Себастьен Перез, Ана Хуан
Элиза в сердце лабиринта
Sébastien Perez, Ana Juan
Élise au coeur du labyrinthe
© Del texto: Sébastien Perez
© De las ilustraciones: Ana Juan
© De esta edición: Grupo Editorial Luis Vives, 2017
© Любомирская Л., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018
* * *
Свадьба
Скрежещущий звук вспорол тишину сонного утра.
Нервным движением Элиза отняла скрипку от плеча.
Ночью ее терзали кошмары. И когда тьма начала потихоньку рассеиваться, Элиза поднялась с твердым намерением сыграть эту мелодию — мелодию, прозвучавшую так скверно.
Инструмент полетел на кровать, по щеке скатилась слеза.
Красавица Аннабель терлась о ее ноги, но Элиза не обращала внимания на кошачьи ласки, ее взгляд был устремлен на висящее у окна платье.
Длинные складки белоснежного атласа, тонкое кружево, отделка из флердоранжа — все это должно было наполнять ее предвкушением счастья. Но нет.
Сердце изнывало от тоски и горя.
Через несколько часов она станет женой незнакомого ей человека.
Едва распустившийся цветок, у которого так жестоко отняли свободу, увянет на богато накрытом столе.
* * *
Элиза должна спрятать свою печаль от посторонних глаз. Должна сыграть на скрипке эту окаянную мелодию. Любимую мелодию покойной бабушки.
Девочка почувствовала, что ей во что бы то ни стало нужно зайти в бабушкину комнату.
На кровати еще угадывались очертания той, чье тело было выставлено сейчас для последнего прощания.
Элиза нежно коснулась рукой постели. Через ее тело пробежала ледяная дрожь.
Ее наперсницы, наставницы и ближайшего друга больше нет, она исчезла.
Глаза Элизы заволокло слезами, и она перевела взгляд на картину, висящую над каминной полкой.
На портрете была изображена совсем юная девушка.
Она смотрела куда-то вдаль, в ее взгляде читалось отчаяние. Художник окружил ее колючими переплетенными ветвями и отрезал путь к бегству несколькими слоями лака. За ее спиной терялся в бесконечной дымке садовый лабиринт, сумрачный и пугающий. Элиза не узнавала этого места и едва могла признать на портрете бабушку.
* * *
В груди у Элизы что-то мучительно сдавило. Она широко распахнула окно и глубоко вздохнула.
Ее внимание привлекла шкатулка на каминной полке. Элиза всегда думала, что она не открывается, но теперь отважилась приподнять крышку.
Крошечная балерина очнулась от затянувшегося сна, расправила оборки на своем наряде и грациозно закружилась под звуки той самой мелодии, что никак не давалась Элизе.
С каждой новой нотой Элиза казалась самой себе все легче, все бесплотнее, все воздушнее. Не в силах сопротивляться, она позволила мелодии захватить себя целиком.
Ей показалось, что она падает и теряет сознание.
Комната покойницы вновь опустела, в тишине раздалось лишь мяуканье Аннабель. Внезапно лицо девушки на картине исказилось тревогой, а в самом сердце лабиринта возникла едва заметная точка. Не отрываясь смотрела Аннабель на распростертое на полу тело своей юной хозяйки.
Лабиринт
Трава нежно гладила Элизу по щеке.
Пробуждение было на редкость безмятежным.
В мыслях, беспорядочно теснящихся в голове, Элизе удалось отыскать смутное воспоминание о том, как она падала.
По-прежнему играла мелодия из шкатулки. Правда, теперь Элиза не могла сказать точно, звучит она в воздухе или у нее в голове.
Элиза поднялась, ей захотелось немедленно осмотреть зачарованное место, в котором она оказалась.
Вокруг нее смыкали ряды высокие деревья.
Элиза пошла вдоль живой стены, внимательно вглядываясь в переплетение ветвей и листьев. В одном месте сплошное однообразие было нарушено — Элиза обнаружила что-то вроде лаза. Почти незаметный, если не приглядываться, он был так узок, что протиснуться в него могла только совсем миниатюрная девушка.
Элиза раздвинула ветви и засунула в лаз вначале руку, потом голову. Наконец она целиком залезла туда и легко заскользила по влажным листьям и мху, будто сквозь трубу.
Вынырнув с другой стороны, она оказалась в длинном коридоре меж двух высоких, увенчанных густыми кронами стен, над которыми простиралось безоблачное небо.
Один коридор сменялся другим, и Элиза сообразила, что, должно быть, она попала в какой-то лабиринт.
Отдавшись на волю немолкнущей музыки, Элиза с осторожностью шла вперед. Ей казалось, что ее влечет какая-то сила. А ведь ей надо возвращаться. Родители наверняка захотят справиться, как идут приготовления к свадьбе.
* * *
Звук шагов по другую сторону живой изгороди вывел ее из задумчивости. Она остановилась и затаила дыхание. Тишина. Только гулко и торопливо бьется ее собственное сердце.
Она неуверенно двинулась вперед, немного ускорив шаг. С той внимательностью, с какой лиса прислушивается к лаю охотничьих псов, Элиза ловила звуки, доносящиеся из-за зеленой стены. Какой-то невнятный шум вторил ее шагам. Может, это хищный зверь? Элиза пошла быстрее. Шум стал громче. Элиза побежала. Сердце колотилось как безумное.
Изгородь, отделявшая ее от погони, казалась ей сейчас удивительно тонкой и ненадежной.
Элиза споткнулась и упала.
В нескольких шагах от нее была развилка и виднелся поворот направо. Вне всякого сомнения, именно оттуда появится ее преследователь.
Элиза поднялась. Мелькнувшая было мысль развернуться и побежать обратно отчего-то показалась ей неосуществимой, и Элиза вновь бросилась к развилке. Она должна первой проскочить этот поворот. Она задыхалась. Все ее мышцы горели. Она мчалась так, будто от этого зависела ее жизнь.
Деревья расступились, и преследовавшее ее существо оказалось прямо перед ней.
Чечеточник
Страх сменился удивлением.
Кровь уже не так бушевала в жилах, расслабились сведенные мышцы лица, волнение почти улеглось. Перед Элизой стоял мальчик ее возраста.
Он был красив, и лицо его казалось добрым.
Черный костюм-тройка, приталенный и застегнутый на все пуговицы, и изящнейшая рубашка белого шелка придавали ему вид несколько манерный, даже театральный.
Когда же Элиза опустила глаза, она почувствовала, как сердце уходит в пятки. У мальчика было четыре ноги! Четыре ноги, обутые в нарядные лаковые башмачки!
Четвероножка тоже оглядел ее с головы до ног, вид у него сделался обеспокоенный.
Это было так невероятно, что Элиза несколько раз зажмурилась в надежде понять — спит ли она или окончательно сошла с ума.
— Ты музыкантша? — спросил ее мальчик, приплясывая и отбивая чечетку. — Ты же не готова! — прибавил он.
Он взял ее за руку и увлек за собой в глубину лабиринта
Элиза без возражений последовала за ним. Ее охватило знакомое ощущение, будто жизнь ее покидает.
Чечеточник шел через лабиринт с изумительной легкостью.
Его лицо казалось Элизе смутно знакомым. Кажется, она видела его на одной старой бабушкиной фотографии, где бабушка была снята со своим близким другом.
С ее губ сорвалось мягкое восклицание:
— Сэр Оскар!..
— Не такой уж я и старый, чтобы звать меня сэром.
Где-то на границе между неловкостью и растерянностью возникла радость, и Элиза позволила радости затопить себя. Теперь ей казалось, что она летит рядом с мальчиком, не касаясь земли. Мимо них быстро проносились изгороди, оставляя красивый зеленый след.
Внезапно Оскар остановился.
До них донесся разноголосый хохот, по мере их приближения он становился все сильнее, пока совсем не заглушил все еще звучавшую мелодию.
На лужайке, потягивая коктейли, прогуливались дамы и кавалеры.
В старинных костюмах они производили странное, но скорее приятное впечатление.
Бал-маскарад. Какая необычная идея! Должно быть, бал устроили родители, чтобы порадовать ее перед свадьбой.
Чечеточник уверенно прокладывал себе дорогу сквозь толпу, по-прежнему волоча Элизу за собой.
На бегу она ловила обрывки разговоров и тщетно пыталась их расшифровать.
«Концерт». «Просто восторг». А еще почему-то «как жаль» и «отдать последние почести…».
Элизу замутило, она отпустила руку чечеточника и остановилась. Мальчик мгновенно растворился в толпе.
Элиза осталась одна среди прогуливающихся пар. Почувствовав, что ее захлестывает их неумолчный щебет, она заметалась в поисках своего проводника.
Привлеченные ее суетой гости начали поворачиваться к ней. Их лица — пустые, безжизненные, ничего не выражающие — внушали ужас. Элиза попыталась закричать, но голос ее не слушался.
Не понимая, что она делает, Элиза нырнула в волны спадающих почти до земли юбок и шлейфов и поползла. Вокруг нее колыхались подолы и двигались ноги в тугих гетрах, а она все ползла, пока не выбралась из толпы.
Поднявшись на ноги, она увидела расписной, ломящийся от сластей киоск — словно посланный самим провидением, он поджидал ее, как островок в море поджидает усталого пловца. За прилавком сиял ослепительной улыбкой продавец.
Красочная вывеска гласила: «Кондитеры Страчьятелло. От отца к сыну».
— Где мы, что это за место? — спросила Элиза.
Продавец наморщил лоб, будто несложный вопрос поставил его в тупик. А может, у него просто не было ответа.
— Чего угодно барышне? Сливочных пирожных, имбирных трубочек, других запретных удовольствий?
Выражение лица у него было самое неестественное. Натянутая широкая улыбка откровенно противоречила печальному взгляду. На витрине была выставлена фотография, где красовалось целое семейство кондитеров с вымученными улыбками. Щеки у всех на фотографии, включая Элизиного собеседника, были схвачены тугими зажимами.
— Почему вы должны все время улыбаться? — осторожно спросила она.
— Не знаю. Это одна из наших прекрасных семейных традиций, благодаря которым мы преуспеваем, — поспешил ответить продавец.
— Но разве вам не больно? — не унималась Элиза.
Продавец улыбнулся еще шире, будто ему снова защемили щеки зажимами, и сказал, что он ничего почти не помнит, но, кажется, в детстве он ужасно плакал. Элизе стало очень его жаль.
— Ничего, я уже давно привык, — успокоил ее продавец.
Элиза поинтересовалась, есть ли у него дети, и порадовалась, что еще нет.
— Вот, возьмите лакричную пастилку. Берите, я вам ее дарю. Говорят, лакричная пастилка может вернуть человеку потерянную улыбку.
Элиза поблагодарила его и пошла дальше, унося угощение в кармане. Она снова блуждала в одиночестве по лабиринту, но уже не бесцельно — теперь ей не терпелось отыскать чечеточника. И когда он показался из-за поворота и бросился к ней со всех четырех ног, она встретила его с нескрываемым восторгом.
— Ее нет, можем идти!
Эти слова показались ей лишенными смысла. Но она была так рада снова увидеть мальчика, что не придала им никакого значения.
Он отвел ее в зал, где царило такое же оживление, что и на лужайке. Но атмосфера здесь была совсем иная, Элизе сразу стало хорошо от смеха собравшихся гостей, великолепия их нарядов и аромата цветущих роз. Ее подхватили, усадили в пустующее кресло, сделали такую же прическу, как у прочих дам, и так же накрасили. В этом зале собралась свободная духом богема, затейливо накрашенная и причудливо одетая. Все они — каждая балерина, каждый музыкант или художник — должны были бороться за свою свободу и за то, чтобы находиться сейчас здесь, в компании друг друга.
Внезапно будто порыв ледяного ветра ворвался в зал, и мгновенно наступила гробовая тишина. Вошла женщина в красном.
Она подозвала к себе нескольких художников — вид у них сделался испуганный — и о чем-то с ними заговорила. Элиза ощутила на себе осторожные взгляды и поняла, что речь идет о ней.
Мягко, будто существо породы кошачьих, уже наметившее себе добычу, виновница всеобщего смятения двинулась к Элизе.
Но путь ей преградил четвероногий Элизин рыцарь.
— Это Эржебет, оперная певица, — несмело пробормотал подруге чечеточник. Ленивым движением певица отшвырнула его с дороги, и он даже не попытался оказать сопротивление.
Элиза ощутила себя маленькой девочкой, обнаружевшей в комнате незнакомую тень.
— Очень молоденькая ты, — проговорила женщина с сильным восточноевропейским акцентом. Потом погладила Элизу по щеке, слегка царапнув кожу ногтями. Элизу будто окатило холодом, она отшатнулась.
Женщина была одновременно страшна и невыразимо прекрасна. По ее лицу невозможно было даже предположить, сколько ей лет. Она поманила Элизу, и та послушно последовала за ней.
Эржебет
В отличие от зала, который они покинули, в гримерной оперной певицы господствовала тишина. До Элизы не доносились ни смех балерин, ни суета костюмерш.
Умолкла даже мелодия, не покидавшая Элизу с самого ее пробуждения в центре лабиринта. Казалось, здесь, в этих стенах, прятался совсем другой мир.
Девочка впервые ощутила себя в безопасности.
Отчего-то ей захотелось услышать пение Эржебет и увидеть, как бьется стекло от звуков ее голоса. Однако певица по-прежнему хранила тревожащее Элизу молчание.
Потом Эржебет протянула гостье белую розу.
Элиза не знала, следует ли ей принимать этот дар. Но ее собственная рука вдруг вздрогнула и потянулась за цветком.
И тут же в палец ей вонзился шип. На месте укола выступила идеально круглая красная капля, сияющая подобно рубину чистой воды.
Это было красиво и… удивительно. Мрачный взгляд певицы задержался на капле, и, не дав Элизе времени сунуть пострадавший палец в рот, певица отерла каплю шелковым платком. С улыбкой на губах она засунула перепачканный кровью кусочек шелка в стеклянный флакончик.
— Ты хотеть остаться со мной? — спросила она.
От неожиданности Элиза лишилась дара речи. Попросила дать ей немного времени. Ее влекла идея остаться у певицы. Здесь она могла бы целиком посвятить себя музыке и никто не смог бы заставить ее принадлежать мужчине. Здесь она была бы свободна!
Стоило Элизе покинуть гримерную Эржебет, как в уши ей снова хлынула музыка. Элизе вдруг показалось, что она не дышала все то время, что провела внутри. Теперь она жадно хватала ртом воздух. Потом двинулась по однообразным коридорам лабиринта. Она так глубоко ушла в свои раздумья, что даже не заметила, что опять идет туда, откуда доносится музыка. Из оцепенения ее вывело мяуканье. Она чуть не наступила на кота.
Кот напомнил ей об Аннабель, и Элиза спросила себя, что сейчас делает ее верная подруга, ищет ли она пропавшую хозяйку.
Эта мысль взволновала ее, и она потянулась приласкать кота. К ее немалому изумлению, этот порыв был остановлен когтистой лапой и угрожающим шипением.
Внезапно зверек начал расти, раздуваться, и вот уже размерами и внешним видом он куда больше был похож на леопарда, чем на котика. Мягко ступая, он надвигался на Элизу, а она пятилась, пока снова не очутилась у оперной певицы.
Эржебет сидела за туалетным столиком.
Увидев ее отражение в зеркале, Элизе показалось, что Эржебет помолодела. Певица была еще прекрасней, чем прежде, на щеках у нее играл румянец, и вид был сытый и довольный.
Эржебет попросила Элизу подойти, девочка повиновалась. Флакончик, хранивший клочок окровавленного шелка, был пуст.
— Ты меня очень радовать, — сказала Эржебет.
На колени ей прыгнул тот самый кот.
— Ты ведь уже познакомиться с Кетти? — продолжила певица.
Она открыла ларец. Он был полон драгоценными камнями всех цветов, ожерельями, бриллиантовыми диадемами, подвесками и браслетами. Певица вынула единственную темно-серую жемчужину, вправленную в изящное серебряное колье. Никогда прежде Элиза не видела жемчуга такого удивительного цвета. Эржебет зашла к девочке за спину. Приподняв ей волосы, обвила ее шею серебром и щелкнула застежкой.
Элиза улыбнулась. Она не постигала причин такой неожиданной щедрости и была и растрогана, и встревожена великолепным подарком. Элиза почувствовала жалость к певице, подумала, что бедняжке, должно быть, очень одиноко живется, раз она осыпает такими милостями первую встречную. Кошка ласково терлась об Элизины ноги.
— Я узнать твое лицо, — проговорила певица низким обволакивающим голосом.
Могло ли быть такое? Из всех людей на свете Элиза была похожа только на бабушку. А бабушка с тех пор, как вышла замуж, не покидала пределов дома. Не могла Эржебет знать бабушку и прежде, до ее свадьбы, — слишком велика между ними разница в возрасте.
Должно быть, Эржебет ошиблась.
Певица вперила в Элизу недобрый взгляд.
— Ну что, девочка? Решилась? — спросила она.
Видя, что Элиза продолжает колебаться, Эржебет подняла унизанную драгоценностями руку и поманила за собой.
Она задержалась на несколько мгновений у резных дверей, украшенных сценами из спектаклей, а потом с силой распахнула створки.
— Может, что-то здесь тебя убедить…
Элиза переступила через порог и оказалась в огромном зрительном зале. Здесь была и вызолоченная насколько хватало взгляда сцена, и люстры, сияющие и переливающиеся тысячью огней, и лепные украшения из папье-маше, будто явившиеся прямиком из чьих-то горячечных снов, и, наконец, величественный расписной потолок-небо, по которому порхали вперемешку пухленькие ангелочки и комические маски. Элиза оцепенела.
Сзади к ней подошла певица и стиснула ее в объятиях.
Элиза мгновенно напряглась и попыталась вырваться. Она была такой маленькой и худенькой по сравнению с балканской великаншей, что при желании та запросто могла бы ее проглотить. Вжатая меж двух могучих грудей, источавших аромат фимиама, Элиза задыхалась. Несколько мгновений спустя аромат окутал ее, и она перестала сопротивляться сладостному плену.
— Я обучить тебя все, что знать сама, мамушка моя, и все мое стать твое, — сказала певица.
Девочка закрыла глаза.
Когда на сцене появился встревоженный чечеточник, она на него даже не взглянула.
Элиза проснулась резко, как от толчка, и приподнялась. На груди у нее разлеглась Кетти, не сводившая с ее лица сурового взгляда.
Элиза не помнила, как уснула. Кто-то позаботился о ней и удобно устроил ее на кровати певицы. Не вполне проснувшаяся Элиза уронила голову обратно на подушку.
Спихнув с себя тяжело навалившуюся кошку, она ощутила неприятное жжение на внутренней стороне локтя. Там оказалась микроскопическая красная точка, похожая на укус.
В гримерную вошла Эржебет. Элиза наблюдала за тем, как она присаживается к туалетному столику и откупоривает флакончик с темной жидкостью. Певица смочила в жидкости платочек и начала протирать им лицо, немедленно приобретшее пурпурный оттенок. Тело певицы сотрясали короткие судороги, из сведенного рта вырвалось низкое:
— ОЙЙЙЙЙ.
Внезапно ее отраженный зеркалом взгляд остановился на Элизе.
— Твои глаза открыты, — сказала певица, утирая лицо.
Элиза поднялась с постели и подошла. Эржебет подставила щеку для поцелуя.
Элиза послушно коснулась губами ее кожи. Резкий металлический запах ударил ей в нос. Певица встала из-за столика и усадила гостью на свое место.
Медленными уверенными движениями она вначале расчесала Элизины волосы, потом занялась укладкой. Она долго тянула, взбивала и сворачивала локоны, пока наконец не воскликнула:
— Теперь — совершенство!
Элизина прическа до мелочей повторяла ее собственную.
Мелкими торопливыми шажками Элиза следовала за певицей коридорами лабиринта.
Попадавшиеся им художники и музыканты смотрели на нее совсем не так, как в первый раз. Проходя мимо, они опускали глаза, но в их быстрых взглядах Элизе мерещилось сочувствие. Людей вокруг становилось все больше, и девочка старалась не отставать от своей покровительницы. Но вот толпа превратилась в море, в бурлящий поток, вскипавший по обе стороны от нее. И внезапно кто-то вцепился в Элизину руку, и чей-то голос прошептал ей на ухо:
— Тебе нельзя здесь оставаться.
Это был чечеточник, его пугающе серьезное лицо напоминало маску. Элиза попросила его выражаться яснее, но он сказал, что не может. Его жизнь, сказал он, зависит от молчания.
Элиза двинулась прочь. Она ни за что не вернется к своей прежней жизни, где ее принуждают выйти замуж за незнакомца. Мальчик шел за ней.
— Эржебет питается твоей молодостью, — настаивал он.
Элиза сделала вид, что не слушает его, и ускорила шаг.
— Она высосет у тебя кровь, как высосала у всех остальных! — крикнул он наконец, видя, что она не собирается останавливаться.
Элиза шла все быстрее, чтобы скрыться от толпы и попытаться восстановить дыхание и душевное равновесие. Она была рада, что чечеточник не последовал за ней, и даже не подозревала, что бедняга только что запнулся, упал и остался лежать посреди людского потока — с кинжалом в спине.
Элизу снова позвала музыка. Повернув, девочка увидела полуоткрытую дверь, из-за которой и неслись такие знакомые звуки. Помедлив мгновение, она проскользнула внутрь и опять оказалась в чьей-то гримерной. Внутри не было ни души.
Пианино у стены и скрипка на его крышке говорили о том, что когда-то здесь готовились к выступлениям музыканты. Если тут когда-то и звучал смех, унылая тишина давно поглотила его последние отзвуки. Элиза увидела саквояж, уложенный и готовый к путешествию. На низенькую кушетку было брошено свадебное платье. Элиза коснулась рукой кружева и ощутила, что все внутри сжалось. Слишком уж это напоминало ее собственную историю.
Она с негодованием отвернулась, и ее взгляд упал на маленькое бюро на другом конце комнаты. На бюро стояла раскрытая шкатулка, и руки Элизы бессильно повисли вдоль тела. В шкатулке кружилась крошечная балерина. Элиза подошла поближе и убедилась, что балерина была точно такая же, какую она обнаружила в бабушкиной комнате. Пораженная этим странным совпадением, Элиза поспешила вернуться в лабиринт. Захлопнув за собой дверь, она подняла глаза и увидела написанные на двери имена музыкантов.
Вначале шел Роберт Лоуренс, пианист. Потом — Виолетта Остин, скрипачка. Элизина бабушка…
Элиза возвратилась в гримерку Эржебет, упала на кровать и уснула. А когда проснулась, рядом с ней лежала сама Эржебет.
— Мне пора уходить, — пробормотала Элиза.
Певица не произнесла ни слова. Только изменившееся дыхание выдавало охватившую ее тревогу.
— Ты не нравится здесь? — спросила наконец певица безразличным тоном. — Я дать тебе все: моя покровительство, моя любовь… Ты не можешь уйти…
По мере того как певица говорила, подаренная ею жемчужина становилась все тяжелее. Колье угрожающе давило на горло, будто собираясь задушить Элизу. Девочка начала задыхаться.
— Я стареть. Если ты меня бросить…
Элиза боролась изо всех сил. Колье уже не давало ей вздохнуть. Наконец она рванулась и упала с кровати, сломав удерживавшую ее серебряную застежку.
— Твоя чистая кровь моя, ты никогда не уйти от здесь!
Певица была страшна. Она угрожающе воздвиглась над Элизой, в руке у нее блеснуло лезвие.
— Если ты уйти, ты уйти сухая, как мумия! — закричала она и размахнулась.
Элиза толкнула на нее стоячую вешалку с какой-то одеждой, выскочила из комнаты и без оглядки помчалась прочь. Издалека до нее доносились дикие вопли обезумевшей певицы.
Побег
Бабушка была где-то тут, в лабиринте. Даже на бегу Элиза никак не могла отделаться от этой мысли. Безотчетно она направилась в самую глубь лабиринта.
Она не сразу увидела, что по пятам ее преследует Кетти.
Кошка, снова принявшая облик крупного хищника, неслась за ней скачками. Элиза заметила ее, когда Кетти была уже совсем близко. И никакого оружия, чтобы защититься от страшного зверя.
Девочка сунула руку в карман, но обнаружила там только лакричную пастилку, подаренную ей кондитером из киоска со сластями. Не задумываясь, она швырнула пастилку в морду леопарду и попала прямо в отверстую пасть. Пастилка застряла у зверя в горле, и несколько мгновений спустя он зашатался и рухнул наземь.
Изумленная Элиза постояла немного и снова помчалась дальше. Как и обещал Страчьятелло-сын, лакричная пастилка вернула ей утерянную было улыбку. Пусть и ненадолго…
Пробежав еще несколько метров, Элиза стала колебаться. Каждый пройденный коридор казался ей неотличимым от предыдущих. Выскочив из комнаты Эржебет, девочка инстинктивно следовала за музыкой. Сейчас музыка играла громко, как никогда, но Элиза никак не могла понять, откуда она раздается. Возможно, дело было в становившемся все громче странном глухом писке.
Меж тем на лабиринт опустился вечер, и Элиза почувствовала себя очень одиноко. Сейчас она почти жалела о своем побеге. Ей хотелось плакать.
Увидев вдалеке трех балерин, она окликнула их, но те испуганно убежали. То же самое сделали музыканты. Элиза не понимала, что происходит.
Она прошла еще немного, и внезапно дорогу ей преградило существо из ночных кошмаров. Его морда вселяла ужас, но само оно стояло неподвижно и не проявляло ни малейшей враждебности. Элиза протянула к нему руку. Страшилище сделало то же самое. В то мгновение, когда их пальцы должны были соприкоснуться, Элиза ощутила гладкую холодную поверхность стекла. Это было зеркало. У нее вырвался крик ужаса.
Элиза сжалась в комок и раскачивалась из стороны в сторону. Сама того не замечая, она тихонько напевала бабушкину мелодию. Внезапно в голове у нее громко и отчетливо раздался голос чечеточника и вывел ее из транса. Голос успокоил ее, он сказал, что никакое Элиза не страшилище из кошмаров, что все это — происки Эржебет. Элиза ощутила на плече прикосновение дружеской руки и резко обернулась. Никого. Она снова была совсем одна.
Она медленно встала и подошла к зеркалу. Бесстрашно посмотрела на свое отражение и возобновила путь. Писк, от которого мутилось в голове, проникал Элизе в уши и заглушал музыку, ведущую ее через лабиринт. Потерянная Элиза сама себе напоминала сейчас слепую, у которой украли тросточку.
Писк все нарастал, и Элиза наконец поняла, кто его издает. К ней быстро приближалась огромная туча гнуса. Девочка бросилась прочь. Сердце готово было выскочить из груди. Вот она пробежала один коридор, другой… Писк становился все громче. Она бежала, пока не выскочила на маленькую полянку, похожую на ту, где она очнулась утром в лабиринте.
Элиза обошла ее всю в поисках скрытого лаза, через который можно было бы вернуться домой, но ничего не нашла. Вокруг были только ветви деревьев и колючие плети кустарников.
Элиза прижалась к дальней от входа зеленой стене. Туча гнуса уже обнаружила поляну и потихоньку втекала внутрь. В оглушительном писке мириадов кровососов Элизе послышался голос певицы, осыпающей ее упреками. Элиза подумала, что насекомые вполне способны выполнить угрозы Эржебет и высосать из нее всю кровь, пока не останется только сухая шкурка.
Девочка присела и попыталась ввинтиться в изгородь. Шипастые плети она раздвигала руками. Изгородь казалась бесконечной. Вот колючки намертво вцепились ей в рукава. Она с трудом освободилась и продвинулась вперед на несколько сантиметров, чтобы тут же уткнуться в непроходимые заросли. Медлить было нельзя, так что Элиза нырнула прямиком в заросли и едва сдержала крик, когда шипы разодрали ей руки и впились в бедра. И все же она двигалась вперед. У нее не было выбора.
Когда первые кровососы запустили хоботки ей в икру, Элиза задергала ногой, и колючки немедленно разодрали ей кожу от колена до бедра.
Одежда Элизы повисла лохмотьями и давно уже ничего не прикрывала. Все тело было изранено и исцарапано, но ей удалось забраться внутрь стены. Там царили покой и тишина. Ни малейшего звука, ни самого крохотного жучка… Казалось, жители лабиринта не отваживались заглядывать сюда.
Хриплый отчаянный крик донесся откуда-то из глубин лабиринта и рассыпался по поляне. Элиза поползла дальше. Боль от царапин, порезов и укусов была так сильна, что Элиза боялась потерять сознание. Вдруг ее схватила чья-то рука. Лабиринт померк.
Освобождение
Элиза подняла голову и огляделась. Места были хорошо знакомые — эта долина принадлежала ее семье. Над Элизой склонилась девушка примерно ее лет. Несмотря на возраст, Элиза мгновенно узнала это лицо, и ее глаза наполнились слезами:
— Бабушка…
Чуть поодаль молодой мужчина играл на пианино ту мелодию, что вывела Элизу из лабиринта. Он оборвал игру, подошел к ним, встал на колени и обнял девушку-бабушку за талию.
В эту минуту Элиза все поняла. Всю свою жизнь ее бабушка хранила тайну. Она глубоко упрятала воспоминания о своей негасимой первой любви — и только делала вид, что счастлива. Элизе стало мучительно ее жаль. Она припомнила все будто сами собой открывшиеся птичьи клетки, и всех расседланных кобыл, и все те случаи, когда они с бабушкой вдвоем ускользали ото всех и часами прятались в саду…
Теперь ее собственные родители собираются подрезать ей крылья в угоду традициям.
Она воспользовалась паузой в собственных мыслях и обняла бабушку.
— Ты не могла бы мне помочь сыграть этот отрывок? Без тебя у меня не получается, — сказала Элиза.
Юноша поднялся на ноги, подал ей скрипку и снова сел за пианино.
Элиза ощутила, как сзади ее обнимают твердые, но нежные руки и поправляют ей скрипку. Бабушка начала тихонько напевать ей мелодию, и Элиза заиграла. Закрыла глаза. Отрывок звучал безупречно.
Элиза заключила бабушку в объятия и с хохотом закружила ее в вальсе. Они кружились и кружились, пока не сбилось дыхание. Как девушке хотелось остановить это мгновение! И как не хотелось возвращаться к своей прежней жизни!
Под несмолкающую мелодию они протанцевали еще один тур, и еще… Элиза чувствовала себя легкой и свободной от обязательств. Она выбирает свободу. Любой ценой…
Два тела слились в одно. В полной тишине они взмыли навстречу восходящему солнцу, а потом обрушились вниз. Элиза не сумела удержать вскрика.
Трава нежно гладила ее по щеке.
Теперь Элиза чувствовала себя безмятежной, успокоенной. Она вздохнула. Музыка умолкла. В рассветном воздухе до девочки доносилось только мяуканье Аннабель. Сидя на подоконнике, кошка беспомощно смотрела на неподвижное тело своей юной хозяйки.