Сесили фон Зигесар

Коббл-Хилл

COBBLE HILL © 2020 by Cecily von Ziegesar

© Наталья Чеботарева, перевод, 2021

© ООО «Феникс», оформление, 2022

© В оформлении обложки использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

Для Ричарда, Оскара и Агнес
Я – тот, кто, слоняясь в толпе,          на ходу вас глазами окинет и снова лицо отвернет,Вам предоставив его разгадать                                                и создать отчетливый образ.Главного жду я от вас.Уолт Уитмен. Листья травы(пер. С. Маршака)


Год назад

– Ты видел? Люди со всего квартала собрались! Стульев на всех не хватит!

Рой Кларк поерзал: сидеть ему было неудобно. Рой бы предпочел стоять, но владелец книжного магазина дал ему высокий табурет.

– Пожалуй, мне не стоит слишком долго задерживать гостей. Я прочту небольшой отрывок, подпишу несколько книг – и можно расходиться.

– Но ведь они здесь ради тебя! – Венди Кларк, его жена, уже пригубила бесплатного шампанского. – Не надо так торопиться. Многие из них теперь наши новые соседи. Мы все станем хорошими друзьями.

Рой расстегнул манжеты на рубашке, подвернул рукава, а затем снова опустил их. Он ценил жизнерадостный оптимизм Венди, но сейчас удивлялся, почему вообще согласился на это.

Во время их первой прогулки, когда они только начали обживать новый район, Венди заметила плакат поверх строительных лесов на Смит-стрит с надписью: «Книжный магазин на углу: две недели до открытия!». Не раздумывая, она обогнула кучу строительного мусора и вошла внутрь, чтобы представиться владельцу. Рой задержался на улице, делая вид, что остановился покурить, хотя на самом деле он не курил вообще. На следующий день Венди переслала ему по электронной почте письмо от Джефферсона, владельца магазина, с темой: «На открытии книжного магазина Рой Кларк прочтет отрывки из своего романа». Основная часть письма была написана явно с целью задобрить получателя и состояла из щедрых похвал. Даже в самых смелых мечтах Джефферсон не мог надеяться, что на открытии его книжного магазина выступит тот самый Рой Кларк, и все такое. Рой не хотел показаться эгоистом, просто он предпочитал оставаться незамеченным и постепенно открывать для себя Бруклин… и открываться ему тоже постепенно. Он надеялся избежать вот этого «давайте поприветствуем знаменитого автора!». Он теперь редко думал о себе как об авторе, поскольку на всякие обыденные хлопоты тратил куда больше времени, чем проводил за письменным столом.

Шай[1] Кларк, младшая дочь Роя и Венди, думала о том, сможет ли улизнуть, если прямо сейчас притворится, будто у нее начались месячные. Ей было пятнадцать, и она нервничала из-за новой американской школы, из-за занятий, который начнутся на этой неделе, и из-за своего отца, который, она знала, чувствует себя чертовски неловко. Старшие сестры придумали ей необычное имя сразу после рождения. Им казалось, будто она застенчиво отворачивалась и прятала взгляд всякий раз, когда они над ней ворковали. Сейчас Шай сидела очень тихо в первом ряду, плотно сжав бледные голые колени. Она не была уверена, что сможет долго выносить мучения отца.

– Открываю двери, – объявил Джефферсон. Несмотря на то что шла только первая неделя сентября и снаружи было 24 градуса тепла, на нем была шерстяная рубашка в черно-зеленую клетку. Его темно-русая борода, густая и длинная, издали походила на куст, в котором могло бы разместиться целое семейство белок.

Толпа ждала снаружи на тротуаре, оживленно переговариваясь. Джефферсон открыл стеклянную дверь и придержал ее, пропуская всех внутрь.

Рой и Венди переехали из Лондона в Коббл-Хилл – очаровательный район Бруклина к югу от Бруклин-Хайтс, с домами из красно-коричневого кирпича – почти три недели назад. Соседи с детьми и собаками стояли вокруг, с большим интересом наблюдая, как грузчики перено- сят мебель и коробки с вещами. Венди это не беспокоило. Она была слишком занята, распаковывая коробки и отдавая распоряжения. Рой же заметил, как соседи рассматривают его, и впервые заподозрил, что они переехали не в большой город, а в очень маленькую деревню, где ничто не остается незамеченным.

Аккуратные ряды складных стульев в книжной лав- ке Джефферсона быстро заполнились. Все обнимались друг с другом, казалось, что все люди в зале были знакомы. Рой не знал тут никого. Его агент и редактор находились в Лондоне. Он даже не рассказал им об этом событии. В этот раз его агентом была Венди, благослови ее господь.

Рой неподвижно сидел на стуле, делая вид, что внимательно слушает. Голоса то становились громче, то стихали. Вдруг кто-то коснулся его локтя. На коленях у Роя лежал его самый популярный роман под названием «Оранжевый». По книге на НВО сняли сериал с участием Фрэнсис Макдорманд, Дрю Бэрримор, Кристен Стюарт, Кевина Диллона, Джонатана Риса Майерса и Хью Гранта. Экранизация стала очень известной: сериал продержался четыре сезона. Рой слегка прищурился и сжал книгу в руках. Он прочитает ту часть, где говорится про пожарных: она вошла в сериал. Эта сцена была немного пикантной и всегда заставляла его смеяться. Его новый агент, яркая, энергичная двадцативосьмилетняя девушка, нашла это «просто очаровательным» – что собственные тексты все еще заставляют его смеяться. Она сменила на этом посту его прежнего агента, с которым Рой проработал много лет до самой его смерти. Рой подумал, что раз уж есть шанс очаровать своих новых соседей, этот отрывок подойдет лучше всего.

Перед ним промелькнула тень.

– Спасибо вам, друзья и соседи. Добро пожаловать в ваш новый «Книжный магазин на углу». Я всю жизнь мечтал открыть книжный магазин, и я очень рад, что все мы собрались здесь в этот вечер, – начал Джефферсон.

Рой заерзал на стуле. Времени до начала его выступления оставалось совсем немного.

– Без дальнейших церемоний я с удовольствием представляю вам одного из моих самых любимых авторов. Я до сих пор не могу поверить, что он здесь, в этом маленьком магазине. Вы знаете его по таким работам, как «Синий», «Желтый», «Зеленый», «Фиолетовый», и нашумевшей книге под названием «Оранжевый», которую газета The New Yorker описывает как смесь «Бриджит Джонс» и «В ожидании Годо». «Если бы Джейн Остин заморозила свои яйцеклетки и одну из них оплодотворили Альбер Камю и Тим Роббинс, этот автор был бы их детищем», – говорит The Guardian. По мнению The New York Times, он – «Кафка, которого читает поколение двухтысячных, только намного, намного смешнее». Автор – абсурдист и реалист, мастер своего дела. Никто не понимает трагедии, юмора и романтики повседневной жизни лучше, чем этот парень.

Если вы читали роман «Оранжевый» или, может, видели ту серию, где Марк затыкает унитаз мармеладом, вы знаете, о чем я говорю. Набор из всех книг Роя Кларка с «радужными» названиями, а также его книги по отдельности вы можете приобрести сегодня. Пожалуйста, поприветствуйте Роя Кларка.

Рой поднял голову. Джефферсон зааплодировал вместе с толпой и вернулся на свое место. Рой подумал, что его представили слишком стремительно. Он выпрямился, закинул одну ногу на другую, затем поставил ее обратно, а потом снова скрестил ноги. Чертовски неудобный стул. Он слегка покашлял и посмотрел на публику.

В конце первого ряда, рядом с матерью, сидела его дочь Шай: глядя в дощатый пол, она сжимала колени и слегка покачивалась из стороны в сторону, будто хотела в туалет. Рядом с Шай сидел Джефферсон. Он улыбнулся Рою сквозь густую бороду. Венди тоже улыбнулась ему из-под светлой челки, ее взгляд был полон какого-то дерзкого, но при этом покорного восхищения, значение которого он не смог распознать. Рой открыл свой экземпляр «Оранжевого» и пролистал его в поисках сцены с пожарными. Он не знал точного номера страницы, но где-то там в тексте был целый поток ругательств. Эту страницу он и искал.

Пожарные расчищали себе дорогу сквозь горящее здание, чувствуя, как дым, поднимавшийся от углей, обжигает глаза. Они едва могли дышать. Как юнцы на студенческой попойке, пожарные задорно выкрикивали похабщину и описывали самые грязные, самые отвратительные действия сексуального характера, о которых они когда-либо слышали. Потом они обсуждают в деталях всю актерскую карьеру Джулии Робертс, начиная с «Мистической пиццы», их любимого фильма. Именно эта сцена принесла Рою похвалу критиков. Ее назвали «остроумной и пикантной», а сам роман – «книгой для мужчин, которую можно показать вашей маме».

– Пожалуй, я начну читать прямо сейчас, а познакомлюсь с вами как-нибудь потом, – сказал Рой, не поднимая глаз. Зал взорвался смехом. Раздались громкие возгласы публики, кто-то даже свистел. Ему говорили, что он выглядит «очень крутым» на встречах с читателями. Роя это всегда удивляло. Выступая перед большой аудиторией, он так сильно потел от волнения, что ему приходилось надевать черную или темно-синюю рубашку, на которой пятна пота не так заметны.

Ржавый тромбон. «Горячие кармашки» Миссисипи. Грязный Санчес. Глори хол. Джулия Робертс. «Мистическая пицца». «Красотка». «Ноттинг-Хилл».

Вот она, та часть про пожарных. На какую-то долю секунды Рой подумал, что Шай, возможно, будет чувствовать себя неловко. Но ей было пятнадцать, и она уже видела сцену с мармеладом в сериале. Теперь ее, наверное, уже ничто не могло удивить. Он раскрыл книгу и начал читать…

Часть I

Сентябрь

Глава 1

СООБЩЕНИЕ ОТ МЕДСЕСТРЫ ПИЧЕС
Добро пожаловать обратно, в школу № 919!
Спасибо, что сдали формы педиатрического обследования. Если у вашего ребенка есть особые медицинские предписания, пожалуйста, дайте мне знать о них.
А теперь плохие новости: у ВОСЬМЕРЫХ школьников были обнаружены вши. Первые случаи выявлены летом, последний – на днях. С решением этой проблемы лучше не затягивать. Самое время хорошенько вычесать волосы вашего ребенка специальным гребнем. Используйте густой белый кондиционер, например Pantene; если вши есть, их будет видно. Визуальный осмотр сухих волос неэффективен, а наборы из аптеки для избавления от вшей напичканы химией и не помогают! Инструкции о том, как правильно вычесывать вшей, есть на YouTube. Приходите в мой кабинет за качественным гребнем от вшей. Он стоит 10 долларов. Вырученные средства идут в наш родительский комитет. Есть также специалисты, которые могут удалить мелких насекомых и паразитов из волос вашего ребенка за отдельную плату. У меня есть список с номерами телефонов. Не стесняйтесь звонить или писать мне по электронной почте, а также заходить в мой кабинет с любыми вопросами или проблемами. Мой главный совет: проверяйте головы.
За учебный год без паразитов!
Всего наилучшего,
Пичес Парк, школьная медсестра
nursepeaches@ps919brooklyn.edu


Письмо с предупреждением от новой школьной медсестры принес домой Тед. Стюарту показалось, что в письме обращаются прямо к нему. И конечно, теперь у него были вши. Они оказались повсюду: на автомобильных сиденьях; в волосах его попутчиков в переполненном поезде, когда он ехал вчера вечером с работы; в волосах Теда, на подушке Теда, на его полотенце и в капюшоне толстовки; на сухих листьях, которые тихо падали с уставших от лета высохших деревьев.

Стюарту нравилась ее манера. На прошлой неделе, всего на третий день после начала занятий, сестра Пичес оставила ему сообщение на голосовой почте: «Вы меня не знаете, но ваш сын у меня. Сейчас он вроде бы в порядке, но после обеда его вырвало. Хорошо бы отвезти мальчика домой, пока его не стошнило еще раз, у меня в кабинете».

Когда Стюарт пришел забрать Теда из ее кабинета и впервые увидел медсестру, то не смог скрыть улыбку. Пышная блондинка с рыжеватым отливом волос, веселая, но было в ней что-то еще. Не зря ее звали Пичес[2]. Она была занята, помогая плачущей девочке, которая разбила коленку на школьном дворе, поэтому только взглянула на него снизу вверх и указала на регистрационный лист. Стюарт поставил необходимую пометку и повел Теда домой. Тот что-то говорил отцу, но он не слышал ни слова. Пичес. Это имя звучало практически как приглашение. Ее черная футболка с короткими рукавами тоже была приглашением… по крайней мере, наводила на мысль: в Пичес было нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Не могу поверить, что ты до сих пор это делаешь, – заметила Мэнди, его жена, когда Стюарт стоял перед большим зеркалом в спальне. Она сидела на кровати, одетая в старую горчично-желтую футболку с изображением музыкальной группы Blind Mice[3], которую носила уже две недели подряд. Футболка была коллекционная, и он хотел получить ее обратно.

– Все еще делаю что? – Стюарт перестал чесать голову и засунул руки в задние карманы брюк. Его черные джинсы фирмы Levis сидели на нем слишком свободно, как будто они принадлежали кому-то другому, хотя он носил их с двадцати лет. Неужели теперь, когда ему уже под сорок, его мышцы начинают терять рельеф? На самом деле Стюарт не занимался спортом, просто много ходил пешком. Джинсы тоже были в довольно хорошем состоянии, без дырок, молния все еще работала. Когда он стал задумываться о том, что ему нужны новые джинсы?

Мэнди сложила руки на груди, которая все еще была массивной – даже больше, чем в старшей школе, – и улыбнулась своей лисьей жемчужной улыбкой. Она регулярно пользовалась полосками для отбеливания зубов, и они работали. Но ее красота, ее грудь и улыбка почему-то его смущали. Как будто его песни, может, и имели глубокий смысл, но сам он был легкомысленным и поверхностным и женился на такой же легкомысленной красотке. И ее имя – кого вообще в наше время так называют?

– А ты не слишком взрослый, чтобы рассматривать себя в зеркале?

Стюарт снова посмотрел на себя, а затем на ее насмешливое отражение. Мэнди еще была в постели. Ее не- вероятно блестящие, шелковистые черные волосы – Мэнди каждую пятницу делала себе маски с горячим маслом VO5 – были спутаны сзади от постоянного лежания. По крайней мере, Стюарт уже встал и оделся. Тед тоже уже проснулся, оделся и теперь ел хлопья и смотрел мультик. Мэнди же просто лежала в кровати.

– Мне тридцать шесть. Ну и что с того? Я не могу смотреть на себя?

– Просто говорю, – ответила Мэнди.

Она много чего говорила, лежа в постели.

– По-моему, сейчас ты даже симпатичнее, чем когда играл в группе, – добавила она, как показалось Стюарту, не слишком убедительно.

Группа Стюарта под названием Blind Mice входила в первую двадцатку списка Billboard Hot 100[4] в течение трех лет подряд, прежде чем они распались десять лет назад. С тех пор Стюарт нигде не светился, жил тихо, работал в компании, которая занималась музыкой и звукорежиссурой для рекламы.

Недавно, развлекая Теда, он вдруг снова почувствовал желание играть. Стюарт даже подумывал о том, чтобы опять собрать группу и записать детский альбом, но он не был готов стать тем самым папой, тем самым парнем и солистом группы, которая поет о ваннах с пеной, зефире, цементовозах и какашках. Стюарт был чертовски уверен, что его два напарника тоже не были к этому готовы. Робби, их гитарист, обаятельный парень и красавец, проводил половину своего времени на отдаленных пляжах Австралии, а другую половину – в Никарагуа, занимаясь серфингом и выращивая травку. Джоджо, отстраненный гений-битмейкер и техноволшебник, выпускал музыку в Лос-Анджелесе и жил в отеле. Никто из них не был женат и не имел детей, а если и имел, то не знал о них. Единственным, кто остепенился, был приятный парень, лидер группы, который писал все тексты для них и постоянно шутил в рифму, Стюарт Литтл. Правда, его нельзя было назвать таким уж маленьким[5].

– Какие планы на сегодня? – привычно спросил Стюарт, как спрашивал изо дня в день уже несколько недель подряд.

– Все то же, – сказала Мэнди, лежа в кровати. Это был тот же самый ответ, который она всегда ему давала.

– Пожалуйста, позвони доктору Голдбергу.

Уже больше месяца Мэнди обещала пойти к врачу и получить направление к специалисту. Дважды она «записывалась на прием», но возвращалась домой, пахнущая поджаренными рогаликами, и говорила Стюарту, что из-за ужасных пробок она пропустила встречу, однако беспокоиться не о чем, так как она выполняла все предписания врача, которые он дал Мэнди еще в июле, и сейчас все в порядке. Но на самом деле ничего не было в порядке. Ей стало намного, намного хуже.

– Сегодня, – настойчиво сказал он.

– Ладно, – зевая, ответила Мэнди.

Стюарт посмотрел время на кабельной приставке под большим телевизором с плоским экраном, который он установил еще летом.

– Тед снова опаздывает. Мне пора идти.

Мэнди нырнула обратно под одеяло.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Ты такой горячий…



Тед учился в четвертом классе маленькой государственной начальной школы на Генри-стрит, куда принимали только детей из этого района Коббл-Хилл. В августе Теду исполнилось девять лет, и он вполне мог ходить в школу сам, но Стюарт по-прежнему каждое утро провожал его по дороге на работу – отчасти по привычке, отчасти потому, что ему это нравилось. Три раза в неделю Тед оставался в школе на внеклассные занятия. Дети два с половиной часа проводили в спортзале или на школьном дворе (все зависело от погоды), а потом Стюарт забирал Теда из школы. Дважды в неделю Тед с группой мальчиков посещал клуб «Бруклинский стратег», где они играли в сложные настольные игры, например в «Колонизаторы», пока отец не приходил за ним. Каждый день Стюарт писал Мэнди, чтобы узнать, встала ли она и не хочет ли сама сходить за Тедом, но такого никогда не случалось.

Стюарт и Тед покатили на скейтбордах вниз по Чивер-плейс и свернули на Кейн-стрит. Как обычно, Рой Кларк, знаменитый писатель, медленно шагал по улице впереди них. Позже он всегда сидел за стойкой в Horn and Duck[6] (пивной ресторан с неоправданно высокими ценами) на углу Кейн-стрит и Корт-стрит. Стюарт никогда с ним не заговаривал, но решил, что Рой Кларк целыми днями бродит по улицам потому, что за шесть лет он не опубликовал ни одной книги. Стюарт также знал, что по одной из его книг сняли сериал. Мэнди посмотрела несколько серий и сказала, что он действует ей на нервы. Стюарт не читал книг и не смотрел сериал, но знал о существовании «радужной» серии Роя Кларка. Он знал, что книги, должно быть, хорошие и что они названы в честь цветов – Синий, Желтый, Зеленый, Фиолетовый и Оранжевый. Когда-нибудь Стюарт попытается прочесть одну из них, чтобы составить собственное мнение.

Слегка покачивая седой головой, Рой Кларк неторопливо шагал поодаль от Стюарта и Теда, сцепив руки за спиной и глядя на тротуар. Кто знает, думал ли он о своей работе или о чем-то еще. Может быть, Рой просто считал шаги. Казалось, что многие люди в Коббл-Хилл были очень заняты, хотя дел у них было не так много.

– Доброе утро, – приветствовал Стюарта с порога мистер «Швейцарский Робинзон»[7].

Мистер «Швейцарский Робинзон» – так Стюарт прозвал высокого, худого рыжеволосого джентльмена, который каждое утро стоял в дверях красивого кирпичного дома на Кейн-стрит, прямо напротив школьного двора. Он носил накрахмаленную рубашку и казался слегка встревоженным, как будто не совсем доверял школе заботу о своих детях. Стюарт даже не помнил, откуда взялось это прозвище, но, похоже, оно ему подходило. В его доме была ярко-синяя входная дверь с медным дверным молотком и такие же синие ставни. Безупречно ухоженные сезонные цветы в ящиках украшали каждое окно снаружи. Даже тротуар у дома «Швейцарского Робинзона» сиял чистотой. Вполне возможно, что Тед ходил в подготовительную школу с одним из его детей. Школа называлась «Грибочки» и размещалась в цокольном этаже местной церкви.

Стюарт понятия не имел, как на самом деле зовут мистера «Швейцарского Робинзона», и никогда не встречал ни жену его, ни отпрысков. И все же каждое утро Стюарт говорил ему: «Привет!»

– А кто это? – тотчас спросил Тед. Он задавал один и тот же вопрос изо дня в день.

– Не знаю, – как обычно ответил Стюарт. Затем он добавил: – Раз уж видим столько лет, нужно нам сказать: «Привет!»

Тед хихикнул, услышав, что отец ответил в рифму, и Стюарт почувствовал, что его мрачное настроение заметно улучшилось. Тед был тихим мальчиком, у которого еще не было близких друзей, но он был хорошим ребенком, действительно хорошим.

Стюарт взял скейтборд сына и последовал за ним в школу. Худощавый и темноволосый, Тед зашагал вверх по школьной лестнице – его класс был на четвертом этаже. Рюкзак в стиле милитари с эмблемой Herschel[8] бился прямо о задницу.

– Скоро встретимся, парнишка, не скучай ты там уж слишком. Не успеешь и устать – снова будем отжигать. Цепляй всех ты на крючок и не будь как дурачок. На ланч съешь вкусный пирожок, дружок, – крикнул ему вслед Стюарт.

Он сунул оба скейтборда под мышку и повернулся спиной к лестнице, направляясь в тускло освещенный кафетерий. Школа была построена в 1950-х годах: старомодные архитектурные изыски плюс практичность, минус вдохновение. У входа посетителей встречала широкая мраморная лестница, но классные комнаты были унылыми и напоминали тюремные камеры с их серым линолеумом, низкими потолками, зарешеченными окнами и ужасным флуоресцентным освещением. Мамы и папы в самых разных костюмах – деловых и спортивных, в шлепанцах и пижамных штанах, в футболках с пятнами от грудного молока или пива – шли мимо Стюарта и выходили через главную дверь. В кафетерии чья-то мама плакала, склонившись над пластиковым стаканчиком с кофе, а мисс Патти, жилистая, недосыпающая, чересчур ярко накрашенная замдиректора школы, которая каждый день приезжала на работу со Стейтен-Айленда, пыталась ее утешить.

В дальней стене кафетерия виднелась дверь с желтой табличкой: «Медсестра». Стюарт дважды постучал, повернул ручку и открыл дверь.



Пичес напряглась, услышав, как кто-то постучал и открыл дверь ее кабинета. Она была полностью поглощена утренними новостями из газеты The Brookliner. Обезглавленное женское тело было найдено в воде за гипермаркетом IKEA, в районе Ред-Хук. На предплечье тела обнаружили татуировку в виде розы.

– Чем я могу помочь? – спросила Пичес не оборачиваясь. По утрам приходили в основном дети со рвотой, которых родители кормили поливитаминами, апельсиновым соком и яйцами на завтрак.

– Здравствуйте, – поздоровался с ней хриплый мужской голос. – Извините, что беспокою вас. Думаю, мне нужна расческа для вшей. Это для моего сына, его зовут Тед Литтл. Он учится в четвертом классе, у миссис Уотсон.

Стюарту показалось, что он заметил, как ее уши и подбородок покраснели, когда он упомянул свою фамилию, но ее голубые глаза оставались прикованными к экрану компьютера. Даже не взглянув в его сторону, медсестра наклонилась и выдвинула нижний ящик картотечного шкафа.

– Она стоит десять долларов. Я не могу дать сдачу, поэтому, если у вас нет мелочи, просто передайте деньги в конверте вашему ребенку, и его учитель занесет их мне.

Ее голос прозвучал довольно сухо. Стюарт был разочарован.

– Да, конечно, без проблем.

Он провел рукой по волнистым каштановым волосам, а затем подумал, что ей может показаться отвратительным, что он чешет голову, полную вшей, в ее кабинете. Стюарт засунул руки в карманы. Не в силах больше сопротивляться, Пичес отпустила кнопку прокрутки на компьютерной мыши и развернулась на стуле. Это действительно был он – Стюарт Литтл из Blind Mice.

– Ой! Прошу прощения. Это было немного невежливо, – выпалила она. Ее переполняли дерзкие, фривольные мысли. «Ты замужняя женщина, – предостерегающе подумала она, – и мать. К тому же тебе уже почти сорок». – Я стараюсь выглядеть настоящим профессионалом в глазах родителей, но на самом деле я изучала филологию, стала мамой и решила бросить колледж. Сама удивляюсь, как меня взяли на должность школьной медсестры.

«А теперь ко всему прочему Стюарт Литтл считает тебя сумасшедшей и глупой».

– Привет, – ответил Стюарт, все еще держа руки в карманах. Здесь, в школе Теда, он снова почувствовал себя тринадцатилетним подростком, неловким, смущенным, застенчивым. Запах из подмышек, случайная козявка на лице, незастегнутая ширинка – мысли об этом заставляли его нервничать. Стюарт никогда не выглядел особенно неуклюжим, но со школьных времен так и не избавился от легкого ощущения собственной нескладности.

– Извините. Я, наверное, слишком болтлива, – сказала Пичес, пытаясь справиться с волнением и вести себя прилично. Она заправила за уши несколько выбившихся прядей светло-рыжих волос и пожалела, что утром не потратила больше времени на прическу – что-нибудь более сексуальное, чем конский хвост. – Значит, только гребень от вшей?

Прежде чем Стюарт успел ответить, Пичес украдкой взглянула на его левую руку, которую он наполовину засунул в карман. Костяшки пальцев на ней были покрыты татуировками с подробными и реалистичными изображениями крошечных мышиных головок. В колледже она часто представляла себе, как эта рука с татуировками ласкает ее всю. Стюарт Литтл. Пичес поглощала всю информацию, какую только могла найти о нем в интернете, и изучала ее, как домашнее задание. Она была на пару лет старше его, но что с того? Благодаря его песне Omnia Vincit![9] она начала изучать латынь в колледже. Она перестала краситься из-за My Girlfriend Wakes Up Pretty[10], а Fuck college[11] натолкнула на мысли бросить колледж. Оба они завели детей до того, как вступили в брак. Кто бы мог подумать, что он отправит своего ребенка в ту самую бруклинскую школу, где она теперь работает медсестрой? Слава богу, муж и родители вдохновили (заставили) ее прекратить притворяться писателем. По их настоянию Пичес прошла необходимые курсы в Университете Адельфи, получила диплом медсестры и нашла полноценную, хорошо оплачиваемую работу по этой специальности.

На Пичес был старомодный длинный топ – светло-голубой, с большими белыми снежинками. Он плотно обтягивал ее мягкие плечи и живот. Стюарту был виден ее пупок, и от этого у него замирало сердце. Впрочем, Пичес это не смущало, а Стюарта и подавно.

Он вынул из кармана татуированную руку и снова провел ею по волосам.

– Я не знаю, как справиться со всеми этими вшами, – начал Стюарт. – Мой сын принес домой ваше письмо, и я осмотрел Теда на наличие вшей. Но, знаете, я просто не могу выбросить это из головы. У меня такое ощущение, что они все на мне.

– Хотите, чтобы я осмотрела вас? – спросила Пичес тем же нейтральным профессиональным тоном, что и раньше.

– А вы могли бы? – спросил Стюарт, борясь с желанием обнять ее. – Это было бы очень кстати.

Пичес достала из ящика расческу от вшей и встала, указав на свой стул:

– Присаживайтесь.

Стюарт расстегнул молнию на своей серой толстовке, сел и, сняв ее, положил на колени.

– Вчера вечером я принял душ. Впрочем, это не имеет никакого значения.

– С кондиционером для волос проводить осмотр гораздо легче, – объяснила Пичес, осторожно положив руку ему на макушку.

У него были мягкие волосы. Пряди серебристо-серого цвета чередовались с рыжими и каштановыми. «Спасибо маме и папе, моему дорогому мужу Грегу и моему сыну Лиаму, – думала она, расчесывая волосы и любуясь мускулистыми плечами Стюарта под его поношенной черной футболкой. – Спасибо, что подбадривали меня в эти невыносимые часы в школе медсестер».

Стюарт протянул руку и приподнял взъерошенные волосы на затылке.

– Здесь, внизу, зудит сильнее всего, – объяснил он. – У меня не получается уснуть. Я не могу сидеть спокойно и просто все время чешусь. И чем больше я чешу, тем сильнее зудит. Так и тянутся ручки.

«Рифмуется со словом “сучки”, – подумал он про себя. – “Шипучки”».

В свое время Blind Mice постоянно попадали в неприятности из-за того, что использовали слово «сучки» в своих текстах. Они выслушивали упреки критиков и соглашались с тем, что, возможно, их песни оскорбляют и унижают женщин, но все равно продолжали использовать это слово, потому что лучшей идеи не было. Если не считать, конечно, слова «хрен», которое могло рифмоваться с «членом», но этот вариант вызывал еще больше претензий.

Пичес вдохнула запах, который исходил от его волос, и прикоснулась к ним расческой. Они были такими тонкими и волнистыми, что их трудно было расчесать. От Стюарта слегка пахло копченым мясом. Ну конечно. Он и мать его ребенка – Пичес вспомнила, что ее звали Мэнди и в старших классах она была моделью, – вероятно, каждый вечер ходили в эти модные новые гриль-бары, развлекались, выпивали и нюхали кокс в своих кожаных куртках и идеально потертых джинсах, в то время как она, Грег и Лиам оставались дома, ели все те же макароны с красным соусом и пересматривали целыми сезонами давно забытые сериалы «Башни Фолти» и «Морк и Минди».

– Видите что-нибудь? – спросил Стюарт с закрытыми глазами. Даже когда он был своего рода знаменитостью, он не имел привычки баловать себя: массаж там, лечение кутикулы или очищение пор на носу. Раз в день Стюарт принимал горячий душ и пару раз в год ходил стричься в барбершоп. Когда Пичес прикасалась расческой к его волосам, ощущения были потрясающие.

– Пока все хорошо, – невнятно произнесла Пичес. – У вас так много волос. Это может занять несколько часов.

Стюарт сидел с закрытыми глазами.

– Я пробовал с кондиционером, но это не очень удобно, когда не видишь, что делаешь.

Пичес отодвинула верхний кончик его правого уха в сторону, чтобы заглянуть за него. По всей длине мочки виднелись частично заросшие дырочки. Она вспомнила серьги, которые были когда-то в этих отверстиях. Они были похожи на шурупы.

– Итак, кем же вы хотели быть, если не школьной медсестрой? – спросил Стюарт.

«Твоей подружкой».

– Ох, ну не знаю. Певицей, или писательницей, или музыкантом. Кем-то совершенно бесполезным.

«Вот идиотка». Она резко дернула Стюарта за волосы, пытаясь отвлечь его от мысли, что она только что сказала обидные слова, но было уже слишком поздно.

Он усмехнулся:

– Может быть, мне стоит стать медбратом?

«Медсестра горячая открыла кошелек,Давай-ка мне Слим Джим[12] сюда за мой дурной стишок!»

Blind Mice были известны своей легкомысленной виртуозностью и абсолютным отсутствием приверженности какому-то конкретному жанру в музыке. Их песни были ироничной смесью ска, панк-рока, поп-музыки и хип-хопа – плюс обаяние выпускников частной Нью-Йоркской школы, где учились все трое. Школа располагалась в районе Бей-Ридж. Единственная школа в Нью-Йорке, где был собственный пруд с утками. Их песни были в диапазоне от агрессивных I Hate My Art Teacher[13] и Driver’s Ed[14] до приторно-романтичной My Girlfriend Wakes Up Pretty и дико танцевальной Omnia Vincit! Там музыканты выкрикивали рифмы на латыни, соблюдая при этом все грамматические правила. Группа получала письма от поклонников, в том числе и от учителей латыни, и была представлена в журнале Romulus, посвященном Древнему Риму. Фотография для обложки была снята в Колизее. Для того чтобы записать видеоклип, Blind Mice устроили целый концерт, где слушатели, несколько тысяч человек, были одеты в тоги.

– А как же ваша жена? – с любопытством спросила Пичес. – Она могла бы расчесать и осмотреть ваши волосы.

Стюарт открыл глаза и снова закрыл их.

– Мэнди помогла бы, – сказал он, – но она сейчас переживает трудные времена.

– Ох, мне так жаль.

Пичес слегка прикусила губу, ее любопытство лишь нарастало. Неужели Мэнди сильно растолстела после рождения их ребенка? Была ли она подавлена тем, как сильно поправилась? Может быть, она принимает сильнодействующие препараты и просто не в состоянии выйти из дома? Неужели им пришлось поднимать потолки и раздвигать стены, чтобы она поместилась?

«Прекрати», – одернула себя Пичес.

– Ей поставили диагноз – рассеянный склероз, – сказал Стюарт. – Пару месяцев назад. Но сейчас дела обстоят еще хуже.

– Боже мой. Это ужасно, – сказала Пичес.

Что ж, Мэнди была храброй мученицей, отважно встретившей изматывающую болезнь. А она, Пичес Парк, оказалась той еще стервой.

Пичес провела гребнем от правого виска Стюарта к его макушке. Крошечное коричневое пятнышко выскочило из фолликулов на проборе и скользнуло к затылку.

– О! – воскликнула она. – Кажется, я видела одну!

Стюарт развернулся в кресле, выдергивая свои волосы из ее рук.

– Вы уверены?

Он невольно вздрогнул, ужаснувшись тому, что в его волосах действительно были насекомые, и был сильно смущен тем, что именно она нашла их.

– О боже. Что же мне делать? Может, позвонить специалисту?

Пичес сморщила нос.

– Нет. Они все живут где-то в Брайтон-Бич, и вам придется долго ехать. Кроме того, их услуги очень дорого стоят и они все злые.

Она улыбнулась той милосердной улыбкой медсестры, которую тренировала перед зеркалом до тех пор, пока Лиам не сказал одобрительно: «Ну, эта уже не слишком жуткая».

– Не волнуйтесь, я позабочусь об этом. Это моя работа. – Она взяла сумочку и джинсовую куртку. – Мне просто нужно сбегать в Key Food[15] за кондиционером. И еще хорошо бы позвать сюда вашего сына и также осмотреть его. И, возможно, даже вашу жену.

Стюарт без всякой надобности проверил время на телефоне. Мэнди наверняка там же, где он ее оставил, – в постели, по-прежнему спит или смотрит телевизор.

– Мэнди сегодня очень занята. Встречи с врачами и все такое… – Он достал из заднего кармана потрепанный холщовый бумажник. – Но да, давайте займемся этим: купим кондиционер, проверим Теда и сделаем все, что потребуется. Я просто хочу от них избавиться. – Стюарт вытащил две двадцатки и протянул ей. – Вот, возьмите. Купите целую кучу.

– Вам совсем необязательно… – начала Пичес, но все равно взяла деньги.

Это было первое правило работы в государственной школе в таком районе, как Коббл-Хилл: всегда бери деньги. У родителей их было предостаточно, потому что они обучали своих детей бесплатно.

– Подождите здесь, – сказала она Стюарту. – Я скоро вернусь.



Вот как это началось.

В один из будних дней в начале июля, после того как Стюарт и Тедди уехали в школьный летний лагерь, Мэнди, как всегда, бесцельно переключала телевизионные каналы. Она посмотрела концовку передачи на испанском о каких-то джунглях в Колумбии, где змеи были такими скользкими и отвратительными, что она не могла оторвать от них взгляд. Потом Мэнди посмотрела передачу о странных пристрастиях. Одной из участниц была пожилая женщина, которая подсела на просмотр дешевых грустных фильмов об анорексии: «Cекрет Кейт», «Лучшая девочка на свете», «Моя тощая сестра». После этой передачи Мэнди была почти уверена, что она тоже пристрастится к фильмам про анорексию. Потом был выпуск со звездами из шоу «Худший повар Америки». Мэнди всегда хотела, чтобы туда кто-нибудь выдвинул ее кандидатуру. Когда передача закончилась, она выключила телевизор и растянулась на вечно неубранной кровати, не зная, чем себя занять.

Мэнди не всегда была такой. Поворотным моментом стали ее беременность и появление Тедди. Она себя запустила – считается, что такое часто происходит. Однако в Коббл-Хилл Мэнди оказалась скорее исключением. Большинство мам по соседству находились в отличной форме и хорошо смотрелись в обтягивающих джинсах, хотя бы им было и по пятьдесят лет. Мэнди ненавидела этих женщин, хотя и понимала, что в этом нет ничего хорошего. И все же она их терпеть не могла.

В тот июльский день Мэнди лежала на спине в старой желтой футболке Стюарта с изображением Blind Mice и в черном нижнем белье, которое носила уже два дня подряд, и пыталась думать о чем-то хорошем. Кофейное мороженое Häagen-Dazs было отличное. Ореховая булочка из пекарни Entenmann’s тоже. Впрочем, в ней самой тоже было что-то хорошее. Мэнди перевернулась на живот, и ее большая грудь расплющилась, растекаясь до подмышек и ключиц. Большие сиськи, белые зубы и блестящие волосы. И ей всего тридцать пять. Но почему-то от этого легче ей не стало.

Мысль о том, чтобы остаться в постели, появилась в первый теплый майский день, когда Мэнди надела старые шорты и обнаружила, что не может застегнуть их. Сначала она жаловалась на расстройство желудка, потом на головную боль, потом просто на усталость. Мэнди оставалась в таком состоянии до конца июня, а потом и вовсе слегла в постель, как женщина из старомодного романа. И что бы это ни было, казалось, становилось только хуже. В июле она все еще чувствовала усталость, еще более сильную, чем в июне.

В глубине души Мэнди знала, что на самом деле с ней все в порядке. Эта болезнь была лишь притворством, выдумкой, возникшей в ее голове. Тем не менее в тот июльский день она перевернулась на спину и сделала выдуманную болезнь настоящей.

Мэнди взяла с прикроватного столика iPad. Обычно так она заказывала еду с доставкой и смотрела фильмы. Мэнди положила его себе на грудь и начала гуглить: «Постоянно ощущаю себя уставшей, что со мной не так?»

На экране появилось тридцать семь страниц со ссылками на различные сайты. Первые несколько были полны банальных советов о диете, физических упражнениях и анемии. Дальше она нашла один заголовок, который ее заинтересовал: «Признаки того, что у вас рассеянный склероз».

Мэнди открыла страницу сайта.

Рассéянный склерóз (РС) – это неврологическое расстройство, проявляющееся множеством симптомов. Он чаще встречается у женщин в возрасте 20–50 лет, проживающих в умеренном климате (Соединенные Штаты, Австралия, Скандинавия и Северная Европа). Наиболее распространенные симптомы – это усталость, двоение в глазах, ощущение тяжести или покалывания в ногах, неуклюжесть или трудности при ходьбе, невнятная речь.


Руки Мэнди покрылись мурашками. Она часто чувствовала покалывание в ногах, особенно когда вставала, чтобы сходить в туалет. Иногда, когда Мэнди заказывала еду в компании Seamless, ей было трудно вовремя добраться до двери, чтобы встретить курьера: казалось, что ноги разваливаются, как замок из песка под дождем. Она продолжала читать, чувствуя себя точно так же, как в тот раз, когда впервые услышала, как Стюарт и Blind Mice исполняют песню My Girlfriend Wakes Up Pretty. Эти слова словно были написаны специально для нее. А может, все было действительно так.

Около полудня того же дня телефон Мэнди завибрировал, и на экране появилась фотография – они со Стюартом на уличном шоу одиннадцать лет назад, когда его группа еще не распалась. Мэнди и Стюарт тогда даже не были женаты. Они поженились только после рождения Тедди; он сидел на песке, пока его родители произносили свои клятвы. Мэнди никогда не задумывалась о детях или браке. Они даже никогда не обсуждали это. Но потом ее внутриматочная спираль выпала, когда они занимались (точнее, пытались заниматься) серфингом в Монтоке. Мэнди ничего не замечала до тех пор, пока два с лишним месяца спустя ей вдруг не захотелось клубничного торта-мороженого и она не начала валиться с ног к девяти вечера. Стюарт был очень мил, женился на ней и принял на себя все отцовские заботы, что должно было значительно облегчить ситуацию. Но ничто в их жизни уже не было таким, как прежде, и легче не становилось.

Все еще лежа в постели, Мэнди прочитала сообщение Стюарта.

Ты позвонила доктору Голдбергу?


Она нашла номер доктора в списке контактов в своем телефоне, некоторое время смотрела на него, а затем вернулась к сообщению Стюарта и напечатала ответ:

Ага, новости не очень хорошие!!!


Сейчас тебе позвоню!


Через несколько секунд раздался звонок, и на экране появилась та же фотография: они со Стюартом были загорелые, молодые, стройные и такие счастливые. Она наблюдала за тем, как телефон звонит, а потом переключается в режим голосовой почты. Через несколько секунд он заиграл снова.

Не могу говорить, я жду результатов обследования.


Мэнди отбросила телефон в сторону и скользнула под одеяло, подтягивая его к глазам. Врать было не так уж странно. Это совсем не походило на ложь. Вероятно, у нее действительно был рассеянный склероз. Все симптомы совпадали. Ей даже не нужно было идти к доктору.

Мэнди села, снова потянулась к айпаду и набрала в Google «Лечение рассеянного склероза». Там было много информации, в том числе всякая всячина о витаминах, инъекциях плаценты хомячка и изменениях в питании. Она щелкнула по некоторым ссылкам и заказала с Amazon несколько больших банок витаминов и порошок для зеленых коктейлей, заплатив дополнительные $6,99, чтобы покупки доставили на следующий день.

Но это было только начало. К сентябрю притворство стало для нее привычным делом. Холодильник оказался забит зелеными коктейлями, Стюарт поменял все лампочки на те, что имитировали лучи настоящего солнечного света, а прикроватный столик был завален книгами с советами по преодолению трудностей и воспитанию детей для родителей с РС. В кухне-гостиной с открытой планировкой, где Мэнди теперь проводила все свое время, они заменили диван на двуспальную кровать. Тедди теперь играл и читал на кровати, чтобы быть рядом с мамой. Стюарт покупал необычные органические замороженные блюда в магазинах натуральных продуктов Whole Foods или Trader Joe’s. Они втроем ужинали и смотрели кино в постели. Это было приятно. Но Стюарту показалось, что Мэнди чувствует себя хуже, и он, встревожившись, стал уговаривать ее позвонить врачу, чтобы повторно сдать анализы и, возможно, проконсультироваться у другого специалиста. Очень скоро Мэнди предстояло сделать выбор: продолжать притворяться или сделать вид, что она попробовала какие-то новые витамины или экспериментальный препарат и добилась чудесного выздоровления.

Однако Мэнди уже настолько привыкла разыгрывать болезнь, что выдумка стала реальностью. Любое действие – сходить в супермаркет за углом, купить туалетную бумагу, открыть почту, оплатить счета, заняться веб-сайтом Blind Mice, купить новую одежду для Тедди в онлайн-магазине – казалось слишком утомительным. Мэнди всегда была более ответственной, чем Стюарт. В их семье именно она следила за тем, чтобы счета и налоги были оплачены, Тедди ставили все необходимые прививки, а письма поклонников Стью не оставались без ответа. Теперь она пользовалась листочками для заметок, до тех пор пока Стью не приносил туалетную бумагу. Счета громоздились под кроватью – Мэнди их даже не открывала, – и у них накапливались просроченные платежи. Фанаты продолжали публиковать всякие глупости о том, как они обожают эту группу, независимо от того, отвечал кто-то на их сообщения или нет. А когда Стью повел Теда на обследование, даже доктор Голдберг сказал, что короткие штанишки мальчика прекрасно смотрятся с длинными носками.

И главное – ей это нравилось. Мэнди нравилось притворяться, что у нее рассеянный склероз, и оставаться в постели. Не было ощущения, что она бездельничает. Мэнди чувствовала, что занимается тем, что заработала и заслужила. Она отдыхала.



Пичес вернулась из Key Food, тяжело дыша.

– У них не было Pantene, но Suave тоже подойдет.

Она поставила на стол пластиковый пакет с тремя бутылочками кондиционера, порцию сырных палочек внушительных размеров и две баночки газировки Dr Pepper.

– Боюсь, какое-то время от вас будет пахнуть кокосами, но это был единственный белый кондиционер, который я смогла найти! – Пичес открыла одну из банок и протянула ему. – Я еще взяла нам перекусить. Не смогла удержаться.

Стюарт поставил банку с содовой на стол. Ожидая возвращения Пичес, он сидел неподвижно в ее офисном кресле: Стюарт понимал, что кишит вшами, и из-за этого не мог двинуться. Он смотрел, как медсестра открывает коробку с сырными палочками.

– Обожаю такие штучки. – Она сунула горсть палочек в рот и протянула ему коробку. – Пожалуйста, заберите их у меня.

– Извините, – Стюарт приподнял руку, – не хочу показаться полным засранцем, но сегодня у меня по плану зелень и фруктовые соки. Мы с Мэнди стараемся питаться более здоровой пищей.

Именно он предложил очистить организм при помощи овощей и фруктовых соков, после того как прочитал какую-то статью на медицинском сайте WebMD о том, что организм лучше усваивает витамины после детоксикации. Стюарт не думал, что сможет продержаться весь день, и был почти уверен, что Мэнди даже и пытаться не станет, но прямо сейчас внутри него, казалось, образовалась пустота.

«Морю себя диетой из фруктов, овощей,На мне уже висят штаны, не бей меня, не бей!»

– Ведете правильный образ жизни, не то что я… – Пичес съела еще одну пригоршню сырных палочек и отбросила коробку в сторону. – Ладно, – она заправила за уши волосы, надеясь, что прилипший к зубам ярко-оранжевый кусочек сыра не слишком заметен, – будет немного грязно.

Пичес открыла дверь в кладовку. Там были швабра, ведро, одноразовые термометры, медицинские шпатели, пакеты со льдом и бумажные полотенца.

– Жаль только, что у меня нет настоящих полотенец.

Стюарт посмотрел на свою футболку. Он не беспокоился о том, что может испачкать ее, но подумал, что медсестре будет спокойнее, если она останется чистой. Он стянул футболку через голову.

– Это поможет?

«О да». Пичес старалась не пялиться, но это было бесполезно. Для человека с таким мальчишеским лицом и тощими руками у Стюарта Литтла оказалась очень мужественная грудь, меньше волос на ней, чем она ожидала, и никакого брюшка, которое часто появляется у мужчин средних лет. Живот у него был впалый.

– Отличная идея. Так будет удобнее. Спасибо, все великолепно. Что ж, давайте начнем.

Стюарт развернулся в кресле. Пичес взяла бутылку кондиционера Suave с тропическим кокосом и стопку белых бумажных полотенец. Она бросила полотенца на стол и встала над Стюартом, поднимая бутылку с кондиционером.

– Я собираюсь вылить вам на голову целую бутылку этой штуки и вычесать волосы. Излишки я вытру бумажным полотенцем. Посмотрим, что из этого выйдет. Надеюсь, у нас все получится и мы достанем их всех.

Стюарт глубоко и прерывисто вздохнул:

– Сделайте это.

Пичес открыла крышку, перевернула бутылочку с кондиционером вверх дном и выдавила его, не обращая внимания на неприличные звуки, которые издавала бутылка, когда густая белая жидкость растекалась по голове Стюарта Литтла. Она поставила флакон и начала кончиками пальцев втирать кондиционер в кожу.

– Убегайте, маленькие ублюдки, – сказала она, взяв в руки расческу от вшей. – Приготовьтесь умереть.

Стюарт снова закрыл глаза и вздрогнул:

– Как же я хочу избавиться от них.

Пичес провела расческой по пряди волос. Кондиционер скапливался и сочился с гребня, падая на плечи хлопьями, как мокрый снег. Она вытерла их бумажным полотенцем.

– Извините. Я предупреждала, что придется испачкаться.

– Наверное, надо было мне пойти к профессионалу, – пошутил Стюарт.

Пичес фыркнула. Осмелев, она провела расческой по другой пряди волос, позволяя излишкам кондиционера стекать по шее Стюарта и по его обнаженным лопаткам, а потом падать на пол.

Пичес нахмурилась, прочесывая очередную прядь.

– Я ничего не нахожу. Может быть, они все прячутся в одном месте, а может, была только одна вошь. Или, возможно, мне просто показалось, и их вообще не было.

– Продолжайте, – пробормотал Стюарт. – На самом деле это очень приятно.

Пичес улыбнулась и покачала головой. Почему ей не пришло в голову поставить свой айфон в угол и заснять все это на видео? Не то чтобы она собиралась разместить его в социальных сетях или где-то еще, – ей просто хотелось получить его для личного пользования.

– Сейчас обязательно явится какой-нибудь ребенок с температурой, чтобы отпроситься домой, а я стою тут по локоть в кондиционере. «А еще ты без рубашки», – чуть было не добавила она, но промолчала: ей только что пришло в голову, что, возможно, то, чем они занимаются, противоречит школьной политике. Вполне возможно, что она нарушила какое-то из правил поведения для персонала. Они были в буклете, который ей дали в первый же день работы. Она его так и не прочитала.

– Пахнет замечательно… – Стюарт мягко покачивался из стороны в сторону на вращающемся кресле. Он чувствовал себя так, словно был в отпуске.



Первые признаки болезни Мэнди появились еще в конце июня. Они смотрели музыкально-юмористическое шоу «Субботним вечером в прямом эфире», и она сказала: «Весь день у меня было странное ощущение, как будто ноги неправильно подсоединены. Я их совсем не чувствую». Стюарт забыл обо всем этом до следующих выходных. В выходные они с Тедди планировали прокатиться по Говернорс-Айланд на его новом велосипеде BMX. Мэнди сказала, что не поедет с ними, потому что устала. В понедельник она заявила, что не может проводить Тедди в его первый день в школьном летнем лагере. Она вернулась в постель и осталась там. Через неделю Мэнди пошла к врачу, и после этого у нее как будто появилась новая работа. На работе надо было спать и принимать витамины. Даже когда она не спала, то редко вставала с постели.

Но на самом деле не так уж многое изменилось в ее жизни. Мэнди всегда была красивой, но ленивой. Обычно она предпочитала смотреть телевизор в спортивных штанах, нежели одеваться и выбираться из дома. Теперь у нее был прекрасный предлог никуда не ходить и ничего не делать: она была больна.

Во время учебы в средней школе Мэнди Марзулли начала взрослеть одной из первых. В десятом классе ей сняли брекеты и она стала работать моделью. В шестнадцать лет Мэнди появилась на обложке журнала Seventeen в белом бикини на пляже в Монтоке. Мэнди была в средней школе, а Стюарт – в старшей. То, что они сошлись, казалось очень логичным. Мэнди просто задержалась после одного из его концертов и предложила ему пива. Стюарт взял пиво и поцеловал ее, и с этого момента они стали парой. Каждый день Мэнди и Стюарт выходили из школы, держась за руки. Она бросила школу и отправилась в поездку вместе с Blind Mice, которые повсюду путешествовали, много пили и мало спали, посещали экзотические места. Это было бурное время. В двадцать пять лет Мэнди забеременела. Родился Тедди, через год они поженились, а группа распалась. Они оба родились в Бруклине: он – в районе Виндзор-Террас, а она – в Бэй-Ридж, но дом они купили в Коббл-Хилл. Считалось, что начальная школа здесь должна быть хорошей, и само местечко выглядело тихим и спокойным. Стюарт устроился на свою нынешнюю работу, а Мэнди проводила время с Тедди и смотрела телевизор.



К стене возле стола сестры Пичес была небрежно приклеена фотография. На этом снимке она играла на барабанах; ее рыжевато-светлые волосы были зачесаны в прическу «улей» 1960-х годов, а на губах, накрашенных красной помадой, сияла широкая улыбка. Она выглядела потрясающе.

– Вы играете на барабанах? – спросил Стюарт.

– Играю ли я на барабанах? – повторила Пичес. Она провела расческой по его волосам быстрыми, отрывистыми движениями. – Да, бывает иногда. В этот бар никто не заходит, а я включаю музыку и играю. Получается полный отстой, зато очень весело.

– Я бы посмотрел на это.

– Думаю, не стоит… – Пичес еще не призналась, что знает, кто он такой. Теперь у нее был шанс. – Вы знаменитость, а я действительно не так уж хороша.

Глава 2

Латынь стала новым любимым предметом Шай Кларк. Она начала изучать ее только в прошлом году и поначалу терпеть не могла этот предмет, но в последнее время с нетерпением ждала урока.

– Латынь – мертвый язык, – убеждала ее мать. – Тебе следует изучать китайский. Это язык будущего, нравится нам это или нет. Вот почему его предлагают все частные школы.

Но отец поддержал выбор Шай. Первый год ей было непросто. Иногда Шай чувствовала, что это очень странно – учить язык, на котором никто не говорит, и подумывала о том, чтобы переключиться на китайский. Теперь же Шай была рада, что не сделала этого: на втором году обучения латынь в школе Финни преподавал мистер Стреко. Да, у него были усы, в которых иногда оставалось немного засохшей пены от капучино, и да, он носил один и тот же светло-серый свитер с треугольным вырезом, на котором почти каждый день можно было обнаружить кусочки еды и кошачью шерсть. На его предплечьях были татуировки, которые Шай не могла разглядеть из-за росших там очень густых и темных волос. Но мистер Стреко страстно увлекался латынью – настолько страстно, что Шай тоже начала испытывать страсть к ней, хотя другие ученики, глядя на него на уроке, просто закатывали глаза.

Она возненавидела свою новую школу с самого начала. Шай была там такой же чужой, как мистер Стреко и его латынь. Они закатывали глаза при виде ее кроссовок (мама принесла с работы лишнюю пару от Gucci). При ее позорной попытке объясниться с официантом (Что, черт возьми, такое «цыпленок Баффало»?). И когда поняли, что она не умеет играть в баскетбол и волейбол, – тоже. Шай спрашивала, где можно выпить чашку чая, – они опять закатывали глаза. Теперь, год спустя, мистер Стреко все изменил. Она чувствовала себя словно редкая бабочка, выбравшаяся из кокона в его классе.

Сегодня латынь была как раз перед обедом. Они пытались перевести «Любовные элегии» Овидия – стихи о любви.

– Грех, грех, грех – у кого было про грех? – требовательно спросил мистер Стреко. Его карие глаза вспыхнули ярко-оранжевым блеском, а пушистые черные усы печально и в то же время сексуально опустились к уголкам рта.

Шай задумалась, сам ли он подстригает усы или еженедельно посещает барбера.

– Это отличная цитата, – сказал он. – Вспомните ее в День святого Валентина.

– Я не могу жить ни без тебя, ни с тобой[16], – перевела Шай. Ее долговязое хрупкое тело дрожало от усилий, которые требовались, чтобы сохранить безразличный взгляд и ровное звучание голоса.

– Да! – мистер Стреко улыбнулся ей, показав ровные перламутровые зубы. Его идеально загнутые черные ресницы чуть дрогнули. Стрела любви пронзила ее сердце, едва не сбив ее со стула. – На завтра переведите следующие четыре строчки. Старайтесь использовать сердце и разум, а не словари. Помните, что это поэзия, а ей больше свойственна логика эмоций, но не рассудка.

Ни один другой учитель не говорил ничего подобного. Никто этого не делал. Она могла слушать его часами, но урок закончился, и остальные школьники уже собирали свои вещи. Шай медленно складывала книги в рюкзак. Она собиралась проследить за мистером Стреко и посмотреть, чем он занимается в обеденный перерыв…если, конечно, она придумает, как сделать это незаметно. И еще она хотела убраться к черту из этого здания, чтобы не встретиться с мамой.

Встреча родителей с директором и учителями должна была состояться только через пятнадцать минут, но Шай уже слышала, как голос матери эхом разносится по коридору. И слова были знакомые – это же самое она вчера говорила отцу. Шай подслушала их вчера вечером, когда чистила зубы: «Чем, интересно знать, она занимается весь день? Другие девушки играют в командах или ходят на уроки танцев. Она же ничем не интересуется и ни с кем не общается. Я не знаю точно, что это значит, но разве в этом возрасте не ходят на тусовки? Она ест только хлеб и пьет только колу. Я целый день пыталась питаться так же, как она, и мне стало так плохо, что пришлось прилечь. Она такая худенькая. Я просто хочу, чтобы у нее были свои интересы».

Шай не то чтобы ненавидела свою мать. Она ненавидела, когда та вмешивалась, осуждала, присваивала себе ее жизнь. Как будто была настолько неуверена в себе, что оценки ее дочери, ее поведение, внешность, ее друзья – все это было в первую очередь способом показать, что Венди хорошая мать. Почему ее это так волновало? Подобное поведение невероятно раздражало.

Мистер Стреко прошел по коридору, а затем скрылся в кабинете латыни. Шай уже собиралась пересмотреть свои планы, когда он снова появился в зеленом жилете и круглых зеркальных солнцезащитных очках. Учитель собирался уходить.

Шай шла за ним по Корт-стрит, с легкостью оставаясь незамеченной. Мистер Стреко остановился у входа в кофейню Starbucks, но там была очередь. Притормозил у пиццерии, где также была очередь, но потом посмотрел на часы и вновь зашагал по улице. Он дошел до Атлантик-авеню и остановился у светофора, дожидаясь зеленого. Школьникам разрешалось выходить в обеденное время, но Шай никогда не заходила так далеко. Обычно она выпивала свою колу в одиночестве на ступеньках недалеко от школы. Мистер Стреко шел в направлении Коббл-Хилл, в ту сторону, где жили Шай и ее родители.

Сразу за магазином Trader Joe’s мистер Стреко повернул, открыл дверь и зашел внутрь. Это был Chipotle – мексиканский ресторан быстрого питания. Шай никогда не была там. Может, стоит войти и рискнуть пообщаться с ним с глазу на глаз? Будет ли он обращаться к ней на латыни, как иногда делал в классе? «Salve[17], Шай Кларк».

А о чем они будут говорить? О поэзии? О логике эмоций?

Шай не смогла зайти внутрь. Вместо этого она забежала в магазин Trader Joe’s, чтобы купить половинку багета и банку колы, или что там продавалось вместо этого.

В огромном магазине было многолюдно: очередь оказалась даже длиннее, чем в Starbucks. Шай достала телефон, чтобы проверить время. Как раз сейчас ее мать разговаривает с учителями. После обеда у Шай должны быть история Америки, алгебра и физика – все самые нелюбимые предметы. И учителя наверняка не оставят ее в покое на задней парте, особенно теперь, когда ее мать рассказала им, насколько дочь умна и как растрачивает свой потенциал. Нет, с занятиями на сегодня покончено, решила она. В любом случае Шай уже почти дома. Она положила багет на место и выбежала на улицу.

– Salve, Шай Кларк, – поприветствовал ее мистер Стреко, сжимая в руке пакет с едой из Chipotle, – вышла пообедать?

– Гм, – Шай подняла руку в знак приветствия. – Salve, мистер Стреко. – «Покажи мне свои татуировки. Забери меня отсюда. Я не могу жить ни с тобой, ни без тебя».

Он слегка улыбнулся в ответ. За пределами школы он внезапно показался ей очень молодым и модным. Возможно, он играл на гитаре, занимался серфингом и ел в этих уличных поп-ап ресторанах[18], расположенных рядом с каналом Гованус[19], с нелепыми названиями вроде «Хрюшкина Вечеринка» или «Коровий Городок». У него наверняка была подружка – красивая двадцатитрехлетняя девушка с идеальным телом и потрясающими волосами, пирсингом во всех нужных местах, а татуировок у нее было еще больше, чем у мистера Стреко.

– Хочешь, вернемся в школу вместе? – предложил он.

Шай покачала головой:

– Вообще-то я иду домой. Я… гм… не очень хорошо себя чувствую.

Уголки выразительных губ мистера Стреко сочувственно опустились, черные усы сексуально поблескивали на ярком солнце. Он похлопал ее по плечу, и Шай вздрогнула. Учитель никогда раньше не прикасался к ней. Неужели ее лицо покраснело? Заметил ли он, как она нервничает и какой жалкой ощущает себя?

– Досадно. Ну, отдохни немного и скорее поправляйся, хорошо? – Он приподнял коричневый бумажный пакет из Chipotle, который держал в руке: – Думаешь, это невежливо – есть буррито на встрече с родителями?

Шай пожала плечами и улыбнулась, смущенная, что учитель поинтересовался ее мнением по такому взрослому, профессионально важному вопросу, и думая о том, что он собирается встретиться с ее матерью.

– Ita est vita, – сказал мистер Стреко, что было латинским эквивалентом c’est la vie[20]. Он часто произносил эту фразу в классе, когда ученики жаловались на предстоящий тест или большое количество домашних заданий. – Я становлюсь немного странным, когда голоден, – он усмехнулся. Шай слегка улыбнулась в ответ. – Иногда в такие моменты я публикую дурацкие цитаты на латыни в соцсетях.

Ни один мускул не дрогнул на лице Шай. У нее не было аккаунта, но он появится примерно через тридцать секунд после того, как они расстанутся.

– Увидимся, – крикнул мистер Стреко, отдаляясь от нее широкими шагами.

Лента его аккаунта была длинной и восхитительной, заполненной латинскими цитатами и фотками его удивительно толстого черного кота в забавных ситуациях. На одной из фотографий кот спал на спине, развалившись на груди мистера Стреко, – его голой, мускулистой, покрытой затейливой татуировкой и очень волосатой груди! Этого было достаточно, чтобы Шай врезалась в фонарный столб.

– Прошу прощения, – извинилась она перед неодушевленным предметом и пошла дальше. Все еще глядя в свой телефон, она продолжила путь по Корт-стрит в направлении к Кейн-стрит, а затем на Стронг-плейс и домой.



Как только утром Венди и Шай ушли, Рой Кларк отправился на прогулку. Солнце светило ярко, воздух был свежим, и день казался многообещающим. Приближалась осень. Он любил это время года в Америке. Все было так по-американски: яблочный пирог, треск горящего костра, тыквы, пряный сидр, клетчатые рубашки и утепленные жилеты, амбиции. В Англии все было по-другому. Там осень ничего не значила, за исключением Ночи Гая Фокса, когда зажигались костры и устраивались фейерверки, а все напивались и стояли на улице, наблюдая за этим зрелищем. Рой и Венди решили пожениться у одного из таких костров на Примроуз-Хилл. «Давай поженимся», – сказал он. И она ответила: «Хорошо, давай». А потом начался фейерверк, и они держались за руки, глядя в ночное небо и издавая тихие возгласы восхищения при каждом залпе. Это было настоящее волшебство.

Этот особенный осенний день казался таким многообещающим, что Рой поспешил домой: он собирался забрать ноутбук и устроиться работать над своим новым романом где-нибудь неподалеку. Быть может, вся энергия осени каким-то чудесным образом проникнет в его сознание и выльется в слова на экране.

– Всему свое время, – всегда говорил он Венди, когда пытался объяснить, почему за шесть лет не написал ни одной новой книги. Она безропотно кивала, а он продолжал: – Это похоже на снежную бурю: она метет и метет, снега все больше и больше. А потом смотришь утром в окно, а там его целые сугробы: блестит на солнце и кажется совершенным.

Он застрял на этапе «больше и больше». Рой полагал, что если начнет с названия, то это каким-то образом вдохновит его, и он придумал одно: «Черный и Белый». В отличие от броских заголовков его «радужной» серии, эти два цвета были нейтральными. Но потом ему показалось, что такое название новой книги звучит вычурно и чересчур претенциозно. Пришлось бы изучить расовые отношения и историю газетной печати. Рой ненавидел даже саму мысль о том, что придется проводить исследование, не говоря уже о том, чтобы взаправду искать информацию, вести записи, а также заботиться о корректном и точном включении материала в свою историю. Во всех его романах персонажи обменивались остроумными фразами и болтали ни о чем. Просто люди, которые разговаривают друг с другом. Обычно у них были странные семьи. Или они сами были странные и случайно создавали семьи и заводили детей. Рой предпочитал выдумывать все от начала до конца. Однако название «Черный и Белый», скорее всего, вызовет определенные ожидания, которые он мог не оправдать.

Рой спустился по Кейн-стрит к велосипедной дорожке, которая шла вдоль Коламбия-стрит. В одной стороне располагался Ред-Хук, а в другой – Бруклин-Хайтс. Казалось, что сейчас, принимая решение – направо или налево, он делает важный жизненный выбор, прямо как в стихотворениях Роберта Фроста. Этот выбор может повлиять на его дальнейшую судьбу. Ред-Хук считался крутым местом. Там молодые бородатые люди делали мебель из старых амбарных досок и оленьих рогов, перегоняли свой собственный виски, разводили пчел на крышах, покупали мясо на фермерских рынках и коптили его самостоятельно. Рой свернул направо и двинулся в сторону Бруклин-Хайтс, жилого района. Там было красиво и спокойно. Солнце освещало тропинку, по которой он шел, как будто указывало путь. «Черный и Белый». «Черный и Белый». Это название не вызвало у него ничего, кроме беспокойства. «Золото» было бы лучше. «Золото» – как солнце. Производит впечатление, пробуждает ассоциации, можно интерпретировать с любой точки зрения. «Золото». Да, надо бы поменять название. Еще есть время. У Роя еще даже не было контракта на эту книгу, потому что он ничего не написал. Времени было предостаточно. Проблема была в другом – взять в руки ручку или сесть за компьютер и написать хоть что-нибудь.

Мимо промчались бегуны. В наушниках играла музыка, ритмичные удары ног о землю создавали смешанное чувство – отрешенности и нетерпеливого устремления. Рой не испытывал угрызений совести, глядя на них. Он был в отличной физической форме для своих лет. Одежда, которую он носил в тридцать – в те годы он гораздо больше двигался и объехал на велосипеде весь Лондон, – все еще была ему впору. Он гордился этим.

Рой продолжал спускаться по велосипедной дорожке к пристани, вокруг которой вырос большой современный прибрежный парк. Кто-то придумал и спланировал множество игровых площадок для детей: аквапарк с искусственными скалами, опасные на вид веревочные качели, высокие горки, гигантское футбольное поле, баскетбольные площадки, роликовый каток. В парке также были зона для барбекю, газоны и пляжи, причалы для парусников и каяков, место для выгула собак, канатный мост и скамейки, с которых открывался невероятный вид на гавань Нью-Йорка, Бруклинский мост, Нижний Манхэттен справа, а также на остров Говернорс и статую Свободы. А от заката и вовсе нельзя было глаз оторвать. Когда они только переехали, Рой сделал множество снимков и отправил их своему новому агенту в Лондоне. Она предположила, что он использовал для этих кадров какой-то волшебный фильтр. Они завораживали.

В Нижнем Манхэттене повсюду были небоскребы из гладкой стали и стекла. Офис Венди находился в одном из этих зданий. Бруклинский мост величественно нависал над залитой солнцем водой, и создавалось такое впечатление, словно он незаметно появился в воздухе из прежней эпохи, в которой все было в тонах сепии, как на старой фотографии. Рой читал историю моста: как люди погибали на этой стройке; как мужчины хотели сдаться, а женщины показали свою стойкость. Вокруг такой истории более честолюбивый писатель мог создать многотомную историческую сагу.

Знали они историю моста или нет, но туристы нескончаемой очередью тянулись по нему из Манхэттена безо всякой цели, разве что съесть хороший кусок бруклинской пиццы. То, что их было так много, всегда заставляло Роя нервничать. Он свернул с моста и направился обратно к Коббл-Хилл. Силуэты небоскребов начали удаляться, и к нему вернулась уверенность. Рой прошел по Конгресс-стрит, пересек Хикс-стрит, потом Генри-стрит и вошел в парк Коббл-Хилл.

Это был крошечный симпатичный парк, где можно было присесть и отдохнуть среди ухоженных цветников и раскидистых деревьев. Деревянные скамейки манили его: «садись и пиши!». Но использовать ноутбук на улице у Роя не получалось. Солнце отражалось от экрана и заставляло глаза слезиться. Ему всегда было слишком жарко или слишком холодно. Скамейки были жесткими. А еще там были комары, лаяли собаки и визжали малыши.

Рой пошел дальше. В паре кварталов от Генри-стрит находился бар, мимо которого он проходил много раз и никогда не заглядывал внутрь. Horn and Duck был ближе к дому, но блюда казались слишком вычурными, а персонал – очень болтливым. Они даже делали собственный кетчуп, но «Хайнц» был лучше. Рой так и не смог ничего там написать, а в этом баре было тихо.

Monte – так он назывался. В его окне устало мерцали бутылки со светлым «Будвайзером». Не было еще и полудня, но бар был уже открыт. Рой толкнул залапанную стеклянную дверь и вошел внутрь.

– Доброе утро, – приветствовала его радостная жен- щина с ямочками на щеках, сидящая за барабанной установкой в глубине зала. – Не обращайте на меня внимания. – Она не играла в тот момент, а смотрела в свой телефон.

– Все в порядке.

Рой выбрал зеленый стул с мягкой упругой набивкой и поставил ноутбук на блестящую деревянную стойку. Стул был удобным, с довольно низкой спинкой, чтобы обеспечить поддержку пояснице, и идеально расположенной перекладиной, на которую можно было поставить ноги. Рой открыл ноутбук и включил его. Возможно, у него получится поработать здесь.

«Золото», – подумал он, открывая новый документ в Word и представляя себе следующий заголовок: «Издательство Boris Bowne Books[21] с радостью объявляет о выходе нового долгожданного романа Роя Кларка “Золото”». Или, может быть, «Золотой» будет лучше? Нет, слишком в духе агента 007. Его читатели подумают, что Рой Кларк взялся за шпионские романы. Расовые отношения и секретные агенты – не те темы, на которые он мог бы писать, не проводя обширных исследований. Лучше всего придерживаться сюжетов, которые у него отлично получаются: тонкие шутки двух взрослых детей, которые путешествуют со своим отцом, страдающим недержанием; пьяный парень, едущий за девушкой, которая ему нравится; скучный ужин и неумеха-официант; умопомрачительно веселая свадьба под открытым небом.

«Золото». Не совсем подходящее название для семейного романа. Если только… У дочери Роя, Шай, была богатая одноклассница с русскими и американскими корнями. Бабушка всегда дарила ей на Рождество золотой крюгерранд, по одному за каждый прожитый год. Прошлой весной семья неожиданно переехала на Багамы.

Со стороны казалось, что Рой уставился в пустой экран, но на самом деле в его голове разыгрывалась сцена, в которой девочка-подросток закапывала груду золота под пальмой.