Марк Элиот

Джек Николсон

биография

Marc Eliot

NICHOLSON: A BIOGRAPHY



Печатается с разрешения Crown Archetype, an imprint of the Crown Publishing Group, a division of Random House LLC и литературного агентства Synopsis.



Серия «В жизни и на экране»



© Rebel Road, Inc., 2013

© Перевод. В. Сергеева, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Памяти Эндрю Сарриса. Мы скорбим по нашему великому учителю, другу, критику и историку, а также по покойной Карен Блэк, чей вклад был неоценим, а помощь безгранична. А еще спасибо маленькому шоколадному медведю.


Есть Джеймс Кэгни, Спенсер Трэйси, Хамфри Богарт и Генри Фонда. После них… кто, если не Джек Николсон? – Майк Николс
На меня сильно повлиял Марлон Брандо. Нынешним людям трудно представить себе эффект, который оказывал Брандо на зрителей. Он всегда был святым покровителем актеров. – Джек Николсон
Джек – наш Богарт. Он воплощает целый период истории, точно так же как Богарт воплощал в кино сороковые и пятидесятые годы. – Генри Джеглом
Когда я только начинал, по Лос-Анджелесу разгуливали двадцать пять человек в красных куртках, точные копии Джеймса Дина – он достиг пика популярности, и ему легко было подражать… Кто так думал, ничего не понимал. – Джек Николсон
Джек очень уважал женщин и боролся за их права. – Брюс Дерн


Предисловие

Люди так до конца и не оправляются после собственного появления на свет. – Джек Николсон
Джон Джозеф «Джек» Николсон-младший родился 22 апреля 1937 года в доме своих родителей в Нью-Джерси, в официальной записи о рождении его отцом и матерью указаны Джон и Этель Мэй Николсон. Джек с детства называл Этель Мэй «Мася» – сокращенное от «мамуся»[1].

Этель Мэй была главной добытчицей в семье. Много лет она работала парикмахером в семейной мастерской на втором этаже маленького домика в Нептун-Сити, пока не скопила достаточно денег, чтобы расширить дело, перевезти семью в район получше и открыть сеть скромных, но доходных салонов.

Джон Дж. Николсон очень отличался от жены – ни денег, ни амбиций. Время от времени он находил работу, как правило, неквалифицированную. Когда Джек был еще маленьким, Этель Мэй надоело терпеть пьянство мужа, и она выгнала его из дома. После этого Джон перебивался кое-как, часто ночевал на скамейках в парке, а то и под деревянным настилом тротуара. Дома он показывался по большей части по праздникам, когда Этель Мэй разрешала ему отобедать с семьей. Мальчик редко видел Джона, но все же считал своим настоящим отцом.

В доме периодически появлялись и другие мужчины, в том числе Дон Фурчилло-Роуз, темноволосый, элегантный, одетый с иголочки, улыбчивый. Он встречался со старшей сестрой Джека, Джун, пока она внезапно не уехала из родительского дома, чтобы осуществить свою заветную мечту – попасть в шоу-бизнес. Обаятельный и красивый Фурчилло-Роуз, на десять лет старше Джун, был музыкантом и выступал в разных группах на побережье Нью-Джерси. Где-то там они скорее всего и познакомились[2].

Видимо, Этель Мэй не нравилось, что Фурчилло-Роуз крутится около Джун; если она заставала их вместе, то приказывала молодому человеку держаться подальше от ее несовершеннолетней дочери и грозила вызвать полицию. Когда Джун уехала из дома, Фурчилло-Роуз по-прежнему иногда заходил в гости, но Этель Мэй, как и Лорейн и Шорти (вторая дочь и зять), никогда не относилась к нему хорошо. Но Мася знала: Фурчилло-Роуз и Джун успели стать очень близки, поэтому время от времени позволяла Дону переночевать в бывшей комнате Джун. Он стал своеобразным членом семьи.

Маленькому Джеку тоже никогда не нравился Фурчилло-Роуз – то, как от него пахло виски и сигаретами, как он шептался с Этель Мэй, чтобы никто их не слышал. Фурчилло-Роуз редко разговаривал с мальчиком. Зато Джек обожал сестру Лорейн и Джорджа У. Смита (Шорти): «Шорти был для меня образцом для подражания, почти отцом».

Лорейн сильно отличалась от Джун, не была столь общительной и мечтательной, поэтому выбрала стезю типичной домохозяйки. Лорейн вышла замуж за Шорти, как только достигла требуемого законом возраста. Они познакомились, когда ей было семь лет, а ему одиннадцать. В свободное время – а его у Шорти хватало, ведь частенько сидел без работы – он обучал Джека всему, чему обычно учит сына хороший отец: как поднять сиденье унитаза в туалете, как поймать низко пущенный бейсбольный мяч: «Держи колени вместе. Подожди, когда мяч подлетит, и тогда хватай его перчаткой». Подростком Шорти ходил вместе с Джун на уроки танцев; в результате она получила отличного партнера, который не лапал ее, а Шорти обрел изрядную ловкость. В старшей школе он немного играл в футбол, но из-за невысокого роста не мог стать профессионалом. Потом работал кондуктором в «Конрейл», но его слишком часто увольняли, чтобы назвать это постоянной работой. В разгар Второй мировой войны Шорти поступил на службу в торговый флот ради трехразового питания, дармовой койки и регулярного жалованья, которое он неизменно отсылал домой Лорейн.

Джек совсем не помнил Джун – только рассказанные истории о ней за обеденным столом.

– Моя сестра была еще одной семейной легендой, – поведал он журналу «Роллинг стоун». – Она уехала из дома в шестнадцать лет. [В том году, когда родился Джек.] Джун танцевала у Эрла Кэрролла и знала Счастливчика Лучано. Потом вышла за летчика-испытателя, одного из тех, кто преодолел звуковой барьер, и переехала в Калифорнию, у нее были интересные предложения и надежные знакомства. Там она умерла. Молодой. Рак.

Джек излагал это журналистам, словно набросок сценария, вымышленную историю с трагическим концом. Историю о прекрасной, но обреченной на смерть принцессе. Джек был еще подростком, когда решил уехать из дому и отправиться на запад ради воплощения собственной мечты о славе в шоу-бизнесе. Он решил стать актером. Как и у Джун, у него мощно работало воображение, а вот возможностей недоставало.

В Лос-Анджелесе Джек ненадолго остановился у сестры, пока не нашел постоянную работу. После уроков актерского мастерства он начал сниматься в независимых кинокартинах. Ранние достоверные образы бунтарей привели к более серьезным ролям и хорошим сценариям. Конечно, предстояло пройти долгий и трудный путь, прежде чем стать звездой. Джека хвалили поклонники и критики за его привлекательные персонажи, за искренность любой роли, словно играл самого себя. Зрителям нравился Джек – ну или герой, которого отождествляли с ним.

Актерское ремесло давалось ему естественно, и это неудивительно. Типично американское детство Джека наполняли иллюзии. В родительском доме, в Нептун-Сити, всё было не так, как казалось; люди, окружавшие его в детстве, были самобытны. Джек учился актерскому мастерству не у Марлона Брандо или Станиславского – он учился у Джун, Лорейн, Джона, Шорти, Дона, а главное – у Этель Мэй.



Любая кинозвезда – и Джек в том числе – на самом деле представляет собой двух человек: частное лицо за кадром и знаменитого актера на экране в роли героя, нравящегося зрителям. Эта двойственность не улавливается публикой, да и кинокритики и историки иногда смешивают персонажа и самого актера. Следует убедить зрителя, что актер – не этот человек на экране. Актерское искусство – это умение притворяться.

Характер самого Джека – улыбчивого, невозмутимого, стильного, энергичного, прямолинейного – проявлялся буквально в каждой картине, пока в 1974 году он не узнал ужасную семейную тайну, скрывавшуюся за всеобщим притворством, тайну настолько серьезную, мрачную и проникнутую обманом, что его жизнь изменилась навсегда, как и манера игры. Фильм, в котором он снялся, прежде чем раскрыл семейный секрет, назывался «Последний наряд». Герой Джека, Билли Баддаски по прозвищу Отморозок, верит в собственную неуязвимость. Он весел, бесстрашен, дерзок и действует инстинктивно. От начала и до конца Билли остается простодушным, хотя и сознает все противоречия своих обязанностей. В первом же после перелома фильме («Китайский квартал») Джек сыграл детектива Джей-Джей Гиттса, символ власти. Гиттс тоже бесстрашен, весел и дерзок, но он более раним и умен. Публике это понравилось больше: зрители обожают привлекательных и душевно хрупких персонажей.

Но для Джека разница заключалась не только в новообретенной чувствительности. Изменился не стиль игры, а характер Джека: он сам стал другим человеком.

В промежутке он снялся в «Пассажире»[3] Микеланджело Антониони (съемки проходили до «Китайского квартала», но фильм вышел позже). В этой картине у главного героя нет отчетливой самоидентификации, и весь фильм он ее ищет. «Пассажир» является переходным этапом между Баддаски и Джей-Джей Гиттсом. Раскрепощение Дэвида Локка (очень уместное имя)[4] служит как бы связующим звеном. Действие происходит во время гражданской войны в Республике Чад, и это – прекрасная метафора для происходящего на экране. Локк обнаруживает в отеле труп и скрывается под личиной другого человека, в буквальном и переносном смысле становясь им. В «Китайском квартале» Гиттс начинает как воплощенная невинность, но в финале предстает более чем опытным человеком. В реальной жизни Джек отведал запретного плода: узнал фамильную тайну и дорого заплатил за нее[5]. Впоследствии он не сыграл больше ни одного простодушного, беспечного, невинного героя. Именно в этом заключается разница между ранними героями Джека в его «личных» фильмах и поздними ролями в коммерческих картинах крупных студий.

После 1974 года, за одним или двумя исключениями, он уже не играл чисто романтических персонажей. В реальной жизни, в то время как женщины оставались для Джека источником наслаждения и боли, истинная любовь являлась для него чувством, которое он никогда не мог всецело принять и в которое не решался поверить. Только Анжелику Хьюстон Джек подпустил к себе максимально близко. Их семнадцатилетний роман представлял собой череду встреч и прощаний, вспышек гнева, разочарований, измен с обеих сторон. В результате оба остались в одиночестве.

Здесь вы прочтете историю Джека Николсона – кинозвезды и Джека Николсона – человека. Джек-киноактер снялся в шестидесяти двух фильмах. И каждый раз Джек-человек исполнял одну и ту же роль, с ней всю жизнь пытался примириться и хотел довести до совершенства.

Он играл самого себя.

Часть 1

Тернистый путь «Беспечного ездока»

Глава 1

В моих жилах течет кровь королей… – Джек Николсон
Джек Николсон вырос в Нептун-Сити, маленьком городке в округе Монмут, штат Нью-Джерси. Он расположен примерно в пятидесяти милях к югу от Манхэттена, на океанском побережье Нью-Джерси, вблизи Асбери-Парк – красочного мира карнавалов и дешевых распродаж – радости ребятишек из рабочих семей. Асбери-Парк не нуждается в дополнительном сгущении волшебной атмосферы, в нем уже достаточно людей обрели счастье и добились исполнения желаний. Самые примечательные из них, не считая Джека, – это Брюс Спрингстин и Дэнни Де Вито, а если заглянуть в далекое прошлое – популярнейший комедийный дуэт своего времени, классическая бурлескная пара из «правильного» худыша и очаровательного толстенького дурачка, Бада Эббота и Лу Костелло[6].

В доме Этель Мэй вечно толпились женщины: они приходили сделать стрижку и приводили с собой детей, чтобы сэкономить на услугах няньки. Маленькому Джеку с трудом удавалось найти спокойный уголок посреди всего этого шума, запаха химикатов, суеты, беготни и женских сплетен. Как он говорил позже, «удивительно, что я не стал геем, с таким-то количеством эстрогена вокруг». Иногда ему удавалось ускользнуть из дома и побродить по пляжу с его дешевыми, кричащими развлечениями.

Еще два удовольствия были ему доступны – чтение комиксов и коллекционирование бейсбольных карточек. Джек жил мечтами о супергероях. Бегство от реальности смягчало боль одиночества – в доме мальчика окружало множество людей, но бо́льшую часть времени он проводил один. В результате часто закатывал истерики – такие мольбы о внимании. По словам его сестры Лорейн, когда Джеку что-то не удавалось, «весь дом дрожал, как во время землетрясения». Однажды под Рождество мальчик взял пилу и отпилил ножку у кухонного стола. За это Этель Мэй вручила малышу уголек вместо рождественского подарка. Джек вопил и плакал, пока не получил настоящий подарок, лишь тогда успокоился. В другой раз, когда мать разговаривала по телефону, он бросился на пол и стал извиваться и рыдать, требовать, чтобы Этель Мэй повесила трубку. «Я рано понял, что был не нужен, – вспоминал Джек. – В детстве я представлял для семьи проблему. Родители разошлись незадолго до моего рождения… матери наверняка приходилось очень тяжело». Понадобились десятилетия, чтобы сын понял, откуда эти чувства.

Как и большинство сверстников, Джек боготворил бейсболиста Джо Ди Маджо. Он собирал все его фото. Однажды Джека послали в магазин за хлебом и молоком, но он потратил деньги на последние выпуски «Подводника», «Человека-факела», «Капитана Марвела» и «Бэтмена». Больше всего мальчик любил Бэтмена – за вполне человеческие качества, а не за сверхъестественные способности. И ему нравился Джокер. Когда мальчик вернулся домой, Этель Мэй отшлепала его и отняла комиксы.

А еще с самых ранних лет Джек задумывался о сексе: «Я был просто озабоченный. С детства, еще раньше восьми лет, в ванной я, по крайней мере, мысленно представлял некоторые ситуации. То есть мне уже многого хотелось».



Он любил кино. Маленький Джек почти каждый субботний вечер проводил в местном кинотеатре под названием «Пэлас» и с восторгом смотрел мультики и многосерийные фильмы. Каждая серия заканчивалась в самый острый момент, казалось, герою было невозможно выжить. Это гарантировало, что все дети в следующую субботу вернутся ради очередной порции приключений, содовой, попкорна и чудес.

Семья переживала финансовые трудности, но Джек никогда не чувствовал себя бедным.

«В Нептун-Сити был один район чуть попроще, там жили менее обеспеченные представители среднего класса, и другой получше. Этель Мэй Николсон оказалась достаточно ловкой, чтобы перетащить нас в район попрестижнее».

Ее бизнес процветал, и в 1950 году, когда Джеку исполнилось тринадцать, мать перевезла всю семью на целые две мили к югу, в Спринг-Лейк, неплохой район по другую сторону железной дороги, его иногда называли Ирландской ривьерой. Она открыла салон на Мерсер-авеню, а Джек поступил в школу Манаскван, одно из самых серьезных учебных заведений на юге Нью-Джерси.

Для всех, кроме Джека, важной вехой стало появление телевизора – первого в квартале, черно-белого, такого ящика на ножках. Джек предпочитал кинотеатр по субботам, а не размытое, мигающее, шипящее изображение на крохотном экране. Его совершенно не впечатлили «Приключения супермена» и «Одинокий рейнджер». С точки зрения мальчика, в комиксах – и в собственном воображении – герои были куда красивее, чем по телевизору. Когда соседские ребятишки набивались в гостиную, чтобы увидеть чудо – говорящую картинку, – Джек ничуть не радовался.

У него еще не началось мужское созревание; Джек по-прежнему ростом был ниже большинства сверстников и имел мягкий детский животик. Подростком он похудел, но так и не обзавелся желанной мускулатурой и не вырос настолько, чтобы заняться баскетболом – своим любимым спортом. Пухлого и низкорослого Джека школьники презрительно дразнили Толстяком. К тому же он страдал от невероятного количества прыщей. Пятна превращались в рубцы и ря́бины на лице, плечах, груди, так что и во время съемок Джек не мог показаться с обнаженным торсом, разве что при очень удачном освещении и искусно нанесенном гриме.

В Манаскване он хорошо учился, выказывал ум, рассудительность и склонность к анализу, но ему недоставало для баскетбола главного – роста и физической силы. Он попытался заняться футболом, но и здесь его сочли маленьким и полным. Вместо беготни на поле мальчику пришлось довольствоваться ролью завхоза в бейсбольной команде. Иными словами, Джек подносил игрокам биты, мячи и перчатки. «Он хотел стать спортсменом и страшно расстраивался из-за небольшого роста, ширины плеч и, может быть, еще пары лет. Он всегда оказывался младшим в команде», – вспоминал одноклассник Джека. Тогда Джек стал писать о спорте и обнаружил, что у него с легкостью получается сочинять. Он любил описательную прозу и сам рассказывал о происходящем так, как будто принимал участие в игре. Удачная фраза – словно точный бросок мяча в корзину с прыжка. Ну, почти.

В 1953 году, в предпоследнем классе, шестнадцатилетний Джек – симпатичный, невзирая на прыщи, темноволосый ирландец наконец-то похудел и обзавелся кое-какой мускулатурой. Остроумный и скорый на язык парень из объекта школьных насмешек стал одним из самых популярных учеников. Впервые на него стали обращать внимание девушки. Он уже имел прозвище не Толстяк, а Ник (сокращенно от Николсона) и притягивал все взгляды широкой улыбкой, никогда не сходившей с лица. Хотя учителя, уязвленные юношеским высокомерием Джека, и подозревали его вечно в каких-то каверзах, ни в чем серьезнее курения он не был замешан. Джек выкуривал по две пачки в день, и так и не избавился от этой привычки. Взрослые предупреждали: он не вырастет высоким, если продолжит курить. Джек смеялся над ними – но действительно вырос только до 174 сантиметров. Ниже Стива Маккуина, Пола Ньюмана, Роберта Редфорда, но выше Аль Пачино и Боба Дилана, одного роста с Робертом де Ниро.

Так и не попав в спортивную команду, Джек начал участвовать в школьных спектаклях, где не обращали внимания на рост и физическую силу. Весной, в предпоследнем классе, он впервые вышел на сцену и понял: ему не только нравится играть, но у него и хорошо получается. Он дебютировал в фарсовой комедии Фрэнсиса Сванна «Из огня да в полымя» – о подростках, пытающихся стать актерами на Бродвее. Эта пьеса с огромным успехом шла на Манхэттене весь 1941 год, после чего юные герои Сванна до конца пятидесятых не сходили со школьных сцен, пока не сменились более актуальными типажами. Джек сыграл в пьесе маленькую роль, но весьма успешно, и до самого окончания школы был постоянным членом ученического театрального клуба.

После уроков, в промежутках между репетициями, Джек подрабатывал билетером в местном кинотеатре «Риволи». Там дневной свет и школьная популярность, приобретенная участием в спектаклях, сменялись темнотой зрительного зала; Джек снова и снова наблюдал за настоящими актерами, изучал каждое движение и пытался понять, как они достигали нужного эффекта и как повторить это самому. В теплое время года Джек также подрабатывал спасателем на Брэдли-Бич (он никогда не снимал футболки, чтобы не выставлять напоказ покрытую прыщами грудь). У этой работы было ощутимое преимущество: он разглядывал хорошеньких, загорающих в купальниках на пляже девушек.

В последнем классе Джек получил роль сумасшедшего в пьесе Джона Патрика «Странная миссис Сэвидж», изначально созданной в качестве сценария для немого фильма с участием легендарной Лилиан Гиш. Героиня пьесы, пожилая женщина, оказывается в сумасшедшем доме среди больных. Одного из них, по имени Ганнибал, сыграл Джек, и так удачно, что при выпуске одноклассники проголосовали за него как за «Лучшего актера».

Несмотря на работу спасателем и на свою возросшую благодаря спектаклям популярность у девушек, Джек по-прежнему не имел постоянной подружки. Всегда готовый рассказать анекдот или отпустить шуточку, он сделался чем-то вроде школьного клоуна, и остроумие избавило его от массы разочарований. Если он и не привлекал одноклассниц физическими достоинствами, то, по крайней мере, располагал их к себе юмором – и в результате провел последний школьный год в окружении первых красавиц, хотя для него они оставались недоступными. Сандра Хейес, «Лучшая актриса» того выпуска, вспоминает:

«Джек общался с самыми красивыми девчонками в школе, ведь с ним было весело. Пусть даже он ни с кем не встречался. Наверное, он единственный не нашел себе подружку. Джек вечно шутил, всех разыгрывал, изображал дурачка…»

Бойкость языка принесла ему новое прозвище – Вязальщик, за умение сплетать между собой самые разные сюжеты. А школьная популярность привела к тому, что Джека избрали вице-президентом выпускного класса, хотя его повседневная одежда больше подходила для молодого бунтаря. Он начал носить грязные джинсы и мотоциклетную куртку, после того как увидел «Дикаря» Ласло Бенедека в декабре 1953 года с Марлоном Брандо в роли хулигана-байкера, обладателя убийственной улыбки: ею он сверкнул лишь единожды, в так называемом счастливом финале. Школьная администрация хмуро посматривала на этот наряд, но помалкивала. В июне Джек должен был окончить школу, и не имело смысла в последние дни поднимать шум.



В июне 1954 года Джек окончил Манаскван. К тому времени он скопил достаточно денег благодаря работе в кинотеатре и на пляже, чтобы купить подержанный «Студебеккер» 1947 года выпуска. Он любил хвастать, что во время учебы в старшей школе удачно играл на скачках в Монмуте и смог приобрести автомобиль. Джек подал заявление на получение водительских прав и тут впервые обнаружил: факт его рождения нигде не значится. А ведь он был уверен, что родился дома, как и сестры. Официально никакого Джека Николсона не существовало. Чтобы разрешить проблему, мать подала в департамент здравоохранения Нью-Джерси отсроченный запрос. Датой рождения Джека в нем значилось 22 апреля 1937 года. Если верить этому документу, он действительно родился дома, на Шестой авеню в Нептун-Сити, штат Нью-Джерси. Матерью ребенка числилась Этель Родс, а отцом Джон Джозеф Николсон.

Так у юноши появился официальный документ, необходимый для получения водительских прав. Но, как он выяснил впоследствии, эта бумага оказалась фальшивкой, как и бо́льшая часть семейных историй.

Глава 2

Я стал актером благодаря тому, что был кинофанатом… – Джек Николсон
– Повзрослев, я отправился на запад, посмотреть своими глазами на кинозвезд. Я начал подрабатывать в разных студиях… Когда я говорю «фанат», то не имею в виду, что я бегал за автографами или что-то такое. Все мои ровесники являлись поклонниками Марлона Брандо.

Джек решил провести некоторое время в Лос-Анджелесе, потому что получил совершенно неожиданное приглашение – от сестры Джун. Она жила в Инглвуде, недорогом районе округа Лос-Анджелес, на окраине Голливуда. Жизнь у нее сложилась нелегкая. Несмотря на протесты Фурчилло-Роуза, спустя два месяца после рождения брата она решила уехать из Нью-Джерси и сделать карьеру в шоу-бизнесе. Джун поступила в эстрадную труппу, совершавшую турне из Филадельфии, через Майами, в Чикаго. В 1944 году, в возрасте двадцати пяти лет, она оставила надежду сделать карьеру танцовщицы и стала работать на оборонной фабрике в Огайо. Там она познакомилась с Мюрреем Хоули («Бобом»), разведенным летчиком-испытателем, который, по слухам, преодолел звуковой барьер. Он происходил из богатой семьи. Джун вышла за него замуж и родила двоих детей: сына и дочь. Семья переехала в Саутгемптон, штат Нью-Йорк, – средоточие североамериканских богачей. Все шло неплохо, но в один прекрасный день Хоули оставил жену и детей и ушел к другой женщине. Отвергнутая Джун ненадолго вернулась в Нью-Джерси, а затем вместе с двумя детьми перебралась в Лос-Анджелес в надежде еще раз начать все с начала.

Весной 1954 года Джек окончил школу, и Джун в качестве подарка прислала брату приглашение провести лето с ней в Голливуде. К письму она приложила билет на самолет. Джек ухватился за этот шанс, не только ради свидания с сестрой, но и ради возможности подышать одним воздухом с легендарным Марлоном Брандо.

Как ни странно, несмотря на свою общительность, Джек не рассказал никому из школьных приятелей о предстоящей поездке. Как будто они ничего для него не значили и только усложняли жизнь, особенно девушки. Джек еще оставался девственником, когда отправился в Калифорнию. Он пообещал Этель Мэй, что вернется через два месяца и поступит в университет Делавэра на инженерный факультет – высокий выпускной балл давал юноше шанс получить стипендию.



Джун вскоре пожалела о приглашении Джека, а тот – о своем согласии. В квартире, где она жила с двумя детьми, и так было тесно, а вчетвером стало еще теснее. Джек целый день сидел дома мрачный, вялый, сонный и съедал все, что находил в холодильнике. Джун удавалось отдохнуть, только когда он отправлялся в близлежащий Голливуд-парк, чтобы предаться любимому развлечению – поиграть на тотализаторе. Если не хватало денег на ставку, Джек ехал на автобусе в Голливуд и бродил по знаменитым улицам. Он никак не мог насмотреться на эти маленькие, утопавшие в зелени домики.

Звездный город был выстроен первым поколением киномагнатов. Они превратили в сплошные съемочные площадки дешевую землю, покрытую апельсиновыми рощами, и настроили домиков для своих сотрудников – от гримеров до актеров. Там живо выросли и заведения, обслуживающие две основные потребности большинства актеров и техников: кофейни, где можно покурить и выпить горячего кофе по пути на работу, и бары, куда можно зайти вечером и просидеть до закрытия. В одиннадцать ночная жизнь прекращалась. Съемки начинались на рассвете.

В 1953 году центр голливудской жизни переместился на запад, на клочок непривлекательной, запущенной земли между Голливудом и Беверли-Хиллз – бульвар Сансет. Там не было ни полиции, ни местной администрации, зато в избытке секса и спиртного. Множество кафе и клубов принадлежали самим актерам, а для тех, у кого не было пары, работало множество борделей с необыкновенно красивыми девушками. Большинство из них, так называемые старлетки, днем играли эпизодические роли в студиях. Они ждали своего звездного часа, но нужно было чем-то платить по счетам.

Крупнейшие голливудские студии десятилетиями контролировали все, что снималось и показывалось; они выпускали и распространяли картины, владели кинотеатрами, где шли их фильмы. Но эта железная хватка начала слабеть в 1948 году, когда Верховный суд США объявил Голливуд олигополией. Продукция вскоре стала меняться. Появление независимых киностудий положило конец Кодексу производства, и голливудские режиссеры, пусть и не мэтры, принялись снимать оригинальные картины, разрабатывать иные темы, кроме романтических, как в эпоху золотого века Голливуда. В новых фильмах играли новые актеры, и настоящим идолом стал Марлон Брандо.

В июле 1954 года, вскоре после приезда Джека в Голливуд, на экраны вышел фильм Элиа Казана «В порту» с участием Марлона Брандо, и Джонни Страблер сменился Терри Маллоем в качестве нового идеала американского бунтаря – мужественного, но уязвимого «крутого парня» с израненной душой.

Брандо навсегда изменил имидж американского киноактера, снизив возрастную планку и повысив градус мужественности на экране. В роли Терри Маллоя он оказал огромное влияние на Джека и целое поколение юных кинопоклонников, которые хотели стать следующими Брандо.



Пускай Джеку было тесно в крошечной квартирке Джун, пускай ему не нравилось, что она постоянно поправляла его прическу и спрашивала, сыт ли он и надел ли чистое белье – совсем как мать, а не сестра, – он не особенно возражал против такой жизни.

«В наших отношениях были особые нюансы… – вспоминал он много лет спустя. – Язык тела и все такое. Когда сестра со мной возилась, я спрашивал себя: чего она так волнуется?»

Как бы Мася ни настаивала, чтобы осенью он приехал домой и поступил в колледж, Джек решил не возвращаться. Вот закончилось лето, и он рискнул возможностью получить образование ради шанса усвоить несколько жизненных уроков. В итоге парень оказался в маленькой недорогой квартирке в Калвер-Сити, в окрестностях Голливуда, где спал до вечера, если хотел, без постоянного надзора Джун, а потом вставал и отправлялся на работу – расставлять игрушки в магазине на Голливудском бульваре. Это давало возможность платить за жилье.

После работы он перекусывал в кафе «Ромеро», которое посещали многие молодые бунтари, мечтавшие стать актерами. Открытый характер позволил Джеку с легкостью вписаться в их круг. Ему так нравилось сидеть в кафе и болтать о кино своим ровным голосом с джерсийским акцентом, а слушателям нравились его мысли о сцене из фильма «В порту», где Брандо (Терри) поднимает перчатку, которую Эди роняет во время разговора. Терри пытается натянуть ее на собственную руку, в надежде задеть Эди за живое. Эта сцена казалась Джеку тем более оригинальной, что была чистой импровизацией. Ева Мари Сэйнт на самом деле случайно уронила перчатку во время съемки, и Брандо попросту подыграл. Подобное вживание в роль вызывало экстаз у Джека и прочих юных критиков.

При везении он даже мог бы подцепить какую-нибудь красотку в облегающем свитере и черных джинсах, которая сидела за соседним столиком, уткнув подбородок в ладонь, и с жадным вниманием ловила каждое его слово. Джек, может быть, даже хотел этого, но недоставало смелости. Если надоедала одна кофейня, он переходил в другую или в какой-нибудь бар, где собиралась молодежь, мечтавшая о славе: в «Единорог», «У Полетт», «Барни», «Дождевой талон» (отличное место для неспешной партии в дартс), в «Мак» или «Луан». Джеку нравилось общаться с «чистюлями», так он называл лос-анджелесских молодых актеров: там царила прекрасная атмосфера.

«Я принадлежал к поколению, которое выросло на джазе и Джеке Керуаке. Мы ходили в вельветовых брюках и водолазках и разговаривали о Камю, Сартре, экзистенциализме… засиживались всю ночь и спали до трех часов дня. Мы были в числе тех немногих, кто видел европейское кино. Лос-анджелесские «чистюли» стали прямым воплощением лос-анджелесских привычек… огромные гамбургеры, восемнадцать тысяч сортов мороженого, сумасшедшие голливудские тусовки».

Ну или если он оказывался на мели, можно было заглянуть на бульвар Сансет, в одну из многочисленных бильярдных где-нибудь между тату-салоном и борделем, и разжиться деньгами на оплату жилья.

Но в 1955 году, когда Джек провел год, наскребая крохи и ощущая свое одиночество среди разнообразных компаний в кофейнях, Лос-Анджелес начал утрачивать привлекательность в его глазах. Тусить, конечно, весело, но Николсон мечтал о чем-то большем. Он не мог ни с кем сблизиться – ни с парнями, ни с девушками – и не желал следующие двадцать лет пить кофе, курить сигареты и засыпать от звука собственного голоса. Ему хотелось оказаться в гуще событий, любой ценой попасть в киноиндустрию, и неважно, какое положение он бы там занял. Все лучше, чем спать до вечера, а всю ночь бездельничать. Он скорее предпочел бы вернуться домой и поступить в колледж, как требовала мать.

«У меня не появилось настоящих друзей. Я жил сам по себе… и работал рассыльным. Мне даже нравилось. Я жил тогда в Калвер-Сити, ходил пешком и был мрачным, как Винсент Ван Гог…»

Все изменилось в один прекрасный день. По совету приятеля-бильярдиста он пришел в отдел кадров кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер» (МГМ) в Калвер-Сити. Там, по его словам, можно было попросить работы и, возможно, даже получить ее, если не привередничать. Джек не отличался разборчивостью, лишь бы ему позволили дышать одним воздухом с кинозвездами. Впоследствии он вспоминал:

«В день рождения я уже купил билет на самолет… Я подумал: «Раз ничего интересного в Лос-Анджелесе со мной не случилось, лучше вернусь домой и займусь делом». И вот мне предложили работу в МГМ».

В последнюю минуту, когда Джек уже укладывал вещи, со студии позвонили с предложением места офисного служащего в отделе мультипликации.

Он приступил к работе 5 мая 1955 года. Получал тридцать долларов в неделю. В его обязанности входила сортировка писем поклонников Тома и Джерри – персонажам, которые МГМ придумала в ответ на диснеевских Микки-Мауса и Дональда Дака. Вскоре он понял: эта работа (и зарплата) не особенно отличается от работы в магазине игрушек. Там возился с игрушечными животными, здесь с нарисованными, но, по крайней мере, теперь на законном основании мог утверждать, что работает в шоу-бизнесе. Джек быстро привык к виду настоящих кинозвезд, те толпились в многочисленных студиях МГМ, где этажей было больше, чем облаков на небесах.

– Я видел всех, много времени проводил в павильонах… Монро, Боуг, Хепберн, Брандо, Спенсер Трейси… тогда они все там работали. Я чувствовал себя как в раю. Однажды я лег на газон, чтобы заглянуть под юбку Лане Тернер…

Джек старался всех называть по имени – от бедных уборщиков до исполнительных директоров, и его слова неизменно сопровождала улыбка.

Теперь он смог позволить себе жилье получше – маленькую квартирку над гаражом, которую снимал пополам с парнем по имени Роджер Андерсон. Роджер тоже работал в МГМ, рассыльным. Как и Джек, мечтал стать новым Брандо и после школы перебрался в Лос-Анджелес, надеясь сколотить состояние в Голливуде. Квартира была ужасная – круглосуточное хлопанье дверей гаража сводило жильцов с ума, сквозь пол проникал тошнотворный запах бензина. Приходилось держать окна открытыми даже в холодные лос-анджелесские ночи.

Поскольку Джек получал стабильную зарплату, то рискнул попросить у Маси взаймы, пообещав непременно вернуть долг. Он хотел купить машину. Общественный транспорт в Южной Калифорнии тогда, как и теперь, оставлял желать лучшего. Мася поняла – Джек не вернется домой – и выслала ему четыреста долларов. Он пошел и купил подержанный «Студебеккер».

Джек обожал свою машину и ездил на ней повсюду, даже на ипподром. Однажды после скачек он вышел на парковку… и обнаружил – автомобиля нет. Это явилось горьким свидетельством: Голливуд – не только город мечты, суровой реальности в нем тоже хватает.



В МГМ Джек легко поладил с другими служащими, но ему не терпелось уйти из отдела мультипликации и стать актером. Одну из самых невероятных историй распространял сам Джек о том, как получил свой шанс. Он утверждал, что поднимался на лифте в офис, и там же оказался почтенный продюсер Джо Пастернак («Дестри снова в седле», «Летние гастроли», «Великий Карузо» и т. д.). Он посмотрел на симпатичное лицо Джека и напрямую спросил, хочет ли тот сниматься. Молодой человек ответил «нет»[7]. Впоследствии Джек утверждал, что просто растерялся – собирался сказать «да», но не успел опомниться, как Пастернак вышел из лифта. Билл Ханна, один из главных аниматоров в отделе мультипликации, питал симпатию к Джеку, поэтому выслушал его рассказ и засмеялся, когда узнал ответ Джека. Ханна открыл ему один важный факт голливудской жизни: никогда нельзя говорить «нет», что бы тебе ни предлагали. К счастью, Пастернак не обратил внимания на отказ (или просто не расслышал), и в мае 1956 года Джек отправился на кинопробы.

И с треском провалился.

Он получил неплохой отзыв – режиссер признал: Джек симпатичен, у него потрясающая улыбка, атлетическое сложение, невероятные, гипнотизирующие карие глаза. Но недостатки перевешивали. Во-первых, отсутствие опыта. В МГМ не считали школьные спектакли хорошим опытом, если только речь не шла о юной блондинке, мечтавшей стать актрисой. Во-вторых, монотонный голос с явным джерсийским акцентом. Джеку настоятельно посоветовали брать уроки сценической речи и актерского мастерства и пообещали пригласить еще раз на пробы через полгода.

Потерпев фиаско, Джек впал в уныние. Ханна пожалел его и познакомил со своим другом, Джо Флинном, начинающим характерным актером. Ради заработка тот открыл небольшую школу сценического мастерства, соперничавшую с десятками других студий на Голливудском бульваре. В то время в Голливуде актерских студий было не меньше, чем кофеен. Во многие молодые актеры ходили, пользуясь пособием для демобилизованных. Тучный, острый на язык Флинн в конце концов регулярно начал появляться на экране в амплуа безымянных персонажей, снимался в десятках телевизионных комедий и достиг крупного успеха в 1962 году, когда вышел сериал «Флот Макхэйла». У него было много учеников, и Ханна договорился о прослушивании Джека.

В первую очередь Флинн велел юноше ничего не делать с акцентом, ведь благодаря ему Джек выделялся среди прочих юнцов с безупречной дикцией. Голос Джека замирал к концу каждой фразы, словно глох мотор, но Флинна это не смущало. Он заметил и еще кое-что. Взгляд молодого джерсийца акцентировал слова – парень поднимал и опускал брови. Флинн нечасто встречал такое выразительное лицо. Оно было харизматично и привлекательно – этому невозможно научить в школе актерского мастерства.

«Кажется, я осознал силу своей улыбки в пять или шесть лет, – вспоминал Джек. – Правда, я всю жизнь думал, когда смотрел на себя в зеркало: «Лучше не улыбайся, иначе будешь похож на пьяного хомяка».

Флинн предложил Джеку бросить уроки и взамен поискать место, где он мог бы что-нибудь сыграть и набраться настоящего опыта. В то самое время МГМ в поисках новых имен заключила контракт с «Плейерс ринг» – маленьким, на сто пятьдесят мест, репертуарным театром на бульваре Санта-Моника. За молодого актера Флинн замолвил словечко, и Джеку дали роль в «Чае и симпатии» (эта пьеса с успехом шла на Бродвее в 1953-м, и в 1956 году ее решили экранизировать). Чтобы получить роль в несколько слов, Джек согласился каждый вечер подметать крошечную сцену после спектакля и выполнять другую черную работу – и все за четырнадцать долларов в неделю.

В основной состав входили молодые, симпатичные, никому не известные новички – Майкл Лэндон, который затем исполнил роль Малыша Джо в популярном вестерне «Золотое дно» и еще двух сериалах Эн-би-си; Роберт Вон, впоследствии сыгравший в сериале «Человек от Д.Я.Д.И»; Роберт Фуллер («Ларами», «Караван повозок»); Эд Бёрнс – тот самый Эд «Куки» Бирнс, который получил постоянную роль в «Сансет-Стрип, 77» и стал кумиром подростков благодаря смешной манере постоянно поправлять прическу.

Пятый – настоящий – актер покинул картину быстро. Он уже снялся в «Гиганте» Джорджа Стивенса, вместе с красавчиком Джеймсом Дином (покойным), новым кумиром Джека. Тот впервые увидел его в фильме Николаса Рэя «Бунтарь без причины». В «Бунтаре» Джек тоже играл, получив роль по рекомендации Дина. Это был актер и впоследствии режиссер Деннис Хоппер.



Джек, самый неопытный из всех актеров киностудии, сумел извлечь пользу из своего краткого появления в «Чае и симпатии». Его вновь пригласили в отдел кадров и предложили маленькую роль в вечернем телесериале «Дневной театр», который снимали в окрестностях Лос-Анджелеса. Джек не так уж блеснул в «Чае и симпатии». Телевидение поглощало актеров, и все молодые безработные новички в Голливуде рано или поздно оказывались на съемочной площадке «Дневного театра». Серия с участием Джека вышла 3 сентября 1956 года. Он был в восторге.

Через две недели МГМ уволила Джека, заодно со всеми остальными сотрудниками отдела мультипликации – дирекция решила закрыть отдел.

Вновь Джек оказался на мели и в одиночестве. Еще один безработный голливудский актер, тщетно надеявшийся получить роль. Своему появлению в «Дневном театре» он был обязан членством в Американской федерации теле– и радиоартистов; благодаря этому его имя внесли в Справочник актеров кино – своеобразный каталог исполнителей – и несколько раз приглашали принять участие в телевизионных шоу наподобие «Развода». Иногда он играл ответчика, иногда обвинителя. Какая разница? Все участники казались абсолютно безликими, их забывали, как только «дело» решалось.

Хотя Джек едва сводил концы с концами, тем не менее продолжал посещать излюбленные актерские забегаловки. Он завтракал каждое утро в легендарной аптеке Шваба, бок о бок со многими актерами и музыкантами. Вечера проводил в «Ромеро» и в бильярдной. Однажды случайно встретился с еще одной бывшей сотрудницей МГМ, Луандой Эндрюс, и со своим приятелем Джудом Тейлором. Они рассказали, что в студии актерского мастерства Джеффа Кори появилась вакансия. Кори считался довольно успешным нью-йоркским актером в тридцатые годы, игравшим в шекспировских постановках. Он приехал в Лос-Анджелес и регулярно снимался до 1951 года, а потом попал в поле зрения Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, оказался в черном списке и двенадцать лет не появлялся на экране. Чтобы заработать на жизнь, обучал желающих актерскому мастерству в собственном гараже. В списке его учеников значились Роберт Блейк, Кэрол Истмен – молодая красивая женщина, которая училась драматическому искусству, и Роберт Таун, мечтавший стать и сценаристом, и режиссером, Салли Келлерман, Джеймс Дин, чье присутствие само по себе немедленно вознесло репутацию Кори до небес, и немало других людей, в будущем с успешной карьерой. Многие впоследствии приписывали свой успех обучению у Кори.

Джек очень хотел попасть в студию, но услышал от мэтра то же самое, что и от остальных, за исключением Флинна. Кори раскритиковал его голос и акцент и сказал, что Джек должен избавиться от недостатков дикции, поскольку они придают ему вид неопытного юнца. Джек практиковался день и ночь, пока Кори не удовлетворился и не взял молодого человека на единственное свободное место.

Джек всегда считал Кори одним из лучших наставников, какие у него были, причем не только по актерскому мастерству. Он вспоминал слова преподавателя: «Когда актер получает роль, пусть сразу же предположит, что персонаж совпадает с ним на восемьдесят пять процентов. Но если ты не в состоянии выйти из роли через десять минут, это плохо – ты в нее вкладываешься физически, что вредно для тебя как для человека». Джек соглашался с Кори. Особенно насчет восьмидесяти пяти процентов. Впрочем, он задумывался: как измерить долю личного участия?

Он сразу заметил – остальные актеры, казалось, сплошь пытались подражать Джеймсу Дину, а тот, в свою очередь, подражал великому Брандо. Все носили джинсы, футболки, кеды, кожаные куртки на молниях и разговаривали, глядя исподлобья. Во время перерывов и после занятий, за кофе, парни болтали о культурных вехах пятидесятых годов, о писателях и поэтах-битниках – Керуаке, Кизи, Гинзберге. Джек внимательно читал их произведения, чтобы понять, чем так восхищались его коллеги.

Девушки в студии Кори были нежными, мягкими, исключительно целеустремленными. Они надеялись стать актрисами и ничуть не интересовались случайными перепихами – во всяком случае, не желали спать с кем попало.

Кроме одной – Джорджианы Картер, светловолосой южанки с шикарной улыбкой. Когда Джек впервые заметил ее, то решил: она предназначена для него, – и стал рьяно за ней ухлестывать. Девушка это понимала и не возражала.

«Он мне нравился, – вспоминала она впоследствии, – и вскоре я уже не могла жить без Джека. Он был на год младше, энергичный, очень ласковый».

С Джорджианой Джек лишился девственности.

Они быстро стали парой – всегда приходили к Кори, держась за руки, и вместе уходили, а когда студия Кори переехала, Джек, Джорджиана и еще несколько человек вызвались таскать мебель, красить стены и тому подобное. Тогда они искренне развлекались.

Но в один прекрасный день в студии появился новичок. Его приход изменил жизнь Джека навсегда – самым неожиданным образом.

Глава 3

Брандо был моим кумиром. Кастро тоже. Мне нравились Галбрейт, Дилан. В детстве я с ума сходил по Джо Ди Маджо. – Джек Николсон
В середине пятидесятых студийная система постепенно умирала, но еще держалась на плаву. Как бы ни были оригинальны, свежи и популярны новые послевоенные картины, они по-прежнему подчинялись традиционным стандартам кинематографии, отвечали вкусам основной аудитории. Фильм «Ровно в полдень» Фреда Циннемана (1952) решал сложные психологические вопросы старым, наиболее испытанным методом – обратившись к классическому ковбойскому сюжету с перестрелкой. Фильм «В порту», невзирая на социальную проблематику, тоже оставался условной любовной историей.

В пятидесятые годы, как раз когда Джек приехал в Голливуд, некоторые продюсеры пытались преодолеть шаблон. Указ Верховного суда ослабил исключительную монополию студий на производство, распространение и показ картин, и молодые люди, готовые работать за гроши и сильно рисковать – чего не могли или не желали делать мэтры, – стали пионерами независимой кинематографии, новым поколением режиссеров, истинными бунтарями Голливуда.

Одного из этих добродушных молодых людей звали Роджер Корман. Как и многие представители его поколения, он вырос в дотелевизионную эпоху и являлся абсолютным нонконформистом в кинематографии. Значение Кормана для авторского кино пятидесятых годов трудно преувеличить.

«Корман был одним из тех людей эпохи Нового Голливуда, которые выросли на любви к Джону Форду, Говарду Хоуксу, Альфреду Хичкоку, чуть позже – к Французской новой волне, к шведам, к авангардному кино. Им было что сказать, причем на свой лад», – вспоминал Майкл Медавой, известный голливудский актер, который снимался и в студийных, и в независимых кинокартинах.

Кинокритик и историк Дэвид Томсон писал: «В пятидесятые годы Роджер Корман снимал множество эксплуатационных фильмов – о байкерах, о наркотиках, – и у него образовался свой круг. Эти фильмы стоили очень мало, дешево стоил и сам Корман, но они приносили большой доход. Говорите что хотите, но Корман доказал: есть подростковая аудитория, готовая смотреть кино про секс, рок и наркотики, а они все больше распространялись в повседневной американской действительности».

Историк кино и биограф Питера Бискинда вспоминал:

«Корман дал целому поколению возможность писать, играть и снимать. Он сам по себе стал институтом. В те дни еще не появились школы кинематографии. Корман просто бросал новичка на глубину и вынуждал действовать».

Как бы окружающие ни относились к фильмам Кормана, они признавали в нем молодого визионера, пришедшего в индустрию, где заправляли старые закостеневшие бюрократы. Вот мнение самого Роджера Кормана:

«На раннем этапе трудно приходилось независимым продюсерам и режиссерам – этот период пришелся на пик последнего взлета студийной системы, преобладавшей в американском кино. Поначалу мне было очень сложно добиться финансирования и хоть какого-нибудь приличного распространения, но я справился».

Роджер Корман родился в Детройте, штат Мичиган, в 1926 году. По его словам, он любил кино, сколько помнил себя. Семья переехала в Лос-Анджелес, и Роджер с младшим братом поступили в школу Беверли-Хиллз. Затем Роджер отправился в Стэнфорд, собирался стать промышленным инженером. Некоторое время он прослужил во флоте, после войны закончил учебу и получил работу в фирме «Электрикал моторз» в Лос-Анджелесе, но продержался всего четыре дня. Корман понял: это не та стезя, по которой он хотел бы идти. «Я приступил к работе в понедельник и уволился в четверг, сказав боссу: «Я сделал огромную ошибку».

Корман учился инженерному делу, чтобы постичь механику кино. Он попытался стать режиссером, но возможностей было мало, и они выпадали редко.

«Я смог получить только работу рассыльным в компании «Двадцатый век Фокс». Потом дошел до младшего рецензента. Я читал сценарии и комментировал их, получал самые безнадежные рукописи».

С разочарованием Корман ушел из «Фокс» и собрал еще немного денег у семьи, друзей и так далее. В мае 1954 года он снял свою первую авторскую картину «Чудовище со дна океана», с крошечным бюджетом[8]. Режиссером был никому не известный Уайатт Ордунг.

Роджер называл себя продюсером, хотя делал для фильма намного больше, чем требовалось от продюсера. Он брался за любую работу – приходил перед началом съемки, чтобы помочь с реквизитом, оставался вечером, чтобы прибраться. Он готов был лично драить полы, если бы понадобилось именно это. Медавой вспоминал:

«В первую очередь мы стремились сэкономить, и Роджер понял: чем больше он будет делать сам, тем меньше понадобится платить другим».

«Чудовище» не побило кассовых рекордов, но Роджер получил достаточную прибыль для следующего фильма. Он взялся за тему гонок и выпустил в 1955 году совместно с Эдуардом Сэмпсоном фильм «Форсаж». Главную роль сыграл Джон Айрленд, достаточно известный и опытный актер.

Роджер начал осознавать, в чем секрет успеха в Голливуде. Он понял: самое серьезное препятствие – это «дыра» между добыванием денег на съемки очередного фильма и вынужденным ожиданием, когда картина начнет (в идеале) окупать затраты.

«Я увидел проблему… Ты находишь деньги и делаешь фильм, а потом надо ждать, когда он принесет доход, прежде чем начать снимать следующий».

Многим казалось, что продюсерская карьера Роджера стремительно катится в пропасть. Два других независимых продюсера, Сэм Аркофф и Джим Николсон, однофамилец Джека, в то самое время вместе основавшие новую кинокомпанию – «Американ интернэшнл пикчерз», она же «Американ релизинг корпорейшн», – попросили разрешения сделать копию с оригинального негатива «Форсажа». Корман настоял и получил авансом деньги на съемки трех следующих фильмов, оставив за АИП право их распространять. Таким образом, решились проблемы и Кормана, и АИП: компания получила гарантированный поток продукции, а Корман нашел способ финансировать свои фильмы.

Роджеру казалось, что ему по-прежнему не очень понятна одна грань фильмопроизводства.

«Я научился работать камерой и приобрел другие полезные технические навыки, необходимые для режиссера, но по-прежнему мало знал об актерском искусстве. Поэтому я записался в студию Джеффа Кори. Не для того, чтобы стать актером, но чтобы узнать побольше об игре».

Кори позволил ему присутствовать на занятиях как профессиональному наблюдателю. И Корман вскоре обратил внимание на одного ученика.

Джек вспоминает:

«Корман пришел в класс, серьезный, как стена… Это был человек-оркестр».

Как правило, на талантливых учеников наставники наседают сильнее всего. Именно так случилось и с Джеком. Когда Кори однажды велел ему «вложить побольше поэзии», тот огрызнулся: «Наверное, Джефф, ты просто не видишь мою поэзию».

Эта стычка впервые заставила Кормана обратить внимание на Джека. Поведение молодого человека ему понравилось. Сам будучи противником всякого давления, он одобрил готовность актера противостоять придиркам Кори. Вскоре Корман предложил Джеку главную роль в своем следующем фильме «Плакса-убийца». Джек получил роль в день своего двадцатилетия. Корман не сомневался в правильности своего выбора. Он говорил:

– Я точно знал, Джек будет звездой.

Помимо явной энергии, Корману нравилась необычная внешность Джека, который не походил на клонированных студийных красавчиков, подражавших Роберту Вагнеру и Року Хадсону. Еще до начала съемок режиссер понял: нашел нечто особенное.

«Плакса-убийца» повествует о запутавшемся юноше, тот слетает с тормозов – «Бунтарь без причины» на амфетамине.

«Времена менялись, – вспоминал Корман. – Ведущие студии этого просто не понимали. Зрители хотели нового. Им понятных фильмов. Если мы собирались снимать кино о молодежи, то не могли обойтись без молодого человека в главной роли – и этим человеком стал Джек Николсон».

Джерсийский акцент Джека, с точки зрения Кормана, звучал совершенно естественно, он передавал юношескую грубость с тонкой ноткой страха. «Плакса-убийца», двадцать пятый фильм Кормана, сняли за десять дней при бюджете в семь тысяч долларов. Из них Джек получил тысячу четыреста – такой крупной суммы у него еще никогда не водилось.

Пускай АИП не могла в течение полутора лет найти кинотеатр для проката картины, Джек был в восторге от того, что его взяли в настоящий голливудский фильм играть персонажа в духе Джеймса Дина.

– Я понял, что до сих пор по-настоящему не работал!

Но, несмотря на заманчивую рекламу – «ВЧЕРА МАЛЬЧИК-БУНТАРЬ, СЕГОДНЯ БЕЗУМНЫЙ УБИЙЦА!» – когда картина наконец вышла на экраны, то не пробилась в прокате дальше двойных сеансов («два фильма по цене одного»), не принесла никакого дохода и быстро канула в Лету.

Джек не снимался почти два года. Поскольку заняться все равно было нечем, он вступил в Национальную гвардию ВВС, прекрасно понимая: в мирное время его вряд ли призовут для исполнения долга. Пока он проходил обучение на базе в Техасе, Джорджиана писала ему почти каждый день, что скучает и с нетерпением ждет его возвращения в Лос-Анджелес, но гораздо больше Джека интересовали письма от Маси – вырезки из «Асбери-Парк пресс». Только там и писали про «Плаксу-убийцу» и про Джека: «Мальчик из маленького городка стал актером».



Джек провел на тренировочной базе восемь недель, они показались ему восемью годами. Молодому человеку не терпелось вернуться в Калифорнию. Первого опыта военной дисциплины ему хватило на всю жизнь. Впереди еще предстояли шесть лет призывного возраста и летные тренировки по нескольку дней каждый месяц. Поскольку дело происходило в Лос-Анджелесе, в подразделении Джека оказалось множество представителей артистических профессий. Он близко сдружился с Брюсом Баллардом, солистом «Фор препс», тот, как и Джек, никогда не отказывался повеселиться. Они умудрялись развлекаться даже в служебные часы – пили, курили травку и ухлестывали за официантками кофейни, находившейся рядом с базой военно-воздушного резерва. Они с Брюсом быстро приобрели репутацию первостатейных волокит, всегда отправлялись на поиски развлечений в военной форме, убедившись в ее притягательности для красоток.



Мася тем временем решила: если Джек не собирается домой в Нью-Джерси, то она сама переедет в Лос-Анджелес, чтобы быть поближе к нему и Джун. Она передала свой бизнес Лорейн и Шорти, в надежде, что они справятся. В Лос-Анджелесе она поселилась у Джун, в маленькой, но уютной двухэтажной квартирке на Уитсетт-авеню в Северном Голливуде. Джун тогда работала в местном универсальном магазине.

Джек снимал жилье вместе с друзьями, иначе Мася остановилась бы у него. Уезжая в Техас, он отказался от своей половины квартиры над гаражом, чтобы сэкономить. Потом двое его приятелей по кофейне – уроженец Бронкса Дон Девлин, сын актера и продюсера, и Гарри Гиттс – предложили ему жить вместе в большой квартире, которую они снимали в Западном Голливуде, на углу улиц Фаунтин и Гарднер. Джек немедленно согласился. Он мог бы поселиться с Джорджианой, та уже не раз предлагала съехаться, но мысль о сосуществовании в тесной квартирке с женщиной не казалась ему такой уж хорошей. Джеку нравилась Джорджиана, но он не желал все время проводить с ней. Это называлось «браком», а Джек к этому не был готов.

Тишина и покой семейной жизни уж точно не водились в «самом безумном доме Голливуда». Там круглосуточно шли вечеринки с выпивкой, сексом, травкой. Красивые, страстные, доступные девушки не отказывались покайфовать вместе с парнями и развлечься. В холодильнике никогда не было еды, только молоко (Джек порой страдал от расстройства желудка), пиво и травка в морозилке.

Салли Келлерман, еще одна выпускница студии Кори, а в те времена – никому не известная актриса, тоже любила потусоваться у Дона, Гарри и Джека. Слава к ней пришла лишь в 1970 году, когда она сыграла Маргарет Горячие Губки в одном из лучших художественных фильмов Голливуда Роберта Олтмена «МЭШ»[9]. Она сваливалась на голову Джеку в любое время суток, чтобы поплакаться об очередной неудачной любви. Джек, хотя и сонный, охотно подставлял плечо. По словам Гарри Дина Стэнтона, симпатичного и в ту пору безработного актера, фолк-певца и одного из постоянных гостей «безумного дома», Джек всегда был слегка навеселе и охотно утешал девушек. «Когда я вспоминаю Джека в ту пору, то всякий раз представляю его с губами, испачканными дешевым красным вином».

Еще одним безработным развеселым приятелем, с которым Джек регулярно сталкивался в кофейнях и барах, был тощий и растрепанный будущий режиссер по имени Монте Хеллман. Он каким-то чудом умудрился получить двадцать пять тысяч за полунаписанный сценарий и хотел, чтобы Джек помог его закончить. Джек согласился, и оба несколько недель усердно работали. Хеллман платил Джеку. Корман прочел сценарий и одобрил, но решил – этот фильм обойдется слишком дорого. Взамен предложил Хеллману стать режиссером «Чудовища из Проклятой пещеры» – независимой малобюджетной картины, ее предполагали снять за двенадцать дней для новой компании Кормана «Филмгруп». Продюсером являлся брат Роджера, Джин. Корман создал эту компанию, поскольку хотел ослабить железную хватку АИП. «Чудовище из Проклятой пещеры» вышло в 1958 году, но без помощи АИП режиссер и продюсер не могли добиться распространения картины в течение года.

Хеллман хотел снять Джека в «Чудовище», но у Кормана были свои планы. В главной роли он снял Майкла Фореста. Через два года после «Плаксы-убийцы» Корман наконец подобрал роль для Джека, по его мнению, подходившую ему больше, – в «Дикой гонке» (или «Скорости»), драме Харви Бермана, посвященной автомобильным гонкам. Такое развлечение охватило все Западное побережье и легло в основу сюжета «Бунтаря без причины». Это была еще одна картина о подростке-преступнике, и Корман во второй раз снял Джека «а-ля Джеймс Дин».

Корман:

– Я встретил одного преподавателя актерского мастерства. Он держал студию в Северной Калифорнии, хотел снять со своими учениками короткометражный фильм и предложил мне участвовать, заверяя, что обойдется все совсем недорого, ведь весь технический персонал и актеры будут из студийцев. Я написал сценарий [вместе с Энн Портер, Марион Ротман и Бертом Топпером], выбрал главного оператора [Тэйлор Слоан] и ведущих актеров. Пусть даже я не работал с Джеком со времен «Плаксы-убийцы», но знал: он сможет сыграть. Это был первый сценарий, который мне попался, с тех пор как я решил, что он созрел для главной роли. Джек лучился энергией, и я полагал: он отлично сыграет молодого психопата.

Корман также взял Джорджиану, надеясь, что их отношения с Джеком каким-то образом передадутся на экране. Каждому он платил по двести долларов за неделю, из общего бюджета в двенадцать тысяч, и снял всю картину на пустующей гоночной трассе в Сонома-Вэлли.

В центре сюжета – главарь банды байкеров Джонни Варрон (Джек). Парень послужил причиной смерти нескольких полицейских, жестко вытеснив их с дороги. Варрон предостерегает одного из членов шайки, Дэйва (Роберт Бин), приказывает ему бросить свою подружку Нэнси (Джорджиану) и проводить больше времени с друзьями, чтобы не выглядеть слабаком. Фильм идет всего пятьдесят девять минут, и события развиваются быстро: Джонни сам влюбляется в Нэнси и исправляется благодаря ей. Джек выискивал в убогом сценарии все мыслимые и немыслемые достоинства, чтобы вдохнуть жизнь в своего героя.

«Я думаю, в моих фильмах персонажам есть что сказать. Так появляется широкая картина. Я верю в позитивную философию своих героев…»

Когда съемки закончились, Джорджиана захотела познакомиться с семьей Джека. Тот послушно привез ее к Масе, та тоже сделала вывод: брак не за горами – и даже попыталась обнять гостью. Джек представил Джорджиану и Джун. Девушки немедленно подружились, каждый день звонили друг другу и болтали. Джун всегда спрашивала, как дела у Джека.

Разумеется, вскоре после знакомства с Масей и Джун Джорджиана начала заговаривать с Джеком о совместных планах на будущее. Тогда он решил поставить точку. У него не было ни времени, ни желания обзаводиться семьей. Джек считал себя артистической натурой, романтическим одиночкой и мечтал делать фильмы, а не детей. Так и сказал Джорджиане, тогда она быстро исчезла из его жизни.



«Дикую гонку» включили в большинство двойных и тройных показов в открытых кинотеатрах на всем Калифорнийском побережье. Хеллман согласился работать над картиной в качестве редактора, а также неофициального и негласного сопродюсера. Во время съемок Хеллман и Джек познакомились поближе. Они очень отличались по характеру, но оба любили авторское кино, Брандо, Дина и битников. Хеллман был человеком тихим, наблюдательным, всегда словно погруженным в собственные мысли. Джек, напротив, обожал развлечения, со всеми общался и часто ходил куда-нибудь повеселиться. Хеллман считал Джека талантливым, умным, «язвительным и остроумным, но очень циничным». Как и в школе, на съемочной площадке Джек отпускал шуточки, которые заставляли окружающих покатываться со смеху.

Когда они сдружились, Хеллман понял, насколько умен и разочарован Джек на самом деле:

«У Джека уже была репутация интеллектуала среди своих друзей. Он охотно цитировал «Миф о Сизифе» Камю, эту оду абсурду, всегда носил книжку с собой в заднем кармане брюк и говорил, что сниматься в таких фильмах – все равно что поднимать валун на гору и верить: на вершине ждет слава, надо только толкать не останавливаясь. Как и Камю, он со временем стал находить радость в толкании как таковом; поэтому Джек и снимался в слезливых короткометражках, а еще очень нуждался в деньгах».

Джека тянуло к Камю не только из-за Сизифа. Камю был франко-алжирец, и на него всерьез повлияла война за независимость Алжира против Франции. Первый роман Камю, «Посторонний», опубликованный в 1942 году, когда автору было всего двадцать девять, принес ему мировую славу. Произведения этого интеллектуала и современного абсурдиста предвосхитили всё – от Джозефа Геллера до Боба Дилана и «Битлз». В мире писателей Камю – молодой, красивый, злой, умный – стал звездой. Джек чувствовал в нем родственную душу. В 1957 году Камю получил Нобелевскую премию по литературе – эквивалент «Оскара». Но для Джека все окончательно встало на места после ужасной гибели великолепного Камю в начале 1960 года, незадолго до начала съемок «Дикой гонки». Камю погиб в автомобильной катастрофе, и Джек поместил его в тот же романтический «пантеон бессмертных», как и другого своего безвременно умершего кумира – Джеймса Дина.

Вскоре после окончания съемок Джека пригласили сниматься в третьей картине, впервые без Кормана, – «Слишком рано для любви» Ричарда Раша. Режиссер Раш узнал о Джеке в «Американ интернэшнл пикчерз» и предложил ему роль в фильме по дебютному сценарию Ласло Горога, самого Раша и никому тогда не известного Фрэнсиса Форда Копполы. АИП хотела, чтобы Джек сыграл главную роль. Образ злодея в этом малобюджетном фильме представлял собой смесь «Ромео и Джульетты» и «Бунтаря без причины». С точки зрения Джека, Корман по сравнению с Ричардом Рашем был просто гением.

Он так же охотно принял следующее предложение Кормана – небольшую роль в фильме под названием «Магазинчик ужасов» (триллер о растении-каннибале). Здесь Корман был и продюсером, и режиссером. Он снял «Магазинчик» в качестве эксперимента, съемки получасового эпизода в телевизионном сериале занимают много времени. Чтобы сэкономить, Корман заставил актеров и съемочную группу лазать через забор в старую студию Чарли Чаплина в Лабри, которую заняли без разрешения[10].

Корман:

– Фильм сняли за два дня и одну ночь, и актеры, включая Джека, репетировали только один день. Эта идея пришла мне в голову на просмотре другого моего фильма – во время одного жуткого момента публика ахнула. Я подумал: вот здорово. А потом вдруг кто-то рассмеялся. В голове мелькнуло: что-то случилось? И понял: все нормально. Зрители испугались, а затем выпустили пар, засмеявшись. Тогда я впервые понял связь триллера и комедии. После этого снял комедию под названием «Ведро крови», и она имела огромный успех.

Пусть даже Джек и был занят в фильме, но даже не знал, о чем там речь и какая у него роль, пока не пришел на репетицию. Корман хотел, чтобы он сыграл Уилбура Форса, странного типа, который приходит к дантисту и сражается с бормашиной. Корман позаимствовал эту ситуацию у собственного врача. Бо́льшая часть сцены представляла собой импровизацию и оказалась намного сильнее остального фильма. Сегодня многие зрители только ее и помнят. В конце концов она легла в основу культового музыкального фильма и бродвейского спектакля[11].

Роль Джека в «Магазинчике» настолько удалась, что его впервые пригласили в студийный фильм – экранизацию одной из частей трилогии Джеймса Фаррела о Великой депрессии – «Стадс Лониган». Джеку нравился Фаррел, и он очень хотел сниматься. К сожалению, заглавную роль, на которую, он думал, его позвали, отдали Кристоферу Найту, похожему на Джеймса Дина. Джек получил второстепенную роль – Усталого Рейли. Никому тогда не известный Фрэнк Горшин, талантливый пародист, сыграл Кенни Киларни. Джек объяснял:

«Думаю, я получил роль потому, что она целиком опиралась на текст книги, а у меня, единственного актера в Голливуде, хватило мужества и сил, чтобы прочитать семьсот страниц трилогии… и я неплохо умел импровизировать, чему научился у Джеффа Кори».

К сожалению, в фильме не удалось передать мощь, масштаб и энергию оригинала – публику он не увлек. Хотя это и была явная неудача, и Джеймс Т. Фаррел вскоре вышел из списков обязательной литературы в колледжах, Джека впервые упомянули в обзорах крупной прессы. В двадцать три года он миновал некую личную веху: в течение тридцати дней пробыл оплачиваемым актером. Джек это знал, потому что отмечал каждый проработанный день в маленькой черной записной книжке, которую держал в заднем кармане.



Даже когда Джек не работал – то есть бо́льшую часть времени, – все равно находил, чем заняться. Он сошелся с Сандрой Найт, двадцатилетней светловолосой уроженкой Калифорнии. Впервые заметил девушку во время ее работы рассыльной в МГМ. Потом они встретились в студии у Мартина Ландо, где Джек брал уроки актерского мастерства. Тогда Сандра еще встречалась с молодым актером Робертом Блейком, поэтому Джек не стал за ней ухаживать – не хотел конфликтовать с мрачным на вид парнем.

Найт тоже иногда работала у Роджера. Однажды они столкнулись на съемочной площадке и заговорили. Услышав о расставании Сандры и Блейка, Джек немедленно пригласил девушку на свидание. Она согласилась, и в итоге они провели ночь вместе. Скорость, энергия и свобода владения телом Найт вселили в Джека уверенность, что он нашел свою истинную любовь.

Красивая, земная, чувственная Найт родилась в Пенсильвании и выросла в Калифорнии, в одном из пляжных районов, известных богемным образом жизни. Она внешне очень походила на Джорджиану, многие друзья Джека даже думали поначалу, что это и есть Джорджиана, пока их не познакомили. Блейк однажды узнал об отношениях Найт и Джека и пригрозил начистить ему морду за то, что тот «увел» его девушку. Друзья Джека без устали твердили о необходимости держаться подальше от Блейка.

Джек хотел разрушить все оставшиеся барьеры, эмоциональные и физические, между ним и Сандрой. Она принимала новый наркотик, диэтиламид лизергиновой кислоты, или ЛСД, который срывал внутренние тормоза. Джек решил тоже попробовать. При энергичной поддержке Сандры он побывал на приеме у психиатров Оза Дженигера, Мортимера Гартмана и Артура Чендлера: они применяли ЛСД в своей практике.

Знакомство Джека с наркотиками оказалось критическим шагом. Когда он принял ЛСД в первый раз, то подумал, что увидел Бога. Еще ему мерещилась кастрация, всякие гомоэротические штуки – и что он был нежеланным ребенком.

«Всю вашу концептуальную реальность словно выбивают из-под ног, и в сознании появляются неизвестные вам раньше вещи», – впоследствии вспоминал Джек.

У него случались озарения насчет собственного детства – он подозревал, что был не нужен собственной матери. А еще, хотя и не всегда успешно, он отныне мог бросить вызов проблеме преждевременной эякуляции, которая мучила его во время связи с Джорджианой. Все эти видения и откровения походили на столбики забора, скрепленные проволокой.

Через три недели после первого опыта Сандра сама сделала ему предложение, и он согласился. Они вступили в брак 17 июня 1962 года. Джек пригласил в качестве шафера Гарри Стэнтона Дона. Подружкой невесты была Милли Перкинс, стройная темноволосая красавица, ставшая звездой в 1959-м после главной роли в фильме Джорджа Стивенса «Дневник Анны Франк».

Джек впоследствии вспоминал:

«Во время церемонии какая-то часть меня, которая немного верит в Бога, смотрела в небо и говорила: «Я очень молод, учти, и не гарантирую, что больше не притронусь ни к какой другой женщине». Конечно, унизительно и дурно в этом признаваться, но я помню свои мысли очень отчетливо…»

Медового месяца не было. Оба немедленно вернулись к работе – Сандра играла маленькую роль в непритязательной кормановской экранизации «Ричарда III», Джек участвовал (хотя и не снимался) у Кормана же в экранизации стихотворения Эдгара Алана По «Ворон». Эту ленту зачастую ошибочно считают дебютом Джека в кино (1963).

Корман сделал дорогие декорации в готическом стиле и нанял студию на следующий понедельник, но накануне в пятницу закончились деньги, поэтому пришлось остановить съемки.

Джек вспоминает:

«Я сказал: «Слушай, Роджер, эти хитрые декорации не понадобятся после выходных. Можно мне попользоваться ими бесплатно, чтобы снять несколько страниц сценария? Лео Гордон и Джек Хилл кое-что написали».

Корман ответил: «Да».

«Кое-что», но никто не знал наверняка, что именно. В отличие от сравнительно неплохого «Ворона», написанного Ричардом Мэйтсоном, сценарий фильма, который Джек окрестил «Террор», был просто кошмарен. Джек без колебаний называет его худшим в своей карьере. Борис Карлофф, занятый в «Вороне», согласился уделить Джеку два дня. Впоследствии он вспоминал:

«Поздним вечером воскресенья, когда роскошные декорации «Ворона» уже разбирали, Джек бегал по павильону с камерой, на два шага впереди рабочих.

Он снимал какое-то дополнение к сценарию, написанное им самим в последнюю минуту – еще несколько страничек – в надежде, что фильм получится».

Не получился.

Всем, кто был связан с «Вороном», пришлось терпеливо ждать, пока Корман разбирался с финансами. Девять месяцев искали средства и снимали финальные сцены на пленэре, в Биг-Сер.

По крайней мере, первую часть фильма режиссировал Фрэнсис Форд Коппола, пока не ушел в другую студию, где больше платили. Монте Хеллман также поработал у Кормана режиссером (по его словам, он сделал бо́льшую часть картины), но, и в свою очередь, отправился на поиски более высокооплачиваемой работы. Корман доделывал фильм сам. Он собрал основных участников на одиннадцать дней, чтобы закончить работу. Джек и Сандра приехали в Биг-Сер вместе, но им мало что было нужно делать, кроме как наслаждаться пейзажем и друг другом да любоваться безумным кормановским стилем.

Тогда же Сандра и сказала Джеку, что беременна.

Глава 4

Я никогда глубоко не задумывался над своей работой у Кормана. Я вообще не склонен к ностальгии. Фильмы получались плохие. Тем, кто не видел мои ранние картины, повезло в жизни больше, чем мне. Но, как и другие актеры, я нуждался в работе… и ничего другого не мог найти. Никому я не был нужен. – Джек Николсон
В начале шестидесятых годов мэтры начали брать пример с Кормана. Их влекла выведенная им пропорция: низкий бюджет – высокий доход. Компания «Двадцатый век Фокс» создала маленький филиал под названием «Ассошиэйтед продюсерс», чтобы потоком выпускать фильмы, нечто среднее между категорией А (стандартной продукцией студии) и Б, вроде тех, что снимал Корман.

Джек после провала «Террора» задал вопрос Корману, как стать настоящим сценаристом, и получил простой совет: напиши то, что легко снять, без затейливых декораций и спецэффектов, и преврати в триллер. Вскоре Роберт Липперт спросил у Кормана, не знает ли он какого-нибудь хорошего сценариста. Корман порекомендовал Джека, тот привел с собой Дона Девлина в качестве партнера. Девлин уже однажды написал и продал сценарий фильма, где сам и сыграл («Анатомия сумасшедшего», малобюджетная авторская картина, вышедшая в 1961 году, режиссер Борис Петрофф). Джек чувствовал себя спокойнее в работе с более опытным соавтором. Приятно иметь еще одну голову для генерации идей и для того, чтобы прогонять для проверки диалоги вслух.

Липперт нанял обоих за тысячу двести пятьдесят долларов и велел написать что-нибудь легко снимаемое на собственное усмотрение. Джек придумал сюжет и некоторые диалоги для будущего фильма «Остров грома», а Девлин, собственно, написал бо́льшую часть сценария. Для участия в картине о политическом заговоре где-то на Карибах пригласили соблазнительную Фэй Спейн, а Джин Нельсон сыграл роль, которую Джек изначально придумал для себя. По словам Липперта, Джек ему нравился больше как автор, чем как актер, и потом, к нему еще не пришла достаточная известность в отличие от Нельсона.

Вскоре после окончания съемок «Острова грома» Джеку позвонила Мася и сообщила о болезни Джун. Он бросил все и поехал в клинику «Ливанские кедры». Врачи объяснили: Джун умирает от рака матки и очень тяжелой формы рака груди, и предупредили, чтобы он не пугался, увидев ее. И все-таки Джек пришел в ужас. Она весила восемьдесят фунтов и напоминала скелет. В последний раз они виделись, когда Джек привез к ней Джорджиану, тогда Джун выглядела отлично. Они поговорили несколько минут, Джек поцеловал ее в лоб и ушел. Он больше не приезжал в больницу и не видел Джун живой. Повседневная обязанность навещать дочь вплоть до самой смерти легла на Масю. Лежа почти без сознания, Джун внезапно попросила позвать Джорджиану. Это была единственная девушка Джека, с которой она познакомилась и подружилась. Джун, возможно, до сих пор полагала, что Джек намерен жениться на Джорджиане. Мася передала просьбу Джеку, и он пообещал позвонить бывшей подруге и попросить ее съездить в больницу.

Когда Джорджиана взяла трубку, Джек быстро объяснил, что звонит не с романтическими целями, что он женился и скоро станет отцом… и что умирающая Джун попросила о встрече. Джорджиана немедленно поехала в больницу. Как и Мася, она каждый день навещала Джун, пока та не скончалась 31 июля 1963 года, в возрасте сорока четырех лет.



«Остров грома» вышел в октябре 1963 года, два месяца спустя после смерти Джун и за месяц до убийства Джона Кеннеди. После Далласа никто уже не хотел смотреть фильмы про политические убийства, и картина быстро сошла с экранов. Творческий союз Джека и Девлина доказал свою состоятельность, но фильм не нашел свою аудиторию, и их сотворчество закончилось.

В августе Джек улетел в Акапулько, на съемки фильма Джоша Логана «Лейтенант Пулвер». Он получил маленькую роль в этой картине кинокомпании «Уорнер бразерс». Хотя роль была совсем крошечная, до сих пор в массовых фильмах ему и этого не доставалось. Сюжет «Лейтенанта Пулвера» вращался вокруг персонажа, которого сыграл Джек Леммон в экранизации пьесы «Мистер Робертс» (1955), снятой Джоном Фордом и Мервином Лероем (Логан не значился в титрах). Оригинальная пьеса с режиссурой Логана шла на Бродвее и, в свою очередь, основывалась на полуавтобиографическом бестселлере Томаса Хеггена (1946).

Фильм снимали в Акапулько, в бухте Пуэрто-Маркес, на борту списанного торгового корабля. Команду играли многообещающие актеры киностудии, работавшие по контракту. Джек был наименее известным, а его роль – самой маленькой. Приглашенный на главную роль Роберт Уокер-младший явно «не тянул». Джек помнил Роберта по веселым компаниям в кофейнях. Уокер-старший был знаменитым актером, в начале пятидесятых годов покончившим с собой. Сын долго ждал своего часа, наконец выпал шанс. Все быстро поняли: Логан ошибся в выборе актера на главную роль. Хотя Роберт, как и его отец, отличался привлекательной внешностью, но оказалось – у Уокера-младшего не было ни на йоту таланта.

Съемки шли с черепашьей скоростью. В отсутствие других дел Джек курил травку. Ее несложно было достать в Мексике, и скоро уже вся массовка «пыхала» каждый день – отчасти поэтому в фильме у большинства героев слегка глуповатый вид. Актрису на главную женскую роль еще не нашли. Поскольку Сандра была беременна, Джек предложил Логану ее лучшую подругу, Милли Перкинс. Логан пригласил Милли на пробы и утвердил на роль красавицы медсестры, которая сводит Пулвера с ума.

Неудивительно, что без Фонды, Кегни и Леммона фильм держался преимущественно на плечах одного Уокера. Большинство сцен с участием Джека не вошло в окончательную редакцию, даже до выхода картины он понял, что участвовал в «манхэттенском проекте», выражаясь словами участников съемочной группы. Это была сущая атомная бомба.



В тот самый день, когда Джек вернулся в Лос-Анджелес, Сандра родила девочку, ее назвали Дженнифер. Джек немедленно дал ей прозвище О́на – возможно, в честь дочери Уризена в мифологии Уильяма Блейка. В детстве он не называл дочь никак иначе.

Пока снимали «Пулвера», Джек подружился с одним из членов съемочной группы, Ларри Хэгмэном. Они начали общаться семьями. Николсоны жили в современном бунгало возле Пламмер-Парк, на окраине Голливуда, куда переехали после рождения ребенка. У Хэгмэнов ситуация несколько отличалась. Ларри происходил из актерской аристократии – его мать была бродвейской звездой и знаменитой актрисой Мэри Мартин. Ему принадлежал летний дом в Малибу, куда Николсоны охотно приезжали по выходным. Там постоянно шли вечеринки, лилось рекой лучшее шампанское. Сандра обрела свой рай на суперсовременной кухне Хэгмэнов. Ей страшно нравилось ходить там босиком и стряпать разные экзотические блюда, чаще всего приправленные щепоткой травки.

Но в первую очередь друзей и знакомых тянуло к Джеку. Его обаяние притягивало, как магнит. Слух о вечеринках у Хэгмэнов разошелся быстро, и вскоре все, кто хоть что-то собой представлял, уже жаждали приглашения. Когда Хэгмэны уехали, Джейн Фонда и ее возлюбленный, режиссер Роже Вадим, недавно перебравшиеся на побережье, охотно взяли на себя обязанность хозяев и принялись устраивать регулярные пляжные пьянки для главных голливудских знаменитостей. Когда Фонда и Вадим решили, что с них хватит, они передали эстафету Джону и Мишель Филипс, жившим в Бель-Эре. Те стали закатывать еще более экстравагантные вечеринки. Но вне зависимости от того, кто принимал гостей, Николсоны приезжали каждые выходные.

Джеку нравилось общаться со сливками голливудского общества, но работа по-прежнему оставалась самой важной частью его жизни. В 1964 году он в соавторстве с Монте Хеллманом написал еще один сценарий под названием «Эпитафия» – о двух безработных актерах, один из которых отчаянно ищет врача, готового сделать его женщине незаконный аборт. Авторы отнесли сценарий Роберту Липперту в АПИ. Пока тот хмыкал и мялся (и наконец отказал), Фред Роос, бывший агент, а ныне перспективный независимый продюсер из «Медаллион пикчерз» – еще одной новой независимой студии, – написал сценарий фильма под названием «В ад с черного хода» и предложил Джеку главную роль. Сценаристами были Ричард Э. Гутман и Джон Хекетт.

Действие фильма происходит во время Второй мировой войны; три молодых солдата должны произвести разведку на острове, занятом японцами, прежде чем начнется наступление главных сил союзников. Персонаж Джека, американец, умеет бегло изъясняться по-японски. Джек прочел сценарий и согласился играть, но лишь в том случае, если режиссером будет Монте Хеллман. Неизменно верный, он не собирался бросать Хеллмана после стольких трудов с «Эпитафией», и знал: тот по-прежнему хочет быть режиссером. Роос согласился и нанял Хеллмана.

«В ад с черного хода» снимали на Филиппинах. Острова, по словам Хеллмана, «в те дни были как Дикий Запад. Приезжаешь на автозаправку, а у сотрудника револьвер сорок пятого калибра за поясом. Все очень грубо, круто и увлекательно. Потрясающие ощущения». Роос хотел снять сразу два фильма на Филиппинах, один для показа по телевизору, другой для кинопроката, и искал подходящий сценарий для второго. Хеллман сказал, что у него есть готовый, и Роос согласился. «На крыльях ярости» давно ждал своего часа. Джек и Хеллман вместе переработали его для съемок на Филиппинах. В этой картине Джек сыграл очередного психопата: герой в финале, устроив общую бойню, кончает с собой.

Работа шла безостановочно. «Три недели на одну картину, короткий перерыв и еще три недели», – вспоминал Хеллман.

Но, несмотря на некоторые интересные режиссерские находки и энергичную игру Джека, оба фильма быстро сошли с экранов. «В ад с черного хода» некоторое время шел в двойных показах в паре с триллером 1964 года «Тише, тише, милая Шарлотта» Роберта Олдрича, довольно принаряженным фильмом категории Б. «Побег» лишь несколько раз показали по телевизору. Но он нравился Джеку больше всех из двенадцати картин, в которых снимался с 1958 по 1964 год, начиная с «Плаксы-убийцы». Ему нравилось играть психов, и он всегда считал: герой «Побега» у него отлично получился.

Несмотря на провал двух фильмов, Джеку продолжали предлагать роли. Следующий фильм, «Огонь на поражение» (не путать с фильмом Дона Сигела 1976 года), был вестерном, Джек прозвал его «тайна Маклуэна», первой из двух ковбойских картин, снятых Джеком и Хеллманом под руководством Кормана для его новой студии «Протиус филм». Джеку предстояло быть продюсером и актером, Хеллману режиссером, и оба писали сценарий.

Они ознакомили Кормана со своей идеей в старом ресторане «Браун дерби» на Вайн-стрит, к югу от Голливудского бульвара. Корман обрадовался, что оба снова работают с ним, и предложил контракт на две картины, как Роос, и больше денег, чем обычно. На встрече он задал только один вопрос: «Каковы сюжеты?» Первым была «Огонь на поражение». Про второй Джек вспоминал: «Его написал я. Мы назвали его «Побег в никуда», а продали под названием «Нападение на станции Эпеш», с дилижансами и индейцами. А «Огонь на поражение» пошла как «Королева Африки». Корман дал обоим сценариям зеленый свет, «главное, побольше томагавков и кетчупа». Джек заверил: так и будет.

Корман:

– Я разрешил им снять два малобюджетных вестерна – Монте был режиссером, а Джек соавтором и исполнителем главной роли. Предприятие затевалось серьезное, и все мы согласились – нужно подключить Кэрол Истмен, нашу подругу из студии Джеффа Кори, чтобы она помогла написать сценарий к одному из фильмов.

Это была хорошая идея. Хеллман не хотел работать над сценарием «Огонь на поражение», предпочитая сосредоточиться на режиссуре. Джек и Истмен (с ироничным прозвищем Стрела, потому что она очень медленно писала) приступили к работе в крошечном офисе на втором этаже Райтерс-Билдинг, в Беверли-Хиллз. Истмен взяла псевдоним Адриен Джойс. Она хотела приберечь настоящее имя для собственных сценариев, а «Огонь на поражение», с ее точки зрения, не являлся настоящим фильмом Кэрол Истмен.

Сценаристка была исключительно красива – бывшая балерина и модель, с длинными густыми светлыми волосами, невероятно стройная, похожая на лебедя. Кэрол обладала всеми внешними данными, чтобы стать актрисой, но быстро поняла – ей интереснее карьера сценариста. Она страдала от десятков фобий, которые, возможно, и ограничили возможности ее карьеры. Кэрол не летала на самолетах, не ездила в машине пассажиром, не любила фотографироваться, непрерывно курила. Как заметил Питер Бискинд, хотя она непрерывно влюблялась и в мужчин, и в женщин, никто никогда не знал наверняка, есть ли у Кэрол любовник. В те годы Голливуд наводнили клетчатые шарфы, короткие юбки, высокие сапоги и свободная любовь, но Кэрол воздерживалась от всего этого. Она считала моду коммунизмом в культуре и всегда носила только джинсы, рубашки и кеды.

Джек изложил ей идею «Огня на поражение», когда работал с Хеллманом над сюжетом «Побега в никуда». Бюджет обоих фильмов составлял семьдесят пять тысяч долларов. Это были деньги Кормана, и он предупредил Джека и Хеллмана: если они превысят лимит хотя бы на один доллар, им придется платить разницу из собственного кармана.

«Огонь на поражение» снимали в штате Юта. Всё выглядело так, как будто буквально все, кроме Кормана и одного-двух самых солидных актеров, во время съемок непрерывно принимали галлюциногены. Это не фильм, а сплошной ураган, с совершенно непонятным сюжетом. В картине много скачек, стрельбы, смертей. «Огонь на поражение» стала потрясающей попыткой выйти за рамки жанра (и за пределы сознания, быть может). Хеллман вырезал бо́льшую часть истменовских диалогов, в том числе целиком первые десять страниц сценария, решив, что они мешают чистому визуальному эффекту.

То же самое попытались сделать и без Истмен с «Побегом в никуда». Его тоже снимали в Юте, и впоследствии Джек назвал «Побег» очень стильным «экзистенциальным вестерном» в духе Ингмара Бергмана. Монте Хеллман высказался конкретнее: определил «Побег» как «фильм ужасов в форме вестерна, чем-то вроде «Стрелка» Генри Кинга в виде триллера… Мы снимали обе картины буквально как одну. Кэрол писала один сценарий, я другой, потом мы искали местность, подходящую для обоих, и снимали всё сразу».

Полностью вымышленные, без какой-либо предыстории, эти фильмы подчеркнуто экспериментальны. В них нет ни одного индейца, ни капли кетчупа. Джек и Хеллман сумели снять два цветных вестерна, почти не выйдя за рамки оговоренного бюджета. (Когда они немного превысили смету, Корман, верный своему слову, вычел деньги из их гонорара.) Джек и Хеллман (Истмен имела постоянный оклад) в итоге заработали по пять тысяч долларов каждый. Корману понравилось увиденное на экране, и он понял: Джек, Монте и Кэрол как команда способны на многое, хотя сам пока не знал, на что именно.

Джек и Монте, впрочем, знали. В их фильмах речь шла о бунтарях и наркотиках, и душа Керуака смотрела на них с небес. Джек впоследствии поделился:

– Я, как «младотурок», жалел о необходимости любезничать с публикой… я думал, что это ненужное потворство. Когда мы с Монте сняли «Побег в никуда», то сказали друг другу: «Ну, по крайней мере, наш герой не читает Библию у лагерного костра». Для людей, выросших в пятидесятые годы, такая сцена была бы сродни пинку под зад.

Корман продал оба фильма «Уолтер Рид организейшн» для телевизионного проката в Соединенных Штатах и в 1966 году отправил Джека на Каннский кинофестиваль, чтобы показать картины вне участия в конкурсе, в надежде найти какого-нибудь иностранного дистрибьютора.

Джек вспоминал:

«Я впервые поехал в Канны. Меня никто не знал, но Жан-Люк Годар пришел на просмотр и подружился со мной в первый же вечер. С тех пор я числился «членом делегации» журнала «Кайе дю синема».

В делегацию Франции входили Франсуа Трюффо, Эрик Ромер и Клод Шаброль. Годар сказал Джеку, что ему очень понравилась «Огонь на поражение». Таким образом, начинающий актер вдруг оказался вместе с мэтрами Французской новой волны.

А еще Джек впервые понял: французы боготворили фильмы Роджера Кормана – в отличие от американцев. Он предвкушал, как они воспримут привезенные вестерны. Чтобы вместить толпы зрителей, которые желали видеть «Огонь на поражение» (лучшую из двух картин), Корман арендовал кинотеатр в Париже, неподалеку от Триумфальной арки, и «Огонь на поражение» при битком набитом зале шла там целый год[12].

Джеку так понравилось в Каннах, что он решил остаться, пока не закончатся командировочные. Но потом ему пришлось вернуться к суровой реальности Голливудского бульвара, где, в общем, было нечего делать. И «Огонь на поражение», и «Побег в никуда» не приняли в Штатах, невзирая на успех в Каннах. Еще один творческий союз, на сей раз с Истмен и Монте Хеллманом, распался.

Хеллман иначе описывал пережитое: «Тот год оказался самым продуктивным в моей жизни».

А Джек так не считал. Разница в восприятии объяснялась в первую очередь разницей характеров. Джек полагал: успех зависит от кассового сбора, а Хеллман превыше всех ставил его эстетическую категорию. На сей раз Джек решил – хватит бунта; следует влиться в мейнстрим, которого до конца жизни сторонился Хеллман.

Майк Медавой вспоминал:

«Монте имел настоящий талант, но весьма загадочный. Никто не сумел его разгадать. Он мог бы стать великим режиссером, но предпочел идти своим путем. Правда, никто, возможно даже он сам, не знал, что это за путь. Джека тянуло большое кино, и вполне оправданно. У него сложился характер, вполне позволяющий стать звездой, и ему этого отчаянно хотелось. Джек обладал тем неопределенным качеством, которое мы называем талантом. Все о нем мечтают, многие считают, что он у них есть, и мало кто обладает им на самом деле. Так вот у Джека талант был».



Незадолго до отъезда в Канны Джек и Сандра поссорились из-за денег, точнее, из-за их отсутствия. Когда он вернулся с пустыми карманами и нереализованными мечтами, ссоры участились. По настоянию Сандры они вместе побывали у психолога. Перед первым сеансом оба приняли ЛСД, что, видимо, не помогло.

Однажды они в очередной раз не разговаривали друг с другом. Джек решил сам починить тормоза в машине и, чтобы сэкономить тридцать пять долларов, купил инструменты, новые тормозные цилиндры и принялся за дело прямо на газоне. Тут зазвонил телефон. Джек вошел в дом, вытер руки ветошью и взял трубку. Звонил Корман – приглашал Джека в гангстерский фильм под названием «Резня в День святого Валентина». Ничего нового. За исключением того, что картину запускала крупная студия «Двадцатый век Фокс». Она заключила с Корманом контракт, и теперь всем светило больше денег, а еще возможность пользоваться студийным реквизитом, костюмами, услугами рабочих и так далее. Самое главное – директора студии пообещали не вмешиваться в процесс, они заключили контракт с Роджером Корманом, поскольку хотели фильм в духе Роджера Кормана. Режиссер пригласил Джека на роль одного из убийц – участников печально известной расправы в гараже. Джек искренне поблагодарил, он очень нуждался в деньгах и хотел вырваться из дома: они с Сандрой страшно раздражали друг друга.

Роль состояла только из одной реплики, но Джек выжал из нее все возможное. Когда кто-то из гангстеров замечает, что один из убийц (Джек) смазывает пули чесноком, то спрашивает, зачем. Джек отвечает: «Чтобы ты сдох от заражения крови».

Он придумал эту фразу на месте, и Корман пришел в восторг. Зрители тоже. «Резня» принесла Джеку больше славы, чем все предыдущие картины, вместе взятые. И больше денег – благодаря Корману. Он знал о финансовых проблемах Джека, которые, усугубляясь, грозили погубить брак с Сандрой. Джек даже не особенно был нужен ему в фильме, но Корман решил пригласить его на роль, а не просто предложить подачку.



После «Резни» Корман вернулся к авторскому кино, рассердившись на студию: ее директора пообещали, что он сможет снимать фильмы на свой манер, и нарушили обещание. Больше всего Кормана разозлило одно обстоятельство: он попытался пригласить Орсона Уэллса на роль Аль Капоне, но студия сказала «нет» (в итоге роль сыграл Джейсон Робардс-младший). Корман закончил съемки, разорвал контракт и покинул «Фокс».

Он хотел создать целую серию независимых картин о байкерских бандах – начало было положено «Дикарем» 1953 года. Этот жанр не сходил с экранов более десяти лет, но, несмотря на блистательную игру Брандо, подобные фильмы утратили популярность, да и «Дикарь» сделал не такие уж большие сборы. Корман брал сюжеты для фильмов из газетных заголовков. Однажды начал собирать информацию о новом феномене – самой известной и опасной из всех байкерских банд – «Ангелы ада», ее возглавлял харизматичный Ральф Губерт Баргер-младший по прозвищу Сынок.

Корман:

– Об «Ангелах ада» часто писали в газетах. Я сошелся с Сынком и поделился с ним: хочу снять фильм под названием «Все падшие ангелы». Баргер согласился, и Джек Николсон, и Сэм Аркофф из АИП немедленно одобрили мою идею.

Корман пригласил в массовку множество настоящих «Ангелов» из пригорода Лос-Анджелеса. У них имелись отличные мотоциклы, и это обошлось дешевле, чем аренда настоящих «Харлеев».

На главную роль он изначально хотел пригласить Джорджа Чакириса. Тот получил в 1961 году «Оскара» как лучший актер второго плана за роль в экранизации мюзикла «Вестсайдская история», который в театре пользовался большой популярностью. Затем карьера Чакириса слегка пошла под уклон. Корман надеялся обойтись небольшим гонораром… и выяснил: Чакирис не умел ездить на мотоцикле. Тогда Корман позвал Питера Фонду, тот умел ездить, и предложил ему главную роль – человека по прозвищу Небесная Синева. Питер, сын легендарного Генри Фонды, годами дрейфовавший на периферии голливудского мейнстрима, охотно принял приглашение.

На роль Джо Кирнса (Неудачника) Корман взял одного из друзей Джека, Брюса Дерна (по прозвищу Дернс или Дернси), а еще пригласил Нэнси Синатра. Таким образом, фильм стал походить на своеобразное послание следующему поколению, никогда не слышавшему о Генри Фонде и не заслушивавшемуся Фрэнком Синатрой.

Для помощи в съемках Корман позвал в помощники режиссера и соавтора Питера Богдановича, а в качестве редактора – Монте Хеллмана, у того как-то застопорилась карьера. Режиссер Ричард Раш откатился еще дальше – Корман сделал его главным по реквизиту.

А Джеку не предложили ничего: ни роли, ни авторского участия (сценарий написал Чарлз Б. Гриффит), ни ассистентской работы. Корман изначально просил Джека сочинить сценарий, но он не смог бы заплатить столько, сколько тот хотел. Его единственным вкладом в создание картины стало название. Джек решил: «Все падшие ангелы» звучит невнятно, и предложил Корману назвать фильм проще и ярче – «Дикие ангелы». Это были дань памяти «Дикарю» Брандо и намек на реальную байкерскую банду «Ангелы ада». Корману понравилось, в чем Джек и не сомневался. Но он по-прежнему сердился, что ему не довелось поучаствовать в фильме.

Когда закончились съемки, Корман почувствовал: получилось что-то особенное. Он выставил фильм на Венецианском кинофестивале, но тот не понравился профессионалам. Без смущения Корман привез картину обратно в Штаты, и она немедленно нашла своего зрителя среди молодежи.