и слезы рукавом жакета, потом отключаюсь, уронив голову на плечо.
Глава 2
– Мама! Мама! Мама!
Глаза закрыты. В постели так тепло и уютно… Матильда – умничка, пришла пожелать доброго утра.
– Мама! Ты в кресле спала. Почему ты спала в кресле?!
В кресле. Не на кровати. В кресле.
– Мама, открой глаза! Поздоровайся со мной и с папой!
Это не сон. Я открываю глаза, закрываю их снова:
– Свет слишком яркий, слишком яркий… Пожалуйста, выключите свет!
– А свет не горит, глупенькая мама! Утро на дворе.
Я открываю глаза. Это моя контора, мое рабочее место, полное записок по делам, протоколов с прецедентами, хлама, оставшегося со вчерашнего вечера. Моей дочери не следует стоять передо мной, прижимая вытянутую ручку к моему колену. Ей следует быть дома – нежиться в постели или завтракать за кухонным столом. Но она здесь, и я накрываю ее ладошку своей, пытаясь привести себя в некое подобие порядка.
Я свернулась калачиком в кресле, а сейчас выпрямляю спину и чувствую, что левая ступня затекла. Я двигаю ногами и морщусь: брр, кровь возвращается в конечности. Впрочем, больнее всего не от этого. Перед мысленным взором вспыхивают события минувшей ночи. Матильда перегибается через подлокотник, обнимает меня, а я поверх ее головы вижу письменный стол и тень вбивающегося в меня Патрика. Я обнимаю дочку в ответ, вдыхаю запах ее волос, и бешено бьющееся сердце немного успокаивается. Я чуток перепила, заснула в кабинете, и только. Больше ничего не случилось. Я и с Патриком порвала. Так что все будет в порядке. Наверное.
Наконец я чувствую себя готовой взглянуть на Карла. Он прислонился к дверному косяку, в каждой черте лица разочарование, носогубные складки сегодня особенно заметны. Карл, как обычно, в джинсах и в худи, но из-за проседи и строгого вида кажется чуть ли не стариком.
Я откашливаюсь, чувствуя, что в горле пересохло, и подыскиваю слова, которые снимут напряжение:
– По дороге из клуба зашла сюда забрать записки по новому делу, потом решила быстренько их просмотреть и сама не заметила, как…
– Так я и думал, – перебивает Карл без тени улыбки.
– Прости, я впрямь хотела вернуться домой пораньше.
– Да ладно, я знаю, какая ты! Я просто надеялся, что на этот раз ты поведешь себя как взрослый человек.
– Извини, я не нарочно…
– Я надеялся застать тебя здесь и подумал, что мы приедем и заберем тебя домой.
Любопытная Матильда расхаживает по кабинету, а потом – раз, и заползает по стол. Громко вскрикнув, она вылезает и идет ко мне:
– Мама, мама, ручку больно! Ой, как больно! – Она начинает плакать.
Карл бросается к дочке, вытирает ей руку носовым платком и показывает его мне. На платке кровь.
– Откуда на полу битое стекло? – Карл утешает Матильду, но его голос звенит от напряжения.
Я медленно встаю, залезаю под стол и вытаскиваю фотографию в рамке, которую сшибла накануне.
Из-за осколков мне улыбается Матильда.
– Моя фотография валялась на полу. Почему она валялась на полу? – Теперь Матильда плачет еще громче.
– Наверное, я случайно уронила. Прости, солнышко!
– Нужно быть аккуратнее! – злится Карл.
– Я не знала, что вы придете.
Карл качает головой:
– Я должен иметь возможность приводить Матильду к тебе на службу. – Он делает небольшую паузу. – Проблема даже не в этом. Я вообще не должен был приводить Матильду к тебе на службу. Вчера вечером ты должна была быть дома, как нормальная мать.
Возразить тут нечего. Остатки битого стекла я собираю в старую газету и выбрасываю в мусорную корзину. Матильдина фотография не пострадала, я вынимаю ее из сломанной рамки и ставлю у компьютера. Теперь нужно заправить блузку в юбку. Лицо у Карла злое, брови насуплены, а потом гнев превращается в бесконечную печаль. Раскаяние и чувство вины сжимают мне горло так сильно, что отступает ощущение похмельной кислоты.
– Прости, я не нарочно.
Карл долго молчит, его лицо выглядит устало.
– У тебя измученный вид, Карл, прости меня, пожалуйста.
– Так я впрямь измучен. Допоздна не ложился – тебя ждал. В следующий раз буду умнее.
– Надо было позвонить.
– А я звонил, ты не брала трубку.
Уязвленная его тоном, я достаю из сумки сотовый. Двенадцать пропущенных звонков. Пятнадцать сообщений. Я их стираю. Слишком много. Слишком поздно.
– Прости. Такое больше не повторится.
Карл набирает полную грудь воздуха:
– Не будем ругаться перед Тилли. Мы здесь. Мы вместе. – Он подходит ко мне, кладет мне руку на плечо. На миг я кладу руку на плечо ему, но Карл ее стряхивает, крепче сжав мне плечо. – Пора домой.
Тут он замечает, в каком состоянии мой телефон, берет его в руки и осматривает трещину.
– Боже, Элисон, тебе ведь буквально пару месяцев назад его ремонтировали! – Карл тяжело вздыхает. – Похоже, мне снова придется этим заниматься.
Спорить не о чем – я покорно выхожу за ним из конторы.
В Арчуэй ехать недолго, Автобусы и машины плотным потоком движутся по пустым улицам. Я прислоняю голову к окну и смотрю на памятки минувшей ночи – на обертки от бургеров и бутылки. Кое-где работают маленькие мусоровозы, щетками стирая следы пятничного веселья.
Грейс-инн-роад. Чугунная ограда, скрывающая из вида огромные лужайки. Роузбери-авеню, театр Сэдлерс-Уэллс… Вспоминаются давно прочитанные книги «Кастаньет в Уэллсе нет», «Вероника в Уэллсе»… Как же называлась третья? Ах да, «Маскарад в Уэллсе»
[2]. Про маски и притворство я знаю все! Кулаки сжимаются так, что костяшки белеют. Лучше не думать о том, где провел остаток ночи Патрик. Он поверил моим заявлениям о том, что все кончено? Он пошел домой или искать мне замену?
Карл накрывает мою ладонь своей:
– Ты слишком нервничаешь. Скоро мы будем дома.
– Просто чувствую себя виноватой, Карл, и усталой. Знаю, мы все устали.
Я отворачиваюсь еще дальше от него, пытаясь подавить чувство вины, взгляд от окна не отрываю. Мы едем мимо станции Энджел, мимо ресторанов Аппер-стрит, которые хорошо начинаются и плохо заканчиваются в пабе «Уэзерспун» в Хайбери-корнер. Корзинки с цветами на Холлоуэй-роад, студенческие забегаловки над индийскими ресторанами и ряды прикольных магазинов, торгующих латексной одеждой, которая, скорее всего, нравится Патрику.
– В суде все закончилось удачно? – спрашивает Карл, прерывая молчание.
Дом уже рядом, мы поднимаемся по склону холма. Я огорошена его тоном, куда более дружелюбным, чем прежде. Может, он злиться перестал?
– В суде?
– Ну, процесс, ограбление, ты им на этой неделе занималась.
– Я посредине его прервала… – Собственные слова доносятся будто издалека, из-под толщи воды, в которой плывет моя тяжелая голова.
– Так ты свободна на следующей неделе? Будь умницей, удели время Тилли!
Все, погружение закончилось. Выдернутая на поверхность воды, я отплевываюсь и пытаюсь отдышаться. Карл до сих пор злится.
– Пытаешься поставить мне это на вид?
– В последнее время ты очень занята.
– Ты же знаешь, как это важно для меня. Для нас. Пожалуйста, давай без наездов!
– Какие наезды, Элисон? Я попросил быть умницей, и только.
На вершине холма транспортный поток замедляется, потом сворачивает к Арчуэю. Дом. Место, где живет сердце. Я опускаю руку в карман проверить, на месте ли телефон, но удерживаюсь от желания посмотреть, не написал ли Патрик. Я выбираюсь из машины и, старательно растянув губы в улыбке, поворачиваюсь к Матильде. Она берет меня за руку, и мы заходим в дом.
Я моюсь под душем, оттирая следы Патрика. Я стараюсь не думать о том, как настойчив он был, как прижимал мою голову к столу, как под его весом жесткие края столешницы впивались мне в тело. Я ем сэндвич с беконом, который Карл оставил мне на разделочном столе, и прислушиваюсь к шуму, который доносится из сада. Там играет Матильда, пинает листья, носится вокруг лужайки – туда-сюда: «Вперед, папа!» Она как маятник, раскачивающийся между этой реальностью и другой, от которой я до сих пор не получила весточки. А ведь я строго-настрого запретила себе проверять эсэмэски. Я открываю папку с материалами об убийстве, потом закрываю. Почти непреодолим соблазн затеряться в записках по делу, между заявлением и фабулой спрятаться от реальности своей жизни, которую я пускаю под откос, мучая Тилли и Карла. Но, если начну работать сейчас, будет еще хуже, я знаю. Лучше потом.
На ланч приглашены гости, Карл готовит самое лучшее для своих университетских друзей. В духовке шипит баранья нога, сильно пахнет розмарином. Кухня блистает чистотой, что твоя рамка, в которую вот-вот вставят фотографию. Карл уже накрыл на стол: туго свернутые салфетки лежат на мелких тарелках, втиснутых между ножами и вилками. Со стоящей в углу доски стерли расписание рабочей недели – плавание, шопинг, собрания группы Карла. Сейчас аккуратным Матильдиным почерком там написано: «Люблю выходные!» – и нарисованы два держащихся за руки человечка, большой и маленький.
Все лишнее убрано, дверцы буфета закрыты. Я поправляю белые лилии, которые Карл поставил в вазу, но на стол падают комочки желтой пыльцы. Я вытираю их рукавом и поспешно ретируюсь.
Я выхожу к Матильде в сад, восторгаюсь паутиной на черносмородиновом кусте и веточками на падубе – это наверняка гнездо.
– Мам, это же гнездо? Может, там живет малиновка?
– Может.
– Нужно принести сюда еды. Чтобы птичка деток кормила.
– Хорошо, милая. Купим ей арахисовых орешков.
– Только не арахис! Нам в школе рассказывали, что орешки застревают и птички превращаются в шарики жира.
– Фи, какая гадость! Тогда чем их кормить?
– Не знаю. Семечками? Червяками?
– Папу спросим, ладно, солнышко? Может, он знает. Или в Интернете посмотрим.
Карл зовет нас в дом. Гости приехали, он вынимает баранью ногу из духовки. Восхитившись ею, я открываю холодильник, чтобы взять напитки, – мы легко вживаемся в роли, которые исполняем при каждом приходе Дейва и Луизы. Совместные ланчи по выходным у нас начались еще до рождения детей. В дни, когда темнеет рано, мы сидим за столом, набив животы стряпней Карла, и глушим бутылку за бутылкой. Я наливаю сока для Флоры, дочери Дейва и Луизы, затем откупориваю вино.
– Дейв за рулем, а вот я выпью. – Луиза тянется к бокалу, который я только что наполнила.
– Элисон, а ты будешь пить? – спрашивает Карл.
Он накрыл мясо фольгой и сыплет в блюдо чипсы.
– Да, а что? Сегодня же суббота.
– Я думал, после вчерашнего… – До конца договаривать ему незачем.
– Что «после вчерашнего»?
– Что тебе хватит. Ладно, это просто мысли вслух. Не бери в голову.
– А я и не беру. – Я наливаю себе больше, чем хотела. Совиньон блан льется через край.
Заинтригованная, Луиза поворачивает голову набок:
– А что было вчера?
Я вглядываюсь в ее лицо, надеясь, что резкий тон мне померещился.
– Ничего особенного. Вчера была пятница.
– Мама так устала, что уснула в кресле прямо у себя в конторе! Утром нам с папой пришлось за ней ехать. Папа сказал, за ней нужно приглядывать, – вмешивается Матильда.
Я закрываю лицо руками и тру глаза.
– Мама заснула на работе? Значит, она очень сильно устала. Может, вы с Флорой чипсы попробуете? Она наверняка проголодалась. – Луиза вручает Матильде блюдо с чипсами и ведет девочек к двери.
Да, я просто устала. Смертельно устала.
– Так тебе наконец дали убийство? Вот так новость! Ты, наверное, чем-то очень угодила сотруднику судебной канцелярии, раз получила такое дело, – усмехается Дейв.
– Она это упорным трудом заработала и наверняка заслужила. – Луиза обжигает мужа взглядом и поднимает бокал, салютуя мне.
– А что за убийство? Кровь-увечья-расчлененка? Давай поделись с нами пикантными подробностям.
– Дейв, не при детях же… – шипит Луиза.
– Если честно, с материалами я еще толком не ознакомилась. О чем бы там ни шла речь, собираюсь приступить завтра и разобраться. – Я поднимаю бокал, салютуя Луизе, и пью до дна.
– Я думал, мы завтра уедем из города, – удрученно говорит Карл. – Тилли, я же говорил, что мы все вместе куда-нибудь съездим?
– Я хочу в тот замок с лабиринтом! Папочка, ты обещал, что мы вместе съездим! – Матильда выпячивает нижнюю губу: обещанная поездка уплывает из-под носа.
– Сперва надо было у меня спросить… – бормочу я. Поработать можно, когда мы домой приедем, после того как дочка заснет. Замок – это здорово! Тилли будет бегать по лабиринту, я – за ней. Потом мы потеряемся, станем звать на помощь и смеяться-смеяться-смеяться… – Доченька, мы конечно же поедем в замок!
Чем больше мы прикидываемся счастливой семьей, тем убедительнее выглядим со стороны.
Работа Дейва. Работа Лу. Пациенты Карла – никаких имен, лишь общие фразы о еженедельных собраниях новой группы сексоголиков. Дейв и Луиза нервно посмеиваются, а я слушаю вполуха: неинтересно, мне хватает преступлений сексуального характера на службе. Про мое убийство больше не заговаривают. Держа бокал за ножку, я выпиваю одну порцию, потом еще одну – только бы заглушить беспокойные голоса у меня в голове, которые бормочут, что дело об убийстве сложное, готовиться придется долго.
– Как насчет караоке? – предлагаю я.
– Как насчет сыра? Я портвейн купил.
Карл – суперхозяин, домом занимается так, как я в жизни не смогла бы.
– Кому бри? – предлагаю я, отрезая кусок.
– Элисон, смотри, что ты наделала, – говорит Карл. – Ты же поперек отрезала!
Я смотрю на бри, потом на отрезанный кусок. Горло сжимается, я кладу отрезанное обратно на доску и совмещаю куски. Карл тяжело вдыхает, но у меня нет сил с ним разбираться.
– А правда, как насчет караоке?
От пения мне стало бы легче. От хита Адель, например.
– Нам уже скоро ехать, – говорит Дейв. – Да и не рановато ли для караоке?
– Боже, ты всегда такой правильный… Ну и уезжайте! Я и одна спою.
– Не злись, уже почти семь, – напоминает Луиза. – Мы тут не первый час сидим.
Почти семь? Я опять потеряла счет времени. Половину разговоров уже и вспомнить не могу. Я встаю и залпом допиваю вино. Бокал я наклоняю так сильно, что две красные змейки из уголков рта ползут мне на белый топ.
С грохотом опустив бокал на стол, я шествую к двери:
– Ладно, я буду петь караоке, а вы кисните, если хотите. Суббота сегодня или нет?!
Сегодня я в ударе. Девочки, разинув рты, слушают, как я беру высокие ноты в треке «Грозовой перевал». Они в полном восторге. Хитклифф
[3] меня точно не пропустил бы. Я скатываюсь в бездну вместе с Адель, не забываю о Принце и его «Маленьком красном корвете», а потом исполняю свой мегахит, «Свет, который никогда не гаснет»
[4]. Как-то раз мне сказали, что у меня эта песня звучит «сверхъестественно», как настоящий гвоздь любой программы. «Мой путь»
[5] исполнять не стану – закончу концерт собственным путем, заткнув за пояс Моррисси
[6]. То есть, возможно, заткнув. Я максимально вытягиваю последнюю ноту и без сил падаю на диван. Где шквал аплодисментов?! Я точно помню, что Карл, Дейв и Луиза завороженно слушали, восторгаясь моим пением.
– …как ты это терпишь. – Луизин голос вспарывает тишину, воцарившуюся после окончания песни.
– Тс! – шипит кто-то, призывая ее молчать.
Они обо мне говорят? Разве я плохо пела? Я откидываюсь на спинку бежевого дивана и закрываю глаза. Дверь хлопает, я вскакиваю, но вскоре снова устраиваюсь на подушках и плотно закрываю глаза.
Я резко просыпаюсь. В доме тишина. Я бреду на кухню и начинаю убирать в раковину грязные тарелки и бокалы. Для гостей Карл выставил хорошие бокалы из толстого стекла, которые выглядят дорого, но при малейшем соприкосновении у них обиваются края. Я переношу в мойку одну партию и возвращаюсь за другой.
Вечер закончился как-то странно. Мне думалось, что идея с караоке понравится всем, а сейчас терзают смутные опасения, что я все испортила. От выпивки мозги набекрень, мысли путаются. Раньше такого не было. Я проношу бокалы мимо кухонной двери, и в коридоре на глаза попадается репродукция с изображением церкви Темпла
[7]. Карл подарил ее мне, когда я только стала адвокатом. Помню, я радовалась, что он такой чуткий. А вот мне чуть больше чуткости явно не помешает. Потеря работы сильно ударила по его самоуверенности, хотя он успешно переквалифицировался в психолога и открыл практику психотерапевта. Домохозяином он не собирался быть никогда.
– Не носи их так, я уже просил, – напоминает Карл.
Я вздрагиваю и едва не роняю бокалы. Они ударяются друг о друга и звенят.
– Я просто хотела помочь.
– Не надо. Иди присядь. Если ты что-то разобьешь, я не вынесу.
Спорить бессмысленно. Я смотрю на Карла сквозь челку. На виске у него пульсирует вена, щеки горят. Разрумянившись, он выглядит моложе. На миг я снова вижу Карла-мальчишку с растрепанными темными волосами и улыбающимися глазами. Видение тает вместе с густотой Карловых волос, пока я не остаюсь наедине с реальностью – с раздраженным мужчиной за сорок, седеющим и лысеющим. Но тень воспоминаний остается – в недовольном мужчине просматривается смеющийся мальчишка, – и во мне вспыхивает искра любви.
– Пойду почитаю Матильде.
– Не хочу, чтобы ты ее расстраивала.
– Я не собираюсь ее расстраивать, я просто почитаю ей книжку! – Я очень стараюсь, чтоб мой голос не звучал жалобно. Искра любви тут же потухла.
– Матильда знает, что ты пьяна, и не рада этому.
– Не так я и пьяна. Все в порядке.
– В порядке?! При том что ты разозлила моих друзей настолько, что они не выдержали и уехали пораньше? При том что сегодня утром мне пришлось отскребать тебя от пола твоего кабинета?
– Я сидела в кресле, и не так уж рано они уехали.
– Ты понимаешь, о чем я.
Да, понимаю, но не согласна.
– По-моему, это несправедливо. Дейв и Луиза уехали не из-за меня. Я приглашала их петь караоке.
– Боже, Элисон… Я даже не знаю, с чего начать.
– Это несправедливо!
– Не кричи на меня. Я не намерен разговаривать с тобой, когда ты в таком состоянии.
– Я знаю, что разозлила тебя, и мне очень жаль. Раньше и мы с тобой, и Дейв с Луизой умели веселиться. Не знала, что все мы стали такими занудами. Ну и ладно. Пойду почитаю Тилли.
Не дав Карлу ответить, я выбираюсь из кухни.
Матильда сидит на кровати, читает книгу о Кларисе Бин
[8]. Детка моя, хотя и уже шестилетняя.
– Спокойной ночи, мамочка! – бормочет она, обнимая меня. – Я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, – говорю я, укутывая ее цветастым одеялом.
Карл появляется, когда я собираюсь выключить свет, и буквально минуту мы стоим вместе, глядя на нашего ребенка. Я поворачиваюсь к нему и протягиваю руку. Карл замирает, словно думая ее взять. Кисть у него почти расправлена, но в последний момент он отстраняется и сжимает ладонь в кулак.
– Я чай тебе налил. Он в гостиной.
– Спасибо!
Ответ короткий, но Карл уходит, не успеваю я его озвучить. Это начало, маленький, но ход. Не исключено, что Карл делает шаг навстречу, хотя я этого не заслуживаю. Лишь двадцать четыре часа назад я обещала себе, что выпью одну порцию и поеду домой. На миг я погружаюсь в черное отчаяние. Я не могу ограничиться одной порцией. Я не могу как следует заботиться о близких. Я долго смотрю вдаль, терзаясь угрызениями совести, а потом выбрасываю их из головы. Выпив чай, я ложусь в постель, расстроенная и обессилевшая. Неделя была сложная. Засыпаю под тихий плеск воды: Карл моет посуду. По крайней мере, я предлагала помочь.
Глава 3
Когда я просыпаюсь, в доме ни души. Карл и Матильда уехали смотреть замок – так говорится в оставленной мне записке: «Разбудить тебя не удалось. Мы поехали смотреть замок. У тебя же все равно работа. Посуду я домыл». Никаких крестиков внизу – никаких значков поцелуев. Я слишком… Я обещала поехать с ними. Они должны были взять меня с собой. Осознав случившееся, я пытаюсь дозвониться Карлу, но телефон у него отключен. Лежа в постели, я слушаю сообщение его голосовой почты: «В настоящее время я не могу вам ответить. В настоящее время я не могу вам ответить…»
Скорее «не хочу».
Наконец он берет трубку.
– Что же вы меня не разбудили?!
– Я пытался. Ты пошевелилась и послала меня. Я решил, что лучше дать тебе выспаться.