Лиза Ангер
Экспресс на 19:45
Посвящается Джеффри. Вот уже двадцать лет ты был и остаешься первым и единственным.
© Гаврикова Е.И., перевод на русский язык, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Часть 1
Все наши маленькие тайны
Если вы хотите сохранить чтото в тайне, вы должны скрыть это даже от себя.
Джордж Оруэлл, «1984»
Пролог
Она наблюдала. Такой у нее был талант. Растворяться в темноте, утопать в тенях, распластанных между и позади. И видеть мир таким, каким он был на самом деле – когда люди представали в своем истинном обличье. Сегодня каждый имел возможность транслировать вовне изрядно подредактированную версию своей личности. Каждый устраивал «шоу имени себя». И позволял маске сползти, только оставшись в одиночестве, подальше от посторонних глаз.
Она наблюдала за ним не в первый раз. Заглядывала под соскальзывающую с его лица маску.
Он тоже прятался в уличных тенях, в непроглядной вязкой тьме. Она следила за ним, пока он, будто хищник, кружил на машине в поисках места под деревьями. Он припарковался, но оставался за рулем, пока не наступила ночь и окна домов не погасли одно за другим. Наконец он вышел из машины, тихо закрыл дверь и перешел улицу. Он ждал.
Что же он замышлял?
Она наблюдала за ним вот уже несколько недель и видела, как он катал своих детей на качелях в парке, как в разгар дня заходил в стрип-клуб, как до бесчувствия напивался в спорт-баре за просмотром матча со своими приятелями. Как-то раз он помог молодой матери с грудничком в коляске и малышом постарше донести от машины до дома сумки с продуктами.
А однажды он подцепил в местном баре женщину. Они, как животные, повозились в его припаркованной на стоянке машине, а потом он, как ни в чем не бывало, отправился в продуктовый магазин за едой для своей семьи, доверху забив тележку мороженым и крекерами «Золотая рыбка», которые нравились его детям.
Что он задумал на этот раз?
Наблюдателю положено наблюдать – беспристрастно, не вмешиваясь. Но что-то надвигалось – она чувствовала это, безмолвно и терпеливо выжидая в прохладной ночи.
По пустынной улице отрывистым эхом простучали чьи-то каблуки. Она почувствовала, как в венах запульсировал почти невесомый призрак ужаса. Неужели она одна наблюдала за происходящим? Ничьих внимательных глаз за оконными стеклами нет. Только она. Люди совсем разучились замечать. Перестали смотреть по сторонам. Уткнулись в гаджеты. А иные – в собственные мысли, в бесконечно разматывающуюся перед внутренним взором пленку с мелькающими картинами прошлого и грядущего, пестрящую образами желаний и тенями сомнений.
Закинув дамскую сумку на плечо и спрятав руки в карманы, по улице уверенно шагала стройная, статная девушка. Он вышел из тени и преградил ей путь. Она резко остановилась. Отступила на пару шагов. Он потянулся к ней, словно хотел взять за руку, – она спрятала ладони, обхватив себя за талию.
Зазвучали слова, разобрать которые она не могла, завязалась беседа. Интонации, поначалу резкие, становились все мягче. Голоса доносились издалека, расползались по воздуху перекликающимися птичьими криками. Что все это значило? Вверх по позвоночнику скользнули леденящие пальцы страха.
Он попытался заключить девушку в объятия, но та отпрянула. Он все равно придвинулся к ней. В ночи его громоздкий силуэт выглядел особенно угрожающе. Он поглотил хрупкую фигурку девушки, и они, неуклюже покачиваясь, словно пара, слившаяся в странном подобии танца, направились к двери. Очень скоро она сдалась и обмякла в его руках. Впустила его в дом. На улице снова воцарилась тишина.
Она застыла, не до конца осознавая увиденное. Однажды она поймет, кто скрывался под маской и что он сотворил. Поймет и возненавидит себя за то, что пряталась в тени, безучастно наблюдая. Будет уговаривать себя, что не знала. Представить не могла, какое чудовище скалило зубы из-под маски.
Глава первая
Селена
Селена любила пограничные состояния. Те драгоценные мгновения между ролями, которые ей выдала жизнь.
Из-за затянувшейся встречи с клиентом она опоздала на поезд, отправляющийся по расписанию без двадцати шесть. Она все еще сидела за столом в переговорной, когда поняла, что сегодня Грэм, ее муж, и их энергичные сыновья Стивен и Оливер будут ужинать без нее. Не застанет она и привычной вечерней суеты: ни водных процедур, ни переодевания в пижамы, ни импровизированных озорных выходок мальчишек, ни их ожесточенных сражений и стремительных перемирий, ни кратких перерывов на телевизор – если удастся усадить их хотя бы на минуту. Селена редко работала допоздна – она предпочитала возвращаться вовремя. Все-таки эти безумные вечера были лучшей частью ее дня.
Но тем вечером опоздание на привычный экспресс – успеть на который она даже не попыталась – подарило ей чуть больше двух часов свободного времени перед следующим поездом, отправляющимся без пятнадцати восемь. Провести их она планировала, разбираясь с офисной рутиной.
Она почувствовала, как границы ее личности расползаются. В эти часы она не была сотрудницей агентства. Не была заботливой матерью. Она была собой. Могла безоглядно погрузиться в собственные мысли. А положа руку на сердце поразмыслить Селене было над чем. Пришло время вслушаться во все то, что белым шумом зудело в глубинах ее подсознания.
Такси доставило ее обратно в офис. Она выскользнула из машины в прохладный осенний вечер. Ее захлестнула шумная городская суета, бурный поток людей, спешащих домой после утомительного рабочего дня. Селена нырнула в спасительную тишину отделанного мрамором вестибюля, кивнула знакомому охраннику, царапнула пропускной картой по считывающему устройству на турникете и шагнула в пустой лифт, немедленно поползший вверх.
Вдруг ее сердце бешено заколотилось. Во рту пересохло. Сумка, ставшая непривычно тяжелой, остервенело вгрызалась ремешком в напряженные мышцы плеча. Она опоздала на поезд не нарочно. Она и правда не хотела прерывать клиента – а он все продолжал и продолжал говорить.
И все же…
В офисе никого не было. Почти все немногочисленные сотрудники литературного агентства были людьми семейными. Родители в большинстве своем уходили с обеда и, забрав детей из школы, до конца дня работали из дома. Бет – ее начальница и по совместительству лучшая подруга с самого детства – позаботилась, чтобы работа не мешала подчиненным проводить время с семьями. В офисе царила на редкость гуманная атмосфера.
Она не стала включать в кабинете свет, предпочитая любоваться сверкающим за большим окном центром города. Она сбросила с плеча сумку и почувствовала, как кровь горячила щеки. Сняв куртку, она устроилась за столом, глубоко вздохнула и откинула крышку ноутбука.
Время перевалило за четверть седьмого. Мальчики наверняка уже поужинали. А зная их няню Женеву и эффективность, с которой она обыкновенно руководила вечерним парадом, Оливер и Стивен могли к этому часу успеть побывать в душе, влезть в пижамы и устроиться перед телевизором.
Селена откинулась, и спинка ее эргономичного кресла услужливо подалась назад. Она не скрывала, что в доме были установлены камеры. Женеву предупредили о них: одна на втором этаже и одна – на первом. А вот о том, что камера из спальни мальчиков перекочевала в другую комнату, Селена не стала рассказывать ни Грэму, ни Женеве.
На мгновение она отвлеклась от своих мыслей. На столе громоздились поблескивающие в рамках фотографии мальчиков и Грэма, школьные рисунки и керамическая сова, которую Оливер сделал в творческом лагере. Она повертела в руках это глазурное нечто с вырезанным на глиняном дне именем автора, провела пальцами по кособокой «О» и отстоящей от остальных букв «е». Откуда-то донеслось гудение пылесоса.
Венчала коллекцию воспоминаний свадебная фотография, на которой она сияла улыбкой рядом с щеголяющим в классическом смокинге Грэмом. Пока фотограф снимал их, Грэм нашептывал ей на ухо непристойности вперемешку с милыми шутками.
– Это лучший день в моей жизни, – не преминул поделиться он.
Он крепко сжимал ее в руках, щекоча ухо горячим дыханием. Тело покалывало от радости, от желания. Это было почти десять лет назад. Десять лет, пролетевших за мгновение. Господи, да за один удар сердца, за один вдох.
Она поставила фотографию на место и запустила на ноутбуке приложение для просмотра видео с камеры, которую она установила в детской.
Загрузка изображения заняла некоторое время.
Появившейся на экране картинке она не удивилась.
Грэм, ее муж, трахал Женеву, няню ее детей, прямо на коврике, который Селена и Грэм вместе выбирали в ИКЕА.
Звук был отключен, что избавило ее от их прерывистого дыхания и стонов.
Когда же она заподозрила неладное? Пару недель назад. Случайно заметила, какой взгляд бросил Грэм на Женеву. Что-то едва уловимое, сиюминутное промелькнуло в его глазах.
«Нет, – подумала она тогда. – Быть не может».
И перенесла камеру из спальни в детскую.
Она наблюдала за ними уже второй раз. Ее охватило странное спокойствие, какая-то апатичная отстраненность от происходящего.
«Но ведь не настолько Женева сексуальна», – размышляла Селена, глядя на девушку с блестящими пшеничными волосами и раскрасневшимися щеками. Селена наклонилась ближе к экрану, чтобы получше ее рассмотреть. Симпатичная. Но ненамного лучше самой Селены.
Конечно, эта другая была немного моложе – но всего-то на несколько лет. Вероятно, она обладала присущей женщинам мягкостью, которой не хватало Селене. Вероятно, выглядела свежее. Но в ней не было ничего особенного. Самое забавное, что Селена наняла Женеву няней в том числе за ее невзрачность. Женева, будучи в допустимой степени привлекательной и неглупой, успешно делала карьеру в сфере ухода за детьми и подкупала длинным списком блестящих рекомендаций. Она не была секс-бомбой. Не была краснеющей двадцатилеткой с намалеванными губами и вульгарными татуировками. Словом, не выглядела девушкой, о найме которой пришлось бы впоследствии пожалеть. Большинство женщин, включая Селену, прекрасно понимали, что приводить в свой дом сексуальную красотку, да еще и на регулярной основе, – себе дороже.
Но Селена знала Женеву – и хотела нанять именно ее. Они познакомились на детской площадке в самый первый год, когда Селена ушла с должности, чтобы посвятить себя детям. Круговорот из работы, общественного транспорта и детского сада измотал ее до предела. Она, словно эквилибрист, пыталась удержать баланс на совершенно несбалансированной опоре. И тогда они с Грэмом решили, что ей стоит какое-то время посидеть дома – столько, сколько потребуется. Они могли себе это позволить – Грэм зарабатывал более чем достаточно. Конечно, от «Рендж Роверов» и ежевесенних поездок на озеро Тахо пришлось бы отказаться, но уж это они смогли бы пережить.
Селена восхищалась тем, как Женева общалась с ребятами Такера, Райаном и Чедом. Она была мягкой, но непоколебимой. В ней чувствовалось знание своего дела, но не было дотошности. Мальчики слушали ее.
– А ну-ка смотрим на меня, – улыбалась она, и дети немедленно подчинялись.
Женева отличалась от прочих нянек, гуляющих в парке, – миллениалов, которые, уставившись в телефоны, вовсе не следили за беснующимися или уткнувшимися в собственные устройства подопечными. Женева была другой. Она качалась вместе с ребятней на качелях, играла в салки и прятки.
И вдобавок ее сложно было назвать горячей штучкой.
Она была приятной: волоокая, с темными густыми ресницами, носом пуговкой и пухлыми губами. Грудастая и чуточку – очаровательно – полноватая. Пышнозадая, как говаривал ее отец. Она выглядела в хорошем смысле сильной и приспособленной к тяжелому физическому труду. Селена была высокой и стройной – спасибо наследственности, потому что, видит бог, ей было бы непросто выделить время еще и для работы над своим телом.
Она сделала звук чуть громче и вслушалась в их стоны. Они показались ей какими-то… вынужденными?
Селена вспомнила их почти ежедневные беседы с Женевой. Сыновья любили ее.
– А Женева придет? – иногда спрашивал Оливер, ее старший, по дороге в парк.
– Должна, – отвечала Селена, мечтая найти кого-нибудь вроде Женевы хотя бы на полдня.
Кого-нибудь, с кем она могла бы спокойно оставить детей. Ей вполне нравилось быть домохозяйкой, и она вовсе не скучала по работе в рекламном агентстве. Она, в отличие от многих своих друзей, никогда не стремилась во что бы то ни стало сделать карьеру. Она была другого толка. Ей нравилось работать – нравилось чувствовать независимость, нравился их сплоченный коллектив, нравилось приносить пользу. И, конечно, нравилось получать за это деньги. Но ничто из этого не определяло ее личность.
– Да, да, как хорошо, – простонал Грэм.
Она снова убавила громкость, взяла одну из красующихся в рамках фотографий мальчиков, поднесла ее поближе – так, чтобы она закрывала экран, – и вгляделась в их радостные румяные лица.
Не работа определяла Селену – Селену определяло материнство, осознание того, что она была рядом со своими детьми: готовила для них, заботилась о них, следила за распорядком их дня, водила к врачам и парикмахерам, возила их на машине, ходила на родительские собрания и на школьные празднования Хеллоуина. Это не было чем-то сексуальным. И не всегда давалось легко. Материнские заслуги не превозносились в обществе. Но она нашла в этом такое удовлетворение, какого нигде более не находила.
Потом Грэм неожиданно – а разве бывает иначе? – потерял работу. Вовсе не по своей вине. Издательское дело претерпевало не лучшие времена, объемы печати стремительно сокращались, а беспорядочная штамповка макулатуры не была такой уж спасительной и не могла обеспечить Грэму приличную зарплату. На той же неделе Селена решила пропустить по коктейлю со своей хорошей подругой Бет, которая очень своевременно предложила ей заманчивую должность – она искала директора по лицензированию в собственное литературное агентство. Зарплата была даже больше, чем у Грэма, не говоря о бонусах. Конечно, нужно было обзавестись кем-то, кто бы присматривал за детьми. Из Грэма нянька была, мягко говоря, никудышная. К тому же:
– Детка, поиск новой работы – это тебе не орешки щелкать.
Поэтому, когда на второй день судорожных поисков решения проблемы Селена, встретившись с Женевой в парке, узнала, что та вот-вот лишится работы, она почувствовала, будто судьба благоволит ей.
– Миссис Такер решила пару лет посидеть дома, – пояснила Женева.
Все складывалось без сучка без задоринки – Селене казалось, что она поймала волну – так ведь сейчас модно говорить? Удачно сложившиеся обстоятельства позволили Селене вернуться к работе. Не то чтобы она мечтала об этом, но – делай то, что можешь, и будь, что будет. Рано или поздно Грэм найдет себе работу. Это всего лишь временные меры – временные и очень хорошо оплачиваемые.
Женеву, которая, по-видимому, предпочитала быть сверху, с этого ракурса было видно особенно хорошо. Селена не могла сказать наверняка, правдой это было или уловкой разыгравшегося воображения, но Женева выглядела не слишком заинтересованной в разворачивавшемся действе. Хотя, судя по выражению ее лица и движениям губ, все надлежащие звуки она покладисто издавала.
На изображении с камеры, установленной на первом этаже, мальчики, раскрыв рты, наблюдали за приключениями «Охотников на троллей»
[1]. Вымытые, накормленные и переодетые в пижамы, они ждали возвращения Селены.
В этом отношении Женева была безупречна – странная мысль для такого момента. Но Селена по-настоящему ценила в Женеве то, что она, в отличие от некоторых нянек, не пыталась заменить детям мать. Она знала свое место и по вечерам, как только Селена возвращалась домой, поспешно собиралась и уходила – иногда даже раньше, чем Селена успевала переодеться. Женева следила за порядком в доме и справлялась с бьющей через край детской энергией – Оливер и Стивен вели себя настолько спокойно, насколько вообще были способны мальчики семи и пяти лет. Ни в какое сравнение с тем, как они дичали в тех редких случаях, когда на хозяйстве оставался Грэм. Селена возвращалась домой к неумытым, перевозбужденным, почти неконтролируемым детям, и ей приходилось наводить порядок и успокаивать их. Грэм вливался в их компанию на равных и больше напоминал разгульного старшего брата, чем родителя.
Посмотреть на него сейчас, например, – как он в детской долбил няню, пока его маленькие сыновья сидели перед телевизором этажом ниже.
Селена могла бы рвать на себе волосы в бессильной ярости, она злилась – но злилась, на удивление, не так сильно.
В первый раз она увидела, как они развлекаются, три дня назад, и с тех пор мысли об этом безостановочно роились в ее голове. Словно тихо жужжащие насекомые, от которых она отмахивалась, отгоняя все дальше, все глубже. Почему она не плакала от злости, от причиненной предательством боли, хотя бы от ревности? Почему не помчалась домой, едва узнав об их шашнях? Не взбесилась, не вышвырнула вон Грэма, не уволила Женеву? На ее месте так поступила бы любая.
Но Селену охватило лишь всепоглощающее оцепенение, переросшее за эти три дня в жестокосердное бесчувствие, в апатию. Или же… Что-то скрывалось за этой онемевшей частью ее души?
Женева в удовольствии откинула голову. Грэм скорчил беспомощную гримасу, которую корчил всякий раз, собираясь кончить: приподнял брови и прикрыл глаза – будто скрипач, поглощенный собственной музыкой. Селена почувствовала, как заболели впившиеся в подлокотники пальцы.
Сейчас она смутно ощущала то, что давно – задолго до последних событий – обнаружила и подавляла в себе. В какой-то момент после рождения второго ребенка Грэм начал раздражать Селену. Не постоянно, но на удивление часто. Тем, как он перебивал ее, когда она говорила. Как мешался на кухне, норовя поделиться своим авторитетным мнением по поводу ее действий. Как утверждал, что помогает ей по дому, хотя за всю их совместную жизнь палец о палец не ударил. Ни единожды. Но через это проходят все пары, состоящие в мало-мальски длительных отношениях. Потом он потерял работу – и, надо сказать, выглядел не слишком раздосадованным.
– Ну, мне все равно нужны были перемены. А ты, сама говорила, соскучилась по работе, – заявил он.
Когда это она такое говорила? Работы у нее и дома было выше крыши.
Иногда по возвращении домой она день за днем обнаруживала его в трениках. Иногда проверяла историю браузера – и не находила ни единого доказательства его «старательных поисков» работы. Раздражение мутировало во что-то похожее на ненависть. И она крепчала. Тот стройный обаятельный мужчина в смокинге, который заставлял ее тело содрогаться от смеха и удовольствия, казался теперь кем-то из сна. Кем-то, почти стершимся из памяти.
Она опять потянулась к кнопке увеличения громкости, и на этот раз, услышав, как он стонет под Женевой, позволила глубокой, первобытной, всеобъемлющей ненависти затопить все прочие чувства. Впервые в жизни она поняла, как люди могут убивать друг друга, – женатые люди, те, которые когда-то были связаны узами страстной и преданной любви, которые утирали слезы счастья, стоя у алтаря, наслаждались друг другом каждое мгновение медового месяца, которые привели в этот мир прекрасных детей и построили крепкую семью.
Что-то таившееся в глубине ее души рвалось наружу. Ей казалось, она слышит скрежет его когтей. Слышит, но не чувствует.
С Грэмом она общалась машинально, будто на автопилоте. Совершала все положенные действия и на корню зарубала попытки мужа заигрывать с ней. Если он и заметил ее отстраненность, то ничего не сказал. На самом деле это была не первая его измена. Но она думала, Грэм оставил прошлое в прошлом, как оставила она. Они прорабатывали проблему с психологом. Он слезно клялся ей в верности. И она – какая немыслимая наивность! – не только простила мужа, но и позволила себе снова доверять ему.
– Грэм.
Селена вздрогнула. Голос Женевы вернул ее к реальности.
Та уже успела слезть с мужа Селены и одернуть юбку. В прошлый раз они одевались так же поспешно, так же отводили глаза и хмурились. По крайней мере, у них хватало порядочности не смаковать секс, валяясь на полу детской комнаты.
– Нужно завязывать с этим, – сказала Женева. В ее голосе прозвучали нотки стыда и сожаления. Уже кое-что. Так-то лучше, Женева.
Грэм натянул штаны и, рухнув на диван, уронил голову на руки.
– Знаю, – пробормотал он.
– У тебя замечательная семья. Прекрасная жизнь. А ты все это… в прямом смысле слова, продалбываешь, – продолжила Женева, покраснев.
«Нет, Женева, – подумала Селена, сама себе удивляясь, – только не увольняйся».
– Думаю, мне придется отказаться от работы, – заключила Женева.
Грэм поднял голову и потрясенно уставился на нее.
– Не надо, – тут же заканючил он. – Не делай этого.
Селена рассмеялась. На любовь это не тянуло. Он не боялся потерять прелестную юную Женеву. Он был в ужасе от мысли, что ему предстоит самостоятельно присматривать за Стивеном и Оливером, пока он без устали «ищет новую работу».
– Селена ведь так рассчитывает на тебя, – попытался выкрутиться он. – Она тебя очень ценит.
Женева усмехнулась. Селена неосознанно улыбнулась ей в ответ. Как ей могла быть симпатична та, что пару минут назад трахалась с ее мужем? Да уж, она теряла хватку. Вот что материнство делает с работающими женщинами – лишает рассудка.
– Очень сомневаюсь, что она ценит меня за подобные услуги, – заметила Женева.
– Не за них, – не стал спорить Грэм. Ему явно было стыдно: он побледнел и неловко потирал ладонью подбородок. Когда он снова поднял глаза, на секунду Селена со странным облегчением увидела того, кого когда-то полюбила, – своего мужа, своего лучшего друга, отца своих детей. Тот Грэм все еще существовал. Она не придумала его.
– Тогда… – Женева, обхватив себя руками, двинулась в сторону двери. – Прекращай днями крутиться дома. Найди уже работу.
– Ладно, – согласился он. Его волосы были всклокочены. Казалось, он не брился уже несколько дней.
И что Женева в нем нашла? Ну, серьезно? У них с Селеной была история: упоительный роман, полные приключений странствия, прекрасная семейная жизнь. Прошлые его измены были относительно незначительными. Во всяком случае, она упорно убеждала себя в том, что Грэм заводил только лишь мимолетные интрижки – никаких романов. До недавнего времени он показывал себя достойным мужем, добытчиком. Он был ее лучшим другом, человеком, с которым она хотела разделить каждую мелочь. Он казался ей остроумным, обворожительным, эрудированным. Даже сейчас, в этот мрачный момент, она испытывала жгучее желание позвонить ему и пожаловаться на своего ужасного мужа, трахавшего няню. Он бы непременно помог, он бы знал, как поступить.
– Мужчины не должны сидеть дома, – наставляла его Женева. – В последние годы я все чаще наблюдаю подобное. Но… ни к чему хорошему это не приводит.
– Не приводит, – отозвался он еще более удрученно. Бедная Женева. В няньки Грэму она не нанималась.
Селена захлопнула крышку ноутбука – с силой несколько большей, чем намеревалась, – и, сунув его в чехол, запихнула в сумку. Она накинула на плечи темную шерстяную куртку и почувствовала, как боль узлом скручивается где-то в районе солнечного сплетения.
Она была зла, обижена, предана – она прекрасно осознавала это. Словно в спящем вулкане, на самом дне ее существа, нагнетая давление, вскипала лава. Она всегда была такой – безмятежная гладь поверхности скрывала глубинные шторма. Она старательно заталкивала эмоции подальше – пока они умещались в ее вовсе не бездонной душе. А потом случались разрушительные извержения.
К тому времени, как она вышла на улицу, знакомое оцепенение снова заключило ее в безжизненные объятия. Город душил час пик. Она протолкалась по многолюдным улицам к метро, затем по шумному вокзалу – к платформе, едва успев на поезд.
Она уже пробиралась через вагоны, когда поезд зашипел, угрожая вот-вот тронуться. Наконец она остановилась.
Вот и свободное место – рядом с молодой женщиной, которая на мгновение показалась Селене странно знакомой. У нее были прямые черные волосы и глаза цвета мокко, на алых губах играла легкая улыбка. Стройная и стильная, она сразу – даже издалека – понравилась Селене. Женщина заметила ее приближение и забрала лежавшую на кресле сумку. Селена с выразительным вздохом опустилась рядом. В руке она держала журнал «Пипл»
[2], в глянцевых страницах которого собиралась следующие сорок минут прятаться от проблем.
– Трудный день? – спросила незнакомка. По выражению ее лица – изогнутым в полуулыбке полным губам, блеску темных глаз – казалось, будто она и без того обо всем знала. Будто она была свидетельницей произошедшего. Будто она успела оценить еще не прозвучавшую шутку.
Селена усмехнулась.
– Вы даже не представляете насколько.
Глава вторая
Энн
Это было ошибкой. С самого начала. Энн прекрасно понимала, что спать со своим боссом – плохая идея. Матерям стоило бы получше вбивать это в головы дочерей. Напоминать им тщательнее пережевывать пищу. Смотреть по сторонам, прежде чем переходить улицу. Не трахаться со своим начальником, каким бы горячим, богатым и обаятельным он ни был. Но едва ли мать Энн научила ее чему-нибудь полезному.
Результатов правильного воспитания, во всяком случае, не наблюдалось. Она снова совершала ту же самую ошибку. Стояла в угловом кабинете своего босса, перегнувшись через диван. Из окон открывался великолепный вид на забрызганный огнями город. Она старалась наслаждаться происходящим. Но, как это часто бывало, находилась в некоторой прострации – не забывая при этом издавать все ожидаемые от нее звуки. Она умела симулировать.
– О боже, Энн, какая же ты горячая! – простонал он, вколачиваясь в нее.
Поначалу она приняла его ухаживания за шутку – или недоразумение. Впервые он проявил к ней интерес во время их совместной командировки в Вашингтон, куда они прилетели на ужин с важным клиентом, который подумывал покинуть инвестиционную фирму. На обратном пути в отель – в такси – Хью, разговаривая по телефону с женой, положил руку на колено Энн. Он даже не посмотрел на нее, и Энн решила, что этот жест был результатом простой рассеянности. Вполне на него похоже – сумасбродства ему было не занимать. Он казался неподобающе привязчивым и фамильярным. И рассеянным.
Рука Хью скользнула вверх по ее бедру. Энн притихла. Она чувствовала себя загнанной в угол жертвой. Хью закончил разговор, и она ожидала, что он отдернет руку и, ужаснувшись подобной неловкости, проговорит что-нибудь вроде:
– Ох, прости меня, Энн…
Но нет. Вместо этого его рука поползла выше.
– Я ведь правильно истолковал твои сигналы? – поинтересовался он, понизив голос.
Да уж. Большинство людей подумало бы: «Бедная Энн! Боится потерять работу – вот и идет на поводу у этого чудовища».
Но Энн отличалась от большинства. Она спрашивала себя: «Как бы обернуть ситуацию в свою пользу?»
Она всего лишь старалась хорошо выполнять свою работу. Во всех смыслах. Но папуля оказался прав и в этом: если поводья не в твоих руках – возможно, они на тебе.
Неужели она подсознательно подавала ему сигналы? Вероятно. Более чем. Может быть, и тут папуля не прогадал: убежать от собственной сути не выйдет, сколько ни старайся.
В такси они целовались с энтузиазмом подвыпивших выпускников, но вестибюль «Ритца»
[3] преодолели, соблюдая нормы приличия. Когда они оказались у номера Энн, он снова дал себе волю и прижал ее к двери. Не зря она в тот день надела сексуальное нижнее белье и побрила ноги.
В ту ночь она подарила Хью – жилистому, подтянутому, с волосами, уже посеребренными проседью, – лучший секс в его жизни. За ней последовали другие ночи – множество ночей. Ему нравилось, когда она была сверху. Он оказался чутким любовником.
– Тебе хорошо? Ты в порядке? – постоянно интересовался Хью.
Однажды он даже признался:
– Мы с Кейт женаты очень давно. И не справляемся с нашими… аппетитами.
Как будто Энн волновал его брак.
Вообще-то, она не верила в существование того, что многие так высоко ценили. Верность – серьезно? Всю жизнь хотеть одного-единственного человека? Не верила в брак – за всю историю людям едва ли удалось придумать что-то, еще более обреченное на крах. Разбитые надежды, заржавелые жизни – вот и все, что можно было выгадать у алтаря. В конце концов, они мало чем отличались от зверей. Все до единого были гонимыми инстинктивной похотью дикими животными. Такими были мужчины. Такими же были и женщины. Общество все еще не развалилось только благодаря скрепляющей его тончайшей паутине совершенно произвольных законов и моралей – подвижных и изменчивых вне зависимости от того, как сильно люди цеплялись за них. Упорядоченный мир расшатывало стремление к природному хаосу.
Энн не ожидала, что Хью влюбится в нее, и уж точно не пыталась его к этому подтолкнуть. Говорила она редко. По большей части слушала, кивая и поддакивая. Если он и заметил, что она почти ничего не рассказывала о себе, то промолчал. Влюбиться в Энн – и усложнить ситуацию – это ему не помешало.
Хью кончил, навалился на нее, обнял за талию. Он плакал. Секс часто пробивал его на эмоции. Обычно Энн было все равно, но рыдания могли сбить даже самый позитивный настрой. Она попыталась приподняться – и он отпустил ее, но снова заключил в объятия, едва Энн успела одернуть юбку.
Какое-то время она обнимала его в ответ, потом, чуть отстранившись, вытерла с его лица слезы и прижалась губами к глазам. Она знала, что именно в этом он сейчас нуждался. У нее был особый дар: она всегда понимала, чего хотят люди – по-настоящему хотят, в самой глубине души, и в течение некоторого времени услужливо воплощала их надежды. Поэтому Хью и влюбился – как влюбился бы любой другой, оказавшись на его месте. Ему нравилось получать желаемое – даже тогда, когда он сам понятия не имел, чего же хочет.
Наконец он отошел. Энн вгляделась в свое призрачное отражение в темном окне. Стерла размазавшуюся помаду.
– Я уйду от нее, – сказал Хью, опускаясь на один из стоявших в кабинете роскошных диванов. Высокий и элегантный, в сшитой на заказ одежде из лучших тканей, Хью всегда выглядел безупречно. Даже сейчас – в ослабленном шелковом галстуке, слегка помятой хлопковой рубашке и все еще идеально отглаженных черных шерстяных брюках. Даже простая белая футболка смотрелась выигрышно на его подтянутом теле.
Улыбнувшись, она присела рядом с ним. Он потянулся к ней, его поцелуй был соленым и сладким одновременно.
– Это нужно сделать. Я больше не могу так жить, – продолжал он.
Он заводил эту тему не впервые. В прошлый раз она попыталась его отговорить, но он вцепился в ее запястья, лишив возможности сбежать. Тогда его глаза загорелись жестоким отчаянием. Она боялась, что он так же вцепится в нее и сегодня. Что он снова поддастся эмоциям.
– Хорошо, – ответила Энн, зарываясь пальцами в его волосы. – Давай.
Потому что именно это он хотел услышать, именно в этом нуждался. Люди злились, не получая желаемого. Или отстранялись. Игра выходила на более сложный уровень, иногда – вовсе не предусматривающий победы.
– Мы уедем, – пообещал он, поглаживая ее по щеке. Конечно, уедут, куда им будет деваться – работу они оба потеряют. Жена Хью, Кейт, была владелицей и управляющим директором унаследованной от легендарного отца инвестиционной фирмы. В совет директоров входили и ее братья, Хью никогда не жаловавшие – их неуважение давно стало излюбленной темой его откровенных разговоров с Энн. – Попутешествуем по другим странам, а там решим, что делать дальше. Начнем с чистого листа. Ты и я. Ты ведь этого хочешь?
– Конечно, – проворковала она. – Это было бы замечательно.
Энн нравилась ее работа. Она искренне хотела получить это место, когда посылала резюме и проходила собеседование. Она смыслила в числах, инвестиции представлялись ей чем-то средним между логикой и волшебством, а работа с клиентами – своеобразной игрой, целью которой было убедить людей поделиться своими деньгами за обещание их преумножить. Кейт – начальница Энн и жена ее любовника – вызывала в ней уважение и восхищение. Она производила впечатление умной и сильной женщины.
Возможно, Энн следовало подумать об этом, прежде чем поддаваться на ухаживания Хью. Он не был влиятельным человеком. Она просчиталась. А может быть, и вовсе не утруждала себя расчетами. Порой она совершала подобные ошибки – выпускала поводья из рук. Папуля считал это формой самовредительства.
– Иногда мне кажется, милая, что ты не вкладываешься всей душой, – говорил он. И, возможно, был прав.
– Ох, – вздохнул Хью, отстранившись и поглядев на часы. – Я опаздываю. Нужно переодеться – я обещал сопровождать Кейт на благотворительном вечере.
Она встала, прошла через кабинет, достала из шкафа смокинг и пристроила его на спинке дивана. Еще один потрясающий предмет его гардероба – тяжелый и шелковистый. Она любовно провела пальцами по лацкану. Он встал. Она помогла ему одеться, развесила сброшенные им вещи и убрала их обратно в шкаф. Потом снова подошла к Хью и завязала ему галстук. В глубине души он все еще был маленьким мальчиком. Хотел, чтобы о нем заботились. Да и кто не хотел бы?
– Ты выглядишь просто превосходно. – Она поцеловала его. – Желаю хорошо провести вечер.
Он ответил ей долгим взглядом. В глазах снова заблестели слезы.
– Скоро, – пообещал он, – я положу конец этому глупому спектаклю.
Она ласково провела рукой по его щеке и, одарив его нежнейшей из своих улыбок, направилась к выходу.
– Энн, – он схватил ее за руку. – Я люблю тебя.
Она никогда не отвечала на его признания. Бросала изворотливое «я тоже», а в переписке отшучивалась смайликами с сердечками. Иногда и вовсе ограничивалась воздушным поцелуем. Он, казалось, не обращал на это внимания – или же был слишком горд, чтобы напрямую спросить, почему она ни разу не сказала ему этих слов и любит ли она его на самом деле. Но она ставила на избирательную способность Хью видеть и слышать только то, что не противоречит его желаниям.
Она послала ему воздушный поцелуй.
– Доброй ночи, Хью.
У него зазвонил телефон. Мгновение, понадобившееся ему, чтобы ответить, он не сводил с нее глаз.
– Иду, дорогая, – наконец выдавил он, пряча взгляд, и отошел. – Просто надо было разобраться с клиентом.
Энн вышла. Его голос следовал за ней по коридору.
Она вернулась в свой кабинет и принялась собираться. Душа ее была не на месте. Она предчувствовала, что удача вот-вот покинет ее. Веских оснований для подобных мыслей не было. Она просто осознавала, что все трещало по швам. Что расставание с Кейт пройдет не так гладко, как он предполагает. Что в глубине души он этого и сам не хочет. Что, как только ситуация достигнет критической массы, она останется без работы. Но всухую она проигрывать не собиралась. Уж об этом она позаботится.
В конце концов на нее навалилось чувство одиночества и опустошенности. Больше всего на свете ей хотелось позвонить папуле. Обсудить с ним все. Попросить совета. Телефон звякнул, отобразившееся на экране сообщение вещало:
Это неправильно.
Я не хочу продолжать.
Энн почувствовала раздражение, но ответила коротко:
Просто держись курса.
Отступать уже слишком поздно.
Забавно был устроен этот мир. В трудную для себя минуту она давала именно тот совет, который был нужен ей. Ученик стал учителем. Папуля бы ею гордился.
Энн взглянула на телефон. В открытом чате запульсировали маленькие точки. Потом исчезли. Девушка, юная и зеленая. Сделает все, что ей скажут. Всегда делала. По крайней мере, пока.
Энн взглянула на часы и почувствовала прилив сил. Если она поторопится, то, возможно, успеет.
Глава третья
Селена
Едва Селена успела расположиться рядом с незнакомкой, поезд, утробно застонав, перестал подавать какие-либо признаки жизни. Свет погас и снова вспыхнул, а она замерла в ожидании.
«Ну, пожалуйста», – мысленно умоляла Селена.
Если поезд тронется прямо сейчас, она еще успеет пожелать мальчикам добрых снов. Она взглянула на свою соседку. Та, отвернувшись, смотрела в окно. Селена видела лишь ее точеный, почти полностью скрытый за блестящими черными волосами профиль. Она снова задумалась, почему женщина казалась ей знакомой.
Грэму, этому гребаному изменщику, она черкнула короткое:
Поезд задерживается!
Ох… Няня уже ушла.
Мальчики ждут тебя.
Пойду их укладывать. Люблю!
Ее забавляло, что он не называет Женеву по имени. Кажется, она читала об этом – о дистанцировании. О самоубеждении формата «я никогда не состоял в сексуальных отношениях с этой женщиной».
Показалось ли ей – или в его сообщении действительно сквозило раскаяние? Он редко использовал восклицательный знак. Редакторы их ненавидели. Они считались костылями – хорошо прописанный диалог в них не нуждался. Но текстовые сообщения восклицательные знаки сдабривали теплотой, энтузиазмом, эмоциями – добавляли оттенков. Раз он прибегнул к этому, значит, чувствовал себя чудовищно. Под стать своей натуре.
Люблю тебя
Она ответила неохотно, без восклицательного знака. Но все равно ответила. Всегда отвечала – все эти годы, которые они провели вместе. Он смешил ее. Умел потрясающе массировать плечи. Он был сильным. Взял на себя ответственность за их жизни. Рубил дрова, благоустраивал дворик. Во многих отношениях он был прекрасным мужем. Она действительно любила его. И вместе с тем каким-то непостижимым образом столь же страстно его ненавидела. Внутри ее вулканом клокотали печаль, ярость, любовь. Грядущее извержение обещало обратить окрестности в пепел.
Селена выглянула в окно.
Стемнело.
Стекло стало непроницаемым – Селена различала в нем лишь тусклое отражение лица незнакомки. В вагоне осталось всего несколько человек. Многие, как догадалась Селена, ушли на поиски альтернативных транспортных средств. Теперь она могла бы пересесть на другое место – так им обеим было бы комфортнее. Но она боялась показаться невежливой.
Ее лицо…
Что же в нем было такого?
Высокие, четко очерченные скулы. Бездонные темные глаза. Чувственные губы, изогнутые в сладострастной полуулыбке. Селена хотела было завязать вежливую беседу, но соседка опередила ее. Поначалу Селена даже не расслышала ее шепота. Вспоминая впоследствии эту их первую встречу, она, как ни пыталась, так и не смогла объяснить себе, почему произошло то, что произошло.
Вероятно, между ними образовалась странная глубинная связь – из тех, которые обычно застают врасплох, словно неожиданно вмешавшаяся влюбленность. А может быть, сказалась задержка поезда, застивший вагон полумрак и бессилие, с которым они ожидали отправления.
Женщинам не чужда была мгновенная близость. Селена и сама не раз сталкивалась с подобным. Чтобы узнать друг друга, хватало взгляда. Превращение наивной девочки в женщину, близкие каждой надежды и мечты, бесплодность усилий ради их достижения, победы, оборачивающиеся вовсе не желанными результатами, никем не подаренные хрустальные туфельки, невстреченные Прекрасные Принцы, сложные прически, после которых раскалывается голова, слишком туго стянутые волосы, вгрызающиеся в кожу заколки, разочарования, принятие реальности, счастливые воспоминания о настоящей любви, о преданной дружбе, о рождении детей – все это можно было прочесть в глазах совершенно незнакомой женщины. Какой путь она прошла, как изменилась, преодолевая раскиданные на нем мирозданием – обладавшим весьма незаурядным чувством юмора – уступы и обрывы.
– Ты когда-нибудь жалела о своих поступках? – повторила женщина.
Она говорила очень тихо, почти шепотом. Это могли быть просто мысли вслух – Селена, например, частенько вела беседы сама с собой. Душевные беседы в душевой.
– С кем ты разговариваешь? – недавно поинтересовался Оливер – он был старше и любопытнее брата.
– Сама с собой, – призналась она.
– Странная ты.
В собственном лице она всегда находила заинтересованного слушателя и всезнающего психотерапевта, от которого нередко получала отличные советы.
– Да, – ответила Селена незнакомке. – Конечно, жалела.
За жизнь – с самого детства – накопилось немало таких вещей. Она жалела, что в пятом классе не пригласила Марти Джаспер на свой день рождения. Марти была чудаковатой, порой даже неприятной. Дети избегали ее. Они не дружили, но Селена раскаивалась, что не позвала ее – не проявила участия. Она жалела, что на спор рассталась с девственностью, потеряв в итоге лучшую подругу. Жалела о том, что в колледже неоднократно проводила ночи в чужой постели – без обязательств, зато со всеми присущими подобным приключениям рисками и опасностями. Жалела – еще как! – о своем бывшем, Уилле, за которого, все думали, она выйдет замуж. Жалела, что мало кормила грудью, и дети – как знать, не из-за этого ли? – выросли привередами. Жалела о многом – ее переживаний хватило бы на целую книгу.
– Я сплю со своим боссом, – выпалила женщина.
– Ох, – отозвалась Селена, не ожидавшая подобного откровения, но и не удивленная им. – Так вот в чем дело.
В прошлом году ее близкая подруга Леона переспала с боссом. Он был женат, она – замужем. Страшная неразбериха.
– Если я порву с ним, – продолжала ее соседка, – ситуация может стать только хуже. Он хочет уйти от жены – ко мне.
– Ого! – Селена заинтересованно подалась вперед. Она почувствовала какое-то скабрезное удовольствие – восхитительную возможность сбежать от собственной драмы.
– Его жена владеет компанией, – рассказывала женщина, – в которой мы оба работаем.
Селена хмыкнула и покивала. Она не могла подобрать слов. Иногда достаточно было выслушать. Нередко людям просто хотелось выговориться – когда многое накопилось, когда уже не хватало сил держать все в себе, но имелся миллион причин не делиться переживаниями с близкими. Потому-то люди и шли со своими проблемами к барменам и парикмахерам.
Порой незнакомцы могли стать единственной в жизни отдушиной.
Женщина повернулась и взглянула на Селену в полумраке замершего вагона.
– Простите меня, – проговорила она, широко распахнув глаза и прикрыв рот рукой. – И что на меня нашло…
– Очевидно, – по-матерински понимающе отозвалась Селена, – вам нужно было выговориться.
Селена знала, каково это. Она никому не рассказывала о Грэме. Ни матери, ни сестре, ни Бет. Боль сдавливала грудь, жгла изнутри. Выпустить ее стало бы непревзойденным облегчением. Но как она могла кому-то пожаловаться? В глазах окружающих их союз был сказкой – с любовью с первого взгляда и непременным «долго и счастливо». Все им завидовали – а они скатились в жалкую, убогую реальность. Сломались – возможно, непоправимо.
Поезд по-прежнему не двигался. Селена чувствовала, как вместе с расплывающейся за окнами темнотой сгущалось ее отчаяние. Царящая в вагоне тишина угнетала.
– Я Марта, – представилась женщина, протягивая ей руку.
– Селена. – На ощупь ладонь Марты была прохладной и нежной, но рукопожатие оказалось крепким.
Порывшись в сумке, Марта выудила оттуда две крохотные – такие бывают в мини-барах – бутылки водки и протянула одну Селене. Та с улыбкой приняла угощение. Марта напомнила ей лучшую подругу Бет, у которой был целый запас миниатюрных флакончиков: шампуней, увлажняющих кремов, антисептиков, ополаскивателей для ротовой полости и, конечно, бутылочек с выпивкой. Она затаривалась в отелях, складывая добычу в чемоданы и сумки. Что бы кто ни попросил: иголку с ниткой, расческу, освежитель дыхания, лосьон, – Бет непременно находила в гигантской сумке, которую повсюду таскала с собой.
Марта откупорила бутылочку. Поколебавшись, Селена последовала ее примеру.
– За хорошее окончание дерьмового дня, – предложила Марта. Они чокнулись. Селена огляделась в поисках проводника: насколько она знала, распивать алкогольные напитки в поездах запрещалось. Она почувствовала радостное возбуждение, которое всегда испытывала, нарушая правила.
– За него! – поддержала тост Селена.
Она почувствовала, что глоток теплой водки сразу же зарумянил ее щеки. Второй принес желанное облегчение. Погрузившийся в сумрак поезд, казалось, и не думал оживать. Некоторые пассажиры вполголоса переговаривались по телефонам. Через проход от них, положив голову на свернутую куртку, дремал мужчина.
Селена достала завибрировавший в кармане телефон. Входящий вызов оказался видеозвонком.
– Нужно ответить, – пояснила она, протягивая выпивку обратно. Марта кивнула и взяла у нее бутылочку.
Она ткнула кнопку приема вызова, и на экране появились лица ее мальчиков, кучкующихся, чтобы влезть в кадр. Убавив громкость, она поднялась и вышла в тамбур.
– Мама! – воскликнул Оливер. – Ты где?
– Застряла в поезде, дружок, – тихо ответила она. – Увы. Почитали на ночь?
– Папа читал «Мальчика, у которого было слишком много игрушек», – отчитался Оливер.
– Опять, – вмешался Стивен.
Дети не очень любили, когда им читал Грэм. Он делал это без должного энтузиазма, ограничиваясь одной – выбранной им самим – книгой. На обсуждение его выбор не выносился. Селена же читала им целый час – те истории, которые они сами хотели слышать. После этого она нередко оставалась лежать на полу в их комнате, ожидая, пока мальчики уснут. Иногда даже задремывала, и Грэму приходилось ее будить.
– Как вернусь – обязательно зайду к вам и поцелую, – пообещала она. – Надеюсь, я не слишком тут задержусь.
Она снова поискала взглядом проводника или кого-нибудь еще, кто мог бы прояснить ситуацию, но персонал словно испарился. Какого черта они вообще стояли?
Стивен, белобрысый и временно лишенный двух передних зубов, начал рассказывать о мальчике из садика, который сначала взял ножницы и обрезал себе челку, а потом, когда пришло время собираться домой, принялся рыдать. Оливер жаловался на невкусный полдник и просил, чтобы завтра ему дали с собой изюма.
– Ладно, парни, – наконец прервал их Грэм. – Пора спать.
Невзирая на протесты, он забрал у сыновей телефон.
– Я люблю тебя, мама! – в унисон закричали дети.
– И я вас люблю, мальчики! – ответила она. – Я скоро.
– А меня? – спросил Грэм, влезая в кадр, – темноглазый, небритый, взъерошенный, с кривым носом, неправильно сросшимся после полученной в ходе футбольного матча травмы, и этой своей дьявольски распутной улыбкой. – Меня любишь?
– Да, – постаралась она ответить как можно более непринужденно. – Ты и так это знаешь.
Перед ее глазами всплыл непрошеный образ распластавшейся на нем Женевы. Селена попыталась отогнать от себя эту зацикленную в сознании картинку – но с тем же успехом она могла бы попробовать отрешиться от бубнящего в другой комнате телевизора или орущей за стеной музыки. Сердце болезненно сжалось. Должно быть, это отразилось на ее лице.
– Что такое? – нахмурился Грэм.
– Мне пора, – ушла она от ответа.
– Как скажешь… – Он потер глаза, затем снова посмотрел на нее. – Говори, если что.
Он пребывал в неведении, понятия не имел, какую она разузнала тайну. Если бы она не видела то, что видела, она бы ни за что не догадалась о происходящем. Грэм вел себя как обычно – те же интонации, мимика, жесты. Она не знала, как это трактовать. Верить в то, что интрижка ничего для него не значила? Что он вовсе не думал о ней? Или же признать в нем искусного лжеца и изменщика, запросто способного похоронить чувство вины и гложущие его сожаления? Лицо на экране на мгновение показалось ей лицом незнакомца.
– Грэм.
– Что?
– Проверь, пожалуйста, стиральную машину и закинь белье, если оно там есть, в сушилку.
Он закатил глаза, будто она поставила перед ним совершенно непомерную задачу.
– Ладно. Хорошо.
Не проронив больше ни слова, она сбросила звонок. Его лицо ненадолго застыло на экране – и пропало.
Вернувшись в вагон, Селена рухнула на свое место, забрала у Марты бутылочку и сделала еще один большой глоток.
– Тебе, похоже, повезло с семьей, – сказала Марта и тут же виновато вскинула ладонь. – Невольно подслушала.
– Еще как повезло, – согласилась Селена.
Разве можно было ответить иначе? Только «мы счастливы» и «я так благодарна судьбе».
Это было правдой – она думала так едва ли не каждый день. Пока не переставила камеру.
– Это повторится, дорогая, – как обычно, вкрадчиво и мягко предупреждала ее мать после случая в Вегасе. – Однажды изменщик – всегда изменщик.
Но Селена ее не послушала. Грэм вовсе не был похож на ее отца, который беспрерывно крутил романы на стороне. Мать, Кора, говорила, что не разошлась с ним только ради дочерей, Селены и ее сестры Марисоль.
У Селены с Грэмом отношения складывались не так, как у ее родителей. Тот первый случай совершенно точно нельзя было назвать романом. Они ходили к психотерапевту. У них все было… по-другому. Во всяком случае, так она себя успокаивала.
– Ну, и что будешь делать? – спросила Селена в надежде отвлечься от собственных перипетий. – С боссом.
Марта пожала плечами и откинулась назад, чтобы они могли смотреть друг на друга, а не в спинки передних сидений. Взгляд ее затененных густыми ресницами миндалевидных глаз одновременно завораживал и обжигал.
– Ты когда-нибудь мечтала о том, чтобы проблемы разрешились сами собой? – со вздохом поинтересовалась Марта.
– Было бы очень здорово, – честно ответила Селена. Бросив оценивающий взгляд на свою бутылочку, она обнаружила, что та почти пуста. Быстро же она с ней разделалась. Она расправила плечи. По телу разливалось долгожданное расслабление.
– Вот бы он просто потерял ко мне интерес, – продолжала Марта. – Встретил бы кого-нибудь еще.
Эти ее слова задели Селену за живое. К горлу подступила ослабившая было хватку печаль. Сдержать навернувшиеся на глаза слезы у нее не получилось. Из всех женщин он выбрал именно няню! Как пóшло!
– О нет… – Марта выглядела пораженной. – Я что-то не то сказала?
– Прости, – выдавила Селена, утирая слезы выуженными из сумки салфетками.
– Поделись, – предложила Марта. – Раз уж мы тут играем в тайную исповедь.
И она, не задумываясь, поделилась. Рассказала встреченной в поезде незнакомке о своих «подозрениях», будто муж спит с няней, пока сама она не покладая рук работает, чтобы содержать семью. Тот факт, что камера поймала их с поличным, она опустила – к чему такие подробности? Да и разве не странно было наблюдать за ними – дважды – и ничего не предпринимать?
– Прости, – повторила Селена, закончив исповедь. – Сама не знаю, что на меня нашло.
– Очевидно, – улыбнулась Марта так же тепло, как в ответ на ее признание улыбнулась Селена, – тебе нужен был кто-то, чтобы выговориться.
Марта достала еще одну бутылочку «Серого гуся»
[4]. Ее тонкие бледные пальцы украшал безупречный кроваво-красный маникюр. Колец она не носила. Селена открыла бутылку и сделала глоток. Она заметила, что внимание Марты приковано к ее помолвочному кольцу с бриллиантом. (Женщины часто бросали завистливые взгляды на весьма приличных размеров камень.) Было приятно выплеснуть боль наружу. Сбросить эту тяжесть с души – хотя бы на время.