Я прижимаюсь к его губам, не давая ему договорить.
Когда поцелуй заканчивается, я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.
— Возвращайся, я жду.
Глава 26
Хелен
Когда Джон возвращается в домик, уже вечер, и Люси крепко спит. Я от души наелась консервов, но насчет питьевой воды он был прав — она уже на исходе. Оставаться здесь дольше мы не можем.
— Что там? — спрашиваю я. После его ухода я лишь украдкой взглянула в окно на незнакомый пейзаж.
— Мы определенно возле Уиндли-Ки. Кругом бардак. Телефон не работает. И телеграф тоже. Дороги размыло. Мосты разрушены.
— А больница?
— Тоже разрушена.
У меня холодеет на сердце.
— Все разрушено, — добавляет Джон. — Из Майами пришла лодка — они помогают переправлять раненых на материк. Вам с Люси надо туда.
— А вы?
— Я позже догоню вас, задержусь до тех пор, пока не станут вывозить остальных. А пока важно, чтобы вы обе оказались в безопасности.
После всего того, что нам пришлось вместе пережить, после того, как его присутствие придавало мне силы, я боюсь расставаться.
Должно быть, Джон видит в моих глазах растерянность и страх, и поэтому садится рядом на кровать и обнимает меня.
— Я приеду, как только смогу. Обещаю. Вы будете в надежных руках.
* * *
Час спустя, как и сказал Джон, за нами приезжает лодка. После родов я сильно ослабела и едва держусь на ногах, преодолевая путь от домика до воды, где она стоит. Джон подхватывает на руки меня вместе с Люси и несет оставшееся расстояние — ночная сорочка свешивается до земли, моя голова покоится на его плече, запах пота и мужского тела заполняет мне ноздри. Я прижимаюсь к нему, обхватив за шею.
Мы проходим мимо группы мужчин, стоящих на берегу, — у них измученный вид. Один кажется мне знакомым, и я пытаюсь вспомнить, где видела его раньше.
Джон несет меня по воде, и, по мере того как заходит все глубже, его штаны намокают все сильнее — наконец мы подходим к лодке, качающейся на волнах.
Никто из нас не говорит ни слова.
Владелец лодки прибыл из Майами, и он единственный, на ком шторм не оставил своих отметин — его одежда выглядит несравненно лучше, чем у тех, кто чудом уцелел.
Джон осторожно подсаживает нас — я прижимаю к груди Люси, из-за качки лодка кажется неустойчивой.
Мне хочется прижаться к Джону и снова испытать чувство защищенности, которое узнала в эти последние дни, но я делаю над собой усилие и отпускаю его.
— Я разыщу вас, как только выберусь отсюда, — клянется он.
Что дальше? Куда мы отправимся? И что ждет нас там?
Джон поворачивается к хозяину лодки, и, прежде чем отплыть, они обмениваются парой слов.
Я смахиваю рукой слезы, текущие у меня по лицу, и тихонько напеваю Люси, которая пришла в волнение из-за качки.
И только когда мы выходим в открытое море, я вспоминаю, где раньше видела этого мужчину — в закусочной «У Руби». Он приходил с молодой и очень красивой женой-кубинкой, которую звали Мирта. Как же он изменился за эти дни — одежда порвалась и запачкалась, лицо осунулось.
Что случилось с его женой?
Надеюсь, она жива и не пострадала.
Я привычным взглядом смотрю на воду, в сторону берега, где находится Джон, и вот уже архипелаг остается позади, а Джон превратился в крохотное пятнышко, и вокруг только океан, и мы снова одни.
Глава 27
Мирта
Я так измучилась минувшей ночью, но уснуть все равно не могу. Я жду Энтони, держа револьвер наготове, и при каждом скрипе и шуме сердце готово выскочить из груди.
Связи по-прежнему нет — учитывая масштабы разрушений, вызванных ураганом, ее еще долго не восстановят, а если принять во внимание, что мы отрезаны от остального мира, то легко представить себя на этом крохотном острове как в полном одиночестве, так и в многолюдной компании. Интересно, здесь есть любители рыться в мусоре под покровом ночи? Опасения Энтони были не напрасны — непонятно, когда нас спасут, а еда и питьевая вода станут проблемой, весьма вероятно, очень скоро.
Какой-то шум нарушает относительную тишину ночи — шорох, за которым слышится звук шагов по деревянному крыльцу веранды.
Сжимая в руке револьвер, я с колотящимся сердцем иду из гостиной к входной двери.
— Это я, — звучит знакомый голос, и я открываю дверь в тот момент, когда Энтони ступает на веранду.
Я бросаюсь ему навстречу, и на полпути мы встречаемся — он чуть подается назад под моим весом и смыкает руки у меня на талии.
Мы стоим, вцепившись друг в друга, и не произносим ни слова. Что тут говорить? Ощущение такое, что за последние сутки мы прожили целую жизнь — я совершенно опустошена и натянута как струна. Единственное, чего мне сейчас хочется, — это про все забыть.
Я хочу Энтони.
Я прижимаюсь губами к его губам, давая волю телу.
Наш поцелуй меняется, и я чувствую в нем такую же отчаянность, какая живет во мне, — из податливого его тело становится властным. Уже в тот момент, когда наши губы соприкасаются, я понимаю, что это объятие не похоже на те, которые случались между нами прежде: возможно, он сдерживал себя и теперь я вижу его с новой стороны.
Или он просто так же, как и я, потрясен увиденным сегодня.
Мы опускаем руки — я смотрю на него, и вдруг внутри меня будто что-то размыкается.
— Почему ты захотел на мне жениться? — требовательно спрашиваю я.
В ушах раздается мамин голос, пеняющий мне за прямолинейность, но у меня нет сил к нему прислушиваться.
— Потому что я хотел тебя.
Его слова вызывают во мне трепетный отклик.
— А ты всегда получаешь то, чего хочешь?
— Почти всегда.
— И чего именно ты хотел? От меня?
— Всего.
Сердце ухает и замирает.
— Я хочу, чтобы ты уважала меня. И не хочу, чтобы ты об этом сожалела, — он делает глубокий вдох. — Я хочу, чтобы ты меня любила.
— Я тоже этого хочу, — признаюсь я, сама удивляясь тому, насколько это правда. — Но ты не можешь хотеть этого и не отдавать мне себя взамен. Почему ты захотел меня? Почему именно меня? Может, до тебя дошли слухи, что мой отец в отчаянном положении, а я — довольно хорошенькая и соответствую твоим запросам?
— Нет. Ты себя недооцениваешь.
— Я научилась смотреть на вещи прагматично.
— Тебе больше не надо об этом беспокоиться.
— Разве о таких вещах можно перестать беспокоиться?
— Пожалуй, нет. Но я был с тобой знаком. В некотором смысле.
— Ты про тот день в библиотеке…
— В тот день в библиотеке мы разговаривали в первый раз, но впервые я увидел тебя не тогда, а раньше, возле своего отеля. Ты шла с подругами. На тебе было платье, которое я никогда не забуду, — он умолкает, точно воспоминание заслуживает особого отношения.
— А какого цвета было платье? — спрашиваю я, желая стать частью этой истории, о существовании которой прежде не догадывалась.
— Голубое.
Мне смутно помнится тот вечер — пора невинных радостей и блеска, один из многих в длинной веренице, подобно жемчужинам, нанизанным на нитку, как ожерелье у меня на шее.
Рука Энтони тянется к моей талии.
— Вот здесь оно было облегающим, и, увидев тебя, я подумал, что смогу сомкнуть руки у тебя на поясе. — Я с изумлением смотрю на обнимающие меня руки. — Вот так, — добавляет он и сглатывает. — У тебя развевалась юбка. — Его руки спускаются ниже, скользят по моим бедрам, ласково касаются их.
— Я помню это платье, — отвечаю я, слабея.
— Тогда я подумал, что ничего прекраснее тебя я в этой жизни не видел.
— Ты не заговорил со мной.
— Нет. Да и кто осмелился бы — с моей-то репутацией? Я даже никогда не думал, что наши пути снова пересекутся. Ты возникала в самые неожиданные моменты, мерещилась мне по всей Гаване — твой локоть, изгиб шеи, взмах твоей юбки, — ты стала моей навязчивой идеей, как мелодия, от которой невозможно отделаться.
— Еще романтики, — поддразниваю его я, хотя сердце барабанит в груди, потому что это действительно романтично — мысль о том, как этот мужчина выглядывал меня на улицах Гаваны, очень возбуждает, хотя я понимаю, что подобные порывы не являются надежным основанием для счастливого брака и честного партнерства.
— Хочешь романтики? Будет тебе столько романтики, что покраснеешь до ушей.
Я требую подробностей.
— Как-то мы с твоим отцом оказались за покерным столом.
Эта часть истории для меня покрыта туманом. Ходили слухи, что отец Мирты Перес проиграл ее в карты.
— У тебя были определенные намерения, когда он подсел к тебе?
— Нет. Я не очень верю в судьбу, но ты все время попадалась на моем пути, а я никогда не упускал то, что хотел.
— И поэтому предложил поставить на карту меня.
— Я предложил жениться на тебе, да. Казалось, это решало все проблемы. Твоей семье требовалась помощь — дополнительные средства и благосклонность Батисты, а я позарез хотел…
Он не произносит это вслух, но я легко могу закончить его мысль.
Тебя.
А была ли я вообще нужна кому-нибудь до него?
Энтони стискивает меня сильнее.
— Тем вечером в библиотеке твоего отца, когда мы впервые разговаривали… — Его глаза сияют. — …я хотел сделать так…
Я могу лишь стоять неподвижно — к горлу подступают чувства, названий которых я не знаю.
Семья, которую мне хочется иметь, брак, о котором я мечтаю, — вот они, стоит лишь протянуть руку.
Мы можем быть счастливы. Я могу быть с ним счастлива.
Теперь уже я становлюсь ненасытной. Он говорит о моей красоте, о моем теле, а я безраздельно хочу его.
Я хочу его сердце.
Запах его одеколона заполняет мне ноздри, его тело крепкое там, где мое — сама мягкость. Рядом со мной мужчина, который пробился в жизни грубой силой и натиском.
Я склоняю к нему голову — он ловит мои губы, раздвигает их языком, и я, открывшись ему, откликаюсь на поцелуй.
Ничто в моей жизни не предвещало такой встречи. С ним.
— Дыши, — шепчет он в мои губы, гладя меня по волосам.
Я делаю глубокий вдох, и его слова помогают распутать плотный клубок внутри меня, когда я постигаю свое будущее.
Сорочка падает на пол, от его взгляда меня пробивает дрожь — я иду навстречу ему, и он сдавленным голосом произносит мое имя.
К исходу этой ночи я становлюсь его женой в полном смысле этого слова.
Глава 28
Элизабет.
Среда, 4 сентября 1935 года
Когда-то меня безраздельно занимали мысли о смерти. Мама говорила, что девушке нашего круга противоестественно увлекаться подобными темами, но, учитывая историю нашего семейства, я не могла не думать о том, что чувствовали отец и брат в свои последние мгновения, понимали ли, что умрут, и был ли момент сожаления, когда им хотелось вернуть все назад. Порой я давала волю воображению, и тогда мне представлялся теплый белый свет и ангелы, возвещающие об их прибытии к последнему месту назначения.
Когда я умирала, было холодно. И темно.
Только что я была в поезде, держась за Сэма, и вот меня уже нет, и одна лишь мысль проносится в голове, прежде чем меркнет свет…
Я не хочу умирать.
Просыпаясь, я вижу над собой женщину — на ней белоснежная одежда, в глаза мне бьет свет. Ее голос снова и снова отдается в моих ушах.
— Элизабет, Элизабет…
В голове тупая боль, горло пересохло и саднит. Тело ноет, на руке — безобразный синяк. На запястье — еще один. Я пытаюсь поднять руку, но не могу ей пошевелить, я…
Меня охватывает паника.
— Элизабет.
Я сглатываю и, поморгав, вглядываюсь в пятно над плечом медсестры — этот голос мне знаком.
Сэм.
Он берет меня за руку.
Медсестра говорит, но звук доносится словно издалека, точно я нахожусь под водой.
Поезд…
— Вода…
— Хотите попить? — спрашивает она.
Я качаю головой, пытаюсь снова, слова мешаются у меня в голове.
— Вода. Там была вода.
— Вас смыло ураганом, — вмешивается Сэм. — Поднялась волна. И накрыла поезд. Когда она обрушилась, вас сбило с ног, и вы ударились головой о стену вагона. Вы были без сознания.
— Я оказалась под водой.
— Вы чуть не утонули.
— Где я?
— В больнице в Майами, — говорит Сэм. — Вас доставил сюда катер береговой охраны. Они эвакуируют людей с Мэткемб-Ки на материк. Вас отправили в числе первых, потому что вы были ранены.
— Я вас оставлю ненадолго, — говорит медсестра.
Цокая каблуками, она идет к двери и тихо притворяет ее за собой, после чего мы остаемся одни.
— Все произошло так быстро. — Он стискивает мне руку. — Штормовая волна накрыла поезд, вагоны залило водой. Я держался как мог и старался удержать вас. Остальные тоже пытались изо всех сил. Только что вы были рядом, и вдруг вас нет. Поток был слишком сильным. Меня снесло — мы чудом не утонули.
— Я вообще ничего не помню.
— Так страшно мне никогда еще не было. Эвакуационный поезд… — Он стискивает челюсти. — …его опрокинуло с рельсов. Люди выбирались через окна, одним удалось ухватиться за рельсы и за поезд, других смыло в океан, и они утонули. Все, в том числе дети. Количество жертв пока никто не знает. Еще продолжаются поиски выживших, находят тела, — он умолкает. — Там кошмар. Восстановление будет долгим и трудным. Кажется, будто ураган налетел и унес все с собой. Там пустая земля. Я нашел вас на земле в сотнях метров от станции. Не знаю, как вы там оказались, и поначалу я подумал, что вы мертвы. Вы не открывали глаза, и пульс тоже не прощупывался.
— Ветераны…
Брат.
— Я не знаю. Лагерей нет. Уничтожены ураганом. Эвакуировали не всех, только кого смогли…
У него на лице выражение неописуемого ужаса…
— А что с постояльцами гостиницы, которые отказались поехать с нами?
— Большинство построек разрушено. Не думаю, что что-то уцелело. И что случилось с остальными, я не знаю.
Слезы застилают мне глаза и катятся по щекам.
— У вас сотрясение мозга, — говорит Сэм. — Вас хотят понаблюдать несколько дней и убедиться, все ли в порядке. Вас сильно потрепало — вероятно, вы зацепились за что-то, и потому вас не смыло в океан. Это, по крайней мере, объясняет синяки.
— А у вас это откуда? — Я указываю на рваную рану у него под глазом.
— Ударило чем-то, я так думаю. Все было как в тумане, что-то я вообще не помню, но я отделался только порезами и синяками. Ничего страшного.
— Вы показались врачу?
— Меня осмотрели, как только мы прибыли сюда. Тут у людей такие ранения, что врачам дел хватает. Я в порядке.
— И сколько мы уже в Майами?
— Сутки. Люди приезжали на лодках, чтобы вывозить раненых. И все еще идут спасательные работы по оказанию помощи остальным.
— А есть список выживших? Мне нужно разыскать брата.
— Я найду с кем поговорить. Что-нибудь да выясню. А вам сейчас нужно поправляться. Врачи говорят, что самое главное для вас — отдыхать, — он сглатывает комок в горле. — Я думал, вы погибли.
Меня удивляет волнение в его голосе.
— Все так запутанно, — говорю я. — То, что вы рассказали мне в гостинице, потом бумаги, которые я нашла, — я не знаю, что думать.
— Понимаю.
— Я благодарна за то, что вы сделали для меня, что привезли сюда, но мне нужно больше ответов.
— Я расскажу вам все, как только вы сможете меня выслушать.
Мне хочется верить ему и думать, что после всего пережитого между нами есть доверие, но что-то мне мешает.
Я слишком часто обжигалась и знаю, что мое доверие завоевать нелегко.
Перевожу взгляд на прикроватный столик — на нем возвышается огромный букет красных роз.
— Красивые. Только не стоило вам посылать мне цветы.
— А это не я.
Из букета торчит белая карточка — Сэм вынимает ее и молча протягивает мне.
Дрожь пробегает по спине, когда я читаю слова, небрежно написанные черными чернилами.
Карточка выскальзывает из моей руки и падает на пол.
Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Фрэнк.
Глава 29
Хелен
Лодка привозит нас в больницу «Риверсайд» в Майами. Доктора осматривают Люси, говорят, что она здорова, потом проверяют меня и определяют нас в одну из свободных палат. Я старательно отвечаю на их вопросы, заполняю бумаги, которые мне приносят, а потом мои веки сами собой опускаются, и недосып из-за родов и урагана берет свое.
Когда я просыпаюсь, в палате орудует медсестра, а в углу в кресле-качалке сидит Джон с Люси на руках. При виде их у меня комок подкатывает к горлу — он тихо напевает ей песенку, которую я помню с детства, и голос у него удивительно приятный.
Джон поднимает голову, и мы встречается взглядами.
Я улыбаюсь, испытывая облегчение.
— Вы вернулись.
— Я приехал на лодке нынче утром. Я хотел проведать вас. Как вы себя чувствуете?
— Усталой, — признаюсь я, принимая малышку, которую он кладет мне на руки.
Люси ищет грудь, тыкается в меня носиком, и я в этот деликатный момент не испытываю в его присутствии никакого смущения — до того ли после всего, что мы пережили. Когда вместе смотришь смерти в лицо, это как-то роднит.
— Я заглянул в вашу карту, — говорит он. — Кажется, все в порядке. Вы успешно поправляетесь. Говорят, через день-другой можете ехать домой. У Люси тоже все хорошо.
Домой.
Теперь я даже не знаю, где это. Я сообщила персоналу больницы сведения о тете Элис на случай, если ее поместили сюда, но пока она не появилась.
— Мы приняли основной удар. В Ки-Уэст в целом нормально. Но электричества нет, линии связи испорчены, многие числятся пропавшими или отправлены кто куда для оказания помощи. Всех раненых, кто пожелал уехать с архипелага, эвакуировали. Задействованы силы национальной гвардии.
— Я все думаю про Тома. Может, он отправился рыбачить южнее, в сторону Кубы? Или на север? Может, попал в шторм? И жив ли вообще? Я все время жду, что откроется дверь и он войдет. Если он разыскивает нас, то самое логичное — заглянуть в больницу.
— Здесь дежурят полицейские. И медперсонал будет за вами приглядывать. Он вас больше не обидит.
— Но лучше бы нам раньше уйти. — И исчезнуть. — Вам что-нибудь известно про мою тетушку?
— Нет. Но я поспрашиваю. Если она несильно пострадала во время урагана, ее, вероятно, эвакуировали в числе последних. Будем надеяться, что она скоро найдется.
— А военные из лагерей? Их вывезли поездом?
Мы с Люси устроились в больничной палате и оказались отрезаны от остального мира. Я все время думаю о людях, которые обедали у Руби, будучи проездом, и о тех, кто считал этот кусочек архипелага своим домом.
Джон молчит, уставившись взглядом в точку на стене у меня за спиной.
— Их попытались эвакуировать. Для этого был отправлен поезд, но он по каким-то причинам задержался в пути и не доехал даже до лагеря, в котором работал я. Но это не имело значения. К тому времени, когда он добрался до других лагерей, уже было поздно — их смыло штормовой волной. Вагоны опрокинуло, дорога была разрушена. Там все еще откапывают тела.
Я охаю.
— Сколько…
— Сотни. Так, по крайней мере, говорят. Что за жизнь? Что за треклятая жизнь? Они были славными парнями. Они не заслужили такой участи. — Он закашливается, на глазах выступают слезы. — Сейчас формируют спасательные бригады. Надо доставать тела. Из-за такого количества трупов существует реальная опасность распространения инфекции.
— Вы с вашей медицинской подготовкой можете быть полезным.
— Именно. Я не хочу оставлять вас с Люси, особенно когда вы не знаете, где ваш муж и где ваша тетя, и боитесь, но вы видели, что там творится. Со многими из этих парней я работал бок о бок. Я перед ними в долгу. Если нужно помогать и спасать, то любая помощь будет кстати.
— Конечно.
Меня переполняет тревога, но что значат мои страхи в сравнении с теми утратами, которые понесли другие?
— Через день-два я вернусь. — Джон наклоняется и легонько касается губами моего лба — запах его мыла щекочет мне ноздри.
Мне столько хочется сказать ему, но все слова кажутся неточными — я стараюсь подобрать правильные, но они ускользают от меня. Я никогда не думала, что роды — такой изматывающий труд, но я опустошена, мои ноги тяжелые, походка вялая, мозг затуманен. Медсестры говорят, что это реакция тела на двойной шок — ураган и роды, но мне уже кажется, что я останусь такой навсегда.
— Я скоро вернусь, — обещает он.
Глава 30
Мирта.
Пятница, 6 сентября 1935 года
Все вокруг пропитано запахом смерти, запах разлагающейся плоти невыносим. Остров, казавшийся раем, сейчас превратился в сущий ад.
Здесь царит беззаконие, выживших не покидает чувство страха. Мародеры рыщут по берегу, разворовывают пустые, разрушенные ураганом дома.
Я больше не узнаю себя, я — одичавшее существо, потерявшее всякое представление о приличиях и вежливости, которое заботится лишь об одном.
О выживании.
— Вон она! — кричит Энтони, и я спешу вслед за ним от входной двери к тому месту, где до удара урагана был причал, а сейчас нас ожидает лодка.
Это береговая охрана.
Наконец-то и до нас дошла очередь.
* * *
В Хомстеде, Флорида, в здании Первой баптистской церкви организован центр помощи жертвам урагана — люди идут сюда весь день, тяжелораненых переправляют на север, в больницу Майами.
В церкви нас встречает местный знакомый и деловой партнер Энтони — он оставляет нам машину, чистую одежду и кое-что из предметов первой необходимости.
Ранним вечером мы прибываем в отель «Билтмор» в Корал-Гейблс и поселяемся в роскошном люксе.
Энтони оставляет меня, чтобы сделать несколько звонков и встретиться с деловыми партнерами. Я снимаю одежду, погружаюсь в теплую ванну и смываю с себя грязь последних дней. Посыльный приносит еду с запиской от Энтони, в которой говорится, чтобы я его не ждала, и после ванны и быстрого звонка родным в Гавану я ужинаю стейком, запивая его изысканным красным вином, — набрасываюсь на толстые сочные куски мяса с каким-то невероятным аппетитом.
Когда я расправляюсь с поданным на десерт шоколадным муссом, дверь открывается и на пороге возникает Энтони. Вид у него измученный, костюм измят, волосы растрепаны.
— Как прошла встреча? — спрашиваю я, поднимаясь, чтобы поцеловать его.
— Кажется, все в порядке. Я купил билеты на поезд до Нью-Йорка. После всего случившегося лучше поехать домой как можно скорее. Если Фрэнк Морган собирается выступить против меня, мне нужно подготовиться. Здесь я слишком уязвим, — он наливает себе вина из бутылки, стоящей на столе. — Давно надо было это сделать. Вместо того чтобы ночевать под открытым небом, надо было остановиться в шикарном отеле. Прости, что затащил тебя туда и подверг опасности. Я хотел, чтобы мы лучше узнали друг друга — вдали от людей и пересудов о моем прошлом, — он невесело хмыкает. — Мне хотелось, чтобы ты разглядела во мне кого-то другого, не гангстера, который тебя недостоин. Я знаю, что мы необычная пара. Я знаю, что в других обстоятельствах ты вышла бы замуж за человека гораздо лучше меня. Но я хотел сделать тебя счастливой.
Я обвиваю его руками, кладу голову ему на грудь, чувствуя себя уютно в его объятиях.
— Я не могу забыть, как тот тип приставил нож к твоей шее, — тихо произносит он.
— А я не могу забыть его глаза за мгновение до смерти, — признаюсь я.
— Ты не должна винить себя в этом.
— Ты все время говоришь так, но от этого не легче. Что, если объявятся другие? Значит, такое нам уготовано будущее? — Я глубоко вздыхаю. — А однажды нож приставят к шее нашего ребенка?
— Я не допущу этого.
— А как ты помешаешь? Ты говоришь, твои враги зарятся на твое, что власть — это мишень на твоей спине.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Чтобы я полностью отошел от дел? Найдутся те, кто расценит мой отказ от сферы не столь законных интересов как проявление слабости, воспрянут духом и нанесут по мне удар, решив, что теперь им это дозволено.
— Тогда сделай так, чтобы они не посмели считать тебя за слабого. Но при такой жизни разве возможно создать семью? Разве можно быть счастливыми, если все время оглядываться, опасаясь нападения?
— Ты этого хочешь от меня — семьи? После всего, что узнала обо мне?
— А есть другие предложения?
— Я не знаю, — он проводит рукой по волосам. — Ты могла бы вернуться на Кубу. Купить дом поблизости от родителей. Там ты была бы в безопасности. Если ты этого хочешь, я понял бы тебя. Что касается нашего брака, то я ошибся, считая, что с такой жизнью могу иметь жену. После всего, что я натворил. Извини.
Но извинений мне недостаточно.
Прежде я обрадовалась бы, схватила бы брошенную мне подачку, решив, что это поступок хорошего человека, что он уважает меня.
Теперь — недостаточно.
* * *
Мне нужно все — партнерство, его любовь, и чувство безопасности, и уверенность в будущем, когда мне не придется переживать о том, что я стану средством возмещения ущерба, возникшего по чужой прихоти.
Я требую этого.
— Я не вернусь на Кубу. Я твоя жена. Мое место рядом с тобой. Клятвы, которые мы дали в день нашей свадьбы, — я хочу их выполнить. Но такая жизнь невозможна, если постоянно находиться в опасности. И какие у нас варианты? Залечь на дно? Я устала. Устала принижать себя, чтобы не навлечь беды на себя и свою семью. Так мы жили на Кубе, когда из-за решений отца оказались в опале, и я не хочу испытать это снова. Я устала вечно бояться и зависеть от чужих решений. Ты хочешь меня, хочешь создать со мной семью, значит, разберешься с этим.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Я смотрю ему прямо в глаза.
— Все, что потребуется.
— И ты будешь рядом?
Это шанс начать наши отношения заново — с чего бы мы их ни начали, но сейчас, ради нашего будущего, я выбираю его.
— Да.
Он достает из кармана пиджака маленькую черную коробочку.
— В первый раз я сделал это не так, как следует. Сейчас надеюсь исправиться.
Энтони опускается передо мной на колено и открывает коробочку.
Бриллиант меньше, чем тот, который он подарил мне в Гаване — то кольцо нашло свое последнее пристанище где-то там, вместе с покойным. У нового — круглый камешек, окруженный маленькими бриллиантиками, закрепленными на тонком ободке.
— Как оно мне нравится!
Я протягиваю руку Энтони, и он надевает обручальное кольцо мне на палец рядом с простым, которое дал мне в день нашей свадьбы на Кубе.
Нами овладевает исступление — сила обуревающего меня желания ошеломляет.
Сколько я себя помню, мне всегда говорили: не желать большего, чем я могу получить, быть приятной, услужливой и соизмерять свои желания с потребностями семьи — меня наставляли, что моим высшим достижением в жизни будет момент, когда я стану принадлежать другому. С этим покончено. Теперь он будет принадлежать мне. Он будет добиваться моего расположения.
На меньшее я не согласна.
Глава 31
Хелен
В «Майами Геральд» опубликовали список погибших и пропавших без вести — я с замиранием сердца просматриваю его, ища Тома.
Его фамилия там не значится.
А вдруг Том ищет в списках меня или уже здесь, разыскивает и думает, не оказалась ли я в числе безымянных жертв, чьи тела найдены, но пока не опознаны?
Меня изводит страх неизвестного.
После урагана мы живем в ожидании новостей. Сколько еще людей не могут найти ответы на вопросы о том, что произошло 2-го сентября? Я не могу представить, что должен чувствовать человек, узнающий из газеты о гибели тех, кто ему дорог. Как после этого жить? Откуда брать силы?
И хотя я очень надеюсь увидеть фамилию Тома среди погибших и пропавших без вести, одновременно я боюсь увидеть в списках тетю Элис.
Но ее фамилия тоже нигде не значится.
В отсутствие Джона я узнаю новости из газет и расспрашиваю медсестер. Говорят, Национальная гвардия не разрешает жителям возвращаться в родные места. Мол, так много трупов, что это небезопасно. Поиски жертв ведутся на земле и на море.
Каких ужасов насмотрелся Джон, помогая в спасательных операциях?
Люди продолжают умирать от травм, другие просто исчезли — их тела не найдены, родные отчаянно пытаются их разыскать.
Я не знаю, что тяжелее — окончательность смерти или состояние неопределенности, отсутствие тела, невозможность поставить точку. Но опять же, разве после такого можно поставить точку?
Некоторым это не удастся никогда.
Точно десница божья спустилась и изменила привычный для нас мир. Целые семьи исчезли с лица земли — их смыло водой и развеяло по ветру, а выжившие остались с вопросом: почему нас пощадило, а многих других — нет?
День за днем проходит без Тома, и мы с Люси все больше становимся семьей — я все сильнее проникаюсь идеей, что буду воспитывать ее сама, позволяя себе мечтать о жизни без него. Порой я вообще забываю о том, что он был, — мысли о дочери поглощают меня целиком, точно жизнь до ее прихода в мир почти не имела значения. Она разделилась на «до» и «после», и я, став матерью, сама родилась заново.
Но бывают моменты, когда я не могу отделаться от воспоминаний о нем — о его теле, вдавливающем меня в матрас, о жарком дыхании у меня на шее, о его руках…
Вздрогнув, я просыпаюсь — с колотящимся сердцем и вся в поту. Я поворачиваюсь к кроватке, в которой спит Люси.
Она пуста.
Я с трудом приподнимаюсь на постели, откидываю простыни.