— У него не было вашей преданности. Он желал того же, чего желали все остальные, — денег. Причем больше, чем я могла найти. Я сообщила гуркам, что план провалился, и рассказала, из-за чего. На следующий день Давуст… исчез. — Она сделала глубокий вдох. — И после этого пути назад уже не было. Мы были готовы начать действовать вскоре после вашего прибытия. Все было готово. Но потом…
Она замолчала.
— Потом?
— Потом вы начали укреплять защитные сооружения, и Вюрмса обуяла жадность. Он почувствовал, что наше положение неожиданно улучшилось, и потребовал увеличить плату. Он грозил рассказать вам о моих планах. Мне пришлось снова пойти к гуркам, чтобы достать еще денег. Все это заняло время. Наконец мы снова были готовы действовать, но было уже слишком поздно. Благоприятная возможность была упущена. — Она подняла голову. — Все это алчность! Если бы не алчность моего мужа, мы никогда не пришли бы в Дагоску. Если бы не алчность торговцев пряностями, мы могли бы здесь преуспеть. Если бы не алчность Вюрмса, мы могли бы отдать ее обратно, не пролив ни капли крови на этой никому не нужной скале. — Она шмыгнула носом и снова уставилась в пол, прибавив ослабевшим голосом: — Но алчность повсюду.
— То есть вы согласились сдать город. Вы согласились предать нас.
— Предать кого? В этом деле не было бы проигравших! Купцы смогли бы потихоньку уйти в сторону! Горожанам под тиранией гурков жилось бы не хуже, чем под нашей! Союз не потерял бы ничего, кроме крупицы своей гордыни, а чего она стоит по сравнению с жизнями тысяч людей? — Эйдер наклонилась к нему через стол, ее голос внезапно охрип, глаза широко раскрылись и заблестели от слез. — А что будет теперь? Скажите мне. Резня! Бойня! Даже если вы удержите город, какова будет цена? А вы не сможете его удержать. Император дал клятву, и он не потерпит, чтобы ему помешали. Жизни всех до единого жителей Дагоски, мужчин, женщин и детей, станут расплатой! За что? За то, чтобы архилектор Сульт и ему подобные могли показать на карту и сказать: вот эта точка принадлежит нам? Сколько нужно смертей, чтобы ему хватило? Вы спрашивали, каковы мои мотивы? А ваши? Зачем вы делаете это? Зачем?
Левый глаз Глокты задергался, и он прижал к нему ладонь, пристально разглядывая вторым глазом женщину, сидевшую напротив. По ее бледной щеке сбежала слеза и капнула на стол.
«Зачем я делаю это?»
Он пожал плечами.
— Что там у нас еще?
Секутор, наклонившись, подвинул через стол листок с текстом признания.
— Подписывай! — рявкнул он.
— Подписывай, — прошипела Витари. — Подписывай, сука!
Рука Карлоты дан Эйдер дрожала, когда она брала перо. Оно стукнуло о край чернильницы, брызнуло черными каплями на поверхность стола, скребнуло по бумаге. Глокта не ощутил никакого торжества.
«Как и всегда. Но у нас есть еще одна тема для обсуждения».
— Где мне искать гуркского агента? — Голос Глокты был резок, словно удар хлыста.
— Я не знаю. Я и раньше этого не знала. Но кем бы он ни был, теперь он придет за вами, как пришел за Давустом. Может быть, сегодня ночью…
— Почему они так долго ждали?
— Я сказала им, что вы не представляете угрозы. Я сказала, что, если не будет вас, Сульт просто пошлет другого… Я сказала, что сама справлюсь с вами.
«И я не сомневаюсь, что так бы и вышло, если бы не внезапная щедрость господ Валинта и Балка».
Глокта наклонился вперед.
— Кто агент гурков?
Нижняя губа Эйдер тряслась так сильно, что зубы почти стучали друг о друга.
— Я не знаю, — прошептала она.
Витари треснула ладонью по столу.
— Кто он? Кто? Говори, сука! Кто?
— Я не знаю!
— Лжешь!
Цепь практика, звякнув, взметнулась над головой Эйдер и туго затянулась у нее на шее. Бывшую королеву купцов — ноги молотят по воздуху, руки хватаются за перехватившую горло цепь — перетащили через спинку стула и бросили на пол лицом вниз.
— Лжешь!
Переносицу Витари перерезали гневные морщинки, рыжие брови сошлись от усилия, глаза сузились до яростных щелок. Ее сапог уткнулся в затылок Эйдер, спина выгнулась дугой, цепь врезалась в побелевшие стиснутые кулаки. Секутор с легкой улыбкой глядел сверху на эту жестокую сцену, что-то насвистывая, хотя свист был почти не слышен за хрипом и сипением задыхавшейся Эйдер.
Глокта облизнул беззубые десны, наблюдая, как она бьется на полу камеры.
«Она должна умереть. Других вариантов нет. Его преосвященство требует сурового наказания. И примера для остальных. И никакой пощады».
У Глокты затрепетало веко, лицо исказилось гримасой. В комнате было нечем дышать, жарко, как в печке. Глокта взмок от пота, ему ужасно хотелось пить. Он едва мог вздохнуть. Он чувствовал себя так, словно душили его самого.
«И ведь ирония в том, что она права. Моя победа так или иначе обернется поражением для всех в Дагоске. Уже сейчас первые плоды моих трудов в мучениях издыхают на ничейной земле перед городскими воротами. Резня началась. Гурки, дагосканцы, солдаты Союза — трупы будут громоздиться кучами до тех пор, пока мы все не окажемся погребены под ними, и все это моя работа. Было бы гораздо лучше для всех, если бы ее план увенчался успехом. Было бы лучше для всех, если бы я умер в императорских темницах. И для гильдии торговцев пряностями, и для народа Дагоски, и для гурков, и для Костера дан Вюрмса, и для Карлоты дан Эйдер. Даже для меня самого».
Судорожные рывки Эйдер ослабели.
«Еще одна картина, которую я спрячу в темный уголок мозга. Еще одно воспоминание, которое будет изводить меня, когда я останусь наедине с собой. Она должна умереть, правильно это или нет. Она должна умереть».
Ее следующий вздох был задушенным хрипом. Потом — еле слышное сипение.
«Уже все. Почти все…»
— Стоп! — крикнул Глокта.
«Что?»
Секутор вскинул голову.
— Что?
Витари, казалось, не слышала; она по-прежнему туго натягивала цепь.
— Остановись, я сказал!
— Почему? — прошипела она.
«И действительно, почему?»
— Я отдаю приказы, мать вашу, — рявкнул он, — а не гребаные объяснения!
Презрительно фыркнув, Витари отпустила цепь и убрала сапог с головы Эйдер. Та не двигалась. Ее дыхание было слабым, как едва слышный шелест.
«Однако она дышит. Архилектору потребуется объяснение, хорошее объяснение. Чем же я это объясню, хотелось бы знать?»
— Отнесите ее обратно в камеру, — проговорил он, опираясь на трость и утомленно вставая со стула. — Возможно, для нее еще найдется применение.
Глокта стоял возле окна и хмуро глядел в ночь, наблюдая, как Божий гнев изливается на Дагоску. Три огромные катапульты, установленные в ряд далеко за городскими стенами вне пределов досягаемости стрел, трудились уже с полудня. Требовалось не меньше часа на то, чтобы зарядить и подготовить к выстрелу каждую из них. Он наблюдал за этой процедурой в подзорную трубу.
Сначала выверяли дистанцию и устанавливали прицел. С десяток облаченных в белое бородатых инженеров спорили, вглядывались в подзорные трубы, поднимали вверх раскачивающиеся отвесы, возились с компасами, картами, счетными досками и уточняли положение громадных стержней, удерживавших катапульту на месте.
После того как все инженеры приходили к согласию, метательную колодку катапульты отводили назад в боевое положение. Упряжка из двадцати лошадей, покрытых пеной, под ударами кнутов тащила гигантский противовес — чугунную глыбу с высеченым на ней нахмуренным гуркским лицом.
Затем огромный снаряд — бочонок не меньше шага в поперечнике — с мучительными предосторожностями опускали в паз колодки при помощи системы блоков и бригады сердитых, орущих, размахивающих руками работяг. Затем люди поспешно разбегались в стороны, и к машине медленно подступал раб с длинным шестом, на конце которого пылал пучок соломы. Раб подносил его к бочонку. Вверх взвивались языки пламени, и в тот же момент где-то отпускали рычаг, мощный противовес падал, колодка длиной с сосновый ствол рассекала воздух, и пылающий снаряд взлетал к облакам. Уже несколько часов снаряды взмывали ввысь и с ревом падали, а солнце тем временем медленно опускалось за западный горизонт, небо темнело и холмы на материке превращались в далекие черные силуэты.
Глокта наблюдал, как ослепительно-яркий на фоне темного неба снаряд взмыл в воздух, шипя и словно выжигая в глазах свой след. Казалось, он на целую вечность завис над городом почти на уровне Цитадели, а затем с треском обрушился с неба, точно метеор, оставляя за собой дорожку оранжевого огня. Снаряд упал посреди Нижнего города. Жидкий огонь плеснул вверх и в стороны, жадно прыгнул на жалкие трущобы. Через несколько мгновений взрывная волна достигла окна Глокты, заставив его вздрогнуть.
«Взрывчатый порошок. Когда адепт-химик показывал мне его, кто мог предположить, что из этого получится столь ужасное оружие?»
Глокта наполовину видел, наполовину представлял себе крошечные фигурки, которые метались туда-сюда, пытались вытащить пострадавших из-под горящих обломков и спасти хоть что-то из разрушенных жилищ. Цепочки перепачканных пеплом туземцев передавали друг другу ведра с водой, тщетно пытаясь обуздать разрастающийся ад.
«Те, кто имеет меньше всех, на войне теряют больше всех».
Пожары полыхали по всему Нижнему городу — огни сияли, дрожали, колыхались на морском ветру, отражались оранжевым, желтым, злобно-красным в черной воде. Даже здесь, наверху, воздух был тяжелым, плотным и удушливым от дыма.
«А внизу, должно быть, настоящий ад. Еще раз примите мои поздравления, наставник Глокта».
Он почувствовал, что кто-то стоит в дверях, и обернулся. Шикель. Ее черный силуэт сливался с темнотой в слабом свете лампы.
— Мне ничего не нужно, — буркнул Глокта, снова обращая взгляд к величественному, зловещему, ужасному зрелищу за окном.
«В конце концов, не каждый день доводится видеть, как горит целый город».
Однако служанка не ушла. Напротив, она сделала еще один шаг в глубь комнаты.
— Тебе лучше уйти, Шикель. Я жду… посетителя, и у нас могут возникнуть сложности.
— Посетителя?
Глокта поднял голову. Ее голос звучал как-то необычно — глубже, тверже. Лицо тоже выглядело странно: половина в тени, другая половина освещена мечущимися оранжевыми сполохами из окна. Странное выражение: оскаленные зубы, глаза не отрываются от Глокты, напряженно и голодно поблескивают. Она продвигалась вперед медленными мягкими шажками. Такое зрелище могло и напугать.
«Если бы я был склонен пугаться…»
И тут все встало на место.
— Ты? — выдохнул он.
— Я.
«Ты?»
Глокта не сумел сдержаться — из его горла вырвался непроизвольный хриплый смешок.
— А ведь Харкер держал тебя в руках! Этот идиот поймал тебя по ошибке, а я отпустил! И еще считал себя героем! — Он никак не мог успокоиться и продолжал смеяться. — Вот тебе урок на будущее: никогда не оказывай людям услуги.
— Мне не нужны твои уроки, калека!
Она снова шагнула вперед. Теперь их разделяло не более трех шагов.
— Подожди! — Глокта поднял руку. — Скажи мне только одну вещь!
Она остановилась, вопросительно приподняв бровь. «Вот там и стой».
— Что случилось с Давустом?
Шикель улыбнулась, показав белые острые зубы.
— Он не покидал этой комнаты. — Она мягко погладила себя по животу. — Он здесь.
Глокта принуждал себя не смотреть вверх, на петлю цепи, медленно спускающуюся с потолка.
— А сейчас и ты отправишься за ним.
Она успела сделать полшага вперед, прежде чем ее зацепили под подбородок и вздернули вверх, лишив опоры. Шикель повисла в воздухе; она шипела, плевалась, брыкалась ногами и металась из стороны в сторону.
Секутор выпрыгнул из укрытия под столом и попытался ухватить ее за одну из молотящих по воздуху ног. Босая ступня врезалась ему в лицо, он вскрикнул и распластался на ковре.
— Дерьмо! — выдохнула Витари, когда Шикель протиснула ладонь под цепь и потянула ее вниз со стропил. — Вот дерьмо!
Они вместе рухнули на пол и какое-то время боролись, затем Витари пролетела по воздуху, взмахнув руками, — черная тень в темной комнате. Она ударилась об стол в дальнем конце, взвыла и без чувств хлопнулась на пол. Секутор все еще стонал, медленно перекатываясь с боку на бок и прижимая руки к маске. Глокта и Шикель остались один на один, глядя друг на друга.
«Я и мой едок. Как неудачно».
Девочка ринулась к нему, и он отступил к стене, но не успела она сделать и шага, как в нее с разбегу врезался Иней, повалил на ковер и сам рухнул сверху. Они замерли на миг, затем Шикель перевернулась и встала на колени, потом медленно, с усилием поднялась на ноги, невзирая на придавивший ее огромный вес гиганта-практика, и сделала плавный неторопливый шаг в сторону инквизитора.
Альбинос крепко обхватил ее руками и напряг мускулы, чтобы оттащить девчонку в сторону, но Шикель продолжала медленно двигаться вперед, оскалив зубы. Одна ее тонкая рука была прижата к телу, вторая хватала воздух, пытаясь достать шею Глокты.
— Ф-ф! — прошипел Иней.
Мышцы на его мощных предплечьях вздулись буфами, белое лицо исказилось от усилия, розовые глаза вылезали из орбит. И все же этого было недостаточно. Глокта прижался спиной к стенке, зачарованно глядя, как рука придвигается ближе, еще ближе… вот она уже в каких-то дюймах от его горла…
«Очень неудачно».
— Твою мать! — завопил Секутор.
Его дубинка со свистом взлетела и хрястнула по жадной протянутой руке, переломив ее пополам. Кости торчали сквозь разодранную, окровавленную кожу, но пальцы девочки по-прежнему шевелились и пытались дотянуться до Глокты. Дубинка врезалась в лицо Шикель, и ее голова откинулась назад. Кровь фонтаном хлынула у нее из носа, щека была раскроена насквозь. И все же Шикель не остановилась. Иней задыхался, стараясь удержать ее вторую руку, а она все тянулась вперед, оскалив зубы, готовая перегрызть горло Глокты.
Секутор отшвырнул дубинку и обхватил Шикель за шею, оттягивая голову назад. Он натужно кряхтел, на лбу у него пульсировали вены. Это было очень странное зрелище: двое мужчин, один из которых огромен и силен как бык, стараются повалить наземь худенькую девчонку. Мало-помалу практики оттащили ее от Глокты. Секутору удалось оторвать одну ногу Шикель от пола. Иней взревел, отчаянным усилием поднял девочку в воздух и швырнул об стену.
Она завозилась на полу, пытаясь подняться. Ее сломанная рука безжизненно болталась. Витари в своем темном углу зарычала и подняла над головой одно из тяжелых кресел наставника Давуста. С устрашающим грохотом кресло разбилось вдребезги о голову девочки, а в следующую секунду все практики набросились на Шикель, как собаки на лису, и стали избивать руками и ногами, хрипя от ярости.
— Довольно! — крикнул Глокта. — Ее надо допросить!
Он подошел, ковыляя, к отдувающимся практикам и посмотрел вниз. Растерзанная Шикель лежала неподвижно. Просто куча тряпья, и не очень большая.
«Почти такой я увидел ее впервые. Как могло случиться, что девчонка едва не одолела этих троих?»
Ее сломанная рука вытянулась поперек ковра, безжизненные пальцы были в крови.
«Наконец-то можно сказать наверняка, что она не опасна».
А потом рука начала двигаться. Кости вправились обратно в плоть, и рука с тошнотворным хрустом распрямилась. Пальцы дрогнули, задергались, заскребли по полу и снова потянулись к Глокте, нацелившись на его лодыжку.
— Да что же она такое? — охнул Секутор.
— Несите цепи, — приказал Глокта, осторожно отступая назад, подальше от тела. — Быстрее!
Иней с лязгом вывалил из мешка две пары массивных кандалов, покряхтывая под их тяжестью. Они предназначались для самых сильных и опасных преступников — оковы из литого чугуна, толщиной с молодое деревцо, тяжелые, как наковальни. Практик защелкнул одну пару у девочки на лодыжках, вторую на запястьях. Скрежет запирающего механизма прозвучал обнадеживающе.
Затем Витари вытащила из мешка толстую, длинную громыхающую цепь и принялась наматывать ее вокруг безвольного тела Шикель, пока Секутор приподнимал девчонку и подтягивал цепь потуже, обвивая пленницу все новыми и новыми петлями. Два огромных висячих замка довершили дело.
Они защелкнулись как раз вовремя. Шикель внезапно очнулась и принялась метаться по полу. Она рычала на Глокту и пыталась разорвать оковы. Ее сломанный нос уже встал на место, рваная рана на лице закрылась.
«Словно ничего и не было. Значит, Юлвей говорил правду».
Громыхнула цепь, пленница всем телом рванулась вперед, оскалив зубы, и Глокта поспешно отступил в сторону.
— Упорная, — пробормотала Витари, подпихивая девочку ногой к стене. — Надо отдать ей должное.
— Глупцы! — прошипела Шикель. — Вы не можете противостоять тому, что грядет! Десница Бога опускается на город, и теперь его не спасет ничто! Ваши смерти предначертаны!
Необыкновенно яркая вспышка прочертила небо, бросив оранжевый отблеск на маски практиков. Через мгновение громовой раскат взрыва прокатился по комнате. Шикель засмеялась безумным, хриплым, клокочущим смехом.
— Сотня Слов уже рядом! Никакие цепи не удержат их, никакие ворота не помешают им войти! Они идут!
— Возможно. — Глокта пожал плечами. — Но они не успеют спасти тебя.
— Я уже мертва! Мое тело — пыль, и больше ничего! Оно принадлежит пророку! Делай что хочешь, от меня ты ничего не узнаешь!
Глокта улыбнулся. Он уже ощущал на своем лице жар пламени, пылавшего там, далеко внизу.
— Это похоже на вызов.
Один из них
Арди улыбнулась ему, и Джезаль улыбнулся в ответ. Он ухмылялся, как идиот, и ничего не мог с собой поделать. Он был так счастлив снова оказаться там, где все понятно и осмысленно. Теперь им больше нет нужды разлучаться. Он лишь хотел сказать, как сильно ее любит. Как сильно ему ее не хватало. Джезаль открыл рот, но Арди прижала палец к его губам. Очень крепко. Ш-ш-ш.
Она поцеловала его — сначала легко, потом крепче.
— Уф, — проговорил он.
Арди прикусила его губу. Начала игру.
— Ах, — сказал Джезаль.
Другой укус, посильнее, а потом еще сильнее.
— Ой! — вскрикнул он.
Она приникла к его лицу, вонзила зубы в его кожу и отрывала куски плоти от костей. Джезаль хотел закричать, но не смог издать ни звука. Вокруг было темно, в голове все плыло. Его губы мучительно растягивались и дергались.
— Готово, — произнес чей-то голос.
Мучительное давление ослабело.
— Ну, как там?
— Не так плохо, как выглядит.
— Должен сказать, что выглядит он очень плохо.
— Заткнись и подними повыше факел.
— А это что такое?
— Где?
— Вон там, торчит наружу.
— Его челюсть, идиот. А ты как думаешь?
— Я думаю, что меня сейчас стошнит. Целительство никогда не входило в число моих выдающихся…
— Заткни свою гребаную пасть и подними повыше факел! Нам нужно вправить ее обратно!
Джезаль почувствовал, как что-то очень сильно давит на его лицо. Раздался треск, и невыносимая боль копьем пронзила его челюсть и шею. Ничего подобного он никогда прежде не ощущал. Его тело обмякло.
— Я подержу, а ты нажми вот здесь.
— Где, здесь?
— Да не выдергивай зубы!
— Он сам выпал!
— Долбаный розовый идиот!
— Что происходит? — спросил Джезаль, однако это прозвучало как слабый хрип. Его голова пульсировала и разламывалась от боли.
— Ну вот, он очнулся!
— Тогда шей, а я буду его держать.
На плечи и грудь навалилась тяжесть, крепко прижав его к земле. Рука болела. Страшно болела. Он попытался двинуть ногой, но ногу тоже охватила мучительная боль.
— Ты его держишь?
— Держу, держу! Давай, шей!
Что-то кольнуло его в лицо. Ему казалось, что больнее прежнего уже не может быть. Как же он ошибался!
— Отпустите меня! — хотел закричать он, однако его крик прозвучал как слабое сипение.
Он боролся, пытался вырваться, но его крепко держали, и он добился лишь того, что рука заболела еще сильнее. Боль в лице становилась невыносимой. Верхняя губа! Нижняя губа! Подбородок! Щека! Он кричал и стонал, но не слышал ничего, лишь тихое сипение. Когда его голова готова была взорваться, боль внезапно отпустила.
— Готово.
Хватка ослабла, и он остался лежать — бессильный, беспомощный, дряблый, как тряпка. Его голову повернули.
— Хорошо зашито. Нет, правда хорошо. Жаль, тебя не было поблизости, когда штопали меня. Может, я бы остался красавчиком.
— О чем ты, розовый?
— Хм! Ладно, давай-ка займемся его рукой. Потом нога, и все.
— Куда ты подевал тот щит?
— Нет… — простонал Джезаль. — Пожалуйста…
Из его горла вырвался лишь хрип.
Теперь он уже мог что-то видеть — размытые контуры в сумраке. Над ним наклонилось большое уродливое лицо. Кривой сломанный нос, неровная кожа иссечена шрамами. Позади было другое лицо — темное, с длинной сизо-багровой чертой от брови до подбородка. Он закрыл глаза. Даже свет причинял ему боль.
— Отлично зашили. — Чья-то ладонь похлопала его по щеке. — Теперь ты один из нас, парень.
Джезаль лежал на спине, его лицо исходило болью, а в душу тихо закрадывался ужас.
— Один из нас…
Часть II
Тот не годится для битвы, кто никогда не проливал собственной крови, не слышал, как хрустят его зубы под ударом врага, и не чувствовал на себе веса тела противника.
Роджер Ховеденский. Хроника
На север
И вот насквозь промокший Ищейка лежал на брюхе, пытаясь не шевелиться и в то же время не заледенеть, и глядел из-за деревьев на марширующую в долине армию Бетода. Он не так уж много видел отсюда — лишь часть дороги, переваливающей через гребень; но этого было вполне достаточно. Между стволами деревьев шли карлы: ярко блестели закинутые за спины раскрашенные щиты, кольчуги посверкивали капельками растаявшего снега, торчали копья. Шеренга за шеренгой, ровным шагом.
До них было довольно далеко, но Ищейка рисковал, подобравшись даже на такое расстояние. Бетод, как всегда, был начеку. Он разослал людей во всех направлениях, на все гребни и высоты, откуда, по его мнению, можно было заметить, что он затевает. Он отправил разведчиков на юг и на восток, рассчитывая перехитрить наблюдателей, но Ищейку он не одурачил. Только не в этот раз. Бетод возвращался обратно, в ту сторону, откуда пришел. Он шел на север.
Ищейка тяжело вздохнул. Мертвые, как же он устал! Колонна крошечных фигурок все тянулась в просвете между сосновыми ветками. Сколько лет он служил разведчиком у Бетода, приглядывал для него за такими же армиями, помогал выигрывать битвы, чтобы в итоге Бетод стал королем, — хотя в те времена такое даже во сне не могло присниться. С одной стороны, теперь все переменилось. С другой стороны, все осталось неизменным, он по-прежнему валяется брюхом в грязи, его шея болит от напряжения. Стал на десять лет старше, но ничуть не благополучнее, плохо помнил свои прежние надежды, но о таком он не мечтал, уж будьте уверены. Столько ветров пронеслось над его головой, столько снегов выпало, столько воды утекло. Столько сражений, походов и потерь.
Логена нет, Форли тоже, да и у остальных свеча быстро догорает.
Молчун проскользнул через обледенелый кустарник, опустился рядом и стал, опершись на локти, разглядывать карлов на дороге.
— Хм, — буркнул он.
— Бетод уходит на север, — прошептал Ищейка.
Молчун кивнул.
— Он разослал разведчиков во все стороны, но идет на север, это точно. Надо дать знать Тридубе.
Снова кивок.
Ищейка растянулся на мокрой траве.
— Что-то я устал.
Молчун поднял голову, вздернул бровь.
— Столько трудов, а для чего? Все как было, так и осталось. На чьей мы теперь стороне? — Ищейка махнул рукой в сторону марширующего войска. — Хочешь сказать, мы должны драться со всей этой толпой? Когда же мы отдохнем?
Молчун пожал плечами и поджал губы, словно обдумывал вопрос.
— Когда помрем? — предположил он.
И это смахивало на печальную правду.
Ищейка не сразу разыскал остальных. Они оказались совсем не там, где он надеялся их найти. По правде говоря, они недалеко отошли от того места, где он их оставил. Первым Ищейка увидел Доу: тот с мрачным, как всегда, выражением лица сидел на большом валуне и глядел вниз, в лощину. Ищейка подошел и тоже посмотрел — четверо южан карабкались по камням медленно и неуклюже, как новорожденные телята. Тул и Тридуба поджидали их внизу и явно теряли терпение.
— Бетод идет на север, — сообщил Ищейка.
— Рад за него.
— Не удивляешься?
Доу прошелся языком по зубам и сплюнул.
— Бетод разгромил все кланы, которые осмелились с ним спорить, сделал себя королем там, где королей никогда не видали, затеял войну с Союзом и уже надрал им задницы. Он весь мир перевернул с ног на голову, ублюдок. Что бы он ни делал, я больше ничему не удивляюсь.
— Хм! — Ищейка решил, что Доу, пожалуй, прав. — Как-то вы, ребята, недалеко продвинулись.
— Точно. А знаешь почему? Потому что ты нагрузил на нас этот сраный багаж. — Он взглянул на четверку, неуклюже пробиравшуюся по дну ложбины, и покачал головой, словно никогда не видел таких бессмысленных созданий. — Какой-то сраный багаж!
— Если ты хочешь пристыдить меня тем, что я спас несколько жизней, я не стану стыдиться. Что я должен был делать? — спросил Ищейка. — Оставить их умирать?
— Хорошая мысль. Без них мы бы и двигались вдвое быстрее, и ели побольше, и все прочее. — Он сверкнул нехорошей усмешкой. — По мне, там только один человек хоть на что-то годится.
Ищейке не было нужды спрашивать, кого он имеет в виду. Девчонка шла позади всех. Она столько намотала на себя, чтобы защититься от холода, что разглядеть в ней женщину было трудно. Тем не менее она все же была женщиной, и это заставляло Ищейку нервничать. Странное ощущение — когда рядом с тобой женщина. И, к сожалению, очень редкое с тех пор, как они ушли через горы на север, много месяцев назад. Даже смотреть на девчонку было неловко. Ищейка смотрел, как она перелезает через валуны, повернув к ним грязное лицо. Кажется, она сильная, подумал он. Судьба ее, похоже, успела побить.
— Сдается мне, она будет сопротивляться, — пробормотал Доу сам себе. — Поломается немного.
— Вот что, Доу, — резко сказал Ищейка. — Ну-ка остынь, любовничек. Ты знаешь, как Тридуба относится к таким вещам. Ты знаешь, что случилось с его дочерью. Если он услышит, он отрежет твои гребаные яйца.
— Что? — невинно переспросил Доу. — Это же просто слова! Ты не можешь меня за них винить. Когда у кого-то из нас в последний раз была женщина?
Ищейка нахмурился. Он точно помнил, когда это было у него. Тогда же, когда ему в последний раз было тепло. Когда он лежал перед огнем вместе с Шари и по его лицу разливалась улыбка, широкая, словно море. Как раз перед тем, как Бетод схватил их с Логеном и остальными, заковал в цепи, а потом вышвырнул в изгнание.
Он до сих пор помнил, каким было ее лицо в тот последний миг. Она широко раскрыла рот от потрясения и испуга, а его тащили из-под одеял, голого и полусонного. Он кричал, как петух, который знает, что ему сейчас свернут шею. Это было больно — когда его волокли прочь от нее. Однако когда Скейл пинал его по яйцам, было больнее. Словом, вся тогдашняя ночь стала для него сплошным мучением, и он не надеялся, что доживет до утра. Острая боль от ударов утихла, а вот тупая ноющая боль от того, что он потерял ее, так и не прошла.
Ищейка вспомнил запах ее волос, звук ее смеха, ее теплый и мягкий зад, прижимавшийся во сне к его животу. Затрепанные воспоминания, тщательно отобранные и протертые до дыр, как любимая рубашка. Он помнил все, словно это было прошлой ночью. Он с трудом отогнал эти мысли.
— Моя память так далеко не заходит, — буркнул он.
— Моя тоже, — отозвался Доу. — Тебе не надоело трахаться с собственным кулаком? — Он оглянулся на лощину и причмокнул губами. В его глазах горел огонек, который очень не понравился Ищейке. — Вот забавно: вроде не очень-то и хочется, пока оно само не подойдет поближе. Это все равно что махать куском мяса перед голодным, чтобы он учуял запах. Только не надо говорить, что ты не думаешь о том же самом!
Ищейка мрачно взглянул на него.
— Вряд ли я думаю о том же, что и ты. Лучше сунь свою корягу в снег, если так неймется. Охладись.
Доу ухмыльнулся.
— Скоро я найду, куда ее засунуть, обещаю тебе.
— А-а-а! — раздался вопль со дна ложбины.
Ищейка схватился за лук и стал высматривать, не обнаружил ли их кто-то из разведчиков Бетода. Однако это был всего лишь принц: он поскользнулся и шлепнулся на задницу. Доу смотрел, как тот катается по земле, и его лицо кривилось от презрения.
— Видал я бесполезных людей, но этот парень — что-то новое, верно? Он вообще ничего не делает, только задерживает нас, верещит, как свинья на опоросе, жрет больше своей доли и срет по пять раз на дню!
Вест помог принцу подняться и попытался отряхнуть грязь с его плаща. Точнее, не его: этот плащ дал Ладиславу Вест. Ищейка не мог понять, зачем умный человек сделал подобную глупость. Тем более в такую холодину, посреди зимы.
— Черт побери, почему люди пошли за этим говнюком на войну? — спросил Доу, покачивая головой.
— Говорят, его отец — сам король Союза.
— Какая разница, кто твой отец, если красная цена тебе — кусок дерьма? Да я бы мочи на него пожалел, если б он загорелся, этот мудозвон!
Ищейка невольно кивнул. Он тоже пожалел бы.
Они сидели вокруг того места, где могли бы разжечь костер, если бы Тридуба позволил. Он, разумеется, не позволил, невзирая на мольбы южан и ужасный холод. Только не сейчас, когда повсюду рыщут разведчики Бетода. Это все равно что орать во всю глотку: «Мы здесь!» Ищейка и остальные — Тридуба, Доу, Тул и Молчун — сидели с одной стороны. Последний разлегся, опершись на локоть, с таким видом, будто его все это не касалось. Союзники расположились напротив.
Пайк и девчонка держались хорошо и не показывали, как они замерзли, устали и проголодались. По их виду Ищейка понял: для них это не впервой. Вест, похоже, был на пределе сил, он грел дыханием сложенные ладони, словно ждал, что они вот-вот почернеют и отвалятся. Ищейка опять подумал, что ему стоило бы оставить плащ себе, а не отдавать самому ничтожному человеку из их отряда.
Принц сидел посередине, высоко задрав подбородок. Он пытался выглядеть так, будто совсем не измотан и не перепачкан грязью, будто от него не воняет так же мерзко, как от всех остальных. Будто он еще способен отдавать приказы, которые кто-то станет выполнять. И тут он сильно ошибался. Такая банда, как у них, выбирает вождя по его делам, чьим бы сыном он ни был. У вождя должен быть внутренний стержень; да они скорее станут слушаться девчонку, чем этого болвана.
— Пора обсудить наши дальнейшие планы, — провозгласил принц. — Некоторые из нас, если можно так выразиться, блуждают в темноте.
Ищейка заметил, что Тридуба уже хмурится. Он и так-то был не рад, что пришлось тащить с собой этого идиота, а уж тем более не собирался притворяться, будто интересуется его мнением.
К тому же не все здесь понимали друг друга. Из союзников лишь Вест говорил на северном наречии. Из северян только Ищейка и Тридуба знали язык Союза. Тул, возможно, улавливал смысл того, о чем говорилось.
Доу не мог и этого. Ну а что касается Молчуна… что ж, молчание на всех языках означает одно и то же.
— Что он там говорит? — проворчал Доу.
— Кажется, что-то насчет планов, — отозвался Тул.
Доу фыркнул.
— Все, о чем может знать задница, это дерьмо.
Ищейка заметил, как Вест напрягся. Сам Ищейка прекрасно понимал всех и сознавал, что кое-кто теряет терпение. Принц, однако, был не так сообразителен.
— Очень хотелось бы знать, сколько дней, по-вашему, займет путь до Остенгорма…
— Мы не идем на юг, — сказал Тридуба на северном наречии, прежде чем его высочество успел закончить.
Вест на мгновение перестал греть ладони дыханием.
— Разве?
— Мы с самого начала идем в другую сторону.
— Но почему?
— Потому что Бетод уходит на север.
— Это верно, — подтвердил Ищейка, — я сам сегодня видел.
— Но почему он повернул обратно? — недоумевал Вест. — Ведь Остенгорм не защищен!
Ищейка пожал плечами.
— Я не стал у него спрашивать. Мы с Бетодом не очень-то ладим.
— Я тебе скажу почему, — насмешливо проговорил Доу. — Бетоду не нужен ваш город. По крайней мере пока.
— Ему нужно разбить вас на маленькие кусочки и прожевать, — сказал Тул.
Ищейка кивнул.
— Вроде того куска, при котором состояли вы. Сейчас он как раз выплевывает последние косточки.
— Прошу прощения, — резко вмешался принц, не имевший понятия, о чем идет разговор. — Было бы лучше, если бы мы продолжили дискуссию на союзном наречии.
Тридуба, не обращая на него внимания, продолжал на северном:
— Он хочет растащить вашу армию на небольшие части. А потом он раздавит их одну за другой. Вы думаете, что он идет на юг, поэтому он рассчитывает, что ваш маршал Берр пошлет своих людей на юг. А он двинется на север, по дороге застанет ваших врасплох и, если их будет немного, порвет в клочки, как уже сделал здесь.
— А потом, — пророкотал Тул, — когда все ваши милашки-солдатики вернутся в грязь или побегут обратно за реку…
— …он по зиме займется городами, — подхватил Доу. — Расколет их, как орешки, не торопясь, один за другим, и его карлы смогут насладиться содержимым.
Он причмокнул, в упор глядя на девушку. Он смотрел на нее, как шкодливый пес смотрит на свиной бок, и она ответила прямым взглядом — что говорило в ее пользу, отметил Ищейка. Сам он сомневался, что у него хватило бы духу поступить так же в ее положении.
— Бетод идет на север, и мы пойдем за ним, — сказал Тридуба, и все поняли: это не обсуждается. — Будем за ним приглядывать. Нам нужно двигаться достаточно быстро, чтобы держаться впереди. Тогда, если ваш дружок Берр полезет в эти леса, мы сможем предупредить его, прежде чем он наткнется на Бетода, как слепой на колодец.
Принц гневно хлопнул ладонью по земле.
— Я хочу знать, о чем они говорят!
— Бетод со своей армией движется на север, — прошипел Вест сквозь стиснутые зубы. — И они намерены следовать за ним.
— Это недопустимо! — вскричал глупец, подтягивая перепачканные грязью манжеты. — Такой образ действий подвергает всех нас опасности! Прошу вас, передайте им, что мы немедленно выступаем на юг!
— Значит, решено.
Они все повернулись, чтобы увидеть того, кто это сказал, и испытали немалое потрясение. Молчун говорил на союзном наречии так же гладко и бегло, как сам принц.
— Вы идете на юг. Мы идем на север. Мне надо отлить.
Он поднялся с земли и скрылся в темноте. Ищейка глядел ему вслед с разинутым ртом. Зачем учить чужой язык, если ты и на своем-то больше двух слов подряд никогда не скажешь?
— Очень хорошо! — взвизгнул принц дрожащим испуганным голосом. — Ничего лучшего я от них не ожидал!
— Ваше высочество! — зашипел ему Вест. — Они нам нужны! Без их помощи мы не доберемся ни до Остенгорма, ни куда-либо еще!
Девушка искоса глянула в их сторону.
— Вы хотя бы знаете, в какой стороне юг?
Ищейка подавил смешок, однако принц не шутил.