– Я спросил, что ты сегодня делала.

Она рассмеялась:

– А что?

– Не знаю, – пожал плечами Майкл. – Вежливый разговор.

– Мы женаты, – ровно сказала она. – Нам необязательно разговаривать друг с другом.

Майкл помешал ложкой суп, натыкаясь на мелкие кусочки переваренной моркови и сельдерея.

– Я… гм… – Он замялся, собираясь сказать, что ездил в тюрьму к Крису, но понял, что не готов поделиться этой информацией. – Сегодня я столкнулся с Гас. Мы вместе ходили на ланч. – Он произнес это непринужденно, но даже для него самого слова прозвучали чересчур небрежно и могли показаться нарочитыми. – У нее все в порядке, – добавил он.

Мелани открыла рот от удивления, нижняя губа у нее блестела от супа.

– Ты с ней ходил на ланч?

– Да, – ответил Майкл. – Ну и что?

– А то, что я не могу поверить, что ты по собственной воле ходил с ней на ланч!

– Господи, Мел! Она была твоей лучшей подругой.

– Это было до того, как ее сын убил Эмили.

– Ты этого не знаешь, – ответил Майкл.

– А кто мог тебе это сказать? – фыркнула Мелани, и ее голос был пропитан сарказмом. – Она разрыдалась прямо посреди салата? Или покончила с едой, а потом сообщила тебе, что прокурор совершил ужасную ошибку?

– Ничего такого она не делала, – спокойно произнес Майкл. – Если даже… если… – Он не мог заставить себя сказать эти слова. – То это не ее вина.

– Ты глупец, – покачала головой Мелани. – Разве не понимаешь, мать пойдет на что угодно, чтобы только защитить свое дитя? – Она подняла на него глаза, ноздри у нее раздувались, губы побелели. – Именно это Гас и делает. Больше я тебе ничего не скажу.



По плану в субботу Кейт и Джеймс должны были приехать в «Палм д’ор» и встретиться там с Гас после ее визита к Крису. Джеймс и Кейт уже полчаса сидели за столом, заказанным в уютном уголке зала, когда к ним в третий раз подошел официант:

– Может быть, вы желаете начать, не дожидаясь вашего компаньона.

– Нет, папа, – нахмурившись, сказала Кейт. – Я хочу дождаться маму.

Джеймс пожал плечами:

– Подождем еще несколько минут.

Он сидел, слегка ссутулившись и наблюдая, как Кейт играет с нежными лепестками орхидеи, украшающей центр стола.

– Она всегда опаздывает, – сказала Кейт как будто себе самой, – но обычно не так намного.

Неожиданно в небольшой обеденный зал ворвалась Гас, на ходу сбрасывая пальто из верблюжьей шерсти на руки метрдотелю и поспешно подходя к Джеймсу и Кейт.

– Извините меня, пожалуйста! – Она наклонилась к Кейт и, целуя дочь, добавила: – С днем рождения, милая. Джеймс… – кивнула она мужу, усаживаясь на стул, затем обратилась к официанту: – Мне просто воды, пожалуйста. Я не голодна.

– Как ты можешь быть не голодной? – спросил Джеймс. – Сейчас время ланча.

Гас посмотрела на свои колени и небрежно ответила:

– По пути сюда я кое-что перехватила. А теперь, – она улыбнулась Кейт, – скажи мне, что чувствует человек в пятнадцать лет?

– Папа говорит, – просияла Кейт, – я могу проколоть себе уши, если ты не возражаешь. Сегодня. После ланча.

– Потрясающая идея! – повернувшись к Джеймсу, сказала Гас. – Сможешь отвезти ее?

Поначалу он не услышал вопроса Гас, потому что принюхивался к запахам, которые принесла с собой в душный зал его жена: свежий запах снега, яблочный аромат ее кондиционера для волос и стойкий аромат духов. Но было что-то еще, что-то глубинное, горячее, чему он не мог подыскать названия… Что это?

– Сможешь? – переспросила Гас.

– Что смогу?

– Отвезти Кейт к ювелиру. Ее уши. – Гас потеребила мочки собственных ушей, и у нее порозовело лицо. – Я… Ну, не смогу. Снова собираюсь к Крису.

– Ты только что там была, – заметил Джеймс.

Он не поверил собственным глазам, увидев, как запылали щеки Гас.

– У них сегодня дополнительные часы для посещения, – разглаживая салфетку на коленях, ответила она. – Я сказала Крису, что снова увижусь с ним.

Вздохнув, Джеймс сказал Кейт:

– После ланча мы поедем в ювелирный магазин.

Потом повернулся к жене, намереваясь спросить, зачем она проделала весь этот путь до ресторана, раз уж сразу собиралась назад, но его вновь остановил этот запах. После визитов к Крису от нее всегда пахло тюремной затхлостью. Этот запах оставался на одежде и коже, пока не отмывался дочиста. Она сказала, что навещала сегодня Криса, но этого запаха не было. А вместо него было что-то другое – какой-то необычный элемент, в котором Джеймс неожиданно распознал сладкий горячий запах лжи.



Крис ссутулился на стуле, стараясь не злиться на мать, но у него ничего не получалось. Дело не в том, что он очень ждал ее посещений – он пытался относиться к ним как можно более безразлично, потому что если не накручивать себя, то остальные дни не казались такими уж скверными. Но все же сегодня он оставался в своей камере в 10:45 – она обычно приходила в это время – и все ждал и ждал, пока около двух часов ему не велели спуститься вниз.

– Что с тобой стряслось? – пробубнил он.

– Прости, – извинилась мать. – Мы возили Кейт на праздничный ланч.

– Ну и что? – мрачно спросил Крис. – Могла бы приехать до этого.

– На самом деле у меня была предварительная договоренность о другой встрече.

Предварительная договоренность? Крис нахмурился, поникнув еще больше. Что это, по ее мнению, какой-то салон девятнадцатого века? Какая к черту предварительная договоренность?! Разве она может быть важнее встречи с сыном, гниющим в тюрьме?

– Крис, – мать приложила ладонь к его лбу, – ты все еще болен?

Он уклонился от ее ладони:

– Я в порядке.

– Непохоже, судя по твоему поведению.

– Ах, серьезно? Как я должен себя вести, если застрял в тюрьме еще на три месяца, а потом присяжные потребуют, чтобы меня заперли здесь до конца моей жизни?

– Так дело в этом? – спросила Гас. – Ты нервничаешь из-за суда? Потому что могу тебе сказать…

– Что, мама? Что ты можешь мне сказать? – Он в раздражении отвернулся. – Абсолютно ничего.

– Знаешь, мы с Майклом считаем, у Джордана есть очень хорошие шансы.

Крис откровенно рассмеялся:

– Я обязательно прислушаюсь к Майклу. Скорбящий отец жертвы.

– Ты не имеешь права так говорить! Он изо всех сил старается помочь тебе. Ты должен быть ему благодарен.

– За то, что в первую очередь выдвигает обвинения против меня?

– Он не имеет к этому никакого отношения. Это суд штата, а не Голды.

– Господи, мама! – воскликнул ошарашенный Крис. – На чьей ты стороне?

Гас несколько мгновений пристально смотрела на него.

– На твоей, – наконец ответила она. – А вот Майкл все-таки решил, что выступит свидетелем защиты, что весьма хорошо.

– Он тебе сам об этом сказал? – со сдержанным оптимизмом спросил Крис.

– Сегодня, – ответила Гас.

При этих словах Крис недоверчиво прищурил глаза.

– Когда? – спросил он.

– Я виделась с ним утром, перед тем как мы отвезли Кейт в ресторан, – вздернув подбородок, сказала Гас. – Мы с ним встречались в те дни, когда оба навещали тебя.

Осознав, почему мать сегодня опоздала к нему, Крис весь напрягся и отвернулся, испытывая приступ ревности.

– О чем вы разговариваете? – тихо спросил он.

– Не знаю… О тебе. О наших семьях. Мы просто… разговариваем. – Она почувствовала, как сердце у нее в груди забилось чуть сильнее. – Ничего страшного в этом нет, – сказала она, но потом поняла, что ей не в чем оправдываться.

Крис долго смотрел на выщербленный стол. Гас не сводила глаз с лица сына.

– Очевидно, ты хочешь мне что-то сказать, – заявила она.

Ее сын повернулся к ней с нарочито невозмутимым видом:

– Ты не могла бы попросить папу, чтобы он навестил меня?



– Интересно, работая с тобой, постарею ли я и растолстею ли раньше времени? – спросила Селена, впиваясь зубами в жирный кусок пиццы.

Джордан с удивлением поднял глаза:

– Я такой уж суровый начальник?

– Нет. Но твои пищевые привычки ужасны. Ты хоть знаешь, что такое салат?

– Конечно, – с улыбкой ответил Джордан. – Это такая штука, для которой изобрели пластиковые контейнеры. – Он отложил в сторону кусочек пеперони. – Для Томаса, – объяснил он.

Селена бросила взгляд на закрытую дверь спальни:

– Вот как? Его еще не доконали круассаны?

– Нет. В сущности, он там немного похудел. Говорит, еда для него слишком жирная. – Джордан скривился, глядя на пиццу в картонной коробке, пропитанной жиром. – Но если он вернется ради американской вредной еды, я буду рад.

– О-о, он непременно вернется, – заверила Селена. – У него здесь осталась игровая приставка «Нинтендо».

– Ты льстишь моему эго, – рассмеялся Джордан.

– Будто ты сам отлично не справляешься с работой, – сухо сказала Селена. – Ты платишь мне за расследование, а не за подлизывание.

– Мм, – согласился Джордан. – Так что ты делала в последнее время, чтобы заработать себе на пропитание?

Селена, закончив опрашивать людей, имеющих непосредственное отношение к защите, теперь искала подходы к людям из списка свидетелей обвинения, для того чтобы Джордан знал, чему противостоять.

– На самом деле я не ожидаю никаких сюрпризов от судмедэксперта или детектива, – ответила она. – И девчонка, которую они выставляют свидетелем, – подруга Эмили – наверняка придет в ужас и ни черта не поможет Дилейни. Единственный козырь – Мелани Голд, но к ней мне пока никак не подступиться.

– Что ж, может быть, нам повезет, – сказал Джордан. – Возможно, в ближайшие несколько месяцев у нее произойдет нервный срыв, и Пакетт признает ее недееспособной, чтобы выступить свидетелем.

Селена закатила глаза.

– Мне затаить дыхание? – спросила она.

– Не стоит, – ответил Джордан. – Но произошли еще более странные вещи.

Кивнув, Селена положила ноги на кофейный столик рядом с ногами Джордана.

– В детстве мне всегда нравилось, когда в фильмах крутые копы клали ноги на стол.

– Неудивительно, что ты пошла в полицию.

Она поддела ступней его кроссовку.

– А ты почему? – спросила она.

– Пошел в отдел полицейских расследований? – улыбнулся Джордан.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я поступил в юридический колледж по той же причине, что и многие другие. Я понятия не имел, чем в жизни заниматься, а родители оплатили обучение.

Селена рассмеялась:

– Нет, я могу предположить, почему ты стал адвокатом: тебе платили за то, что люди слушают, как ты споришь. Я хочу знать, почему ты перешел на другую сторону.

– Из офиса генерального прокурора, хочешь сказать? – Джордан пожал плечами. – Оплата была никудышная.

Селена обвела взглядом обшарпанный дом. Джордан любил земные радости, но никогда не стал бы делать что-то напоказ.

– Скажи правду, – нажимала она.

Он окинул ее быстрым взглядом.

– Ты знаешь, как я отношусь к правде, – негромко произнес он.

– Тогда свой вариант.

– Что ж, – ответил Джордан, – обвинитель несет на себе бремя доказательств. Адвокату защиты надлежит лишь заронить крошечное сомнение. И разве присяжные могут не иметь сомнений? То есть они ведь не были на месте преступления, верно?

– Ты хочешь сказать, что перешел на другую сторону, потому что искал легкий путь? Не верю.

– Я перешел на другую сторону, потому что тоже не купился. На идею о том, что есть одна правильная история. Ты должен поверить в это, чтобы преследовать человека в судебном порядке, или о чем вообще твое дело, черт возьми?!

Селена задвигалась, повернувшись на бок, и ее лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Джордана.

– Ты думаешь, Крис Харт это сделал? – Она положила руку ему на плечо. – Я знаю, ты считаешь, что это не имеет значения, – добавила она. – Ты все равно будешь защищать его, и хорошо. Но я просто хочу знать.

Некоторое время Джордан изучал свои руки.

– Думаю, он любил эту девушку и испугался до полусмерти, когда их обнаружила полиция. Помимо этого? – Он покачал головой. – По-моему, Крис Харт – очень хороший лжец, – медленно произнес он, потом взглянул на Селену. – Но не такой хороший, каким его считает обвинение.



Был четверг, спокойный день на кладбище, поэтому голос раввина поднимался к ветвям деревьев, с которых за происходящим наблюдали черными глазами-бусинами зяблики, смыкая клювы вокруг слов, словно молитвы были такими же питательными, как семена чертополоха. Майкл стоял рядом с Мелани, чувствуя через подошвы легких ботинок холод промерзшей земли. Каким образом, думал он, поставили эту плиту? И в пятидесятый раз за утро его взгляд обратился к совершенно новому надгробию из розового гранита на могиле Эмили, в церемонии открытия которого они участвовали.

Надпись на надгробии была лаконичной: имя и фамилия Эмили, даты рождения и смерти. И чуть ниже большими буквами было выбито одно слово: «ЛЮБИМОЙ». Майкл не помнил, что заказывал резчику эту надпись, но считал это возможным: это было так давно, и у него в голове все мысли перепутались. К тому же он не удивился бы, узнав, что эту часть добавила Мелани.

Он вслушивался в гортанный поток иврита, льющийся из уст раввина, в тихие слезы Мелани. Но взгляд его продолжал блуждать вокруг, пока он не увидел то, что ожидал увидеть.

Из-за гребня холма появилась Гас, склонив голову под ветром. На ней были объемистая черная парка и темная юбка. Встретившись взглядом с Майклом, она заняла место у него за спиной, с другой стороны от Мелани.

Майкл сделал шаг назад, потом еще один и оказался рядом с Гас. Спрятавшись за раздувающиеся складки ее пальто, он прикоснулся к ее руке в перчатке.

– Ты пришла, – прошептал он.

– Ты ведь попросил, – пробормотала она в ответ.

Вскоре все закончилось. Наклонившись, Майкл поднял маленький камешек, который затем положил у основания нового надгробия. Мелани сделала то же самое, после чего быстро прошла мимо Гас, словно не замечая ее. Гас опустилась на колени, отыскала гладкую белую гальку и положила свое подношение рядом с двумя другими.

Она вновь почувствовала на своем плече руку Майкла.

– Я провожу тебя до машины, – сказал он и повернулся к Мелани, чтобы дать знать, куда он идет, но та исчезла.

Гас подождала, пока Майкл разговаривал с раввином и вручал ему конверт. Потом она пошла рядом с ним, шагая в ногу. До машины ни один из них не проронил ни слова.

– Спасибо тебе, – поблагодарил Майкл.

– Нет, это тебе спасибо, – отозвалась Гас. – Я сама хотела прийти.

Она подняла глаза на Майкла, чтобы попрощаться, но что-то в его лице – морщинки в уголках губ или, может быть, его слабая улыбка – заставило ее раскрыть объятия ему навстречу. Когда Майкл отодвинулся, у нее были влажные глаза, как и у него.

– В субботу? – спросил он.

– В субботу, – ответила она.

На миг он как будто о чем-то задумался, а потом, вероятно, принял решение. Не прижимая ее к себе, он наклонился, нежно поцеловал ее в губы и пошел прочь.



Гас поставила машину в четверти мили от кладбища. Вполне возможно, что от напряжения во время церемонии открытия Майкл не подумал о том, что делает. С другой стороны, Гас могла бы побиться об заклад, что Майкл вполне осознавал, что делает.

Она знала, что ей не хватает эмоций. Господи, она уже несколько месяцев не спала с Джеймсом и почти столько же времени толком с ним не разговаривала. И одновременно с тем, как она теряла мужа, от нее отвернулась лучшая подруга. Ее прельстила возможность разговаривать о Крисе с взрослым человеком, который этого хочет – хочет!

Однако она с некоторым трепетом спрашивала себя, хочет она видеть Майкла, чтобы беседовать с ним о Крисе, или же использует Криса как предлог для встречи с Майклом.

Они и в самом деле говорили о Крисе, и об Эмили, и о суде. Хорошо было облегчить душу. Но это не объясняло того, что на загривке Гас волоски вставали дыбом, когда он с улыбкой смотрел на нее, или того факта, что, закрывая глаза, она представляла его лицо во всем многообразии выражений с той же ясностью, как некогда лицо Джеймса.

Она знала Майкла много лет, знала его почти так же хорошо, как собственного мужа. В этом влечении виновато близкое расположение их домов и тесное общение. Это абсолютно ничего не значит, говорила она себе.

И все же она ехала домой, держась за руль одной рукой, чуть дотрагиваясь до губ кончиками пальцев и шепча: «Любимый».



Хотя с того момента, как Джеймс без колебаний решил не выступать свидетелем со стороны Криса, ни один из них не говорил об этом, Гас спала в отдельной комнате. Фактически в комнате Криса. Она находила утешение, чувствуя под собой матрас, сохранивший изгибы его тела, вдыхая запах спортивного снаряжения, висящего в стенном шкафу, просыпаясь от звонка будильника, настроенного на его любимую радиостанцию. Все это поддерживало иллюзию того, что сын по-прежнему так же близок к Гас, как любая из этих вещей.

У Джеймса была ночная смена в больнице. Гас слышала, как он вошел: громкий щелчок входной двери, его шаги на лестнице. Раздался скрип двери, когда он заглянул к Кейт, заснувшей несколько часов назад, а потом шум бегущей по трубам воды, когда он включил душ в хозяйской ванной. Он не пришел поговорить с Гас. Он вообще не подошел к комнате Криса.

Гас выскользнула из постели, бесшумно встала на ковер и надела халат.

Странно было смотреть на кровать в их спальне. Чистые и гладкие простыни, но стеганое одеяло не подоткнуто – явный признак того, что она здесь не спит. Джеймс любил, чтобы простыни лежали свободно, а на стороне Гас их края всегда подтыкали под матрас, и каждую ночь демаркационная линия слегка смещалась.

Воду в душе выключили. Гас представила себе, как Джеймс выходит из душа и обертывает бедра полотенцем. После мытья волосы у него на концах стоят дыбом. Она толкнула дверь ванной.

Джеймс тотчас повернулся к ней.

– Что случилось? – спросил он в полной уверенности, что для появления здесь у нее нет других причин, помимо чрезвычайной ситуации.

– Всё, – ответила Гас, развязывая пояс махрового халата и сбрасывая его на пол.

Она робко шагнула к нему и положила ладони ему на грудь. Руки Джеймса с удивительной силой сомкнулись вокруг нее. Потом он заскользил по ее телу сверху вниз, целуя в грудь и прижавшись щекой к ее животу.

Она потянула его вверх и повела в спальню. Джеймс упал на нее с сильно колотящимся сердцем. Гас шарила руками по сочленениям мышц на его предплечьях, легкому пушку ягодиц, гладкой коже внизу спины – всем местам, к которым ей необходимо было прикоснуться, чтобы восстановить в памяти. Когда он проник в нее, она, как ива, изогнулась под ним. Чувствуя его толчки, Гас впилась зубами в кожу его плеча, боясь того, что может сказать. И потом, быстро начавшись, все быстро кончилось. Тяжело дышащий Джеймс, руки, хватающиеся за постельное белье и друг за друга, и по-прежнему никаких слов.

Смущенно улыбаясь, Джеймс пошел в ванную. На его спине видны были царапины от ногтей. Гас похлопала себя по грудям, натертым щетиной, и взглянула на постель. Полный кавардак: смятые простыни, сброшенное на пол одеяло. На простынях виднелась даже кровь от царапин Джеймса, и они опрокинули торшер. Все это не было похоже на место примирения или любовное гнездышко. В сущности, подумала Гас, это ничто так не напоминает, как место преступления.



Джордан снял резинку с небольшого пакета с почтой. При виде штампа главного суда первой инстанции округа Графтон у него участился пульс. Вскрыв конверт, он обнаружил письмо от достопочтенного Лесли Пакетта – ответ на досудебные ходатайства, составленные им и Барри.

Ходатайства обвинения с просьбой отстранить двух его свидетелей-экспертов и английское эссе о прочойсе были отклонены.

Его собственное ходатайство по отмене результатов допроса, проведенного в больнице детективом Марроне, было удовлетворено на том основании, что Крис Харт не мог покинуть больницу и таким образом его допрашивали без соблюдения правила Миранды.

Эта маленькая победа вызвала у него улыбку. Джордан положил письмо на стопку бумаг, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.



Увидев отца, скованно стоящего за металлическим стулом в зоне для посетителей, Крис оцепенел. Раньше он говорил матери, что хочет увидеть Джеймса, но на самом деле не ожидал исполнения своего желания. В конце концов, когда несколько месяцев назад Крис запретил отцу приходить, все они понимали, что он просто берет на себя вину за то, что мог совершить Джеймс.

– Крис… – Отец протянул ему руку.

– Папа… – Они пожали друг другу руки, и Криса поразила теплота отцовской кожи. Он вдруг припомнил, что отцовские ладони всегда казались ободряюще теплыми, когда он клал их сыну на плечи в охотничьем укрытии или поддерживал его руку, обучая стрельбе. – Спасибо, что пришел.

Джеймс кивнул.

– Спасибо, что принял меня, – церемонно ответил он.

– Мама пришла с тобой?

– Нет. Как я понял, ты хотел видеть меня отдельно.

Крис этого не говорил, но так поняла его мать. И возможно, это была неплохая идея.

– Есть что-то такое особенное, о чем ты хотел меня спросить? – поинтересовался Джеймс.

Крис кивнул. Он думал одновременно о многих вещах: «Если меня посадят в тюрьму, ты постараешься помочь маме выжить? Если я спрошу, скажешь ли ты мне в лицо, что я причинил тебе невероятную боль?» Но вместо этого он открыл рот, выдав фразу, удивившую как самого Криса, так и Джеймса:

– Папа, в своей жизни ты совершал что-нибудь плохое?

Джеймс замаскировал под кашлем удивленный смешок.

– Ну конечно. Я завалил биологию в первом семестре колледжа. В детстве я как-то стащил из магазина упаковку жвачки. И я разбил отцовский автомобиль после студенческой вечеринки. – Хохотнув, он скрестил ноги. – Но никогда и близко не подходил к убийству.

Крис уставился на него.

– Я тоже, – тихо произнес он.

Джеймс побледнел:

– Я не хотел сказать… это… – Он покачал головой. – Я не виню тебя в случившемся.

– Но ты веришь мне?

Джеймс выдержал взгляд сына:

– Очень трудно тебе поверить, когда я изо всех сил пытаюсь сделать вид, что ничего не произошло.

– Но это произошло, – сдавленным голосом сказал Крис. – Эмили умерла, а я застрял в этой поганой тюрьме и не могу изменить того, что случилось.

– Как и я. – Джеймс сжал руки между коленей. – Пойми, в детстве родители внушали мне, что лучший способ избавиться от щекотливой ситуации – сделать вид, что ее не было. Пусть люди болтают… Если семья не беспокоится, почему должен кто-то еще?

Крис слабо улыбнулся:

– Здешняя еда не станет лучше, а камеры просторнее, если внушишь себе, что живешь в шикарной гостинице.

– Что ж, – снисходительно заметил Джеймс. – Никто не скажет, что нельзя учиться у собственных детей. – Он потер переносицу. – По сути дела, раз уж ты заставил меня размышлять, я совершил в жизни одну по-настоящему дурную вещь.

Заинтригованный, Крис подался вперед:

– Какую?

Джеймс улыбнулся с такой задушевностью, что Крис поневоле отвел взгляд.

– Не приходил сюда, – сказал он, – до сих пор.



Суд над Стивом по делу об убийстве шел четыре дня. Его адвокатом был государственный защитник, поскольку ни он, ни его родители были не в состоянии позволить себе кого-то другого. И хотя он не разговаривал с Крисом о своем деле, тот знал, что ближе к окончанию суда Стив нервничает все больше.

В ночь перед вынесением приговора Крис проснулся от каких-то скребущих звуков. Повернувшись на койке, он увидел, что Стив точит лезвие о край унитаза.

– Какого хрена ты делаешь? – прошептал Крис.

Стив поднял глаза.

– Меня посадят в тюрьму, – угрюмо проговорил он.

– Ты уже в тюрьме, – ответил Крис.

Стив покачал головой:

– У нас тут загородный клуб по сравнению с государственной тюрьмой штата. Ты знаешь, что они там делают с мужиками, мотающими срок за убийство детей? Знаешь?

Крис чуть улыбнулся:

– Они сделают из тебя общественную шлюху?

– Считаешь это чертовски смешным?! Ведь через три месяца ты можешь оказаться в той же долбаной лодке. – Стараясь сдержать слезы, Стив прерывисто дышал. – Иногда тебя просто избивают, а надзиратели отворачиваются, поскольку считают, что ты это заслужил. Иногда дело доходит до убийства. – Он поднял серебристый обломок лезвия, сверкнувшего в полумраке камеры. – Хочу избавить их от такой необходимости.

Одуревший ото сна Крис не сразу понял, о чем говорит Стив.

– Ты не можешь так поступить.

– Крис, – пробубнил Стив, – пожалуй, это единственная вещь, на какую я способен.

Крис вдруг вспомнил, как Эмили пыталась объяснить ему свои чувства. Я вижу себя нынешнюю и представляю, кем хочу стать через десять лет. Но я не понимаю, как мне добраться отсюда туда. Крис смотрел, как Стив поднимает трясущуюся руку с дрожащим, как язычок пламени, лезвием, затем спрыгнул с койки и, чтобы привлечь внимание надзирателя и сделать для своего друга то, что не сумел сделать для Эмили, принялся колотить по прутьям решетки, пронзительно крича.



По тюрьме поползли слухи, всепроникающие, как мошкара. Игнорировать то и другое было бы невозможно. На следующий день к завтраку все знали, что Стива отправили в камеру для самоубийц в зону строгого режима, где за ним следит видеокамера из контрольного пункта. Ближе к ланчу шериф увел его в здание суда, где ему был объявлен вердикт присяжных.

После половины четвертого в камеру Криса вошел один из надзирателей и принялся собирать вещи Стива. Крис отложил книгу, которую читал.

– Суд закончился? – спросил он.

– Да. Виновен. Приговорен к пожизненному.

Крис смотрел, как надзиратель собирает обломки пластмассовой ручки лезвия. Закрыв голову подушкой, он разрыдался, как не плакал с того дня, как его привезли в тюрьму. Он не спрашивал себя, плачет ли он из-за Стива или из-за себя самого – из-за того, что он совершил, или из-за того, что непременно случится.



Поначалу Барри Дилейни часто звонила Мелани, чтобы сообщить ей обновленную информацию по уликам, поступающую из офиса судмедэксперта или из криминалистической лаборатории. Позже телефонные звонки стали периодически исходить от Мелани, чтобы миз Дилейни не забывала об Эмили. Теперь Мелани звонила примерно раз в месяц, не желая отнимать у прокурора драгоценное время, необходимое для подготовки к суду.

Поэтому Мелани удивилась, когда Барри Дилейни позвонила ей в библиотеку.

Она взяла трубку в полной уверенности, что другая библиотекарша неверно поняла имя звонившего, но услышала ясный резкий голос.

– Добрый день, – сказала Мелани. – Как дела?

– Мне следует то же самое спросить у вас, – ответила Барри. – В сущности, все хорошо.

– Дату начала суда изменили?

– О нет. По-прежнему в мае. – Она вздохнула в трубку. – Видите ли, миссис Голд, я подумала, а не могли бы вы мне помочь в небольшом расследовании?

– Все что угодно, – заверила Мелани. – Что вы хотите?

– Дело в вашем муже. Он согласился выступить свидетелем защиты.

Мелани долго молчала, и прокурор окликнула ее.

– Я у телефона, – слабым голосом произнесла Мелани, вспомнив Гас на кладбище и подумав, что та подговорила к этому Майкла. Она почувствовала, что у нее начало стучать в голове. – Чем я могу помочь?

– В идеале вы можете заставить его отступиться, – сказала Барри. – А если он откажется, может быть, вы сумеете узнать, что такого полезного для защиты он собирается сказать.

К этому моменту голова Мелани склонилась, касаясь лбом справочного стола.

– Понимаю, – произнесла она, хотя не понимала. – И как я это сделаю?

– Знаете, миссис Голд, полагаю, это вам решать.



Первое, что заметил Майкл, когда, потный, усталый, пахнущий вонючим раствором для мытья овец, вошел в дом, было то, что работала стереосистема. После нескольких месяцев затянувшейся тишины музыка казалась кощунственной, и у него возникло абсурдное желание выключить ее. Но, войдя на кухню, он застал Мелани за резкой овощей. Яркие тона перцев, как конфетти, испещряли столешницу.

– Привет, – оживленно сказала она голосом женщины, какой была год назад, и Майкл даже вздрогнул. – Есть хочешь?

– Умираю от голода, – ответил он, облизывая пересохшие губы.

Он услышал нарастающий звук какого-то духового инструмента, доносящегося из музыкального центра, подавляя в себе желание прикоснуться к Мелани, чтобы удостовериться, что она действительно здесь.

– Иди помойся, – предложила она. – Я готовлю вкусное рагу из баранины.

Он, как робот, отправился в ванную, голова шла кругом. В конце концов, именно это он слышал о скорби: человек может радикально измениться, но однажды все придет в норму. С ним определенно так и получилось. Может быть, и для Мелани пришел черед возвратиться к жизни.

Стоя под душем и намыливая волосы шампунем, Майкл представлял себе Мелани, какой он увидел ее на кухне: она стояла к нему спиной, изящный изгиб которой подчеркивала водолазка, обесцвеченные пряди волос отливали в вечернем свете золотистым и красновато-коричневым цветом.

Он вышел из ванной с полотенцем на бедрах и в спальне нашел Мелани, которая сидела на кровати с двумя дымящимися тарелками и двумя бокалами красного вина.

На ней был зеленый шелковый халат, который он помнил со времен второго медового месяца, бывшего тысячу лет назад. Кушак халатика был развязан.

– Я подумала, ты не захочешь ждать, – сказала она.

– Чего ждать? – сглотнув, спросил он.

– Рагу. – Мелани улыбнулась и встала – от движения матраса яркое лакомство на тарелках чуть задрожало, – а потом подняла бокал вина. – Хочешь выпить? – Майкл кивнул, и она отпила глоток и наклонилась, чтобы поцеловать его. Вино потекло по его губам в гортань.

Он подумал, что кончит прямо здесь и сейчас.

Уже несколько месяцев он не занимался любовью с Мелани – с тех пор как умерла их дочь. Он с радостью принял бы приглашение разделить с ней постель… но это была не Мелани. За все годы их брака Мелани никогда первой не изъявляла желания заняться сексом. Он подумал о том, как она вливала вино ему в рот, и почувствовал еще большее возбуждение. А потом задался вопросом, из какой книги она это позаимствовала.

Не сумев сдержаться, он рассмеялся.

У Мелани сверкнули глаза. Человек, не знающий ее так же хорошо, как Майкл, мог бы не заметить неуверенности, от которой на долю секунды расширились ее зрачки. К ее чести – и его удивлению, – она поставила бокал с вином, обхватила его рукой за голову и подтолкнула на кровать.

Он почувствовал, как у нее распахнулся халат и она прижалась грудью к его груди. Просунув ему в рот язык, она гладила ему затылок. А потом он ощутил, как она сжала его мошонку.

Она буквально взяла его за яйца.

Вдруг он понял, почему Мелани готовила рагу, надела шелк, занималась с ним любовью. Мгновенного изменения не было. Просто ей что-то было нужно.

Он поднял голову и отодвинулся. Мелани чуть слышно вскрикнула и открыла глаза.

– В чем дело? – спросила она.

– Может быть, ты сама скажешь в чем? – пробормотал Майкл.

Он встретился с ее взглядом, почувствовал, что она удивлена тем, что его пенис обмяк в ее руках. Она безжалостно усилила хватку, а потом отпустила его, запахнув полы халата.

– Ты собираешься выступить свидетелем на стороне защиты, – прошипела она. – Твоя дочь умерла, а ты хочешь заступиться за ее убийцу.

– Ах вот в чем дело? – скептически произнес Майкл. – Ты решила, что если трахнешь меня, то заставишь передумать?

– Не знаю! – выкрикнула Мелани, запустив пальцы себе в волосы. – Я подумала, может быть, ты не станешь этого делать. И будешь мне обязанным.

Прищурившись, Майкл взглянул на нее, недоумевая, что после двадцати лет брака она могла подумать, что секс может быть авансом, а не даром. Поддавшись желанию ответить на обиду Мелани, Майкл придал лицу безразличное выражение.

– Ты себе льстишь, – сказал он и вышел из спальни.

Он был без одежды, но это не имело значения. Он прошел через дом и поднялся по лестнице в помещение ветеринарной лечебницы. Там он облачился в медицинский халат и брюки, которые надевал для операций, и уселся за свой письменный стол. Ему было слышно, как на кухне Мелани гремит посудой.

Дрожащими руками он снял трубку и набрал номер.



Гас вошла в ресторан «Счастливая семья» и сразу же направилась к кабинке в глубине зала, где все они часто бывали вечерами по пятницам. Там уже сидел Майкл в зеленом медицинском костюме и пил что-то, похожее на водку.

– Майкл, – позвала она, и он поднял голову.

Она и прежде видела у него этот взгляд, но не вполне понимала его смысл. Отсутствующее выражение глаз, чуть опущенные уголки губ. В следующее мгновение она распознала отчаяние – то же выражение, которое она видела на лице Криса, когда он забывал натянуть маску безразличия.

– Ты пришла, – произнес Майкл.

– Я же сказала, что приду.

Он позвонил ей домой, что было рискованно, и упросил прямо сейчас встретиться с ним. Пытаясь найти знакомое общественное место, не слишком людное в это время, она предложила китайский ресторан. И только по дороге сюда Гас, солгав дома Джеймсу и Кейт, осознала, что этот ресторан наводнен воспоминаниями.

– Дело в Мелани, – сказал Майкл, и Гас широко раскрыла глаза.

– Она в порядке?

– Не знаю. Полагаю, это зависит от системы отсчета, – ответил он.