– Они думают, что если мы вместе работаем, то заодно крутим шашни?

– Не знаю. Наверное.

– Что «наверное»? Парень и девушка не могут просто посидеть в комнате с бумажным пианино и выйти с новой песней, должно быть что-то еще?

– Ну, это они так думают.

– Надеюсь, ты им все разъяснил.

– Конечно.

– Просто верх непрофессионализма предполагать, что мужчина и женщина не могут работать вместе, не вступая в связь. Не понимаю, как это им вообще пришло в голову, где они такое видели? Ах да. У тебя.

– Почему ты так злишься? – спокойно спросил Тони.

– Потому что ты не слушаешь!

– Тогда послушай вот это: я записался добровольцем.

– Что ты сделал?

– Записался добровольцем.

– На военную службу?

– В духовной семинарии мне бы все равно отказали, – пожал он плечами. – Я хочу принести пользу своей стране. Пора перестать крутиться как белка в колесе и сделать в жизни то, что по-настоящему имеет значение.

– Ты записался в армию! – Чичи была впечатлена.

– Не в армию, во флот. Ты всегда говорила, что в океане есть что-то особенное. И я думаю, ты права. Там я найду все ответы. – Тони наклонился к ее уху и прошептал: – По-моему, мне нужен океан.

– Кьяра? – Джим положил руки на плечи Чичи.

– Ты называешь ее Кьяра? – удивился Тони. – Подумать только.

– Это прелестное имя, – улыбнулся Джим.

– Конечно, – согласился Тони, смахивая крошки с лацкана Джима.

Чичи подняла взгляд на Джима.

– Тони только что сказал мне, что записался во флот.

– Правда? – Джим протянул ему руку для рукопожатия. – А я в военной авиации.

– Думаю, мы сумеем выиграть эту заварушку, а?

– А куда мы денемся!

– Правда. Иначе знакомый нам мир перестанет существовать. А скажи мне, Джим, чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Моя семья занимается грузоперевозками.

– И куда вы возите грузы? В Калифорнию? Техас?

– Нет, мы держимся Восточного побережья. Нью-Йорк, Пенсильвания, Коннектикут.

– Приятные места. Я выступал в горах Поконо. Там в лесах прекрасные отели. Например, гостиница «Маунт Эйри».

– Да, отличные.

Кузина Джузи прорвалась сквозь группу гостей и присоединилась к ним. Она только что заново припудрила лицо и подкрасила губы бордовой помадой. Это сочетание делало ее лицо похожим на портрет гуашью – сухой, но яркий.

– Саверио, ты потанцевал с каждой дамой на этой свадьбе, кроме меня, – пожаловалась она.

– С удовольствием, кузина Джузи. Кьяра, Джим, с вашего позволения.

Тони повел Джузи на танцпол. Садоводческий клуб Си-Айла в полном составе собрался вокруг них в кружок. Как член этого клуба Джузи поделилась кузеном с остальными, и в процессе этого своеобразного коллективного танца каждая дама из клуба прошла круг с певцом.

Чичи последовала за Джимом на танцпол. Он обнял ее, и они поплыли по павильону, сливаясь с ритмом и обгоняя время – по крайней мере, так им тогда казалось.



Джим обернул шелковый палантин Чичи вокруг ее плеч, и они вышли на ночной воздух. Последние гости рассаживались по своим автомобилям. Одни дамы бережно несли салфетки с кусочками свадебного торта, другие забирали с собой цветочные композиции с помоста, а третьи держали завернутые в кружевные салфеточки горсти печенья – остатки с подносов, – чтобы перекусить по дороге домой.

Стайка поклонниц Тони Армы собралась вокруг его взятого напрокат седана, в котором ему предстояло вернуться в Нью-Йорк. Отполированный, как лаковая туфля, черный четырехдверный «бьюик» влажно поблескивал в свете уличных фонарей. Поставив ногу на подножку автомобиля и опираясь на открытую дверь, Тони, в лихо сдвинутой на один глаз фетровой шляпе, развлекал слушательниц последней на этот вечер историей из гастрольной жизни. Он снял с шеи развязанный галстук, свернул его улиткой, положил в карман и расстегнул верхнюю пуговицу парадной рубашки.

Чичи и Джим остановились.

– Спокойной ночи, Тони! – крикнула Чичи.

– Спокойной ночи, Чич. То есть Кьяра, – отозвался Тони. – Приятно было познакомиться, Дон.

Чичи хотела было поправить его, но Джим ее остановил.

– Не имеет значения, – тихо сказал он.



Джим проводил Чичи до крыльца ее дома, где под фонарем выписывала восьмерки ночная бабочка.

– Спасибо за еще один чудесный вечер, – подняла на него глаза Чичи.

– Было весело.

– Хочется думать.

– А ты разве не заметила?

Чичи взяла его под руку.

– С Тони вышло немного неловко, – призналась она.

– Он и вел себя немного неловко, Кьяра.

– Мне кажется, он почувствовал себя неуверенно рядом с тобой.

– Но почему? У него не было никаких причин – разве что ты ему нравишься, конечно.

– Мы просто друзья. И работаем вместе.

– Мне кажется, ему хочется большего, – сказал Джим.

– Меня он не интересует.

– Ты уверена?

– Мне его жалко.

Джим взял Чичи за руку. Они сели на диван-качалку на крыльце.

– Жалость – вещь опасная, – доверительно проговорил он. – Когда жалеешь человека, это дает ему определенную власть над тобой. Он знает, что ты относишься к нему со снисхождением и потому ему сойдет с рук то, чего спускать нельзя.

– Он просто мой друг, а вовсе не мой парень. С ним рядом всегда есть женщина.

– Но ни одна не задерживается.

– Ну да, но это потому, что он не хранит им верность.

– Будь осторожна. Ты самая умная девушка из всех, кого я знаю. Не позволяй ему тебя одурачить.

– Хорошо.

– Если бы время сейчас было другое и мне было что тебе предложить, я бы это сделал. Но у меня ничего нет. Я ухожу в армию и не знаю, что меня ждет. Многие мои друзья скоропалительно женятся, но сам я не стал бы так поступать с женщиной, которой признался в любви. Я не стал бы так поступать с тобой.

– Понимаю и ценю это.

– Я считаю, что делать так неправильно. Если чувство настоящее, оно дождется нас по ту сторону этого испытания. – Джим встал и поднял Чичи за руки.

И поцеловал ее.

– Твое имя – Кьяра, и Кьяра[64] – это ты. «Чичи» похоже на название приправы, то, что добавляешь в самом конце. А для меня ты – всё.



Толкнув дверь-вертушку, Чичи вошла в здание агентства по работе с талантами Уильяма Морриса на Шестой авеню в Нью-Йорке. Она поднялась лифтом на шестой этаж, надеясь, что к тому времени, когда двери лифта откроются в светло-зеленый вестибюль с бежевым диваном и столиком орехового дерева, она успеет принять решение, – или, быть может, его примет за нее импресарио.

Секретарша провела Чичи в офис Ли Боумэн, тесноватый, но со вкусом обставленный и даже наделенный окном. За спиной Ли глянцевые черно-белые фотокарточки всех музыкантов, которых она представляла, складывались в причудливый коллаж в стиле ар-деко. Чичи села на стул и сняла перчатки.

– Чичи, ты выглядишь как сама Венера. Судя по всему, гастроли тебя совсем не утомили. Свежа, будто полевой мак.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Ли. Все эти сделки идут тебе на пользу.

– От них у меня кровь так и бежит по жилам. – Ли подтолкнула к Чичи конверт: – Вот чек за продажу оборудования из студии твоего отца. Я сделала все, что смогла.

Чичи открыла конверт. Выписанный на ее имя чек был на сумму тысяча двести семьдесят три доллара и сорок четыре цента.

– Поверить не могу, Ли.

– Что, недостаточно?

– Да нет, это очень много. Я не думала, что тебе удастся хоть что-то за все это выручить.

– Мой посредник продал оборудование одной студии на Лонг-Айленде. Переговоры тянулись бесконечно, но в итоге все получилось. Иногда мне даже начинает нравиться музыкальный бизнес. Случается, что люди действительно ведут себя порядочно.

– Для моей мамы это будет настоящее подспорье.

– А теперь поговорим о тебе, – сказала Ли. – Джимми очень не понравилось твое решение уволиться, но он отнесся к нему с пониманием. Ведь не может же он взять и выписать другого итальянца из какого-нибудь промышленного района на место Тони, чтобы составить дуэт с тобой.

– Я рада, что он понял.

– У меня есть для тебя кое-что новое, и я думаю, тебе подойдет моя идея. Мне известно, что ты не выносишь холода и снега.

– Терпеть не могу. Наверное, это значит, что от флоридской влажности я буду просто в восторге.

– Нет-нет, никакой влажности. Этот оркестр разъезжает строго по Западному побережью. Говорят, они классные. И платит руководительница хорошо. Ты о ней не слышала?

Ли показала Чичи оферту, озаглавленную «Викки Флеминг и Сорок Каратов – Только девушки! – Сирены свингуют!».

– Там только девушки?

– Такой подход не всегда работает. Хотя попадаются и отличные ансамбли – например, «Этель Смит, Международные Ритмичные Милашки». И девушки хорошие, и музыка отличная.

– Расскажи мне о Викки.

– Она преподавательница музыки. Дочь библиотекаря. Разбирается во всех жанрах музыки. Сказала, что ты можешь сочинять новые песни и исполнять их сама. Позволит тебе уезжать на записи. Вообще, открыта к обсуждению. И у нее уже намечены гастроли на весь год. Погляди на список городов, и они всё добавляются.



Сан-Франциско – отель «Стэнфорд»

Портленд – «Эшби»

Сиэтл – «Корнинг»

Лос-Анджелес – «Голливудская столовая»

Кармел-бай-те-Си – клуб «Стардаст»

Сан-Диего – «Литтл Миллиз он те Бич», вилла «Маркиз»

Санта-Барбара – «Корнер-Клаб»



– Я могу взять этот ангажемент – или сделать перерыв в несколько месяцев и помочь сестре с малышом, его ждут перед Рождеством.

– Ты ведь знаешь, что говорят о младенцах? – наклонилась к ней Ли. – Они совершенно неотразимы после тридцати.

– Я тут положила глаз на собственного малыша. – Чичи достала из сумочки газетную вырезку и протянула ее Ли. – Можешь сходить со мной кое-куда? Это займет всего минут пятнадцать.

Ли пробежала вырезку глазами.

– Конечно, – кивнула она. – Как-никак мне положен обеденный перерыв.

Она потянулась под стол за своей сумочкой.



Чичи и Ли пешком дошли до Восточной 55-й улицы, угол Второй авеню. За дощатым забором, отгородившим стройку от тротуара, кипела работа: двадцатиэтажное краснокирпичное здание было почти закончено. Высокий кран поднимал к крыше подвесную площадку с кирпичами; перекинутые через блоки серебристые тросы раскачивались на фоне голубого неба, как нити марионеток. Стоявшие в строительных люльках каменщики клали кирпичи на внешние стены верхних этажей. На земле другие рабочие заливали цементом пешеходные дорожки, разравнивая вылитую из бетономешалки смесь в рамки, обрисовывающие вход в дом.

– Позволишь угостить тебя обедом? – спросила Чичи, останавливаясь на углу около тележки с печеным сладким картофелем, от которой шел густой аромат кленового сиропа и горящих дров. Из сетки на боку тележки продавец закинул щепок в свою квадратную алюминиевую печку. Из трубы повалили клубы сизого дыма. Он завернул для Чичи две горячие картофелины прямо из кастрюли. Она передала одну Ли, затем заплатила тридцать центов.

– Значит, об этом здании речь, – сказала Ли, разглядывая строительную площадку.

– Я хочу приобрести недвижимость.

– Зачем покупать, когда можно снимать? Это ведь дешевле.

– Хочу владеть своим жильем. И еще я хочу, чтобы ты выступила посредницей.

– Как подставное лицо?

– Ага. У меня странное чувство насчет этого дома. Что-то вроде интуиции, – пояснила Чичи. – Я ведь вечно на гастролях и знаю множество музыкантов, которым нужно где-то жить, когда они здесь проездом. Если у меня будет квартира, я смогу сдавать ее на короткие сроки, и со временем она окупится. А впоследствии и сама при желании смогу здесь поселиться. Или, что еще лучше, выгодно перепродать.

Ли изучила газетное объявление о продаже квартир в новом доме. Если верить рекламной статье, жилищный комплекс «Мелодия» на углу Восточной 55-й улицы и Второй авеню обещал быть совершенно исключительным и неповторимым – настоящий оазис в сердце города, оснащенный современными бытовыми приборами, садом на крыше и собственной прачечной. Квартиры уже продавались, хотя строительство еще не завершилось.

– Я верю в знаки. «Мелодия», понимаешь? – Чичи подняла глаза, рассматривая здание до самых последних этажей и наслаждаясь его потенциалом.

– Какую будешь покупать, студию или двухкомнатную? – поинтересовалась Ли.

– Я хочу классическую шестикомнатную.

– Серьезные запросы. Хотя на «Скалке моей мамаши» ты и правда отлично зарабатываешь, – прикинула Ли. – Ее исполняют на каждой свадьбе на Восточном побережье.

– По крайней мере, на свадьбах, которые играют в гаражах, – рассмеялась Чичи.

– Не думаю, что эти гонорары иссякнут в обозримом будущем, – сказала Ли. – Хорошо, я пойду к риелторам и посмотрю, что можно сделать.

– Только больше полутора тысяч долларов не давай, – предупредила Чичи. – Студия стоит триста пятьдесят, двухкомнатная – пятьсот пятьдесят. Если окажется, что за классическую шестикомнатную просят две тысячи двести, то что-то у них странное в расчетах.

Ли наблюдала, как Чичи достала карандаш и стала писать цифры в блокнотике. Ли никогда еще не встречала музыкантов, которые бы разбирались в бизнесе не хуже, чем в своем искусстве, пока не познакомилась с Чичи.

– И гляди, чтобы квартира была в торце дома, на два угла, – добавила Чичи. – Так у меня будет солнце и с запада, и с востока.

– Надо признать, ты тут все досконально изучила.

– Я верю своей интуиции, Ли. Иногда мне кажется, что кроме нее, у меня больше ничего и нет.



Солнце в Калифорнии было оранжевое, широкие пляжи – белые, как яичная скорлупа, бурлящий голубой океан разбивался о берег серебристым прибоем под высоченными пальмами, а еще, к восторгу Чичи, там обнаружились маслянистые авокадо, лимонные деревья, сладкая клубника и гроздья крупного лилового винограда в неограниченном количестве. Стоял ноябрь, она гуляла по ярко-зеленым холмам, а ее сестры уже чистили от снега дорожки далеко на востоке. Несмотря на зиму, между зарослями шиповника полыхала стрелиция и вилась усеянная розовыми и пурпурными цветами бугенвиллея. Цветной кинематограф с его яркой палитрой не ограничивался голливудскими кинозалами – в любом саду на Западном побережье его было не меньше.

Чичи находила в Калифорнии один лишь недостаток: здесь она то и дело забывала, какой нынче месяц, поскольку в этой вечной жаре постоянно казалось, что на дворе июнь. Она чувствовала себя виноватой, что заполучила работу в столь приятной обстановке, когда большинство знакомых мужчин сражались на фронте, но, увидев, что ансамбль намеревался играть на множестве митингов по приобретению облигаций военного займа, немного успокоилась. Каждый помогал чем мог.

Пансион для приезжих Святой Риты в Охае, штат Калифорния, служил перевалочной базой для девичьего оркестра и напоминал монастырь настолько, что у некоторых участниц «Викки Флеминг и Сорока Каратов» начинали сдавать нервы. Гостиничный комплекс стоял на отшибе, но это было к лучшему – Чичи могла спокойно сочинять и репетировать песни, не отвлекаясь. В том году в Калифорнии начался наиболее творческий период ее жизни, когда она сочиняла музыку, писала тексты и оттачивала свои навыки лидера в качестве музыкального руководителя женского оркестра.

Ансамбль не привык многого ожидать от жилья. Девушки нередко селились в дешевых мотелях, где затхлый воздух номеров отдавал консервированной кукурузой, а намертво свалявшиеся матрацы могли сделать удобными разве что пара матчей с Джином Танни[65]. Но в монастыре было чисто и безопасно. В цену входило право посещать утренние и вечерние молебны, от чего большинство дам вежливо отказались. Как выяснилось, мисс Флеминг тоже интересовало не спасение душ, а всего лишь экономия – так уж вышло, что именно монахини сдавали комнаты дешевле всех в округе. Это выгодная сделка, заявила она, и жить мы здесь будем припеваючи.

Вопреки названию, «Сорок Каратов» вовсе не состояли из сорока инструментов. В число сорок входили все: и музыканты, и певицы, и танцовщицы, и даже водитель автобуса. Подписав договор, Чичи получила пачку материалов, подготовленных для всех новых членов ансамбля. Среди расписания гастролей и прочих бумаг там обнаружилось следующее послание:

Законы гастролирующего женского ансамбля
Если ты гуляла с ним, я не стану.
Если ты была его женой – я не буду.
Если нам с тобой понравится один и тот же парень, бросим жребий и решим, кто достанется кому.


Едва взглянув на эти правила, Чичи немедленно превратила их в гимн ансамбля, который девушки исполнили в финале первого же срежиссированного ею концерта. Прежде чем положить текст на музыку, она добавила еще одну строчку:

А кто девушку обидит, пусть горит в аду.


Однажды – прошла уже неделя жизни в Охае – Чичи забирала из вестибюля почту: посылку от родных и письмо. Она надеялась, что в посылке окажется банка домашнего томатного соуса от матери. Но, прежде чем открыть коробку, она распечатала конверт с письмом от некоего «Т. Армы».

1 ноября 1942
Дорогая Чич,
Ты бы глазам своим не поверила. Все совсем не так, как я себе представлял. Ты будешь рада услышать, что я часто молюсь. И еще я хорошенько поразмыслил о разном. Здесь только океан и больше ничего. Я много думаю.
С любовью, Саверио

P. S. А с тем унылым дылдой из Ньюарка ты переписываешься?


5 ноября 1942
Дорогой Саверио,
Твои письма мало что говорят, приходится читать между строк. Судя по всему, ты так много молишься, что это занимает все твое свободное время, так что на письма остается всего ничего. Я не обижаюсь. Сама я никогда не служила на флоте США, так что понятия не имею о том, что тебе довелось там пережить. Тебе, должно быть, нелегко приходится. Я слежу за газетами и хожу в библиотеку, когда могу, но это мне удается не так часто, как хотелось бы.
Сейчас я живу в монастыре и репетирую с женским ансамблем. Дирижер – дама крайне своеобразная. Ее зовут Викки Флеминг, у нее рыжие волосы, и ей не то сорок, не то восемьдесят лет, я никак не разберу. Она сохраняет свежесть лица, умываясь пемзой, – да-да, камнем. Пемза сдирает верхний слой кожи, а под ним кожа оказывается… даже не знаю, как сказать… такой прозрачной, что напоминает лягушачье брюшко. Мне кажется, моложавый вид и тонкая кожа не стоят таких жертв, но она говорит, что когда я достигну ее возраста, то буду готова тереть кожу чем угодно, только бы стереть годы. Но все-таки прямо камнем? Да ладно, сестра! Это она постоянно так говорит – «сестра туда, сестра сюда», а мы ведь еще и в монастыре живем. Она нас настолько свела с ума, что некоторые из девочек уже и правда подумывают, не постричься ли в монахини.
Скучаю по тебе.
С любовью, Чич

P. S. Джим Ламарка – славный парень и танцует почти так же хорошо, как ты.


12 ноября 1942
Дорогая Чич,
Я прочел ребятам твое последнее письмо. Они сказали, это было лучше, чем кино с Хоупом и Кросби[66]. Вот как громко они хохотали. Присылай еще смешных историй. Они нам пригодятся.
С любовью, Саверио

P. S. От твоего P. S. меня стошнило.


17 ноября 1942 (после концерта)
Дорогой Саверио,
Я просто потрясена твоим самокритическим анализом и глубокими умозаключениями в процессе службы на Дядю Сэма. Хоуп и Кросби – ты серьезно? Хоть рассказал бы ребятам, как сильно я похожа на Дороти Ламур. Ну ладно, вот тебе еще одна история. Викки добыла нам ангажемент в одном клубе в Сан-Диего. Мы приехали, устроили все, порепетировали. Билеты были распроданы подчистую. Приезжаем мы выступать, владелец вот-вот откроет двери в зал и тут говорит: «Ну, раздевайтесь, дамочки». Джун говорит: «Что вы имеете в виду, сэр?» А он: «Вы ведь те девушки с ревю, которых я нанял?» Джун говорит: «Ну да». А он: «Так скидайте одежду». Тогда Джун ему: «Я сейчас легавых вызову», а он: «А я им покажу договор, и они вас посадят в кутузку за нарушение условий контракта». Как говорится, неожиданный поворот событий. В общем, оказалось, что нам надо было выступать в клубе в Сан-Обиспо – так, кажется, пишется, – а та, другая труппа поехала туда вместо нас, так что в итоге клуб Киуанис штата Калифорния получил гораздо более красочное зрелище, чем ожидал, но зато не услышал моей новой песни. На которую, кстати, вдохновил меня ты, мой старинный друг. Впрочем, не думаю, что зрители так уж пожалели о нашем отсутствии. Без сомнения, альтернатива была куда приятнее.
С любовью, Чич

P. S. Когда тошнит, надо полежать с холодным компрессом на лбу.


22 ноября 1942
Дорогая Чич,
Пришли мне ту песню.
С любовью, Саверио

P. S. Если я стану так делать, ребята с этой лоханки превратят меня в отбивную.


Скрестив руки на груди, Чичи стояла у пульта в студии звукозаписи Маччо в Санта-Монике. Она критически глядела на собственноручно записанные ноты, то стирая фразу из песни, то добавляя паузу в проигрыш. В стеклянное окно кабинки было видно, как Шейла, Энни, Кристина и Дебора надели наушники и наклонились к микрофону, чтобы проверить громкость.

– Идете? – спросил инженер звукозаписи.

– Ага. Начнем сначала.

Чичи присоединилась к девушкам в кабинке и уселась за пианино.

В этот день в студии все напоминало ей об отце, и она никак не могла избавиться от окутывавшей ее грусти. Так случалось иногда – волна скорби накрывала ее с головой, когда она меньше всего этого ожидала. Обычно ей удавалось воспарить над своей печалью, как будто наблюдая за собой в полете над давними воспоминаниями, но в те дни, когда ей требовался отцовский совет, она снова и снова понимала, как сильно ей его не хватает.

– Поехали, девочки. Давайте доделаем припев. – Чичи натянула наушники, поправила микрофон и сыграла на пианино мелодию. Бархатные голоса квартета переплелись в гладком четырехголосном изложении:

Мечтай о ней,Мечтай, мечтай о ней,Она ведь ждет,Мечтай, мечтай о ней.

Инженер проиграл запись, и девушки склонили головы, сосредоточенно прислушиваясь. Кристина, высокая брюнетка, уставилась в пол, изо всех сил сдерживая слезы. Дебора грызла ноготь, чтобы отвлечься, а Энни выудила из сумочки носовой платок.

– Вы как, девочки? – спросила Шейла. – Лично я совершенно расклеилась. – Она вытерла слезы рукавом. – Елки-палки. Ненавижу баллады.

У Кристины брат воевал в Бирме, муж Деборы – в Италии, отец Шейлы был на подлодке, а парень Энни проходил военную подготовку в Джорджии. Эта песня слишком уж близко касалась их всех.

– После первой фразы помеха, – сказала Чичи, вытирая глаза. – Давайте перепишем.



Тони работал в дизельном отсеке подводной лодки, подкручивая предохранительные болты при помощи гаечного ключа. Эта операция напомнила ему о годах, проведенных на заводе «Ривер Руж».

– Тебе письмо, Арма.

– Спасибо. – Тони взял пакет, сел и распечатал его.

Поздравляю с Днем благодарения!
26 ноября 1942
Дорогой Саверио,
Надеюсь, на твоей лоханке найдется проигрыватель. Да здравствует президент Рузвельт!
С любовью, Чич

Тони пробирался по извилистым туннелям субмарины, бережно сжимая в руке пластинку на 78 оборотов. Он забрался в радиорубку по короткой лестнице, держась за нее свободной рукой. Барни Гилли, рядовой матрос из Биг-Стоун-Гэпа, штат Виргиния, отстукивал морзянку. Тони подождал, пока тот освободится.

– Ты бы мог это для меня проиграть, Барн? – спросил Тони.

– Почему бы и нет.

Барни снял с полки проигрыватель и вручил Тони наушники, которые тот немедленно надел, затем осторожно положил пластинку на проигрыватель и опустил иглу. Тони прикрыл глаза и сосредоточился.

Заметив выражение на лице Тони, Барни решил тоже послушать и подключил свои наушники.

Лишь океан – и мысли о тебе,Лишь океан – один я на войне.Твои глаза, и локоны, и губы…А здесь лишь пена волн, побудки, трубы…Мечтай о ней…Мечтай, мечтай о ней.Она ведь ждет —Мечтай, мечтай о ней.На берегу – ни новостей, ни хлеба,Лишь танцы до утра под патефон.Я напишу ему, что не забыла,В далекий синий пенный океан.Мечтай о ней…Мечтай, мечтай о ней.Она ведь ждет —Мечтай, мечтай о ней.

Тони приподнял наушник.

– Еще раз? – попросил он.

– О да! – Барни опустил иглу. – Отличная мелодия.

Тони и Барни прикрыли глаза и снова прослушали песню.

5 декабря 1942
Дорогая Чич,
Песня просто великолепная. Мне даже снова захотелось петь. На рождественской неделе я буду в Сан-Диего. Можешь приехать повидаться со мной? Это не просьба, а приказ.
С любовью, Саверио

12 декабря 1942
Дорогой Саверио,
Вот телефон отеля, где мы остановились: SAN-7866. Он называется «Вилла маркиза». Да, мой милый старый друг, было бы здорово с тобой повидаться.
С любовью, Чич

P. S. Как насчет немного спеть? Мы с несколькими девушками выступаем в «Голливудской столовой». Можем возродить наши старые номера. Ребятам это понравится. Да и девушкам тоже.


Тони распечатал письмо Чичи, лежа в своей подвесной койке. Он прочел его, вернул в конверт, отложил, после чего, сцепив руки за головой, уставился на серый металлический потолок – жестяная оболочка, испещренная цепочками гвоздевых шляпок.

Потом взял конверт, вынул письмо и перечитал его. Старый друг, написала она. Тони поразмышлял над этими словами. Подобное описание в устах Чичи не выглядело особо многообещающим. Может, у нее все серьезно с этим Ламаркой. Может, в «Голливудской столовой» ему, Тони, дадут отставку. Может, парень, о котором она мечтает, вовсе не он. В океане ведь видимо-невидимо славных ребят из американского военного флота. Вот поворот-то будет, да еще и после всей этой военной заварушки. Типичное для Тони Армы невезение.

7

Рождество 1942 года

Crescendo[67]

Чичи закопалась под одеяло в своей кровати в номере отеля «Вилла маркиза». Окна она оставила открытыми, чтобы впустить свежий океанский бриз с побережья Сан-Диего, – запах морской воды напоминал ей о доме. Она крепко спала и ей как раз снился Си-Айл, когда ее разбудил настойчивый стук в дверь.

Перед ней стояла в дверном проеме Викки Флеминг – лиловый атласный пеньюар, домашние туфли, на волосах сетка, на лице слой кольдкрема, которому оставался еще добрый час работы, прежде чем полностью впитаться в ее кожу.

– Тебе звонок с Восточного побережья. Кто бы это ни был, я хочу его убить. – Викки развернулась и прошелестела дальше по коридору в свою комнату. – И если бы не война, я бы и тебя убила заодно, – добавила она, перед тем как захлопнуть за собой дверь.

– Простите, мисс Флеминг, – сказала ей вслед Чичи, подходя к телефону.

– Извини, что я так рано звоню, – начала Ли.

– Надеюсь, оно стоит того, – проговорила Чичи, делая усилие, чтобы удержать глаза открытыми.

– О да, новость – лучше не бывает, – заверила ее Ли. – Дина Шор[68] хочет записать твою «Мечтай о ней».

– Ты серьезно?

– Но ей нужны эксклюзивные права на запись. Может, мне поторговаться за квартиру побольше на 55-й улице? Мне кажется, теперь ты можешь себе позволить ту, что с круговой террасой.

– Нет, пусть остается классическая шестикомнатная. Поверить не могу. Сама Дина Шор!

– Я же тебе говорила, эта песня – готовый шлягер. Говорила! Ты поднялась на новый уровень, Чичи.

Чичи повесила трубку и вернулась в свой номер, где немедленно забралась обратно под одеяло. Уже опуская голову на подушку, она взглянула на будильник. 3:48. Чичи предвкушала, как расскажет Тони обо всем, надо будет написать ему сегодня же. Закрывая глаза, она мысленно проиграла мелодию, но теперь это больше не была просто милая песенка, написанная для друга и его приятелей на подводной лодке, и не очередная баллада в программе какого-то там концерта. У ее песни появилось то, о чем грезят все авторы: «Мечтай о ней» имела все шансы стать шлягером в исполнении неподражаемой знаменитой певицы. Чичи поверить не могла своей удаче.



Вдоль бульвара Кауэнга змеилась длиннющая очередь из мужчин и женщин в военной форме. Пока они ждали входа в «Голливудскую столовую», проезжавшие мимо водители поддерживали их сигналами клаксона. Время от времени из машины выпрыгивала бойкая барышня, целовала какого-нибудь солдата в знак признательности, мгновенно возвращалась в автомобиль и исчезала в ночи.

Когда двери «Столовой» наконец распахнулись, бойцов приветствовала голливудская старлетка Линда Дарнелл[69]. Эта сногсшибательная брюнетка выглядела совершенно очаровательно в своем красном шелковом коктейльном платье и шляпке в тон. Ночь затрещала от фотовспышек.

Чичи собрала вокруг себя квартет в уголке на кухне и просмотрела программу.

– Начнем с «Берега цветного драже». У кого драже?

Кристина погремела банками.

– Я дала оркестру ноты и велела им оставить нам добрых минут восемь на танцы. Делаем так. Расходимся в стороны и выбираем себе по парню в форме. Выводим его на танцпол, немного кружимся. Когда дело идет ко второму припеву, возвращаем ребят на место, поднимаемся на сцену и заканчиваем речитативом. Конферансье обещал устроить, чтобы Линда Дарнелл пригласила на танец какого-нибудь рядового, и в тот момент свет пригасят, а мы заведем «Мечтай о ней».

– А Тони пока не появился? – спросила Шейла. – И когда наконец прибудет Маргарет Уайтинг?[70]

– Он не ответил на мое письмо, так что рассчитывать на него нельзя. – Чичи закусила губу. – Играем, что подготовили, и ждем Маргарет Уайтинг. Она сказала, что придет к половине десятого.

– И еще можно будет выступить с нашей пародией на «Сестер Босвелл» и «Сестер Эндрюс», если никто не придет нам на смену, – предложила Энни.

– Если понадобится растянуть время, это отличная идея, – согласилась Чичи.

Конферансье Корки Листер просунул голову в кухонную дверь.

– Девочки, ваш выход. Если вы поете так же хорошо, как смотритесь, дело в шляпе.

Чичи с девушками последовали за ним на сцену. Под барабанную дробь Корки вышел в очерченный софитами круг.

– Дорогие военнослужащие! Только что с гастролей по Западному побережью, женский оркестр… – Одобрительный свист мужчин заглушил слова Корки, и он поднял голос: – Четверка изящных барышень… встречайте – квартет Викки Флеминг!

Чичи прошла к микрофону впереди остальных. Стоило им начать «Берег цветного драже», как танцевальная площадка запестрела парами. Когда Чичи и девушки стали отбивать ритм банками с разноцветным драже, толпа у барной стойки выразила свой восторг громкими возгласами; на мгновение Чичи перенеслась обратно в павильон в Си-Айл-Сити, во времена, когда в субботу вечером можно было просто беззаботно развлекаться. Эти ребята были достаточно взрослыми, чтобы помнить довоенные летние деньки, и достаточно юными, чтобы уповать на возвращение таких же беззаботных времен.

Как только девушки закончили песню, на сцену поднялась Маргарет Уайтинг. Она осторожно сняла шляпку, тронула кончиками пальцев свои белокурые локоны и поправила упавшие на лоб пряди.

– Девочки, вы сходите покурите, а я спою пару песен, – сказала она. – Возвращайтесь через пятнадцать, самое большее двадцать минут.



Никем не замеченный Тони Арма вошел в «Голливудскую столовую» через служебный вход. Он встал у стены, разглядывая открывшееся ему зрелище, затем снял форменную пилотку и засунул ее под мышку.

Оркестр играл недурно. Маргарет Уайтинг исполняла песню на бис. Она ему очень нравилась – у ее голоса был глубокий, густой, как мед, тембр, и она умела привнести в каждую песню что-то свое. Тони наблюдал за тем, как она очаровывает зрителей и, похоже, весьма при этом развлекается. Он страшно соскучился по выступлениям в клубах – больше, чем ожидал, уходя на военную службу. Кочевая жизнь, бесконечные переезды на автобусе и ночевки в паршивых гостиницах показали ему, что жизнь, посвященная шоу-бизнесу, далеко не вечный праздник, однако музыка не надоедала ему никогда. Музыка всегда приносила радость. Тони не хватало публики. Публика тоже ценила песни; музыка что-то для них значила.

«Столовая» была набита до отказа – наверняка в нарушение правил безопасности. Но кому какое дело до безопасности, когда столько из присутствующих привыкли рисковать жизнью в воздухе, под водой и на земле? По залу трудно было пройти пару шагов, какие уж тут танцы. Добровольные официантки сновали туда-сюда, подняв над головой подносы с напитками и лавируя между зрителями, как саперы по минному полю. Ужин-фуршет подавали хорошенькие актрисы из голливудских студий. Девушки ловко набирали в тарелки картофельное пюре и запеченную индейку, как заправские подавальщицы из школьной столовой.

Чичи была одета в облегающее нежно-розовое атласное платье в пол, блестящее, как конфетная обертка.

– Вот так фигурка! – восхитился какой-то военный.

Тони обернулся, чтобы выдать наглецу пару теплых слов, но увидел, что тот выше званием.

Когда оркестр перешел на инструментальный проигрыш, Чичи спустилась со сцены и совершенно очаровала какого-то генерала армии, пригласив его на танец. Эта девушка – девчонка, которую Тони когда-то встретил на пляже, ставшая потом рабочей лошадкой ансамбля, – совершенно преобразилась за то время, что они не виделись. Она больше не была просто «комедийным номером» – у нее появились стать и уверенность истинной солистки, и выглядела она достаточно элегантно, чтобы выйти на авансцену и удерживать внимание зрителей. Многих изменила война – в том числе, похоже, тех, кто остался дома.

Чичи вернула генерала к его столику, а девушки начали переход к «Мечтай о ней». Чичи присоединилась к стоявшему на сцене квартету. Линда Дарнелл вышла на середину танцпола, выбрала чистенького морского кадета, обвила руками его шею, прислонила голову к плечу и этим воплотила все его самые смелые мечты о том, каково держать в объятиях прекрасную женщину. Вот рассказов-то будет дома в Северной Каролине, когда он туда вернется.

Тони пробрался вдоль стены к самой сцене. Он был в военной форме, и никого не удивило, когда он забрался на эстраду. Чичи вглядывалась в публику, когда Тони подошел к ней сзади и обнял.

Чичи резко обернулась.

– Савви! – Она сжала его в объятиях. – Ты приехал!

– Ну и платье! – Его руки спустились ниже по ее спине.

Она сняла его руки со своей талии.

– Ты слишком долго пробыл на той подлодке.

– Даже не напоминай. – Тони поцеловал ее в кончик носа. – Ну, будем выступать?

– Ты серьезно?

– Как ты собираешься растянуть программу на весь вечер? Маргарет Уайтинг уже закончила свою часть.

– Так она еще вернется, споет пару песен.

– Из «Копакабаны»[71] уже не вернется.

– То есть она уже уехала? – возмутилась Чичи.

– Так что делать-то будешь? – поторопил ее Тони.

– Не знаю. Ну, пока суд да дело, попрошу оркестр сыграть еще один танец.

– Да там со всех уже пот градом льет. Людям надо посидеть и отдохнуть. Генерал совсем упахался, он, кажется, станцевал со всеми девушками в зале. Без меня ты пропала, Чич.

– А у тебя есть идея?

– Что там у тебя в программе? – Тони прислонился к пианино.

Чичи просмотрела свои заметки:

– Можно выступить с репризой.

– С которой? – Тони притянул ее к себе, изучая бумаги через ее плечо.

Чичи высвободилась.

– Ту, где песок. Как бы мне не пришлось пристукнуть тебя колбаской с песком! Отпусти меня. Что это с тобой? Совсем обнаглел.

– Я так по тебе соскучился. – Тони уткнул лицо в ее шею.

– Мы здесь, чтобы развлекать военных.

– Я и есть военный.

– Видишь зал? Вот их всех надо развлечь.

– А обо мне кто позаботится?

– Давай подумаем об этом после концерта.