Сьюзен Мэллери

Сезон прогулок босиком

Susan Mallery

Barefoot Season



© 2012 by Susan Mallery, Inc.

© Гилярова И., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Посвящается женщинам, которые служат в армии, покинув дом, друзей и семью.

С благодарностью, любовью и уважением.



Особенная благодарность сержанту Бетти Терман, поделившейся с автором историями из своей жизни.

Любые неточности в этой книге сделаны по моей вине.



Я благодарю Дженнет Бланко, прочитавшую эту книгу – «для проверки».

Огромное спасибо за ваши замечания и предложения. Привет фанатам группы «Золото Дураков»! Вы лучше всех!

Об авторе





Сьюзен Мэллери – автор бестселлеров № 1 по версии New York Times.

Она пишет об отношениях, которые определяют жизнь женщин, – о семье, дружбе и любви.

«Сьюзен Мэллери мастерски смешивает эмоционально правдоподобных персонажей и реалистичные ситуации» – так об авторе отозвался Library Journal.

И читатели с этим согласны – 40 миллионов экземпляров книг Сьюзен Мэллери было продано повсему миру.





Глава 1

– Завтра я отправлюсь на войну. Может, не вернусь.

Мишель Сандерсон разглядывала почти новый (всего-то пять лет) грузовик, раздумывая, стоит ли его покупать. После этих слов она медленно повернулась к парню.

Совсем мальчишка – лет восемнадцать или девятнадцать, рыжеволосый и с веснушками. Шустрый, но слишком-слишком молодой. Впрочем, руки-ноги длинные, да и грудь еще раздастся. «Все-таки скорее мужчина, чем мальчишка, – подумала она, – но пока еще не дозрел».

– Извини, – сказала она, почти уверенная, что ослышалась. – Что?

Он подмигнул ей с широкой ухмылкой:

– Может, я не задержусь в этой жизни. Вот ты купишь сейчас тачку, а потом давай выпьем. Я иду в армию, понимаешь? Давай обмоем это дело.

– Сейчас два часа дня.

– Тогда можем заехать ко мне домой.

Мишель не знала, то ли ей рассмеяться, то ли отшить его, да так, что он заплачет, как маленькая девочка. Уж ей-то не привыкать. Она служила в армии десять лет, причем половину из них в Ираке и Афгане. Ей нередко приходилось отшивать похотливых ребят, уверенных в своей неотразимости, и у нее был солидный опыт по этой части.

Смеяться ей, впрочем, было тяжело. У нее болело все тело. Не только бедро, словившее не так давно парочку афганских пуль, после чего ей частично заменили сустав, но и все остальное. Она провалялась в госпитале дольше, чем ей хотелось бы. Физиотерапевт заверял ее, что все постепенно пройдет. Она пыталась качать права, мол, рано выписывают, и ее оставили еще на три дня, но потом все-таки выпихнули.

– Слушай, я не старовата для тебя? – спросила она.

– Зато опытная. – Парень подмигнул.

Она все-таки засмеялась, несмотря на боль:

– Да, конечно. Фантазии покоя не дают?

– Спрашиваешь!

Его так и разбирает, подумала она, с каждой секундой все сильнее ощущая усталость. А еще, вероятно, ему не успели проверить зрение. Она знала, что не в лучшей форме: бледная, похудела, пока валялась на больничной койке, глаза ввалились, волосы тусклые. Ходит, опираясь на трость. Парень молодой, гормоны разбушевались, и он ничего не видит.

Сообразить, как отказаться от его приглашения, она не успела: из-за угла выскочил желтый лабрадор и помчался к ней. Мишель торопливо отступила на шаг, чтобы он не сбил ее с ног. Это движение дало нагрузку на бедро, и все ее тело пронзила острая боль.

На секунду все поплыло перед глазами. Она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. К горлу подкатила дурнота. Ничего себе выбор, в отчаянии подумала она, стараясь прийти в себя, не нужно мне ни того ни другого. На удивление сильная рука обхватила ее и удержала от падения.

– Бастер, уйди.

Мишель заморгала, и прохладный, сырой день вернулся на свое место. Огонь в бедре уменьшился, и она смогла дышать. Парнишка стоял так близко, что она видела веснушки на его носу и маленький шрам на правой щеке.

– Ты как, нормально? – спросил он.

Она кивнула.

Он немного отошел и пристально посмотрел на нее. Пес тоже отбежал и тревожно повизгивал, глядя на нее темными глазами.

Она протянула к нему руку:

– Все о’кей, Бастер. Все нормально.

Пес подошел и обнюхал ее пальцы, потом быстро лизнул.

– Эй, Бастер, я сам хотел это сделать, – сказал парень и неуверенно засмеялся.

– Извини. Он мне больше приглянулся. – Мишель улыбнулась.

– У тебя что-то болит?

Она слегка подняла трость:

– Ты думал, это у меня для понтов? Модный аксессуар?

– Вообще-то, я даже не заметил ее.

Кажется, она была права и у него в самом деле что-то со зрением.

– Просто недавнее ранение. Пуля задела. – Вообще-то, пуля серьезно повредила мышцы, кость и несколько сухожилий, но кому это интересно?

Парень посмотрел на ее трость, на армейский ранец на тротуаре и снова заглянул в глаза Мишель.

– Ты была там? – спросил он.

Слово «там» можно было бы отнести к сотне мест, но она знала, что он имел в виду. И молча кивнула.

– Круто. Ну и как там? Тебе было страшно? Как ты думаешь… – Он вздохнул, потом выпалил: – Я смогу это выдержать, как ты думаешь?

Ей хотелось сказать ему: нет. Что остаться дома, тусоваться с друзьями, ходить в колледж было бы гораздо проще. Безопаснее. Удобнее. Но простой путь не всегда лучший, а некоторые люди готовы платить любую цену, только бы поучаствовать в каких-нибудь эпохальных событиях.

Сама она оказалась в армии по менее романтическим причинам, но со временем перековалась в солдата. Загвоздка состояла в том, как ей теперь повернуть все вспять – к нормальной жизни.

– У тебя все будет в порядке, – сказала она, надеясь, что это правда.

– Я стану героем? – спросил он с ухмылкой и похлопал рукой по пикапу. – О’кей, ну, ты меня прямо смутила. Такая сексуальная да еще и ветеран войны. Но я все равно буду стоять на своем. Я хочу десять тысяч. И ни цента меньше.

Сексуальная? Вот это уже совсем смешно. На нынешнем этапе жизни она с трудом могла представить себя подружкой девятнадцатилетнего парня. Хотя – еще бы! – такой комплимент всегда приятно услышать.

Она снова переключилась на автомобиль. Выглядит прилично, сравнительно новые шины и лишь парочка вмятин. Пробег тоже не слишком большой; это позволит ей спокойно проездить несколько лет, не думая о ремонте.

– Десять – офигенно много, – ответила она. – Я плачу налом. Меня устроит что-то ближе к восьми.

– К восьми? – Он прижал руки к груди. – Ты меня убиваешь. Неужели ты хочешь убить меня, будущего героя?

– Ладно тебе, детка, – засмеялась она. – Давай прокатимся и заедем к моему приятелю-механику. Если он скажет, что машина хорошая, я дам тебе девять с половиной и можешь считать себя в выигрыше.

– Дело говоришь.

* * *

Через два часа Мишель высадила парня – Брендона – возле его дома. Знакомый механик осмотрел грузовик и показал большой палец, после чего она рассталась с аккуратной пачкой новеньких банкнот. Взамен забрала документы и ключи.

Теперь, отъезжая от дома Брендона, Мишель поглядывала на серое небо. Она вернулась в штат Вашингтон, на его запад, где дожди шли так часто, что солнечный день становился сенсацией и о нем писали газеты. Везти вещи в кузове было рискованно, они легко могли намокнуть, но она решила, что тучи выглядят скорее ленивыми, чем зловещими, и она доедет до дома без дождя.

Дом. Он был так далеко от места, где она провела последние десять лет. Ежевичный остров, настоящий островок[1] в заливе Пьюджет-Саунд, соединенный с материком длинным мостом, может, технически и находился недалеко от Сиэтла, но это был совсем другой мир. Единственный городок на острове гордо именовал себя «Новой Англией Западного побережья». Мишель никогда не понимала зачем.

Тихий туристический остров с разнообразными магазинчиками и неторопливым течением жизни славился в первую очередь ежевикой. На нем было полно глупых традиций, а ритм сезонов всегда казался ей досадно нелепым. Во всяком случае, раньше. Но то, что она когда-то не ценила, теперь выглядело вполне привлекательным.

Она поерзала на сиденье; боль в бедре никогда не исчезала. Физиотерапевт клялся, что все быстро пройдет и что Мишель поправится быстрее, чем думает. Ей уже надоел сам процесс выздоровления – он тянулся чертовски долго. Но торопить тело было совершенно незачем.

Она выбралась на приличную дорогу, потом на автостраду. Вписалась в поток и поехала на север. Ее удивило количество машин. И порядок на дороге. За последние годы она привыкла к «Хаммерам» и десантным боевым машинам, а не к спорткарам или внедорожникам. Успела она забыть и здешний сырой, холодный воздух. Она включила печку и пожалела, что не вытащила из рюкзака куртку. Неважно, что на дворе май. В этой части страны погода не для неженок. Лето наступает поздно. К счастью, туристы его не ждут и заявляются раньше.

Она знала, какими будут ближайшие четыре месяца. Со Дня поминовения в конце мая и до Дня труда в сентябре остров будет набит туристами. Они приезжают ради знаменитых журавлей Пьюджет-Саунда, катания на лодках и ежевики. Ежевичный остров, как всем известно, жемчужина Западного побережья. Туристы наполнят рестораны, магазинчики, будут покупать всякие поделки. И есть ежевику.

Они будут добавлять свежую ежевику в оладьи, салаты и вообще в любые блюда, известные человеку. Будут покупать в ларьках ежевичное мороженое и пирожки с ежевикой, кухонные полотенца и кружки с ежевичными рисунками и пробовать сомнительные результаты ежегодного кулинарного состязания «Ежевика с перцем». И что лучше всего – они займут все свободные комнаты в радиусе пятидесяти миль. Включая номера в отеле «Ежевичный остров».

Мишель буквально услышала радостное гудение гостиничного счетчика банкнот. Как и почти любой бизнес на острове, отель каждый год зарабатывал почти все деньги за эти четыре драгоценных месяца. Дни будут длинные, часы – бесконечные, от работы будет разламываться спина, но после долгого отсутствия Мишель не терпелось включиться в жизнь отеля. Вернуться в то место, где ничего и никогда не меняется.

* * *

– Она уже здесь? – спросила Дамарис, остановившись в дверях кабинета.

Карли Уильямс оторвалась от гостевой карточки, на которой писала приветствие. Отель «Ежевичный остров» предлагал своим гостям персональный сервис. Перед их приездом Карли узнавала, кто они такие, и оставляла в номере приветственные карточки. Немолодые супруги Баннеры, регулярно приезжавшие на остров полюбоваться на журавлей и отведать вина, как-то обмолвились, что очень любят воду. С тех пор Карли следила, чтобы они жили в номере с окнами на запад, а на их приветственной карточке было фото залива Блэкберри на закате.

На листе бумаги валялись обрезки ленточек и тесемок и погнутый пинцет. Там же стоял клеящий карандаш. Карли машинально стряхнула с ладони маленькую блестку.

– Еще нет, – ответила она и улыбнулась. – Я ведь сказала, что дам тебе знать, когда она приедет.

Дамарис вздохнула. Очки сползли на кончик носа, придавая ей вид рассеянной особы. Новички из обслуги не раз жестоко обманывались, надеясь, что она не заметит опоздания или оплошности официантки, не предложившей гостю кофе.

– Я надеялась, что она уже здесь, – сказала Дамарис. – Я так соскучилась по Мишель. Так давно ее не видела.

– Это верно, – пробормотала Карли; ей не хотелось думать о том, как изменится ее жизнь после возвращения Мишель. Как бы она ни напоминала себе, что Мишель ранена, у нее все равно жгло и тянуло под ложечкой.

Теперь все стало по-другому, уговаривала она себя. Последние три месяца она разумно управляла отелем, совсем одна. Она была ценным работником для отеля. Вот только поймет ли это Мишель?

Дамарис зашла в кабинет и села возле стола.

– Я до сих пор помню, как она наняла меня, – вздохнула пятидесятилетняя повариха. – Сколько ей тогда было? Шестнадцать? У меня дети были старше ее. Она сидела вот там же, где ты сейчас. Такая перепуганная. Я видела, как она дрожит. – Узкие губы женщины растянулись в улыбке. – Она взяла в библиотеке книгу с советами, как проводить собеседование. И пыталась спрятать ее под бумагами, но я все видела.

Улыбка сползла с ее лица, а темные глаза прищурились.

– Ее матери, Бренде, тоже не мешало бы в свое время заниматься такими вещами, но она никогда этого не делала. А Мишель любила этот отель.

Карли вздохнула. Они с Дамарис много раз спорили на эту тему. Карли соглашалась, что да, у Бренды имелись недостатки, покойница была не подарок. Но ведь она спасла Карли. Дала ей работу и цель в жизни. Так что Карли в долгу перед ней. А что до Мишель…

– Надеюсь, ей понравятся перемены, – отрешенно пробормотала Карли. Грудную клетку стянуло напряжение, причем настолько сильно, что ей пришлось заставлять себя расслабиться, чтобы сделать глубокий вдох. Ей больше не нужны стрессы в жизни. – Ведь ты написала ей о том, что мы сделали, да?

– Я писала ей каждый месяц, – ответила Дамарис и всхлипнула. – А вот ее мать никогда этого не делала.

«Ну вот, опять она за свое, забалтывает меня», – подумала Карли. Но сдаваться не собиралась.

– Гостям нравятся твои булочки с ежевикой. Я вот что подумала. Может, нам по воскресеньям продавать их в упаковке? Чтобы наши гости могли увозить их домой в качестве сувениров. Как ты думаешь? Или это слишком хлопотно?

Дамарис выпрямилась:

– Я могу печь и больше. Разница небольшая.

– Мы можем продавать их упаковками по четыре и по восемь штук. А завертывать в декоративную пищевую пленку, которую недавно купили.

Дамарис уже знала себестоимость каждой булочки, так что рассчитать цену было довольно легко. Карли хотелось положить к выпечке еще и бумажку с рецептом, но она знала, что лучше даже не заикаться об этом. Дамарис защищала свои рецепты, как тигрица своих тигрят, – зубами и когтями.

– Я загляну к тебе еще раз. Может, она к тому времени уже приедет, – сказала Дамарис, вставая.

Карли кивнула и с неохотой вышла из кабинета. Мало что в отеле осталось прежним – отрицать невозможно, как ни старайся. Бренды нет, а Мишель возвращается. Уже этого было достаточно, чтобы нарушить баланс, но ведь наверняка появятся и новые сложности. Десять лет отсутствия изменят любого, и Карли знала, что Мишель вернется совсем другой. Вот только насколько другой – это вопрос. Люди не всегда меняются в лучшую сторону.

Она остановилась в коридоре. Как можно измениться в лучшую сторону? Может, и ей хватит уже читать библиотечные книги с разными советами, а вместо этого завести приятный роман и расслабиться?

Она прошла в вестибюль и шагнула за высокую темную резную стойку администратора. Погладила знакомую, слегка потертую поверхность, и это прикосновение ее успокоило. Она знала каждую царапину, каждое пятнышко. Левый нижний ящик всегда застревает в дождливую погоду, а ручка правого верхнего разболталась. Она знала, где уборщицы прячут лишние полотенца и в каких номерах может барахлить сантехника. Она даже с завязанными глазами найдет любое помещение. Даже в полной темноте она скажет, где находится, по запаху, по скрипу половиц, по выключателям.

Десять лет этот отель был ее домом и убежищем. Ее ужасно пугало, что Мишель одним движением руки может отобрать у нее все. И никого не смутит, что это будет несправедливо с точки зрения высоких моральных ценностей. Карли опасалась, что о них уже мало кто помнит.

– Вон! Гляди! – закричала Дамарис и показала на окно.

Карли посмотрела на чисто вымытые стекла и увидела поначалу лишь их блеск и белую раму и только потом – подъехавший маленький грузовик. Она перевела взгляд на зеленую траву и россыпь ромашек.

Цветы были ее хобби, ее страстью. Там, где другие мало что замечали, она видела герберы, шасту, нивяник, «огни Бродвея», «голд раш», гелиопсис и, конечно, уникальную ежевичную ромашку. Ромашки были символом отеля. Они были изображены на вазах, стоявших на ресторанных столах. Они танцевали на обоях номеров, украшали стены коридоров и фирменные блокноты отеля. Она думала о цветах в саду отеля, когда помогала Бренде выбрать цвет для новой крыши. Теперь на крыше лежала темно-зеленая композитная черепица, и этот цвет повторялся в ставнях и парадной двери.

Дамарис бежала по лужайке; белый фартук трепетал, словно крылья бабочки. Карли смотрела ей вслед, хотя и без особого желания, и прислушивалась к возгласам, хотя мало что слышала. Пожилая повариха раскинула руки и обняла женщину, гораздо более высокую и худую, чем помнила Карли.

Мишель выпрямилась, усмехнулась и тоже обняла Дамарис. Ее прическа изменилась и была уже не такая короткая, как когда-то. Теперь на голове Мишель была темная грива волос, почти кудрявых. Лицо утратило прежнюю округлость. И вообще она выглядела словно после долгой болезни. Конечно, Карли знала про ее ранение. Мишель казалась слабой и хрупкой, но Карли не доверяла тому, что видела. Мишель была не из тех, кто позволяет себе слабость. Ее скорее можно было сравнить со страшными инопланетянами из фильмов, которые никогда не сдаются.

Она и Мишель были практически ровесницами – с разницей всего в несколько месяцев. Когда-то давно, до того как все переменилось, Карли знала лицо Мишель лучше, чем свое собственное. Она знала на нем каждую царапину и историю ее появления.

В ее жизни были три переломных момента: день, когда она прочитала прощальную записку сбежавшей из дома матери; вечер, когда Карли увидела, что ее лучшая подруга спит с ее женихом, и утро, когда Бренда увидела в магазине рыдающую Карли, потому что у нее не было денег даже на бутылку молока, которое она должна была пить каждый день по настоянию акушерки.

Если сложить эти эпизоды вместе, едва ли получится и четверть часа. Минута тут, две минуты там. Но все-таки каждый из этих эпизодов изменил ее жизнь, разбил все, что было ей дорого, швырнул Карли на пол и оставил лежать хватая ртом воздух. От ее прежнего мира, частью которого была и Мишель, остались лишь жалкие клочки.

Затаив дыхание, Карли глядела на подходившую к отелю женщину. Снова ее налаженная жизнь висела на волоске. Снова Мишель будет решать ее судьбу, и Карли ничегошеньки не могла с этим поделать. От такой несправедливости у нее перехватило дыхание, но она велела себе расслабиться, потому что бывало и хуже. Она переживет и это.

Зазвонил телефон. Карли повернулась к стойке администратора и взяла трубку.

– Отель «Ежевичный остров», – сказала она чистым, уверенным голосом.

– Сейчас посмотрю, – продолжала она и заглянула в компьютер. – Да, у нас есть свободные комнаты на это число.

Записывая информацию, подтверждая время прибытия и номер кредитной карточки, она чувствовала приближение Мишель. Охотник вернулся. Карли оставалось лишь гадать, станет ли она его очередной добычей или отпразднует вместе с Мишель их совместный успех.

Глава 2

Знать и видеть – вещи разные. Мишель смотрела на фасад отеля и понимала, что впереди ее ждет еще не одно разочарование.

– Как хорошо, что ты вернулась, – сказала Дамарис и снова обняла ее так, что у Мишель захрустели кости.

Что ж, по крайней мере, это было знакомо, как и запах корицы и ванили от булочек, которые пекла повариха каждое утро. Но все остальное было ужасным. Начиная с крыши – отвратительного зеленого цвета – до таких же ставень. Изменился даже силуэт здания, в котором выросла Мишель: отель утратил прежнюю стройность линий, казался потяжелевшим. Как будто на нем лежали булочки с ежевикой, и теперь их нужно было убрать оттуда и помочь зданию «прийти в форму».

Слева, где прежде был ресторан, из стены торчала пристройка, врезавшаяся в боковую лужайку и склон, по которому Мишель каталась ребенком. Справа, словно бородавка, примостилось яркое и кричащее недоразумение с витринами, где была выставлена обычная островная дребедень – куколки и маяки, ветряные колокольчики и мелкие витражи.

– Там теперь сувенирная лавка? – спросила она, вернее, прорычала.

Дамарис пожала плечами и вздохнула:

– Это была идея твоей матушки. Или, может, Карли. Не знаю, не слышала их разговоров. Они как птички. Чирикали, щебетали, ничего не понять.

Маленькие, но сильные руки Дамарис схватили ее за локоть.

– Не переживай из-за этого. Ты теперь дома, и это самое главное. – Она озабоченно поджала губы. – Ты слишком худая. Погляди на себя. Кожа да кости.

– Это из-за госпиталя, – призналась Мишель. – Ничего так не лишает тебя аппетита, как попавшая в бедро пуля.

Краешком глаза она уловила трепет крыльев. Вот они: неизменные журавли кружили над серыми водами Пьюджет-Саунда. Эти птицы привлекали на остров туристов и орнитологов. Люди почему-то находят их интересными. Что до Мишель, то она никогда их не любила. Когда ей было восемь, она то и дело становилась жертвой журавлиного помета. То ли ей просто не везло, то ли это был птичий заговор. В любом случае если раньше она была равнодушна к журавлям, то с тех пор возненавидела их. Ей до сих пор хотелось, чтобы они исчезли с острова.

Она снова посмотрела на отель, и сердце защемило от разочарования. Зачем так изуродовали красивую постройку? Матери не стоило этого делать.

«Впрочем, едва ли это вина матери, – сказала себе Мишель. – Тут подсуетилась Карли, это точно».

– Заходи в дом, – сказала Дамарис, подходя к крыльцу. – Сейчас пойдет дождь, а я хочу тебя покормить.

Мишель постепенно успокаивалась. Что ж, по крайней мере, Дамарис такая, как и была, – приветливая и добрая; ей всегда нужно накормить всех вокруг. На нее можно положиться.

Она шла рядом с низенькой поварихой. Ей хотелось опереться на трость, но она категорически запрещала себе проявлять слабость. Не та ситуация. Сейчас она не знала, чего ей еще ждать, каких сюрпризов. А в ее мире было так: если ты не знаешь, что тебя ждет, значит, ты в опасности.

Да уж, мрачно подумала она, это замечательный результат ее многократных командировок в Ирак и Афганистан. Помимо нескончаемых и изматывающих ночных кошмаров, неожиданных вспышек гнева и миленького тика, который появлялся время от времени под левым глазом.

Она-то, дура, убеждала себя, что все станет о’кей в ту же секунду, как только она увидит отель. Что достаточно будет вернуться домой. Конечно, она понимала, что это самообман, но надежда все-таки жила. Теперь надежда съежилась и сдохла, оставив ей лишь боль в бедре и отчаянное желание вернуться назад, в прошлое. Чтобы ей снова было десять лет и она забралась бы на колени к папе и почувствовала, как его сильные руки обнимают ее, прогоняя все горести.

– Мишель? – В голосе Дамарис звучало беспокойство.

– Все нормально, – солгала она и улыбнулась. – А если не веришь, скажу тебе, что я планирую вскоре поправиться. Такой ответ тебя устроит?

– Только если ты пообещаешь мне усиленно питаться.

– Пока пузо не лопнет.

В волосах Дамарис появилась седина, совсем чуточку, а возле глаз прибавилось морщинок, но в остальном она совсем прежняя. Ладно, и то хорошо. Мишель искала хоть что-то, что она могла бы узнать. «Даже в саду стало все по-другому», – подумала она и остановилась перед яркими цветами, шевелившимися под ветерком.

Их оттенки складывались в веселый узор, он обрамлял лужайку, тянулся к дому, огибал его. Цветы все были разные, и они будто что-то искали, неизвестно что, но очень настойчиво. Их яркость била по ее измученным нервам, они словно кричали ей что-то, и Мишель хотелось закрыть глаза и заткнуть уши.

Перед ступеньками веранды ее внимание снова вернулось к отелю. Она собралась с силами, чтобы справиться с огнем, который обожжет ее бедро и ногу и сменится тошнотой и потом.

Она поставила правую ногу на первую ступеньку, подняла левую. Готовность к пламени не сделала его менее обжигающим. Боль разрывала ее, заставляла взмолиться о пощаде или хотя бы остановиться. Столько переделок в отеле, но почему же тут не позаботились о пандусе?

Добравшись до верха, она покрылась холодным, липким потом, а ее ноги дрожали. Если бы она что-нибудь поела утром, ее бы стошнило. Ничего себе – элегантное возвращение домой. Карие глаза Дамарис пристально, с тревогой наблюдали за ней.

– Ты подумала о матери? – спросила она спокойно, словно ответ ей и не был нужен. – Я знаю, что вы с ней никогда не ладили, но все равно, ведь она умерла. Не осуждай себя за то, что ты не приехала на похороны.

– Я и не осуждаю, – выдавила из себя Мишель сквозь стиснутые зубы. Огнестрельное ранение – лучшее из оправданий.

Еще несколько вдохов и выдохов – и боль немного стихла, ее можно было терпеть. Мишель кое-как смогла выпрямиться. Это позволило ей заметить, что мебель на веранде была новая, как и перила. Мать явно свободно распоряжалась доходами от отеля.

– Привет, Мишель. С возвращением домой. Добро пожаловать.

Мишель посмотрела в сторону широкой двустворчатой двери и увидела стоявшую на пороге Карли.

Здесь тоже перемены. Короткие волосы вместо длинных, но такие же светлые; те же темно-синие глаза, но чуть-чуть подведенные. Меньше от готки, больше от леди-за-ланчем[2].

Простая черная юбка и туфли на плоской подошве, розовая блузка с длинными рукавами и крошечными рюшами на манжетах – абсолютно профессионально для отеля. Рядом с Карли Мишель показалась себе грубой в своих мешковатых штанах карго, но их ей проще всего натянуть. Футболка с длинными рукавами побывала на войне и выглядела соответственно. Мишель не помнила, когда в последний раз пользовалась косметикой или кремом. Или стриглась у профессионального парикмахера.

На контрасте с ней Карли была красоткой. Красивее, чем Мишель помнила ее. Женственнее.

Когда они росли, красоткой была Мишель – с длинными темными волосами и большими зелеными глазами. Карли была умной. Напарницей в конкурсе «У кого лучше улыбка»… Мишель расстроилась, ей захотелось повернуться и уехать. Назад в…

В том-то и дело. Отель – это все, что у нее есть, и уезжать не выход.

Карли продолжала улыбаться, выглядела спокойной, держала себя в руках.

– Мы так рады, что ты вернулась. – Улыбка исчезла. – Мне очень жаль Бренду. Она была чудесной женщиной.

Мишель подняла брови. Покойную мать можно было описать разными словами. Но слова «чудесная» среди них не было.

Впрочем, еще больше ее обеспокоили манеры Карли. Словно это было ее место, где она всех встречала. Словно она чувствовала себя здесь полновластной хозяйкой.

– Прошло так много времени, – добавила Карли. – Я не видела тебя с… – Она помолчала. – Прошло так много времени, – повторила она.

Эти слова, может, импульсивные, может, приготовленные, напомнили Мишель последние часы, которые она провела в этом доме. Предполагалось, что она должна чувствовать себя смущенной или виноватой. Карли ожидала от нее извинений. И все же, несмотря на то что она сделала, Мишель обнаружила, что ей хотелось, чтобы извинилась Карли. Словно это Карли сделала ей гадость, а не наоборот.

Они долго глядели друг на друга. Мишель гнала от себя воспоминания. Слишком хорошие, думала она с неприязнью. Они с Карли провели вместе тысячи часов, они вместе росли…

Она деловито направилась к двери. Как и ожидалось, Карли шагнула в сторону, пропуская ее.

Внутри тоже все переменилось, как и снаружи. Новые шторы веселенькой расцветки, вокруг камина тоже все новое. Деревянный пол покрыт свежим лаком, стены покрашены, в коридоре, ведущем в ресторан, появилась на стене роспись – те же самые чертовы ромашки.

Но стойка администратора была прежней, и это немного успокоило Мишель, поддержало ее морально – увы, не физически. Пока комната кружилась и плыла перед глазами, Мишель поняла, что с ее стороны глупо было ожидать, будто в отеле ничего не изменится. Ей казалось, что она вернется точно туда, откуда уехала, – минус ее мать. Что, войдя в свой дом, она почувствует себя так, будто никуда не уезжала. Будто никогда не была на войне.

– У тебя все в порядке?

С этими словами Карли протянула руку. Свет упал на золотой браслет на ее запястье.

Мишель прекрасно знала его. В детстве ее завораживало сверкание золотых шармов. Когда она подросла, она узнала историю каждого шармика, а потом и сама придумывала маленькие сюжеты про нежную морскую звезду, крошечную туфельку. Браслет принадлежал ее матери – и вызывал в памяти Мишель чуть ли не единственное хорошее воспоминание о ней.

Теперь его носила Карли.

Мишель не нужен был этот браслет, но, черт побери, она не хотела видеть его на Карли.

В ней забурлил, зашипел гнев, словно воду плеснули на горячую сковородку. Ей захотелось схватить Карли за тонкую руку и сорвать с нее эти золотые цепочки. Забрать их, растоптать, наорать на бывшую подругу.

Она набрала полную грудь воздуха, как ее учили. Хоть она не очень верила в посттравматический синдром, ей сказали, что он у нее присутствует. Поэтому она слушала консультантов, а те говорили, что ей нужно избегать стрессов, много отдыхать и хорошо питаться. Она слушала и запоминала то, что могло ей пригодиться.

Она сделала дыхательное упражнение, потому что у нее болело все тело и она больше ни на что не была способна. Потом захромала прочь с невыносимым огнем в бедре. Мягкие ткани ее тела буквально рыдали.

Она прошла направо через небольшой холл, повернула за угол и остановилась перед дверью без таблички. «Наконец-то, хоть это не изменилось», – подумала она и погладила пальцами дверную раму, где маленькими насечками было отмечено, как она росла. Насечки резко закончились, и не из-за того, что она перестала расти, а потому что отца, человека, который так любил ее, уже не было с ними.

Она повернула дверную ручку и хотела зайти в комнату. Спрятаться там и зализать свои раны.

Дверь была заперта. Новая попытка, и вот она постучала кулаком – резко и решительно.

Дверь открылась, за ней стояла, вытаращив глаза, девочка-подросток.

– О, привет, – сказала она, слегка наморщив веснушчатый нос. – Гостевые комнаты все наверху. Это приватная зона.

– Я знаю, что это такое, – ответила Мишель, заговорив впервые после того, как зашла в отель.

– Кто это, Бриттани? – крикнула другая девочка из глубины комнаты.

– Я не знаю. – Девочка-подросток снова повернулась к двери и ждала, когда Мишель уйдет.

Мишель хотела зайти в свою комнату, рухнуть на постель и спать. Потому что сон – лекарство, когда удается заснуть.

Она прошла мимо девочки и шагнула в Зазеркалье.

Там все изменилось, ничего не осталось таким, каким должно быть. Ни стена, ни ковры на полу, ни мебель. Исчезла старая клетчатая софа, на ее месте стоял тугой диван с голубоватым чехлом. Назойливые ромашки были всюду – в вазах, на подушках и картинках. Даже на занавесках. А там, где их не было, – там была ежевика.

Она озадаченно смотрела на новые стулья, на незнакомый кухонный столик и игрушки. Домик для кукол в углу. Плюшевые звери и коробки с играми на широком подоконнике.

Девочка лет десяти встала перед Мишель и испуганно посмотрела на нее темно-синими глазами. В руке она держала плеер.

– Кто вы? – спросила она, раскрыв большие глаза еще шире. – Я знаю, – прошептала она и попятилась назад. – Уйдите. Вы должны немедленно уйти!

– Габби! – с ужасом воскликнула подросток.

Мишель выскочила из комнаты, игнорируя мучительную боль в бедре, и заковыляла прочь. Все шло не так. Слишком много боли, стены плывут перед глазами. Она не могла дышать, не понимала, куда попала. Она шагнула, как ей казалось, на твердую почву, но вместо этого обнаружила, что проваливается в бездонную трясину.

Она быстро неслась по коридору, понимая, что ей это вредно и что она скоро заплатит за свою неосторожность. Но сейчас ей было плевать. В холле ее ждала Карли. Элегантная, подтянутая и с браслетом Бренды. Мишель остановилась перед ней.

– Ты уволена, – медленно и внятно проговорила она, несмотря на жгучую боль в бедре.

Карли побледнела.

– Что? Ты не можешь так поступить.

– Могу. Отель принадлежит мне, забыла? Ты уволена. Собирай вещи и катись отсюда. Я больше не хочу тебя видеть.

Она прошла мимо Дамарис, скорее сползла, чем сошла по ступенькам и направилась к автомобилю. Чуть не потеряла сознание от боли, когда втягивала в кабину левую ногу, потом завела мотор и умчалась прочь.

Два резких поворота направо, и она остановилась на обочине. Из горла вырвались отчаянные рыдания. Холод пробрал ее до костей, руки дрожали.

Слез не было – только звуки и понимание того, что хоть она и вернулась домой, это не означало, что у нее был дом.

Глава 3

– Сегодня у нас в ресторане особое блюдо – курица под соусом марсала, – с улыбкой сказала Карли пожилым супругам, сидевшим у окна. – Грибы, свежая зелень и сливочный соус марсала с пастой ригатони. Потрясающе вкусно.

Женщина с седыми волосами, уложенными в высокую прическу, улыбнулась.

– Не уверена, что моя талия это выдержит, но предложение заманчивое.

Ее супруг кивнул:

– Мы принесли свое вино. У вас это можно, не так ли?

Карли взглянула на бутылку. В левом верхнем углу этикетки налеплен стикер с ежевикой. Значит, бутылка куплена в городе.

– Конечно, – ответила она. – У нас нет пробкового сбора. Хотите, я открою вашу бутылку, чтобы вино подышало?

Мужчина усмехнулся:

– Не знаю. Вы так любезны.

– Вы выбрали прекрасное вино. Почему бы вам не открыть его? Пока вы делаете заказ, я принесу бокалы, и вы снимете пробу.

– Благодарю вас. – Женщина похлопала мужа по руке. – Нам тут очень нравится. Это наш третий визит сюда. Мы не были у вас несколько лет и сейчас видим замечательные перемены.

– Спасибо. Надеюсь, вы не оставите нас надолго и вернетесь снова.

Она извинилась и ушла в буфетную. Взяв бокалы для вина и штопор, вернулась к гостям. Потом подошла к трем другим столикам и поспешила на кухню за салатами.

Пока никто из постояльцев ничего не заметил. А если они и заметили, то не комментировали, и это уже хорошо. Если она займется делами, ей некогда будет думать, некогда будет волноваться и впадать в панику.

Она зашла на светлую жаркую кухню и увидела, что салаты уже готовы. Схватила их и вернулась в обеденный зал.

Дела были простыми, и ее это радовало. Что она чувствовала? Растерянность? Нет, слабо сказано. Скорее, это был ужас.

Уволена. Нет, это невозможно. Ее нельзя уволить. Это ее дом, она прожила здесь почти десять лет. Вложила в отель душу и сердце. Любила его. Ведь надо же считаться с этим, правда? Фактически она хозяйка отеля, и закон должен это учесть. Надо что-то предпринять. Мишель не может просто так вернуться и уволить ее.

Нет, она может.

Сдерживая слезы, Карли скрылась в буфетной. Мраморная столешница холодила пальцы. Мрамор она выбирала сама, полки тоже и даже столы и стулья для расширившегося ресторана.

Она ведь обещала, думала Карли, опустив голову; глаза жгло. Бренда обещала дать ей долю в отеле. Два процента в год, пока не дойдет до половины, и тогда они станут равными партнерами. Карли сейчас по праву владела бы уже почти двадцатью процентами. Вот только отель принадлежал не Бренде.

Мишель давно утверждала, что отец оставил ей отель, но Карли была уверена, что ее подруга хвасталась и выдавала желаемое за действительное, просто потому что жила там и помогала по хозяйству. Дети ведь всегда охотно фантазируют. Но Мишель говорила правду, а Бренда лгала. И вот теперь Карли было некуда идти.

Она вытерла слезы и, возвращаясь к посетителям, изобразила на лице улыбку.

Была почти половина восьмого, когда она вернулась в приватную зону отеля – в комнаты, где она поселилась после рождения Габби, комнаты с воспоминаниями. Она обставила их на свой вкус.

Габби смотрела телевизор, но подняла голову и улыбнулась. Бриттани, ее постоянная нянька, быстро отложила свой айфон. Габби сползла с дивана и подбежала к матери.

– Мамочка.

Больше она ничего не добавила, только повисла на ее руке.

Карли обняла дочку; как почти каждая мать на планете, она знала, что пойдет на что угодно ради своего ребенка. В том числе оградит ее от правды – что их, возможно, выселят из дома.

– Как вы провели вечер? – спросила она, убрав светлые волосы Габби с ее лица и заглянув в синие глаза.

– Хорошо. Я победила Бриттани в двух пазлах из «Колеса Фортуны»[3].

Девочка-подросток усмехнулась.

– Вот видите? Ей помогли домашние задания по правописанию.

Габби наморщила носик.

– Я больше люблю математику.

– Ужин был клевый, – сказала Бриттани и встала с дивана. – Спасибо.

Карли принесла им в половине шестого пасту с курицей под соусом марсала. Она работала в ресторане два вечера в неделю и могла во время своей смены приносить ужин домой.

– Я рада, что вам понравилась курица.

– Очень понравилась, – сказала Габби.

Бриттани уже натянула куртку.

– Ты встречаешься с Майклом? – спросила Карли, провожая девочку к двери.

– Да, – улыбнулась она. – Мы пойдем в боулинг с друзьями.

– Я скоро позвоню насчет летнего лагеря, – сказала Карли и услышала, как дочь тихо фыркнула. Габби не любила летний лагерь – в основном из-за походов, потому что там приходилось плавать на каяке и ходить в горы. Дочка предпочитала читать или играть в компьютерные игры.

– Летом у меня уроки с восьми до двенадцати. – Бриттани вытащила из-за ворота куртки свою длинную рыжую косу. – Так что потом я свободна. – Она нерешительно спросила, понизив голос: – Это была она? Мишель?

Карли кивнула.

– Она не такая, как я думала. По-моему, она не злая. И ничего такого не сделала. Просто, не знаю…

Карли чуть не заспорила с ней, и это доказывало, что можно в любую минуту оказаться идиоткой.

– Она не такая плохая, – сказала она, как бы соглашаясь на компромисс. С ее стороны это было очень великодушно, учитывая, что ее уволили.

– О’кей. Доброй ночи.

Бриттани ушла, и Карли села на диван. Дочка пристроилась рядом, положив голову на плечо матери.

– Она мне не нравится, – прошептала Габби. – Неужели она останется?

Карли хотела сказать, что ей Мишель тоже не нравится, но понимала, что это будет ошибкой. Тяжело делать правильные вещи, это как заноза в заднице, подумала она, гладя дочку по голове.

– Давай поглядим, что будет дальше, прежде чем делать выводы, – весело сказала она, игнорируя ощущение надвигающейся беды.

– Мамочка, ты всегда так говоришь, – со вздохом сказала Габби. – Пытаешься понять обе стороны. Неужели тебе не хочется иногда просто рассердиться?

– Чаще, чем ты думаешь.

Она знала, что Мишель нуждается в ней. По крайней мере, в ближайшее время. Ведь кто-то должен управлять отелем. Бренда умерла, и осталась лишь Карли. Мишель потребуется время, чтобы выздороветь и войти в курс дела. Слова об увольнении прозвучали импульсивно – да, только слова, не намерения.

Это был просто самообман, думала она, крепко прижимая к себе дочку. Как если не верить в призраков, когда они рядом.

* * *

Через полтора часа Карли поцеловала дочку в лоб.

– Спи, – пробормотала она. – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, мамочка.

Слова были сказаны сонным голосом. У Габби уже закрывались глаза. Хотя дочка уже несколько лет не просила рассказывать ей перед сном сказку, она любила, чтобы мама укладывала ее спать, поправляла одеяло. Ей девять лет, осенью стукнет десять. Сколько еще у них впереди таких лет? Рано или поздно мама превратится для нее из подружки в досадную помеху.

Карли не помнила, с какого возраста она стала стыдиться своих родителей, считать глупым все, что они делали. В семнадцать лет она отчаянно стремилась к свободе. Забавно, что матери надо было сбежать от них, чтобы Карли поняла, как ей плохо без нее. Но было уже слишком поздно говорить ей это. И потом она уже сама, без советов матери, росла и постигала науку быть женщиной.

Она снова поцеловала Габби и молча пообещала себе никогда не бросать своего ребенка, что бы там ни было. Слабый свет ночника освещал ей знакомый путь. При всем стремлении подросшей дочки к независимости она все-таки не любила спать в темноте.

В дверях Карли задержалась и взглянула на спящего ребенка, затем на спальню. Она сама шила занавески и вешала полки. Купила дешевую краску, отыскала в местном магазине эконом-класса уцененные товары, например теплое одеяло веселой расцветки, даже не распакованное. На нижней полке шкафа стояла большая банка, Карли бросала в нее остававшуюся мелочь – копила деньги ко дню рождения дочки и на Рождество. Так что им удавалось сводить концы с концами.

Все это изменится, если ее уволят. Она потеряет не только работу, но и жилье.