– У него были проблемы со спуском.

– Что, простите?

Я закрыла глаза. Мне захотелось провалиться в какую-нибудь маленькую щелочку и затаиться там навсегда.

– Преждевременная эякуляция. Его ненадолго хватало.

Мне показалось, что она фыркнула. Или показалось? Я залилась краской.

– Послушайте, я знаю, над этим принято шутить. Считается, что это дико смешно. На самом деле в этом нет ничего веселого. По крайней мере, для Алекса в этом точно ничего веселого не было.

– Совершенно верно. Так почему вы считаете, что это может быть важно? Для расследования, я имею в виду.

– В том-то и дело, что я надеюсь, что это окажется не важно. Видите ли, поначалу меня это очень в нем удивляло. Понимаете, он был невероятно привлекателен как мужчина, при первой встрече он произвел на меня сногсшибательное впечатление. Я была уверена, что в этом деле ему просто нет равных. Вот почему меня так поразила его проблема с быстрым спуском. Но сначала я ничего не сказала. Он сам заговорил о ней, где-то на третий раз. Сказал, что так у него всегда, если он волнуется. И влюблен по-настоящему. То есть превратил свою слабость в комплимент мне. Дескать, он влюблен в меня по-настоящему и от волнения теряет уверенность в себе, но это пройдет. Время шло, ничего не менялось, и я забеспокоилась. Наши отношения развивались стремительно, он сделал мне предложение. Все было так романтично. Я же говорю, он был хорошим любовником, в общем и целом. Очень заботился о том, чтобы я… э-э… была довольна. Но эта проблема никуда не девалась.

– Но ваши отношения вас все же устраивали? Вы же согласились выйти за него замуж?

– О да. Я ведь верила, что он и правда сильно влюблен в меня. Что со временем все разрешится. Верила во всю эту чушь. А потом я решила, что пора нам поговорить об этом более подробно, придумала подход. Но стоило завести этот разговор, как Алекс взбесился.

– В каком смысле?

– Разорался. Но рук не распускал. Сначала это меня шокировало, а потом я поняла, что задела его гордость. И сразу почувствовала себя глупой и черствой, как вчерашний багет. Ведь для мужчин успехи в постели – это предмет гордости. И я решила оставить эту тему. Пусть все идет как идет. Со временем что-нибудь да образуется. И потом, я же говорю – в общем и целом я была очень счастлива. Пока не узнала всю правду. О нем и об этих девочках.

Повисла долгая пауза.

– Тогда зачем вы говорите об этом сейчас?

– Говорю же, я мучилась. Вспоминала, прикидывала так и эдак – и пришла к выводу, что если бы у него все получалось со мной в постели, то он бы не стал совращать малолетних. Они ведь неопытные, им не с чем сравнивать, и они бы не стали его критиковать.

Женщина отложила ручку:

– Так вы вините себя? О господи. Зря вы так.

– Нет-нет. Я знаю, что я тут ни при чем. Просто мне не давала покоя мысль, а вдруг это важно. Вдруг это мои глупые замечания по поводу возможностей Алекса в постели подтолкнули его к несовершеннолетним. – Ну вот я все и высказала.

Неужели это я во всем виновата?

Женщина-полицейский записала и это, а потом повторила, что у меня нет абсолютно никаких оснований считать себя виноватой. Она пообещала, что лично передаст мое заявление следователям, и спросила, посещаю ли я психолога, как мне рекомендовали.

* * *

Две недели спустя мне позвонил офицер, ведущий расследование, и поблагодарил за сделанное заявление. Он подчеркнул, что документ не будет использован в официальном порядке, а останется частной информацией между мной и следствием. А также сообщил, что нашлась еще одна девочка четырнадцати лет, которая заявила, что Алекс приставал к ней и занимался с ней сексом еще до того, как повстречался со мной. И судя по датам, которые она назвала, их отношения продолжались и в то время, когда мы жили вместе. Девочка отказалась свидетельствовать против Алекса в суде, она была слишком травмирована, но полицейский рассказал об этом мне, чтобы я успокоилась. Не я сделала Алекса таким, какой он есть. Это был его собственный выбор.

Помню, какое непередаваемое облегчение я испытала, услышав эти слова, словно гора с плеч упала. А потом полицейский добавил вот что: то, как Алекс вел себя в постели со мной, и наша ссора на этой почве были скорее следствием его извращения, а не причиной.

Помню, после того разговора я пошла в душ и долго стояла под обжигающими струями. Мне хотелось, чтобы вода растворила меня, смыла всю грязь, которая скопилась в моей душе за последнее время.

«Ну просто дура, – корила я себя позже, лежа на кровати в гостевой спальне Лиэнн. – Какой же непроходимой дурой я была».

Глава 46

ОН – ПРЕЖДЕ

Он всегда представлял, что когда вырастет и начнет работать, то сразу перевезет бабушку в более приятное место.

Да. Он считал, что когда он будет заботиться о ней, а не наоборот, то снимет ей квартиру где-нибудь подальше от этих краев, где ничто не будет напоминать ему об этих ужасных временах. И об отвратительном Брайане.

Так что осознание того, что этого никогда не случится, повергло его в ужас.

Первая работа привела его в Лондон. Вторая – в Сассекс. А когда у него наконец появился не только вполне приличный доход, но и сбережения, и он смог предложить бабушке помощь, то был поражен ее реакцией.

– Не смеши меня. Какой еще переезд? Что это ты выдумал? Денег мне и своих хватает, а переезжать отсюда – да ни за что. Вот еще.

Он не верил своим ушам. А он-то все просчитал, продумал. Несколько лет откладывал деньги, пока не скопил приличный депозит, с которого можно было оплачивать симпатичную съемную современную квартирку поближе к нему.

– Но ведь я могу поселить тебя в уютной квартире, теплой, в хорошем районе. Ты ведь уже на пенсии. Разве тебе не хочется пожить в красивом местечке, ба? Давай снимем тебе квартиру поближе ко мне? Или можем снять большую квартиру с двумя спальнями неподалеку от моей работы и будем жить там вместе.

Но бабушка даже в лице изменилась, и он понял, что по-настоящему обидел ее своим предложением. Она отправилась в кухонный уголок, поставила на плиту чайник и, дожидаясь, пока он вскипит, замерла у окна, глядя на скамейку внизу.

Повисло молчание. Атмосфера стала напряженной. Бабушка то и дело поглядывала на него так, словно видела впервые.

– Ты правда не понимаешь, почему я хочу продолжать жить здесь?

Он пожал плечами; разговор становился ему в тягость.

Бабушка снова отвернулась к окну.

– Потому что он его любил – этот дом. Любил вид из этого окна. Любил свою маленькую мастерскую и лавочку под окном, любил там обедать. Этот дом и все, что вокруг него, радовали и его, и меня. И я до сих пор люблю этот дом. Из-за него. Так с чего бы мне захотеть переехать?

– Но разве дедушка не обрадовался бы, узнав, что ты живешь в более приятном месте?

– В более приятном, говоришь? А здесь тебе, значит, не приятно? – с обидой в голосе спросила бабушка, повернулась к внуку, и ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы. – В этом доме, где прошло твое детство? А ведь я так старалась.

– Да нет, я вовсе не говорю, что здесь плохо. И я очень благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. – Он подошел к ней, обнял обеими руками и снова с тревогой почувствовал, как она похудела и словно даже съежилась за последнее время. Совсем маленькая, как птичка. И это не потому, что он вырос и стал мужчиной. Нет, это она с годами сделалась меньше.

– Просто я тревожусь за тебя, бабуля, и хочу заботиться о тебе так, как ты заботилась обо мне в моем детстве.

– А ты и заботишься. Я тобой горжусь и счастлива видеть, как уверенно ты пробиваешь себе дорогу в жизни. Но, пожалуйста, никогда не проси меня переехать отсюда. Если я еще жива, то только благодаря ему. Этому дому. – И бабушка снова уставилась в окно на лавку. – Здесь я могу каждое утро здороваться со скамьей твоего деда. И со всеми моими воспоминаниями.

И она стала опускать чайные пакетики в тот самый красный заварочный чайник, который он помнил с детства.

Он закрыл глаза и стал думать о тысячах чашек чая, выпитых здесь, за этим самым столом, в свое время. Но теперь к мирным сценам чаепития примешивались другие. Мысли метались в мозгу как ошалелые. А он-то думал, что перевезет бабушку в другое место и этим решит все свои проблемы. Что же теперь делать?

Визиты Брайана прекратились, когда ему почти исполнилось одиннадцать. Сначала он не понимал почему, а потом решил, что толстяк, наверное, нашел себе новую жертву, помоложе.

Раньше он мечтал только о том, чтобы Брайан перестал стучать по ночам к нему в дверь. Думал, что, когда это случится, счастливее него не будет никого на свете. Но, как ни странно, все оказалось совсем не так. Сосед не приходил, а он чувствовал себя все более и более грязным. У него начались кошмары. Он понял, что в детстве легко мог сказать Брайану «нет», запереться от него, и тот ничего бы ему не сделал. Рассказать бабушке? Пожаловаться в полицию? Почему он сам не понимал, что может пожаловаться на соседа в полицию?

Он открыл глаза, увидел бабулю, которая уже разливала чай, и у него так сжался желудок, что он ощутил приступ тошноты. Он понял, что больше всего на свете ему хочется никогда не видеть этот дом, эту улицу, квартиру, вообще забыть сюда дорогу. В сущности, всю эту историю с переездом бабушки в другое место он затеял, надеясь, что тогда он сможет поставить точку в кошмарной главе своей жизни и никогда к ней не возвращаться.

– Ты ведь не перестанешь приезжать ко мне сюда? – сказала вдруг бабушка, и на ее лице отразился страх.

Он смотрел на ее руки: они слегка дрожали, когда она открывала коробку с печеньем и выкладывала шоколадное угощение на фарфоровую тарелку с розочками.

Он перевел глаза на тарелку, на золотой ободок и представил, как к ней тянется его детская рука в синем джемпере домашней вязки. Ее вязки. В джемпере, из-за которого его столько раз дразнили в школе.

И он понял, что ему опять придется быть храбрым. И снова ради нее, ради бабушки, чтобы она была спокойна и весела.

В детстве он терпел, когда его дразнили из-за джемпера. Терпел столько ужасных вещей…

Что ж, он потерпит еще; теперь он будет терпеть это ужасное место – из любви к ней.

– Ну конечно, я буду приезжать. Я ведь люблю тебя, ты же знаешь.

Глядя на бабулю, он вспоминал, как в детстве каждую субботу она покупала ему свиные отбивные, потому что он их любил, а сама притворялась, будто не голодна. Как каждую неделю водила его в библиотеку, устраивала ему под столом гнездо из одеял, где он пристрастился читать, как приносила ему туда печенье с конфетами на этой самой тарелке с розочками.

– Только никогда больше не проси меня переехать, – добавила она. – И другим не позволяй увозить меня отсюда, ладно? Никаких там домов престарелых и прочих глупостей. Обещаешь?

Но он все смотрел на нее и молчал.

– Прошу тебя. Обещай мне. Что никогда этого не сделаешь.

– Обещаю.

Напряжение покинуло бабушкины черты, и она с облегчением бросила взгляд на скамейку. Потом заулыбалась и сделала внуку знак идти за ней в гостиную. И тут его осенило.

Раз уж нельзя заставить бабулю сдвинуться с места, тогда, может, заняться осуществлением того, о чем он грезил с детских лет?

Разобраться с Брайаном.

Глава 47

ЭЛИС

Сегодня воскресенье, и я опять в Лондоне. Приехала к Лиэнн, чтобы навестить маму в ее новом доме.

Он красивый и чистый, в точности как на фото в буклете. Больше похож на пятизвездочный отель, чем на дом престарелых. Но из него не видно море. Читая маме, я замечаю, что у нее закрываются глаза. В последнее время она все больше спит, наверное, из-за сниженной сатурации крови.

– Что, хватит пока?

Она кивает в ответ, а я наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать в лоб. От нее пахнет «Шанелью». Это хорошо. Значит, здесь заботятся и о мелочах. Мама всегда любила, чтобы от нее приятно пахло.

– Ты скучаешь по морю, мам?

– Не очень. – Ее глаза закрыты, так что я не могу угадать правду.

Похоже, она засыпает. Я шепчу ей, чтобы она отдыхала, а я приду позже. Но стоит пошевелиться, как она хватает меня за руку и стискивает ее с неожиданной силой.

Мама держится за меня дольше обычного, ее глаза закрыты, и я чувствую, что к моим собственным глазам подступают слезы.

«Знаю, мама, я знаю».

Глажу ее по волосам, еще раз целую, потом кладу книгу на шкаф и выхожу из комнаты.

Я уже беседовала сегодня с персоналом и убедилась, что этот дом престарелых действительно гораздо лучше оснащен для присмотра за пациентом в терминальной стадии болезни. Здесь действительно заботятся о клиентах до самой последней минуты, так что маму уже не нужно будет перевозить ни в больницу, ни в хоспис. Лиэнн выбирала на совесть.

Мама уже получает максимальную дозу кислорода, но даже это не помогает ей так, как прежде. Проблема, как нам объяснили, состоит не столько в том, чтобы доставить кислород в легкие, а в изменениях легочной ткани, которые зашли так далеко, что кислород больше не усваивается. А это значит, что счет уже пошел на дни. Мама живет внутри графика, и его черная кривая все круче забирает вверх.

Мы пока не знаем, когда конец, но знаем, что он уже близок.

Здешние сотрудники добры до умопомрачения. К тому же они явно знают свое дело, и я им полностью доверяю. Нам очень повезло, что у Лиэнн есть деньги. Правда, я слышала, Национальная служба здравоохранения шагнула далеко вперед в вопросе ухода за стариками, и все же мне нравится, что врачи и медсестры здесь самые лучшие. Вот и весь мой либерализм. Пока речь идет о чужих, все мы либералы, но стоит коснуться своего собственного, как все наши принципы псу под хвост.

Помню, как мама курила сигареты, сидя у себя в саду, а мы с сестрой, тогда еще сопливые девчонки, возились рядом. Мама говорила потом, что закурила после стресса, связанного со смертью отца. Еще бы, вдова с двумя малолетними детьми на руках, как тут не закурить? Позже, когда мы с Лиэнн выросли, мы часто донимали ее просьбами бросить курить. Но она отказывалась, называла сигареты «своей единственной радостью и своим единственным грехом». В конце концов мы сдались, и вот теперь я корю себя за это.

Я сижу в приемной и проверяю телефон: не звонил ли кто? Или, может, писал? Но нет, ни звонков, ни сообщений от Мэтью Хилла или от Мелани Сандерс не видно. Куда они, черт возьми, подевались? Почему молчат?

«Из-за Алекса? Но при чем тут Алекс? Мне необходимо знать».

Я оглядываюсь по сторонам. На окне, выходящем в сад, красивые шторы из дорогой ткани, на стойке дежурной – ваза с букетом из живых цветов в тон. Я вспоминаю время, когда мама только-только перебралась в свой первый дом престарелых там, в Девоне, и гадаю, что она думает о своем переезде сюда. Переживает, наверное. Она так тяжело дышит, каждый день для нее – борьба. Что же она думает на самом деле? Боится ли будущего?

Я очень боюсь…

Когда маме только поставили диагноз ХОБЛ, она жила у себя дома, в Гастингсе. Там прошло наше с Лиэнн детство, и мы любили туда приезжать. Хорошо, что у нашего отца была приличная страховка и пенсия, поэтому мы не бедствовали, жили в достатке. А у мамы был хороший дом и красивый сад.

Сначала болезнь развивалась медленно. Врачи предупредили, что ХОБЛ непредсказуема: у каждого больного свой путь. Какое-то время мама делала упражнения для дыхания и неплохо справлялась. А потом начались приступы, один серьезнее другого, которые уложили ее на больничную койку. Стало понятно, что жить одна мама уже не сможет, и вот тут мы с сестрой столкнулись с дилеммой.

Лиэнн сразу предложила этот дом престарелых под Лондоном. Но мама удивила нас, заявив, что хочет пожить у моря. В Девоне. В детстве мы с ней часто проводили там лето.

Сестра обиделась, а я втайне обрадовалась. Почему? Просто мне показалось, что мама хочет побыть возле меня, хотя бы какое-то время. Возле своей Дженни, которая стала Элис, все еще незамужней и бездетной. Думаю, мама хотела поддержать меня, насколько возможно, своим близким присутствием, добрым взглядом серых глаз, которые как будто говорят мне: «Все будет хорошо, Элис». И Лиэнн пришлось сдаться. Она ведь не работает, в отличие от меня. И ей проще оставить детей на няню, а самой приехать в Девон навестить маму, чем мне кататься в Лондон. С моей работой по сменному графику особо не наездишься. Так что мы все привыкли.

Вдруг телефон в руках резко пищит: сообщение от Клэр из благотворительной организации. Она снова спрашивает, что я решила насчет персональной сигнализации и не хочу ли я написать для их сайта статью об этом. Мне становится так неприятно, что даже в животе бурчит.

Понять не могу, с чего вдруг такая перемена: помнится, в личной беседе Клэр склонялась к мысли о том, что развитие технических проектов вообще не должно входить в задачи благотворительного фонда, а теперь буквально одолевает меня просьбами о поддержке.

Я решаю не отвечать пока, а погуглить информацию об этой Клэр. В «ЛинкедИн» я нахожу ее профиль и несколько интервью о ее организации. Потом захожу на ее личную страничку в «Фейсбуке», и тут выясняется, что она уже не используется. Некоторые посты переведены в приватный режим, – наверное, Клэр закрыла страницу из-за сестры. Но нет, с настройками безопасности тоже не все ладно. Оказывается, я могу увидеть некоторые старые фото и даже прочитать старые посты. Очень странно. И главное, то, что я нахожу там, как-то не очень вяжется с тем, что рассказывала Клэр.

Я продолжаю свои исследования, но телефон работает слишком медленно, да и батарея вот-вот сядет. Пора возвращаться к Лиэнн.

Что-то тут не так.

Глава 48

МЭТЬЮ

– Ну как там наш Ромео? Все поет?

– И не говори. Стоит задать ему вопрос, как он начинает завывать. – В голосе Мелани звучит отчаяние. – Нет, серьезно, Мэтт. Надо принять какой-нибудь закон, чтобы запретить оперу во время допросов. Это все Морс виноват.

– Так что у вас там происходит?

– Алекса переводят обратно в тюрьму. Похоже, его там обожают. Он устроил хор и кормит начальство лестью. А еще говорят, что он уговаривает свою так называемую невесту рассказать всем «истинную историю их любви». Ее родители противятся как могут. Надо бы намекнуть ей насчет третьей несовершеннолетней любовницы Алекса. Интересно, что она тогда скажет.

– Какая мерзость. – Крепче прижимая телефон к уху, Мэтью расстегивает ремень безопасности, бросает взгляд на дверь дома Иана, потом на часы.

– Точно. Хоть бы уж техники что-нибудь нарыли. Похоже, Алекс пользовался двумя телефонами. Мы проверили оба, искали контакты с Элис, выясняли, не пользовалась ли она своим настоящим именем, общаясь с ним, но ничего такого не нашли. В целом серьезных подозрений и не было, так, скорее любопытство.

– А по тем цветам в коробке из-под пирожных информация есть? Или о мотоцикле, на котором было совершено нападение?

В трубке раздался такой тяжелый вздох, что Мэтью даже жалеет, что спросил. Бедняга Мел и так выбивается из сил. А им, как назло, явно попался кто-то умный: отпечатков не оставляет, улик, пригодных для экспертизы, тоже.

– Ладно-ладно, извини, я не хотел тебя расстраивать. Дай знать, если будет что-нибудь новенькое. Хочется понимать, что происходит. Среда-то ведь не за горами.

– Ладно, Мэтт. До скорого.

Хилл поспешно выходит из машины и пересекает дорогу. Времени у него в обрез. Иан открывает дверь, одетый, как всегда, с иголочки: рубашка чистая, стрелки на брюках безукоризненные. Он ведет детектива в гостиную, где без лишних предисловий сообщает новость:

– Устройство принесли два дня назад. Три месяца бесплатного использования. Но вы уверены, что оно и в самом деле не посылает никаких сигналов? Излучение или что-то в этом роде? Я не хочу облучаться. А еще я где-то читал, что эти штуки нас подслушивают.

– Иан, все будет хорошо, я обещаю. В нем даже микрофона нет.

Мэтью просит старика принести айпад и снимает с модема пластиковую накладку с паролем. Подключив айпад, он с облегчением видит, что устройство сразу входит в Сеть. Значит, Иан зарядил его так, как ему было сказано. Он явно тренировался и читал свои записи.

– Отлично, Иан. Мы подключились, у нас все работает. Теперь у вас есть вайфай, а это значит, что вы можете говорить с Джессикой по «Скайпу», когда захотите. И никаких дополнительных расходов – только обычные платежи за вайфай. Я получил вчера сообщение от нее. Она пишет, что заканчивает смену примерно в это время, так что давайте сейчас и позвоним ей через «Скайп».

Старик явно волнуется.

– Ничего страшного, Иан, вы научитесь, обещаю. Только будьте внимательны, ладно? И все записывайте.

– Ладно, мистер Хилл. Я уже готов.

Мэтью подробно, шаг за шагом, объясняет Иану, как пользоваться «Скайпом», делая паузы, чтобы его ученик успел записать в тетрадку. Свою новую гипотезу о человечках детектив решает обсудить позже, за чаем, когда отец поговорит с дочерью.

* * *

Полчаса спустя, протянув руку за шоколадкой, Мэтью начинает:

– Ваша дочь сообщила мне по почте, что у вас намечалась золотая свадьба. Вам, должно быть, очень не хватает вашей жены, Иан. Мне так жаль.

Хозяин дома молчит, но детектив продолжает:

– А еще Джесси писала, что это было как раз накануне семидесятилетия вашей жены… Кажется, именно тогда в доме появились человечки.

– Я никогда не говорил о них с Джессикой.

– Не говорили, я знаю. И я ей ничего не сказал. Просто я сопоставил даты.

Теперь Иан смотрит прямо на Мэтью, и у него дрожит губа. Мэтью ждет молча. Они продолжают пить чай.

Но вот старик не выдерживает, ставит на стол свою чашку и долго протяжно вздыхает, как будто в изнеможении.

– В общем, дело вот в чем. Мы с женой откладывали деньги, чтобы съездить к Джесси в Канаду. Хотели сделать себе подарок к золотой годовщине. Все спланировали. Откладывали каждый пенни, Барбара даже одежду себе перестала покупать. Все деньги шли в наш канадский фонд. У нее было платье – зеленое, ее любимое. Она надевала его на каждый свой день рождения. Я уговаривал ее купить себе обновку на юбилей, но она и слышать об этом не хотела. Копила и копила, чтобы поскорее увидеть дочь… А потом Барбара заболела. Рак поджелудочной железы. Все произошло так быстро… На деньги из канадского фонда я похоронил Барбару.

Мэтью чувствует, как меняется атмосфера в гостиной. В комнате вдруг становится очень тихо. Безжизненно. Он рассматривает идеально отутюженную рубашку Иана, острые стрелки на его брюках.

– Я специально не стал убирать зеленое платье в шкаф, оставил его здесь, на двери. Так мне казалось, что Барбара где-то рядом, что она вот-вот придет и наденет его. И каждый раз, глядя на него, я думал: почему я не заставил ее купить обновку? Красивую. Почему, а, мистер Хилл? – И он поворачивается к Мэтью. – В общем, смотрел я на это платье, смотрел, до зелени в глазах, а перевесить так и не смог. И тогда я сам перебрался в другую комнату. В гостевую.

– Тогда и появились человечки? Чтобы охранять комнату с зеленым платьем?

– Я знаю, о чем вы думаете, мистер Хилл. Что я совсем спятил. Старый дурак.

– Нет, Иан, я так не думаю. Совсем нет. А вот что я действительно думаю, так это то, что ваши человечки не любят, когда у проблем находятся решения. Когда появляются модемы… и начинаются более счастливые времена. Давайте поживем и увидим, как все пойдет, когда вы будете регулярно разговаривать с Джесси.

– Хороший план, мистер Хилл. – Иан прокашливается, прочищая горло, и Мэтью становится больно видеть, как напряжено его лицо.

– Кстати, вы пока можете пользоваться модемом, – начинает он с таким видом, как будто это только что пришло ему в голову. – Я все равно покупаю новый. Этот мне пока не нужен.

Старик внимательно смотрит на него, потом делает долгий глубокий вдох.

– Но мы же еще не сговорились об оплате. Имейте в виду, я все оплачу. Я регулярно откладываю понемногу с пенсии. Каждую неделю…

– Прошу вас, не беспокойтесь на этот счет. И давайте поговорим об этом в следующий раз.

Снова пауза.

– Вы достойный человек, мистер Хилл. – Иан снова прокашливается, разглаживает брюки. – Очень достойный.

Глава 49

ЭЛИС

Сегодня понедельник, и я уже взяла билет на поезд – пора возвращаться в Девон, завтра у меня встреча на работе. Только на этот раз я еду первым классом.

Полиция уже предъявила обвинение в домогательствах тому извращенцу, с которым я столкнулась во время предыдущей поездки. С одной стороны, я довольна, с другой – мне не хочется давать против него показания в суде. Вдруг моя связь с Алексом каким-то образом выплывет? Но что делать? Этого типа надо наказать, чтобы ему неповадно было приставать к женщинам.

Сегодня утром я настроена поработать, поэтому засела в кабинете сестры. Его окно выходит в сад, откуда открывается впечатляющий вид на Ноттинг-Хилл. Чем больше времени я провожу в Лондоне, тем более чувствительной к его чарам становлюсь. Вчера вечером Лиэнн и Джонатан водили меня поужинать в район Саут-Бэнк. Ресторан располагался на седьмом этаже, панорама из окон такая, что умереть не жалко. Глядя на город сверху, я любовалась светящимися строчками уличных фонарей и огнями автомобилей, которые оживляли этот городской холст, так не похожий на привычный для меня сельский пейзаж. Да, мало-помалу я начинаю понимать свою сестру.

Я возвращаюсь к своему ноутбуку. Мое интернет-расследование завело меня так далеко, что я уже испытываю нешуточное беспокойство. Мне удалось разыскать компанию, производящую то самое персональное сигнальное устройство, за которое так ратует Клэр, но никакого упоминания о ее благотворительной организации как о соучредителе или акционере на страницах сайта нет. Не фигурирует она и как заказчик. Однако сама Клэр явно имеет к ней какое-то отношение: компания зарегистрирована на двух человек – на нее саму, правда, под девичьей фамилией, которую я с легкостью отыскала в соцсетях, и на некоего Пола Кросвелла. Судя по информации, которая есть в «Гугле», этот загадочный тип занимался в разное время разными видами безопасности. Зарегистрировал несколько компаний: две обанкротились, а третья, занимающаяся домашними сигнализациями, имеет статус должника, управляющего имуществом.

Все это очень странно. Остается сделать только одно: совершить звонок, который я долго откладывала. Предприятие рискованное, к тому же я чувствую себя почти воровкой. Если мои подозрения не подтвердятся, Клэр все равно поймет, что я копаюсь в ее истории за ее спиной, и придет в ярость. И будет иметь полное право.

А вдруг мои подозрения подтвердятся? Нет, надо проверить. К тому же я больше часа искала в Сети этот телефон, не пропадать же моим усилиям напрасно.

Я набираю номер. Три гудка. Четыре.

– Алло? – Голос женский, нерешительный. Женщина говорит так, будто телефон для нее – невесть какое диво. Наверное, привыкла пользоваться в основном мобильным, поэтому звонок стационарного телефона ее пугает.

– Простите за беспокойство. Я говорю с матерью Клэр? Клэр Харди?

– Кто это?

– Еще раз прошу прощения за то, что доставляю вам беспокойство. Я журналистка, пишу статью о жертвах преследования. Мне посоветовали связаться с вашей дочерью, Клэр.

– Где вы взяли этот номер? Кто вы?

– Меня зовут Элис. Я журналистка. Я надеялась поговорить с Клэр о ее сестре и ее благотворительной организации.

– У Клэр нет сестры. Не знаю, что вы за журналистка такая, но факты у вас неверные.

– Но мне говорили, что у Клэр есть сестра, которая пострадала от действий преследователя. И поэтому Клэр создала эту благотворительную организацию.

– Какую организацию? Я понятия не имею, о чем вы. И вообще, Клэр здесь давно не живет и даже не бывает. Слава богу, выросла и с глаз долой. Хлопот, я вам скажу, с ней было по горло. Еще сестры ее мне не хватало!

И она вешает трубку.

Я снова поворачиваюсь к окну. В саду, на трубе игрушечного домика моей племяшки, сидит малиновка и, наклонив набок головку, смотрит с любопытством, точно спрашивает, о чем это я задумалась. Я тоже сижу неподвижно, как птичка, но мысли несутся вскачь.

Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на Клэр и понять, что все это значит для меня, но вместо этого вдруг задумываюсь о племяннице. Домик у нее почти как настоящий, только крохотный, стены бревенчатые, а дверь и труба нарочно кривые, сделанные на заказ. Вчера мы с малышкой Аннабель устраивали там чаепитие, а я вспоминала игры, в которые мы в детстве играли с ее мамой. Самая любимая называлась «больница». У нас был игрушечный медицинский набор, и мы ставили всем своим куклам диагнозы, выписывали лекарства и лечили от всех болезней подряд.

Это воспоминание снова наводит на мысли о маме. О видеокамере, которую тайком пронесли в ее комнату. На меня вдруг накатывает волна ненависти. Убила бы того гада, который выложил это ужасное видео в Сеть. В ее новом доме знают об этой истории. Мы всех предупредили, что мама не должна получать от посторонних ничего: ни подарков, ни гостинцев, ни корреспонденции. И в комнату к ней не пускать никого, кроме нас с Лиэнн и тех людей, на которых мы с ней укажем. Так что теперь она должна быть в безопасности.

Должна быть…

Я вспоминаю струю ледяной воды, направленную в лицо. Поднимаю руку, ощупываю щеки, лоб, думая о том, как я тогда испугалась, как ждала боли, неизбежного уродства… И тут мне приходит в голову, что моя мать изо дня в день мужественно переносит ожидание еще более страшное, и мне становится стыдно за свой испуг.

Наконец я встаю и иду на кухню сделать себе кофе. Начинает болеть голова. Я все еще бьюсь над загадкой Клэр и ее благотворительной организации. Кто же она такая? Мошенница? Любительница мрачных розыгрышей? И какого черта ей от меня нужно?

С кружкой кофе в руках я возвращаюсь за свой компьютер и с головой погружаюсь в работу. Здорово, когда есть чем заняться, однако эти поиски уже похожи на затяжной прыжок в кроличью нору. Чем глубже погружаешься, тем страннее. В соцсетях я обнаруживаю еще ряд связей между Клэр Харди и этим Полом Кросвеллом. Например, старую газетную статью о некоем гражданском иске, поданном против него каким-то торговым центром по поводу контракта об установке системы безопасности. Суд признал иск несостоятельным, поэтому широкого освещения в прессе не последовало. Но, покопавшись еще, я обнаруживаю, что Пола Кросвелла не раз уличали в том, что он дает заведомо невыполнимые обещания и нечестно ведет бизнес. Так-так, Клэр и Пол. И что вы, интересно, затеваете?

Я постукиваю себя пальцами по губам. Персональная сигнализация. Что, если это просто афера? Связанная с бизнесом Пола? Может быть, никакого прибора не существует, просто мошенники выманивают таким образом деньги у напуганных преследователями женщин?

Но, чтобы утверждать это, мне нужны доказательства. А зачем, интересно, Клэр выдумала эту жуткую историю с сестрой? У меня появляется ощущение, что я напала на очень неплохой сюжет. Надо же, какая она нахалка, эта Клэр, не постеснялась использовать меня, зная, что я – журналистка. Наверное, при первой встрече я показалась ей очень уязвимой. Моя злость и ее наглость сплавляются воедино и кристаллизуются в нечто совсем новое. Что это – возбуждение? Да. Я чувствую прилив адреналина. Наконец-то, после стольких дней отстранения от работы, я нарыла нечто стоящее. Если эта Клэр действительно водит за нос жертв преследований, значит, надо в лепешку разбиться, но вывести ее на чистую воду.

Я беру мобильный и набираю номер Мэтью Хилла. Вдруг он поможет мне разобраться с этими Полом и Клэр? А еще мне очень нужно знать, что там с Алексом.

Он это, в конце концов?

Или не он?

Глава 50

ОН – ПРЕЖДЕ

Он берет на работе двухнедельный отпуск и начинает следить за Брайаном каждый день, делая при этом все возможное, чтобы не попасться на глаза бабушке. Он маскируется: надевает солнечные очки, шляпу, большой шарф, скрывающий нижнюю часть лица, поношенную одежду.

Брайан растолстел – он и раньше-то был толстым, а теперь и вовсе тюлень. Лет ему, должно быть, под шестьдесят, но выглядит он еще старше. Тогда он говорил, что работает в транспортной компании, но сейчас о работе, похоже, нет и речи. Свою жирную неопрятную тушу он таскает лишь в местный паб, где торгуют спиртным навынос, и в книжный. Зато там он бывает регулярно, а это уже кое-что.

Изо дня в день, наблюдая за перемещениями Брайана, он делает пометки в телефоне.

Ему становится нехорошо, когда однажды он замечает бывшего соседа на скамейке у детской площадки, хотя тот ничего не делает, а просто сидит и смотрит.

Наконец все складывается удачно. Он понимает, что Брайан в один и тот же день и даже в один и тот же час ходит в книжный, причем неизменно пользуется одним и тем же проулком позади заброшенных гаражей у старой обувной фабрики. Пешеходы избегают этих мест, детям наказывают держаться от них подальше. Только такой тип, как Брайан, и мог выбрать этот проулок для своих прогулок.

Он тщательно осматривает проулок на предмет установленных где-нибудь камер слежения, но ничего такого не находит. Отлично.

Отпуск заканчивается, он возвращается на работу, но продолжает думать о том, как осуществить свою затею. Ему снятся кошмары о прошлом, которые сменяются прекрасным видением: Брайан поднимает голову и видит его.

Точнее, молоток в его руке.

Он почти не испытывает сомнений в том, что сможет это сделать.

Наоборот, чем больше времени проходит, тем чаще он удивляется тому, что буквально предвкушает, как все это будет. Предвкушает прекращение давних мучений. Что ж, если уж бабушка настроилась никуда не переезжать из этой треклятой квартиры, значит, пора это сделать.

Он выжидает месяц и берет еще один отпуск, на неделю. Вдумчиво выбирает одежду, которая поможет минимизировать риски. Прежде всего перчатки. Но ими одними дело не ограничится. Судмедэксперты будут искать волокна ткани, волосы.

Он понимает, что при всей осторожности не оставить на месте преступления следов не удастся. Но уже решился.

Он упаковывает смену одежды в пакет и кладет в рюкзак. Надевает перчатки, шляпу, шарф и солнечные очки.

Бросает критический взгляд в зеркало и вдруг чувствует, как же это здорово – жить.

Он не помнит, чтобы раньше жизнь доставляла ему такое удовольствие.

Глава 51

ЭЛИС

Покачивая правой ногой вверх-вниз, я оглядываюсь по сторонам. Так странно снова находиться в кабинете редактора. Сегодня вторник, а мне вспоминается тот день, когда Джек привел меня к Теду рассказать о телефонном звонке. Кажется, что с тех пор прошло уже сто лет. И я была другим человеком.

– Ну как тебе предложение Хелен? – Тед слегка повышает голос, как будто чувствует, что мыслями я далеко, и хочет вернуть меня обратно в кабинет.

Я снимаю одну ногу с другой и ставлю на пол, ступни параллельно друг другу.

– Да-да. Конечно. С четверга и начну. Вообще-то мне тут подвернулась одна история, Тед.

Ага, глаза главреда сразу загорелись любопытством. Газета наша, может, и дышит на ладан, но аппетит Теда к увлекательным историям здоров как никогда. Он журналист старой школы, для него броский заголовок – это все. Интересно, что он будет делать, когда его сократят.

А что буду делать я?

Мы оба ждем, когда Хелен соберет свои бумаги и, извинившись, выйдет. Предложенный ею компромисс заключается в том, что я согласилась не выходить на работу по средам, пока полиция не решит, что угроза для меня в эти дни миновала. Вместо этого я буду работать по субботам и воскресеньям, а среды будут считаться моими отгулами, и так до тех пор, пока Алексу не будет предъявлено официальное обвинение. Компания божится, что заботится исключительно о моей безопасности, хотя на самом деле понятно – им не важно, что будет со мной, лишь бы на их территории было спокойно. Думаю, все дело в страховке, да еще на неудобные вопросы потом придется отвечать.

– Будем надеяться, что все на самом деле закончилось, Элис. – Тед с удовольствием откидывается в кресле. – Ну давай выкладывай, что там у тебя за история такая.

Я смотрю на него и думаю, стоит ли открыть ему ту, другую, правду. О том, кто я на самом деле. И как я обманом вынудила его принять меня на работу.

Нет, лучше не сейчас…

– Мне еще надо покопаться в ней, Тед. Но вкратце суть вот в чем: кто-то пытается наживаться на жертвах преследования.

Выражение его лица мгновенно меняется.

– Не волнуйся, – успокаиваю я. – Я знаю, что ты сейчас подумал, и обещаю подать всю историю так, чтобы обо мне там ни слова не было. Найду других жертв. Может быть, даже кого-нибудь из здешних мест, чтобы рассказ шел с их точки зрения.

Редактор наклоняет голову набок.

– Это хорошая история, Тед. Мне надо еще поработать над ней, но в общем и целом расклад такой: кое-кто придумывает страшилки и распространяет их в Сети, чтобы завоевать доверие жертв и заставить их расстаться с деньгами.

– Мы же договорились, никаких личных мотивов, Элис. – Вид у начальства встревоженный. – Опубликовать такое сейчас значит лишний раз привлечь внимание к тебе и к тому, что вокруг тебя происходит. Мы не можем рисковать, пока этого парня не поймают, так что, если хочешь и дальше работать над этой своей историей, будешь согласовывать со мной каждый шаг. Никакой самодеятельности.

– Обещаю.

Тед молча хмурится, перекладывает какие-то бумажки у себя на столе, потом продолжает:

– Слушай, Элис, мне тоже нелегко пришлось. Кадровики в спину дышат. Ты должна знать: как только появится возможность, мы обязательно напишем обо всем, что с тобой случилось, со всеми подробностями, но не раньше, чем полицейские возьмут этого парня. Понимаешь, мне нужно, чтобы ему предъявили официальное обвинение и чтобы его дело дошло до суда, а до тех пор у меня связаны руки. – И он смотрит на меня как-то робко, даже почти виновато. Странно, что это с ним? Как реагировать, я тоже не знаю: с одной стороны, я расстроена тем, что отдел кадров вынудил меня взять отпуск, а с другой – я ведь обманула Теда, так какое я имею право жаловаться? – Добро пожаловать обратно в офис, Элис. Без тебя тут все как-то не так. Ребята за тебя переживают.

Я по-настоящему тронута. На моей памяти Тед ни разу не говорил ничего подобного. Я коротко киваю в ответ, и тут пищит мой телефон. Сообщение от Джилл, активистки из «Мейпл-Филд-хауса». Она уже в курсе, что я возвращаюсь в офис, где буду продолжать заниматься их историей, и хочет обсудить со мной, что я буду писать о сносе. Джилл не знает, что я не могу пока работать по средам, так что придется придумать какой-то обходной маневр.

Я встаю, подхожу к открытой двери и окидываю взглядом редакцию: кто здесь, а кого нет.

– Джек уехал на историю? – спрашиваю я Теда, скользнув взглядом по своему столу и пустующему месту Джека рядом.

– Работает сегодня в вечернюю смену. Вот уж кто действительно по тебе соскучился. Ходит мрачный, как медведь с больной головой.

– Наверное, никто ему кофе не приносит, – отшучиваюсь я и покидаю кабинет.

По пути к выходу останавливаюсь перекинуться парой слов еще с тремя нашими – те бешено стучат по клавишам, заканчивают тексты, которые пойдут в номер, – а потом спускаюсь вниз и иду к машине.

Я звоню Джилл сообщить, что мой отпуск официально завершен. Она предлагает сделать статью об одной семье, которая выехала из «Мейпл-Филда», не дожидаясь сноса, и теперь живет в доме с садом. Ее идея в том, чтобы писать не только о разрушении старого, но и о новом, что возникает на его месте. Я согласна, нам надо обсудить подробности. Семьи переселяются в новые дома по очереди. Многие еще живут во временном жилищном фонде, пока местная строительная компания заканчивает дома. Очень легко сейчас поддаться соблазну и залакировать картинку раньше времени. Но именно этого нельзя делать: нужно сначала убедиться, что все идет как надо, все стороны соблюдают взятые на себя обязательства.

Есть еще одно дело, которым надо заняться в ближайшее время, – решить, оставаться ли у Тома и дальше или возвращаться к себе. Я звоню хозяину уточнить, все ли в порядке с лампочкой в прихожей и есть ли договор о замене замков. О том, кто и при каких условиях имеет право брать ключи, мы договорились. Если уж возвращаться на старое место, то надо иметь гарантии. Но хозяин не отвечает, включается автоответчик, и я отправляюсь к Тому в Эксетер.

Он, конечно, будет рад, но я обнаруживаю, что думаю не о нем, а о Джеке. Надо же, огорчен моим отсутствием. Я чувствую, как мой лоб перерезает морщинка. Почему в офисе считают, что у Джека был выходной в тот день, когда я столкнулась с ним в кафе? Он, помнится, что-то говорил мне о конкурсе учителей в местной школе. А вдруг он работает над чем-то втайне от всех? Может быть, даже для национальной прессы.

Джек честолюбив. Не хочу подставлять его перед Тедом, спрошу лучше по-тихому у него самого, когда увижу.

Глава 52

ОН – ПРЕЖДЕ

Все прошло совсем не так, как он ожидал.

Больше адреналина, больше крови, больше кайфа…

После, переодеваясь в заброшенном гараже, он чувствует, как колотится сердце. Он знал, что в первые несколько часов риск самый высокий. Если кто-то наткнется на Брайана раньше времени – раньше, чем он сам успеет переодеться и скрыться, – то его поймают.

И это разобьет бабушке сердце.

Но он все тщательно спланировал и теперь испытывает скорее восторг, чем страх. Все его движения быстры. Он срывает с себя окровавленную одежду и складывает в мусорный пакет внутри рюкзака. Кровь брызнула дальше, чем он рассчитывал, несколько капель попали на лямку рюкзака. Вот черт. Надо было захватить еще один пакет. Ну ничего. Брызги совсем мелкие, и он сожжет потом рюкзак вместе со всей одеждой.

Он снимает перчатки, шарф, шапку и заменяет на запасные, предусмотрительно захваченные с собой. Выскользнув из гаража, пересекает заброшенную автостоянку у фабрики, перебирается через изгородь и полем идет назад к своей машине, которую оставил за милю от переулка.

Он не зря разработал обходной путь: заранее проверив все камеры, он выбирает теперь те участки пути, где их нет. Добравшись до машины, закидывает рюкзак в багажник, предусмотрительно выстланный полиэтиленовой пленкой, снимает шарф и шапку, чтобы предстать перед возможными камерами на дороге спокойным и собранным, как обычно.

Домой он возвращается без спешки, избегая скоростных шоссе, растапливает в крохотной гостиной камин и долго сидит перед ним, разрезая на куски окровавленные улики и задумчиво скармливая их огню. После, тщательно вымыв руки и выскребя грязь из-под ногтей, пешком идет в кафе, где берет рыбу с картошкой и заводит шутливый разговор с подавальщицей: так, на всякий случай. Вдруг ему понадобится алиби. «Нет. Я был дома. Днем смотрел телевизор, потом прогулялся до кафе, поел рыбы с картошкой. А что?»

Позже, доедая картошку с томатным соусом, он чувствует, что все еще возбужден. Ему никто не звонит, ни бабушка, ни полиция.

И в новостях тоже ничего нет.

Он смотрит на кетчуп. Потом закрывает глаза и проигрывает в своем воображении недавнюю сцену снова и снова. Брайан видит его, он потрясен. Глухой стук молотка, раскалывающего череп.

И наступающий за этим шок: сколько же крови.

Вспоминаются школьные годы. Как он мечтал стать сильным. Мечтал завести орла, такого, чтобы падал камнем сверху, бил клювом, рвал когтями.

Как он мечтал стать взрослым.

И вот он вырос и испытал такой восторг, с которым не идет в сравнение ничто другое; какой же это кайф – чувствовать себя живым. Вот почему там, в безлюдном проулке, он не смог удержаться после первого удара и все бил, бил молотком по голове Брайана, хотя тот давно уже перестал шевелиться.

Глава 53

ЭЛИС

Я подношу ладонь к сковородке, чтобы проверить, достаточно ли она нагрелась для рыбы. Ого, прямо раскалилась.

– Скоро ужин! – кричу я Тому в гостиную, но ответа не получаю.

Я подхожу к двери и вижу, что он в наушниках. Я повторяю громче. Том приподнимает один наушник, слышит слово «ужин» и радостно показывает большой палец. Я улыбаюсь, он тоже. Сегодня у меня удивительно хорошее настроение. Сейчас вечер вторника, до очередного дня икс остается всего несколько часов, но Алекс все еще за решеткой, и мне уже не так страшно. К тому же скоро выходить на работу, и это тоже поддерживает. А в пятницу я возвращаюсь к себе домой. Замки уже заменили, и меня ждут новые ключи.

«Все будет хорошо, Элис».

Я солю и перчу каждый рыбный стейк, прежде чем аккуратно опустить на сковороду, и делаю шаг назад, чтобы в меня не попали первые брызги масла. Я хочу приготовить вкусный ужин, чтобы поблагодарить Тома за терпение. За его огромную доброжелательность. Признаюсь, мне было не всегда легко проводить столько времени вместе, и он это знает, как знает и то, что по своей воле я бы не согласилась переехать к нему прямо сейчас. И все же это был довольно удачный опыт сближения. Благодаря Тому. К тому же я уже вижу, что мы движемся к более спокойным временам. Теперь главное, чтобы я оказалась неправа, чтобы полиция подтвердила, что это был Алекс. И тогда все. Можно жить дальше.

Я смотрю на настенные часы, чтобы не пропустить момент, когда нужно переворачивать рыбу. Отличный цвет – мм! Я вдруг чувствую, что ужасно проголодалась, и только подхожу к барной стойке, чтобы налить нам по бокалу вина, когда в кармане звонит телефон.

На экране имя: Джек. Я невольно хмурюсь: зачем он звонит в такой поздний час? Сейчас очень поздно, это мы задержались с ужином.

– Привет, Джек. Слушай, извини, я тут готовкой занимаюсь. Мы еще не ужинали. Давай я перезвоню тебе, когда закончу?

– Это ты меня извини, Элис, я на работе и даже не знаю, как тебе сказать… – Голос меня пугает – он противоестественно спокоен, как будто Джек даже дышать боится.

Я снимаю сковороду с огня.

– В чем дело? – Точно, Джек ведь сегодня на дежурстве, мне Тед говорил. Значит, он пробудет в офисе еще часа два.

– Пожар, Элис… Я только что узнал, пока делал обзвон.

– Что? – Сначала я не понимаю, но потом в животе у меня как будто что-то обрывается. Я представляю, как Джек обзванивает полицию и пожарных в поисках последних новостей. Но при чем тут я? Он что, не справляется? Хочет, чтобы я об этом написала?

– Понятно. А почему ты звонишь? Кто-то пострадал?

– Нет. Насколько я знаю. – Снова пауза, как будто Джек переводит дыхание. – Понимаешь, это… – Непонятная пауза.

– Что, Джек?

– Это горит твой дом, Элис… – И снова пауза, как будто специально, чтобы до меня лучше дошло. – Пожар в том доме, который ты арендуешь. Туда уже выехали две пожарные бригады. Соседи не пострадали. Насколько велик ущерб, пока не сообщали. Я сейчас отправляюсь туда.

* * *

Мы доезжаем за сорок минут. За рулем Том, он сам настоял. Я сижу на пассажирском сиденье, немая, неподвижная, бессильно уронив на колени трясущиеся руки.

Мысли ураганом проносятся в мозгу. Я вдруг понимаю, как сильно я полагалась на то, что полиция права, а я ошибаюсь и это все-таки Алекс. «То есть это все же не он? И почему во вторник, не в среду? Преследователь думал, что я дома?»

Когда машина огибает последний поворот, я замечаю пульсирующие огни автомобилей спасательных служб, которые отражаются в окнах соседних домов и в блестящих поверхностях припаркованных поблизости автомобилей. Дом уже виден, и я так дрожу, словно через меня пропустили электрический ток. Огня уже нет, но черный густой дом поднимается в темное ночное небо. Соседи, человек двенадцать, еще стоят на улице, сбившись в тесную кучку. Кое-кто из них с телефонами. Другие успокаивают детей.

Я не сразу выхожу из машины, просто сижу и смотрю на то окно. За которым раньше была моя спальня. Рама почернела, крыша над комнатой провалилась. Ничего не могу с собой сделать, сразу начинаю представлять, что я там, внутри, вокруг бушует пламя, жар. Самая ужасная смерть – в огне, так мне всегда казалось. Интересно, рискнула бы я прыгнуть или нет? На ум сразу приходят все прочитанные и услышанные истории о том, как людям, запертым в горящем помещении, приходилось делать ужасный выбор – прыгнуть или погибнуть наверняка.

– А ты бы прыгнул?

– Что? – Том явно не ожидал моего вопроса. Он хмуро глядит на дом.

– Если бы ты оказался в горящем помещении и все пути к спасению, кроме окна, были отрезаны, прыгнул бы ты или нет?

Он расстегивает ремень безопасности и трясет головой.

– Не надо думать о таком, Элис. Посмотри на меня. Ты жива. Ты в порядке. Но переживаешь шок, и сейчас мы постараемся раздобыть тебе чашку чая. И, по-моему, с полицией еще рано говорить.

– Извини, что? – Я продолжаю представлять себя у окна. А вдруг я задохнулась бы в дыму раньше, чем решилась бы?

И тут в голову приходит другая ужасная мысль: мои вещи. Нет, не одежда, на нее плевать. Но там есть ценные для меня вещи…

– О нет, мои вещи, Том! Мамины письма… Там были мамины письма!

– Боже мой, Элис, мне так жаль. Слушай, ты уверена, что справишься с этим? Ты уже готова говорить с полицией? Или еще слишком рано? Может, поедем отсюда, выпьем где-нибудь чаю или еще чего-нибудь? – Рука Тома мягко ложится на мою руку.

– Нет-нет, я в порядке. Наоборот, я хочу узнать, что случилось.

У меня уже включился автопилот в режиме репортера. Я выскакиваю из машины, подхожу к первому попавшемуся пожарному, который наблюдает за тем, чтобы никто не попытался проникнуть в зону пожара, и объясняю ему, что это мой дом горит. На вопрос о том, не пострадал ли кто-нибудь, он уверенно отвечает, что нет.

– Насколько велик ущерб? Удалось что-нибудь спасти? – Пухлая пачка маминых писем так и стоит перед глазами: они хранились в ящике столика у кровати.