Джонатан Л. Говард

Иоганн Кабал, детектив

Jonathan L. Howard

JOHANNES CABAL, THE DETECTIVE

Печатается с разрешения автора и литературных агентств

Rogers, Coleridge & White Ltd. и Andrew Nurnberg.

В оформлении использована иллюстрация Сергея Неживясова

Copyright © 2010 Jonathan L. Howard

© Надежда Алексеева, перевод, 2020

© Сергей Неживясов, иллюстрация, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

«Иоганн Кабал, детектив» не просто стоит наравне с первой книгой цикла, но превосходит ее».
Fantasy Book Review

У этой книги нет ни одного провисания, каждая деталь работает, как часы. Просто невероятный роман.
SF Book Review

«Иоганн Кабал, детектив» – это настоящее удовольствие, во многом благодаря тому, как автор строит свою историю. Герои и ситуации необычны, повороты сюжета непредсказуемы. Говард работает со многими тропами классического детектива, – убийство в закрытой комнате, финальное собрание всех персонажей для выяснения убийцы – но каждый раз придает им иной ракурс, делая нечто совершенно новое.
Denver Post

* * *

Посвящается Луизе
Грехи любые только говорят,Но вопиет убийство. ОмываютЗемли пространства водные стихии,Но пролитая кровь стремится ввысь,Росою окропляя небеса.Джон Уэбстер[1]




Глава ПЕРВАЯ

В которой поджидает смерть и завязывается интрига

В камере для приговоренных воняло кошками.

Здесь не водились крысы и тараканы, за что Иоганн Кабал – некромант, пользующийся дурной славой в определенных кругах, – был благодарен. Однако ради отсутствия вредителей приходилось терпеть целую армию кошек, что совершенно безнаказанно проникали внутрь и сновали по подземельям замка Харслаус. Откидные окошки для них были сделаны даже в дверях камер. Ни для кого не было секретом, что стражники придерживались куда более высокого мнения о животных, чем о заключенных. После того, как Кабалу устроили экскурсию по помещениям – она заключалась в том, что его спустили с лестницы и наорали на него, – у него не осталось сомнений, что любой вред, нанесенный усатым, вернется ему сторицей.

И вот теперь он – весь покрытый шерстью, оставленной бессчетным числом поколений кошачьих, гордившихся своей шкурой, – сидел и ждал, когда у властей найдется минутка, чтобы его казнить. Наверное, все могло сложиться гораздо плачевнее, однако, как Кабал ни смотрел на ситуацию, он никак не понимал, куда уж хуже. Поэтому он принялся размышлять о том, как вообще попал в подобный переплет. Строго говоря, искусство некромантии заключалось в том, что вызывали души умерших и, задавая им вопросы, с их помощью предсказывали будущее. Кабал считал этот способ довольно убогим. У мертвецов было неплохо с историей, чуть хуже они разбирались в настоящем, а уж в том, что касается грядущего, оказывались вообще бесполезны. На то они и трупы. Но именно такое определение давали некромантии словари.

Однако с годами стало ясно, что прекрасные слова «некромантия», «некромант» и «некромантский» растрачиваются на бесполезные определения – тогда у лексической группы проснулась совесть, и она слегка сместилась в сторону более интересного обозначения. «Магия, связанная с мертвецами» звучало солидно. Вызывать призрак тетушки Матильды, чтобы узнать, какие цифры выпадут в лотерее на следующей неделе, было скучно – куда веселее, когда маньяк с козлиной бородкой выпускает на свободу армию скелетов. Прекрасный пример эволюции языка, который несомненно дарит радость. У Иоганна Кабала не было времени на всяких тетушек Матильд – ни в этом мире, ни в загробном. Новое определение некроманта ему прекрасно подходило – он занимался тем, что поднимал мертвецов (хотя был не по части воинов-скелетов – их он оставлял некромантам, склонным к театральщине). Прежде всего Иоганн Кабал считал себя ученым, который занимается поиском лекарства от ужасной болезни. Смерти. Занятие само по себе похвальное, если бы не применяемые методы, его манеры и провальные эксперименты, результаты которых потом шатались по округе, пугая деревенских. Но даже это можно было бы простить – фармацевтические компании творили что похуже, – если бы не дурная слава, которую некромантия получила благодаря всяким пафосным субъектам, ее практикующим. Никто не имеет ничего против воинов-скелетов, когда они преследуют Ясона и аргонавтов на экране телевизора, но когда они ломятся к вам в двери… Это уже совсем другое дело. Кровавая кисть оставила следы на репутации всех некромантов, и Кабал, который желал лишь спокойно заниматься своими изысканиями, вдруг обнаружил, что его профессия вне закона, а практика карается вполне себе смертельным исходом. Подобное положение вещей не могло не раздражать. Особенно когда тебя ловили.

А произошло это вот как. Кабал пытался взять книгу в библиотеке Университета Кренца. Книга являлась частью «Особой коллекции», и он намеревался позаимствовать ее на продолжительный и не установленный четко период. Коль скоро он ожидал противодействия со стороны библиотекарей, то решил отправиться за книгой в половине второго ночи в праздничный день и наверняка преуспел бы в своей затее, если бы не огромный мастиф, который патрулировал коридоры и о котором информаторы забыли предупредить. Когда библиотека вновь открылась, сотрудники обнаружили Кабала в читальном зале, а сверху на нем стоял чересчур дружелюбный стокилограммовый пес и заливал его слюнями. Чуть в стороне, вне досягаемости, стоял видавший виды саквояж, в котором нашлись огромный револьвер, набор хирургических инструментов, блокнот, исписанный убористым почерком, обитый изнутри футляр с несколькими запечатанными пробирками, в которых плескалась мутная жидкость, и копия «Principia Necromantica, или Принципов некромантии» в формате ин-кварто[2].

Никто не хотел затянувшейся тяжбы. Никто вообще не был заинтересован в судебном разбирательстве, поэтому Иоганна Кабала просто проинформировали, что его ждет казнь, и отвезли в замок Харслаус. Произошло это почти месяц назад, и он уже начинал скучать. Он прекрасно понимал, что приговор будут приводить в исполнение так же «официально», как выносили, то есть где-нибудь на рассвете дверь в камеру распахнется, его оттащат в темный подвал, перережут глотку, а подергивающийся труп бросят в канаву. Но разве мог он с этим что-нибудь поделать? А если нет, то зачем беспокоиться? Однако до сих пор ничего не происходило; его по-прежнему кормили, причем почти съедобной едой, а кошки поумнее давно усвоили, что стоит держаться подальше от его камеры. Так чего же они ждали? Кабала посещало смутное и неприятное чувство, будто где-то у кого-то есть на него планы.

А потом все случилось именно так, как он и предсказывал. В предрассветный час его разбудил звук распахнувшейся двери, и, прежде чем он собрался с мыслями, на голову ему натянули мешок и потащили по лабиринту коридоров. Он не пытался сопротивляться: его сопровождали по меньшей мере четверо, и даже самый мелкий среди них походил на мастодонта. Оставалось лишь сохранять спокойствие и ждать малейшей возможности сбежать, если таковая представится; ну а в случае, если ничего не выйдет и ему придется умереть, то с момента его последнего визита в Ад, процедура допуска туда была рационализирована.

Какое-то время его то тащили, то несли, а затем швырнули на стул. Мешок сорвали с головы – в ярком свете Кабал заморгал, разглядев угрюмого толстяка, который точил опасную бритву о полоску кожи. Кабал уже отошел от шока и подивился тому, что для подобных тайных казней на постоянную основу наняли палача. Его хладнокровие слегка дало трещину, когда грубые руки сорвали с него вонючую одежду. Любые жалобы по поводу столь бесцеремонного отношения, которые он собирался озвучить, захлебнулись, когда его бросили в ванну с мыльной водой и принялись натирать губками. Он все еще сплевывал пузыри, когда его снова вытащили, усадили на стул и размазали пену по лицу, после чего толстяк – прожигая взглядом – схватил его за горло и провел бритвой.

Кабал тут же прекратил всякое сопротивление. Толстяк скосил глаза на пену и щетину, свисавшие с лезвия, и махнул бритвой – грязь слетела одним шлепком и приземлилась в углу с отчетливым хлюпающим звуком.

– Довольно тепло для этого времени года, не так ли, сэр? – проскрежетал он, взглянув на Кабала. Лезвие вновь взметнулось.

Спустя десять минут Кабал – чисто выбритый, отмытый и одетый в недавно отглаженный костюм – любовался собой в зеркале. Ростом он был чуть выше шести футов; правда, обычно предпочитал зачесывать свои светлые волосы назад, да и костюм, который ему вручили, оказался не черным, а темно-серым, но в целом он был доволен своей внешностью. Он выглядел вполне солидно и серьезно, а Иоганн Кабал был очень серьезным человеком.

– Неплохо, – сказал он, проводя ладонью по подбородку. – Отнюдь неплохо. Вы тюремный цирюльник?

– Нет, сэр, – ответил мужчина, убирая бритву и ремень для заточки. – Я палач. Но неплохо иметь в запасе и другие навыки. Кстати, доброе утро.

Кабал глядел вслед уходящему палачу, испытывая довольно противоречивые чувства.

– Чувствуете себя человеком, герр Кабал?

Он обернулся посмотреть на вошедшего, и у него тут же закралось подозрение, что все это время он стоял там, в тени. Голос принадлежал человеку образованному. Кабал мысленно вздохнул – похоже, у всего происходящего имелась политическая подоплека, а политика и политики его неимоверно утомляли.

– Не больше, чем обычно, – ответил он. – Полагаю, отпускать меня никто не собирается?

– И неправильно полагаете, – заявил незнакомец и шагнул в круг света. Стройный мужчина под сорок, с усами, прекрасно смотрелся в форме капитана Имперских гусар – доломан, накинутый на плечи, под мышкой зажат кивер. Осанка и гордо висящий на шее орден говорили о том, что мужчина принадлежит «земельной аристократии». Он подошел к столу, на котором лежала старая одежда Кабала, смел ее на пол и присел на краешек. Вынув портсигар, он достал одну сигарету себе, а затем протянул футляр Кабалу.

– Курите, герр Кабал?

– Исключительно в антиобщественных целях, – ответил он, не проявив интереса к портсигару.

Гусар улыбнулся, убрал портсигар и зажег сигарету.

– Вам известно, кто я?

Кабал пожал плечами, ничего не выражая этим жестом.

– Я – граф Марша́л из Императорской личной гвардии. Ну?

Кабал поднял палец, показывая, что хочет спросить о чем-то.

– Может, это я столь ярый поборник номенклатуры, но разве титул «император» не подразумевает существование империи? Не слышал, чтобы Миркарвии удалось урвать у своих соседей хотя бы дюйм земли, ну, если не вспоминать случая со сломанным угломером. Да и тот кусок вам позже пришлось вернуть.

– Думал, вы образованный человек, герр Кабал. Разве вы не слышали о Миркарвианской империи и династии Эрцихов? Вы меня разочаровали.

– Естественно, слышал. Но то история прошлых веков. Нельзя ссылаться на дела давно минувших дней так, словно они произошли вчера. – Он взглянул на графа и тут же поправился: – Хотя, пожалуй, вам можно. Я погорячился.

Граф повертел головой, будто разминал затекшую шею.

– Вы верите в то, что история может повториться? В то, что прошлое повторится вновь? Лично я верю. Другие имена, другие лица, но роли – те же. Люди будут вести войны с новым оружием, новыми тактиками, но цели не изменятся.

Кабал считал все это бредом, но понимал, что для третьесортного аристократишки из глуши, чей лавровый венец давно покрылся пылью, подобная теория звучала очень даже утешительно. Однако было бы крайне неудобно расстаться с жизнью, если вдруг разговор пойдет не так, поэтому он ответил:

– Я не историк. Так что не мне комментировать.

– Но вы не согласны со мной. Впрочем, это неважно.

По тому, как это было сказано, Кабал решил, что подобная ремарка часто слетала с губ графа, после чего люди, чье мнение считалось неважным, плыли по реке лицом вниз. Предприняв над собой усилие, он попытался вести себя дипломатично.

– Вы прекрасно осведомлены о том, чем я занимаюсь. Мне приходится смотреть на перспективу. Возможно, в том, что вы говорите, и есть доля истины. Проводя собственные исследования, я подмечал повторяющиеся в веках паттерны. Однако история не входит в сферу моих интересов. У меня никогда не возникало желания анализировать эти закономерности.

– Закономерности? Ну да. – Какое-то время граф размышлял. – Да, мне нравится это определение. Паттерны, формирующиеся во времени. Судьба как манифестация геометрии. Неоспоримая, словно число «пи». Да! – Глаза его замерцали странным блеском. Марша́л улыбнулся и начал расхаживать взад-вперед, жадно затягиваясь сигаретой. – Да!

У Кабала зарождалось неприятное чувство касательно графа. Опыт подсказывал, что все военные аристократы делятся на два класса. Большинство шли в армию, потому что им нравилось носить форму: они ужасно относились к своим камердинерам, тратили целое состояние на воск для усов и делали все, дабы понравиться тому типу женщин, что завидуют лошадям кавалеристов. Однако незначительное меньшинство отправлялось служить, потому что у них имелись планы, стратегические планы. И лишь крохотная часть этого меньшинства обладала достаточным умом, чтобы претворить эти планы в жизнь. Что ни говори, граф Марша́л, может, и был сумасшедшим, но вдовесок он был еще и умен. Поэтому Кабал, который обычно проявлял нетерпение по отношению ко всему остальному человечеству, дал Марша́лу закончить свою мысль, или по крайней мере не прерывал его, пока у него оставались сигареты.

Граф выбросил окурок, придавив его каблуком начищенного сапога, и тут же, не успев еще искрошить первый бычок, вынул портсигар и достал следующую сигарету.

Кабал понял, что оказался во власти полоумного заядлого курильщика. Что за чудесный денек.

– У Миркарвии есть планы, герр Кабал. Великие планы. Миркарвианская империя не просто сноска на странице учебника истории. Мы – проект будущего.

Кабал вспомнил то немногое, что ему было известно о произволах Миркарвианской империи, и подумал, что такое будущее придется по вкусу только самим миркарвианцам.

– Через десять дней император Антробус II произнесет речь с балкона дворца на площади Победы. Он сообщит людям, что прошло время, когда Миркарвия жила в тени своих соседей, и отныне мы не станем терпеть присутствие иностранных шпионов и агентов на нашей земле, что пришла пора вскарабкаться на вершину величия и подъем стоит начать прямо сейчас. В это время тайная полиция обрушится на известных нам шпионов и симпатизирующих им лиц. Мы положим конец их козням, что разрушают национальный дух, – патриоты начнут действовать совместно, чтобы… Я вас утомил?

Кабал закончил зевать.

– Прошу прощения. Мой сон прервали. В общем, вы собираетесь превратить свою страну в полицейское государство и искоренить всех диссидентов. Вы не первый и уж точно будете не последним.

– Вы не одобряете наших действий.

– Мне все равно. Люди – скот. Поступайте, как хотите, – это ваша страна. Я лишь гадаю, каким образом я фигурирую в ваших планах.

– А вы сосредоточены. Мне нравится. Уважаю людей, которые четко мыслят. Фракции несогласных отравляют умы. Необходимо действовать быстро, пока не стало слишком поздно.

– Революция.

– Восстание. Гражданская война. Естественно, именно этого и ждут наши враги. Я… мы не можем допустить, чтобы подобное произошло. Объявление императора задушит повстанческое движение в зародыше. Действия полиции не позволят ситуации повториться. А затем мы сможем двинуться дальше и продвигать наш судьбоносный манифест. Есть лишь одна загвоздка.

«А, так я и думал. Наконец-то мы дошли до сути вещей».

Граф Марша́л какое-то время разглядывал потолок и слегка хмурился, пытаясь подобрать следующие слова. Наконец он сказал:

– Император мертв. Мертвее не бывает.

– И как давно? – бесцеремонно спросил Кабал.

Не было смысла прикидываться, когда стало совершенно очевидно, чего от него хотят.

– Три часа. Последнее время он неважно себя чувствовал. Мы подозревали худшее, но надеялись на лучшее. Однако, увы. – Губы графа дернулись в диком оскале. – Дряхлый глупый сукин сын. Ему нужно было всего-то продержаться, пока он не произнесет свою речь – потом мог бы подыхать хоть на месте. Дело тут же превратилось бы в крестовый поход. «Мы должны выполнить последнюю волю покойного императора!» Да, вышло бы грандиозно. И. – он многозначительно взглянул на Кабала, – так оно и будет. Император произнесет речь. А затем умрет. Именно в таком порядке. От этого зависит будущее Миркравии. И ваше.

– А нельзя просто бросить клич «Император мертв, да здравствует император»? У вас что, нет запасного монарха на такой случай?

– Сыну императора всего восемь, и он не слишком смышленый. Его Императорское величество уронил малыша в раннем возрасте головой вниз, что сказывается. Придется объявлять регента…

– Им, без сомнения, станете вы?

– Естественно, но к тому времени, когда власть окажется в наших руках, мы по уши увязнем в крестьянском восстании. Сперва должна быть произнесена речь, как и планировалось.

Кабал оправил пиджак.

– Мне потребуется моя сумка со всем содержимым. Включая «Principia Necromantica».

– Книга, которую вы пытались украсть? Университетским корифеям это не понравится.

– А им и не должно это нравиться. Скажите, что они должны пойти на жертвы ради великой славы Миркравии. Ну а если им это придется не по вкусу, пообещайте, что тогда их навестит тайная полиция и во всех подробностях расскажет, что значит быть патриотом.

Граф криво ухмыльнулся:

– Вам стоило пойти в политики.

– Я проигнорирую это заявление. Еще мне понадобится лаборатория, причем немедленно.

– Конечно. Ассистенты?

– Я работаю один. Если вы настаиваете на том, чтобы приставить ко мне шпиона, который будет докладывать обо всех моих действиях, пусть тогда он тихонько сидит в углу и не мешается. Я сделаю так, чтобы ваш император сошел за вполне живого человека, а вы вернете мне мою свободу. По рукам?

– Практически. Боюсь, есть один предмет, который я не могу вам вернуть. Я про ваш револьвер – по очевидным причинам. Зачем вы вообще носите с собой такую пушку? У нее пули в диаметре больше полутора сантиметров.

Кабал пожал плечами.

– Пистолет – орудие убийства. А в этом деле важна не аккуратность, а гарантированная точность.

– Людей убивают не пушки. Людей убивают люди.

– Но оружие значительно упрощает дело. Так что, мы договорились?



У них все было готово для Кабала. Его тайком вывели из тюрьмы и по жутко запутанному секретному маршруту доставили в Имперский дворец. Огромная ванная комната, по размеру превосходившая иные бальные залы, что ему доводилось видеть, была отмыта, продезинфицирована и заполнена хирургическими столами и оборудованием. Очевидно, его казнь откладывалась, потому что император мог умереть в очень неподходящий момент. Это раздражало: Кабал не любил быть пешкой в чьей-то игре.

Покойный Антробус II лежал голый на спине на операционном столе, а рядом стояла тележка с инструментами. Возле нее покоился саквояж Кабала. Подойдя к столу, Кабал понял, что на подносе разложили его собственные инструменты – они были стерилизованы и готовы к работе. Ради интереса он раскрыл сумку и обнаружил, что Марша́л свое слово сдержал – все, включая «Principia Necromantica», оказалось на месте, кроме револьвера.

Кабал бросил взгляд на мертвеца. Судя по всему, Антробус не был приверженцем диет и спорта. Одна нога явно страдала от подагры, а живот трепыхался словно незастывшее бланманже. Кабал быстро оценил примерный вес трупа, подсчитал имеющиеся в наличии пробирки с реагентом и решил, что этого недостаточно.

Марша́л сидел на мраморном парапете рядом с водонагревателем и постукивал сигаретой по серебряному портсигару. Кабал поднял палец в предупредительном жесте.

– Курите в другом месте. Тут имеется морозильник для мяса?

Граф с тоской посмотрел на сигарету и убрал ее обратно.

– Да.

– Превосходно. – Кабал набрал немного жидкости из одного фиала в пятимиллиметровый шприц и ввел ее в холодную, неподвижную сонную артерию императора.

– Препарат запустит каталитическую реакцию в сердечно-сосудистой системе монарха, тем самым замедлив процесс разложения. Остальное довершит морозильник. – Кабал вытащил блокнот и быстро что-то записал. – Пока император находится на охлаждении, я синтезирую необходимые реагенты. Мне потребуются следующие компоненты. – Он направился к графу, на ходу вырывав листок, и вложил его в ладонь Марша́лу. Тот прочел список. – Время не ждет, граф.

Граф постучал по бумажке.

– Два фунта только что вырезанных гипофизов. Не уверен, что имперские бакалейщики торгуют чем-то подобным. Непросто будет собрать все необходимое.

– Это, – Кабал двинулся обратно к императору, – не моя проблема. Если вы хотите, чтобы сия масса жира голубых кровей произнесла речь в назначенный срок, вы добудете все, что я прошу.

Кабал повесил пиджак на барашковую гайку операционного светильника и принялся закатывать рукава:

– И сделаете это как можно скорее.

Несколько мгновений казалось, будто граф собирается что-то сказать. Затем он передумал, выпрямился.

– Я прослежу, чтобы вам доставили все. – он снова взглянул на список и скривил губы, – …компоненты.

Марша́л вышел из комнаты, его сапоги громко цокали – резкие звуки отражались от выложенных плиткой стен.

В коридоре он щелкнул пальцами – в мгновение ока подле него вырос адъютант. Граф передал ему список.

– Добудьте все ингредиенты как можно скорее и отдайте Кабалу.

Адъютант, принадлежавший к наиболее многочисленной прослойке солдат-аристократов и даже имевший улей – все во имя славы своих усов, – беззвучно зашевелил губами, читая список.

– Сэр, а что такое эти гипофизы? Для несведущего.

– Гипофиз находится в мозгу у человека, никто его добровольно не отдаст. Прочешите морги. Но помните – гипофизы нужны нам свежими!

– Судя по всему, они не очень большие. Потребуется не один и не два источника, чтобы набрать этих негодников на пару фунтов. Что если в моргах мы не найдем столько, сколько нужно?

Граф пристально посмотрел на адъютанта.

– Тогда отыщите доноров, – сказал он с намеком, который понял даже лейтенант Карштец.

– Есть! – ответил тот и промаршировал к выходу, цокая каблуками сапог, которые выглядели куда более блестящими, чем он сам. У дверей лейтенант остановился и повернулся. – И еще, сэр. Когда наш приятель некромант выполнит, что от него требуется, и оживит старину Антробуса, чтобы тот выступил с речью, вы по-прежнему хотите, чтобы я его того?

Граф ненадолго задумался.

– Нет, небольшие изменения в плане. Когда Кабал закончит – вне зависимости от того, преуспеет он или нет, – я не хочу, чтобы вы его убивали. – Рука графа легла на эфес сабли. – Я сам это сделаю.

По всему городу в заключениях меняли причины смерти, чтобы оправдать изъятие мозга. Внезапно оказывалось, что мужчины, которых нашли с кинжалом в спине, умерли от инсульта. Особо принципиальные сотрудники морга сочли уместным пожаловаться.

– Что за ерунда! – рявкнул на лейтенанта Каршетца районный следователь, когда они стояли у стола со свежим трупом молодого человека. – Я категорически запрещаю вскрывать череп этого мужчины, когда совершенно очевидно, что причина смерти – ранение мечом в грудь! Возможно, ему и стоило проверить голову до того, как он ввязался в дуэль, но сейчас уже слишком поздно.

– Нет, уверяю вас, сэр, – сказал Каршец. – Этот мужчина умер от апоплексического удара, вызванного паталогическими изменениями. – он вытащил смятый листок бумаги из ташки и прочел: – …шишковидной железы. – Он снова убрал листок. – Она, знаете ли, находится в мозгу.

– Да в курсе я, где она находится! Я не понимаю, каким образом ранение мечом связано с… Ааагх!

В этот момент лейтенант Каршец потерял терпение, вытащил меч и проткнул следователя. Затем вытер лезвие о подвернувшуюся простыню и спрятал клинок в ножны.

– Видите? – спросил он помощника следователя, который хорошенько струхнул и стал серого цвета. – Ранение мечом в грудь, а умер он от чего?

– Паталогического изменения… шишковидной железы? – рискнул предположить помощник следователя.

– Отлично! Так и знал, что вы сможете занять место теперь, когда этот. – лейтенант сделал неявный жест в сторону мертвого следователя, – герр Бедняга откинул копыта. В общем, будьте человеком и извлеките орган, послуживший причиной смерти. Засуньте в банку, когда закончите, за ней зайдет маленький человечек. Мне пора – в городе настоящая эпидемия. Счастливо оставаться!



Кабал работал медленно, но уверенно. Он практически не спал, ел мало и едва ли разговаривал, разве что требовал очередной реагент или прибор. О каждом его шаге докладывали графу Марша́лу – о каждой капле из пипетки, обо всех наблюдаемых процессах; в короткие промежутки, пока некромант спал, его записи выкрадывали, копировали и возвращали на место. Граф изучал их, но ничего не мог разобрать – он счел их каким-то персональным шифром и передал в отдел криптографии Имперской службы разведки. Чуть менее загадочным – по крайней мере для проницательного взора графа – оказалось требование доставить пятьдесять футов недавно сбритой кошачьей шерсти. Тюремщики замка Харслаус еще долго будут ходить все перебинтованные. А мешок с плодами их трудов нетронутый стоял в углу. Граф прекрасно понимал, когда речь шла о мелкой мести, и приветствовал ее: подобное поведение говорило о том, что Кабал куда более человечен, чем пытается казаться, и что где-то внутри, пусть и глубоко запрятанное, в нем живет чувство юмора, хотя и жестокое. Человек познается по поступкам, а граф предпочитал знать, с кем имеет дело.

Приближался день торжественной речи, и Кабал наконец послал за останками покойного императора. Его уложили оттаивать в круг из ламп, изготовленных в соответствие с требованиями Кабала – смесь масел, на которых они работали, привела в замешательство небольшую армию химиков, собранных Марша́лом. Кабал распорядился аккуратно уложить Антробуса на холодный белый пол, затем расставил по кругу пять ламп отражающей стороной внутрь, так, что каждая оказалась на вершине правильного пятигранника. Между собой лампы соединяли светящиеся трубки, которые заполнял газ, в теории не дававший свечения. Газовая смесь стоила одному из мастеров-изготовителей рассудка. Сейчас он находился в обитой мягким материалом клетке и кричал об инфрафиолете и углах времени. Марша́л намеренно не стал читать технический отчет и приказал разрушить все оборудование Кабала, как только оно будет использовано по назначению.

Лампы и трубки светили ровно двадцать три часа, после чего резко погасли. Все это время Кабал сидел в позе лотоса, находясь в легком трансе, и бормотал себе под нос что-то вроде мантры.

– Уж не знаю, мошенник он или действительно специалист, – заметил Карштец накануне вечером, – но чем бы он там ни занимался, он жутко хорош в своем деле. Еще «Бычьей крови»[3]?

Как только погас свет, глаза Кабала закатились, и он метнулся внутрь пятиугольника из трубок. Он вытащил из кармана шприц, набрал в него светящейся жидкости из бутылочки и принялся колоть труп в определенных местах – в виски, основание шеи, в солнечное сплетение. К несчастью, в помещении не оказалось никого, кроме Марша́ла, когда Кабалу понадобилось повернуть тушу императора, чтобы добраться до менее привлекательных мест.

– Что вы делаете? – спросил граф, чтобы отвлечься на разговор и не думать о том, где именно сейчас находятся его руки.

Кабал ничего не ответил – он вводил пятьдесят миллилитров жидкости, точно разместив конец большой стальной иглы, которая входила в тело с некоторым сопротивлением под треск разрывающихся хрящей.

– Вам известно, что такое ка?

– Нет.



– Ки?

– Нет.

– Чакра?

– А, это такой круглый ножик с какого-то субконтинента. В умелых руках – страшное оружие, – с энтузиазмом ответил Марша́л.

Кабал умолк на полсекунды, затем продолжил:

– И все?

– Да.

– Тогда я не могу объяснить вам, что делаю. Возвращайтесь, когда выучите что-то не только про смерть, но и про жизнь.

Граф Марша́л посмотрел на Кабала, бледнея от гнева. Кабал спокойно уставился на него в ответ, отметив для себя, как легко спровоцировать Марша́ла, а еще разглядев у него на щеке шрам, который, судя по всему, становился виден, только когда граф злился.

– Сражаетесь на дуэлях, граф?

Граф взял себя в руки.

– Сражался в университетские годы. Вы про шрам? Да.

Кабал, похоже, потерял всяческий интерес. Он перешел к ногам трупа и воткнул иголку под коленную чашечку правой ноги.

– Можете уже положить. Разве что вы привязались к этому месту.

Граф пропустил мимо ушей последний комментарий, поднялся и отправился к раковине мыть руки.

– Вы действительно считаете себя этакой непристойной пародией на доктора? Думаете, будто спасаете жизни на благо человечеству даже после того, как они были утрачены?.

– «Непристойная пародия»? – повторил Кабал, не выказав злобы. – Не уверен, что именно так я называл свою будущую профессию, когда определялся с выбором. Что же до человечества, любое благо, которое я творю для него, совершенно случайно.

– Тогда ради чего? Бессмертие? Возможно, вам стоило податься в вампиры.

Кабал замер и одарил графа по-настоящему ледяным взглядом.

– Возможно и так, – наконец выдал он.

– Раньше на этих землях их водилось очень много, – непринужденно продолжил граф, совершенно не заметив, как на него посмотрел Кабал. – Набивались в старинные разваливающиеся замки под самые крыши. Столько носферату, что кольев не напасешься. Но все изменилось. Им пришлось уйти. Они не хотели платить налоги.

– Прошу прощения?

– Они решили, что раз уж им удалось увернуться от неизбежной смерти, то и от налогов получится увильнуть, – фыркнул граф. – Они ошиблись.

Кабал на мгновение представил себе судебных приставов, до зубов вооруженных копьями, чесноком и судебными предписаниями. Он встал и вышел из пентаграммы.

– Готово.

– Что? – граф не верил своим ушам. – И все? Так просто?

– Он жив. Точнее, он в состоянии вполне правдоподобно изобразить живого. Мне нужно поспать. Затем мне потребуется текст речи, которую он должен произнести.

– Зачем?

– Затем, – рявкнул Кабал: усталость давала о себе знать, – что он представляет собой ходячие потроха. Сам он не сможет прочесть речь – придется вдалбливать в него, как в попугая.

Граф подошел и взглянул на императора. Не было сомнений, что тот дышит. Марша́л покачал головой – он ведь так до конца и не верил, что все эти фокусы-покусы сработают.

– Выглядит он не очень.

– Он мертв. С чего ему пылать здоровьем? Перед тем как он выступит, я вколю ему один препарат, и он станет больше похож на главу государства, а не на кусок мяса. А сейчас, – Кабал вздохнул и слегка ссутулился, – я очень устал. Продолжим завтра.

Он уже шагал к выходу.

Граф стоял на месте. План воскресить императора был лишь отчаянным запасным шагом. Трудно было признать, что в итоге он, похоже, сработает.

– Вы не должны поставить ему, ну не знаю, капельницу с физраствором? Или с глюкозой?

– Его организм выполняет лишь базовую дыхательную функцию. Думаю, того, что есть, хватит на несколько часов, – сказал Кабал, не оборачиваясь. Затем вышел.

Граф Марша́л остался один на один с воскрешенным императором и своими грандиозными планами.



ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВСТУПИТЕЛЬНАЯ КОМИССИЯ: УРОВЕНЬ 5 ЭКЗАМЕН ПО ИСТОРИИ

РАЗДЕЛ 4: ВТОРОЙ ГАЛЛАЦИАНСКИЙ КОНФЛИКТ



Прочтите приведенное ниже описание Второго Галлацианского конфликта и его последствий и ответьте на вопросы. Оценка за задания раздела составляет десять процентов от общей оценки за экзамен. Продемонстрируйте все свои знания.

Примерно четыреста лет назад государство Миркарвия в Восточной Европе вторглось на территории соседних стран – Сенцы и Полоруса. Завоевание сопровождалось жестокими казнями, которые продолжились и после установления миркарвианского господства; применение суровых мер объяснялось необходимостью подавить движение повстанцев. В последующие десятилетия действия миркарвианцев переросли в притиснение местного населения и репрессии. Наконец, после того, как на юго-западе Сенцы обнаружили крупные залежи золота, и экономика страны испытала подъем, правительство Сенцы милитаризовало пограничную с Миркарвией зону. Миркарвианский император Дульцис III послушал совета своих воинственных генералов и кабинетных стратегов и объявил войну. Именно этого и ждали сенцианцы; заключив союз с соседними Руританией и Грауштарком, Сенца и Полорус выдворили миркарвианскую армию, давно нуждавшуюся в модернизации, и вернули свои земли.

Полорус предложил занять столицу Миркарвии – город Кренц, – намекая на то, что надо стереть Миркарвию с лица земли. Однако Сенца не желала контролировать территорию, на которой проживали этнические миркарвианцы. В итоге казну Миркарвии опустошили, значительную часть предметов искусства и прочего имущества, которое поддавалось транспортировке, вывезли, а вместо репараций были введены громадные торговые льготы.

После подобного унижения Миркарвия смогла восстановить финансовую мощь лишь спустя несколько поколений, но национальной гордости оказался нанесен непоправимый ущерб. Времена Миркарвианской империи считаются в стране золотым веком, а все ужасные преступления Второго Галлацианского конфликта были вычеркнуты из учебников истории. С политической точки зрения, последствия крушения империи до сих пор ощущаются в том, как Миркарвия ведет дела со своими соседями. Ее единственный союзник в регионе – Катамения, расположенная на задворках Северной Европы. Государства не имеют общей границы; любое сообщение проходит по гористому перешейку, принадлежащему Сенце и тянущемуся на запад от основной территории. На перешейке действует строгий таможенный контроль. Альтернативный маршрут проходит по Галлакскому морю, к которому Катамения, однако, не имеет выхода, следовательно, он также требует пересекать территории Сенцы или Полоруса.

(А) В каком году Миркарвия вторглась на территорию Сенцы?

(Б) 1) В ретроспективе в чем заключалась самая серьезная ошибка Дульциса III?

2) Не в ретроспективе?

(В) Выскажите вашу точку зрения относительно двух из трех следующих пунктов:

1) Миркарвианцы повели себя как настоящие ублюдки.

2) Полорусцы повели себя как настоящие ублюдки.

3) Все страны ведут себя как настоящие ублюдки.

(Г) Напишите политический трактат объемом не более 250 000 слов или 500 страниц, в зависимости от того, что окажется меньше, на тему того, как стабилизировать отношения между странами региона. Запрещается использовать военные формирования численностью выше бригады, а также божественное вмешательство. Вы можете включить диаграммы.

Глава ВТОРАЯ

В которой выступают с речью и происходит ссора

– Я хотел бы получить назад свою одежду, – начал Кабал. – И трость.

Он установил на голове лежащего императора необычную конструкцию из маленького ромбовидного зеркала, смонтированного на каркасе. Кабал вращал зеркало кончиком пальца, – отражающийся свет мелькал и падал императору на глаза. Зрачки все никак не регировали на это мельтешение, но вот наконец веки дрогнули, и император сфокусировал взгляд на зеркале.

Граф Марша́л наблюдал за происходящим, скрестив на груди руки.

– Ваша трость? – Он вспомнил, что видел среди вещей Кабала элегантную палку из черного дерева с уродливым серебряным навершием в виде черепа; сияние его гладкой поверхности резко контрастировало с тусклыми пятнами глазниц и провалов между зубами.

– Памятная вещь? – спросил граф с сарказмом.

– Если честно, то да. – Кабал забрал у него листы с речью императора. – Я забил ей свой первый неудавшийся эксперимент обратно до смерти. Спасибо.

Он вернулся и продолжил подключать зеркало к маленькому электромотору.

– Добудьте то, что он просит, – велел граф лейтенанту Карштецу. А затем добавил уже тише: – Нам недолго осталось его терпеть.

– Вот и хорошо, – прошептал Карштец. – Люди начинают волноваться. Нам почти постоянно приходится разгонять небольшие демонстрации.

– Через несколько часов император произнесет свою величайшую – и последнюю – речь. Тогда все изменится. – Марша́л кивнул в сторону Кабала. – Полезный трюк – заставить мертвеца выйти на публику, когда нужно. Что там с записями Кабала? Есть какой-то прогресс?

– Я мало что понял, – признался Карштец. Впрочем, для него даже самостоятельно надеть мундир было делом чрезвычайно мудрёным. – Наших спецов-шифровальщиков впечатлило, что Кабал все это держит в голове. Они сказали что-то про меняющийся ключ, но после этого я выключился из разговора.

– Что за «меняющийся ключ»?

– Это тоже прошло мимо меня. Простите.

– Если им удастся взломать шифр, это будет уже неважно. А все, кто умрет в ближайшее время, могут спокойно покидать этот мир – я их благославляю.

Кабал, скрестив ноги в неправильную позу лотоса, сел рядом с императором и пролистал речь.

– Ваших рук дело, граф?

– Если честно, то да. Я сам написал текст. А что?

– Ничего, – ответил Кабал, держа бумаги кончиками пальцев. – Очень… вдохновляюще… для толпы.

– Все лучшие речи именно такие, – заметил Марша́л, чувствуя, что с ним не согласны. – Задача в том, чтобы внушить пролетариату немного здорового экспансионизма, а не огорошить их философским дискурсом.

– Ну, о последнем можно не беспокоиться. – Кабал подался вперед и щелкнул по зеркалу. Под действием мотора оно быстро вращалось. Взгляд покойного императора сфокусировался, Кабал нагнулся к нему и принялся экспрессивно шептать: «Народ Миркарвии. Друзья. Сегодня я хочу поделиться с вами своим видением будущего. Будущего не только нашей великой и благородной державы, но и наших соседей…»

Марша́л подал быстрый знак Карштецу, и мужчины, крадучись, вышли из комнаты – топот сапог и клацанье шпор эхом разнеслись по зале. Когда они скрылись, Кабал остановился. Он посмотрел на императора, затем на дверь, за которой исчезли офицеры. А после улыбнулся, но улыбка эта никак не отразилась в его взгляде.



– Парча, Ваше императорское величество, ваша любимая!

Так печально, когда кто-то оказывается воплощением стереотипа до мельчайших деталей. Прецофа – императорского портного, или даже скорее костюмера – подняли бы на смех, реши он поставить пьесу по мотивам своей жизни. Критики на всех углах трубили бы, что персонаж – сплошь застарелые клише. Автор что, живет в прошлом? Да любой уважающий себя театр решился бы на подобную постановку только сделав из нее фарс, ведь где еще придворный портной вырядится в платье с оборками и залижет назад волосы а-ля маркиза де Помпадур? Жалкий, жеманный, изнеженный… ну и так далее и тому подобное. Все это было про Прецофа. Он жил один, если не считать толстой кошки по кличке Фелиция. У него имелась изрядно зачитанная копия «Замка Отранто», в которой он подчеркнул любимые отрывки зелеными чернилами. Прецоф также владел внушительной коллекцией вышитых антимакассаров[4], которые украшали все кресла в доме и которые он ежедневно менял вне зависимости от того, сидел кто-нибудь на них или нет. Для него не существовало ничего важнее создания прекрасной одежды для Его Императорского Величества – и часа не проходило, чтобы Прецоф не следовал своей музе. Ткани он использовал наивысшего качества, привлекал к работе только самых превосходных мастеров, но вот дизайн был отвратительным. Потому как Прецоф мог быть преданным своему делу, трудолюбивым и прилежным, но не обладал и граммом таланта. Даже Кабал, чей художественный взгляд уже давно атрофировался, с трудом находился рядом с изысканным платьем, в котором император собирался выступать с речью. Пока Прецоф суетился и облачал необычайно тихого императора в новый наряд, Кабал достал из кармана солнцезащитные очки с синими стеклами, протер их маленькой замшевой тряпочкой, которую всегда держал под рукой, и надел. Стало гораздо лучше.

Прецоф наградил его мрачным взглядом. Кабалу вернули его черный костюм – подлатанный, вычищенный и отутюженный. В новой белой рубашке, галстуке и ботинках он снова чувствовал себя самим собой. На коленях лежала трость. Карштец был шокирован, когда услышал от Кабала слова благодарности за то, что ему вернули одежду, причем звучали они так, словно некромант действительно испытывал признательность. Но Прецоф видел лишь невзрачный консервативный наряд. Конечно, черный всегда в моде, но он годится разве что… для плаща? Да, для плаща! У Кабала широкий шаг – развевающийся плащ придал бы ему шарма. Это же очевидно. Затем, чтобы убедиться, что он еще не окончательно утратил навыки, Прецоф мысленно добавил к этому образу розовато-лиловые галоши и высокую феску с пером. Кабала нельзя было назвать тщеславным, но он не позволял себе терять достоинства, поэтому, если бы сейчас увидел картинку, что нарисовал мозг Прецофа, то непременно задумался бы об убийстве.

– Ваше Императорское Величество сегодня очень неразговорчивы, – сказал портной. – И слегка бледны, если мне позволено отметить. С Вами все в порядке?

Антробус посмотрел на Прецофа сверху вниз – его глаза походили на черные провалы, ведущие в пустоту, где некогда жила душа. Его губы медленно зашевелились, выговаривая: «Люди Маркарвии… Миркарвии…». Прецоф считал себя человеком проницательным, чем очень гордился. Впрочем, он так же гордился и своим талантом художника, одинаково заблуждаясь и в том, и в другом. Он улыбнулся мертвецу и сообщил, что по городу гуляет мягкая форма гриппа и, наверное, вся проблема именно в этом.

Кабалу уже наскучило ждать. Ему оставалось ввести последнюю инъекцию перед самым выходом императорской оболочки на публику – укол немного оживит мраморно-серую плоть. А после – что ж, поживем – увидим. Граф Марша́л был кадровым офицером, неугомонным политиком и амбициозным аристократом – каждое из этих качеств само по себе не обещало ничего хорошего. Для Кабала чудом казалось то, что граф сочетал в себе их все и при этом до сих пор не треснул по швам, учитывая лживость и безжалостность, которыми тот был набит и которые так и сочились из него. Кабал ненадолго задумался, как выглядит начинка из лживости и безжалостности, и представил маковые семечки, но тут его характер дал о себе знать и положил конец подобным фривольным размышлениям. Если он хотел остаться в живых, стоило сосредоточиться.

Вошел лейтенант Карштец, топнул и отдал честь, потому как ему нравилось так делать.

– Граф Марша́л требует вашего присутствия на императорском балконе, герр Кабал. Ах да, и захватите с собой труп.

– Труп? – Прецоф в ужасе выступил из-за массивной фигуры Антробуса – он чистил его мантию со спины. Портной взглянул на бледного монарха: стало слышно, как заскрежетали шестеренки в мозгах, когда до него наконец дошло. Он охнул и отступил назад.

– Ой, – Карштец сдулся. – Слушай, портной, вот ведь ситуёвина вырисовывается. Дело-то это очень секретное. Граф пустит мои кишки на подвязки, если узнает, что я проболтался. – Он подошел к Кабалу. – Будь умницей и отведи Его Императорскую Трупность на балкон. – Лейтенант беззлобно посмотрел на Прецофа и вытащил саблю. – А я пока тут приберусь.

Кабал взял императора под локоть и повел к дверям, затем дальше в коридор. Когда он оглянулся, чтобы закрыть створки, то увидел, как Карштец надвигается на перепуганного Прецофа. Кабал ненавидел убивать без причины, но, если подумать, Прецофа он тоже ненавидел. Тем не менее, он счел необходимым как минимум выказать свое неодобрение:

– Вы не можете просто убивать людей, чтобы скрыть свои ошибки. Такими темпами вам придется вырезать половину страны.

Карштец замер.

– Конечно, вы правы, – ответил он, явно не уловив скрытого смысла. – Все верно подметили. Я буду более осторожным. – Он повернулся к Прецофу и занес клинок. – С завтрашнего дня.

Кабал поджал губы и затворил за собой дверь. Они прошли где-то полкоридора, когда из комнаты донесся пронзительный крик.

– Милая у вас страна, – обратился он к Антробусу II. – Прекрасное местечко. По главе государства усыпальница плачет, а военные через одного психопаты и продукты кровосмешения. – Они двинулись дальше. – Право, чем-то похоже на Римскую империю.

Марша́л давил потухшую сигарету в переполненной пепельнице, когда вошел Кабал.

– Где вы были? – он ткнул пальцем через плечо на часы из золоченной бронзы. – Вы на время смотрели? Он готов? Бог ты мой! Да вы только взгляните на него.

Кабал извлек шприц и воткнул в шею Антробусу. Императора это, похоже, нисколько не побеспокоило. Спустя несколько секунд кожа вокруг отметины от укола стала приобретать здоровый оттенок, распространявшийся дальше – из бледного трупа император превращался в пышущего здоровьем мужчину. Моргнули мертвые глаза, волосы встали дыбом. Лейтенант Карштец вошел как раз в тот момент, когда уже во всю шли метаморфозы.

– Знаете, я бы не отказался от такого препаратика после тяжелой ночки.

– Я оставлю вам формулу, – пообещал Кабал, прекрасно зная, что для живых этот состав ядовит.

– Он помнит речь? – спросил Марша́л.

– Каждое слово, – уверил Кабал. – Можете положиться на него – свою роль он сыграет.

– Превосходно.

Граф Марша́л подошел к портьере, что отделяла залу от балкона. День для выступления выдался отличный. Погода стояла прекрасная – небо ясное, слегка прохладно, но не морозит. Был объявлен праздничный день, так что настрой царил благодушный. Люди бесцельно бродили, поедали сосиски, хлестали пиво и хлопали друг друга по спинам, при этом громко гогоча. С позиции Марша́ла ситуация выглядела определенно лучше по сравнению с тем, что было, когда горожане носились с горящими факелами, поджигали правительственные учреждения и вешали сборщиков налогов. Какое-то время он наблюдал за толпой, и от едва заметной усмешки усы его подергивались.

На другой стороне площади соборные часы пробили час, и люди притихли.

– Пора, – сказал граф исключительно напоказ. – И надейтесь, что все получится, Кабал.

– Свою работу я выполнил точно, – отвечал тот, провожая императора на балкон. – Беспокоились бы лучше о качестве вашей речи.

Занавес отдернули, Кабал прошептал на ухо Антробусу команду, и мертвец шагнул навстречу своему звездному часу. Кабал скрылся в тени, а Марша́л и остальные высокопоставленные лица выстроились в линию позади императора. Граф подал Карштецу знак.

– Следите за Кабалом, – прошептал он.

– Не поздновато ли ему что-то предпринимать, старина?

– Поздновато? – Марша́л посмотрел на Карштеца с легким недоумением, как будто только сейчас сообразил, что разговаривает с шимпанзе в форме кавалериста. – Просто следите за ним.

Граф встал в ряд с остальными.

Карштец вернулся в комнату и присел на краешек стола, неосознанно приняв ту же позу, что и граф Марша́л, когда впервые предстал перед Кабалом. Но если Марша́л внимательно наблюдал за некромантом, Карштец лишь дружелюбно улыбался, без особого интереса оглядывал помещение и напевал некрасивую мелодию для тубы. Кабал удобно устроился в старинном кресле с высокой спинкой.

Когда Антробус II, император Миркарвии, вышел к толпе, повисла гробовая тишина. По городу ходила молва о смерти монарха: несмотря на угрозы Марша́ла и энтузиазм Карштеца, слухи лились из дворца как из простреленного картечью ведра. Люди предвкушали старую-добрую революцию. И вот откуда ни возьмись взялся Антробус и спутал им все карты. Тем не менее, его все равно приветствовали радостными возгласами. Пиво и сосиски раздавали бесплатно, так что горожане не хотели выглядеть неблагодарными. Выслушают его, так и быть, а революцию устроят на следующей неделе, когда пройдет достаточно времени. Может они, конечно, и угнетенные, но манеры им привили.

Антробус подошел к балконным перилам и замер. Он молчал, и молчание затягивалось, выходя за рамки приличий и благоразумия. Высокопоставленные лица позади императора нервно переглядывались. Толпа неуверенно зашелестела. Выражение лица Марша́ла ничуть не изменилось, но он удостоверился, что капитан гвардии внизу на площади увидел его сигнал стрелять по людям в случае необходимости. После придется действовать, и действовать быстро. Однако, чтобы пустить пулю в надменное лицо Кабала и размазать его заумный мозг по стенам, много времени не потребуется. Граф собирался сделать это в любом случае, но будет куда приятнее приправить расправу щепоткой мести. Однако тут император поднял руку, и толпа мгновенно смолкла, так что Марша́лу пришлось забыть о блеклых удовольствиях грубого применения силы.

– Народ Миркарвии, – приятный баритон тут же разнесся по всей площади. – Друзья. – Антробус говорил с такой искренностью, что простолюдины, которые давно уже называли его не иначе как «жирная задница», «обрюзгшая морда», «раковая опухоль на спине честного пролетариата» и прочими нелестными именами, внезапно ощутили незнакомое, но довольно приятное покалывающее чувство восхищения по отношению к своему императору. Они ловили каждое его слово. – Сегодня я хочу поделиться с вами своим видением будущего. Будущего не только нашей великой и благородной державы, но и наших соседей.

Речь оказалась мощной, и люди романтического и патриотического склада прониклись. Карштец был именно таков, более того, туп до кончиков сапог. Он поднялся со стола и медленно подошел к колыхающемуся занавесу, словно его манила песнь сирены. Остановился и стал зачарованно слушать. Кабал наблюдал за ним, как ученый за жуком на могильном камне. Через несколько секунд стало ясно, что Карштец о нем начисто забыл. Тихонько Кабал поднялся с кресла, взял сумку и трость и, ступая исключительно по толстому ковру, направился к двери.

В это время на балконе Марша́л мысленно ликовал. Все получилось куда изящнее, чем в самых радужных его мечтах. Толпа пожирала слова императора с куда более ненасытным аппетитом, чем прежде уничтожала тонны дармовых сосисок. Можно было воспользоваться слухами о смерти императора и представить все так, чтобы люди думали, будто у императора хрупкое здоровье. Тем не менее, он героически поднялся со смертного одра, дабы предстать перед своими подданными и произнести речь – свой последний и величайший дар народу, свое видение будущего. Это будет не подлая вшивая кампания по захвату соседних земель. Это будет настоящий крестовый поход.

– Спорные территории принадлежат нам, – вещал император. – Исторически они наши. Они наши по праву. И мы их вернем!

В коллективном сознании толпы соседи из торговых партнеров и союзников внезапно превратились в горстку цыган-воришек, которых было необходимо стереть с лица земли.

Марша́л улыбнулся и посмотрел на стоящих рядом с ним генералов, маршалов, адмиралов воздушного флота и коммодоров крохотного флота в Галлакском море. Все они зачарованно и восторженно слушали монарха. В воздухе вполне ощутимо пахло войной.

Тут граф заметил Карштеца, стоящего возле портьеры, – все внимание лейтенанта было приковано совершенно не к тому объекту. Кабал испарился. Марша́л похолодел. Так значит Кабалу удалось бежать? Граф вспомнил мешок кошачьей шерсти и странное чувство юмора Кабала, его ненависть к войне в целом и к планам Марша́ла в частности, и его подозрения усилились.

Он попытался привлечь внимание лейтенанта так, чтобы этого не заметила толпа, но тот никак не реагировал. Не чувствовал на себе пристального взгляда, не видел, как Марша́л резко мотает головой, не слышал щелчков пальцами. Его слух целиком и полностью был обращен на императора.

– Не заблуждайтесь, – продолжал Антробус, – все эти якобы друзья обманчивы как погода, они строят козни за нашими спинами, они – наши враги! – Толпа ликовала. – Наши смертельные враги! – Горожане жаждали крови. – Наша добыча! – Люди на площади взревели во всю глотку, издав клич ярости. Но крик стал тише, когда толпа запоздало осознала, что сказал император.

Марша́л полностью переключил свое внимание с Карштеца на Антробуса. Добыча? Он такого не писал.

– Мы откроем на них охоту! Убьем их! Съедим! – страстно вопил Антробус. – Они мясо для нас! Мы зубами сорвем плоть с их костей и сожрем их!

Марша́л с ужасом осознал, что на губах монарха пузырится темная слюна и стекает по подбородку. Люди на площади подозрительно косились на сосиски в своих руках.

– Ach, du lieber Gott[5], – прошептал он. Затем рявкнул Карштецу: – Лейтенант! Держите его!

– Что? – Каршец обернулся, словно вынырнул из транса. – Что? Кого?