Это было довольно старое строение из красного кирпича, двухэтажное, с балконом вдоль всего фасада, стоящее на голой и запущенной площадке в квартале от колледжа – тридцать квартир, населенных преимущественно местными представителями рабочего класса. Скопившиеся за сорок лет битые пивные бутылки перемололись в стеклянную пыль под десятками тысяч автомобильных шин. Показалось, что весь прилегающий участок усыпан новогодними блестками, когда солнце как следует осветило его.

Квартира Кэндис располагалась в заднем углу, на втором этаже. Оставив машину неподалеку от дома, дальше я двинулся пешком. Когда подошел к лестнице, под ногами хрустнул растрескавшийся бетон. С балкона виднелись высокий шпиль церкви колледжа и величественные дубы над ее прямоугольным двором. Номера с дверей давно отвалились, но я все-таки углядел блеклый отпечаток цифры «16» на потерявшей цвет краске. Просверленное отверстие, играющее роль глазка, прикрывала полоска высохшего скотча. Уголок его свернулся от жары, и я увидел, что кто-то заткнул дыру бумажной салфеткой, перед тем как ее заклеить. К стене был прислонен пластиковый мешок для мусора, воняющий прокисшим молоком и объедками китайской еды навынос. Я постучал в дверь, не получив ответа. Выждал минуту и попробовал еще раз.

Я был уже на полпути к машине – солнце наконец прорвалось сквозь тучи, осветив стеклянные осколки на асфальте, – когда увидел какую-то женщину, идущую наискосок через площадку в двух сотнях футов от меня. Я внимательно посмотрел на нее: лет двадцати пяти, в розовых шортах и рубашке, слишком тесной, чтобы вместить и пышные груди, и валик жира вокруг талии. Мне припомнилось описание Эммануэля: «Белая. Полноватая такая. Довольно вульгарная». Вроде подходит. В одной руке у нее был бумажный пакет, в другой – наполовину выкуренная сигарета. Из-под бейсболки беспорядочно выбивались обесцвеченные волосы.

Вскоре я услышал хлопанье ее шлепанцев.

Увидел шрам у нее на лице.

Толстушка замедлила шаг, когда нас разделяло уже всего футов десять. Ее рот открылся, превратившись в кружок, глаза широко распахнулись, но это выражение сохранялось недолго. Ее лицо закрылось, и она изменила направление так, чтобы избежать меня. Двинувшись наперерез, я позвал ее по имени. Она прищурилась, привстала на цыпочки. Вблизи она оказалась симпатичней, чем я ожидал, даже несмотря на шрам. Ясные голубые глаза, слегка вздернутый носик. Полные губы, чистая кожа. Но шрам ее все-таки портил – тугой и розовый, блестящий, как виниловый кожзаменитель, длиной дюйма в три. Выступающий кривоватый рубец посередине подсказал мне, что штопал ее вконец запарившийся дежурный хирург из отделения «Скорой помощи».

– А я вас знаю? – спросила она.

На поясе – два ключа на связке, пластиковый чехольчик для которых высовывался из-под резинки шортов. Унюхав запахи съестного из пакета, я предположил, что она ходила в местную шашлычную, где торговали навынос.

– Вы ведь Кэндис, так?

Большая часть первоначального испуга покинула ее. Раннее утро, неподалеку оживленная улица… Не далее как в квартале – пять тысяч студентов.

– Кэнди, – поправила она меня.

– Мне нужно поговорить с вами насчет Дэнни Фэйта.

Я предполагал, что лицо девушки напряжется, но оно, наоборот, расслабилось. Уголки губ вяло разъехались по сторонам, показывая испорченный зуб на правой стороне. Слезы расширили ее глаза, и пакет с завтраком ударился о землю. Она со шлепком обхватила руками лицо, скрывая ярко-розовую прореху на в остальном безупречном личике.

Содрогнулась, расплакалась.

На это ей понадобилась минута. Когда она отняла руки, на лице остались белые отпечатки ладоней. Я подобрал теплый пакет и вручил ей.

– Простите, – пролепетала Кэнди. – Я только вчера узнала, что он погиб.

– А вам не все равно? – спросил я. – Это ведь он подарил вам этот шрам. Вы написали на него заявление в полицию…

Ее голова упала на грудь.

– Это не означает, что я не любила его! – Кэнди шмыгнула носом, провела сухим кончиком носового платка сначала под одним глазом, потом под другим. – Люди постоянно исправляют ошибки. Люди двигаются дальше. Люди опять возвращаются друг к другу.

– А можно спросить, из-за чего у вас вышла ссора?

– Кто вы такой, не напомните?

– Мы с Дэнни были друзьями.

Всхлипнув, она подняла палец и гнусаво произнесла:

– Знаю, вы Адам Чейз. Он много про вас рассказывал. Говорил, что вы дружили, говорил, что вы никогда не убивали того парня. Говорил всем, кто был только готов слушать. Лез в драку из-за этого иногда. Напивался и злился. Говорил, какой вы классный и как он по вам скучает. А потом уходил и искал людей, которые говорят про вас такое. Раз пять или шесть. Может, и больше. Не могу припомнить все эти разы, когда он возвращался весь в крови. Очень часто. Обычно это меня пугало.

– Да, кровь может производить такой эффект…

Кэнди покачала головой:

– Кровь меня нисколько не напрягала. У меня пятеро братьев. Дело в том, что наступало потом.

– Что вы имеете в виду?

– После того как он остывал и смывал кровь, то сидел допоздна и пил в одиночку. Просто сидел в темноте и распускал нюни. Не то чтобы на самом деле плакал… – Она скривилась. – Довольно жалкое зрелище.

Мысль о Дэнни, вступающемся за меня, оказалась тяжелым ударом. После пяти лет молчания я уже решил, что он списал нашу дружбу в утиль и пошел дальше своей дорогой. Выходит, пока я пытался все похоронить, Дэнни отчаянно защищал нашу с ним память. От этого стало еще хуже, если такое вообще возможно. Я-то воспринимал свое изгнание как данность. Делай все, чтобы только пережить все эти долгие часы. Забудь родных и друзей. Забудь себя.

Я никогда не должен был сомневаться в нем.

Я должен был сохранять веру.

– Он звонил мне, – сказал я. – Вы, случайно, не знаете, что он хотел?

Девушка энергично потрясла головой.

– Он никогда ни про что подобное не упоминал. – Ее глаза были красными, но уже высыхали. Она снова шмыгнула. – Не хотите сигаретку?

Я отказался, и Кэнди вытащила из заднего кармана шортов смятую пачку.

– У него в комнате была фотография с вами. С вами обоими – наверное, мне надо добавить. На ней он обнимает вас за плечи – но не так, будто у вас с ним какие-то нежности. Вы оба в грязи, смеетесь.

– Мотокросс, – объяснил я ей. – Помню.

Кэнди сильно затянулась, и улыбка умерла у нее на лице. Помотала головой, и было так много всего в этом простом движении. Мне показалось, что сейчас она опять расплачется.

– Так из-за чего вы с Дэнни поссорились?

Она отбросила сигарету, раздавила ее зеленым резиновым шлепанцем, и я заметил, что лак с ногтей у нее на ногах основательно облез. Кэнди не подняла взгляда.

– Я всегда знала, что у него есть другие девушки, – произнесла она. – Но когда он был со мной, то был со мной целиком и полностью. Понимаете? Эти другие девушки не имели для него абсолютно никакого значения. Я знала, что я единственная. Он сам мне так говорил. Никто из этих остальных надолго не задерживался. Просто такой уж был Дэнни. И непохоже, чтобы я могла их в чем-то винить.

Кэнди ностальгически рассмеялась.

– Что-то в нем такое было. Что-то, что заставляло меня мириться с этим. Со всем этим.

– Со всем чем?

– С девушками. Выпивкой. Драками. – Она опять сломалась. – Он стоил этого. Я любила его.

Ее голос окончательно упал, и я немного подтолкнул ее.

– Он ударил вас? – спросил я.

– Нет, – слабым голосом. – Он меня не бил. Это я просто так сказала. Просто жутко разозлилась.

– А что случилось?

– Я хотела заставить его страдать, но только не говорите копам, ладно? Они тогда спросили меня, и я сказала им, что это все он. А потом побоялась изменить свои показания. – Кэнди сделала паузу. – Я просто хотела показать ему.

– Вы были сердиты на него.

Когда она подняла взгляд, я увидел за сверкающими голубыми глазами черную бездну.

– Он пытался порвать со мной. Сказал, что все кончено. То, что случилось с моим лицом… это моя собственная вина. Не его.

– Как так?

– Он не ударил меня, как я сказала копам. Он пытался уйти, а я потянула его за руку. Он выдернул ее, а я споткнулась о табуретку. И выпала в окно.

– Теперь это неважно, – сказал я. – Его уже нет. Заявление в полицию ничего не значит.

Но Кэнди уже плакала медленными, тягучими слезами, ее голова свободно болталась на шее.

– Я напустила на него копов! Вынудила спрятаться! Может, это его и убило…

– Он не занимался чем-то противозаконным?

Она неистово помотала головой – либо давая отрицательный ответ, либо отказываясь отвечать вообще. Я задал этот вопрос еще раз. Нет ответа.

– Азартные игры?

Кивок, глаза закрыты.

– Это как раз они избили его четыре месяца назад? Люди, которые принимали у него ставки?

– Так вы знаете?

– Кто занимался его ставками, Кэнди?

Она поперхнулась.

– Его так жутко отделали…

– Кто? – не отставал я.

– Я не знаю. Дэнни сказал, что они его искали. Приезжали в мотель. Приезжали на ферму. До этого он вдруг ненадолго пропал. Я думала, он скрывается от них. Вам лучше спросить у Джейми. Он ведь ваш брат, так?

– А почему мне лучше спросить у Джейми?

– Они с Дэнни очень часто тусовались вместе. Ходили на матчи, в игровые клубы. На собачьи бои где-то в глуши. На петушиные бои. Повсюду, где было на что поставить. Раз вернулись домой с новой машиной – выиграли ее у какого-то парня из округа Дэвидсон. – Кэнди слабо улыбнулась. – На самом деле это была полная рухлядь. Через два дня они обменяли эту тачку на пиво и мопед. Они были друзьями, но Дэнни как-то раз сказал, что он не может доверять Джейми так, как доверял вам. Говорил, что в Джейми есть какая-то гнильца… – Пожала плечами. – Он и вправду по вам скучал.

Она все еще тихонько плакала, а мне требовалось обдумать ее слова. Кэнди Кейн была уже вторым человеком, который считал, что Джейми и Дэнни предавались азартным играм на пару. Джордж Толлмэн сказал практически то же самое. Я прикинул, какие из этого можно сделать выводы. Дал ей секунду. Предстоял тяжелый вопрос:

– Почему он порвал с вами, Кэнди?

Она наклонила голову так далеко вбок, так что я не видел ничего, кроме бейсболки и сухих волос, обесцвеченных до такой степени, что походили своим цветом на мыльную воду в лохани. А когда наконец заговорила, я понял, что слова причиняют ей боль:

– Он влюбился. Хотел начать новую жизнь.

– Влюбился в кого? – спросил я.

– Не знаю.

– Никаких предположений?

Кэнди подняла взгляд, и шрам резко дернулся, когда она безжалостно и четко произнесла:

– В какую-то шлюху.

* * *

Едва только Кэнди Кейн побрела домой, я сразу позвонил Робин. Когда она ответила, я услышал шум уличного движения.

– Как все продвигается? – спросил я.

– Медленно. Хорошая новость в том, что служба шерифа действительно ищет Зебьюлона Фэйта. Я переговорила кое с кем из тех же самых людей, накрыла практически ту же самую территорию. А плохая в том, что я получила кое-какие ответы. Где бы Фэйт ни залег на дно, это место никак не связано с его паспортными данными и никак не отслеживается.

– В каком это смысле?

– Я обзвонила все коммунальные службы у нас и в соседних округах. Насколько могу судить, у него нет других земельных владений – по крайней мере, с телефоном и подключением к электричеству. Но есть у меня и еще кое-что в загашнике. Буду держать тебя в курсе.

– Я только что общался с Кэндис Кейн.

– Грэнтэм с ней тоже вчера встречался.

– Что она ему рассказала?

– Я же отстранена от дела, забыл? Я – последний человек, с которым Грэнтэм будет делиться такими вещами. Все, что я знаю, это что он ее нашел.

– Она сказала Грэнтэму, что Дэнни ее ударил и что она его за это ненавидит. Это не соответствует действительности. Она любила его, а он решил дать ей от ворот поворот, причем совсем незадолго до своей смерти. Чем не мотив?

– Ты думаешь, она на такое способна?

– На убийство-то? – Я перевел взгляд на Кэндис, поднимающуюся по лестнице. Ее длинные ноги под розовыми махровыми шортиками размеренно двигались. Обширные телеса тряслись при каждом шаге. – Вообще-то не думаю. Но у нее четверо братьев. Им мог не понравиться шрам у нее на физиономии.

– Мотив вполне жизненный, но опять-таки… ствол-то был Долфа. Ладно, я пробью их по базе – поглядим, есть ли у кого-нибудь приводы. Кто знает? Вдруг повезет.

Голос у Робин был не слишком-то обнадеженный, и я ее понял. Все упиралось в этот ствол. Все приобретало хоть как-то смысл, если Дэнни каким-то образом раздобыл револьвер Долфа и почему-то вдруг не справился с ним. Но и это было слабенько. За Дэнни подобных косяков никогда не водилось.

– Как думаешь, старший Фэйт в курсе, что его сын мертв?

– Это зависит от того, насколько глубоко он залег.

– Дэнни мог излишне увлечься азартными играми. Похоже, что четыре месяца назад его кто-то крепко избил. Не исключено, что тут есть какая-то связь.

– Кто такое сказал?

– Кэндис Кейн. Джордж Толлмэн.

– Джордж, говоришь?

Я услышал в ее голосе брезгливость.

– Ты что-то против него имеешь?

– Он придурок.

– Похоже, дело не только в этом.

– Это сложно.

– Ну попробуй.

– Я уже далеко не первый год в полиции. Знаю кучу копов и кучу преступников, и в определенном смысле обе эти категории не настолько уж разные. У преступников тоже есть свои хорошие стороны, если сумеешь их найти. Равно как и копы регулярно ходят по кривой дорожке. Понимаешь? Копы не могут быть святыми. Сам род занятий не позволяет. Слишком уж много плохих людей в твоей жизни. Слишком много плохих дней, плохих решений… Все это копится. И точно так же преступники редко бывают плохими постоянно. У них есть дети. Родители. Что угодно. Они живые люди. Проведи рядом с кем-нибудь достаточно времени, и ты увидишь намеки сразу на обе стороны. Такова уж человеческая натура. Понимаешь, о чем я говорю?

– Думаю, что да.

– Я проработала с Джорджем Толлмэном четыре года. И так и не увидела его темную сторону.

– Это ты к чему?

– Никто не может быть настолько прост в этом смысле. Никто, а тем более коп.

Она ошибалась. Джорджа Толлмэна я знал еще со старших классов школы. Он не стал бы скрывать своих чувств, если б даже был вынужден. Я не стал на этом заостряться, списав слова Робин на цинизм, рожденный за долгие годы ношения значка с изображенным на нем щитом.

– Так как насчет азартных игр? Не думаешь, что тут может быть какая-то связь? Что-то, привязывающее это к смерти Дэнни? Кэндис Кейн сказала, что эти букмекеры приезжали искать Дэнни. В мотель. На ферму. Неужели ты не видишь тут чего-то, что может выступать в поддержку такой версии мотива? Дэнни убили на территории фермы.

– В Шарлотте есть сразу несколько крупных организаторов азартных игр. Дело крайне прибыльное и крайне незаконное. Если он влез в долги, все могло закончиться крайне печально.

– Кто-нибудь собирается этим заняться?

Ответила она не без сожаления:

– Долф сознался. Никто не ищет альтернативных объяснений. Присяжные в округе осудят его.

– Вообще-то у Грэнтэма есть сомнения касательно мотива, – сказал я.

– А это не от Грэнтэма зависит. Все зависит от шерифа, а тот не собирается тратить время и деньги, когда у него уже есть то, что ему надо.

– Грэнтэм считает, что Долф мог признаться, чтобы прикрыть моего отца.

Робин погрузилась в молчание.

– Полная дурь, правда?

По-прежнему тишина в трубке.

– Робин?

– Грэнтэм далеко не дурак. Я просто пытаюсь взглянуть на все это с его колокольни. Я думаю.

– Тогда думай вслух.

– Тот, кто убил Дэнни, должен был знать про ту расщелину на утесе.

– Это мог быть абсолютно кто угодно! Мы частенько устраивали там пикники с кучей гостей. Стреляли по тарелочкам. Я могу назвать сотню людей, которые там побывали.

– Я просто пытаюсь играть роль адвоката дьявола, Адам. Убийца Дэнни должен был быть достаточно силен, чтобы доставить тело к этой трещине. У твоего отца нет собственного пистолета или револьвера, но есть доступ к оружейному шкафу Долфа. Дэнни то и дело работал у него. Множество предпосылок, чтобы возникли какие-то проблемы. Были ли у него какие-то причины испытывать неприязнь к Дэнни?

– Совершенно не представляю, – сказал я, но тут же подумал про увлеченность Джейми азартными играми. Дэнни служил для того дурным примером. Семья испытывала недостаток в деньгах.

– Тогда я не знаю, что тебе и сказать. Ничто не имеет смысла при отсутствии мотива.

– На данный момент я собираюсь заключить, что смерть Дэнни имела какое-то отношение либо к электростанции, либо к его увлечению азартными играми. Тот, кто принимал его ставки, один раз уже организовал нападение на него. Думаю, мне стоит изучить эту тему повнимательней.

– Не надо. Только не в Шарлотте. Это очень серьезная публика. Они не любят, когда кто-то сует нос в их дела. Влезь туда, куда не надо, и обретешь проблем выше крыши. Я не шучу. И я ничем не смогу тебе помочь.

Я представил себе Дэнни, затевающего драку, а потом возвращающегося домой, чтобы напиться в одиночку. Долфа в тюремной камере. Грейс, буквально вывернутую наизнанку. Инсинуации Грэнтэма на тему, будто Долф врал, чтобы прикрыть моего отца. Недоставало какой-то детальки, и кто-то знал, что это за деталька и где она. Мне не оставалось ничего иного, кроме как копать там, где я могу. И копать глубоко, Робин придется это принять.

– Мне нужно кое-что сделать, – сказал я.

– Не надо, Адам. Очень тебя прошу.

– Я подумаю, – сказал я и тут же продолжил, прежде чем она могла подвергнуть сомнению откровенную ложь: – Так проверишь этих братьев?

– Да.

– Есть еще что-то, что мне следует знать?

– Сомневаюсь, что это что-то значит, но могу предположить, что Кэнди – не единственная женщина, которую бросил Дэнни.

– Что ты имеешь в виду?

– Дэнни жил в мотеле. Мы прошерстили его комнату после того, как нашли тело. Одно из окон было разбито и заделано картонкой от обувной коробки. На комоде мы нашли камень, лежащий поверх записки. Записка была на желтой бумажке для заметок, несложенной; камень лежал на ней, как пресс-папье. Похоже, кто-то обернул его этой запиской и бросил в окно. На камне все еще оставалась канцелярская резинка. Этот мексиканец, Эммануэль, помнит, что это произошло вроде как совсем незадолго до исчезновения Дэнни.

– А что там сказано в этой записке?

– «И ты тоже пошел в жопу!»

– А с чего ты взяла, что это от женщины?

– Там вместо подписи – отпечатки губ. Ярко-красная помада.

– Супер, – сказал я.

– Сдается мне, что Дэнни Фэйт подчищал концы.

Глава 26

Я позвонил Джейми и опять нарвался на автоответчик. Оставил еще одно сообщение. «Перезвони мне. Сейчас же. Нам надо поговорить». Захлопнул телефон, сделал пару шагов и открыл его опять. Во мне бушевал огонь, и частью его был Джейми. Кэндис сказала, что он по-прежнему играл, на пару с Дэнни. Брат соврал мне насчет этого. Он должен был перезвонить мне еще вчера. Я ткнул на повтор звонка, и Джейми ответил после второго же гудка. Сначала я услышал его дыхание, а потом голос, мрачный и раздраженный:

– Чего тебе надо, Адам?

– Почему не перезваниваешь?

– Послушай, у меня тут до хера дел.

– Тогда сразу к сути, Джейми. Я нашел подругу Дэнни.

– Которую?

– Ту, что написала заявление. Кэндис Кейн.

– Кэнди? Я помню Кэнди.

– Она говорит, что ты до сих пор играешь. Говорит, что вы с Дэнни играли на все, что только подвернется. Выходит, ты мне соврал.

– Для начала, я перед тобой не отчитываюсь. Во-вторых, это не игра. Просто сотня баксов туда-сюда. Не более чем повод смыться из дома и как-то отвлечься.

– Значит, сейчас ты не играешь?

– Блин, да нет же!

– Мне все еще нужны имена тех букмекеров.

– Зачем?

– Дэнни не так давно избили. Помнишь?

– Он на этот счет особо не распространялся, но трудно было не заметить. Неделю не мог нормально ходить. Не уверен, что у него лицо в итоге зажило.

– Я хочу пообщаться с теми, кто это сделал. Может, он до сих пор должен. Может, они заявятся его искать.

– Ну-у… – Слово это протянулось, словно за ним ничего не должно было последовать.

– Имена нужны мне прямо сейчас.

– Какое тебе вообще дело, Адам? Долф признался, что это он убил Дэнни. И получит за это. Туда ему и дорога, вот что я тебе скажу.

– Да как ты мог даже просто подумать такое?

– Я понимаю: ты считаешь, что солнце светит у него прямо из жопы, но между мной и стариком никогда не было большой любви. Вообще-то, он всегда был занозой в заднице. Дэнни был моим дружком. Долф говорит, что убил его. Зачем ты вообще во все это лезешь?

– Мне нужно приехать и пообщаться с тобой лично? А я ведь приеду. Богом клянусь – я тебе разыщу, если понадобится!

– Господи, Адам! Какого черта? Остынь!

– Мне нужны имена.

– У меня и вправду нету времени их искать.

– Чушь собачья, Джейми! Где ты? Сейчас приеду. Поищем вместе.

– Ладно, ладно… Блин. Не выпрыгивай из штанов. Дай подумать.

Думал он чуть больше минуты, после чего назвал мне имя.

– Дэвид Чайлдерс.

– Белый, черный?

– Жлоб с раёна. Держит ствол в ящике стола.

– Он из Шарлотта?

– Местный.

– Где?

– А ты точно хочешь этим заняться? – спросил Джейми.

– Так где мне его искать, Джейми?

– У него прачечная-автомат возле средней школы. Там сзади подсобка.

– Там есть задняя дверь?

– Угу, но железная. Тебе придется зайти спереди.

– Мне что-нибудь еще следует знать?

– Про меня ни слова.

Телефон со щелчком отключился.

* * *

Прачечная-автомат пристроилась в теньке между многоквартирным микрорайоном, окруженным оградами из стальной сетки, и огромным старинным домом, в любой момент готовым окончательно обрушиться. Это неприметное и небольшое строение было очень легко пропустить. Когда я свернул на стоянку, по стеклянным витринам пробежало волнистое отражение моей машины. Правда, прямо перед входом я парковаться не стал. Вместо это проскользнул в узкое пространство позади здания и поставил машину там, где меня от него отделяла сетчатая ограда. Перелез через нее, спрыгнул с обратной стороны и пересек усыпанный мусором квадрат асфальта, укрытый с улицы. Стальная дверь была открыта и подперта потрескавшимся обломком кирпича, оставляя просвет меньше чем в фут шириной. Воздух вокруг был неподвижен и пропитан влагой. Я ощутил запах стирального порошка и чего-то вроде подгнивших фруктов. Из щели между дверью и косяком ухала музыка с мощными басами.

Подкравшись к двери вплотную, я заглянул внутрь. В отделанном филенчатыми панелями офисе было полутемно. Стеллажи с какими-то бумагами, большой дешевый канцелярский стол, а за ним какой-то лысый толстяк, ерзающий туда-сюда на поворотном офисном кресле – голова запрокинута назад, глаза на красной физиономии крепко зажмурены. Его штаны болтались у пола на одной лодыжке. На коленях перед ним стояла женщина, голова которой моталась взад-вперед с размеренностью поршня паровой машины. Стройная, молодая, черная – я дал бы ей не больше семнадцати. Одну руку он запустил в ее сальные волосы, а другой так крепко вцепился в подлокотник кресла, что я видел проглядывающие сквозь жир напрягшиеся жилы.

С угла стола свисала засаленная двадцатка.

Я пинком отбросил кирпич и резко распахнул дверь. Когда та с лязгом ударилась в стену, глаза толстяка моментально распахнулись. Долгую секунду он таращился на меня, а девушка невозмутимо продолжала трудиться. Наконец его рот округлился черной дырой, и он выдохнул: «О боже!»

Девица прервалась ровно настолько, чтобы отозваться: «А ты как думал, малыш?» А потом опять занялась своим делом. Я шагнул в комнату в тот момент, когда он отпихнул девицу от своего паха. Мельком углядев ее лицо, я увидел у нее в глазах совершеннейшую пустоту. Девица явно чем-то здорово вмазалась. «Блин, малыш», – только и пролепетала она.

Толстяк неуклюже выпрямился и вцепился в штаны, тщетно пытаясь попасть ногой в штанину и избегая встречаться со мной взглядом.

– Только не говори моей жене! – поспешно бросил он мне.

Девица постепенно начала понимать, что они не одни. Встала, и я понял, что передо мной далеко не ребенок. Лет двадцать пять, пожалуй, – грязная, с налитыми кровью глазами. Утерла рукой рот, когда мужик за столом наконец сумел натянуть штаны.

– Это засчитывается, – объявила она, протягивая руку за двадцаткой. Проходя мимо, улыбнулась мне – серые зубы, изъеденные крэком[37] губы… – Шанель меня звать, – представилась она на ходу. – Просто поспрошай на районе, если захочется того же самого.

Я дал ей пройти, зашел внутрь и закрыл за собой дверь. Толстяк возился с ремнем, натягивая его посильнее, чтобы продеть язычок. Лет сорок, подумал я. А может, и все пятьдесят. Трудно было понять со всем этим липким по́том, жиром и сверкающим розовым скальпом. Я внимательно следил за его руками и ящиками письменного стола. Если там и был ствол, то у него явно не было намерения кидаться к нему. Но, облачившись в штаны, толстяк явно почувствовал себя поуверенней. В нем уже понемногу пробуждался гнев – пока что сдержанный, но в любой момент готовый окончательно проснуться.

– Чего вам надо? – резко спросил он.

– Простите, что побеспокоил, – отозвался я.

– Угу, нормально так… Работаете на мою жену? Передайте ей, что зря пыжится.

– Я не знаком с вашей супругой.

– Тогда чего вам надо?

Я шагнул вперед, ближе к письменному столу.

– Насколько я понимаю, вы принимаете ставки.

У него вырвался нервный смешок.

– Господи! Так вот в чем дело? С переднего входа надо было заходить, черт побери! Вообще-то так это обычно делается!

– Я не ставить пришел. Я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали про Дэнни Фэйта. Вы принимали его ставки?

– Дэнни мертв. Я видел в газетах.

– Верно. Мертв. Так принимали вы его ставки?

– Я не собираюсь обсуждать с вами свои дела! Я даже не знаю, кто вы такой.

Виктор Островский

– Я всегда могу сообщить кое-что интересное вашей жене.

Лев пустыни

– Только не надо жене! Господи!.. Последнее слушание буквально на следующей неделе.

1

– Так как насчет Дэнни?

28 ноября, время: 17.00 – Лейпциг

– Послушайте, я не так много могу вам сообщить, о’кей? Дэнни был реальный игрок. А я так – мелкая сошка. Занимаюсь футбольным тотализатором, осуществляю выплаты по нелегальным покерным автоматам… Дэнни вышел из моей лиги два или три года назад. Всё в Шарлотте стал проворачивать.



Я вдруг ощутил, как тошнотворно скрутило живот. Джейми соврал мне. Переться сюда был мартышкин труд.

Карл прижал к щеке «парабеллум» калибра 9 миллиметров. В этой душной комнате приятно было ощутить на лице холодок стали. В камине еще вспыхивали красные язычки пламени, а от нескольких глотков шнапса Карлу стало еще жарче.

– Ну а Джейми Чейз? – спросил я.

Карлу Рейнхарду было чуть за сорок, и он был еще в хорошей форме, высокий, сухопарый, подтянутый. Он вытер ладонью пот со лба и взъерошил свои светлые, коротко остриженные волосы. Затем он подошел к окну и посмотрел на стоявшее напротив здание.

– То же самое. Не моего полета птица.

Это был типичный особняк девятнадцатого века; взгляд Карла привычно выхватывал из темноты его знакомые очертания. В этом доме, утратившем теперь былое великолепие и постепенно приходившем в упадок, было до недавнего времени его королевство. Теперь же здание стало всего лишь опечатанным и обезлюдевшим обломком восточногерманской империи, таким же унылым, как и осеннее небо над ним.

– Кто занимается их ставками в Шарлотте?

Но Карл, как, впрочем, и его коллеги из Министерства безопасности ГДР, известного всем как Штази, не мог смотреть на этот дом равнодушными глазами. В этом старом особняке прошли двадцать лет его жизни, а собранные в подвалах архивы заложили фундамент его, Карла, неограниченной власти.

У Рейнхарда была просторная, превосходно оборудованная и обставленная квартира, расположенная неподалеку от Дома советско-германской дружбы. Класс квартиры соответствовал и рангу хозяина – руководителя отдела С5, отвечавшего за «координацию деятельности освободительных движений», что на практике означало поддержку террористов в разных точках земного шара.

Он улыбнулся гаденькой улыбочкой:

Карл прикрыл глаза. Холодное стекло запотело от его горячего дыхания, и предметы за окном приобрели причудливые очертания. Надо признать, что он все еще не мог избавиться от изумления, вызванного столь стремительным развитием событий.

– Хочешь и там такую же хрень замутить? – Улыбочка стала еще шире. – Да тебя просто замочат!

Еще несколько дней назад он и его коллеги крепко держали власть в своих руках – и вдруг все кончилось.

* * *

Демонстранты, или, как они себя называли, члены гражданских комитетов, захватили их особняк. Теперь Карлу, лишенному власти, работы, положения, привилегий, оставался лишь один «достойный» выход – поступок чести. Возврата к прошлому уже не было…

Там, куда он меня послал, варианты с проникновением через черный ход даже не рассматривались. Это оказался шлакоблочный куб на восточной стороне Шарлотта, стоящий неподалеку от пересекающей промзону четырехполоски, пахнущей свежеуложенным асфальтом. Выбравшись из машины, я увидел, как солнце отражается от башен делового центра в трех милях и несчитаных триллионах долларов к западу. У входа ошивались двое парней, а вдоль стены, в пределах досягаемости, выстроились разнокалиберные обрезки стальных водопроводных труб, якобы оставшиеся после ремонта. Оба внимательно наблюдали за мной, едва завидев, – черному было лет тридцать пять, белый лет на десять помоложе.

Никто по нему не заплачет, а такой выход казался ему удачным способом проститься со своим рушившимся на глазах миром. Известие, которого он ждал, передали ему по телефону несколько часов назад.

– Чего надо? – поинтересовался черный детина.

Старый приятель сообщил, что сегодня Карла должны вызвать на допрос. Его, полковника Штази, Карла Рейнхарда. Это не оставляло ни тени сомнения в том, что упоительному владычеству Штази пришел конец.

– Мне нужно поговорить с одним человеком внутри, – ответил я.

Он отвернулся от окна и окинул внимательным взглядом комнату. Все выглядело именно так, как он задумал. Неподалеку, на столике со столешницей из дымчатого стекла стояла почти пустая бутылка шнапса. За диваном виднелась картонная коробка, доверху набитая документами, на которых выделялся ярко-красный гриф «Совершенно секретно».

– Каким еще человеком?

– Который тут всем рулит.

Карл предвидел такой конец еще несколько месяцев назад, когда демонстрации не вызывали никакого противодействия со стороны властей. Руководитель ГДР Эрих Хонеккер наложил в штаны от страха. Несколько недель в штаб-квартире Штази сотрудники жгли документы, которые могли скомпрометировать не только их, но и тысячи агентов во всем мире. Всех словно охватила лихорадка уничтожения. Кроме того, в Москву тоннами безоглядно отсылались ценнейшие архивы, которые собирались годами.

– Я вас не знаю.

Громкий стук в дверь вернул Карла к действительности.

– Мне все равно нужно с кем-нибудь переговорить.

– Moment, maR Счас, один момент! – крикнул он, прикидываясь пьяным.

Белый поднял палец.

В эту минуту нога Иоганна с глухим стуком соскользнула с дивана на пол. Второй человек, находившийся в комнате, явно не отдавал себе отчета в том, что творилось вокруг.

– Как вас звать? – спросил он.

– Polizei МеЛ Откройте! Полиция! – послышалось за дверью.

– Вроде я вас уже видел, – произнес я.

– Убирайтесь к черту! – крикнул в ответ Карл. Теперь в дверь уже не стучали, а колотили изо всех сил. Полицейские нервничали и все никак не могли взять в толк, что они имеют дело со специально укрепленной дверью.

– Бумажник! – потребовал он.

Карл знал: на то, чтобы ее высадить, потребуется немало времени, а когда им это все же удастся, он будет уже мертв.

Я протянул ему бумажник. Тот был по-прежнему набит сотенными. Дорожные деньги. Его глаза задержались на пачке банкнот, но он не стал их трогать. Вытащил мои водительские права.

Рейнхард подошел к двери и крикнул:

– Тут написано «Нью-Йорк». Не местный?

– Да здравствует Германская Демократическая Республика!

– Я из Солсбери, – сказал я. – Просто уезжал.

В дверь продолжали ломиться; в ход уже пошли сапоги.

Крепыш опять посмотрел на права.