Даниель Оберг
Вирус
© Storyside, 2019
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019
Эпизод 1
Аманда
Аманда просыпается. Ее голова раскалывается от боли.
Она хочет облизнуть пересохшие губы, но во рту пересохло. Не понимая, где находится, она ощупывает правой рукой кровать и натыкается на что-то мягкое и колючее. От неожиданности сердце выпрыгивает у нее из груди. Потом она догадывается, что это всего лишь бородатая щека.
Понятно. Она не одна.
Аманда приподнимает другую руку и вытягивает ее в сторону. Стены нет. Она выдыхает и успокаивается.
Слава богу, она не дома.
Аманда с трудом открывает глаза. Лежащий рядом с ней человек тяжело дышит во сне. Похоже, еще слишком рано.
Ее кровать стоит в нише, скрытой за книжным стеллажом. Через щель между стеной и полками она видит проекционный экран. Солнечные лучи отражаются от его белой поверхности и слепят ее. Видимо, поэтому она и проснулась.
Что вчера произошло? Сначала она выпила с Филиппом бокал пива в «Кокене», потом еще два, потом он вспомнил про жену с ребенком, у него внезапно проснулась совесть, и он ушел. Минут через десять к ней подсел какой-то парень – может быть, это он и есть?
Медленно повернув голову набок, она разглядывает его бороду и бритый наголо череп. Да, похоже, это он.
Аманда вспоминает пару выпитых коктейлей, глупую фразу: «Нет, мне пора домой», за которой последовал еще один коктейль и… поездка на такси? Да, она точно уехала на такси. Вопрос только куда. Если не на восток, то куда угодно, но только не в Эстермальм. Хорошего в этом мало, зато теперь она прокатится на метро.
Она тихонько приподнимается, стараясь не разбудить его. Стены комнаты начинают стремительно вращаться. Она замирает на несколько секунд и затем встает на ноги. Неужели он действительно спит? Да, судя по ровному дыханию, он не притворяется.
Куда поехало такси? Пошатываясь, она на цыпочках подходит к окну. Из-за сильного похмелья она едва сохраняет равновесие.
В комнате идеальный порядок, на стенах висят постеры к инди-фильмам, чуть в стороне стоят винтажный зеленый диван и журнальный столик, через приоткрытую дверь видна светло-зеленая кухня. В угловом шкафчике собрана неплохая коллекция спиртного. На подоконнике лежит айпад. Типичный парень из мира массмедиа. Не то чтобы ей было это интересно. Скорее, она изучила комнату по привычке.
Щурясь от яркого солнца, она разглядывает унылую серую улицу за окном. Дома 20-х годов и ни одного магазина или перекрестка в поле зрения. По крайней мере, она в городе.
Аманда открывает кран и наливает воду в один из двух бокалов, которые незнакомец, очевидно, успел помыть перед тем, как лечь спать. У раковины стоит пустая бутылка красного вина. Да уж. Пиво, коктейли, красное вино – привет, головная боль. Она наливает еще один бокал воды и жадно выпивает его.
Такси остановилось перед мигающими синими огнями. «Черт, что происходит?» – вспоминает она слова водителя. Сначала он энергично жестикулировал, а потом высунулся в окно. Синий заборчик, огораживающий стройплощадку. Она помнит, как посмотрела вверх и увидела шпиль собора.
Аманда ополаскивает бокал и ставит его на сушилку.
Улица перекрыта. Повсюду стоят кареты скорой помощи и пожарные машины. Недовольные водители непрерывно гудят. Разозлившись, ее попутчик бросил водителю смятую сотню и выскочил из такси. Тут недалеко, сказал он, всего четыре или пять кварталов, но его слова потонули в вое сирен. «Ты куда?» – крикнул он. Обернувшись, она бросила через плечо: «Пока. Была рада познакомиться» – и направилась к ближайшей станции метро, обозначенной голубой буквой «Т».
Она возвращается в комнату и заглядывает в альков. Мужчина по-прежнему спит.
Аманда встает на четвереньки, чтобы достать лежащую под кроватью одежду, и внезапно у нее темнеет в глазах. Едва не потеряв сознание от прилившейся к голове крови, она закрывает глаза и на ощупь находит лифчик, жилетку, джинсы. Носков почему-то нет. Не важно. Она выползает с вещами из-под кровати и, не вставая, одевается. Потом Аманда берет на журнальном столике телефон парня и проверяет время. 7.52. Не так уж и рано.
Уденплан. Она помнит, что зашла на станцию метро «Уденплан» со стороны церкви Густава Васы и стройплощадки. На эскалаторе она копалась в сумочке и…
Твою мать.
Она в панике хватает сумочку, лежащую на полу у входной двери.
Телефон. Последний раз Аманда проверяла его в такси. Затем появились синие огни полицейских мигалок, и машина резко затормозила. Что было дальше, она не помнит. Неужели она забыла его в машине? Она в панике побежала по эскалатору наверх и через пару минут выскочила на улицу, где уже успела собраться толпа зевак. Увы. Такси уехало. Прощай, айфон.
Аманда на цыпочках крадется к журнальному столику, берет чужой телефон и просматривает (спасибо, что не используешь пин-код) недавние звонки. Ага. Семь исходящих вызовов на ее номер в период с 23.27 до 00.32. Все сброшены.
Она проверяет свои карманы и находит чек, судя по которому в 23.21 она заплатила в ресторане «Транан» пятьдесят девять крон за пиво «Старопрамен».
Аманда вспоминает, что догнала мужчину на улице и пригласила его в ресторан. Там она заказала пиво и воспользовалась его телефоном, чтобы позвонить на свой номер. Она почему-то надеялась, что таксист возьмет трубку и вернет айфон.
Что ж. Хорошо, что она хотя бы сама заплатила за пиво.
Аманда удаляет свой номер и надеется, что, кроме имени, мужчина больше про нее ничего не знает.
Ее тошнит. Пора уходить.
Мужчина начинает шевелиться. Аманда вздрагивает и роняет телефон на стол.
– О, привет! – говорит он хриплым голосом. – Ты… ээ… встала?
– Типа того, – быстро отвечает она и, не оборачиваясь, выходит в коридор.
– Черт, как же мне хреново, – стонет он. – Живот сильно болит.
– Кто бы сомневался, – язвительно отзывается Аманда, открывая входную дверь. – Пока.
Она стремительно выскакивает на лестничную клетку, хлопает дверью и почти бегом спускается по лестнице.
Выйдя на улицу, Аманда оглядывается по сторонам. Она не понимает, где находится, и начинает психовать. Она всегда бесится, когда чувствует себя беспомощной. Аманда доходит до ближайшего перекрестка и выясняет, что стоит на углу улиц Хагагатан и Ванадивеген. Значит, он не соврал. Она действительно всего в четырех-пяти кварталах от Уденплана и может поехать домой на метро. Судя по всему, они шли вчера этой же дорогой, только в обратном направлении.
Яркое солнце светит Аманде прямо в глаза, пока она плетется по Ванадивеген. Аманда вспотела, во рту пересохло. Дома ей придется долго отмокать в ванне, чтобы прийти в себя после бурной ночи.
К счастью, на улице Аманде попадаются только неодобрительно посмотревшая на нее старушка с собачкой и куда-то бегущий мужчина в деловом костюме. О боже, как же она хочет поскорее оказаться дома. Наконец Аманда сворачивает на Нортулсгатан и идет по ней на юг в сторону метро.
На площади Уденплан ни души. В конце июня все уезжают на каникулы или в отпуска, и город пустеет. Только на перекрестке Аманда видит трех человек, ожидающих зеленого сигнала светофора. Она останавливается рядом с ними и напряженно смотрит вперед, едва справляясь с очередным приступом тошноты. Загорается зеленый. Сделав глубокий вдох, Аманда переходит дорогу и, пройдя по тротуару вдоль уже такого знакомого синего ограждения, наконец оказывается перед входом в метро.
На дверях висит объявление, написанное размашистым почерком: ЗАКРЫТО ПО ТРЕБОВАНИЮ ПОЛИЦИИ.
– Что за… – Аманда раздраженно пинает ногой дверь.
Как же хочется домой. Живот скрутило от боли, а голова буквально разрывается на части.
Она разворачивается и идет к станции «Родмансгатан». Вряд ли она тоже не работает. Вероятно, закрытие метро как-то связано со вчерашними событиями, со всеми этими синими мигалками и воем сирен. Возможно, на стройке произошел несчастный случай. На следующем перекрестке, метрах в двадцати от Аманды, останавливается автобус. Он идет в другую сторону – к станции «Санкт-Эриксплан», – но Аманде все равно. Не раздумывая, она бежит к остановке и запрыгивает в автобус через заднюю дверь. От боли все темнеет перед глазами. Аманда сползает на ближайшее сиденье, надеясь, что водитель не заметил ее. У нее, конечно, есть немного наличных, но ими невозможно оплатить проезд, а купить билет с помощью эсэмэски она не сможет, потому что потеряла телефон. Она решает, что безбилетный проезд – это не ее проблема.
Автобус плавно катится по улице Уденгатан. У парка Васы Аманда замечает бездомного, лежащего под столиком закрытого кафе.
Она выходит на остановке в конце парка и направляется к станции «Санкт-Эриксплан». К счастью, она открыта. Аманда незаметно проскальзывает мимо контролера и идет к эскалатору. Следующий поезд будет через две минуты. Аманда прижимается лбом к облицованной плиткой колонне и наслаждается прохладой.
Раздается звуковой сигнал, предупреждающий о прибытии поезда.
Она занимает свободное место в душном вагоне и мечтает только о том, чтобы поскорее попасть домой. У нее снова сводит живот. Нет, только не здесь. Не сейчас.
За мгновение до отправления машинист делает объявление:
– По требованию полиции поезд следует без остановки на станции «Уденплан». Следующая станция «Родмансгатан».
Двери закрываются, и, плавно набирая ход, поезд уходит в сторону «Уденплан». Несмотря на туман в голове, Аманда поворачивается к окну, чтобы увидеть, что происходит на злополучной станции.
Поезд сбрасывает ход, и на плохо освещенной платформе Аманда успевает заметить полупустой пакет из супермаркета, из которого выкатились консервные банки и помидоры. Чуть дальше стоит чемодан. Она непрерывно крутит головой, чтобы не упустить ни одной детали. Интересно, кто это разбросал свои вещи и почему их до сих пор не убрали?
В центре станции установлен огромный белый тент. Два мощных прожектора, скрытых за тентом, освещают путь на другой стороне платформы.
– Что за наваждение… – бормочет Аманда и, пошатываясь, встает на ноги.
Тент исчезает из поля зрения, и она растерянно оглядывается на немногочисленных попутчиков. Она не понимает почему, только все это ей кажется странным.
Она снова поворачивается к окну и видит мужчину в желтом защитном костюме. Он сидит на скамейке в самом конце платформы, опершись локтями о колени и обхватив голову руками. Через мгновение поезд прибавляет скорость и исчезает во мраке туннеля.
Она снова обводит взглядом попутчиков. Неужели они ничего не видели? Судя по их невозмутимому виду, никто из восьми пассажиров действительно не заметил, а может быть, сделал вид, что не заметил ничего странного. На следующей станции она переходит в другой вагон и видит двух громко разговаривающих молодых мужчин.
Аманда подходит к ним ближе и слышит, как один говорит другому: «Вчера тут творилось что-то невероятное». Другой мужчина пожимает плечами и говорит: «Не знаю, ничего не слышал. Во сколько это было?» Первый также пожимает плечами и отвечает: «Около девяти вечера». Второй, отрицательно помотав головой, говорит: «Не, не видел. Что в газете пишут?» На этих словах первый мужчина хлопает друга по плечу и говорит: «На следующей выходим». Аманда замечает у него в руке газету «Метро».
Ну дела. Ей никогда не приходило в голову, что кому-то интересно читать эту газету. Аманда вздыхает и идет дальше по ходу движения поезда. Машинист резко тормозит, и она едва не падает на сидящего в конце вагона старика. Она ловит его взгляд и понимает, что ему тоже очень плохо. В вагоне невыносимо жарко и душно. Похоже, сломался термостат.
– Извините, – говорит Аманда. Тошнота снова подкатывает к горлу, и во рту появляется отвратительный привкус. Она прижимается к дверям и тихо шепчет: – Быстрее, ну же.
Поезд выскакивает из туннеля и приближается к наземной станции. Быстрее, пожалуйста. Она умрет от стыда, если ее вытошнит прямо в поезде во вторник утром.
Наконец поезд останавливается. Зажимая ладонями наполненный рвотной массой рот, Аманда выскакивает из вагона и, согнувшись пополам, бежит на другую сторону платформы. На самом краю она падает на колени, и ее сразу выворачивает наизнанку прямо на рельсы. Она долго содрогается, задыхаясь от непрекращающихся спазмов в желудке.
Когда все заканчивается, она медленно встает и, не обращая внимания на косые взгляды, отходит в сторону.
Раздается сигнал о приближении поезда. Собрав остатки сил, Аманда на трясущихся ногах заходит в вагон и падает на сиденье. До дома осталось совсем чуть-чуть.
Аманда в полузабытьи слышит объявление: «Следующая станция „Марияторгет“» – и, с трудом открыв глаза, поднимается. Держась за поручень, она пробирается к дверям. Аманду снова тошнит, и она в отчаянии шепчет: «Ну же. Скорее». Поезд останавливается, и она вываливается из вагона. Свежий ветерок на платформе не приносит ей облегчения. Шатаясь из стороны в сторону, она ковыляет к эскалатору. Он почему-то не двигается. У Аманды нет сил подниматься пешком, однако внезапно эскалатор оживает и приходит в движение.
Аманда садится на прорезиненную ступеньку и замечает на груди темное пятно. Неужели она так сильно вспотела? Что происходит? Почему так сильно скрутило живот?
Аманда медленно сходит с эскалатора и сильно ударяется обо что-то левой ногой. Она закрывает глаза и, стараясь не думать о боли, плетется на выход вдоль стены, чтобы не упасть и ни с кем не столкнуться.
Кое-как она выходит на улицу, где ее сразу чуть не сбивает с ног бородатый скейтбордист в надетой задом наперед бейсболке. «Осторожней!» – кричит он. Аманда едва сдерживается, чтобы не пнуть его ногой. К счастью, кафе на углу дома закрыто, а значит, ей не придется из вежливости болтать с соседями. Аманда подходит к своему подъезду и видит большой грузовик, припаркованный на тротуаре. Двое крепких молодых людей устанавливают на ступеньках рампу, а третий тем временем выгружает из кузова коробки.
Он делает это настолько театрально, что один из первых двух мужчин начинает его подкалывать:
– Хорош дуться. Подумай лучше, как ты в одиночку потащишь по лестнице пианино. Я сомневаюсь, что оно влезет в лифт.
Аманда не выдерживает и, кривясь от боли, с удивлением спрашивает:
– Пианино?
Другой мужчина заканчивает монтировать рампу и оборачивается.
– Ага. Здоровое, зараза. Оно еще в кузове. Мы всегда оставляем самое вкусное на десерт, – отвечает он с улыбкой.
– Какой этаж? – спрашивает Аманда.
– Четвертый. Вы тоже на нем живете?
Она вздыхает:
– На третьем, но это ненамного ближе.
Аманда улыбается и, вяло махнув им на прощанье рукой, заходит в подъезд. В лифте она ищет ключи и одновременно старается не дышать, чтобы справиться с подступающей тошнотой. Наконец она выходит на своем этаже и трясущимися руками открывает замок.
Аманда заходит в квартиру, захлопывает дверь и сбрасывает обувь. На кухне она наливает стакан воды и медленно опускается на пол рядом с холодильником. Крошечными глотками выпивает воду и, обессиленная, ложится на спину. Мысль о пианино почему-то не выходит у нее из головы.
Аманда закрывает глаза и засыпает, как ей кажется, навсегда.
Айрис
Айрис стоит за стойкой регистрации и заносит в базу возвращенные читателями книги, когда понимает, что происходит что-то странное. Аппарат сканирует штрих-коды, и она складывает книги в тележку рядом со столом. Иногда на экране монитора выскакивают сообщения о просроченных платежах, и Айрис легким движением кликает по ним. На аккаунт читателей автоматически начисляется штраф, который им придется заплатить в следующий раз, когда они придут за новой книгой.
Почти половина двенадцатого. За последние полтора часа всего трое читателей пришли брать книги. Айрис помогала им отыскивать книжные новинки. Сегодня у нее побывал мужчина, искавший книгу, которая была еще не напечатана, а другую читательницу, что хотела редкий том о природных лекарствах, она и вовсе направила в городскую библиотеку. Она даже выдала читательский билет девушке, которая явно интересовалась лишь вай-фаем.
Трое читателей. Всего восемь книжек. Пять романов, две книги о вязании и один сборник стихов. Читателей пришло бы в два, а то и в три раза больше, если бы не середина лета.
Айрис сканирует последние книги. Краем глаза она видит, как к ней направляется Рамир, но внезапно он застывает на месте. Пьяный в стельку мужчина, спотыкаясь, вваливается к ним с площади Сергеля через вращающуюся дверь. Его одежда яснее ясного говорит о том, что ночь он провел на улице. Пьяница, заметив, что охранник тоже вытаращился на него, выпрямляет спину и с беспечным видом направляется к туалетам.
Мужчине удается сделать всего несколько ровных шагов, затем его начинает пошатывать, и он, споткнувшись, обрушивает один из стульев, что стоят за пределами зоны кафе. Вымученно улыбнувшись, пьяница пытается сделать вид, что ничего не произошло, но тщетно: следующим движением он переворачивает еще один стул, а затем и стол в кафетерии. Следом сам падает на пол и замирает. Рамир бросается к нему со всех ног, а по пятам за ним следует их коллега Сюзанна, которая наблюдала эту сцену стоя поодаль.
Что-то не так. За сегодня это их первый посетитель из тех, которых ноги не держат.
– С вами все о’кей? – спрашивает Рамир.
Как правило, бомжи и пьяницы идут к ним нескончаемой вереницей. Выходящие на площадь Сергеля двери библиотеки – словно прямое приглашение для них.
– Боюсь, мне нужно домой. – Лотта, одна из библиотекарей, появляется у Айрис за спиной. – Мне что-то нехорошо… Ох, что здесь произошло? – спрашивает она, уставившись на сцену в фойе библиотеки.
– Да вот принес черт беднягу, – отвечает Айрис.
Лотта кивает.
– Прости, но остаться я точно не могу. Голова жутко раскалывается, и температура, кажется, за сорок. – Лотта пытается улыбнуться, но по ее лицу видно, что ей сейчас не до улыбок.
Айрис смотрит на нее и решает, что Лотте действительно очень худо.
– Все в порядке, иди домой. В любом случае у нас и посетителей-то почти нет.
– Да, как-то необычно тихо, – говорит Лотта, не обращая внимания на то, что человек на полу начинает кричать, что на него напали. – Ты как, справишься? Я скажу Хуану, что ухожу домой, так что он будет в курсе. Не уверена, что смогу прийти завтра.
– Сегодня среда, и на твоем месте я взяла бы отгул до понедельника. Ты выглядишь, мягко говоря, не очень, – говорит Айрис и улыбается.
Лотта издает короткий смешок:
– Очень может быть.
Айрис занимает свое место за стойкой регистрации и через смартфон заходит на свою страничку в соцсети. Двое лайкнули ее последний статус, а на страничке библиотеки в фейсбуке кто-то оставил вопросительный комментарий. Она пишет ответ: нет, мы не закроемся на лето, в июле мы работаем в обычные часы, приходите к нам всегда, когда удобно, искренне ваша… Айрис перечитывает свой ответ и меняет «искренне ваша» на менее официальное «спасибо!». Никто в фейсбуке в своих постах не пользуется фразочками вроде «искренне ваша».
Обратный отсчет до отпуска: осталось две недели и два дня. Неделю они проведут в коттедже на Аландских островах, а затем еще две – с родственниками в их летнем домике на озере Эльмарен.
Краем глаза она замечает приближающегося к ней Рамира.
– Наш Хуан, кажется, по образованию медбрат, верно? Там что-то… что-то не так с тем пьяным. Но я не хочу звонить в скорую, если нет ничего серьезного. Вчера мы их дважды вызывали, а пациенты попросту оказались старыми пьянчугами. Как думаешь, он может посмотреть? Этот пьяный не агрессивен, но… я не знаю. Что-то с ним не так.
– Да, он был медбратом, но если человек болен, звонить в скорую все-таки придется…
У нее завибрировал смартфон. Айрис смотрит на экран: звонок из «Маленьких Фазанов».
– Извини, звонят из детсада моей дочери. Я должна ответить. Хуан сейчас вон там, – говорит она и неопределенно кивает в глубь офиса.
– Здравствуйте, Айрис слушает, – говорит она, и ее пульс учащается: воспитатели детского сада еще ни разу не звонили ей, просто чтобы поболтать.
– Доброе утро, это Стина из «Маленьких Фазанов». Мы обзваниваем всех родителей, так как мы… в общем, на сегодня нам придется закрыться. Биргитта явилась утром на работу совсем больная, и, если быть честной, я чувствую, что и сама уже от нее заразилась. Вы же понимаете, мы меньше всего хотим, чтобы дети свалились с гриппом. И, сдается мне, некоторые уже заразились, многие жалуются на боль в животе, и…
– А что с Сигрид? – взволнованно перебивает ее Айрис.
– Что? О, с ней все о’кей. Извините, мне следовало сказать: она в полном порядке, никаких проблем, – но мы решили, что после обеда закроемся. Как только мы договоримся со всеми родителями, я отпущу Биргитту и закроюсь. Сегодня у нас не так уж много детей. Я знаю, вы не забираете Сигрид по средам, но я звонила вам на другой номер, а трубку никто не взял, так что… вот так.
– Хорошо… Мм… По правде говоря, мы сегодня тоже многих отпустили домой… Ну конечно, я за ней заеду. Или постараюсь передать мужу. В общем, что-нибудь придумаю. Это займет… ну, полчаса точно. У меня только велосипед.
На том конце провода нажимают на отбой.
Рамир отыскал Хуана, и оба присаживаются на корточки рядом с пьяным. Тот сумел кое-как приподняться и садится, прислонившись к стене около туалетов. Он кашляет не переставая, хватается за грудь и тяжело дышит. Хуан поднимается на ноги и хлопает Рамира по плечу:
– Ничего не поделаешь, давай звони в скорую.
И Хуан направляется обратно в свой офис.
Айрис достает смартфон и звонит мужу. Ну давай же, ответь мне. Но слышатся одни гудки. Она ждет, что он, как всегда запыхавшийся, схватит трубку и скажет: «Привет?», а потом быстро прибавит: «Я был в душе». Но вместо этого одни гудки.
Черт.
Айрис проверяет, закрыта ли касса, дважды нажимает клавишу «Esc» на клавиатуре, чтобы выйти из системы, и уносит с собой в офис библиотечный беспроводной телефон. Хуан сидит за столом в своем кабинете. Когда она входит, он поднимает голову:
– Только не говори, что и ты туда же.
– Что?
– Я же вижу – ты хочешь отпроситься домой.
Айрис невольно улыбается. Люди часто говорят, что по ее лицу сложно что-либо прочесть, но Хуан всегда знает, что у нее на уме.
– Мне только что позвонили из детсада, они вот-вот закроются. Воспитательницы, все как один, слегли с гриппом. Только что звонили.
– А твой муж не сможет ее забрать?
– Мы все пытались ему дозвониться – и я, и из детсада, – но он не берет трубку.
Хуан вздыхает и смотрит на часы, что висят на стене. Без двадцати двенадцать.
– Кафе уже закрылось. Подожди пять минут, я куплю себе салат на втором этаже. Поем за стойкой регистрации.
Семь минут спустя Айрис уже на мосту Норрбро по дороге в Старый город. Она поворачивает налево к Скепсброну. Застежка шлема сильно давит ей на подбородок. Она так нервничала, что затянула ее слишком туго, и теперь ей кажется, что это удавка. Айрис едет в южном направлении, а в голове крутятся вопросы: почему, почему он не взял трубку? был ли он здоров сегодня утром? что он говорил ей?
Сегодня ей пришлось встать в самую рань, в пять тридцать пять, потому что Сигрид канючила «завтлак», который упорно продолжала называть именно так, хотя прекрасно знала, как правильно говорить. Айрис встала, приняла душ, и они позавтракали все втроем, а потом она ушла на работу в семь тридцать, после того как прочла Сигрид вслух две главы из сказки «Нелли Рапп и Франкенштейн». Правда, потом дочка снова заскучала и в четвертый раз за эти дни села смотреть мультик «Головоломка» на айподе.
Что же он говорил ей сегодня утром? Айрис покраснела от стыда, когда поняла, что не может вспомнить, обменялась ли она утром с мужем хоть одной фразой. Да это просто смешно.
Уличное движение на Скепсброне обычно довольно спокойное, но тут она чуть было не врезается в автобус. Тот резко тормозит, чтобы избежать столкновения с туристическим автобусом, который внезапно выехал на красный свет.
«Мамочка, смотри, дяди водить не умеют!» – сказала бы на это Сигрид, окажись она рядом.
В последний миг Айрис удается свернуть вправо на тротуар. Из переулка на полной скорости вылетает курьер на велосипеде и, недовольно ругаясь, проносится мимо. Айрис едва сдерживается, чтобы не показать ему средний палец.
Когда она въезжает на холм в Слюссене, загорается зеленый свет. Айрис радуется своей удаче: она ненавидит тормозить во время подъема на холм, а в Слюссене и без того постоянные пробки. И тут прямо перед ней на дороге появляется какая-то бабуля на ходунках.
– Неееет! – орет Айрис, когда колесо ее велосипеда врезается в ходунки.
Бабка только ошарашенно смотрит на нее, когда Айрис в падении успевает вытянуть руку и оттолкнуть ходунки в сторону. Затем бабка пропадает из виду. Велосипед с грохотом падает на землю. Айрис со всего маху ударяется об асфальт головой – хорошо, что она в шлеме, – следом плечом: «АЙ!», а затем спиной: «АЙ! АЙ! АЙ!» Падая, она с размаху врезается в бордюр и, кажется, ломает себе руку.
– АААУУУ!
Ее тело прошивает нестерпимая боль.
– Черт, черт, черт! Господи, как же больно!!
Айрис орет благим матом и пытается поднять левую руку, чтобы согнуть ее, но в глазах все темнеет от страшной боли. Она до крови прикусывает себе язык, из глаз брызжут слезы.
Кто-то наклоняется к ней, что-то говорит, когда громкое «хрясь» заглушает все звуки. Айрис видит, как автобус, которому она совсем недавно уступила дорогу, превратил ее велосипед в груду металлолома.
– Дерьмо, – сплевывает она, но теперь ее голос звучит куда спокойнее. Айрис прислушиваясь к боли, от которой пульсирует все тело. И внезапно вспоминает: – Сигрид.
– А? – спрашивает мужчина.
– Моя дочь, – отвечает Айрис сквозь стиснутые зубы. – Мне нужно забрать ее из детсада.
Бабка по-прежнему стоит на дороге и таращится на свои ходунки. Потом поворачивается к Айрис, и выражение ее лица становится испуганным. Что она там себе придумала? Что Айрис будет бить ее? С ее-то раненой рукой?
– Неприятно говорить такое, но, кажется, вы ее сломали, – говорит мужчина и кивает на ее левую руку.
В это время автобус останавливается, и водитель выходит из кабины, красный от стыда. Айрис боится смотреть на свою руку, она ненавидит вид крови, даже на фотографиях. Она переводит взгляд на автобус. Маршрут номер два. Все пассажиры прилипли к окнам и глазеют на нее. К счастью, утром в автобусе ехало всего семь-восемь человек.
– Вам нужно немедленно обратиться в больницу, – говорит мужчина.
Айрис качает головой:
– Ну… может, я и обращусь туда, если рука и впрямь сломана. Но сперва мне нужно забрать моего ребенка. – И Айрис сжимает губы в прямую линию.
Она сидит на асфальте, стараясь не двигать рукой. Затем, задержав дыхание, хватается за столб светофора и, оперевшись, медленно поднимается на ноги. Волны боли проходят от плеча вверх по шее и отдаются прямо в голову.
– Черт, как же больно, – выдыхает она.
Бабка по-прежнему таращится на нее, не произнося ни слова. На светофоре для пешеходов мигает желтый свет, и когда загорается зеленый, бабка послушно идет по переходу вместе с ходунками. Кажется, ей нет никакого дела до того, что синий автобус наглухо перегородил переход в нескольких метрах впереди.
Из-за угла выруливает полицейская машина и останавливается. Широкоплечий офицер лет сорока вылезает из машины и с обеспокоенным видом оглядывается по сторонам.
– Что все это значит? – спрашивает он повелительным тоном, словно герой мультфильма.
– Бабуля вышла на дорогу на красный свет, я врезалась в ее ходунки на велосипеде, упала, сломала себе руку, а автобус раздавил мой велосипед, – отвечает Айрис как можно спокойнее. Боль не унимается – в ушах шумит, перед глазами плавают огненные пятна. – И теперь она пытается удрать, – невинно добавляет Айрис и смотрит на бабку, которая уже доковыляла до автобуса, но не остановилась, хотя должна была вот-вот клюнуть в него носом.
– Эй вы, там! – кричит полицейский, повернувшись к бабке. К нему присоединяется его коллега, стройная женщина лет тридцати, только что вышедшая из машины. – Вы там, с ходунками! А ну, стойте!..
– Извините, – останавливает его Айрис, – а можно мы просто уберем с дороги мой велосипед и забудем об этом? Если не считать моей травмы, то все в порядке. Бабуля просто не успела убраться с велосипедной дорожки, когда на светофоре загорелся красный. Я очень спешу. Мне необходимо забрать дочь из детсада. У них заболели все воспитатели, и некому больше ее забрать. Может, вы меня туда подбросите?
Полицейские одновременно поворачиваются к Аманде. Затем они обмениваются взглядами. Женщина отводит глаза, и Айрис слышит, как она тихо присвистывает:
– Все они там, что ли?
– Что-что? – не поняла Айрис.
– Воспитатели детсада. Они что, все сразу заболели?
Теперь приходит очередь Айрис удивленно переводить взгляд с одного офицера полиции на другого. Ее удивляет то, как быстро они сменили тему.
– Да. Мне позвонили, сказали, что все заболели и что надо приехать за Сигрид, потому что…
– Она тоже больна? Ваша дочь?
Айрис уставилась на них во все глаза. Даже рука вдруг перестала болеть.
– Нет, она-то как раз в порядке, в отличие от остальных. Во всяком случае, мне так сказали.
Полицейские снова обмениваются взглядами. Старший из них открывает было рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумывает.
– Что? Что-то не так? – обеспокоенно спрашивает Айрис.
– Мы должны… – начинает было офицер.
Вдруг позади автобуса начинает истошно сигналить какая-то машина, и полицейский тут же поворачивается в ту сторону. Его напарница, нахмурившись, упирает руки в бока и выпрямляет спину. Они при исполнении.
– Постойте-ка, что происходит? Что там насчет того, что персонал заболел? – На сей раз к полицейским обращается человек, который сообщил Айрис о сломанной руке. – Я тоже плохо себя чувствую, как раз шел в аптеку.
Оба офицера резко вздрагивают. На миг кажется, что они растерялись, но потом быстро приходят в себя. Айрис, не задумываясь, трет лоб левой, сломанной, рукой. И едва не теряет сознание от боли. Черт, как же хреново! На долю секунды у Айрис появляется безумное желание, чтобы полиция застрелила ее и избавила от этой боли.
– Мы не можем… – начинает было полицейский, но тут же замолкает, когда за его спиной одна за другой принимаются оглушительно сигналить машины.
В чем дело? – думает Айрис. С каких это пор люди стали сигналить при авариях, тем более на полицейские машины? Разве так можно? Мы же совсем рядом от них, должны же они видеть, что произошло.
Полицейский направляется к первому авто, но человек за рулем, словно очнувшись, отпускает сцепление, и машина катится. И тут внезапно водитель выжимает газ. Машина с визгом пролетает мимо Айрис и выскакивает на встречную полосу. Краем глаза она замечает красный фургон, который мчится вниз с холма Слюссена. Вот он поравнялся с автобусом, слышится визг тормозов, и через полсекунды машины врезаются друг в друга.
Раздается оглушительный звук сминаемого металла, точь-в-точь как от алюминиевой банки, кинутой в перерабатывающую машинку, только в десятки раз громче. Айрис невольно вспоминает, как она держала на руках маленькую Сигрид, поднимая ее повыше, чтобы та положила банки в перерабатывающую машину, стоящую в супермаркете. И как дочка радостно хлопала в ладоши, когда раздавался восхитительный звук сминаемого металла. Счастливое воспоминание сменяется жестокой реальностью. Вылетевший на встречную полосу автомобиль пытается затормозить, чтобы избежать столкновения, но его, словно снаряд, отбрасывает назад. Капот сминается, с резким хлопком выскакивает подушка безопасности. Фургон еще раз ударяет в машину, ветровое стекло разлетается вдребезги. Оба авто отбрасывает к остановке, правое заднее колесо машины врезается в бордюр, и он падает набок на велосипедной дорожке. Фургон, оглушительно скрежеща, отлетает на несколько метров подальше и врубается в металлическую ограду, защищающую пешеходов от машин на мосту Скепсброн.
Все. Значит, никто меня сегодня уже никуда не подбросит, как-то отстраненно думает Айрис.
Дано
«Папочка, почему мы стоим?»
Действительно – почему? Дано смотрит на отца, на коленях которого сидит его маленькая сестренка Лине. Лицо отца раскраснелось от жары, капли пота стекают по густой щетине. Дано не привык видеть отца таким. Его аби всегда чисто выбрит, он неукоснительно следовал этому правилу даже в последние полгода. Они все, как могли, старались следить за собой, чтобы окончательно не опуститься и не утратить последние крохи своего достоинства.
«Не знаю, – отвечает отец и смотрит в окно поезда. – Мы не могли так быстро приехать. Я что-то не вижу… никакой станции».
Он переводит взгляд на мать Дано, которая сидит рядом с сыном. Все последние полчаса она пытается убаюкать самого младшенького, Билала, но безуспешно, и Дано видит, как же она устала. Стук колес укачивал Билала, но, когда поезд встал, малыш проснулся и начал крутиться.
«На, держи», – мама протягивает Дано единственный мобильный телефон, который у них остался. Им повезло – почти всю дорогу, от самого Мальмё, им доставались места с розетками для зарядки телефонов. Рука матери запуталась в зарядном кабеле. Прежде чем Дано удается его распутать, Билал выплевывает соску на пол. Та подскакивает и приземляется в проходе. Сидящий напротив швед подбирает ее и протягивает им обратно.
«Thank you, – быстро улыбнувшись, мама благодарит его по-английски. – Thank you so much».
Дано открывает гугл-карты на своем «Самсунге». В ожидании загрузки проводит пальцем по трещине на экране. Телефон он выронил, когда их выталкивали из переполненного микроавтобуса, следующего из Белграда в Мюнхен. Мобильный вылетел на проезжую часть, прямо на мокрый от дождя асфальт. Дано очень повезло, что его не сбила машина, когда он, не глядя по сторонам, выскочил на дорогу, чтобы подобрать его. Телефон был слишком ценным, чтобы так просто дать ему погибнуть под колесами автомобиля.
На экране медленно появляется изображение – вид со спутника, – но Дано переключает его в режим карты. Так легче понять, где они сейчас находятся.
Флемингсберг, читает он. Они только что проехали местечко под названием Флемингсберг. Дано уменьшает картинку в несколько раз, пока в углу экрана не появляется Стокгольм. Смотрит на шкалу масштаба внизу. Два километра на карте равны ширине его большого пальца. Он измеряет. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь больших пальцев.
«Осталось почти шестнадцать километров», – сообщает он.
Отец вздыхает. Лине вытягивается во весь рост и, подпрыгнув, цепляется за верхний край приспущенного окна. Свесив челку наружу, она смотрит по сторонам, но вскоре это ей надоедает, потому что все, что она видит, это депо: беспорядочное сплетение железнодорожных путей и замусоренный пустырь. Поперек тянется забор из колючей проволоки, на заднем плане – серое скопление каких-то зданий: то ли складов, то ли ремонтных мастерских. В общем, довольно унылая картина. Точная копия того, что она видела в последние шесть месяцев.
На руках матери ворочается Билал. Спать он не хочет, спокойно лежать тоже. Он пытается подняться, и после бесплодных попыток его угомонить мама сдается и ставит его лицом к себе, поддерживая под руки. Билал покачивается, но уверенно стоит, опираясь своими маленькими ножками на колени матери. Он смеется, ему нравится стоять, нравится смотреть на мир с высоты своего восьмимесячного роста.
В динамике раздается треск, и женский голос зачитывает сообщение. Должно быть, на шведском. По звучанию язык немного напоминает немецкий, но знакомых слов Дано почти не слышит. Во всяком случае, никаких тебе «Achtung», «schnell», «nein» или «Flüchtingeschweine» (то есть по-немецки «беженцы-свиньи»), только периодически повторяющееся слово «Stockholm» на протяжении длинной непонятной речи. Затем женщина-диктор замолкает и, откашлявшись, повторяет то же самое на запинающемся, непривычном для уха Дано английском: «Вынужденная остановка нашего поезда вызвана аварией на станции. Мы надеемся вскоре продолжить наш путь до Центрального вокзала в Стокгольме».
Дано ждет продолжения – первое сообщение, на шведском, было куда длиннее, но после треска в динамике воцаряется тишина. Дано вопросительно смотрит на мать.
– Авария? Какая авария? – спрашивает он.
Мама пожимает плечами и пытается улыбнуться, но это ей плохо удается. Дано видит, что мать страшно измучена. В постоянных заботах о нем, Лине и Билале она совсем забыла про себя.
– Авария на станции впереди, – объясняет мужчина-швед, сидящий через проход. – Вы, наверное, не поняли, что сказала диктор?
Дано кивает, с любопытством глядя на мужчину. Тому лет тридцать, может меньше. Кто их разберет, этих скандинавов, думает он.
– Наш поезд следует через станцию пригородных поездов Стувста, но на платформе произошел несчастный случай, поэтому нам придется подождать, пока поезд продолжит путь.
Отец Дано поворачивается к мужчине.
– Спасибо, – благодарит он, и мужчина кивает в ответ:
– Добро пожаловать.
Дано снова переводит взгляд на депо в окне, пытаясь отвлечься от мыслей о туалете. Их все позакрывали еще два часа назад, и никто не знает почему. Он в этот момент как раз стоял в очереди и перед ним оставался всего один человек, когда из подсобки вышел проводник и запер дверь туалета. Бросил на ходу что-то вроде «он не работает», и еще Дано показалось, что он расслышал слово «подгузники».
Просто с ума сойти, насколько же тупым надо быть, чтобы пытаться спустить подгузник в унитаз! Кабинка на противоположном конце вагона стояла запертой с самого начала, еще когда они садились в поезд, а дальше Дано идти не решался. Он боялся надолго терять из виду свою семью.
Шум вентиляторов постепенно стихает и наконец смолкает совсем. Отец тоже это замечает, и они вместе с Дано поднимают головы и пристально смотрят на длинные металлические пластинки с дырочками на потолке.
«Это они так экономят энергию, пока мы стоим», – объясняет отец и пытается ободряюще улыбнуться. Однако ситуация выглядит безрадостной. Отец вздыхает и снова отворачивается к окну. Дано разглядывает морщины на его лице. Отец сильно постарел за последние несколько лет.
Кажется, что прошло два часа, но, судя по мобильнику в руке Дано, всего пятьдесят четыре минуты, когда нарастающая в вагоне атмосфера раздражения сменяется ожиданием – по проходу идет мужчина в спецовке и желтом светоотражающем жилете. На бедрах – пояс с инструментами, в руке – здоровенный потрепанный том в пластиковой обложке. При виде него Дано почему-то мгновенно покрывается потом. Мужчина проходит мимо, направляясь в конец вагона, где вокруг проводника уже собралось несколько пассажиров. Со своего места Дано может разобрать только часть текста, написанного черными буквами на спине мужчины:
ШВЕДСКАЯ ТРАНСП…..НИЯ
– Думаешь, поезд потерпел аварию? – тихо спрашивает он. Лине спит на руках отца. – Этот тип смахивает на ремонтника.
Отец осторожно поворачивается, чтобы не разбудить сестренку Дано, и смотрит на толпу в конце вагона.
– Похоже, – кивает он. – Будем надеяться, что скоро все уладится, и мы снова поедем. Или они объяснят нам, что же все-таки случилось.
Дано кажется, что в бороде отца стало еще больше капель пота, чем раньше. После того как вентиляторы выключили, температура в вагоне стала резко подниматься. Билал капризничает. Он устал стоять на маминых коленях, но спать все равно отказывается. Он хочет, чтобы его спустили на пол. Даже Дано не сидится на месте. Желание сходить в туалет из досадной помехи перерастает в острую необходимость.
Он встает.
– Пойду попробую найти работающий туалет, – говорит он. – А то я сейчас с ума сойду.
Мама поднимает голову, в ее глазах читается беспокойство.
– Мы с Билалом тоже пойдем, – говорит она. – Ему нужно сменить подгузник.
Она нагибается и начинает рыться в сумке, стоящей у ее ног, достает из пакета потрепанный подгузник, который они купили в Лидле, на самой границе с Данией, потратив почти все свои последние деньги.
На новую бритву уже не хватило, думает Дано, посмотрев на отца. Тот, глядя тяжелым взглядом в окно, нежно гладит спящую Лине по головке.
Дано с матерью встают и двигаются по проходу. Дано идет первым, стараясь расчистить дорогу матери и младшему брату. Все места заняты, некоторые пассажиры даже стоят, и они с трудом продвигаются вперед. Дано слышит ворчание и вздохи, в вагоне жарко и почти нечем дышать.
Навстречу им попадаются другие беженцы, у многих обтрепанный вид, и выглядят они куда хуже, чем Дано с семьей. Все-таки им повезло: если бы не дедушкино состояние, вряд ли бы им удалось покинуть страну. Дано знает, что отец сначала хотел отказаться от этого наследства, пока нападки в адрес его жены не приняли угрожающий характер. Деньги помогли им избежать многих неприятностей, которые подстерегают почти всех беженцев, включая унижение от худших представителей клана перевозчиков, занимающихся транспортировкой людей.
Многие пассажиры столпились в конце вагона, где проводник пытается успокоить краснолицего мужчину средних лет, европейской наружности. Тяжело, прерывисто дышит ремонтник в жилете, из-за своей толщины он, должно быть, больше всех страдает от жары в вагоне, несмотря на то что только что сел в поезд. Толстяк пытается утихомирить разволновавшегося мужчину с красным лицом, но тот даже слушать его не желает и продолжает пытаться открыть дверь тамбура, чтобы прорваться в другой вагон.
– Простите, – говорит мама Дано, не делая никакого секрета из того, что у нее на руках ребенок. Наоборот, она поднимает его повыше, чтобы всем было видно. – Разрешите нам пройти, пожалуйста.
Проводник и мужчина в желтом жилете почти одновременно поворачиваются к ней. Проводник окидывает ее взглядом, желая понять, заслуживает ли она его внимания, но, заметив малыша на ее руках, принимает какое-то решение. Он что-то говорит взволнованному мужчине и поворачивается к матери Дано.
– Мы можем пройти, пожалуйста? Мне нужно сменить подгузник малышу, а мой сын очень хочет в туалет.
Проводник колеблется, но потом неожиданно качает головой:
– Все туалеты закрыты. Проблемы с электричеством.
От слов проводника живот у Дано сводит судорогой.
– Но ему действительно очень нужно. – Мама изо всех сил пытается держаться уверенно. Она смотрит в окно. Вечернее солнце отражается в нагретых за день рельсах. – Тогда не могли бы вы открыть дверь?
Тут проводника прорывает.
– Нет! Почему вы все такие непонятливые?! – кричит он, бросая взгляд на мужчину с красным лицом. – Открывать двери строго запрещено! Может пойти поезд и…
– Но ведь вы сказали, что впереди авария на станции.
– Что?
– Авария на станции. Разве остальные поезда не будут тоже остановлены?
– Что вы… Нет… Я имел в виду… Короче, вы не можете открыть дверь!
Дано вдруг замечает, что на них все смотрят. Он оглядывается, встречает вопросительные взгляды, у многих на лицах написано сочувствие.
Толстяк в желтом жилете наклоняется и что-то шепчет на ухо проводнику. Тот внимательно слушает, кивает, словно с чем-то соглашаясь, и, кажется, сказанное производит на него впечатление. Суровое выражение его лица, то самое, которое Дано так много раз доводилось видеть за последние шесть месяцев, смягчается и даже сменяется выражением удивления, а следом – сочувствия. Однако краснолицый мужчина явно недоволен тем, что о нем забыли. Он сердито жестикулирует в опасной близости от лица мужчины в жилете, который инстинктивно делает шаг назад, и с еще большим пылом принимается объяснять что-то проводнику.
Мать приобнимает Дано за талию и тянет его назад.
– Должно быть, этот господин страдает клаустрофобией, – тихо говорит она Дано.
В этот момент краснолицый мужчина бросается на ремонтника и вцепляется в рукоятку молотка, висящего у того на ремне. Ему мешает застежка, удерживающая инструмент на поясе. Он бешено дергает и, резко рванув, высвобождает его. При этом чуть не падает сам, но в последний момент ему удается уцепиться за спинку ближайшего сиденья и удержать равновесие. Он рявкает на сидящих рядом женщин, и те судорожно закрывают руками лица, когда мужчина, размахнувшись, ударяет молотком по стеклу.
Раздается глухой звук и следом – вопль разочарования. Отчаяние краснолицего сменяется страхом. Однако… Дано даже не представлял себе, что окна в шведских поездах настолько прочные, что их невозможно не то что открыть, но даже разбить молотком. Мужчина снова размахивается и бьет с еще большей яростью. На оконном стекле появляется крохотная трещинка. Вдохновленный успехом, он в третий раз заносит молоток, готовясь нанести последний, решающий удар.
– СТОООООЙ! – ревет Желтый Жилет.
И неожиданно это срабатывает. Мужчина останавливается и со смесью страха и ненависти в упор смотрит на толстого потного ремонтника, в чьей дрожащей правой руке зажат какой-то предмет, только Дано не удается разглядеть какой именно. Мужчина пытается успокоиться, долго собирается с мыслями и, наконец, произносит что-то по-шведски.
Тут решает вмешаться проводник, но толстяк в жилете останавливает его, грозно взмахнув своим тяжеленным фолиантом. Проводник замолкает на полуслове. Пассажиры в проходе, словно по команде, отступают назад и в стороны, освобождая дорогу ремонтнику.
Тот медленно движется по проходу, на мгновение останавливается и, тяжело откашлявшись, продолжает свой путь к дверям. Свободное пространство за спиной ремонтника тут же смыкается, и один за другим пассажиры тянутся за ним к выходу.
– Он собирается нас выпустить, – говорит Дано матери. – Должно быть, испугался, что остальные пассажиры тоже могут выйти из себя.
Мать обхватывает его и прижимает к себе.
– Нет, мы с тобой сейчас вернемся на наши места. Лучше пока подождем и посмотрим, что будет, – говорит она.
Почти все пассажиры поняли, что происходит, и начинают вставать со своих мест, собирать вещи и стаскивать сумки с багажных полок. Один мужчина слишком резко сдергивает вниз свою тяжелую сумку, она выскальзывает из его пальцев и падает на голову стоящей рядом женщины. Та зло огрызается, на лице мужчины появляется виноватое выражение, но ненадолго. Как ни в чем не бывало он хватает свою сумку и устремляется по проходу. Мать едва успевает увернуться вместе с Билалом, когда мужик протискивается мимо них. Дано хочет крикнуть: «Смотри, куда прешь!» – или еще что-нибудь похуже, но он быстро понимает, что лучше стерпеть и не привлекать к себе лишнего внимания.
Наконец они добираются до Лине с папой, который тоже встал, ища взглядом в толпе жену. Почти весь вагон пришел в движение. Какой-то мужчина с маленькой девочкой на руках спрашивает мать Дано, что происходит. Судя по акценту, он из Северной Африки. И когда мама отвечает ему, что, кажется, все покидают поезд, он оборачивается и, крикнув что-то стоящим позади него людям, торопливо устремляется вперед, прижимая к себе ребенка.
Мать с отцом вместе собирают то немногое, что у них осталось: два больших рюкзака и один поменьше, который отец носит на животе. В нем самые ценные вещи, за исключением паспортов и денег, которые лежат в крепком пластиковом пакете в переднем кармане отцовских джинсов.
– Мы подождем, – говорит мама Дано. – Пусть сначала сойдут другие. Они не закроют двери, пока все не выйдут. И посмотрим, куда пойдут остальные. Не верится, что нам так просто дадут разгуливать по путям.
Отец кивает и остается на месте с Лине на руках.
– Дано, мобильный у тебя? Потерпишь еще немного с туалетом?
Дано улыбается, достает телефон и кивает маме.
– Где наше зарядное устройство? – обеспокоенно спрашивает она, и отец хлопает по рюкзаку у него на животе.
Билал тихонько хнычет на руках у мамы. Она качает его, шепчет, что все хорошо, что они почти приехали и что весь этот кошмар скоро останется позади.
– Осталось всего шестнадцать километров… – Мама с трудом подавляет кашель. – Всего шестнадцать из пяти тысяч двухсот.
Эпизод 2
Айрис