На секунду он онемел.

– Что?

– Кто-то вошел в лабораторию сегодня утром и унес биоматериал вместе с печатью.

Еще секунду Сервас переваривал эту информацию. Его молчание не укрылось от Катрин Ларше.

– Не знаю, что и сказать тебе, Мартен. Однако у меня нет ни малейших сомнений, что это именно кража.

– Как можно украсть пробу, предназначенную для анализа ДНК, из лаборатории полиции? – изумился он.

Он хорошо знал, что кражи случались в полиции, как и везде, и помнил, как у Венсана в раздевалке, пока он принимал душ, стащили туалетную воду – подарок Шарлен. А у Самиры из холодильника в служебной кухне сперли контейнер с едой. Был случай, когда коллега из гвардии охраны порядка, у которого украли бронежилет прямо на территории полицейского участка, написал рапорт о краже. Ему вынесли порицание и на два года лишили продвижения по службе.

– Сколько человек имеют доступ в лабораторию? – поинтересовался он.

– Много. Полицейские, техники. Я даже знаю, как его выкрали, – прибавила она почти шепотом. – По утрам запасной выход открыт, чтобы быстрее высохли полы после влажной уборки.

– Как?! – воскликнул Мартен.

– Знаю, знаю… Ничего не говори, я уже ругалась по этому поводу с начальством… Короче, кто-то, в белом халате и очках, вошел через запасной выход и прошел перед камерой наблюдения. Но можно поспорить, что очки – простой камуфляж. А если учесть, что половину лица скрывает маска, то идентифицировать человека очень трудно. Спасибо всем оградительным мероприятиям… Да он еще и наклонился, когда проходил перед камерой. Как обычно, в этот час в лабораториях, что расположены вдоль коридора, не было никого. То ли этот тип здесь уже бывал, то ли ему сообщили расположение помещений, потому что он не ошибся: он пошел прямиком туда, где хранятся опечатанные предметы. Как часто бывает, помещение, несмотря на ранний час, было битком набито вещдоками. Он либо должен был знать регистрационный номер нужного вещдока, либо знал номер протокола осмотра следственного отдела, потому что безошибочно вынес нужный опечатанный образец.

«Сообщники, – подумал Сервас. – У Лемаршана и его приспешников здесь явно были сообщники».

– Ты просмотрела изображения с камеры наблюдения, чтобы выяснить, нет ли там кого знакомого?

– Да, – ответила Катрин Ларше. Несмотря на маску и очки, я почти уверена, что этот человек не из наших. Возможно, это кто-нибудь со стороны…

Это мог быть кто угодно с полицейским удостоверением. В здании присутствовали десятки полицейских, которых Катрин Ларше ни разу даже не видела. Плюс еще люди из разных комиссариатов Тулузы, которые ежедневно по разным причинам заходят в полицейское управление. Просмотр изображений с камер наблюдения на входе в центральный комиссариат не дал им ничего, кроме перечня нескольких десятков посетителей.

«Кто же мог пойти на такой риск?» – спрашивал себя Сервас. Возможно, полицейский, который по уши влип в какую-нибудь темную историю. В любом случае, это означало, что Лемаршан занимал какое-то видное место, а не был просто мелкой сошкой. И Сервас готов был поспорить, что кровь, обнаруженная в туннеле, принадлежала Кевину Дебрандту. Те, кто украл пробу, знали, что она подтверждает эту гипотезу. Они подумали уже об ответном ударе: если когда-нибудь это дело дойдет до трибунала, то группе Серваса понадобятся осязаемые доказательства, а не гипотезы.

Он решил для очистки совести послать группу в Гриньяк, в туннель, хотя и знал, что они уже ничего не найдут, кроме лужицы бензина или кислоты там, где было пятно крови. Возможно, камеры перед банком дадут какие-нибудь новые изображения, но он сомневался: на этот раз они запомнили урок.

Во всем этом Сервас видел и положительный знак, который враги оставили помимо воли: они заметали следы. А это означало, что они поняли: на них тоже идет охота. Их нервозность возрастала. А нервозность приводит к ошибкам.

26

Сервас уселся, отпил глоток кофе и оглядел остальных.

– Ладно. Чем мы располагаем?

В кабинете находились Венсан, Самира, Кац и еще одна команда: Русье и Гадебуа, похожие на Дон Кихота и Санчо Пансу. Один был длинный и тощий, другой – маленький и пузатый. Оба принадлежали к старшему поколению сыщиков, работой себя не убивали, любили туповатые шуточки и бо`льшую часть времени проводили за завтраком или обедом и гораздо меньшую – на заданиях. Они спокойно и безмятежно дожидались пенсии.

– Мы тут кое-что обнаружили, – сразу начал Венсан, и по такому вступлению все поняли, что речь пойдет о чем-то важном.

– Валяй.

– За этот год исчезли еще трое молодых людей того же профиля, что Сарр и Дебрандт. Все трое – неоднократные рецидивисты, и все трое исчезли через несколько недель после выхода на свободу.

После упоминания о таких совпадениях все притихли, а Сервас напрягся: значит, он правильно почувствовал: должны быть еще жертвы…

– Ромэн Эйман, Лахсен Хениш и Нельсон да Роха, – продолжил Эсперандье, заглянув в свои записи. Хениш, двадцати шести лет, считался одним из наиболее крупных торговцев каннабисом в регионе. Подозревали, что он возглавлял главную точку сбыта в Эдгар-Варезе в Рейнери: более семи тысяч клиентов в день. Только в судебную картотеку он не попал, потому что ему всегда удавалось проскользнуть между ячейками любой сети. Его адвокату удалось развалить дело, показав, что доказательств недостаточно, и парня выпустили. А через три недели Хениш исчез.

Вокруг стола нарастало напряжение: все, даже Дон Кихот и Санчо Панса, понимали, что ухватили что-то важное.

– Нельсон да Роха, тридцати семи лет. Шесть лет отсидел в Мюрэ за серию краж с отягчающими обстоятельствами. Несколько раз угрожал охраннику, с которым имел разногласия. Говорил, что знает, где тот живет, и, когда освободится, придет и убьет его. Он даже устроил в камере пожар, за что был посажен в изолятор и лишен ста дней уменьшения срока.

Сервас, как и все, сидящие вокруг стола, знал, что сокращение срока во французских тюрьмах проводилось почти автоматически.

– Несмотря на это, он отсидел только часть срока и вышел досрочно. А через месяц бесследно исчез…

Сервас снова ощутил на затылке прикосновение чьих-то ледяных пальцев.

– Ромэн Эйман, – продолжал Венсан, – пятидесяти пяти лет. «Славный парень» – так на жаргоне называли бандитов со стажем. В две тысячи втором осужден на тридцать лет за похищение богатого бизнесмена и его убийство уже после уплаты выкупа. Наказание отбывал сначала в Буш-дю-Рон, затем в Ланмезане. В две тысячи семнадцатом, в результате манипуляций с сокращением срока, был освобожден. В две тысячи девятнадцатом был заподозрен в похищении дочери бизнесмена, проживавшего в Пеш-Давид, естественно, тоже за выкуп. На вечер похищения у него не было алиби, и свидетель опознал его по фотографии. Странно, но свидетель в конце концов отказался от показаний. А за отсутствием доказательств судья отказался открывать дело. Обвиняемый исчез через два месяца, и с тех пор о нем ни слуху ни духу…

Сервас ощутил, как волосы на затылке встали дыбом. Похищена дочь богатого бизнесмена. Он эту историю помнил, о ней писали в газетах: девушку освободили, у нее не было никаких следов сексуального насилия. Только психологическая травма.

Где-то тут крылась связь…

Он старался подвести итог. Хениш освобожден за отсутствием доказательств, хотя все знали, что он виновен. Да Роха освободили, несмотря на угрозы убить охранника. Эйман осужден на тридцать лет, но вышел через пятнадцать, а потом снова взялся за похищения. Муса освобожден из-за погрешности в процедуре. Кевин сбежал из центра для несовершеннолетних. Правосудие в этой стране порой заставляло его подумать о викингах, которые оккупировали Гренландию на четыреста пятьдесят лет и вымерли, не пожелав отказаться от своих основных ценностей. Одним из постулатов был запрет на поедание рыбы. И будучи окруженными неисчерпаемыми природными запасами, они вымерли от голода по чисто культурным соображениям, не желая уподобиться эскимосам, которые были лишены подобных предубеждений. Отказавшись из принципа приспособиться к внешним условиям, викинги в Гренландии сами подписали себе смертный приговор, но сохранили свои ценности. Похоже, что викинги от юстиции собирались сделать то же самое.

– Постарайся поискать, нет ли других точек соприкосновения между этими тремя, – сказал Мартен.

– Например? – спросил Эсперандье.

И тут Серваса осенило:

– Интересно, их просто вот так взяли и сцапали или они тем или иным способом состояли в контакте с верхушкой буржуазии Тулузы?

Это было всего лишь предчувствие, пока еще неясная схема, но у него возникло ощущение, что что-то начинает прорисовываться. Как айсберг, который постепенно всплывает в ночи. И еще у него появилась уверенность, что последние трое исчезнувших – отнюдь не последние.

– Хорошая работа, ребята. Продолжайте копать дальше. Рафаэль?

– Телефоны родителей Кевина Дебрандта ничего не дали, – ответил Кац. – В соцсетях у Мусы и Кевина тоже не нашли ничего информативного и ничего ни на флешках, ни на жестких дисках. Но мы выудили кое-что из истории перемещения их телефонов. В последний раз их засекли: Мусу возле ретранслятора в Донвиле недалеко от шоссе А-шестьдесят один, а Кевина возле ретранслятора в Мазере недалеко от шоссе А-шестьдесят шесть. Телефон Мусы отметился в последний раз в ночь с четверга на пятницу, когда он исчез, а телефон Кевина – в тот день, когда он навещал родителей.

Мартен вдруг понял, к чему клонит Рафаэль: дорога на Арьеж. Они оба ехали по этой дороге, прежде чем оказались на месте преступления. Он готов был поспорить, что те, кто их похитил, выбросили телефоны по дороге. И Кевина, и Мусу везли в Арьеж. Айсберг проступал все более четко…

– Русье, Гадебуа, вы поедете по тюрьмам: Мюрэ и Ланмезан. Надо допросить охранников и попытаться получить максимальную информацию, какую только удастся выкопать о Роха и Эймане.

Оба сыщика переглянулись, и этот взгляд красноречиво свидетельствовал, насколько им лень. Потом неохотно поднялись с места: они бы охотно остались здесь, потягивая кофе и слушая, что говорят другие.

– Ты действительно думаешь, что эта парочка способна хоть что-нибудь найти? – удивленно спросила Самира.

– На самом деле мне надо было их удалить. Насколько я знаю, они на поденном жалованье.

– Удалить их, чтобы поговорить о Лемаршане? – уточнил Венсан.

– Угу…

Слово взяла Самира.

– Нам необходимо получить геолокацию его телефона в реальном времени, – заявила она, – но для этого мы должны ввести в курс дела судью.

В 2017 году кассационный суд постановил, что геолокация мобильного телефона есть вмешательство в частную жизнь и не может иметь места без разрешения судьи. Следователи подпрыгнули от радости.

– Забудь об этом на минутку, – сказал Сервас. – Ногаре пойдет на риск, чтобы ускорить процедуру и сплавить это дело в Генеральную инспекцию Национальной полиции.

Он нахмурился:

– То, что случилось сегодня утром в лаборатории, – это объявление войны. Лемаршану наплевать, что его подозревают. И он, и его подельники будут всеми силами мешать нам доказать их причастность. Они нас презирают и не боятся… И крепко верят в собственную неприкосновенность. Ну что ж, и мы тоже не будем их бояться. Я хочу, чтобы вы по очереди дежурили возле его дома и днем, и вечером, и ночью… Присоситесь к нему, как лобковая вошь, пока он не озвереет.

Венсан присвистнул:

– Круглосуточная слежка… для этого нам понадобится подкрепление…

– И разрешение судьи, – повторила Самира.

– Не надо подкрепления. И без судьи тоже пока обойдемся. Подручными средствами. Самира, ты дежуришь первые шесть часов, Венсан будет вторым, Рафаэль – третьим, дальше подменяю я. Не надо сидеть в машинах по двое. И прятаться тоже не надо, наоборот, пусть Лемаршан нас видит. Лореля и Арди не надо включать в эту операцию: нам не нужна огласка. Ладно, я пошел на пресс-конференцию.

27

Редакция газеты «Ля Гаронн» была скромнее редакции «Ля Депеш дю Миди». Надо сказать, что газета выходила тиражом в 65 000 экземпляров, что составляло половину тиража ее главного конкурента, который правил в регионе уже больше века и в рядах которого состояли такие личности, как Жорес[39] и Клемансо[40].

Помещения, расположенные на антресоли старого жилого дома на рю де Луа, существенно сокращал просторный зал с низким потолком и квадратными бетонными столбами. Столбы укрепляли старую конструкцию, где каждый кубический сантиметр был занят столами, компьютерами, ксероксами, лазерными принтерами, кофемашинами, кляссерами и целым роем журналистов – по крайней мере, пока пандемия не опустошила помещения, как опустошила улицы.

Личными кабинетами располагали только финансовый директор и главный редактор. В кабинет главного редактора и направлялась после пресс-конференции Эстер Копельман. Она вихрем промчалась по залу, словно за ней гнался сам дьявол. В наушниках у нее Джон Леннон пел «Gimme Some Truth».

Она коротко кивнула коллегам и постучала в дверь главного редактора.

– Войдите! – рявкнул Шометт таким голосом, что вряд ли кому после этого захотелось бы войти.

Было незаметно, чтобы он особенно обрадовался, увидев ее. Он знаком велел стажеру, который что-то записывал, выйти из кабинета. Шометт ценил работу своей самой опытной журналистки, но руководить ею было занятием, которое выкачивало у него добрую половину энергии.

– Салют, Эстер, – осторожно сказал он. – Закрой дверь.

– Не важничай, я тебе принесла хорошие новости.

– Что-то я не особенно в этом уверен…

Шометту был пятьдесят один год. Кожа его отличалась необычной бледностью и постоянно словно была покрыта прозрачной пленкой испарины. В остальном же он был цветущей громадиной: огромные руки, огромное тело, крупная голова, увенчанная пышной шапкой курчавых огненно-рыжих волос и большие, навыкате, глаза, из-за которых все время казалось, что он либо очень удивлен, либо очень рассержен.

Он почти все время ходил в одной рубашке, даже когда выходил на улицу в мороз, и Эстер знала, что у него куча разных болезней: и диабет, и гипертония, и бессонница, и эмфизема… Он принимал много лекарств, и его стол был заставлен коробочками, которые громоздились посреди бумаг.

Она подошла, встала перед столом и принялась ждать.

– Да? – сказал он. – Я весь превратился в слух.

Она достала пять фотографий и разложила их среди бумаг.

– Кто это? – спросил он, наклоняясь и надевая очки поверх маски.

Взгляд его перебежал с пяти фотографий на журналистку.

– Я узнал этого парня, – сказал он. – Это его нашли в Арьеже. О нем сейчас все говорят.

– Я немного порылась в наших архивах. Существуют пять преступников с длинными шлейфами правонарушений, которые все-таки освободились и которые все… исчезли почти сразу после освобождения. Их зовут Кевин Дебрандт, Лахсен Хениш, Нельсон да Роха и Ромэн Эйман. И для полного комплекта еще Муса Сарр, парень, которого нашли мертвым в Арьеже. За три дня до того как он столкнулся с автомобилем, он исчез из поля зрения своей семьи…

Шометт медленно сдвинул очки на прежнее место.

– И что ты хочешь со всем этим делать?

– А тебе все это не показалось достаточно удивительным? Очень уж похоже на то, что говорят…

Он поднял брови, такие же курчавые, как волосы.

– Ну и что с того? Что ты хочешь написать? Что они исчезли? Каждый год исчезают тысячи людей… Может, они нарочно исчезли, чтобы о них забыли… Какие у тебя доказательства, что между ними есть связь?

Не спрашивая разрешения, она подвинула себе стул и села.

– Перед тем как попасть под машину, Муса Сарр убегал от людей, которые его травили, как дикого зверя. И на нем была эта чертова оленья голова. Он…

– Эстер, я все это знаю. Твою статью опубликовали на первой полосе, но…

– Весной его освободили по причине процедурной неточности, допущенной следователем. Его обвиняли в изнасиловании. Остальные четверо тоже были освобождены по той или иной причине, а через некоторое время исчезли. Пуф!.. И с тех пор о них нет никаких известий…

– Если ты еще сто раз повторишь то же самое, это не означает, что ты заставишь меня изменить взгляд на вещи…

– А если их всех травили, как Мусу Сарра? Предположим, что с ними произошло то же самое…

Шометт прокашлялся и скорчил под маской гримасу:

– Но это всего лишь гипотеза, ты вообще об этом ничего не знаешь.

– А ты не думаешь, что это стоит расследовать?

– А ты воображаешь, что здесь «Вашингтон пост», или как?

– Шометт, ты не хуже меня знаешь, что добыть достоверную информацию в нашем ремесле – это дорого и опасно. Если, конечно, довольствоваться депешами Полицейского агентства или копировать информацию конкурентов. И ты знаешь, что суть нашего ремесла заключается в том, чтобы откапывать истину из-под обломков лжи, всяких выдумок и хитростей, по крайней мере, если для журналиста это означает его доброе имя…

Он пожал плечами и, не отрываясь, продолжил копаться в документах, громоздившихся перед ним, как крепостная стена.

– Слушай, Копельман, ты просто не можешь удержаться, чтобы не прочесть наставление. Это сильней тебя.

Он глубоко вздохнул:

– Ладно, вот тебе хорошая статья, которая говорит о людях и вдохновляет их, открывая возвышенное и заставляя шелестеть печатную газету, предмет в наше время почти анахронический. «Побочный вредный эффект коронавируса в сексуальных практиках». Мы полагали, что после сексуального голода первой самоизоляции мы будем присутствовать при вспышке сексуальной ненасытности. Как бы не так… Тридцать три процента опрошенных холостяков утверждают, что после самоизоляции у них был всего один сексуальный контакт за месяц. Это лучше, чем тринадцать процентов во время самоизоляции, и хуже, чем сорок четыре до. Плюс ко всему девяносто процентов из них предпочитали постоянного партнера. Вирус побуждал блюсти верность. Но он же провоцировал ставить клеймо на тех, кто находится в группе риска. Пятьдесят девять процентов опрошенных холостяков отказывались от сексуального контакта с теми, кто более чувствителен к вирусу, как, например, врачи или медсестры. А пятьдесят восемь процентов – с теми, кто уже переболел COVID-19. Интересно, а?

– Да тут одни цифры. И это ты называешь хорошей статьей?

– Ты неправа. Статья прекрасно написана и прекрасно передает, что нам скорее не хватает эмоций, чем секса как такового. Она говорит о людях. Холостяк привык к нехватке секса. Но французам нужны человеческие чувства, нужен кто-то, кто был бы рядом в трудное время. Вот о чем нам говорит эта статья. Она нам говорит, кто мы суть в глубине души. Потому она и интересна нашим читателям, гораздо интереснее, чем коррупция, наркотики или скандалы. Это статья дня, самая читаемая и копируемая на нашем сайте.

Он постучал по газете указательным пальцем.

– Исследования показали, что после прочтения прессы читатели чувствуют тревогу, – с иронией произнес он. – Я полагаю, ты в курсе, что нынче утром в базилике Ниццы произошло нападение с ножом? Трое убитых, из них у двоих перерезано горло… На данный момент тревожных новостей полно. Если у тебя недостаточно данных, откажись от этой затеи.

– А если я их добуду?

– Вот тогда и поговорим.

– Согласна. Но информатор в полиции не станет работать даром.

– Сколько?

* * *

Эстер открыла дверь в свою квартиру под самой крышей. Толкнув створку, которая не желала сразу открываться, она вошла в маленькую двушку, пропахшую ароматизированными свечами и табаком. Потом положила сумку и отправилась в ванную смазать руки дезинфицирующим гелем.

По возвращении взгляд Эстер упал на полупустую бутылку бурбона, стоящую на кухонном столе. Она схватила стакан, налила себе изрядную порцию и залпом выпила, после чего открыла новую пачку сигарет и вышла из квартиры.

Выйдя на улицу, она зашла в кебабную на первом этаже, которая называлась «Сами Кебаб», по имени хозяина.

– Салям алейкум, – сказала она, подойдя к крошечной кухоньке, выходившей прямо на зал, который сейчас был пуст, как коридор.

– Алейкум салям, – отозвался Сами.

У него было вытянутое приветливое лицо, нос, как у Сирано, редкая бородка и посверкивающие юмором глаза. Но сегодня они глядели мрачно.

– Что ты приуныл, Сами?

Он посмотрел на нее с видом кота, которому зажало дверью хвост.

– Почему я приуныл? Ты журналистка, ты должна знать: у нас опять объявили самоизоляцию. Ты разве не слышала, что вчера вечером говорил президент?

– Ах, это…

– Оно самое. Думаешь, это пустяк? У тебя есть работа, есть зарплата… А вот я погиб: нет больше Сами, нет кебаба, ничего нет… Конец. Прощай, Сами.

Она покачала головой.

– Мне искренне жаль, Сами.

– Да еще этот утренний ужас в Ницце, прямо в церкви… И опять все показывают пальцами на таких, как я. Снова нас будут мешать с этими дикими зверями. Кажется, тот, кто это сделал, находится в реанимации. Мне жалко лекарств, которые потратят на это чудовище… Будь я врачом, я бы и мизинцем не пошевелил ради него. Вас убивают, а вы лечите убийцу? В этой стране все слабаки… Самые что ни на есть слабаки. Быстрее заказывай еду, Копельман, – грустно сказал он, – пока я не закрыл занавес и этот мир не взорвался… Ты что хочешь?

– Приготовь-ка мне дюрюм[41]. Только без острого соуса, не как в прошлый раз…

– Я тебя услышал ясно и четко, Копельман, – ответил он. – Ясно и четко.

– Я вынесу себе стул, – сказала она, забрав один из складных стульев, стоявших в зале.

Сами оставил снаружи только один столик, и то без стульев. Для еды на улице было слишком холодно. Однако Эстер предпочитала место на улице вовсе не потому, что курила. Ей нравилось наблюдать. Людей. Город. Саму жизнь… Это было сильнее ее. Для Эстер Копельман люди были как наркотик.

– Только без острого соуса! – повторила она, переступив через порог.

– Почему ты продолжаешь приходить сюда, если у меня дела совсем не ладятся? – крикнул Сами, когда она выходила на улицу.

С улицы донесся смех Эстер.

– Потому что твоя лавочка как раз подо мной, а еще потому что у тебя самое вкусное в Тулузе мясо, – ответила она, не оборачиваясь.

* * *

Мясо было потрясающее. В соседнем итальянском ресторане она выпросила стаканчик «Кьянти»[42]. Там тоже после президентских указов царило мрачное настроение. Эстер подняла воротник пуховика. Стало очень холодно. Она достала мобильник и набрала номер, который у нее в списке был обозначен «Контакт номер один».

– Вы настроены сотрудничать? – сказала она, когда в трубке ответили. – Вам есть куда записать? Мне нужна информация о Лахсене Хенише, Нельсоне де Роха и Ромэне Эймане.

Она повторила имена по буквам.

– Мне нужно знать, в каждом случае кто из судей руководил следствием и кто из сыщиков вел следствие.

– Сколько?

– Как условлено.

28

Над прямоугольными коробками домов жилого массива Рейнери сгущались облака. Ледяной ветер гнал под темным небом между деревьями парка «Уинстон Черчилль» первые высохшие листья, и печальная черная гладь озера подрагивала под его порывами.

В квартире воняло гашишем. Шариф Сарр отправил жильцов обойти территорию, пока он поговорит с «братьями» вдали от ушей матери и микрофонов полицейских шпиков.

Сквозь синеватые кольца дыма он рассматривал галерею неподвижных лиц вокруг себя.

– Смерть моего младшего брата нельзя оставлять безнаказанной, – сказал он сидевшим в кружок парням. – Легавые ничего не желают делать, эти сукины дети хотят загубить дело. Надо действовать.

Устремленные на него глаза горели, как раскаленный добела металл.

– Да… Нам надо рассчитать удар, – сказал другой парень, – надо перебить этих ублюдков. Что ты предлагаешь?

* * *

Лемаршан смотрел в окно. Машина все время стояла на месте, вдоль бровки, между двумя другими автомобилями. Он хорошо знал, откуда она приехала: из гаража уголовной полиции. И внутри кто-то был. С нарастающим раздражением он констатировал, что сидевшая за рулем женщина даже и не думала прятаться. Сквозь лобовое стекло он не видел ее глаз в полумраке салона, но догадывался, что эта паршивка наблюдала за ним. Он задернул занавеску, допил кофе и поставил чашку в раковину.

Машина под окнами составляла серьезную проблему. Очень может быть, что она следила за ним от самого комиссариата, хотя тогда он и не обратил на нее внимания. Он хорошо знал, что они собираются сделать: они добивались, чтобы он занервничал и наделал ошибок. И он прекрасно понимал, что это у них получается: в том, что они нахально стояли у него перед домом, даже не прячась, было что-то чертовски оскорбительное и унизительное.

Он спрашивал себя, а не выйти ли ему на улицу и не велеть ли филерше за рулем убираться подобру-поздорову?

Неудачная идея: она скажет, что кого-нибудь ждет. Он до жути разозлился. Но именно это и входило в их стратегию.

Он вернулся к окну и снова приподнял занавеску. Эта баба не двигалась. Вот дрянь… Его вдруг одолело сильное желание уединиться в туалете.

Сидя на стульчаке с низко спущенными трусами, он тужился и вдруг увидел, как из пениса потекла беловатая мутная жидкость, и почувствовал запах дохлой рыбы. Черт! Головка пениса продолжала толчками выпускать сперму, а ведь у него не возникло даже слабой эрекции. Это был один из странных симптомов опухоли, которая пожирала его мозг. И это могло случиться, когда он слишком громко смеялся или тужился, как сейчас. Он настолько боялся, что такое с ним произойдет на работе, что носил под одеждой прокладки. Это все загаженная карма. Наверное, в прошлой жизни он натворил много гадостей, да и в следующей мало что изменится.

Он подтерся, натянул брюки и вернулся к окну. Как и следовало ожидать, машина стояла на прежнем месте. Начинало вечереть. Потеряв терпение, Лемаршан открыл ящик на кухне и выбрал один из «телефонов-призраков», лежащих там: одноразовых телефонов с заранее оплаченным временем.

– Да? – раздался голос в трубке.

Это был голос зрелого мужчины, излучавший ауру авторитарности.

– Возле моего дома несет вахту какой-то автомобиль, – сказал Лемаршан. – Женщина, сидящая внутри, – полицейская. Я полагаю, они хотят оказать на меня психологическое давление…

– Она одна?

– Да.

Лемаршан увидел высокий силуэт, большой лоб, впалые щеки, изборожденные морщинами, а главное – взгляд такой невероятной синевы, что вызывал дурноту.

– Я хочу ее видеть, – произнес голос по некотором размышлении. – Знать врага в лицо – основной принцип, Серж. И вот что мы сделаем.

* * *

На другом конце линии высокий человек отсоединился и подошел к огню. Итак, гончие взяли след. Им не понравилось, что у них только что выкрали важную улику прямо в помещении комиссариата. И они не могут вынести такого унижения. Высокий человек погрузил свой синий взгляд в огонь. Такую синеву даже в мыслях себе не представишь. Что ж, прекрасно. Бой завязался. При этой мысли его тонкие губы сложились в улыбку.



Долина Узбин, Афганистан, 19 августа 2008 года, 1:40 утра, в горах, в 60 километрах от Кабула. В свете ламп синеглазый офицер разглядывал распростертые тела десяти убитых французских военных. Они попали в засаду.

Вооруженные «АК-47», противотанковым гранатометом и снайперскими винтовками, члены «Хезб-е-Ислами» напали на патруль в соотношении сил пять к одному. Сто пятьдесят талибов против тридцати солдат. Синеглазый офицер слишком поздно прибыл для подкрепления со своими людьми и был в ярости. Он предупреждал командование, что этот сектор очень опасен. Итальянцы, которые были здесь раньше, не выходили за пределы базы, после того как потеряли одного бойца.

В слабом свете звезд, пока еще не смолкли мортиры и вблизи гудели вертолеты «Каракал», синеглазый офицер, стоя среди скал, посмотрел на своего заместителя.

– Миссия плохо подготовлена. Никакой авиаразведки… Западня, которой можно было избежать… будь у нас необходимые средства и линия связи с командованием… Вызови журналистов. Я хочу, чтобы завтра во всех французских газетах появились статьи. Пусть страна знает, что в армию у нас берут всех, что в бою наши солдаты достойны восхищения, но что французская армия их вербует на убой. Я не позволю, чтобы моих солдат убивали только для того, чтобы высокое начальство смогло отпраздновать парадом Четырнадцатое июля.

29

Самира слушала альбом «Vulgar Display of Power» группы «Pantera», диск 1992 года, который многие считают лучшей метал-записью всех времен. Она уже собралась устроить хедбэнгинг, неистовый танец металлистов, для которого требуется только что есть мочи мотать головой, но тут увидела выходящего из дома Лемаршана. Продажный полицейский спустился по лестнице, прошел по двору, миновал ворота и уселся за руль своего фургона.

Так-так…

Самира подождала, пока он отъедет, и включила зажигание. Потом быстро вырулила на улицу и спустилась по спуску.

Лемаршан повернул налево, она за ним, не теряя фургон из виду. Сейчас их разделяли метров тридцать. Между ними втерлись какие-то две машины. Замечательно. Она бы охотно нацепила на фургон маячок, но на это тоже нужно разрешение судьи.

Пятью минутами позже Лемаршан выехал на окружное шоссе по съезду № 17 на уровне Бальма и Старого города и поехал на юг. Она схватила мобильник. Мартен ответил после первого же гудка.

– Дело пошло, – сказала Самира. – Он на окружном.

– Думаешь, он тебя засек?

– Уверена. Он несколько раз выглядывал в окно.

– Очень хорошо. Не теряй его из виду.

Они проехали торговые кварталы Тулузы и миновали Донвиль, где в последний раз обозначился телефон Мусы. После Монтескье-Лорагэ они съехали с шоссе А61 на шоссе А66, короче, на юг, к Арьежу. Этим же маршрутом, очевидно, ехали Муса и Кевин, поскольку минут через десять они миновали Мазер, где в последний раз обозначился телефон Кевина.

Проклятие! Они что, едут прямиком в логово похитителей? У Самиры по венам побежал адреналин, и по телу прошла дрожь погони. Но что-то не заладилось. Лемаршан знал, что она висит у него на хвосте, и вряд ли приведет ее в самое логово… И еще он знал, что она не рискнет потерять его на пустынной дороге.

Но тогда куда он едет?

Ей не хотелось слишком приближаться к фургону, но это было нелегко: он шел со скоростью ниже разрешенной. Чтобы такой легавый, как он, ехал со стариковской скоростью? Можно было подумать, что он нарочно издевается, передвигаясь вот так, нога за ногу. Она ни капельки не удивилась, когда небо над холмами потемнело и свет в салоне тоже померк.

Они обогнули Фуа, префектуру и второй по величине департаментский город с населением 9 700 жителей. Холмы вокруг становились все выше. Вскоре на горизонте показались вершины гор. На фоне неба, где уже загорелись звезды, они выглядели угрожающе. Наступила ночь. Пейзаж поглотила темнота. И сразу усилилось ощущение одиночества, заброшенности, будто приехал на самый край света. На выезде из Тараскон-сюр-Арьеж, после круглой площади с церковью и пустынным кладбищем в лунном свете, они свернули с шоссе N20 на шоссе D8 и сразу оказались посреди еще более дикого пейзажа.

Покрытые лесом склоны подступили к самой дороге. Временами долина чуть расступалась, и показывались голубоватые луга, окруженные темным лесом и потемневшими холмами. Лемаршан не мог не замечать фар, которые так долго его преследовали. У Самиры нарастало такое чувство, что она едет прямиком в пасть к волку. А вот каковы у этого волка намерения – это еще вопрос. И Лемаршан, и его подельники – отнюдь не идиоты. Они должны понимать, что она постоянно держит свою группу в курсе событий.

А это что?

В свете фар мелькнул знак въезда в деревню. Она сообразила, что в последний раз, когда они с Сервасом и Эсперандье выезжали на место преступления, здесь они не были: Муса Сарр был убит в северной части департамента.

На краю деревни расположился ресторан. Он стоял на берегу невидимой реки, обсаженной высокими тополями, которые проступали в темноте, как бледные призраки, несущие караул. Лемаршан поставил машину на маленькой парковке. Самира поехала за ним, не останавливаясь, миновала въезд на парковку, сделала полный круг по площади и повернула назад.

Подъехав к ресторану, она увидела вывеску «ВСТРЕЧА ОХОТНИКОВ», написанную на щите, сколоченном из неструганых досок, в стиле Дикого Запада, однако освещенную неоном. Лемаршан исчез за дверью ресторана. Самира быстро набрала Мартена и обрисовала ему ситуацию.

– Что мне делать?

– Иди за ним.

– Но он меня узнает.

– Конечно узнает. Когда хотят устроить тайную слежку, выбирают не такого приметного агента.

– Мартен, как же ты меня достал…

– Я тоже соскучился. Люблю тебя.

Она пересекла шоссе и въехала на паркинг. Там стояли пять машин, включая фургон Лемаршана. Самира запарковалась с краю и посмотрела на часы на световом табло автомобиля.19:30. В условиях комендантского часа ресторан закроется через полтора часа.

Парковку освещали маленькие лампы, вмонтированные в землю далеко друг от друга. Подождав минут пять, она вышла из машины, вошла в ресторан и заказала столик.

Девушка, сидевшая за стойкой приема, поправила маску, покинула свое место и направилась к ней, чтобы провести по залу к столику. Ресторан был обычный, сельский, с темными балками потолка, ярким огнем в камине, с клетчатыми скатертями и картинами псовой охоты на стенах. Когда Самира вошла в зал, Лемаршан поднял глаза и уставился на нее, не скрывая ни враждебности, ни бешенства. Она глаз не опустила и спокойно выдержала его взгляд. Кончилось тем, что он опустил глаза и принялся изучать меню. Она села за столик, который ей указали, спиной к стене, и быстро оглядела зал. Народу в зале было немного: две супружеские пары, одна постарше, видимо, пенсионеры, другая помоложе, лет пятидесяти. Молодая семья из родителей лет тридцати с тремя маленькими детьми, которые не могли усидеть на месте и ужасно шумели. И еще высокий худой человек лет шестидесяти, с худым загорелым лицом, сидевший в углу, опустив глаза в тарелку.

И плюс Лемаршан, один за столиком.

Мысли Самиры снова вернулись к полицейскому: интересно, кого он поджидает? Очень скоро она это узнает.

Когда девушка подошла принять заказ, Самира выбрала антрекот с луком шалот. Лемаршан уже принялся за еду, и она вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. Похоже, он никого не ждет. И она не видела, чтобы он доставал мобильник. Тогда ее начал мучить один вопрос: чего ради он ее сюда притащил?

Она повнимательнее рассмотрела соседей. Пожилой мужчина лет пятидесяти буквально пожирал ее глазами, словно хотел похитить, но, стоило ей посмотреть в его сторону, сразу отводил глаза. Легавый, что ли? Отец семейства несколько раз посмотрел на ее черные кожаные легинсы и пуловер со шнуровкой на груди, и она его уничтожила взглядом. Шестидесятилетний джентльмен в одиночестве поглощал еду в своем углу, уткнувшись глазами в лежавшую перед ним открытую книгу. На нем был безупречный серый костюм и белоснежная рубашка с жестким воротом.

Лемаршан за ней наблюдал. Черные зрачки его глаз занимали всю радужку и, казалось, всасывали в себя свет, как черные дыры.

Сердце у Самиры, помимо ее воли, забилось сильнее, когда она увидела, как на губах полицейского заиграла наглая улыбка, и было в ней что-то отвратительно непристойное. А потом улыбка мгновенно исчезла, уступив место выражению такой неприкрытой жестокости, ненависти и презрения, что у Самиры по спине прошел ледяной холодок.

* * *

Они подходили со стороны авеню де ля Рейнери среди ночи, заняв оба тротуара, велосипедную дорожку и середину шоссе. В черных пальто и балаклавах, вооруженные металлическими палками, бейсбольными битами, камнями и петардами, которые пресса назвала потом минометами, играя на двойном смысле этого слова, ибо в коллективном воображении это вызывало образ войны и неприятельского войска.

Их было человек пятьдесят, может, чуть больше, и двое полицейских в форме, куривших возле комиссариата, сразу поняли, что сейчас заварится каша.

– Это еще что за штучки? – крикнул один из них.

– Быстрей! Быстрей поворачивайся! Надо все запереть и вызвать подмогу!

Они забежали в здание и блокировали бронированную дверь.

– Опускайте защиту окон! На нас нападают!

* * *

Это была ночь ярости, оскорблений и смятения. Дикая и требовательная. За каждым оскорблением, каждым криком, каждым брошенным камнем скрывалось – высказанное или невысказанное, но явно подразумеваемое – слово ПРАВОСУДИЕ. Именно это слово было на устах манифестантов в желтых жилетах, вышедших на площади в прошлом году. Тогда ассоциация жертв, чье детство было разрушено взрослыми, через «Твиттер» требовала ужесточить наказания для преступников. Дети из бедных кварталов хотели иметь равные возможности с остальными. Восстали даже дилеры и городские мальчишки на побегушках. ПРАВОСУДИЕ. Та самая справедливость, которую страна уже не могла гарантировать своим гражданам. Ее давно подменили видимостью, игрой, пародией. ПРАВОСУДИЕ… Это слово пульсировало в каждом мозгу униженной и обиженной нации.

И пока все вокруг ревело, пылало, визжало, ругалось и взрывалось в эту мятежную ночь в округе Мирей, оно крепко засело в головах у всех, и полицейских, и тех, кто их штурмовал.

* * *

Самира спешила расплатиться и встала с места. Она прошла по залу к бюро администратора, где, подняв голову к телевизору, висевшему в углу, сидел владелец заведения.

– Никогда не смогу поверить, – произнес он в отчаянии. – Опять всех пересажают. Это невозможно. На этот раз есть погибшие. Теперь уже не оправиться, не встать на ноги. Целая жизнь тяжелого труда псу под хвост…

Самира сочувственно кивнула и вышла на улицу, в ясную ночь, где только шелест тополей и журчание воды нарушали тишину. Вдруг она насторожилась и застыла на месте. Куда это он?

Она увидела, как Лемаршан расплатился, встал и вышел.

Но фургон остался на месте.

Она огляделась вокруг.

На парковке она была одна. А может, и нет. Молодая луна еще не так ярко освещала все закоулки: было несколько темных мест, где он мог бы спрятаться. Самира вздрогнула и направилась к машине.

И вдруг ее охватила паника. Она была уверена, что за ней кто-то следит, она это чувствовала. И это ей очень не понравилось. Еще секунда – и ярость взяла верх. Ах ты, мерзавец, ты что же, думаешь я позволю напугать меня этим цирком?

Она знала, чего он добивается. Он хотел отплатить ей той же монетой: заставить ее занервничать. Ага, сейчас, пусть даже не надеется, этого удовольствия он не получит. Вместо того чтобы заторопиться и прыгнуть за руль, она прислонилась спиной к капоту, достала из пачки сигарету и закурила.

От Самиры не укрылось, что рука у нее дрожала, когда она зажигала сигарету, но она надеялась, что из своего укрытия он этого не заметил. Если, конечно, она права и он за ней наблюдает. Сигарету она докурила до конца и пошла погасить ее в глиняном кувшине с песком, который служил в ресторане пепельницей при входе. После чего села за руль, уехала с парковки и повернула налево, по направлению к Тулузе. Она проехала через ту же дикую лесистую долину, которую проезжала, прежде чем свернуть на шоссе D8. До самого горизонта ни одного жилья, кроме двух ферм, которые она быстро проскочила и где у трех домиков на краю шоссе, выхваченных фарами из темноты, были закрыты ставни. А потом снова луга в тумане и темные леса. И тот же туман, что полз по лугу, выползал на шоссе, и, проскакивая клубы тумана, Самира замечала, что свет фар скользил над ними. Она все время поглядывала в зеркало заднего вида. Иногда реальность оказывается похожей на вымысел: пара фар сопровождала ее издалека, строго держа прямую линию. Если едешь ночью, то свет любых фар, появившихся сзади на пустынной дороге, вызывает беспокойство. В голову начинают лезть мысли о ночных ограблениях автомашин, о дорожных пиратах или о пьяных водителях, которые хотят напугать и позабавиться. Это свойственно людям.

Самира тоже думала точно так же, когда, наблюдая за фарами в зеркало заднего вида, заметила, что они приближаются бешеным аллюром. Она догадалась, что это за фары…

Лемаршан…

30

Глаза у нее против воли вылезли из орбит, когда он, включив все освещение, резко рванул вперед, пролетев последние десятки метров с бешеной скоростью. Он хочет ее протаранить! Вцепившись в руль, она вся сжалась, ожидая удара, но он затормозил в последнюю секунду, и поток белого света захлестнул салон, когда бампер фургона оказался в нескольких сантиметрах от бампера ее машины.

Вот гад! Он хотел спихнуть ее в кювет! Она нажала на акселератор, но Лемаршан сделал то же самое. Скотина! Он ждал, когда она допустит ошибку и сама спровоцирует аварию. Или высматривал удобное место, какой-нибудь маленький виражик, чтобы на такой скорости легким толчком сбросить ее с шоссе.

Пот крупными каплями катился по ее лицу, сбегал по шее и струился между лопатками. Сердце стучало в груди, как боксер, который лупит тренировочную грушу. Этот тип сумасшедший. Они прямиком идут на аварию.

Он приклеился к ее заднему бамперу на скорости 100 километров в час на шоссе, где лимит 80. Водопад белого света слепил Самиру, полностью лишая ее видимости.

Притормозить она не решалась: он был слишком близко… На ближайшем прямом участке она достала телефон и нашла номер Серваса. Он ответил сразу.

– Мартен! – крикнула она, – У меня на хвосте висит Лемаршан! Он хочет спихнуть меня в кювет!

– Что?

Она повторила, обрисовав ситуацию, насколько можно коротко.

– Сосредоточься целиком на вождении! – приказал он. – И никаких глупых действий! Он только того и ждет.

* * *

В полицейском управлении он нашел номер Лемаршана и позвонил. Негодяй отозвался после третьего гудка.

– Тебя никто не учил соблюдать дистанцию на дороге? – спокойно спросил Сервас.

Лемаршан разразился хохотом:

– Гляди-ка, Сервас! Бежишь на помощь своей приспешнице?

– Я уже заявил в Инспекцию дорожной полиции…

– Какой к черту… Должно быть, ты очень хочешь, чтобы у тебя забрали дело и передали какому-нибудь деятелю из внутренней безопасности? Я знаю таких ребят, как ты, Сервас. Тебе нужно это расследование…

– Зачем ты все это проделываешь, Лемаршан?

– А чтоб знали, что бывает с теми, кто висит на хвосте…

– Хочешь спровоцировать аварию? А как ты ее объяснишь? Притормози. Клянусь, если с ней что-нибудь случится, я сам приеду и отволоку тебя за твою вонючую шкуру в отдел внутренней безопасности…

Голос Лемаршана вдруг изменился и съехал на истерический визг. Он растерял все свое хладнокровие:

– Заткнись! И не угрожай мне, мерзкий ублюдок! Не смей мне угрожать, понял? А теперь слушай меня! Вы эти ваши штучки прекращайте! Я не имею никакого отношения к пропаже мальчишки. Что вы ко мне цепляетесь?!

Это он уже проорал во всю глотку. Сервас испугался, что он войдет в раж и действительно столкнет Самиру в кювет.

– Сбавь скорость, и я сниму наблюдение, – предложил он.

– Да пошли вы все в жопу! – рявкнул старший капрал, прежде чем отсоединиться.

Но ногу с акселератора все-таки снял, и расстояние между автомобилями стало быстро увеличиваться. Он даже не отсалютовал Самире последней яркой вспышкой фар.

* * *

После того как Самира сообщила, что Лемаршан от нее отстал, Сервас отсоединился, уставившись в стену напротив. Что, капрал действительно был готов слететь с катушек? В коридоре раздались какие-то крики. Он посмотрел в сторону двери, чтобы понять, в чем дело. Снаружи явно что-то происходило, где-то завязалась потасовка.

Мартен решил посмотреть.

* * *

На площади Капитолия, как и во всей Тулузе, время было остановлено в 21:00. К этому обязывали комендантский час и операция «Замерший город». Улицы пусты, металлические ставни опущены. Словом, все, как в 4:00 утра.

Однако в коридорах и кабинетах ратуши царило небывалое оживление. Все ответственные работники муниципалитета провели этот день, организовывая новые ограничения и пытаясь понять, каковы будут последствия, учитывая, что перед мэрией сгрудились человек 200 манифестантов. Сейчас все собрались в кабинете мэра по совсем другому поводу.

В перегруженном позолотой кабинете народный избранник выглядел мрачным, как в худшие моменты. Он разговаривал по телефону с директором Департамента гражданской безопасности, а перед ним расположились директор кабинета, директор коммуникации, заместитель по политике безопасности и профилактике преступлений и главы администрации округов Мирей, Рейнери, Бельфонтен и Тулуза-Север.

– В округах Рейнери, Бельфонтен, Изард и Багатель начались беспорядки, – говорил начальник департаментской службы безопасности в микрофон конференц-связи в форме трехконечной звездочки.

Лица у всех вытянулись.

– Я не хочу повторения две тысячи восемнадцатого года, – предупредил один из членов муниципального собрания. – Не предпринимайте ничего, что могло бы подлить масла в огонь.

В 2018-м в нескольких кварталах прогремели взрывы, шестьдесят машин сгорели, автобусные остановки и прочее движимое городское имущество было уничтожено. Жертвами среди полицейских стали те, кто сопровождал пожарных, когда начались поджоги, и попал в засаду. Их закидали камнями.

– После смерти мальчишки это надо было предвидеть, – продолжил мэр. – Почему же вы это проглядели?

На другом конце провода молчали.

– Поступали сигналы от «Фарос», на «Фейсбуке» и «Снэпчате» тоже появлялась информация, что что-то готовится, но угадать, что и когда, было трудно…

«Фарос» – «Платформа упорядочения, анализа, сопоставления и использования сигналов» (видимо, такое название придумал какой-нибудь бюрократ, любитель звучных акронимов[43]) – система отслеживания упоминаний о случаях педофилии и развратных действий по отношению к несовершеннолетним, а также случаев разжигания расовой ненависти и призывов к насилию в Сети.

– Мобилизованы двести полицейских, люди из Дирекции республиканской безопасности и государственной безопасности, – продолжил директор. – Высланы вертолеты жандармерии для контроля с воздуха. Кроме округов Багатель, Рейнери и Бельфонтен, сигналы о сожженных машинах поступили из Изарда, Коломье и Бланьяка. В следственном изоляторе Сейсс тоже начались беспорядки.

Следственный изолятор Сейсс был известен своей перенаселенностью: случалось, что на каждом этаже там содержали по 110 задержанных.

– Черт побери! – воскликнул мэр.

– Мы уже провели около двадцати восьми задержаний, – чуть спокойнее сказал директор. И это еще не конец.

Он умолчал о том, что из двадцати восьми задержанных двадцать пять тут же отпустили домой, сделав им соответствующие внушения и призвав к порядку.