– Ленка, – тут же ответила я, – только она здесь полнее, с роскошным бюстом. И прическа другая, и одета странно. Домашние красные тапочки на ногах! Они в полном конфликте с одеждой. Мини-юбка! Кофта с глубоким вырезом. В руке поднос. Это официантка! Снимок сделан, наверное, в семидесятых годах прошлого века. Тогда в моде были очень короткие платья, обтягивающие блузки. И волосы именно так укладывали. Незнакомка очень красивая, прямо картинка. И похожа на Лену. Но у моей подруги никогда не было такой фигуры, размер груди намного скромнее, талия не ярко выражена. Лена упрощенный вариант той, что на старом снимке. Но сходство Яковлевой с незнакомкой очень велико. Возможно, они родственницы. Кто на фото?

– Перед тобой Галина Алексеевна в молодости, – ответил Костин, – но на сто процентов уверенности в том, что она мать Елены, нет. Порой чужие друг другу люди обладают удивительным сходством.

– А мне кажется, что эти чужие просто не знают правды, – заметила я, – много всего происходило на Земле, не одну семью разметало по разным странам. Давай вспомним Вторую мировую войну. Фашисты угоняли в Германию советских подростков, те работали батраками у немцев. Не все хозяева плохо относились к рабам. Случалось, что простые крестьяне, получив в бесплатные помощники подростка, заботились о нем. Порой девушка или юноша становились членами семьи, а потом превращались в зятя-невестку. После победы такие молодые люди не хотели возвращаться на родину, они боялись, что там их отправят в лагеря на много лет. Все связи с семьей, которая осталась в СССР, обрывались. Если же выяснялась правда, что угнанные в рабство живы, они тайком передавали о себе весточку: у нас все хорошо, в Германии завели семью, но теперь пугались уже те, кто остался в Стране Советов. Они знали: за общение с предателями родины (а таковыми считали всех пленных или насильно увезенных) всю родню могут отправить в далекие деревни или в лагеря на просторах Сибири. И не отвечали на письма. Шло время, старшее поколение уходило, младшее вырастало, у него появлялись дети. И вот они уже понятия не имели, что в Европе, Америке и в разных других странах у них есть кровная родня.

– Ты права, – согласился Костин, – я знаю историю, как одному парню искали донора костного мозга. В России такового не нашли, сделали запрос в иностранный банк. Обнаружился лишь один подходящий человек, уж очень редкая кровь. Этот мужчина согласился поделиться своим костным мозгом, но высказал странную просьбу, написал реципиенту: «Если есть фото вашей бабушки, отправьте его мне». После получения снимка испанец немедленно пригласил больного в Мадрид. И наш парень увидел в аэропорту… свою маму, которая осталась в Москве. Выяснилось, что в тысяча девятьсот восемнадцатом году две девушки тринадцати и шестнадцати лет, юные княжны, приехали с родителями из Питера в Одессу, чтобы уплыть на корабле в Константинополь, семья убегала от комиссаров. Во время посадки толпа оттеснила младшую, и она осталась в Одессе. Это была бабушка больного парня. А вторая девочка добралась в конце концов до Франции, где вышла замуж за испанца… Она бабушка донора. У испанки и у россиянки родились дочери, похожие друг на друга как близнецы. И появились внуки[4].

– Чего только не бывает в жизни, – улыбнулась я.

Костин опять повернул ко мне ноутбук:

– Глянь на эти фото. Слева Чернова, посередине молодая женщина из мастерской Егора, личность ее пока не установлена. Справа Елена Яковлева до того, как она изменила цвет волос и прическу. Что скажешь?

Я уставилась на снимки:

– Оксана и Елена похожи. Близнецами их нельзя назвать, но за родственниц сойдут.

– И возраст совпадает, – уточнил Костин, – а вот даты рождения разные.

– И та, кого нашли в мастерской Егора, смахивает на родственницу Черновой, – сказала я, – с Оксаной у нее больше общих черт. Но глаза у всех трех женщин одинаковые. Ух ты! Смотри.

– Что? – прищурился Володя. – Куда глядеть?

– На брови, – уточнила я. – Видишь?

– Вижу брови, – подтвердил Костин.

– Может, есть детское фото Елены? – поинтересовалась я.

– Да. Сейчас покажу. К сожалению, у нее в соцсетях оно одно, – ответил Володя, – нынче-то у детей тысячи снимков.

– Мы росли в доинтернет-эпоху, – сказала я, – про мобильные с камерами тогда никто не слышал. Взрослые каждый год нанимали человека с камерой, детей выстраивали на ступеньках школы. Фотограф делал несколько общих кадров, потом портрет каждого ребенка. В выпускном классе получался альбом. У меня был такой.

Володя нажал на клавишу, и я увидела на экране детское личико.

– Вот, пожалуйста. Елене здесь двенадцать.

– Обрати внимание на левую бровь, – велела я, – у нее не совсем обычная форма.

Я схватила карандаш со стола и листок бумаги.

– Похоже на букву «Л». Только без загогулин, печатная «Ʌ».

– И что? – спросил Костин.

– Правая бровь – плавная полудуга, левая от нее отличается, – уточнила я.

– И что? – повторил Володя. – Во взрослом возрасте у Яковлевой бровки как у всех!

– Точно, – обрадовалась я, – как у всех. Но мы дружим давно, поэтому я помню, что раньше Ленка переживала из-за «буквы», всегда запудривала дефект тенями или замазывала карандашом.

– Хоть убей, не вижу «Л», – сказал Вовка.

– Конечно, – согласилась я, – как только появилась возможность сделать на лице татуаж, Лена рванула к мастеру. Сначала бровь выглядела красиво, потом посинела. Спустя время появилась новая технология – микроблейдинг, Яковлева опять сбегала в салон. Похоже, так же поступили Оксана и, возможно, неизвестная девушка. Пусть эксперт изучит фото и объяснит, что у них с бровями.

Костин взял телефон.

– Никита, можно понять, на снимках, которые сейчас пришли, есть… э… микро… бла… блу…

– Микроблейдинг бровей, – громко подсказала я, – и, если можно, установите, как они выглядели до того, как с ними поработал мастер!

Завершив разговор с Костиным, я вышла на улицу и позвонила Яковлевой, но у Лены включился автоответчик. Катя тоже не ответила. Зато со мной соединилась Энн.

– Лена! Вы готовы встретиться?

– Да, – подтвердила я, – предлагаю пересечься в торговом центре «Имена».

– Адрес подскажите, – попросила продюсер.

Я посмотрела на здание, около которого стояла, сообщила, куда ехать, и добавила:

– На четвертом этаже есть кафе «Мягкий ежик», встретимся там.

– На дорогу мне час нужен, – предупредила Энн.

– Мне столько же, – соврала я, уже входя в молл.

Очень хорошо, что Энн требуется время на дорогу. В моей голове нет ни одной креативной мысли. Я не горазда на выдумки, понятия не имею, как продвигать девицу, которая вдохновенно выводит рулады, напоминающие «пение» кошек в марте. Правда, иногда на меня нападает вдохновение и тогда придумывается «гнилое жало лягушки». Кто бы мог подумать, что глупость, сказанная просто из желания что-то произнести, сподвигнет народ покупать билеты? Авось пока похожу по галереям, что-то в голову придет. И в какую сторону двинуться? Взор упал на вывеску «Книжные дебри». Ноги сами собой направились в этот магазин. Вероятно, Милада Смолякова выпустила очередной детектив, а я как раз дочитала ее предыдущий опус. И первое, что я увидела, когда вошла в лавку, оказался стеллаж «Пиар и реклама». Я вытащила самый толстый том, имя его автора мне ни о чем не говорило, но в аннотации указывалось: «Джон Волховски много лет проработал на телевидении и «раскрутил» с нуля известных звезд шоу-бизнеса. Он признанный авторитет…»

Я открыла какую-то страницу и прочитала: «Мэри Смит нечего делать на эстраде, Мэри Смит покупает для своих детей пиццу и ждет выходного дня у своего мужа Джона, чтобы пойти с ним в кино. Но поменяйте ей имя, превратите Мэри Смит в Латишу Бу, и это уже будет не простая женщина…»

Я купила книгу и села с ней на диван, который стоял в магазине.

Глава десятая

– Предлагаешь все изменить? – изумилась Энн, которая явилась на встречу с Таней.

– Да! – кивнула я.

– Но те, кто добился успеха в шоу-бизнесе, залез на вершину, никогда не принимают столь резких решений, – возразила продюсер, – если ты стала известна и любима публикой в образе блондинки, что поет про аленькие цветочки, то ной о них до старости. Максимум, что можешь себе позволить, это лет в шестьдесят начать подвывать о зеленых елях и дубах. Зритель привыкает к своему кумиру, тот становится заложником своего образа. Вышел один раз на сцену в драном халате, публика в восторге забилась. И носи теперь его вечно!

– Может, и так, – согласилась я, – да только твоя Таня не Фредди Меркьюри, не Зыкина и не Пупси-Мумси-Кукси, которые сейчас подросткам нравятся. Извини, но Бубликова никому не известна. Она для кого поет? Бабушки-дедушки ее основной зритель? Или ее песни адресованы среднему возрасту? Тридцать, сорок, пятьдесят лет?

– Нет, – засмеялась Энн, – их инфаркт хватит от ее текстов.

– Отлично, – обрадовалась я, – значит, зонги про жизнь-дерьмо предназначены для аудитории от двенадцати до примерно двадцати двух лет. И одновременно с Таней к деньгам и славе рвутся Кука-Дука-Бука и еще много девушек. Имена похожи, одежда будто в одной лавке куплена, текст песен как под копирку. Билеты на концерт Бубы приобретали?

– Ну, нет, – нехотя призналась продюсер.

Я обрадовалась.

– А что получилось, когда певица назвалась гнилым жалом лягушки? Ее заметили. Следовательно, надо ехать в этом направлении. Пошли.

– Куда? – впервые открыла рот Таня.

– Одевать тебя, – пояснила я, – здесь есть магазинчик для девочек – подружек невесты.

Бубликова скорчила рожу.

– Вставай, – скомандовала Энн.

– Не хочу, – закапризничала девчонка, – всю жизнь ношу черное и носить буду.

– Всю жизнь ты в дерьме провела и всю жизнь в дерьме проводить будешь, – парировала продюсер, – Лена дело говорит. Никому очередное чмо на эстраде не нужно. Надо переформатировать тебя.

– Только внешне, – уточнила я, – не творчески. Попытка не пытка!

– В материальном плане ты ничего не потеряешь, – добавила Энн.

– Нельзя ничего потерять, если ничего не имеешь, – дополнила я.

Таня медленно встала.

– Ну, ладно! Куда переть?

– Два шага налево от кафе, и мы на месте, – объяснила я.

Едва мы вошли в лавку, как увидели продавщицу в голубом платье, та кинулась к нам:

– Добрый день! Наш магазин для невест и подружек номер один в России. Я ваш личный консультант Надин.

– Покажите самые нарядные платья, – попросила я.

– А кто невеста? – полюбопытствовала Надя.

Энн показала на Таню:

– Она!

– Поздравляю, поздравляю, поздравляю, – завела свою песню продавщица, – вам удалось довести парня до загса! Это огромный успех. Свадьба – лучший день в жизни любой девочки…

– Лично для меня лучший день тот, когда я получаю деньги, – прогудела Энн.

А я подошла к рейлу, пошевелила вешалки и взяла одну:

– Это!

– …! – отреагировала Таня.

– Иди примерь, – велела Энн.

– Сама иди на …! – ответила Бубликова.

– Хочешь получать сто тысяч евро за один концерт? – вкрадчиво спросила я.

– А что, кто-то откажется? – прищурилась Танечка.

– Тогда без кривляний надень это платье, – приказала продюсер, – если опять сматеришься, я просто уйду и возьму под опеку Нюку. Она вместо тебя в клубе споет и спляшет.

– Нюка? – разозлилась Таня. – Безголосая уродина!

– Ты тоже не Мария Каллас и не королева красоты, – отбрила Энн, – зато Нюка послушная! Я дам ей псевдоним… э…

– Заюшка без правил, – живо подсказала я.

– Круто! – похвалила продюсер. – Может, ну ее, Бубликову? Корчит из себя Селин Дион! Пошли.

Энн схватила меня за руку.

– Эй, вы куда? – занервничала Бубликова.

– Досвидос, – помахала ей рукой Энн, – Нюка с нами спорить не станет, она все выполнит ради славы и денег. А ты пальцы растопыриваешь, материшься.

– Надену платье, – скривилась Таня, – ладно! Если вам так хочется.

– Да на здоровье, – хмыкнула продюсер, – носи с удовольствием. Но мы с Леной работать с капризулей и скверной на язык девкой не станем. Нюка милая, добрая, а ты средоточие зла и вредности. Будем лепить звезду из Нюки.

Бубликова схватила наряд и кинулась в кабинку.

– Сработало, – улыбнулась я.

– М-м-м, – простонала Энн, – хоть один денек без закидонов провести охота. То ей чаю, то кофе, то хочет есть, то выкиньте обед, то веселая, то гиена злобная…

– Тогда меняй профессию, – посоветовала я, – в бухгалтерии, наверное, тихо. Хотя там тоже авралы бывают и могут противные коллеги попасться.

– Мама родная, – ахнула продавщица, – ваще просто!

Мы с продюсером повернулись на звук и увидели Танюшу.

Платье в воланах, кружевах и бантах прекрасно сидело на девушке, у которой талия оказалась всем на зависть. Но из-под подола торчали две ноги в ссадинах, синяках и царапинах. Создавалось впечатление, что Танюша засунула нижние конечности в камнедробилку, их там поколотило как следует и выбросило. У милого наряда в стиле «сладкое до тошноты пирожное» были рукава-фонарики длиной чуть повыше локтя. Перед нами предстали предплечья и большая часть плеча, украшенные татуировками.

– Эй, – обрела дар речи Энн, – ты колешься? Все лапы в красных точках!

– Нет, – возразила Бубликова, – ты сама поселила меня в коммуналке, там соседей тьма, а в постели клопы, они кусаются.

– Наверное, невесте лучше взять брючный костюмчик, – посоветовала продавщица, – он скроет…

– Нет, – остановила я консультанта, – этот наряд то, что надо!

– Дреды никак не вяжутся с этой одеждой, – настаивала на своем торговка.

– Не трожьте волосы! – взвилась Таня. – Они мой протест!

– Против чего? – спросила я. – Ты объявила войну шампуню и расческам? Но прическа просто супер! То, что требуется этому платью.

– Да? – не поверила Бубликова.

– Из ее колтунов скоро мыши побегут, – возмутилась Энн.

Я пришла в восторг:

– Отлично! Покупаем пасторальное безумие. Еще понадобятся грубые черные высокие ботинки на «тракторной» подошве. Таня, не мой голову до концерта.

– А я и не собиралась, – ответила девица-красавица.

– Прекрасно, что ты грязнуля, – восхитилась я, – обувь выбираем самую жуткую. И идем за плащом.

– За каким? – деловито уточнила продюсер.

И тут на меня ураганом налетело вдохновение.

– Фильм «Люди в черном» видела? Главные герои там в таких ходили, в длинных. Еще возьмем заколочки девичьи: собачки, кошечки, уточки, птички… Она умеет петь? Хоть как-нибудь?

– Вопрос про меня? – скривилась Таня.

– Да, – подтвердила я, – есть идея, но для нее требуются голос, слух, знание нотной грамоты, артистизм, актерские данные.

Энн хихикнула:

– Ага! Все это круто! Лена, при наличии того, о чем ты говоришь, человек отправится в проект «Голос» на ТВ, победит там и будет весь в шоколаде. Ты же слышала, как Бубликова поет!

– Ни… она не слышала, – вдруг разозлилась Таня и завела: – Just walk away…[5]

Я замерла на месте. У продавщицы округлились глаза, Энн приоткрыла рот, в магазин стали заглядывать люди, кое-кто заходил и оставался. Когда Таня замолчала, народ зааплодировал, а я спросила:

– Если ты умеешь так петь, почему орешь мимо нот?

– Я не старперша, – надулась Бубликова, – не собираюсь выть про любовь и ныть: «Просто уходи». Перед тобой автор текстов и музыки. То, что я исполнила сейчас, многие забацают. Не хочу с ними в одной колонне шагать.

Энн потрясла головой:

– С таким голосом – и визжать не пойми что! Ты на голову выше своих сверстниц, которые лезут на эстраду!

– Я выше их до неба, – заявила Таня, – но хочу исполнять то, что хочу! Я творец. А не балалайка, на которой чужие песни наигрывают.

Продюсер медленно втянула в себя воздух.

Я схватила ее за плечо:

– Спокойствие, только спокойствие. У Тани талант. А все, кто им обладает, со своими тараканами. Не нервничай, прусаков можно перевоспитать.

Глава одиннадцатая

Часа через два, когда продюсер и Таня ушли, а я уж хотела ехать домой, позвонил Макс с вопросом:

– Ты где?

– В магазине, – ответила я.

И лишь сейчас вспомнила, что забыла купить продукты и не приготовила обед. Следовало что-то придумать. В голову пришла неоригинальная идея:

– Давай сходим в кафе.

– Устал немного, – признался муж, – лучше дома перекусим.

– Я в гастрономе, – отрапортовала я, шагая в сторону супермаркета, – сейчас куплю все, что ты хочешь.

– В субботу ты принесла рыбу, – вспомнил Вульф, – красную. То ли лосося, то ли семгу.

– Сейчас найду ее, – пообещала я, вбегая в торговый зал, – отлично, прямо куда надо попала! Красная рыба, да?

– Такая свернутая рулетом, но не сырая, – сказал Макс.

– Запеченная? – предположила я, шагая в сторону кулинарии.

– Вроде ее закоптили, – продолжал Вульф, – целой тушкой, потом нарезали на ломти, их свернули…

Я подошла к прилавку:

– Мне нужна красная рыба, копченая, по виду как рулет.

– Веревочками перевязана, – подсказал муж.

– Веревочкой перевязана, – эхом повторила я.

– Она зеленая или коричневая? – неожиданно осведомилась продавщица.

– Рыба? – удивилась я и повторила: – Красная. Зеленую рыбу мало кто съесть захочет.

– Я про тесемку спрашиваю, – уточнила торговка.

– Вроде бежевая, – ответил Вульф, который слышал наш диалог.

Я сообщила его слова женщине за прилавком, та показала рукой налево:

– Ступайте туда.

Я поспешила в указанном направлении, и там нашелся прилавок с рыбой. Я вспомнила, что недавно покупала, сделала фото и отправила мужу с вопросом:

– Эта?

Через пару секунд раздался звонок.

– Она самая, – подтвердил Вульф.

– Форель, – уточнила я. – Сколько взять?

– Подожди, – попросил Макс, – я дверь открою.

– К нам кто-то пришел? – спросила я.

– Володя, – ответил Вульф.

– Узнай, он красную рыбу на ужин ест? – велела я.

Наверное, Вульф поставил телефон на громкую связь, я услышала бодрый ответ Костина:

– Слопаю что дадут!

– И я тоже, – добавил другой мужской голос, – добрый вечер, Лампа. Наверное, вы не узнали кто…

– Здравствуйте, Константин, – перебила я неожиданного гостя.

– У вас удивительная память, – восхитился Волоков.

– Когда-то играла в оркестре на арфе, – пояснила я, – голоса сродни музыке, я хорошо их различаю и запоминаю. Красную рыбу едите?

– Да мне все равно, белая, оранжевая, хоть зеленая, – ответил Константин.

– Посиневшая еда – плохой ужин, – хихикнула я, – возьму побольше.

– Погоди, – остановил меня Макс, – я не договорил. Этот типа рулет с веревками никогда больше не бери. Он вообще невкусный. Сухой снаружи, внутри сыроват.

Я опешила:

– Ты его так подробно описал, вспомнил цвет веревочек, которыми он перехвачен, и все для того, чтобы сказать: это покупать не надо?

– Да, да, – согласился Макс, – изжога у меня от него началась.

Я вздохнула. И зачем я бегала по супермаркету?

– Возвращайся домой, – продолжил Вульф, – мы еду на дом из кафе заказали. Сейчас принесут.

Я поспешила на парковку. Кому-нибудь из вас придет в голову долго и нудно описывать своему мужу внешний вид продукта, сообщать, в каком отделе он продается, и все это для того, чтобы он не покупал сию вкусняшку? Даже самые умные парни иногда странно себя ведут.

До дома мне удалось добраться быстро. Когда Макс открыл дверь, я сразу осведомилась:

– Заказ привезли?

– В пути, – ответил Вульф, – в пробке застрял, мы бутерброды едим.

– С чем? – удивилась я, вспоминая пустые полки холодильника.

– С чаем, – бодро сообщил Макс.

Я вымыла руки, вошла в комнату и увидела всех приятелей за столом. В его центре стояла тарелка с толсто нарезанным батоном, масленка и сахарница.

– Булка со сливочным маслом, а сверху песочек, – сказал Володя, – вкуснота из детства.

Я села около Константина.

– Моя мама считала эту еду ядом, а у нашей домработницы было на этот счет полярное мнение. Мы с тетей Дусей лакомились втихаря, когда оказывались одни. Давно такое не пробовала.

– Сделать тебе бутерброд? – предложил Вульф.

– Да, – обрадовалась я, – и чаю тоже налить.

– Лампа, вы обратили мое внимание на странную бровь Елены, – сказал Волоков, – у нее в центре словно печатная буква «Ʌ». У женщины из мастерской Куркина та же особенность. Это стало ясно, когда ей лицо умыли. Татуаж она не делала, просто гримировала недостаток. На детском фото Яковлевой, которое сделано после первого класса, «Ʌ» хорошо видна. Я спросил у хорошего специалиста, возможна ли такая особенность у неродных людей? Он ответил: «На свете нет ничего невозможного, но можно подумать о родстве».

– Выяснили, как зовут незнакомку? – осведомилась я.

– Пока нет, – ответил Константин.

– Она спит, – добавил Володя, – не в коме. Просто дрыхнет. Иногда глаза открывает и опять захлопывает. Не ест, не пьет. Ей капельницы ставят. Никто женщину не ищет официально, заявление о пропаже не подавали. Врачи объяснили, что летаргия чаще всего бывает у представительниц слабого пола. У нашей не легкая и не тяжелая форма. Нечто среднее. Кожа бледная, тело холодное, пульс – несколько ударов в минуту. Дыхание не ощущается, даже если зеркальце к лицу поднести. Поэтому ты решила, что в мастерской Егора труп. Причины летаргии: постоянные стрессовые ситуации или одна, сильно травмирующая нервную систему. Склонность к истерии, травмы, ушибы головы, сотрясение мозга, шизофрения. Когда она проснется и очнется ли вообще, никто не знает.

– Может, это сестра Лены? – пробормотала я. – Яковлева всегда мечтала о сестре, но Галина Алексеевна не особо чадолюбива. Удивительно, что она Лену родила.

Глава двенадцатая

– Подруга что-нибудь говорила о своем отце? – обратился ко мне Вовка.

Я сделала отрицательный жест:

– Она ничего о нем не знает. В подростковом возрасте один раз задала вопрос матери: «Кто мой папа?» и услышала…

– Про летчика, пожарного или какого-то другого мужика, который погиб, спасая людей, – перебил Макс.

– Нет, – возразила я, – Галина иначе высказалась: «Мерзавец! Обещал мне золотые горы, свадьбу, жизнь в богатом доме. Когда узнал, что станет отцом, ликовал, утром, уходя на работу, сказал: “Вернусь рано, часам к двум, пойдем в загс. Ты прямо к четырнадцати приезжай ко дворцу бракосочетаний, у входа встретимся”. Я вовремя появилась, до пяти на улице простояла и домой вернулась. Решила, что мужика со службы не отпустили. А в квартире все ценное пропало». Я сделала глоток чая. – Чтобы не возбуждать подозрений у любовницы, отец Лены сделал вид, что в восторге от перспективы стать отцом, предложил Галине руку и сердце. А пока она ждала перед загсом жениха, парень вернулся домой, собрал свои вещи, прихватил деньги, которые Яковлева спрятала на черный день, простенькие золотые украшения, серебряные ложки и удрал!

– Нельзя назвать эту историю оригинальной, – заметил Макс, – жаль, что до сих пор много дурочек попадаются в лапы брачных аферистов.

– Сильный пол не очень щедр на ласковые слова, – сказала я, – многие из вас на упрек жены: «Почему ты мне никогда не говоришь о своей любви?», отвечают: «Я на тебе женился, какие еще доказательства любви нужны?»

Присутствующие переглянулись.

– Ну, – пробормотал Костин, – это верное высказывание.

– Вот поэтому кое-кто из нас и попадает в сети негодяев, они-то умеют красиво петь сладкие слова, – вздохнула я, – бедная Галина Алексеевна пала жертвой такого человека.

– У Елены отчество Ивановна, – отметил Константин, – но навряд ли ее отца Ваней звали. Галина никогда о нем не упоминала?

Я вздохнула.

– На заданный дочерью вопрос: «Как зовут моего папу?» – мать рявкнула: «Подлец Негодяевич! Более никаких разговоров о нем! Никогда».

Константин начал намазывать на хлеб масло.

– Зачем рожать ребенка, если он тебе не нужен, вызывает отрицательные эмоции и напоминает об обманщике? Можно избавиться от проблемы.

Я отложила бутерброд.

– Не каждая женщина пойдет на аборт. Галина Алексеевна оказалась из тех, кто не способен убить нерожденного ребенка. Лена ее первое дитя, мать понятия не имела, что он займет все ее время, не даст спать по ночам. И на работу Яковлева ходить не сможет. Как ей жить? Где деньги взять?

Макс потянулся к чайнику с заваркой.

– Да, вопрос с финансами у одиноких мам всегда остро стоит. Давайте еще раз вспомним историю девочки. Евдокия-Елена попала к Зинаиде Тимофеевне совсем крошкой. Бабушка выкормила ее козьим молоком. Жила Рыклина в тайге на заимке, к ней только местные охотники порой забредали. О существовании ребенка жители села узнали от молочницы. Как девочка оказалась в глухом краю? Ваша версия?

– Наверное, мать ее туда привезла, – предположила я.

– Хорошо, примем этот вариант и рассмотрим, – кивнул Вульф, – у Галины Яковлевой есть мать, она живет в Московской области. Почему Евдокия, которая моложе Зинаиды, не взяла младенца? У нее и бытовые условия лучше, и Гале можно было часто навещать крошку. Но Галина решила отправиться с новорожденной в глушь. Прямого рейса «Москва – село Опанино» нет. Пришлось добраться до Перми. Потом с помощью местной авиации лететь в Брунск. Оттуда на одном автобусе докатить до поселка Крутицкое, а уж из него на другом в деревню Ролино, от которой до Опанина пять километров пешком. Сложная дорога для недавно родившей женщины и пеленочного младенца. Повторяю вопрос: почему не отправить новорожденную в Подмосковье? Просто сесть на электричку и через полтора-два часа оказаться на месте? Билет копеечный, от станции маршрутка прямо в нужное село доставит.

– Евдокия могла отказаться возиться с младенцем, – предположила я, – стирать, гладить, кормить девочку по часам…

– А десятилетнюю пригрела? – усмехнулся Константин. – Я думал, со школьниками больше проблем, чем с сосунком.

– Галину в деревне, где жила Евдокия, наверное, хорошо знали. Может, старшая Яковлева побоялась пересудов, – нашла я новую версию, – местные кумушки увидели бы во дворе коляску и давай чесать языками: «Родила Галя без мужа, позор, стыд…»

Константин взял чашку.

– Отчего не записать крошку в ясли? Туда в те годы вроде брали чуть ли не с рождения, имелись и круглосуточные заведения. Понятно, что у бабушки или дома лучше. Но если безвыходное положение, то это вариант. Я рос без отца, прошел путь: ясли – сад – продленка в школе. И никаких мрачных мыслей у меня не было. Из садика вообще уходить по вечерам не хотел, там игрушек много, приятелей целая группа, а дома одна машинка и в комнате сиди, соседи злились, если ребенок по коридорам бегал.

– Галина могла приехать к Зинаиде беременной, – воскликнула я, – месяца этак в четыре, даже пять. Большого живота еще нет, просто полная женщина. Она спряталась на заимке, родила там, оставила малышку и смылась!

– Интересная версия, – одобрил Костин, – я о такой не подумал. Но готов ее слегка подрихтовать. Возможно, Галина, несмотря на мать в Подмосковье, в юности жила где-то неподалеку от Опанина. Знала хорошо Зинаиду, поэтому спряталась у нее, когда собралась произвести на свет малышку. Сегодня на женщину, которая родила вне брака, не обрушивается цунами обвинений в развратности, но даже в наши дни найдутся блюстители нравственности, которые могут обозвать одинокую мать шлюхой. А в год появления на свет Лены нравы были жесткие.

– По причине общественного осуждения или еще по какой-то, неизвестной нам, Галине потребовалось спрятать ребенка, – дополнил историю Константин, – и она это сделала.

– Новые вопросы! – возбудилась я. – Зачем девочке меняли имя? Если Галина дочь Евдокии Петровны, то с какой стати ей жить в Опанине? Почему у трех женщин один дефект левой брови?

– Они родственницы, – твердо ответил Костин, – двоюродные.

– Три сестры родили по девочке? – засмеялась я. – А в Опанине оказалась одна Лена?

– Узлы не завязываются, – вздохнул Волоков. – Галина жила в Москве. Младенца она могла родить в столице и увезти куда подальше. Когда Зинаида умерла, Лена стала жить у Евдокии. Мутная история.

– Откуда взялись еще две дамочки с «Ʌ» на бровях? – осведомился Макс. – По какой причине все три родственницы сейчас оказались рядом? А?

Глава тринадцатая

Мобильный Володи тихо звякнул, Костин посмотрел на экран.

– Задавать все эти интересные вопросы Галине Алексеевне не имеет смысла. Или она откажется с нами беседовать, или наврет с три короба. Я попросил узнать все адреса, где она когда-либо жила. Костя, у меня работает Боря, он любую инфу нароет. Я получил от него сведения, читаю вслух. Галина из Подмосковья. В Маркине она жила с рождения, окончила восемь классов. Далее ее следы теряются. Из мрака Галина выныривает в девятнадцать лет. Теперь она прописана в четырехкомнатных хоромах на рабочей окраине столицы. Две комнаты там занимала семья Ганзуэманов, еще одна принадлежала Ольге Макеевой, та получила жилье как выходец из детского дома. Ольга и Галина почти ровесницы. Макеева потом перебралась в отдельную квартиру. А Галина сменила адрес за полгода до рождения Елены, уехала в Заринск на другой конец области, прописалась по улице Космонавтов и вскоре снова пропала с радаров. Сейчас Заринска нет. Вместо него большой завод по производству кормов для животных. Куда подевалась Галя? Ответ неизвестен. Спустя месяц после рождения Елены старшая Яковлева приобрела квартиру в центре Москвы и жила там одна до смерти своей матери. После ухода Евдокии в просторных хоромах прописывают Елену. Девочка пошла учиться в близлежащую школу. Мамаша устроилась в больницу, сначала сидела в справочном окне, потом стала кастеляншей, заведующей АХО. Это первые сведения о ее работе. Учитывая, что у нее нет никакого образования, кроме восьми классов школы, карьера более чем успешная. Потом главврач этой больнички открыл свою клинику, Галина перебралась туда и до сих пор там работает, по-прежнему занимается административно-хозяйственной деятельностью. Теперь о Макеевой, та сейчас не бедная девочка. Она когда-то ездила челноком в Китай, открыла ларек на рынке, затем торговала одеждой секонд-хенд. Нынче владеет сетью стоковых магазинов, приобрела четыре квартиры в Москве, дом в области. Может, поговорить с Ольгой? Вдруг она что интересное расскажет?

Все посмотрели на меня.

– Хорошо, – сказала я, – договоритесь с бизнесвумен о беседе, съезжу я к ней.

Наш разговор прервал звонок в дверь.

– Еда приехала, – обрадовался Волоков.

Макс пошел в прихожую, вскоре вернулся в столовую с пакетом и стал вынимать из него лотки.

– Макароны болоньезе кто заказал?

Константин помахал рукой:

– Сюда, пожалуйста.

– Котлеты пожарские, – объявил Вульф, – на гарнир отварные, деликатно обжаренные овощи в соусе.

– А что там еще есть? – осведомилась я.

– Пельмени с мясом, – сообщил муж.

– Они мои, – обрадовался Костин.

Вульф опять полез в пакет и вытащил очередную коробку.

– Здесь шашлык, его я заказал. Лампа, остались котлеты с гарниром из овощей в соусе.

– Я хотела жареную картошку с грибами, – вздохнула я.

– Если не нравится, могу вместо тебя все слопать, – оживился Володя.

– Спасибо, сама справлюсь, – засмеялась я и взяла коробку. – Да она горячая.

– Ужин ехал в термосумке, в пакете из фольги, – напомнил Макс, – всем приятного аппетита.

Мужчины резво открыли упаковки, слаженно схватили одноразовые приборы…

– Хлеб забыли положить, – расстроился Костин.

– Он на столе есть, – напомнила я.

– Люблю тот, который «Корм» печет, – возразил мой друг и начальник, – похоже, они упаковки поменяли.

– Точно, – согласился Константин, – раньше привозили в черной, теперь в зеленой.

– «Корм»? – удивилась я. – Вы где еду заказали?

– В ресторане «Корм для друзей», – объяснил Володя.

– Странное название, – сказала я.

– Сейчас много мест, где вкусно поесть можно, вот владельцы и стараются из общей массы выделиться, – объяснил Макс, – придумать название поинтереснее. Всяких вариантов итальянских слов «траттория», «пицца» на вывесках полно, люди забывают, где хорошо посидели.

– У меня около дома харчевня «Три поросенка», – сказал Константин, – там только свинину подают. А рядом кондитерская «Одинокий волк».

– Злое какое-то место с пирожными, – протянула я, – а «Корм для друзей» с претензией на юмор.

– Там хорошо готовят и цены не гигантские, – пояснил Волоков, – порции нормальные. Мне раньше нравилось в «Чаемании». Но теперь там супа наливают пару кофейных ложек, а макароны по счету кладут. И котлеты у них стали микроскопическими.

– Зато цена прежняя, – сказал Макс, – у себя на сайте баннер повесили: «Мы любим вас, мы не делаем блюда дороже». Следовало приписать: «Мы урезаем порции».

– Что-то сегодня пельмени не такие, как всегда, – протянул Костин.

Я воткнула вилку в овощи.

– Невкусные?

– Очень хорошие, – похвалил Вовка, – просто в них начинка по-другому приготовлена.

– У меня в болоньезе вместо мяса печень, – удивился Волоков, – необычно, но вкусно получилось.

– Лампуша, у тебя горчица есть? Если да, то выдай баночку, – попросил Макс.

Я пошла к холодильнику.

– Не надо, – остановил меня Волоков, – мне ее положили. Держи.

Следователь протянул Вульфу небольшую коробочку. Мой муж открыл крышку, понюхал содержимое, потом засунул внутрь нож, достал малую толику массы, попробовал ее и констатировал:

– Это не горчица, просто по цвету похоже, это соус! Очень, очень вкусный.

– И у меня такой есть, – обрадовался Костин, – я просто не заметил.

– И у меня, – эхом повторил Волоков, – нашел упаковку.