— Что двадцать, что двадцать тысяч. — Отец Ярви покрутил кистью на своем эльфийском посохе. — Исход все един.

Скара гадала, о каком исходе идет речь, и тут увидела Яркого Йиллинга. Предводитель легкой походкой вышагивал во главе своего отряда сподвижников.

Исключая свежий надрез, последний подарок от Атиля, лицо его не изменилось со смерти дедушки. Та самая вежливая, предупредительная улыбка была у него, когда он срубил голову матери Кире. Те самые неживые глаза осматривали принцессу во тьме многоколонного Леса. Закипела отрыжка. У Скары свело кулаки, свело челюсть, свело ягодицы, когда Йиллинг с отмашкой остановился в паре шагов от отца Ярви.

— Жаль, жаль, — проговорил он. — Я предвкушал, как сам за вами приду.

— Мы тебя избавили от хлопот, — отрезала Скара.

— Никаких хлопот, королева Скара. — Дыхание замерло, как только взгляд встретился с глазами Йиллинга. Он озадаченно насупился. — Постой-ка… а раньше мы не встречались? — И он подпрыгнул в ребячьем восторге. — Узнал! Я тебя узнал! Ты — рабыня из палат Финна! — Он восхищенно похлопал себя по ляжкам. — Той ночью ты меня знатно провела!

— То ли еще будет, — бросила она.

— Боюсь, время нынче не то, — Йиллинг заблуждал глазами. — Вы пришли ко мне, Крушитель Мечей? Сразиться, как Атиль?

Горм обозрел сподвижников Йиллинга: их руки с грозной уверенностью ласкали рукояти мечей, топорища секир, ратовища копий — и покачал головой.

— Боюсь, не время сейчас и для этого.

— Напрасно. Я мечтал порадовать Смерть еще одним знаменитым воителем, включить вашу песнь в свою, чтобы ярче сияла ее слава. — Йиллинг сощурился через плечо на восходящую Матерь Солнце, от вздоха его пошел пар. — Будем надеяться, сейчас из ниоткуда выскочит Колючка Бату. Знаете, в один из своих набегов она убила моего любимого коня. — Он вопросительно глянул на человека рядом. Высокого мужчину с рогом на поясе. — Невоспитанно с ее стороны, да, Воренхольд?

Зубы Воренхольда белоснежно сверкнули в бороде.

— Ее невоспитанность — притча во языцех.

— Ох уж эти воины! — Яркий Йиллинг надул гладкие щеки и пшикнул. — Просто одержимы своей славой. А ты, должно быть, отец Ярви.

— Это он. — Губы Адуин в лиловых пятнах презрительно скривились. — Я удивлена, встретив вас здесь. По моим сведениям, как только грянул бой, вы, как червяк, уползли отсюда подальше.

Служитель Гетланда равнодушно развел руками.

— Вот приполз назад. — Кровь Скары долбила в череп. Мать Скейр пошевелила плечами, что-то сдвинулось под ее балахоном.

Яркий Йиллинг не расставался с улыбкой.

— Рад наконец-то пообщаться с тобой вживую. Для столь молодого человека ты заварил чересчур огромную кашу.

— Про тебя можно сказать то же самое, — ответил Ярви. Отдаленный напев стал громче. Один из сподвижников угрюмо уставился на привратную часть крепости. — Правда, что когда ты убил короля Братту, то сделал чашу из его черепа?

— Сделал. — Йиллинг весело пожал плечами. — Только вино оттуда все вытекло через ноздри.

— Здесь важный урок, — молвил Ярви и, заметила Скара, так стиснул посох, что сухожилия окостнели на бескровной тыльной стороне кисти. — События не всегда идут так, как нам хочется.

— И ты этот урок должен усвоить, — отрубила мать Адуин. — Не так давно праматерь Вексен подарила тебе второй шанс, но ты отшвырнул ее руку. — Скара оскалила зубы. Она не помнила никаких вторых шансов, лишь трупы на полу Леса. Лишь Ялетофт в огне на черном краю окоема. — Теперь тебе нечем торговаться. Вас всех закуют в цепи и доставят в Скегенхаус, предстать перед правосудием Единого Бога.

— Правосудие грядет! — Перед взором Скары дедушка повалился в очаг. Пит-пат, пит-пат, капала кровь с острия меча Йиллинга. Сердце билось так сильно, что сдавливало речь. — Но не Единого Бога! И не нам предстать перед ним!

Улыбки сподвижников подувяли, руки как бы случайно легли на оружие. Яркий Йиллинг поправил за ухом локон.

— С виду красива, да на язык ретива. — И он пристально пригляделся к крепостным стенам, где неведомый вой до того разросся, что нельзя было не обратить на него внимание.

Мать Адуин сверкнула очами на Ярви:

— Вы с королевой Лайтлин изобличены в использовании эльфийского колдовства и неотвратимо понесете ответ за свое преступление!

— Неотвратимо? — Отец Ярви издал лающий хохот. — Тогда дайте я покажу вам, что такое эльфийское колдовство.

Он вскинул посох, опер его на сухую руку, торцом наставил на грудь Яркого Йиллинга.

Лицо воителя Верховного короля выражало озабоченность в смеси со скукой. Он махнул отцу Ярви рукой, словно предлагал прекратить этот вздор.

— Приветствуй владычицу! — заорала Скара.

Раздался сухой резкий треск. Что-то вылетело из торца посоха Ярви. Пальцы Йиллинга исчезли, лицо оросилось кровью.

Он сделал пьяный шаг назад, опустил омраченный взгляд. Прислонил к груди обезображенную ладонь. Скара увидела в его кольчуге маленькое отверстие. Его уже заволокло темной кровью.

— Ух, — буркнул поединщик, от удивления вздернув брови. И повалился навзничь.

Кто-то проговорил:

— Боги!

Прошелестел вынимаемый из ножен меч.

Обод щита отразил солнце, вспыхнул перед глазами Скары.

Ее двинули в бок — мать Скейр отпихнула локтем, скидывая с плеча балахон.

Послышалось биение крыл, словно птица где-то в траве пыталась вспорхнуть в небеса.

Воренхольд поднял копье, переносицу воина сморщило лютым гневом.

— Вероломные…

Мать Скейр встала между Сориорном и Гормом, и оба подняли щиты. На покрытой наколками руке проступили жилы — служительница приставила к плечу большой эльфийский талисман.

— Нет! — закричала мать Адуин.

42. Сталь в другом облике

Рэйт уже вскидывал руку, чтоб отразить позолоченное копье, как вдруг щит копейщика разорвало на куски, плюхнулась на землю железная кромка. Сам воин отлетел назад, будто от удара молотом великана. Дорогой зеленый плащ загорелся на нем, сломанное копье перекувырнулось в воздухе.

И грянул гром.

Шум, оглушительный, словно само Сокрушение Господне, грохочущий рокот, скорый, как стрекот дятла. Вопль матери Скейр сменился обрывистой песней-трелью, эльфийское оружие рвалось из рук, как живое, от его неистовства сотрясалось все ее тело, с верхней части орудия брызнули металлические осколки, а пасть его заплевалась огнем.

У Рэйта на заслезившихся глазах сподвижники Йиллинга Яркого, все, как один, доблестные, именитые воины, были в мгновение ока расплющены, как букашки о наковальню, скошены, как колосья серпом. Кровь, ошметки и кольчужные кольца пролились дождем, расщепленное, погнутое оружие раскатилось в стороны, оторванные конечности разлетелись, как сено в безумстве беснующегося урагана.

Хоть рот его и был раззявлен, Рэйт услышал треск и сзади себя. Пламя рванулось вперед с крепостных стен. Он отпрянул от его шлейфа, и в рядах Верховного короля расцвела чудовищная вспышка — сломанные колья, земля, доспехи, люди, куски людей взвились высоко в воздух. Вздрогнула почва, сам Отче Твердь затрепетал — мощь эльфов обрела свободу.

Теперь секира стала казаться бесполезной ерундовиной, и Рэйт ее уронил, схватил Скару за руку и утянул под свой щит. С одной стороны к нему примкнул Синий Дженнер, с другой Ральф — втроем они составили дохленькую щитовую стену, жались за ней в ужасе, пока служители метали Смерть на вытоптанные пажити Мыса Бейла.



С великим «чвак» оружие снова дернулось в руках Скифр. Дымный хвост повихлял по небу, устремляясь к порядкам Верховного короля. И коснулся земли у лошадиного стойла. Колл поперхнулся, когда к небу выплеснулось когтистое пламя, закрыл ладонями уши от продирающего до кишок раската.

Кони полетели в воздух, как игрушки из рук набалованного ребенка, некоторые вставали на дыбы, объятые огнем, или скакали прочь, волоча горящие повозки. Колл, пришибленный паникой, издал звук, похожий на стон. До этого он не представлял, что именно станут делать эльфийские приспособления, но и догадываться не смел, что все может случиться вот так.

Вестимо богам, драться он не любил, но понимал причину, почему барды воспевают сражения. Там воины меряются силой с другими воинами. Умение против умения и отвага против отваги. Здесь же никакого умения или отваги не надо. Слепому разрушению не требуется ничье благородство.

Но Скифр интересовалась не благородством, но местью. Она стукнула по боку орудия, барабанчик выпал, перекатился через край стены и запрыгал в канаве рва. Она протянула руку.

— Еще.

Эльфийские талисманы повсюду стучали, рвали, терзали, осекали слух Колла, ученику едва удавалось соображать.

— Я… — заикнулся он, — я…

— Пфф. — Скифр сунула руку в его мешок и вытащила новый барабанчик. — Ты же, было дело, просил, чтоб я показала тебе колдовство! — Она закрепила барабан в дымящейся щели, где и сидел предыдущий.

— Я передумал. — В конце концов, не он ли мастак постоянно менять решения? Но сквозь шум визжащего оружия, людей и животных его никому не услышать — тем более некому обращать на него хоть каплю внимания.

Он, моргая, глазел, через перила, носом почитай уткнулся в камень. Пытался хоть малость разобраться в творящемся хаосе. Кажется, к северу начался бой. Сквозь облако дыма высверкивала сталь. Над бурливой людской массой закачались эмблемы из шкур и костей.

Колл сильнее прежнего вытаращил глаза:

— Шенды обратились против Верховного короля!

— Именно об этом с ними условился отец Ярви, — сказала Скифр.

Колл уставился на нее.

— Мне он ничего не говорил.

— Если ты до сих пор не выучил, что отец Ярви никогда не сообщает больше необходимого, ты — безнадежен.

На востоке люди Верховного короля, не жалея сил, пытались выстроиться в щитовую стену. Колл увидел, как воин побежал вперед, подняв меч. Беспримерное мужество, но пользы от него, как от заслона из паутины. Лающий грохот от кучки щитов вкруг носовой фигуры «Южного Ветра», и неудавшийся герой упал, а щиты из шеренги позади него разлетелись, как горсть монеток.

— Не поможет, — отозвалась Скифр, прижимая эльфийское оружие к щеке. Колл заткнул уши пальцами, хотелось рыдать. Снова тупо чвакнуло. Новый мглистый хвост. Еще один землетрясный взрыв, в отрядах противника выкосило громадную дыру. Сколько человек не стало в одно мгновение? Сгорело, как не бывало, или изувеченными унесло прочь, закружив, как искры над наковальней Рин?

Их порядки, конечно, начали крошиться. Как могут люди воевать против силы, что сокрушила Бога? Мечи и луки бесполезны. Доспехи, щиты — тоже. Бесполезна отвага и доблесть. Неуязвимая армия Верховного короля бросилась бежать, растекаясь по тракту и по полям в обезумевшей сутолоке, не разбирая, куда — лишь бы подальше от Мыса Бейла. Затоптаны шатры, разбросано добро — вопли бешеных шендов и беспощадное оружие эльфов гнали воинов, превратив из людей, объединенных общей целью, в бесцельно удиравших животных.

Вперив взор в утреннюю дымку, Колл разглядел сзади них новое движение — из-за леса, около покинутой деревеньки, высыпали конные.

— Всадники, — показал он.

Скифр опустила эльфье орудие и гаркнула:

— Ха! Коли глаз не обманывает меня на предвестья, то взялась за дело моя лучшая ученица. Колючка не из тех, кто упустит драку.

— Это не драка, — пролепетал Колл. — Это бойня.

— Колючка не упустит и бойню.

Скифр выпрямилась, потянулась и огляделась, на шее оголились складки после ожогов. Могучее воинство праматери Вексен раскидало в одночасье, как ветер мякину. Скопление бегущих прорезали конники Колючки, рубили под вспышки стали, гнали по закопченным остаткам деревни, гнали на север.

— Ха. — Она сняла барабанчик со своего эльфийского оружия и бросила его Коллу обратно. Тот сразу не поймал, пожонглировал в панике и, наконец, отчаянно прижал смертоносный кругляш к груди. — Кажись, сегодня верх наш.



Медленно, слабо, нерешительно, как мотылек, прорываюший кокон, Скара отодвинула поникшую руку Рэйта и, опираясь на его щит, как на костыль, встала на расползающиеся ноги.

На поле стоял, казалось, чужеродный шум. Крики, вопли, голоса птиц. Снова и снова взахлеб лаяло эльфье оружие. Но все это будто бы вдалеке, будто бы происходило в ином месте, в иное время.

Мать Скейр растирала синяк на плече. С гримасой отвращения она швырнула свой курящийся талисман на землю.

— Моя королева, вы ранены? — обратился к кому-то Синий Дженнер. До Скары не сразу дошло, что к ней. Она глупо оглядела себя. Кольчугу перекрутило на теле, Скара попыталась подтянуть ее и отряхнуть с бока грязь.

— Вымазалась, — выдавила она изо рта эти важные сведения. Язык не слушался. Она заморгала, осматривая поле битвы. Если можно было назвать это битвой.

Ровный частокол был теперь рван и прогнут. На месте бревен кое-где разрытые ямы. Изломанная почва, изломанная утварь и изломанные тела смешались в тлеющие груды. Армия Верховного короля, считаные минуты назад величавая и грозная, сгорела, как утренний туман под лучами Матери Солнца.

Отец Ярви взирал на развороченные тела сподвижников Йиллинга, зажав под мышкой эльфийский посох — свое эльфийское оружие. Он не хмурился, не улыбался. Не смеялся, не всхлипывал. На лице выверенное спокойствие. Словно он — мастеровитый ремесленник и хорошо потрудился с утра.

— Вставайте, мать Адуин, — сказал он.

Служительница высунула голову из-под горы мертвых тел, рыжие волосы свалялись от крови.

— Что ты сотворил? — Она все никак не могла расстаться с неверием. По грязному, провисшему лицу потекла слезинка. — Что ты сделал?

Ярви сгреб увечной рукой ее плащ и вздернул служительницу на ноги.

— Именно то, в чем меня обвиняли! — рявкнул он. — Ну и где ваше судилище? Где обвинители? Кто огласит приговор? — И врезал ей по лицу эльфийским посохом — своим эльфийским оружием. Адуин упала и в страхе припала к земле за грудой трупов.

Один из них, непонятно как, шевельнулся. И даже попытался привстать, недоуменно озираясь, точно разбуженный от кошмарного сна. Это Воренхольд, хотя сейчас Скара с трудом его узнавала. Кольчуга разлохмачена, как рубище нищего, на гнутом ободе висят щепки щита. С одного боку на голове рубцы, кровь и нет уха, и рука, что сжимала копье, по локоть оторвана.

Он нашарил на поясе рог, поднял — видно, хотел послать сигнал, — а потом увидел, что мундштук отбит и сорван.

— Что это было? — прошамкал он.

— Твоя смерть. — Горм положил руку ему на плечо и мягко опустил на колени. Затем взмахнул мечом, и голова витязя покатилась в сторону.

— Где же Йиллинг? — прошелестела сама себе Скара, пошатываясь среди трупов. Боги, как отличить одного от другого? Пять минут назад горделивые мужи, ныне отходы мясобойни. Видимо, ей полагалось торжестовать, но ничего, кроме ужаса, она сейчас не испытывала.

— Это конец мироздания, — шептала она. Во всяком случае — конец того мироздания, в котором жила она. Что было крепко, более не крепко. Что было непреложно, окутано мглою сомнений.

— Осторожнее, государыня, — тихо бубнил Рэйт, но она не обращала на него внимания, вообще, едва ли слышала.

Она увидела тело Йиллинга Яркого с остальными вповалку, одна нога сложилась, руки раскинуты, кольчуга темна и сыра от крови.

Она тихонько подкралась ближе. Вот его гладкая щека, вот отметина, награда от Атиля.

Еще ближе — и боязно, и влекуще. Вежливая улыбочка на пухлых губах, даже по смерти.

Она наклонилась над ним. Те самые пустые глаза, что являлись в ее кошмары с последней ночи Леса. С той ночи, когда она принесла клятву мести.

Показалось или его щека дернулась?

Она задохнулась, когда его глаза моргнули на нее, ошарашенно пискнула, когда рука уцепилась за кольчугу. Он повалил Скару на себя, ее ухо вмялось в его лицо. Отчетливо слышалось его сиплое дыхание. Но не только дыхание. Слова тоже слышны. И слова стали оружием.

Ее кинжал тут, под рукой. Можно было вынуть его. Можно одним быстрым изгибом запястья отправить врага за Последнюю дверь. Нередко ей снилась эта минута. Но тут она вспомнила дедушку. Будь великодушна к врагу, как к другу. Не ради него, но ради самой себя.

Она услышала, как зарычал Рэйт, увидела, как тень его пала на них, — и выбросила руку назад, останавливая его. Кисть Яркого Йиллинга опала — и девушка оттолкнулась от него, глядя на красные крапинки на лице.

Он что-то вложил, слабея, Скаре в ладонь. Кожаный кошель, внутри торчат обрывки бумаги. Полоски, наподобие тех, что мать Кире отворачивала от перьев посыльных орлов праматери Вексен.

Она склонилась над Йиллингом. Страх ушел, а с ним ушла и ненависть. Она взяла умирающего за руку, просунула ладонь под голову и осторожно приподняла.

— Скажи мне его имя, — проурчала она и подставила ухо к его губам. И отчетливо услышала его последний вздох. Его последнее слово.

43. Мертвые

Мероприятие проводили с размахом.

Многие владетельные дома Гетланда, из тех, кто не пошел на войну, придут в ярость от того, что короля Атиля положили в курган на мысе Бейла и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.

Но Лайтлин процедила сквозь зубы:

— Их гнев для меня — пыль. — Смерть мужа сделала ее королевой-регентшей, юный король Друин цеплялся за мамкину юбку — а значит, власть ее достигла невиданной прежде вершины. Колючка Бату высилась за ее плечом, и только самые смелые могли хоть на миг выдержать злобный и мстительный взгляд Избранного Щита. Раз Лайтлин сказала — значит, дело, почитай, сделано.

В конце концов, погребение короля Атиля не испытывало недостатка в именитых персонах.

Здесь присутствовала юная королева Скара Тровенландская, еще недавно жалкая скиталица, ныне восхваляемая за отвагу, сострадание, а пуще всего — за острый ум. Ее белоголовый телохранитель молчаливо угрюмился за спинкой кресла.

Здесь присутствовал ее нареченный жених, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот — цепь из наверший разрослась длиннее прежнего. Его наводящая ужас служительница, мать Скейр, застила солнце сбоку от повелителя.

Здесь присутствовала знаменитая чародейка Скифр, которая за несколько секунд убила воинов больше, чем король Атиль за всю кровавую жизнь. Она сидела в плотно запахнутом плаще-рванине и разгадывала приметы-знамения в грязи под ногами.

Здесь присутствовала Свидур, главная жрица народа шендов, с зеленой эльфийской табличкой на шнурке вокруг шеи. Оказалось, некогда после шторма, отец Ярви вымолил право быть гостем у ее костра, а уже после уговорил ее заключить союз с праматерью Вексен, а затем, в нужный для него час — расторгнуть его.

Здесь присутствовал, конечно, и сам хитроумный служитель Гетланда. Тот, кто привез эльфье оружие из недр запретного Строкома и уничтожил им воинство Верховного короля, и навек изменил море Осколков.

И здесь был его ученик-подмастерье, Колл, не по погоде в тоненьком плащике. И этот гость замерз и печалился на морском ветру — кажется, он тут лишний.

Не сравнимый ни с чем в запруженной судами гавани Мыса Бейла королевский корабль, двадцать и четыре весла на борт, отобранные ратники волокли на уготованное место. Киль скрежетал о камни крепостного двора. Тот самый корабль, на котором король Атиль переплыл море Осколков во время знаменитого набега на Острова. Тот самый, который на обратном пути ковылял по воде, проседая от веса рабов и награбленного.

На палубе лежало тело покойного короля, обернутое в захваченный штандарт Йиллинга Яркого. Вокруг него, в особом порядке, какой, по мнению Брюньольфа Молитвопряда, наиболее угоден богам, уложены богатые подношения.

Ральф положил подле тела единственную стрелу, и Коллу показалось, будто старый вояка сдерживает слезы.

— Из ничего — в ничто, — просипел старик.

Отец Ярви накрыл руку кормчего своей увечной ладонью.

— Зато есть что вспомнить про путешествие между ними.

Королева Лайтлин облачила плечи короля в плащ черного меха, помогла сынишке вложить украшенный драгоценными каменьями кубок в мертвые ладони, а затем прислонила руку к бездыханной груди и глядела на покойного, не размыкая губ, пока Колл не услышал, как отец Ярви, прислонившись к ней, подал голос:

— Мама?

Без единого слова она повернулась и повела прощавшихся к скамьям и креслам. Там, где проходило сражение — или творилась резня, — бурые травы трепетали у ног под ударами морского ветра.

По доскам застучали копыта — на корабль завели три дюжины взятых в бою коней и всех до одного забили, омыв кровью палубу. Все согласились, что смерть проведет короля Атиля сквозь Последнюю дверь с надлежащим достоинством.

— При известии о его прибытии задрожат мертвые, — протянул Крушитель Мечей и оглушительно сморкнулся, и Колл заметил слезы на седых волосках его щек.

— Отчего вы плачете? — спросила Скара.

— Проводы за Последнюю дверь дорогого врага наполняют великой скорбью, как проводы дорогого друга. Атиль был мне и тем и тем.

Отец Ярви помог юному королю Друину поднести факел к просмоленной растопке. Стон скорби долетел от воинов, собранных в огромные полукольца-шеренги. Они пересказывали грустные предания о доблестной удали Атиля, пели грустные песни о его несравненной удаче в бою, поминали о том, что подобного владения мечом больше никому не увидеть.

Его наследника, не доросшего и до трех лет, усадили на высокое сиденье, ноги болтались в воздухе, как у карлика. Меч, который сковала Рин, а отец-государь носил с собою повсюду, лежал обнажен на детских коленях. Клинок сиял над вереницей воинов, что потекла мимо короля. Всяк хотел выразить ему соболезнования и покорность, вручить могильные дары, снятые с убитых солдат Верховного короля. Мальчик всякому говорил: «Привет» и ел пирожки, которые дала мать, пока не перепачкался медом по уши.

Отец Ярви блымнул на короля.

— Всего два года, а справляется уверенней, чем я в свое время.

— Возможно. — Королева Лайтлин растрепала бледно-соломенные волосенки Друина. — Сидит он ровнее, зато такую великолепную клятву, как ты, не принес.

— И хорошо, коли так. — Ярви пожевал, глядя в огонь. — Узы моей клятвы до сих пор опутывают всех нас.

Они все сидели в безмолвии и холоде, когда взошел Отче Месяц и показались его дети — звезды, а пламя горящего корабля, горящих сокровищ и горящего государя осветило сотни сотен печальных лиц. Сидели, пока вереница воинов не сошла на нет, а король-мальчишка тихонько не засопел на руках королевы Скары. Они сидели, пока пламя не стихло до пышущего жаром мерцания, резной киль-дракон осыпался в вихре пепла, а ткань облаков испачкало первое пятнышко рассвета, сверкнув на неспокойных водах и неся щебет птиц среди трав.

Королева Скара наклонилась и положила руку на ладонь королевы Лайтлин, и Колл разобрал ее вкрадчивую речь:

— Мне очень жаль.

— Не стоит жалеть. Он умер, как и мечтал, со сталью в руке. Железный Король! И все-таки… в нем было много иного, помимо железа. Мне б только хотелось… под конец, быть с ним рядом.

Лайтлин встряхнулась, убрала руку от Скары, чтобы поспешно промокнуть глаза.

— Однако мне ли, племянница, не знать цену вещам. За одно хотение нам ничего не купить.

И тогда королева хлопнула в ладоши, и рабы с перезвоном цепей принялись набрасывать над курящимся кострищем землю, воздвигая великий курган, которому суждено выситься подле курганов отца королевы Скары, погибшего в битве, ее прадеда Хорренхода Красного и прочих королей и королев, потомков Бейла Строителя, что умалялись по мере погружения во мглу веков.

Лайтлин встала, поправила великий ключ от казны Гетланда и заговорила — и ни сомнений, ни скорби не выдавал ее голос:

— Собирайте людей. Мы отплываем в Скегенхаус.

Выше по тракту пленные воины Верховного короля до сих пор укладывали павших воинов Верховного короля на крады победнее. Кострища для дюжин, кострища для сотен, их дым пачкал небо на многие мили отсюда.

Колл пошел в служители, чтобы учиться, а не убивать. Чтобы изменять мир, а не ломать его.

— Когда же это кончится? — бормотнул он.

— Когда я исполню клятву. — Отец Ярви смотрел в Матерь Море, и глаза его оставались сухими. — И ни мгновением раньше.



Колл спорил с собой, стоит ли ему спускаться, до тех пор пока не добрался до нижней ступеньки.

Он услышал перестук молота Рин. Ее тихий напев без слов, как всегда во время работы. Были дни, когда Коллу казалось, что безыскусное звучание приветствует его на пороге. Казалось песней, спетой для него одного. Теперь же напев превратился в соглядатая, без спросу подслушивающего личную беседу между нею и наковальней.

Она работала сосредоточенно, без улыбки. На лицо падал теплый желтый отсвет, рот сжат в суровую линию. Ключ, который она носила, закинут за плечо, цепочка стягивала ее потную шею. Она ничего не делала наполовину. Колл всегда в ней это любил.

— Ты решила заняться работой по золоту? — окликнул он.

Она подняла голову, и когда их взгляды встретились, его дыхание пресеклось. Как же он скучал по ней! Как же ему хотелось держать ее в объятиях! Оказаться в ее объятиях. Еще недавно его преследовала одна неотвязная мысль, в которой самому себе противно признаться: быть может, Рин далеко не прелестница? Быть может, какая-нибудь дева покраше напнется на него и упадет ему в руки? Теперь же он и поверить не мог, что задумывался о такой ерунде. Боженьки, ну и придурком он был!

— У короля Друина голова меньше отцовской. — Рин клещами подняла ужатый Королевский венец, потом положила обратно и снова взялась за молот.

— А я думал, ты только по стали? — Он попытался ввалиться в кузню на свой прежний беззаботный манер, но в этот раз каждый шаг испытывал его нервы. — Мечи королям, королевам — кольчуги.

— После того, что понаделало оружие эльфов, у меня предчувствие — заказы на мечи и кольчуги заметно уменьшатся. Встречай неудачи с улыбкой? — Рин громко усмехнулась. — Так сказал бы Бранд.

Колла передернуло от имени силача. От мысли, что Бранд относился к нему как к брату, а Колл его так подвел.

— Колл, скажи, зачем ты сюда пришел?

Он поперхнулся. Да, ходит молва, что он обладает даром слова. Но истина заключалась в том, что дар его — лишь к словам пустым, ничего не значащим. А поведать о том, что на сердце, — тут никаким даром не пахло. Он просунул руку в карман, ощутил холодный вес золотого эльфийского браслета из Строкома. Его искупления, если она его примет.

— Я думал, наверно… может быть, я… — Он прокашлялся, рот сух, как в пыли, — и виновато посмотрел на нее. — Сделал неправильный выбор? — Он намеревался заявить об этом твердо. Открыто признать ошибку. На деле прозвучал лишь вялый писк самооправдания.

Рин выглядела отнюдь не впечатленной его потугами.

— Ты сообщил отцу Ярви о том, что сделал неправильный выбор?

Он скривился, глядя под ноги, но у башмаков его ответа не нашлось. Башмаки не любят решать проблемы хозяев.

— Еще нет… — Ему не хватило духу ответить, что сообщит, если она попросит об этом.

Она просить не стала.

— Последнее, что мне нужно, это расстраивать тебя, Колл. — На это он скривился сильнее. Так говорят, лишь когда намереваются тебя расстроить по-крупному. — Но по-моему, при любом своем выборе, ты вскоре приходишь к мысли, что этот твой выбор — неверный.

На это он бы уверенно ответил, что она рассуждает нечестно. Высказал бы без обиняков, что попал в ловушку, стиснут между желаниями отца Ярви, желаниями Рин, последним желанием Бранда и последним желанием матери, и сам уже не понимает, чего хочет на самом деле.

Но сумел лишь просипеть:

— Айе. Я собой не горжусь.

— Как и я. — Она отбросила молот, и когда он перехватил ее взгляд, в нем не было злости. Грусть. И даже вина.

Он уже начал надеяться: быть может, это знак ее прощения, как вдруг она сказала:

— Я легла с другим.

Некоторое время он не мог уловить смысл ее слов, а когда все-таки понял, пожалел об этом. И до боли в кулаке сжал эльфий браслет, не вынимая из кармана.

— Ты… С кем?..

— Какая разница? Дело не в нем.

Он стоял и смотрел на нее, внезапно вскипев от ярости. Он чувствовал себя ужаленным исподтишка. Опороченным. И понимал, что притязать на ревность не вправе, и от этого становилось лишь гаже.

— Думаешь, я рад это слышать?

Она заколебалась, на перепутье между виной и гневом.

— Надеюсь, тебе это слышать ненавистно.

— Тогда зачем ты так поступила?

И гнев победил.

— Да потому, что я без тебя не могла, самодовольный ты хер! — гаркнула она. — Не все в мире крутится вокруг твоих огроменных способностей, твоего охрененно важного выбора и твоего блистательного, да провались оно, будущего. — Она ткнула пальцем ему в грудь. — Мне нужно было только одно, один раз — а ты выбрал уйти от меня! — Она повернулась спиной. — Если ты снова выберешь уйти от меня, никто не заплачет.



Перестук молота гнал его вверх по ступеням. Назад во двор Мыса Бейла, к войне, к смрадной копоти мертвых.

44. Яма

От тяжелой работы раскалывалась спина, ныла грудь. Давным-давно ломанная рука и рука, обожженная совсем недавно, грызли Рэйта каждая на свой лад. Он уже перелопатил грязи на добрых десять могил, не нашел и намека на Рэкки, но копал дальше и не хотел останавливаться.

Раньше его всегда поедала тоска при мысли: что же брат без него будет делать? Ни разу не случалось задумываться — что же он будет делать без брата? Вероятно, в действительности Рэйт не был тем из двух, который сильный.

Штык поднять, штык воткнуть, размеренные глухие тычки, лопата входит в почву, и неуклонно растут кучи земли по бокам. Пока идет работа, случай задуматься ему не грозит.

— Ищешь клад?

Долговязая девица стояла, руки в боки, над выступом ямы, загораживая Матерь Солнце. На невыбритой половине волос искрилось серебро и золото. Последняя личность, на кого он надеялся здесь наткнуться. Но так с надеждами и бывает.

— Раскапываю тело моего брата.

— Какая в нем теперь ценность?

— Для меня ценность есть. — Он отшвырнул землю так, чтобы засыпать ей сапоги, но Колючка Бату была не из тех, кого отпугнет щепотка грязи.

— Ты ни за что его не найдешь. А если найдешь — что тогда?

— Сложу как надо погребальный костер, как надо сожгу и как положено похороню.

— Королева Скара надумала как положено похоронить Яркого Йиллинга. Говорит, надо быть великодушной к врагам.

— И что?

— Я переломила надвое его меч и зарыла его. А тушу разрубила на части и бросила воронам на расклев. Считаю, он и это-то великодушие не заслуживал.

У Рэйта запершило в горле.

— Не люблю я рассуждать о том, что люди заслуживают.

— Мертвым, парень, уже не поможешь. — Колючка пальцем зажала ноздрю, а из второй высморкнула длинную соплю на Рэйтовы раскопки. — Можно только взыскать должок с живых. Поутру я отплываю в Скегенхаус. Взыскать с Верховного короля должок за моего мужа.

— И какую цену ты примешь в уплату?

— Для начала сойдемся на его голове! — рявкнула Колючка, с искаженных губ слетела слюна.

Честно говоря, ее свирепость немного пугала. А совсем честно — бешено поднимала дух.

Напоминала его собственную свирепость. Напоминала то простецкое время, когда было ясно, кто он. Когда было ясно, где враги, и все, что хотелось от жизни, — поубивать их.

— Неплохо бы взять тебя с собой, ты как? — произнесла Колючка.

— По-моему, я не слишком тебе по душе.

— По-моему, ты — кровожадный кобелюга. — Она носком сапога скатила в яму камень. — Именно такого я и ищу.

Рэйт облизнул губы. В нем уже занималось былое пламя, словно он оказался сухим трутом, а Колючка — кресалом.

Она права. Рэкки погиб, и, сколь ни копай, этим ему не поможешь.

Он всадил лопату в мясистую почву.

— Я с тобой.



Скара заметно переменилась. Или, может статься, менялась она постепенно, а он заметил это только сейчас.

Она отказалась от кольчуги и стала менее походить на Ашенлир на огромном полотне сзади себя. Но длинный кинжал она по-прежнему носила на поясе, как носила и обручье с красным камнем, что Бейл Строитель надевал в сражении. И меч, что изготовила Рин, тоже при ней. Только с мечом на месте Рэйта преклоняет колено какой-то мальчишка из беженцев со спаленных хуторов.

Сейчас она — настоящая королева, окруженная умудренными советниками. Синий Дженнер не растерял разбойничих повадок, но зато подровнял жидкие волосы, коротко постриг бороду, раздобыл богатый меховой камзол и водрузил на него золотую цепь. Ауд, со времен ученичества у матери Скейр, сбросила вес и прибавила в чопорности. Ее заострившееся лицо недовольно насупилось, когда Рэйт прокрался в палату аудиенций с трофейным шлемом под локтем.

Скара посмотрела на него сверху вниз. Подбородок вскинут, плечи отведены назад, осанка прямее стрелы. Великий престол Бейла для нее как родной, а надменностью она не уступит и Лайтлин. Неужели эта девушка делила с ним постель всего неколько дней назад? Неужели по шрамам на спине пробегали ее пальцы? Неужели ухо щекотал ее шепот? Сейчас все это казалось сновидением. Может, сновидением и было?

Он нерешительно поклонился. Дурак дураком, но куда деваться?

— Я, э-эм, тут думал о…

— «Государыня» было бы подобающим обращением, — заметила мать Ауд, и Скара не стала ее поправлять.

Рэйт поморщился.

— Государыня… мне предложили место в команде Колючки Бату. Вместе с ними возглавить нападение на Скегенхаус.

— Ты надумал принять его? — спросил Дженнер, распушив кустистые брови.

Рэйт заставил себя посмотреть Скаре прямо в глаза. Словно они тут только вдвоем. Как мужчина и женщина, а не убийца и королева.

— Только если вы сможете меня отпустить.

Возможно, на лице ее промелькнул отголосок затаенной боли.

Возможно, ему просто хотелось это увидеть. Так или иначе, голос был гладок, подобно стеклу:

— Ты ванстерец. Ты никогда мне не присягал. Ты волен идти.

— Я должен идти, — произнес Рэйт. — Ради моего брата.

В груди у него закололо — он отдал сердце надежде, что она ответит: Нет, останься, ты нужен мне, я люблю тебя…

Но Скара только кивнула:

— Тогда мы благодарим тебя за верную службу. — Рэйт не совладал с собой, щека дернулась. Верную службу — вот и все, что он ей дал. Как обыкновенный пес. — Нам очень сильно будет тебя не хватать.

Он попытался прочесть по ее лицу, будет ли ей его не хватать хоть немного, но лицо стало маской. Он бросил взгляд назад и увидел посланницу князя Калейвского. Женщина нетерпеливо мяла в руках меховую шапку в ожидании приема.

Мать Ауд вперилась властным взглядом:

— Что-нибудь еще?

Само собой, она отчасти догадывалась о том, что у них было, и теперь служительнице неймется скорее помахать ему на прощание. Рэйт ее не винил.

Он повернулся, плечи поникли. Знать, сам себя перехитрил по итогу. Раньше его судьбой руководил единственный интерес — почаще раздалбывать головы людям. Со Скарой он одним глазком взглянул на что-то большее в жизни, а теперь променял это на возмездие, которого даже не хочет.

Синий Дженнер догнал его в дверях.

— Отправляйся и сделай все, что надо. А здесь тебе всегда отыщется местечко.

Рэйт в этом не был уверен.

— Скажи, старче… если некто понаделал злых дел… пропащий ли он злодей после этого?

Дженнер изумился:

— Хотел бы я, мальчуган, знать ответ. Но скажу тебе одно — вчерашний день уже не изменишь. Можно только стараться не ошибиться завтра.

— Айе, наверное, так. — Захотелось обнять старого разбойника на прощание, но с золотой цепью тот выглядел чересчур уж сиятельно. Поэтому Рэйт довольствовался неуклюжей ухмылкой — куда-то в сторону своих, грязных от рытья, сапог — и был таков.

45. Ум и сердце

Рассвет выдался ясным и зябким, и выдохи Скары, а с нею выдохи Лайтлин, и выдохи Друина, и стражников, и рабов, и зевак соединились и потихоньку расползались дымкой, пока собравшиеся глядели вниз со спуска, ведущего в гавань.

Король Атиль стал пеплом, король Друин еще мал, поэтому вести флот в Скегенхаус, вершить воздаяние Верховному королю, выпало отцу Ярви. Тропа Отче Мира не увела молодого служителя Гетланда от несения наряду с каждым из воинов тягот Матери Войны.

Как только Матерь Солнце показалась над мрачными стенами Мыса Бейла, от дюжен носовых чудищ отделились длинные тени. Корабли стояли точно в ряд, как на торжественном смотре, каждый гребец спокоен и собран. Отец Ярви с каменным лицом взмахнул рукой королеве Лайтлин, потом его чистый, звучный глас прозвенел над сонной бухтой, и, будто все сотни мужей обладали единым телом и разумом, корабли начали отходить.

— Похоже, отец Ярви становится нашим предводителем, — поделилась мыслями Скара.

— Война — хороший способ обнажить сокрытое в человеке. — Лайтлин, не тая гордости, наблюдала, как гетландские суда парами устремляются в открытое море. — Иные храбрятся, иные — споткнутся. Но про стержень внутри у Ярви я знала всегда. Куда сильнее удивил меня твой.

— Мой?

— Не ты ли не дрогнула перед бесчисленным воинством Верховного короля? Ты очень, очень изменилась, племянница, в сравнении с той замученной и мокроглазой девчонкой, которую привели в мои покои.

— Мы все изменились, — тихо проговорила Скара.

Колючка Бату попирала ногой планширь на носу своего корабля и щерилась, словно негодовала от невозможности добраться до Скегенхауса так быстро, как ей хотелось. Ладья прежде принадлежала одному из сподвижников Яркого Йиллинга и несла вместо носовой фигуры золоченый таран. Колючка обожгла его начерно, и теперь он воплощал ее траур и, если смотреть со стороны Верховного короля, ее черную славу.

Скара скользила взглядом по команде, расположившейся на рундуках: страшных, горящих местью бойцах, пока не увидела, как в такт гребкам подпрыгивает белая голова, и не заставила себя отвернуться.

Вчера в Бейловом зале ей хотелось попросить его остаться. Приказать остаться. И она открыла рот, но в последний момент отпустила. Заставила уйти. И даже не сумела по-настоящему попрощаться. Это бы вышло за рамки пристойности.

Она не знала, вправе назвать это любовью иль нет. С тем, что воспевают барды, ничего общего. Но как ни назови, чувство оказалось чересчур властным, чтобы испытывать судьбу, позволив Рэйту день и ночь проводить у ее порога. Поступи она так, и каждую минуту от нее требовалась бы вся сила, и рано иль поздно она бы ослабла. Сейчас же ей пришлось быть сильной лишь раз.

Боль язвила ее. Боль от того, что она его оттолкнула. Язвила сильней, от того, что она понимала, как больно ему. Но мать Кире постоянно твердила: страдания — часть нашей жизни. Ничего не поделать — лишь взвалить их на плечи и продолжать идти дальше. Она в ответе за свою страну. В ответе за свой народ. Ее долг — в первую очередь думать о них. Взять Рэйта к себе на ложе было глупостью. Прихотью себялюбия. Опрометчивой ошибкой, и непозволительно допускать новые.

Синий Дженнер попрощался со Скарой кивком с крутого мостика «Черного Пса». И когда она подняла в ответ руку, все команды моряков Тровенланда вознесли ей приветственный клич. Со дня победы люди стекались на Мыс Бейла — склонить перед ней колени и принести клятву верности, и хотя корабли были взяты у Верховного короля, воины на них ее собственные.

— Должно быть, тебя славят уже не менее двадцати команд, — отметила Лайтлин.

— Двадцать две, — сказала Скара, глядя, как ее корабли вслед за гетландцами покидают гавань.

— Отнюдь не захудалые силы.