— Что же нам нужно делать? — поинтересовался Проворов.

– Мне нужно, чтобы ты была откровенна со мной, – произнесла Виктория дрожащим голосом. – Ты видела раньше эти бумаги? Ты уже получала такие посылки?

— Об этом условимся завтра, когда поедем на бал вместе. Я тоже буду в своем голубом костюме; только, пожалуйста, маски обшейте кружевом так, чтобы невозможно было узнать вас!

– Нет, никогда… А что там? Это как-то связано с Софией?

От Проворовых Чигиринский вечером заехал к Риксу и застал там несколько гостей, сошедшихся случайно. Рузя была очень оживлена и весела, но при взгляде на Крамера притихла и смотрела на него с каким-то подобострастно-суеверным страхом.

— Что с вами? — спросил он ее потихоньку, улучив удобную минуту.

От любопытства тети Викторию осенила догадка. Все вдруг начало складываться воедино, словно пазл.

— А что?

— Да вы как-то особенно сегодня смотрите на меня!

– Ты должна выслушать меня… Это важно. Когда Сантьяго в девяносто третьем году учился в Иконе, то познакомился там с девушкой и начал встречаться с ней. Он называл ее Рапунцель. Но почему не ее настоящим именем? София тогда тоже работала в школе… – Виктория осторожно закинула удочку, ступив на опасный путь. – Я подумала: такая юная ассистентка наверняка интересовала учеников, особенно мальчиков.

— Если вам известно все, что вы хотите знать, то зачем же вы спрашиваете? — И Рузя потупилась, нахмурив брови.

Тетя Эмилия нахмурилась, склонила голову набок и что-то пробормотала себе под нос.

Чигиринский догадался, в чем дело.

— Это, вероятно, оттого, — проговорил он, — что вы убедились в правдивости моих слов о том, что молодой человек, о котором вы спрашивали, действительно в Петербурге. Вы с ним виделись?

– В чем дело? – спросила Виктория.

— Это просто невозможно! — воскликнула Рузя. — Вы какой-то всеведущий!.. Знаете, господин Крамер, я вас очень прошу, оставьте меня в покое и не следите больше за мной, а то так жить невозможно!

— Но если я следил, как вы говорите, то лишь потому, что вы сами просили меня об этом! Вы сами задавали вопросы!

– Нет смысла и дальше от тебя скрывать, да? Ты такая упрямая…

— Хорошо. Больше никаких вопросов я вам задавать не стану и прошу вас об одном: забудьте обо мне!

– Отец поссорился с Софией из-за ученика? Она что-то сделала с Сантьяго?

— Вам, может быть, угодно, чтобы я прекратил посещения вашего дома?

Эмилия замерла, плотно сжав губы и широко раскрыв глаза.

— Ах, я вовсе не хочу с вами ссориться! А кроме того, если вы перестанете к нам ходить, подымется целая история с дядей! Нет, приходите, но дайте обещание, что не будете допытываться, пользуясь вашим прозрением, что я делаю, где бываю и с кем вижусь! Вы — странный человек, господин Крамер!

– Я не знаю все подробности, – начала она со вздохом. – Я тогда предпочла держаться в стороне. София была извращенкой. Сумасшедшей. Ее наняли помогать, а она начала встречаться с мальчиком гораздо младше себя. С учеником. Когда твои родители узнали, то все замяли и, разумеется, положили этому конец. София просто спятила. Вышла из себя, говорила ужасные вещи, угрожала… Это был сущий ад. Я не знала, кто этот ученик, но когда Сантьяго совершил то злодеяние, я сделала собственные выводы. Но никогда никому не рассказывала этого, потому что не хотела запятнать репутацию семьи еще больше, чем ее запятнала София. И это было уже неважно. Теперь ты довольна?

— Это значит, что вы считаете себя проигравшей пари?

— Ну нет, — поспешила возразить Рузя, — относительно пари вы уже мне признались, что проиграли его вы!

«Довольна» – не самое подходящее слово. Когда они начали встречаться, Сантьяго было двенадцать, а Софии – девятнадцать. Отвратительно…

В это время вышел из своего кабинета Рикс, где он сидел запершись, и к первому направился к Крамеру.

— А-а! Очень рад, господин Крамер! — весело приветствовал он гостя. — Оказывается, вы не только опытный конькобежец, но и превосходный танцор!

– Это она шлет тебе письма, да? Она тебя шантажирует?

— Почему же танцор?

— Потому что я видел, как вы с моей племянницей танцевали краковяк в костюмированном балу у князя Троекурова. Вы даже польское одеяние себе сшили голубое, под пару ее костюму!

– Никто меня не шантажирует.

Теперь Чигиринский был поражен внезапностью, и ему надо было сделать над собой большое усилие, чтобы не выдать своего удивления. Ведь если Рикс знал, что он был в костюме поляка на балу у Троекурова, так, значит, ему было известно, что Август Крамер и Чигиринский — одно и то же лицо. А если так, то ему в виде Крамера нельзя уже будет никуда показываться. Словом, это грозило совершенно непредвиденными и очень хлопотливыми осложнениями, которые были совсем нежелательны в настоящее время, когда надо было действовать без помех и всяких препятствий.

– А что это за листочки? Что в них?

II

– Ничего особенного, не волнуйся. Этим уже занимается полиция.

Если Виктория расскажет о Сантьяго, тетя уже никогда не оставит ее в покое. По настоянию Эмилии она пообещала, что будет навещать ее почаще и сразу сообщит, если что-то случится. Девушка чмокнула двоюродную бабушку в лоб и вышла из дома престарелых, чувствуя, как ее голова вот-вот взорвется. Теперь она знала, почему интуитивно сочла важным найти Софию: это из-за нее Сантьяго пошел на убийство ее семьи. Это она – Рапунцель, девушка, в которую он влюбился. Виктория не удержалась и вскрыла конверт, пробежав глазами новые страницы, пока автобус с грохотом катил в сторону ее дома. Вернувшись, она хотела перечитать весь дневник, чтобы лучше понять случившееся. Но ее так тошнило, что она рухнула в кровать в обнимку с Абу. Викторию преследовала горькая убежденность: трое мальчиков в самом деле были прокляты. Прокляты Софией.

Обращенные к Крамеру слова Рикса о том, что он якобы узнал его под костюмом поляка, сильно озаботили Чигиринского. В доме Рикса он поспешил замять этот разговор, отделавшись общей фразой, чтобы как-нибудь неосторожным словом не испортить вконец дела, не разобрав его как следует и прежде чем оно было разъяснено. Но, вернувшись домой, он все с большей и большей тревогой стал сомневаться, уж не открыли ли масоны его переодевания, тем более что им была известна роль, которую он играл в прошлом, в образе Германа.

22

Однако тут же у него явилось соображение, что если бы Рикс в качестве масона узнал что-нибудь из сведений братства вольных каменщиков, то он не приветствовал бы так добродушно-радостно и, как всегда, ласково Августа Крамера. По-видимому, он не подозревал в нем никого другого, кроме этого понравившегося ему немца.

Дневник Сантьяго

«Я понимаю, откуда это происходит, — соображал Чигиринский, ходя в мягких туфлях по комнате Крамера. — Это неожиданное осложнение явилось оттого, что я имел слабость вплести свое личное дело, свои личные отношения к хорошенькой Рузе в исполнение выпавшей на мою долю серьезной задачи».

20 августа 1993 года, пятница

Это сознание своей вины было ему чрезвычайно неприятно и больно.

У меня не хватало времени написать об этом раньше, но это худшая неделя в моей жизни. Во-первых, были первые в семестре экзамены, и я очень плохо сдал математику и историю, которые ненавижу. Отца почти не бывает дома, и я воспользовался этим на полную катушку, чтобы спокойно дрочить. Но это не то же самое, что быть с Рапунцель. Вдыхать ее запах, щупать грудь, чувствовать горячий рот. Я всю неделю пытался поговорить с ней, но она не замечала меня, как будто в субботу ничего не произошло. Во вторник и среду она прошла мимо меня в школьном коридоре, словно я призрак. Из-за этого я чувствую себя ужасно. Мне снятся кошмары, я просыпаюсь весь в поту, дрожу, сердце колотится, и у меня встает. Я все время думаю о Рапунцель, даже на уроках. Она будто застряла у меня в голове. Сегодня на перемене я больше не мог этого выносить и пошел ее искать. Рапунцель вышла из туалета на третьем этаже. В коридоре было полно народу, но я смело подошел прямо к ней и сказал, что нам нужно поговорить. Она нервно поправила волосы и потянула меня за руку в угол. Тихо сказала, что доверяет мне, ведь у нас есть общая тайна, но если я не буду держать себя в руках, она никогда больше не пригласит меня в наше убежище. Я просто хотел поцелуя, но она даже этого не сделала. Ушла, сказав «скоро увидимся, мой принц», и по-дружески дотронулась до моего лица. Мне это не понравилось, но я не знаю, что делать. Не могу рассказать папе и не собираюсь говорить Игору с Габриэлем, потому что пообещал ей. Так что я могу только написать об этом здесь и надеяться, что «скоро увидимся» и правда означает «скоро». Как долго мне придется ждать?

«Ну, что же, — сказал он наконец сам себе, — ну, хорошо, я сделал промах и, может быть, за это буду наказан, что же делать! Я все-таки слабый человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но неужели из-за сделанной мной глупости должны пострадать высшие интересы, которым я служу? »



И невольно размышление подсказывало ему, что, конечно, от его ошибки ничего не может измениться в предначертании этих высших интересов и судьба останется тою же судьбой, весь же вопрос только в том, будет ли он участвовать в проявлениях этой судьбы или нет. Значит, будь что будет, а он не должен складывать оружия и продолжать вести свою линию.

9 сентября 1993 года, четверг

Как бы в ответ на такую мысль в дверь послышался троекратный масонский удар, и на разрешение войти появился лакей, крайне удививший Крамера своим появлением. Крамер сделал рукой масонский знак, и лакей, в ответ склонив голову, приложил руку ко лбу, что служило для опознания низшей степени (он принадлежал к братству вольных каменщиков).

Наверное, я больше не буду дружить с Игором и Габриэлем. Они просто бесят. Сегодня на перемене куда-то пропали, а когда я увидел их на игровой площадке, то начали шептаться у ограды, чтобы я не слышал. Не знаю, что случилось, но они больше не зовут меня разрисовывать стены или играть в видеоигры с прошлой недели. Когда я сказал им об этом, они ответили, что я еще не дорос и общаться со мной совсем не круто. Я по-настоящему разозлился. Сказал, что это они еще не доросли, потому что им никто не сосал. Они заржали, а потом задали мне кучу вопросов, но я ничего не ответил. Игор сказал, что на самом деле у него уже был секс, а я глупый девственник. Наверное, опять врет.

— Что нужно? — спросил Крамер.



11 сентября 1993 года, суббота

— Его сиятельство князь Зубов лежат без сна в постели и очень просят вас, если вы не легли еще спать, пожаловать к ним! — проговорил этот масон, как самый обыкновенный лакей, исполнявший поручение своего барина.

— Хорошо, я сейчас приду к нему! — сказал Крамер, видимо ожидая, что лакей оказал свое масонство недаром, а с какой-нибудь целью, которую сейчас объяснит.

У меня до сих пор болит голова, так что я знаю: это не сон. Это было на самом деле. Вчера, когда я уходил из школы, Рапунцель сказала, что сегодня будет дома одна. Я чувствовал себя таким счастливым и взволнованным, даже не выспался как следует. Сразу после обеда папа подвез меня к Игору, и я пошел прямо к дому Рапунцель. Она оставила калитку открытой и уже ждала меня в нашем убежище. Когда я вошел, разделась и показала свою грудь. Ее волосы упали на лицо, а во рту была зажата сигарета. Пахло «травкой». Конец сигареты светился как стоп-сигнал между ее губами. Она протянула мне сигарету, но я отказался, потому что не хочу подсаживаться. Рапунцель засмеялась и объяснила, что «травка» не причиняет никакого вреда и не вызывает привыкания, а только расслабляет. Так и оказалось.

Но тот ничего не объяснил, а сказал все с той же чисто лакейской почтительностью:

Сначала я ничего не почувствовал. Она велела мне затянуться посильнее, а потом пошел дым. Рапунцель заставила меня раздеться. Мы остались голые рядом друг с другом, и у меня встал. Я выпил банку пива, которую она мне дала. Когда сигарета почти закончилась, она закурила новую. У меня уже немного кружилась голова, и я не стал дальше курить. Кажется, вместе мы выпили банок пять пива. Не уверен точно, в каком порядке все происходило дальше, потому что хоть я и пытался казаться спокойным, на самом деле сильно нервничал. Она взяла меня за руки и стала их нюхать, а потом засунула мои пальцы себе в рот, словно это были леденцы на палочке. Легла на круглый стол и широко раздвинула ноги, показывая свою киску. Потом попросила засунуть в нее пальцы. Я сделал, как она велела – медленно, – и она закричала, попросив войти глубже. Внутри нее было жарко и мокро. Рапунцель вся извивалась. Казалось, она поглотит мои пальцы, почти всю руку. Наконец я не выдержал и забрался на нее сверху. Вставить член внутрь было трудно, но она помогла мне, и это оказалось потрясающе. Я кончил в нее, задыхаясь и громко крича. Из члена будто вытекла вся кровь. Я лег рядом с ней и почувствовал, как стол липнет к спине – так сильно она вспотела. Голова кружилась, как карусель на игровой площадке. Потолок напоминал изображение расширяющейся Вселенной, которую мы видели на уроках географии. Черный, с какими-то железными штуковинами, и на нем несколько точек, похожих на звезды. Одна из лампочек, которая раскачивалась взад-вперед, заговорила со мной. У нее двигались глаза и шевелился рот. Я нашел все это безумным и прикольным и смеялся так много, что заболела голова. Я очень устал и почти заснул, когда увидел два глаза наверху на стене. Я заорал и вскочил, аж мурашки по коже пошли. Глаза исчезли, но сразу после этого позади показалась тень, и что-то упало. Мое сердце колотилось как бешеное. Я чувствовал, что вот-вот упаду в обморок. Я не верю в призраков, но все равно дрожал и никак не мог остановиться. Рапунцель обняла меня и успокоила. Сказала, что там ничего нет, мне просто померещилось. Когда она включила свет и дала мне шоколадку, стало спокойнее. Потом бросила мне полотенце и велела быстро одеваться и уходить, пока кто-нибудь не пришел. Я все еще волновался. Когда уже шел домой и завернул за угол, то оглянулся, чувствуя, будто за мной наблюдают. Но никого не увидел, и меня вырвало.



— Их сиятельство просят вас пожаловать за мной.

17 сентября 1993 года, пятница

— Ну, за тобой так за тобой! — согласился Крамер и последовал, как был в туфлях, за лакеем, тщательно заперев за собой дверь на ключ.

После уроков отец отвел меня к психиатру рядом с домом. Он думает, у меня какие-то проблемы с психикой, потому что мне всю неделю снились кошмары. Я уверял его, что это ерунда, но бесполезно. Психиатр задавал кучу вопросов. Пришлось много говорить о маме, но я заверил врача, что счастлив и у меня много друзей в школе. Никому не буду рассказывать о Рапунцель. Они захотят разлучить нас, а она любовь всей моей жизни.

Он застал Зубова лежащим в постели в ярко освещенной спальне. Князь пожелтел и исхудал, и его красивые глаза с появившейся сильной синевой вокруг казались на бледном лице еще выпуклее и красивее.



— Вы не спали? Я вас не побеспокоил? Как я рад, что вы пришли! — начал Зубов, оживляясь при виде Крамера.

22 сентября 1993 года, среда

— Да, меня целый день не было дома, и я не знал, что вы больны, — ответил тот и, обращаясь к лакею, добавил: — Ты можешь идти! Я посижу с князем.

— Ничего, пусть он останется! — произнес Зубов тоном ребенка, привыкшего к своей нянюшке. — Владимир, сядь там, где-нибудь подальше.

Лакей Владимир не заставил повторять приказание и скромно сел в кресло у окна.

Попробую описать, как все случилось. Я не нарочно. Ну, то есть нарочно, но тогда я плохо соображал. Это должен был быть самый обычный день. После звонка с урока я не хотел идти на обед, а в столовой толком и поговорить не с кем. Я остался в классе и доделывал задание, которое задали. Но Габриэль с Игором тоже остались. Габриэль достал из рюкзака баллончик с краской и подошел к двери – проверить, нет ли кого в коридоре. Потом бросил баллончик Игору и сказал, что постоит у лестницы на шухере. Игор взобрался на подоконник, вылез на карниз и, встряхнув баллончик, начал быстро распылять краску. Делать это прямо в школе – настоящее безумие. Его могли отстранить от занятий или даже исключить. Я подумывал выйти из класса, чтобы не влипнуть в неприятности вместе с ним, но мне стало любопытно, я подошел к нему и спросил, что он делает. Игор сказал, что мстит. Он вывел буквы «Ш» и «Л», потом «Ю», «Х» и «А». Я спросил, кто эта шлюха, и он назвал мою Рапунцель, расхохотавшись. Я не понимал, что происходит, и спросил, почему он назвал ее так. Тогда Игор открыл свою грязную пасть и ответил, что Рапунцель – грязная шлюха. Причем назвал ее именно «Рапунцель». Я был потрясен. Разве это имя не только для нас двоих? Игор рассказал, что Рапунцель сосала у него и спала с Габриэлем и другими мальчиками. И даже девочками. Ларисса говорила, что Рапунцель и с ней занималась сексом. Совала в нее пальцы. Не знаю, что на меня нашло, но, как только Игор начал писать букву «Г» над словом «шлюха», я бросился к нему, чтобы отобрать баллончик. Игор толкнул меня, а в ответ я пихнул его локтем. Он зашатался, теряя равновесие. Я воспользовался этим и ударил его кулаком в живот. Игор отшатнулся назад и попытался за что-нибудь ухватиться, но хвататься было не за что. Он зацепил ногой баллончик с краской, и я услышал быстро затихающий крик, пока Игор летел вниз. Потом раздался страшный глухой удар и крики с игровой площадки.

— Это ваш крепостной человек? — спросил Крамер Зубова по-немецки.

Я в отчаянии отшатнулся и выбежал прочь из класса. Закрылся в туалете и расплакался. Руки дрожали. У меня не хватало смелости уйти, пока не появилась уборщица, чтобы убедиться, что на этаже никого нет. Уроки отменили.

— Нет, он вольнонаемный, я нанял его за границей, и он понимает по-немецки! — пояснил князь Платон. — Скажите, господин Крамер, ведь вы знаете все: могут мертвые вставать из гроба и приходить с того света к нам?

— И сообщаться с нами?

Я столкнулся с папой у школьных ворот. Там стояли и другие родители. Все были в шоке. В той части двора, где упал Игор, стояла белая машина. Хорошо, что его не было видно из-за черного мешка. Когда все стали расходиться, приехала мама Игора. Ее машина остановилась перед школой, и она выскочила с криком и рыданиями. Другие мамы не дали ей подойти к телу. Она осталась там и упала на землю. Корчилась и кричала, что ее жизнь кончена и она хочет умереть. Я чувствовал себя ужасно. Дома я поступил так, как учил папа после смерти мамы: стал думать обо всем хорошем, что связано с умершим человеком. Закрыв глаза, вспомнил наггетсы, которые мы ели дома у Игора. Наггетсы с кетчупом. Постепенно я успокоился. И вообще, Игор получил по заслугам.

— Да, сообщаться.

— Видите ли, — стал объяснять Крамер, — это вопрос очень сложный, совершенно не уясненный, и тут существует несколько теорий, изложить которые я вам сейчас не возьмусь, потому что и час уже поздний, да и вы нездоровы! Это только больше утомит вас. В этом отношении надо просто считаться с фактами. Саул у волшебницы вызвал тень пророка, это факт! Может быть, и вам случалось видеть…

23

— Нет, я о себе не говорю! Я спрашиваю вообще…

— Ну, а вообще, — сухо ответил Крамер, — очевидно, умершие могут являться, если нам в Библии прямо указан пример Саула.

Правильно было бы рассказать все полиции. Сантьяго знает адрес дома престарелых. Не окажись там Виктории, конверт вручили бы тете Эмилии, и она прочла бы эти ужасные записи из дневника. «Он знал, что я была там», – решила Виктория. Конечно, знал. Как будто он все время находился рядом с ней. Не в силах избавиться от этих мыслей, она прилегла на диван, держа в руках страницы и фломастер. Значит, ее родители как-то узнали о грязной связи Софии с Сантьяго. Виктория попыталась представить их реакцию. Все так мерзко и абсурдно, учитывая, что это произошло в школе… Если бы узнали другие, то Иконе, скорее всего, пришлось бы закрыть. Видимо, Мауро поверил, что все наладится, когда прекратил общаться с Софией и помешал этим двоим встречаться. Виктория подчеркнула абзацы в дневнике, которые подтверждали ее вывод: София – это Рапунцель. Хотя соседние дома были похожи друг на друга, описание гаража («нашего убежища») очень напоминало гараж в их доме: деревянный стол, черный потолок, несколько лампочек на нем. София встречалась там с Сантьяго, когда семья куда-нибудь уезжала…

— И что же, надо слушать, что они говорят?

— Если они говорят так громко, что их можно слышать, то отчего же не сделать этого?

После нескольких часов чтения Виктория была измотана, но она хотела с кем-нибудь поговорить. Обсудить вслух – это поможет обдумать все как следует. Пристегнув протез, девушка надела мешковатые джинсы и удобный топ и быстро причесалась перед зеркалом. Положила в рюкзачок перочинный нож и дневник. На автобусе доехала до района Фламенго, недалеко от площади Праса-ду-Рассел, и прошла три квартала до дома Джорджа. Тут ее осенило, что нельзя заявиться к нему просто так, ни с того ни с сего. Она решила позвонить Джорджу, когда доберется до улицы Руа-ду-Катете. Он ответил после второго гудка.

— Ну а если они потребуют чего-нибудь неисполнимого?

— Едва ли это может случиться, потому что обращаться с невыполнимым требованием к кому-нибудь — сущая нелепость, а едва ли стоит возвращаться с того света для того лишь, чтобы сделать нелепость. Иногда нам кажется, что какое-нибудь требование невыполнимо, а глядишь — на деле выйдет очень легко!

– Ты где? – спросила Виктория.

— Ну а что будет, если не исполнить?

– Иду домой. Я ходил в больницу навестить друга. А что? Что-то случилось?

— Часто люди, не исполнившие требования загробного явления, глохнут, слепнут, и нос у них пухнет и становится сизым.

– Появились новые страницы.

При этих словах Зубов привстал на постели, пораженный тем, что Крамер повторяет слово в слово ту фразу, которой стращал его вчера явившийся к нему с того света Чигиринский. Особенно его страшил пухнувший сизый нос. Князь сегодня несколько раз требовал себе зеркало и смотрелся, невольно представляя себе, какое будет безобразие, когда на его красивом лице вспухнет вдруг огромная сизая дуля. Он был подавлен.

III

– Господи… Когда?

– Сегодня.

Яковлев был подрядчик-золотопромышленник, приобретший колоссальное состояние не только удачливой добычей золота в Сибири, но и огромными поставками, которые он делал в казну во время роскошного царствования Екатерины II и завоеваний Потемкина. Однако легко нажитые деньги он так же легко и тратил, не желая уступать в роскоши настоящим барам. А роскошь была умопомрачительная, привлекавшая к нему на балы и празднества все петербургское общество.

– Могу приехать к тебе.

Близких знакомств, кроме определенных прихлебателей, у Яковлева не было, и запросто к нему никто не ездил, но балы, маскарады и другие празднества его были многолюдны.

– Незачем. Жду у твоего дома.

Зачастую гости даже не знали хозяина в лицо и говорили, что с Яковлевым случился анекдот, когда у него на балу кто-то из зевавших гостей обратился к нему со словами:

Виктория отключилась. Раз она уже была на месте, то могла зайти в кондитерскую убить время. Сев у окна, попросила двойной эспрессо. С ее места просматривался вход в подъезд Джорджа под зеленоватой мраморной аркой, и Виктория могла наблюдать за происходящим на улице. Она ненавидела это время суток, когда закрывались магазины и все возвращались домой после работы. С наступлением вечера чувствовалось, как в воздухе витает что-то нехорошее. Виктория просидела минут десять, когда заметила Джорджа, который вышел из офисного центра – здания под номером 53, что-то засовывая в боковой карман рюкзака. Она узнала его издалека по походке и тому, как он размахивал руками. Опустив голову, Джордж направился к своему дому под номером 61. Что он делал в том здании, хотя сказал, что едет из больницы? Виктория старалась сохранять спокойствие. Должно же быть какое-то объяснение. Она оплатила счет и направилась к офисному центру, чтобы рассмотреть его поближе. Решила попасть внутрь, поэтому подошла к охраннику, смотревшему футбольный матч на мобильнике. Над его головой висел большой стенд с номерами офисов по этажам. Виктория несколько секунд рассматривала его, сама не зная, что ищет.

— Какая скука!

– Вам помочь? – поинтересовался охранник.

– Нет, просто… Я сидела в кондитерской напротив и, кажется, увидела, как отсюда вышел мой старый школьный приятель, – ответила она, одарив его своей самой очаровательной улыбкой. – Я пыталась догнать его, но не смогла. Белый парень в очках.

— Вам-то хорошо! — ответил Яковлев. — Вы тут гость и можете уехать, когда вам угодно, а я здесь хозяин и волей-неволей должен терпеть эту скуку.

– Джордж? – уточнил охранник.

– Да! Он здесь работает?

Маскарад у него, на который Рузя позвала Чигиринского, был, как и все яковлевские званые вечера, чрезвычайно пышен и не в меру обилен всевозможными излишествами. Перед входом в большой зал с многочисленными толстыми колоннами бил фонтан из духов для распространения приятного запаха и вместе с тем для того, чтобы гости могли душить свои платки. В зале буфетные столы, поставленные вдоль стен, ломились от всевозможных яств, прохладительных напитков и сластей. Тут были и яблочный квас, и северная морошка, и варенье из имбиря, привезенное с дальнего юга. Кондитерские произведения представляли собой целые марципановые сооружения в виде замков, мостов и башен. В круглой форме желе горела восковая свечка, так что желе освещалось изнутри.

– Он снял триста третий офис несколько месяцев назад.

– Так жаль, что я не смогла его догнать! Мне очень хотелось поговорить с ним…

Несмотря на зимний холод, стоявший на дворе, повсюду были цветы из собственных оранжерей Яковлева, выставленные главным образом с расчетом, чтобы они были видны и заметны. В большинстве комнат от расставленных в них растений в кадках образовался сплошной зимний сад со случайными беседками и закоулками в тени.

– Кажется, Джордж живет где-то рядом. Не знаю, где именно.

– Он приходит сюда каждый день?

В столовой, в порядочной величины бассейне, бил другой фонтан — шипучего вина, которое можно было черпать прямо из бассейна серебряными ковшами, находившимися тут же. В большом зале под главной люстрой висел серебряный вызолоченный шар с часами на нем, игравшими четверти и половины. Этот шар был подражанием, потому что такой же висел когда-то на люстре у князя Потемкина на его знаменитом празднестве, данном им в честь Екатерины Великой, в Таврическом дворце.

– Нет, только иногда… – Охранник подозрительно покосился на нее. – Как вас зовут, сеньора? Может, хотите оставить для него сообщение?

Виктория отказалась, назвалась случайным именем и ушла. Большего здесь не добиться. В любом случае она уже кое-что разузнала: Джордж не навещал друга. Он снимал офис на той же улице, где жил сам. Зачем? Сильно расстроившись, она решила позвонить Аррозу. Тот ответил почти сразу, но Виктория несколько секунд молчала, не зная точно, чего от него хочет.

Чигиринский в своем голубом костюме поляка с белым бантом на плече ждал Рузю у фонтана с духами, делая вид, что любуется тем, как переливается пахучая светлая жидкость, играя отражением огней. Гости в масках и разнообразных костюмах прибывали и проходили мимо в зал.

– Что случилось, Вик? Ты в порядке?

Чигиринский, внимательно всматривавшийся в их толпу, увидел голубое приземистое домино и рядом с ним в голубом же костюме польку с белым бантом на плече. Несомненно, это были пани Юзефа и Рузя.

– Не знаю… Просто… Если вдруг со мной что-нибудь случится, знай: я собираюсь встретиться с Джорджем. С тем писателем из кафе…

– Вик, погоди! Объясни мне! – Арроз еще никогда не был так взволнован. – Если ты боишься, то не ходи к нему!

Чигиринский ждал их с двойным нетерпением, потому чтоб кроме свидания с Рузей он должен был выяснить загадочные слова Рикса к Крамеру, что тот будто бы был на балу у Троекурова.

Виктория молча нажала «отбой» и отключила звук у телефона. Сейчас нельзя сдаваться. Она позвонила в домофон и поднялась на лифте на седьмой этаж. Джордж ждал ее в дверях, в той же самой одежде, в которой она только что его видела на улице – джинсы и светло-желтая рубашка с длинными рукавами, – но он успел разуться.

Рузя, увидев его, сказала матери несколько громко, что он мог слышать:

— Вот господин Крамер! Можно мне пойти с ним? Домино поглядело на Чигиринского и, кивнув головой, ответило:

– Я только пришел, – сказал он, улыбаясь.

— Мы отлично можем пойти все втроем! Рузя остановилась.

– Как быстро ты добрался! – Виктория тоже заставила себя улыбнуться.

— Мамочка, — сказала она, — но это же будет смешно, на нас станут показывать пальцами. В маскараде всегда ходят парами, а вдруг мы на смех пойдем тройкой!

– Взял такси.

— Ну, хорошо, — согласилась пани Юзефа. — Я сяду вот там у стола в большом зале. Ты все-таки подходи ко мне время от времени.

Она прошла в квартиру и оглядела простенько обставленную гостиную. Его рюкзак валялся на диване. Джордж потянулся к ней, но Виктория увернулась, и он смог поцеловать ее только в щеку.

— Да, конечно! — подтвердила Рузя. — Там, кстати, и паштет ваш любимый, и марципаны!

– Посиди минутку. – Джордж пошел на кухню.

Пани Юзефа, любившая покушать, направилась к паштету и марципанам, а Рузя смело взяла под руку поляка и проговорила:

Виктория вытерла след от его слюны на лице. Ей было не по себе. Теперь казалось, что Джордж нарочно изображал перед ней писателя без гроша в кармане, готового начать все с нуля. А на самом деле? Виктория попыталась припомнить, когда Джордж в первый раз появился в кафе «Моура». Кажется, в начале года…

— Ну что, поляк, ты ждал свою польку?

– Свежий кофе, – объявил он, возвращаясь с двумя чашками и протягивая одну ей. Сделал глоток, поставил чашку на столик и погладил ее по щеке. – Я так скучал по тебе…

— Конечно, ждал! — сказал Чигиринский, прижимая к себе локтем ее руку.

– Я тоже. Позвонила тебе, как только прочла новые страницы.

— А у тебя какой пароль?

– И правильно сделала.

— Пароль у меня — «Нева»… А у тебя лозунг?

— А мой лозунг — «краковяк».

– Твой друг в порядке? – как бы мимоходом поинтересовалась она.

— Скажи, пожалуйста, почему ты назвала меня своей матушке — это ведь она в домино? — какой-то немецкой фамилией?

– Да, просто аппендицит.

— Ах, это моя маленькая хитрость! Прошлый раз за нами следил, как я тебе говорила, дядя и видел, что мы слишком ходили вместе и танцевали. После вечера он стал у меня допытываться, кто это был со мной, и я ему солгала, что это господин Крамер.

Виктория не знала никого из друзей Джорджа. За несколько месяцев знакомства он ни разу ни о ком не упомянул. И всегда жаловался, что после возвращения из Европы так и не завел близких друзей. Это делало его ложь еще более неубедительной.

— Крамер? Это тот немец, с которым ты была тогда на катке?

— Ну да, и которого очень поощряет дядя. Я знала, что он ничего не будет иметь против, если я буду ходить с этим несносным человеком.

– И что в дневнике на этот раз?

Не желая вызывать подозрений, Виктория протянула ему листки.

Сомнения Чигиринского сразу объяснились, и вполне благополучно; на этот раз не оказалось никакой для него опасности, но все-таки он почувствовал, что это было ему словно предостережением судьбы. Однако что было делать! Уж слишком ему хотелось повидаться с Рузей.

— Разве этот Крамер несносный? — спросил он, продолжая разговор. — Ведь вы же хотели приручить его!

– Я уверена, Рапунцель – это София, сестра моего отца. Она совращала мальчиков в нашем гараже. Отец узнал об этом и порвал с ней все связи, а потом она сбежала в Америку.

— Но он все знает, и это просто невыносимо! Шагу нельзя ступить! Я боюсь, что он узнает о нашем сегодняшнем свидании. Разве это не несносно? — ответила она.

– Боже мой! – Казалось, Джордж искренне потрясен.

— Вот что, Рузя, мы должны на некоторое время перестать видеться. Теперь нам надобно ненадолго отдалиться, а потом я дам тебе о себе знать.

– Это еще не все: Сантьяго столкнул Игора с карниза во время ссоры. Это было не самоубийство.

— Нет, вы не смейте переходить со мной на «ты», когда называете Рузей!.. Разговаривая со мной как с маскарадной полькой — другое дело! Так принято обычаями маскарада, что маски говорят друг другу «ты». А если вы называете меня моим именем, тогда не смейте!

– Об этом есть упоминание в дневнике?

Она кивнула. Джордж склонился над листками. Через некоторое время он посмотрел на Викторию.

— Ну хорошо, будь по-вашему!

– Пей кофе, а то остынет.

Она взяла чашку и притворилась, будто делает глоток. Ей не хотелось ничего пить из его рук. Может, она зря перестраховывается, но рисковать нельзя. Пока Джордж читал, уперев локти в колени и подперев одной рукой подбородок, то выглядел вполне безобидным. Тогда почему он врал? Виктория встала и обошла сзади кресло, оказавшись у Джорджа за спиной, чтобы читать вместе с ним. Когда он добрался до абзаца, где Сантьяго вошел в гараж с Рапунцель, Виктория наклонилась, чтобы указать на одну фразу, и чашка соскользнула с блюдца, пролив кофе ему на плечо. Почувствовав, как горячий напиток обжигает кожу, Джордж вскочил, отбросил листки и начал стягивать рубашку. Виктория поспешно извинилась.

Они прошли уже большой зал и были теперь в следующей за залом комнате, украшенной беседками из зелени.

– Ничего страшного. – Он вытерся рубашкой. – По крайней мере, дневник не промок. Сейчас вернусь.

У Виктории было мало времени. Она бросилась к дивану и расстегнула молнию на рюкзаке Джорджа. В самом большом отделении лежали ноутбук, пенал и черный зонтик. В правом – бутылка с водой, в левом – два ключа на простом брелоке – один системы «Тетра», другой обычный. Она спрятала ключи в задний карман джинсов и застегнула рюкзак. Отнесла чашки на кухню и налила себе воды.

— Посмотрите, — остановила Рузя Чигиринского, — прямо перед нами, вот там, стоит такая же точно пара, как я с вами: голубая полька с голубым поляком и по банту у них на плече.

Джордж вернулся в шортах и простенькой футболке.

Чигиринский знал, что это Елена и Проворов, одетые так по его просьбе и разыгрывавшие роль, относительно которой он с ними условился.

– Что собираешься делать? – спросил он.

Он условился с ними на случай, если бы его проделка с переодеванием в Крамера была действительно открыта, как это можно было, казалось, заключить из намека Рикса.

Теперь он знал простое объяснение этого намека, и помощь Проворова должна была служить разве только для мистификации Рузи.

– Пока не знаю… Может, пойду в полицию. Если предъявить им эти записи, они помогут мне найти Софию. – Ей нужно было поскорее убраться отсюда, пока Джордж не заметил пропажу ключей. – Я просто хотела узнать твое мнение… – Виктория сунула руку в карман – убедиться, что перочинный нож на месте.

— Да нет! — сказал он ей. — Это не пара живых людей, просто мы видим свое отражение в зеркале.

– Вик, все в порядке? Ты какая-то… не такая, как обычно.

— Какое же это зеркало, когда они двигаются по-иному, чем мы, то есть, вернее, они стоят неподвижно, а мы двигаемся! — заспорила Рузя. — Я знаю, чьи это штуки! Наверное, это переодетый Крамер. Только кто это с ним и кого он одел в такой же костюм, как у меня?

– Просто немного спешу. Я пообещала тете навестить ее сегодня, а уже поздно.

— Ну, это нетрудно было ему сделать! Он мог попросить любую из его знакомых. Хотите, подойдем к нему и спросим!

Джордж подошел к ней, словно что-то заподозрив:

— Нет, ни за что! Ну его совсем! Пойдемте от него подальше! — И она круто повернула назад в зал, увлекая за собой Чигиринского.

IV

– Почему бы не позвонить ей и не перенести встречу на завтра?

— Почему же мы должны перестать с вами видеться? — спросила Рузя, когда они очутились опять в большом зале.

– Мне очень нужно сегодня.

— Позвольте мне этого не объяснять! — ответил Чигиринский лишь после того, как сделал несколько шагов молча и, оглянувшись, удостоверился, что кругом все заняты своими разговорами и никто не прислушивается к тому, о чем он говорит с Рузей.

Джордж вздохнул. Он заставил пообещать ее не принимать никаких поспешных решений. Виктория согласилась, с трудом сдерживая желание уйти как можно быстрее. Они договорились встретиться на следующий день после работы. Выйдя на улицу, она испытала огромное облегчение, посмотрела на окно Джорджа, но никого не увидела. На всякий случай дошла до угла, прежде чем развернуться и пойти обратно в офисный центр. Ночной охранник читал за стойкой Библию. Рассчитывая на то, что сотни людей должны входить и выходить здесь каждый день, Виктория взялась за лямки рюкзачка и пересекла покрытый ковролином вестибюль, направляясь к лифтам. Небрежно поздоровалась с охранником, который едва оторвал глаза от книги, и, нервничая, поднялась на третий этаж. Коридор был узким и неприметным, с бежевыми стенами и широким черным резиновым настилом. На большинстве дверей были номера и небольшие таблички, идентифицирующие съемщиков: «Бухгалтерия Байао» или «Доктор Луиза Сампайо, хирург-стоматолог». На двери офиса 303 был только номер. Обычная деревянная дверь без глазка.

— А если мне все-таки интересно? — настаивала она.

Дрожащими руками Виктория достала из кармана ключи и медленно открыла дверь. Сначала она попала в очень маленькое помещение, вроде прихожей без окон, где увидела кресло и стопку журналов. Внутри была еще одна дверь. Девушка закрыла входную дверь и подошла ко второй. На долю секунды она представила, как у нее за спиной возникает возмущенный Джордж с обвиняющим выражением лица. Оглянулась через плечо – там никого не было.

— В свое время вы обо всем узнаете, а теперь дайте мне срок! Сейчас я рассказать ничего не могу, потому что дело не касается меня лично; да и вообще, это не личное дело и говорить о нем я не имею права! Я вам говорю, выждемте несколько дней, самое большее — неделю, и тогда я вам снова дам знать о себе, и мы опять найдем возможность видеться. А сегодня вечер наш и постараемся провести его как можно веселее.

Рузя не возражала — она и сама рада была повеселиться.

Другая комната оказалась побольше. Посередине была навалена куча картонных коробок и размещен встроенный шкаф. У дальней стены у окна стоял металлический письменный стол с выдвижными ящиками и офисное кресло на колесиках. Виктория пробралась по паркету между коробками, едва не споткнувшись о кипу бумаг, так что ей пришлось подсветить телефонным фонариком себе путь. Она заметила, что Арроз звонил ей больше десятка раз и отправил почти сотню эсэмэсок. На столе Виктория увидела папки, блокноты, ручки, разноцветное пресс-папье и старый компьютер с большим монитором. Она открыла первую попавшуюся папку. Сверху лежала фотография, на которой Виктория с опущенной головой выходила из кафе «Моура» в джинсах и черном топе. Снимок сделали длиннофокусным объективом. На следующих фотографиях она направлялась из центра города в свой дом в Лапе. Все это напоминало работу частного детектива из нуарного фильма. Девушка присела, чтобы проверить другие папки. Там лежали снимки, где были ее встречи с Аррозом, посещение Эмилии в доме престарелых и визит в кабинет доктора Макса. При взгляде на каждую фотографию Виктории казалось, будто от нее отщипывают по кусочку.

Они пошли и оглядели все блестящие комнаты, отведали угощения и выпили шипучего вина, зачерпнув его ковшиком из бассейна с фонтаном.

В другой папке она нашла газетные вырезки о деле Таггера и компакт-диски с названиями новостных телепрограмм: «Фантастико, 8/2002», «Город в опасности, 7/2004», «Ретроспектива, 12/1998». В ящике лежали фотографии, датированные последним полугодием. На каждой были наклеены разноцветные стикеры и прикреплены скрепками страницы с печатным текстом.

У Яковлева тоже был зимний сад, но без уютных гротов, скорее похожий просто на оранжерею. Вместо прохладной тишины там гремел хор цыган на устроенном для него помосте.

«Когда я делаю заказ, она не смотрит на меня и избегает любых физических контактов. Странно, что она не сближается с другими женщинами – ни с коллегами, ни с кем-то еще. Когда другие официантки пытаются заговорить с ней, то сразу получают отпор. Я расспросил их, и работницы кафе Эллен Дантас и Марго Камарго описали Викторию как странную. По словам Марго, у Виктории нет сексуальных фантазий. «Сомневаюсь, что она когда-нибудь вообще занималась сексом или даже целовалась», – заявила ее коллега».

Рузя и Чигиринский послушали цыган, потом танцевали и не заметили, как пролетело время. Они опомнились, только заслышав, что висевший под люстрой шар с часами проиграл одиннадцать часов.

Виктория пролистала блокнот с красными пометками. «Граница?» – было написано на первой странице. Дальше шел список, большинство пунктов в котором были зачеркнуты.

— Батюшки, уже одиннадцать часов, — воскликнула Рузя, — а я ни разу не подошла к мамаше!

«Негативная самооценка.

— Да, уже поздно! — согласился Чигиринский. — Мне надо собираться.

Постоянное чувство одиночества.

Они напоследок еще раз обошли гостиные и простились в уголке за группой растений. Рузя проводила Клавдия до вестибюля и там издали увидела стоявшую в ожидании одинаковую с ними пару.

Бессонница?

— Опять этот Крамер! — сказала Рузя и, оставив руку Чигиринского, одна направилась обратно в зал.

Провалы в памяти?

Он посмотрел ей вслед и, убедившись, что она ушла, поспешно направился к Проворову и Елене, стоявшим в вестибюле, как бы показывая этим, что пора и честь знать.

Сильные внезапные приступы гнева или трудности с их преодолением.

— Что, устали? — спросил их Чигиринский, подходя.

Психозы?

— Да это, брат, тоска! И нелепая безвкусица, и эта пышность со свечами в желе! Кому это может понравиться? — скороговоркой произнес очень недовольный Прово-ров.

Склонность к истерикам».

— Я отвыкла от этой сутолоки! А что касается веселья, то, право, в детской гораздо веселее, — заметила Елена.

В конце блокнота ее внимание привлекла одна запись торопливым почерком: «Виктория пытается скрыть свои явно ограниченные физические возможности, когда передвигается по кафе. Похоже, она думает, что никто не замечает ее слегка неровной походки».

– Виктория?

— Ну ничего, милушка! Зато мне помогла! — воскликнул Чигиринский. — Большое вам спасибо обоим. Вы в течение вечера ничего не заметили?

— Да нет, кажется, ничего!

Ее сердце екнуло, но она сумела сдержать крик. Джордж звал ее из первой комнаты, причем его голос звучал очень сердито. Виктория достала из кармана нож, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Этим ей не защититься. Она отчаянно высматривала на столе что-нибудь подходящее. Схватила пресс-папье и быстро отступила назад. Как же она раньше не догадалась? Джордж и есть Сантьяго. Теперь это казалось таким очевидным! Он не случайно все время ошивался в кафе и подкатывал к ней. Все спланировано, чтобы… чтобы… сделать что?

— И никто к вам не подходил?

Дверная ручка повернулась, и девушка замахнулась. Едва Джордж шагнул внутрь, как она обрушила ему на голову пресс-папье. Удар получился такой силы, что заболела рука. Джордж пошатнулся и попытался что-то сказать, но Виктория нанесла еще один удар – по щеке и подбородку. Она была так взбешена, что остановилась только тогда, когда пресс-папье выскользнуло у нее из руки и покатилось к ноге Джорджа. Он лежал неподвижно, скрючившись, с залитым кровью лицом. Виктория в отчаянии вытерла руки об одежду, подошла к окну и осела на пол, чувствуя острую боль, простреливающую ногу от кончика пластиковой ступни до самого паха. Не в силах дышать, с колотящимся сердцем, она оглядела душную комнату. «Только не падать в обморок. Только не здесь, где лежит Джордж…» С такого расстояния нельзя было понять, жив ли он, но у нее не хватило смелости подойти. Торопливо, как могла, Виктория собрала все папки, фотографии и распечатки – улики против Джорджа – и с набитым рюкзаком бросилась вон, стараясь не приближаться к неподвижному телу. Она представила, как Джордж встает и хватает ее за ногу, откусывая кусочек ее икры. Хочет закончить то, что начал двадцать лет назад…

— Кроме какого-то капуцина — никто!

— Да, он обратился к Елене и по-польски сказал: «Не пепшь вепша пепшем, бо пшепепшишь вепша пепшем».

Виктория без оглядки выскочила из офиса. Лифт ехал слишком долго, а коридор казался слишком пустынным, чтобы ждать там, поэтому она решила спуститься по лестнице. Несуществующая нога словно горела и тормозила ее. Виктория облокотилась на перила и оглянулась, услышав шум. Кто-то спускается по лестнице? Она попыталась двигаться быстрее. На первом этаже влетела прямо в дверь и рухнула на пол; изумленный охранник вскочил с места. Виктория подобрала рассыпавшиеся бумаги, поднялась и побежала так быстро, как только могла. Ночной воздух совсем не освежал, оглушительный гул проезжающих машин чуть не раздробил барабанные перепонки. На следующем углу она увидела бар и вошла внутрь. Протянула купюру (единственную оставшуюся в бумажнике) и попросила бутылку водки. Как только бармен протянул бутылку, Виктория открыла ее и сделала глоток. Дешевый алкоголь обжег горло, но сразу успокоил несуществующую ногу. Виктория вышла из бара, прихлебывая из бутылки на ходу. Постепенно тело и разум погрузились в чудесное опьянение, которое помогло забыть обо всех переживаниях и расслабиться.

Это была шутливая поговорка, которая звучала: «Не перчи кабана перцем, потому что переперчишь кабана перцем».

Она продолжала идти, волоча левую ногу, опираясь на грязные поручни и стены. Торчащий из рюкзачка скомканный бумажный лист, застрявший между молнией, в конце концов порвался надвое, когда Виктория зацепилась им за шершавую стену. Она не хотела оставлять никаких следов, поэтому попыталась поднять его, присев на корточки. Не удержала равновесие и повалилась на землю, уставившись на беспорядочно разбросанные по странице буквы. Прочла их вслух, словно стихотворение:

— А ко мне он, — продолжал Проворов, — обратился на немецком языке, пожелав от всего сердца успеха.

— Когда это было? Давно?

«Оказалось почти невозможным найти записи о периоде алкогольной зависимости Виктории. Я нашел только один полицейский отчет от 11 октября 2015 года, когда владелец многоквартирного дома в Ипанеме вызвал полицию, потому что она спала в саду пьяная вдрызг».

— Нет, только что, когда мы шли сюда. По-видимому, этот капуцин только что приехал.

Виктория оперлась на стоящую рядом машину, чтобы подняться, и, спотыкаясь, поковыляла дальше по улице Руа-ду-Катете. Она знала, что долго не продержится, но это было и неважно. Она не собиралась идти домой или в полицию. Просто хотела, чтобы это блаженное оцепенение длилось вечно. Конец всем проблемам.

– На хрен Софию, на хрен Сантьяго, на хрен всех! – выкрикнула Виктория. Ощущение свободы распирало ее изнутри.

— Ну, хорошо! Спасибо еще раз. А что же вы на это?

Когда она переходила улицу в сторону Парижской площади Праса, в нее чуть не врезалось такси, едва успевшее вовремя затормозить. Даже громкий гудок не заставил ее двигаться быстрее. На улице Руа Аугусто Северо трансвеститы и проститутки могли наблюдать, как она шатается между припаркованными машинами. Виктория снова споткнулась, поднимаясь по склону, впала в прострацию и свернулась калачиком на тротуаре, посасывая водку, словно смесь из детской бутылочки. Затем выудила из рюкзака еще одну запись.

— Мы, как было условленно на случай, если к нам будут обращаться: Елена молча наклонила голову и поднесла палец к губам, а я произнес значительно немецкое: «О, я! » — и затем мы немедленно юркнули в сторону.

«После убийства Виктория до двенадцати лет училась в школе Позитиво, потом перевелась в среднюю школу Педро II в центре города, неподалеку от того места в районе Санто-Кристо, где жила с Эмилией. Ее школьные документы не особо интересны: средние оценки почти по всем предметам, кроме математики. В школе Виктория отказывалась фотографироваться. Судя по беседам с ее бывшими учителями, большинство помнят ее скорее из-за той трагедии, чем из-за нее самой».

Виктория на секунду прервала чтение, чтобы сделать последний глоток.

— Ну, поезжайте теперь домой, вышло даже лучше, чем я ожидал, — сказал Чигиринский и, простившись с сестрой и зятем, отправился из вестибюля опять в зал.

«В классе Виктория была замкнутой, тревожной и вспыльчивой. Она ни разу не появилась на встречах выпускников. Учебу оканчивала в школе для взрослых. Похоже, у нее никогда не было ни друзей, ни парней. Она всегда старалась оставаться невидимкой».

Он не сомневался, что этот капуцин был не кто иной, как сам Рикс, пожелавший проверить, действительно ли его племянница ходит с немцем.

Алкоголичка. Алкоголичка и невидимка. Виктория лизнула горлышко бутылки и в ярости разбила ее о стену. В руке осталось только горлышко. Она поднесла его к левому запястью. Один порез высвободит всю ненависть, положит всему конец. Может, даже воссоединит ее с семьей… Не раздумывая, Виктория вонзила стекло себе в руку, но не почувствовала никакой боли. Попыталась повернуть его, чтобы углубить порез, но у нее не хватило сил. Даже убиться не может как следует. Это позабавило Викторию, и она тихонько рассмеялась, наблюдая, как кровь сочится между пальцами и капает на землю. Через несколько минут смех и плач стихли, сменившись тяжелым храпом.

У Рузи была привычка необыкновенно грациозно при разных соответствующих случаях подымать палец к губам и опускать голову. Потому он и научил Елену поступить так же на случай, если к ней обратятся, не вступая ни в какие разговоры.

* * *

Он нашел Рузю возле ее матери в зале, все у того же стола с марципанами, где пани Юзефа сначала покушала, а потом вздремнула, убаюканная однообразным движением маскарада.

Спрятавшись между машинами, я наблюдаю за лежащей на земле Викторией со смесью жалости и ярости. Почему все закончилось именно так? Я стараюсь быть оптимистом, но меня хватает ненадолго. Возможно, произошедшее заставит меня переосмыслить дальнейшие шаги и действовать осторожнее. Когда такси чуть не сбило ее, я уже хотел вмешаться. Виктория не должна все испортить. А потом эта разбитая бутылка… Если бы она в самом деле была способна покончить с собой, мне пришлось бы остановить ее. Сейчас она спит и громко храпит – это настолько успокаивает меня, что я подхожу ближе. Оглядываюсь по сторонам – улица пуста. Никто не наблюдает за нами. Толкаю Викторию в спину носком ботинка. Ее тельце вздрагивает, но она не просыпается. Великолепно. Достаю из рюкзака баллончик с краской, присаживаюсь на корточки и встряхиваю его. Звук бренчащего внутри металлического шарика отдается эхом. Наклоняюсь так, чтобы Виктория не увидела меня, если вдруг проснется, подношу баллончик к ее руке и нажимаю на клапан. В действии баллончика есть нечто поэтическое: краски и газ смешиваются, увеличиваются в объеме, вызывая этот прекрасный шум. Тс-с-с-с… Я раскрашиваю ее маленькие пальчики, тонкие, костлявые руки и шею, покрывая ее целиком, как фарфоровую куклу. Затем перехожу к нижней части тела. Когда заканчиваю, она почти не похожа на человека. Скорее, на большое пепелище. Самое рискованное впереди – ее лицо. Даже совсем пьяная, Виктория может открыть глаза и узнать меня. Но я должен это сделать. Она заслуживает наказания. За все, что сделала со мной. Осторожно крашу ее подбородок, рот, щеки, волосы и лоб, пока все не становится совершенно черным. На секунду мне кажется, что она вот-вот проснется. Тс-с-с-с. Тс-с-с-с. Но ни шум, ни запах не мешают ее сну. Лишняя краска течет с лица на тротуар. Виктория выглядит как произведение искусства.

Они собирались уже домой, как вдруг Рузя, обернувшись, увидела почтительно склоненную в ее сторону фигуру в голубом камзоле с белым бантом на плече. Она не дала этому человеку подойти к ним, а сама быстро направилась к нему и проговорила с нескрываемой досадой:

— Это вы, господин Крамер?

24

— К вашим услугам! — сказал Чигиринский голосом Крамера и с его акцентом.

Когда Виктория открыла глаза, на лицо ей падали капли. Еще не придя в себя, она судорожно глотнула воздух, будто утопающая. «Джордж мертв, – первое, что пришло ей в голову. – Я убила его».

Она лежала на низкой больничной койке, уставившись в белый потолок. Все вокруг было белое: стены, простыня, одежда, аппаратура. Кроме помады женщины в халате, склонившейся над ней. Она подмигнула Виктории и отошла.

— Я так и знала. Мы сейчас собираемся с мамашей домой.

– Рада, что вы проснулись. – Медсестра отложила грязную тряпку, которую держала в руках. – Сейчас позову доктора.

— Это значит, что, нагулявшись с одним голубым поляком, вы хотите поскорее отделаться от другого?

Рузя, испугавшись, что Крамер, заговорив с ее матерью, может выдать, что она не с ним ходила целый вечер, нетерпеливо тряхнула головой.

В мозгу пульсировало. Затхлый привкус и липкое ощущение во рту вызывали тошноту. У нее болело все тело, особенно голова, грудь и живот. К ней подошли двое – Арроз и… Виктории потребовалось несколько секунд, чтобы узнать человека в обтягивающей рубашке, с бритой головой и огромными мускулистыми руками в татуировках. Джексон, ее сосед. Она открыла рот, и с пересохших губ с трудом слетели слова:

– Давно я здесь?

— Ах, да я вовсе не хочу от вас отделаться! Дайте вашу руку и пойдемте! — И она обернулась к голубому домино. — Мамочка, еще один тур! — сказала она в полной уверенности, что идет теперь с Крамером.

– Несколько часов, – мрачно ответил Арроз.

Расчет ее состоял в том, чтобы, пройдя с Крамером по комнатам, отвести его подальше от матери и, оставив, вернуться к ней одной и поскорее уехать. К тому же теперь она могла заверить честным словом или клятвой, что действительно ходила на балу у Яковлева с Крамером.

– Я не помню, что произошло.

– Чудо, если бы ты помнила, – заметил Джексон. – Ты была совсем плоха.

V

Виктория проследила за его взглядом и увидела свое забинтованное левое запястье. На миг к ней вернулась боль от вонзившегося в плоть битого стекла. Неужели она правда сделала это?

Арроз подошел ближе:

Вскоре они заметили в толпе пробиравшегося издали прямо по направлению к ним капуцина.