– Мой сын говорил с вами?

– Что? Нет. Весной написал пару писем, но затем перестал, когда они были опубликованы.

– Да, он вам писал. И именно поэтому попал в такой переплет. Да, у него был сообщник. У которого в тот день была наша машина. Не понимаю, почему он продолжает лгать об этом. Он совершил скверный поступок и должен ответить за него. Но вообще-то это не его вина. Те эксперименты…

– В Форт-Детрике.

– Да. – Миссис Корвин посмотрела на тарелку. – Я принесу еще печений, возьмите с собой, мисс Шварц.

– Миссис. – Можно ли будет называть меня так после развода? – подумала Мэдди. Как обращаются к разведенным женщинам? Впрочем, скоро другая женщина станет называть себя миссис Милтон Шварц. Эли или как там ее. Наверняка уменьшительнная форма имени, а полное звучит как-то иначе.

Миссис Корвин вернулась из кухни, неся картонную коробку, перевязанную красно-белым шнурком.

– О, я не могу взять столько… – сказала Мэдди, вскинув руку, но тут миссис Корвин ткнула ее коробкой в живот, после чего уронила ее. Но почему коробка вдруг стала красной? Как на нее попала краска?

В маленьком кулачке миссис Корвин был зажат острый столовый нож. Он был невелик, но его хватило. Миссис Корвин попыталась ударить им Мэдди еще раз, целясь в грудь, но Мэдди сжала ее запястье и вывернула его, так что нож со стуком упал на пол. Миссис Корвин завопила от боли. «Почему вы кричите, если ранена я?» – подумала Мэдди. Она никогда еще не чувствовала себя так, как сейчас, – полной энергии, с удивительной ясностью в мыслях. Понимала, что должна бы испытывать боль, но боли не было.

Женщина бормотала:

– Глупо, глупо, глупо. Я старалась быть доброй, помогла ему избавить эту девчонку от мучений. Стараюсь быть доброй и с тобой.

О, боже, она давала ему указания. Может, даже…

– Как с курами на ферме моей тети. Как с курами, что в этом такого? Даже проще, чем с курами, ведь куры пытаются сбежать и до того, и после.

Мэдди не сомневалась, что женщина опять попытается ее убить. Надо спасаться, но как? Сможет ли она бежать? Она чувствовала, что сможет, и не только бежать, но и взобраться на высокие горы и вообще сделать все, что необходимо, чтобы выжить.

К своему изумлению, Мэдди дала миссис Корвин пару оплеух и заорала ей в лицо:

– Ах ты дрянь!

Где телефон? Есть ли здесь телефон? Конечно, есть, ведь Стивен Корвин позвонил своей матери в тот день из зоомагазина.

Мэдди с силой оттолкнула старуху, опрокинув ее на спину, затем бросилась на кухню, где заблокировала дверь с помощью стула и набрала номер.

– Пришлите полицейских, – задыхаясь, проговорила она. – Меня пытаются убить. – У нее спросили адрес, и Мэдди вспомнила его не сразу. Говоря, искала в ящиках нож, чтобы было чем обороняться. – Она ударила меня ножом, – сказала она оператору.

Снаружи послышался шум запускаемого двигателя. Мэдди посмотрела в окно и увидела миссис Корвин, сидящую за рулем до смешного маленькой старой машины. Наверное, теперь уже ничего не грозит.

К приезду полиции – сколько прошло секунд, минут или часов? – прилив адреналина, спасший ее, уже давно сошел на нет. Она прижимала к животу кухонное полотенце, глядя на сочащуюся кровь. Со мной все будет в порядке, думала она. Почти наверняка.

Затем в голову пришла другая мысль: Это она. Она почти созналась. Даже если Стивен и сломал девочке шею, то только потому, что она велела ему это сделать. Когда в магазин приехала мать, Тэсси Файн была еще жива.

В больнице полицейские будут расспрашивать ее. Придется рассказать им о том, что произошло, и о том, что ей сказала миссис Корвин. И что потом? Стоит ли позвонить в «Стар» и рассказать все?

Нет уж. Там просто заставят сообщить все литобработчику.

Ноябрь 1966 года

Ее отвезли в больницу «Синай», ту самую, где она родила Сета. Милтон настоял, чтобы она осталась там на ночь, и Мэдди была почти до слез благодарна ему за то, что он оказался рядом, за то, что взял все заботы на себя. Позднее узнала, что ему было известно: проведи она хотя бы ночь в их доме в Пайксвилле, это лишило бы его права требовать развода на основании раздельного проживания и заставило бы отложить свадьбу с Эли или как бишь там. Но она все равно была не против. Ей и самой не хотелось возвращаться туда, но она была и не в том состоянии, чтобы в одиночку оказаться в своей квартире.

Ей предоставили отдельную палату с телевизором, и она весь вечер следила за развитием событий, смотря новости. Миссис Корвин не удалось уехать далеко – она разбила машину на Нортерн-Паркуэй и была взята под стражу за нападение на Мэдди. Ожидалось, что завтра ей будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве Тэсси Файн. Она была сообщницей своего сына и напала с ножом на Мэдди, поскольку думала, что он рассказал ей об этом.

Мэдди приятно было слышать свое имя в устах Уоллеса Райта. Он назвал ее журналисткой, выполнявшей задание редакции, что не так, но не все ли равно. Она не нарушила обещания, которое дала Ферди. Главный редактор «Стар» позвонил ей и ясно дал понять: он рассчитывает, что после восстановления Мэдди отдаст свою сенсационную историю его газете.

– Мы хотели бы материал от первого лица, – сказал он. – Лицом к лицу с убийцей. Я мог бы соединить вас с литобработчиком сейчас или утром, если вам надо поспать…

Но Мэдди собаку съела на том, как не обещать ничего мужчинам, и ловко увильнула от прямого ответа.

– Позвоню, когда смогу, – ответила она.

Мэдди была измотана, и тем не менее оказалось трудно заснуть. Была уже почти полночь, когда она наконец закрыла глаза. Несколько часов спустя пробудилась ото сна, к счастью, лишенного сновидений, и не сразу сообразила, где она находится и что произошло. Ага, больница. Ее ранили ножом. Она помогла полиции найти сообщницу убийцы – и, возможно, даже убийцу. Когда обвинение будет предъявлено обоим, полиция сможет заставить одного из них сотрудничать, обеспечив второму смертный приговор. Наверняка мамаша с удовольствием в два счета сдаст сынка и обречет его на смерть, если это облегчит ее собственную участь. Какая же она бессердечная мать – но, с другой стороны, кто без греха? Люди могут назвать бессердечной и саму Мэдди, если Сет когда-нибудь наделает глупостей. А чего еще ожидать, если мать бросила его, когда ему было всего шестнадцать?

Хотя на рану пришлось наложить швы, порез оказался неглубоким. Шрам будет выглядеть некрасиво – Мэдди подумала о Ферди и его выступающем пупке, – но его мало кто будет видеть. В тридцать восемь – до дня рождения оставалось всего восемь дней – эпоха раздельных купальников закончилась, не говоря уж о бикини.

В палате кто-то был. Медсестра? Нет, негритянка, возящаяся с мусором. Какая бесцеремонность, подумала Мэдди. Наверняка с уборкой можно подождать до завтра.

Женщина повернулась и сказала:

– Что ты натворила, Мэдлин Шварц?

– Мэдди, – бессознательная, глупая поправка. – Только моя мать зовет меня Мэдлин. Я вас знаю?

– Нет, хоть и пыталась. – Женщина сидела на пластиковом стуле для посетителей, том самом, где менее шести часов назад сидел Милтон. Несмотря на полумрак, Мэдди видела, что унылая униформа слишком просторна для ее стройной фигуры, черты ее лица были правильны, красивы, и у нее были светлые глаза в обрамлении темных ресниц.

– Кто вы?

– Была Клео Шервуд.

Галлюцинация. Или сон. Мэдди ущипнула себя за локоть, но женщина не исчезла, напротив, теперь, когда глаза наконец привыкли к полумраку, стало еще яснее видно лицо.

– Клео Шервуд мертва.

– Да, и останется мертвой. Но ты не желала оставить ее в покое, не желала оставить все как есть, да?

– Я ничего не…

– Вот именно. Ты ничего не понимаешь, куда тебе. И никогда не поймешь.

– Я просто хотела выяснить, кто убил тебя и как ты очутилась в фонтане. Когда узнала, с кем ты встречалась…

– С кем. – Странный повтор прозвучал как обвинение, но в чем?

– Кто тебя убил?

– Шелл Гордон приказал. Потому что только так мог помешать мне стать второй миссис Тэйлор. А все шло к тому. Изикиел – для меня он никогда не был Изом – плевал на выборы. И на Шелла, что и стало главной проблемой. Одно дело – быть женатым на Хейзел и бегать за сомнительными удовольствиями, и совсем другое – обрести любовь, познать счастье. Это выводило Шелла из себя. Изикиел собирался выбрать жизнь со мной, и Шелл не мог предложить ничего такого – ни статуса, ни другой женщины, – что заставило бы его передумать.

Мэдди вспомнила небрежно брошенную реплику Джудит: «А еще они говорят, что Шелл Гордон убежденный холостяк; за что купила, за то и продаю».

– Стало быть, он велел Томми убить тебя. Но кого же Томми убил? Чье тело было обнаружено в фонтане?

– Моей соседки, Летиши. Но он не убивал. Она умерла от передоза через два дня после Рождества. Так что мы переодели ее в мою одежду – правда, не в самую любимую, – сделали то, что нужно, и убрали тело туда, где его не скоро найдут.

Хотя сознание и окутывал туман, Мэдди все же понимала – что-то в этой истории не так. Если Шелл велел Томми убить Клео, то почему тот не мог просто сказать боссу, что убил, а на самом деле позволить ей бежать? Зачем вообще нужен был труп?

– Кто ты на самом деле?

– Теперь Летиша Томпкинс, разве не ясно? В праздники я сбежала, чтобы по-быстрому выйти замуж, и отправила соседке по квартире телеграмму из Элктона. Живу в Филадельфии. Достаточно близко, чтобы время от времени тайно приезжать в Балтимор, посмотреть на тех, кого оставила. Думала, когда-нибудь смогу сообщить им, что жива. Но нет, теперь все зашло слишком далеко. Отец угодил в тюрьму и, наверное, окончит там дни. Приятно знать, что он все-таки любил меня, но он выбрал чертовски паршивый способ обнаружить свою любовь. – Она помолчала. – И виновата ты.

– Я всего лишь написала об этом. Кто-нибудь все равно бы написал.

– Верно. Но ты подняла такой шум. Заявилась к ясновидящей. Поговорила с родителями в присутствии сыновей.

У Мэдди было такое чувство, будто все это сон. Но иногда можно соображать и во сне.

– Томми не мог об этом знать. О родителях. И они, несомненно, считают, что ты умерла. Но кто-то знает, что ты жива. Наверное, сестра, что живет в вашей квартире?

– Надо было оставить все как есть – только этого я всегда и хотела. Но ты не могла не разнюхивать. Кто я для тебя? Леди в озере? Ну, так я не настоящая леди, и меня никогда не было ни в каком озере. Все, что ты написала, было неправдой, пусть даже ты этого и не знала. Что ж, по крайней мере, теперь терзаешь других людей. Оставь меня в покое, Мэдди Шварц. Предупреждаю – отстань.

– Зачем понадобился труп? Почему Томми не мог просто сказать Шеллу Гордону, что ты убита и похоронена в таком месте, где тебя никогда не найдут?

– Я не говорила, что он понадобился. Я сказала, что он был, и мы использовали его.

Как же удачно она умерла, эта Летиша, девушка, которую никто не будет искать. Возможно, Томас Ладлоу все-таки не зря сознался в убийстве. Возможно, он так любил Клео, что готов был совершить то, что считал необходимым.

А может, Летишу в горячке убила сама Клео, а затем в панике позвонила Томми? Ведь даже двое вряд ли могли перетащить мертвое тело через забор и по озеру доставить его в фонтан. Но если двойное свидание? И фраза как бы невзначай: «Давайте догребем до фонтана, залезем наверх и посмотрим оттуда на городские огни!» Возможно, Клео в самом деле ушла в ту ночь с мужчиной, которого описал полиции Томас Ладлоу, но не исключено, что при этом она познакомила Ладлоу с Летишей. А может, их было только трое.

– Но…

– Прощай, Мэдди Шварц.

Мэдди в изумлении смотрела, как женщина встала, как ссутулила прекрасное тело, чтобы стать похожей на уборщицу, и, шаркая, вышла в коридор. «Может, утром решу, что это был сон?» – подумала Мэдди. Однако все правда. Клео Шервуд жива, а Мэдди никому не сможет об этом сказать.

Засыпая, она вдруг поняла, что стены в больнице покрашены в бледно-зеленый цвет, а пластиковый стул – в желтый.

Ноябрь 1966 года

Мэдди вернулась домой до дня рождения. Она ожидала, что явится Ферди, и ей было любопытно, что он подарит, но Ферди так и не пришел. Возможно, не знал, что она уже вернулась.

День благодарения пришел и ушел, на редкость теплый, целых шестьдесят шесть градусов[130]. В Нью-Йорке из-за не по сезону высоких температур город окутал темный смог, который рассеялся только с приходом холодного фронта. К последнему воскресенью ноября погода вернулась к норме, и температура опустилась до величин, обычных для поздней осени. Но в квартире Мэдди на третьем этаже всегда было тепло, и потому она продолжала спать с приоткрытым окном.

Она не спала, когда послышался шум поднимаемой рамы – поскольку еще не было даже десяти часов, – но решила притвориться, будто спит.

Однако Ферди не лег в кровать, как делал обычно. Попритворявшись минуту или две, она открыла глаза и увидела, что он одет не в полицейскую форму. На нем были свободные брюки, рубашка и свитер с треугольным вырезом. Волосы стали длиннее – они росли в стороны и вверх, а не вниз – и выглядели хорошо. Он был похож на того боксера, чья фотография была недавно в газетах. На ней боксер танцевал в Лондоне с какой-то привлекательной актрисой.

– Я же говорил тебе, чтобы ты не открывала на ночь это окно.

– Здесь так жарко. – Она скинула с себя одеяло, радуясь тому, что надела красивую ночную рубашку.

– Ты была весьма занята.

– Да, пожалуй. – Она засмеялась, не желая тратить время на разговор. И протянула к нему руки. Но он продолжал стоять у окна.

– Ты обещала, Мэдди. Обещала ничего не писать.

– Я обещала, что не стану писать ничего, основанного на том, что рассказал мне ты. И не стала.

– Может быть, те, кто читает газеты, и верят, что ты отправилась к ней, чтобы – как ты выразилась – поговорить как мать с матерью. Но в полиции никто не купился. Там поняли, что тебе кто-то сказал. И сразу смекнули, что я. – Он замолчал. – И что между мною и тобой что-то есть.

– Но как…

– Какой-то другой коп видел, как я уезжал от тебя на патрульной машине. За это меня и прищучили. Не за то, что я тебе сообщил, а за то, что без разрешения брал патрульную машину. Меня и моего друга из полицейского гаража, который давал мне по ночам тачки. Ты когда-нибудь задавалась вопросом о том, как я добирался сюда, Мэдди? Тебе известно, где я живу, как далеко это отсюда и что поздно ночью автобусы не ходят?

– Ты никогда не хотел говорить о себе.

– Возможно, ждал, чтобы ты сама спросила.

Она пыталась задавать ему вопросы, это уж точно. Но он всегда уходил от ответов. Разве нет?

– Я думала, ты женат.

– Нет, не женат.

– Что у тебя есть другие женщины.

– Не стану лгать – были. Поначалу. Но потом… Мэдди, я люблю тебя.

Ей было нечего на это сказать.

– Насколько я понимаю, это твой ответ. Ты не любишь меня.

– Люблю, Ферди, но ты должен понять – это невозможно.

– Потому что я черный.

И да, и нет. Противозаконно, потому что черный. А невозможно, потому что был моложе. А также потому, что коп, а она Мэдлин Моргенштерн-Шварц, и она не всегда будет на побегушках. Она могла бы появиться на людях – Мэдди перебрала в уме черных мужчин, занимающих видное общественное положение, – с Сидни Пуатье[131], Эндрю Янгом[132], Гарри Белафонте[133]. Но Фердинанд Плэтт? Нет, это невозможно по многим причинам, и раса лишь одна из них. Так ведь?

– Дело не в этом.

– Знаешь, какой день был для меня самым счастливым в этом году? Когда я находился рядом с тобой на бейсбольном матче. Хоть и не мог взять тебя за руку или обхватить талию. Некоторые люди понимали, что между нами что-то есть – я видел по их взглядам. Нам удалось обмануть большинство людей, но не всех. Я был так горд тем, что мы с тобой вместе. Я люблю тебя, Мэдди.

Она не могла вернуть ему этих слов, хотя это было так просто и было правдой. Они не наложили бы на нее никаких обязательств, однако она все равно не могла их произнести, даже в прошедшем времени.

– Кажется, я больше не хочу становиться ничьей женой, Ферди. Не хочу тебя потерять, но и себя саму тоже.

– Ну а я потерял свою работу, – сказал он.

– За использование патрульной машины?

– Мне позволили самому уйти в отставку. Я мог бы остаться, но путь в детективы мне был бы закрыт. Из-за меня едва не погиб штатский.

Мэдди не сразу поняла, что штатский, о котором он говорит, – это она сама. Подняла ночную рубашку и показала ему бугристый шрам, затем сняла ее.

– Мэдди…

– Прости меня, мне так жаль. Жаль, что ты потерял работу. Жаль… – Она не могла сказать, о чем еще жалеет. Ей было жаль Томаса Ладлоу, жаль отца Клео. Жаль, что мать Клео никогда не узнает: ее дочь жива. Жаль даже Шелла Гордона, который лишен возможности выразить то, чего действительно хочет, и который к тому же достаточно подл, чтобы и другим отказывать в том, чего не может получить сам. Жаль Летишу, умершую и не оплаканную, оставшуюся в истории в качестве легкомысленной девицы, которая сбежала с мужчиной, и больше от нее ни слуху ни духу. Жаль миссис Тэйлор, живущую в красивом доме с мужчиной, который любил другую. А еще детей Клео.

Но больше всего ей было жаль саму себя. Потому что, подобно Изикиелу Тэйлору, ей выпал шанс опять обрести настоящую любовь, но не хватало смелости воспользоваться им.

– Нам вообще не следовало начинать, – сказал Ферди.

– Кольцо никто не крал, – призналась она. – Я просто хотела получить выплату по страховке.

– Знаю, – ответил он. – Я рассказал тебе о Томасе Ладлоу, потому что мы думали, что это остановит тебя. Шелл сказал Томми признаться, чтобы остановить тебя.

– Знаю, – сказала она, хотя это было не так.

Он лег в ее кровать, лег в последний раз, и впервые остался до рассвета. Мэдди проводила его до двери дома и поцеловала на прощание перед собором и на виду у всех тех, кто проходил по Малберри в семь утра.

А затем пошла на работу.

Женский клуб в Роланд-Парке

Октябрь 1985 года

– А теперь о нашем ораторе. Мэдлин Шварц работает в «Бикон», где ее карьера началась в шестьдесят шестом с рассказанной от первого лица леденящей истории о том, как она едва не погибла от рук Анджелы Корвин, которую в конечном итоге признали виновной в убийстве Тэсси Файн, еврейской девочки, убитой в зоомагазине, где работал сын Анджелы Корвин. Стивен Корвин был приговорен к смертной казни за его роль в этом преступлении, но казнь была заменена на пожизненное заключение, когда в семьдесят втором Верховный суд отменил большую часть законов о смертной казни. Шварц начала работать в «Бикон» в качестве журналиста широкого профиля, затем освещала работу городских властей и законодательного собрания штата, но наибольшую известность ей принесла ее работа в разделе «Образ жизни»: сначала писала общие заметки, потом вела колонку. В семьдесят девятом году стала финалисткой Пулитцеровской премии в очерковом жанре.

Мэдди мысленно отредактировала представление: но явно говорилось не по ее тексту. Кое-что приукрашено. Правда, упоминание о «Стар» из своей официальной биографии она выбросила сама. Она отнесла свой рассказ об эпизоде с Анджелой Корвин в «Бикон», выторговала в обмен на него работу там и никогда не оглядывалась назад. После «Стар» «Бикон» показался ей немного напыщенным и скучноватым, но там были готовы дать ей шанс начать карьеру журналистки.

– Добрый день, – сказала она. – Хочу добавить, что «финалист Пулитцеровской премии» – это просто вежливый способ сказать, что мне ее не дали.

Слушателям нравится, когда лектор прибегает к самоуничижению, но Мэдди всякий раз сомневалась, стоит ли подчеркивать, что премия ей не досталась. Ее бесило, что тот год был первым, когда присуждалась премия за очерк, а еще больше – что Пулитцер ушел ее коллеге из менее разборчивой балтиморской газеты «Лайт». Он написал очерк об операции на мозге, а она о ребенке с редким пороком сердца.

– Думаю, дело в том, что голова важнее сердца, – сказал Боб Бауэр через несколько дней после церемонии награждения, когда они встретились выпить. Было видно, что он немного завидует, поскольку получил все премии штата и несколько общенациональных, но никогда не подбирался к Пулитцеру.

Мэдди тоже имела в активе почти все такие премии и чувствовала, что потенциала хватит еще на много лет.

Будучи известной колумнисткой, она была нарасхват как оратор среди устроительниц благотворительных обедов с участием дам из высшего общества. «Бикон» платила сотрудникам за такие выступления, поскольку в газете считали это хорошей рекламой. Мэдди умела делать вид, будто ее выступления являются экспромтом, варьируя их содержание, дабы никто не обвинил, что она всегда говорит одно и то же.

– Меня часто спрашивают (вранье, никогда не спрашивали), каким именно должен быть человек, чтобы очерк о нем вызвал широкий интерес. Что именно делает личность интересной? Отвечу так: на мой взгляд, все люди интересны, если знать, какие вопросы задать. Думаю, хороший журналист должен уметь, открыв телефонный справочник и ткнув в него наугад, позвонить случайно выбранному человеку и получить интересный сюжет. Так делаю и я сама.

(Еще одна ложь – никогда так не делала.)

Затем она рассказала о своем последнем триумфе – эксклюзивном интервью с родителями ребенка, похищенного из родильного отделения больницы «Синай». Его похитила женщина в униформе медсестры, которую поймали несколько дней спустя, когда она обратилась в другую больницу и попыталась получить фальшивое свидетельство о рождении. Родители были удивлены тем, с какой легкостью она смогла попасть в больницу «Синай», и Мэдди не сказала им, что это и впрямь проще простого. Достаточно облачиться в униформу и сгорбить спину.

– По закону родители были обязаны сделать тест на установление отцовства, – продолжала она, обращаясь к своей аудитории, слушающей ее с жадным интересом. – Но судья посмотрел на круглощекого младенца, потом на его отца и сказал: «Думаю, мы все знаем, каким будет результат».

Материал выступления так ей знаком, что она, кажется, смогла бы воспарить над залом, словно призрак. Рассказывая о героях своих очерков, принесших ей популярность в Балтиморе – о брюзгливом владельце газетного киоска, о последней в городе шляпнице, о пианисте-вундеркинде, – она думала о тех, о ком так и не удалось написать. Например, об Изе Тэйлоре, который в 1968 году внезапно продал свою сеть химчисток, заявив, что причинами тому расовые беспорядки и климат Мэриленда. По его словам, врачи посоветовали ему переехать с его астмой на запад, а именно в Нью-Мексико, однако жена предпочла остаться в Балтиморе из-за работы в церкви. Отправился ли он в конечном итоге на поиски Клео? Ясно одно – в телефонных справочниках Нью-Мексико не значится абонент по имени Изикиел Тэйлор. Мэдди не раз это проверяла.

– Я получила работу в «Бикон» благодаря нахальству и настоянию лично написать о том, как меня едва не убили. И газета, и я сама при этом пошли на риск, но главный редактор, Питер Форрестер, сказал, что у меня есть потенциал. Думаю, дело решило то, что я была готова работать за минимальное жалованье.

Иногда Мэдди казалось, что все это всего лишь домыслы. Что Из на самом деле переехал на запад из-за астмы, а Шелл Гордон, лопаясь от злости на женщину, которую считал своей соперницей, нашел более надежного убийцу, и тот сделал для него работу, проваленную Томасом Ладлоу.

А иногда она верила, что Тэйлор и Клео на самом деле живут где-то вместе – в Нью-Мексико или где-то еще, – радуясь, что вопреки всему они добились своего, найдя любовь, настоящую любовь, ради которой можно отказаться от всего остального.

– Один из моих главных журналистских успехов случился потому, что я чувствовала себя ужасно потерянной…

Она как-то попыталась выяснить, по-прежнему ли сыновья Клео живут с бабушкой, но оказалось, что семья куда-то переехала вскоре после того, как Мэдди начала работать в «Бикон». По словам соседей, в сельскую местность. Мэдди так и не смогла отыскать мать Клео, а сестра, Элис Шервуд, сразу же закрыла дверь, когда Мэдди попыталась с ней поговорить.

– Разумеется, мы всегда помним и тех, кто уехал из нашего города. Каждый год я пишу письмо одной балтиморской романистке и прошу дать мне интервью. И каждый год она присылает мне вежливый отказ.

Ферди в конце концов разбогател. И растолстел, что удивило ее. Уйдя из полиции, открыл собственное дело в области безопасности жилища и точно угадал веление времени, поскольку рост преступности беспокоил всех. Заработал кучу денег, женился, зачал трех детей и в конечном итоге стал на местной политической арене куда более влиятельной фигурой, чем в прошлом Гордон или Тэйлор. Мэдди видела его как-то раз, когда он стоял в другом конце зала на мероприятии по сбору средств в фонд предвыборной кампании – сама она тогда следила за кандидатом. Несмотря на пятьдесят фунтов лишнего веса, Ферди не потерял своей привлекательности. Если бы он бросил на Мэдди хотя бы взгляд, она бы уединилась с ним в одной из комнат, но его жена не отпускала мужа от себя, понимая, какое сокровище ей досталось. Если бы Мэдди могла предвидеть будущее, если бы знала, кем он станет… Нет. Она была права насчет себя. Ей не хотелось становиться чьей-то женой. Она любит свою жизнь. И она почувствовала, что Ферди тоскует по несбывшемуся. Всегда хотел стать детективом; это была его мечта, а Мэдди лишила его возможности осуществить ее.

– …и я во второй раз за карьеру выслушала исповедь, которой не ожидала. Он посмотрел на меня своими большими карими глазами и сказал: «Я говорил Джимми, чтобы он этого не делал».

Теперь Мэдди была бабушкой, что естественно для женщины в пятьдесят семь, хотя она по-прежнему хорошо выглядела, и так считала не только сама. Сам Уоллес Райт, недавно разведшийся во второй раз, пригласил ее на свидание. Она отказала ему, сказав, что уже встречается с мужчиной, что соответствовало действительности. Ему сорок, и он работает садовником, но не у нее, так что это нельзя было назвать точным повторением истории леди Чаттерлей[134]. Строго говоря, нельзя сказать, что она встречается с ним, поскольку он всего лишь приходил в ее квартиру, трахал до одурения и уходил. Собственно говоря, это очень похоже на ее роман с Ферди, только в других декорациях. Правда, теперь у нее имеется кавалер также и на дневные часы – напыщенный старый судья, почти наверняка гей, которому время от времени требуется появляться на людях в сопровождении респектабельной партнерши, что устраивает и его, и ее.

– Когда мне дали колонку в «Бикон», я стала одной из первых женщин-колумнисток, имеющих возможность писать о чем угодно. Хотя моя колонка и относится к тематическим, я могу писать обо всем. Сегодня могу о Рейгане, а завтра о дурацкой парковке перед «Ротондой».

Понимающий смех.

Клео Шервуд считала, что Мэдди разрушает жизни людей. Так ли это? Пусть Ферди так и не стал детективом в убойном отделе, но он преуспел. Она потеряла след Джудит Вайнштейн, которая все-таки вышла замуж за Патрика Монагана. Томас Ладлоу вышел из тюрьмы восемь лет назад и теперь имел собственный бар на Фрэнклинтаун-роуд, хотя в лицензии на продажу спиртных напитков значилось имя другого человека, поскольку сам он был осужден за тяжкое преступление. Отец Клео Шервуд умер в тюрьме. Но во всем виновата не Мэдди. Это Клео инсценировала свою смерть с помощью Томаса Ладлоу. Это Ладлоу предпочел сознаться после того, как Мэдди явилась к Хейзел Тэйлор. Это Ферди дал ей ту «наводку» – с подачи Шелла Гордона. Ох уж эти мужчины. Пытались бросить концы в воду, но вместо этого все пошло наперекосяк.

А что же Летиша, настоящая Леди в озере? Кем она была и как умерла? Наиболее вероятный подозреваемый сознался, ему вынесен приговор, так что какое-никакое правосудие все-таки свершилось. Так ли уж важно, чье тело в действительности было найдено в фонтане? Так ли уж важно, что в тюрьму отправился не тот?

Мэдди представляла себе, как это могло быть – вероятно, компания из трех-четырех человек. «Давайте перелезем через ограду зоопарка. Я знаю, где тут держат лодки. Мы могли бы выпить за Новый год, плавая по озеру. А может, даже сидя у фонтана». Трое или четверо сидят на краю фонтана, распивая спиртное. Две соседки по квартире, делящиеся друг с другом одеждой. Немудрено одной упасть, другой столкнуть.

Как же можно обвинять во всем этом Мэдди?

Когда начинали одолевать такие мысли, оставалось одно – сесть за печатную машинку и жизнерадостно изложить в семи сотнях слов свое последнее приключение на парковке «Ротонды». Или заглянуть в прошлое и рассказать о том мужчине в кинотеатре «Пайкс». Смешно, ведь сегодня мужская рука на колене – такой невинный пустяк. Время от времени она возвращается и к своей роли в истории с убийством Тэсси Файн. Это ее жизнь, жизнь, что она выбрала для себя сама. Мэдди пишет о самой себе, потому что уже достаточно написала о других, но в глубине души понимает, что всегда писала о самой себе, что единственная история, которую она действительно знает, – ее собственная.

А может, по-настоящему она не знает даже ее.

– Вы с вашей эрудицией сразу сможете определить, что «Просто свяжите» – крылатая фраза из романа Э. М. Форстера «Хауардс-Энд». Но знаете ли цитату целиком? «Просто свяжите обыденность и страсть, и это облагородит их, и вы увидите расцвет людской любви. Перестаньте жить фрагментарно». Моя колонка освещает все стороны жизни и воздает должное всем. Вы также наверняка знаете, что спиритическая доска была изобретена здесь, в Балтиморе. В прошлом году я писала о наследниках состояния, заработанного на ее продажах. На мой взгляд, я похожа на эту доску, куда вы кладете пальцы, подсознательно двигая указатель по буквам и цифрам так, чтобы получить именно те ответы, которые хотите получить. Я рассказываю вам истории, что вы хотите прочесть, и отвечаю на ваши вопросы. Я ваш инструмент. Без читателей моя жизнь утратила бы смысл.

Она села под громовые аплодисменты и выпила вина. Самое лучшее в пресвитерианах – за обедом у них подают спиртное.

* * *

Где я, Мэдди Шварц?

Где я, Мэдди Шварц? Почему продолжаю мысленно разговаривать с тобой даже спустя столько лет? Думаю, потому, что ты последний человек, который видел меня, настоящую меня, Юнетту «Клео» Шервуд, живой. Не Томми в ту новогоднюю ночь, хотя официальная версия именно такова. Этим человеком стала ты, когда лежала на больничной койке десять месяцев спустя, но тогда ты была слишком сонной и ошалелой после собственной драмы, чтобы уделить пристальное внимание моей. Я была мертва, и моя смерть принесла тебе некоторый успех. Промелькнула ли перед тобой вся жизнь? Моя жизнь разворачивалась передо мной так медленно и продолжает разворачиваться каждый день. Где Клео была бы сейчас? Какой была бы ее жизнь? Я вышла из той больницы и распрощалась с Клео Шервуд навсегда. Распрощалась с детьми, с родителями, с Балтимором.

Но не стала прощаться с жизнью, не стала прощаться с любовью. У меня богатая, полная жизнь. И счастливая. Я многим пожертвовала и потому не чувствую себя виноватой из-за того, что счастлива. Пусть у моих мальчиков не было меня, зато они оба учились в хорошей школе, а затем закончили университет, став замечательными молодыми людьми. Сестра сказала матери, что они получили стипендии на оплату обучения, и мама решила поверить, поскольку не могла позволить себе роскошь сомнения. Зная, что смогла позаботиться о тех, кого люблю, я не стала бы ничего менять, получи такую возможность. Можешь ли ты сказать то же самое о себе?

Все ли я тебе сказала? Нет. Не стоит открывать мои секреты, Мэдди Шварц. И разве можно меня винить? Тебе было наплевать и на мою жизнь, и на мою смерть. Слава богу, ты переключилась с меня на ту убитую девочку. Я счастлива. Я получила то, чего хотела.

Я один раз видела тебя, Мэдди Шварц, до того, как все началось. Ты тогда была с мужчиной, которого не хотела. А я впоследствии захотела мужчину, которого, как все говорили, никогда не смогу получить. Увидела тебя, а ты заметила меня, заметила, что я смотрю. Это похоже на шутку, популярную у детей. Я пишу картину, на которой изображено, как я пишу картину, на которой изображено, как я пишу картину. Картина все продолжается, продолжается, слова все продолжаются, продолжаются, пока не утрачивают смысл, пока картина не становится такой крошечной, что уже ничего нельзя различить.

От автора

Начиная писать эту книгу в феврале 2017 года, я понятия не имела, что она станет романом о газетчиках; в каком-то смысле Мэдди Шварц удивила меня не меньше, чем мужа, с которым прожила много лет. У меня не было желания писать именно такой роман, но скоро я поймала себя на том, что пытаюсь вообразить и воссоздать мир, который знал мой отец, когда он в 1965 году начал работать на газету, называвшуюся в то время просто «Сан»[135]. С написанием романа мне помогали многие его коллеги, как и многие мои. Среди них Дж. Г. Джефферсон Прайс III, Дэвид Майкл Эттлин и Джоан Джейкобсон.

Мелкие детали книги во многом основаны на фактах, но не всегда. Два убийства в центре повествования имеют своей основой дела, относящиеся к 1969 году, но не повторяют их, хотя я буду вечно благодарна Джонатану Хейсу за помощь в составлении заключения патологоанатома по поводу трупа «Леди в озере». Выборы губернатора в Мэриленде в 1966 году изображены достоверно вплоть до описания погоды на следующий день после первичных выборов демократов (эту деталь я почерпнула в журнале «Тайм»). Здесь «высказываются» два реальных человека: Вайолет Уилсон Уайт («Леди-законница») и Пол Блэр, центрфилдер «Ориолз». Я читала их интервью, а в случае с Блэром и смотрела видеозаписи, надеясь максимально точно воспроизвести их манеру говорить. Не удалось установить, действительно ли Уайт выступала в программе «По правде говоря», но последовала старому как мир совету из классического вестерна «Человек, который застрелил Либерти Вэланса»: когда легенда становится фактом, публикуй легенду.

Первый черновой вариант книги был сдан 27 июня 2018 года. На следующий день мы с дочерью отправились в дом моей матери на побережье Делавэра. Проехав час, я остановилась и позвонила, чтобы сказать, что мы уже пообедали и приедем менее чем через два часа. Мама спросила, не попали ли мы в пробку под Аннаполисом. Нет, ответила я; а почему я должна была в нее попасть? «Там была стрельба». Узнав, что людей расстреляли в редакции газеты, я поняла, что одной из жертв с большой долей вероятности мог оказаться мой друг Роб Хайасен. Поэтому, хотя обычно благодарю всех, кто мне помогал, надеюсь, что друзья и те, кто участвует в публикации моих произведений, поймут мое желание, чтобы эта книга закончилась поименным перечислением людей, которые погибли, работая в единственной профессиональной сфере, упомянутой в Билле о правах[136]. Роман посвящается Робу Хайасену, Джеральду Фишману, Джону МакНамаре, Ребекке Смит и Венди Уинтерс, а также их родным и близким. Посвящается жизни королей, как Г. Л. Менкен назвал работу газет.