Annotation
Имя Георгия Гурьянова (1961–2013) известно миллионам поклонников группы «Кино», в которой с 1984 года он был бессменным барабанщиком. Игру Гурьянова (в ту пору известного также как Густав) отличала стильная манера – он барабанил стоя. Вместе с тем он оказал сильное влияние на имидж группы. Но главным делом его жизни стала живопись. И снова повышенное внимание было уделено стилю. Талант Гурьянова как художника-неоакадемиста в полной мере раскрылся в 90-е годы. Участие в многочисленных выставках способствовало мировому признанию. Уже после смерти Гурьянов был назван самым дорогим российским художником последнего десятилетия. Главными темами его картин стали спортсмены, летчики и моряки. Вклад Гурьянова в современный культурный процесс не ограничивался живописью. Будучи всегда на острие модных тенденций, Гурьянов принял активное участие в российском рейв-движении. Он входил в число организаторов первых рейв-вечеринок, разрабатывал для них логотипы и символику. Книга состоит из двух частей. В первой части Георгий рассказывает о себе сам, отвечая на вопросы журналистов. Во второй его вспоминают друзья и знакомые. Как верно сказано на этих страницах, у каждого свой Гурьянов. Несомненно одно: это был действительно крупный художник, безошибочно чувствовавший стиль, отличающийся безукоризненным вкусом в вопросах культуры, имевший полное право сказать: «Я и есть искусство!»
Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»
От автора-составителя
Часть 1
Интервью с Г. Гурьяновым
Георгий Гурьянов о Петербурге
«Такое ощущение, что нас все ненавидели»
«Бремя художника – быть немножко впереди всего»
Беседа с Георгием Гурьяновым (17 июля – 17 октября 2003 года)
«Критерий – красота»
«Георгий Гурьянов – идеалист и конформист?!»
«Георгий Гурьянов о Тимуре Новикове»
«Мне хотелось показать себя…»
«Судьба барабанщика»
ПТВ: пиратское телевидение
«Роскошь – это красота»
«Когда Витя погиб, все вышло из-под нашего контроля»
«Арт, музыка, кинематограф и фэшн – звенья одной цепи»
Интервью Георгия Гурьянова
Георгий Гурьянов вспоминает Гарика Ассу
Одно из последних интервью
Часть 2
О Георгии Гурьянове рассказывают:
Заключение
Краткий указатель мест, персон и музыкальных коллективов, упомянутых в книге
Фильмография Георгия Гурьянова
Петербургские адреса Георгия Гурьянова
Иллюстрации
notes
1
2
3
4
5
Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»
© Р.Р. Азилгареев, 2017
© Оформление, ООО «Издательство АСТ», 2017
От автора-составителя
Я не был лично знаком с Георгием Гурьяновым. В середине 90-х, когда я был подростком и симпатизировал музыке Ленинградского рок-клуба, я обратил внимание на эстетику участников группы «Кино». И понял, что все не так просто: до 84-го года – это «лохматое» «Кино», а после – стильное, яркое, эффектное минималистичное шоу. Именно в 1984 году в группе появился Георгий Гурьянов, барабанщик и стилист, оказавший огромное влияние на дальнейшее развитие группы. Такое «Кино» и осталось в памяти большинства.
В 2000-х я продолжил интересоваться историей Гурьянова и «Новых художников». К сожалению, библиотеки молчали, а в Интернете был минимум о «новой волне» Ленинградского андеграунда, тем более о Новой Академии Изящных Искусств и, конкретно, о Георгии Гурьянове. Нашлась лишь скудная информация о том, что Гурьянов теперь – всемирно известный художник, которого именуют ни много ни мало «Русским Веласкесом». Это интриговало! В сети было опубликовано несколько работ, которые производили неизгладимое впечатление. Соц-арт? Неоакадемизм? Понять было сложно.
Подобная недосказанность побудила меня создать в 2008 году сообщество о Георгии в социальной сети «Вконтакте», чтобы совместным трудом участников сообщества восстановилась (и дополнилась) история художника и музыканта Георгия Гурьянова. Группа объединила старых и новых фанатов группы «Кино», фанатов самого Георгия, любителей творчества «Новых художников» и многих других, кому Гурьянов оказался так или иначе близок. За время существования этого сообщества его участники делились между собой редкими интервью, видеозаписями, фотографиями, неожиданными фактами биографии.
В 2011 году, ко дню 50-летия Георгия Гурьянова, я организовал в группе проект поздравлений юбиляра с помощью интервью с близкими ему людьми, которые общались с ним в разные годы. Пользуясь случаем, я хотел бы выразить огромную благодарность Владиславу Мамышеву-Монро, Евгению Козлову, Ханнелоре Фобо, Андрею Хлобыстину и другим людям, которые с удовольствием откликнулись тогда. Они согласились ответить на вопросы о Гурьянове исключительно для сообщества людей, которым он был небезразличен.
Мне бы хотелось встретиться с Георгием Гурьяновым и взять у него интервью. У меня даже был список важных и интересных вопросов, которые удивительным образом не были заданы предыдущими интервьюерами.
К сожалению, этим планам не суждено было сбыться – утром 20 июля 2013 года Георгий Константинович Гурьянов скончался в своей квартире на Литейном проспекте в Санкт-Петербурге.
Преждевременная кончина Гурьянова произвела на меня столь сильное впечатление, что я взялся за серию его графических портретов разных лет. Впоследствии эти работы были представлены на персональной выставке «G. G. Портреты» в Санкт-Петербургском арт-пространстве «Art Gallery Adventures» в июле 2015 года, открытие которой было приурочено ко второй годовщине смерти Гурьянова.
В 2014 году известная галеристка Ольга Остерберг, многолетний куратор выставок Георгия Гурьянова, предложила соединить мои интервью с его друзьями и близкими в книгу. Я с удовольствием откликнулся на эту идею. За время создания книги я пообщался с большим количеством людей, близких Георгию в разные годы: родственниками, одноклассниками, одногруппниками, друзьями, знакомыми, музыкантами, художниками. Каждый из них приложил свою руку к созданию этой книги и почтил память Георгия Гурьянова. Кто-то делился эксклюзивными воспоминаниями, кто-то редкими, не издававшимися фотографиями, кто-то давал полезную информацию, без которой сложно было бы рассказать биографию Гурьянова.
Эта книга – взгляд стороннего наблюдателя. Стороннего, но наблюдательного ценителя творчества Георгия. Многое осталось за бортом книги. Что-то, не вошедшее в нее, хранится у меня, и читателям далеко не скоро предстоит столкнуться с некоторыми фактами из его жизни. Каждому было бы полезно познакомиться с книгами Е. Андреевой «Тимур. Врать только правду!» и А. Хааса «Корпорация счастья», чтобы получить наиболее полное представление об эпохе, в которой жил и творил Георгий Гурьянов. Но и без прочтения этих книг, я думаю, все будет понятно.
Сегодня появляется большое количество людей, паразитирующих на творчестве Георгия Гурьянова. Они приписывают ему слова, которых он не говорил, сочиняют музыку и от его имени выкладывают в Интернет, даже рисуют картины, которые выдают за картины Гурьянова и продают за бешеные деньги… Но эта книга не про ложь. При ее создании без искажений использовались документальные материалы, интервью от первого лица, воспоминания родных и близких Георгия Константиновича. Весь материал прошел цензуру единственных наследников Георгия Гурьянова – его родных сестер.
Для кого-то из читателей приметы ушедшей эпохи 80-х и 90-х – места, люди, явления – могут оказаться неизвестными, непонятными или забытыми. Для них в конце книги приводится указатель культовых мест ленинградского андеграунда, биографии художников, музыкантов, продюсеров, писателей и других упоминаемых в книге личностей, а также список музыкальных групп, которые слушал Георгий Гурьянов.
Часть 1
От первого лица
В первой части книги собраны самые значимые интервью Георгия Гурьянова, которые он дал с 1991 по 2012 год. Одни интервью были опубликованы, но до сих пор недоступны в Интернете, другие на бумаге публикуются впервые. Отбирая их, составитель руководствовался простой целью – нарисовать портрет Георгия Гурьянова, охватить самые важные этапы биографии и продемонстрировать личное отношение Георгия к тем или иным событиям. Как фрагменты мозаики, интервью складываются в большую картину, на которой можно увидеть и Густава, барабанщика культовой группы, и Гурьянова, модного, знаменитого на весь мир художника, и сквоты ленинградского андеграунда, и официальные пространства галерей и музеев.
Некоторые интервьюеры упоминали, что в разговоре Георгий много матерился. Другие добавляли, что он делал это очень мягко и с юмором, так что мат и проклятия в адрес коллег не звучали так грубо, как выглядят на бумаге. Многие отмечали, что речь Гурьянова, приглаженная в интервью, на самом деле была довольно сбивчивой и несвязной – как, впрочем, у многих художников. Почти все собеседники Гурьянова не могли не признать, что он был безупречным франтом и очень харизматичным человеком, а его обаянию невозможно было сопротивляться.
Одно из самых известных его высказываний: «Мое произведение искусства – я сам». Во всех интервью эта мысль или высказывается им прямо, или сквозит между строк. И о чем бы ни говорил Георгий Гурьянов – о моде, музыке, живописи или друзьях, – он всегда говорил о самом себе.
Интервью с Г. Гурьяновым
Репортаж «Пиратского телевидения». Gagarin-Party. 1991 г.
Георгий Гурьянов:
Ну, может быть, основное влияние космоса – то, что я должен работать больше и придумать что-то…
Я всегда занимался живописью и музыкой занимался, потому что мне не хватало этого…
Группа («Кино». – Примеч. авт.), конечно, распалась… Я не знаю почему…
Я всегда за новую культуру, и, конечно, я всегда ищу что-то новое. Я нашел ее довольно давно, если говорить о культуре «техно» и современных дискотек… Конечно, мне хотелось, чтобы Санкт-Петербург был не самым последним городом в современной культуре, и я пытался создать ее в этом городе всеми своими силами. Мне кажется, что мне удалось.
https://www.youtube.com/watch?v=W4-IiR4EZxA
Георгий Гурьянов о Петербурге
(Из кн. «Неофициальная столица») 2000 г.
«Я жил на стрелке Васильевского острова, гулял по Дворцовой набережной, любовался архитектурой. Не помню, сколько раз я был в Эрмитаже, проходил по Аничкову мосту. Петербург – это лучшее место, где можно работать. Город создан для художников и вдохновения, он прекрасен как с фасадов, так и изнутри. Я себя идентифицирую с городом… В Петербурге большую часть времени – холод и зима, когда можно, запершись в мастерской, долго и вдохновенно работать. Награда за долгую зиму – белые ночи. Бесконечные сумерки, красота, комфорт. Петербург, конечно, самый красивый и самый молодой город…»
http://www.gif.ru/texts/modern-art-spb/city_876/fah_941/
«Такое ощущение, что нас все ненавидели»
Интервью «Газете», 21.06.2002
Накануне юбилея Виктора Цоя с бывшим ударником группы «Кино», художником Георгием Гурьяновым, встретился корреспондент «Газеты» в Петербурге Сергей Полотовский.
Сергей Полотовский: Каким Виктор Цой остался в вашей памяти?
Георгий Гурьянов: Трудно. Сложный вопрос (долго закуривает, думает, оттирает пот со лба). Проблема в том, что, каким он остался для меня, я никому никогда не расскажу. Это единственное, что у меня осталось, – все остальное отняли.
С. П.: Когда вы познакомились?
Г. Г.: Наверное, в 1981-м, через друзей-панков: Осла (Антон Галин), Свинью (Андрей Панов). Я тогда эпизодически играл на ударных в группе «Автоматические Удовлетворители».
С. П.: И где вы встречались, в «Сайгоне»?
Г. Г.: Когда стали играть вместе, встречались каждый день, в том числе и в «Сайгоне».
С. П.: Что, на ваш взгляд, осталось сейчас от Цоя в коллективном бессознательном? Кто-то занял освободившееся место?
Г. Г.: Остались музыка, песни. Для меня никто не занял его места. Была масса претендентов, но все абсолютно несостоятельны.
С. П.: Вы представляете себе Виктора сорокалетним?
Г. Г.: Легко.
С. П.: А что бы он делал в сорок?
Г. Г.: Он бы приятно проводил время, наслаждался жизнью.
С. П.: Цой был сибаритом, гедонистом или трудоголиком?
Г. Г.: Да всего понемногу. Он веселый был, жизнерадостный.
С. П.: Помните, прошлой зимой мы сидели у вас с Ником Родсом из Duran Duran, слушали песни «Кино», а Родс точно угадывал год записи по аранжировкам? То есть вы были в курсе всего на западном уровне в плане музыкальной подкованности.
Г. Г.: Конечно.
С. П.: Что же вы тогда слушали?
Г. Г.: Ну уж точно не «Алису», «Аквариум» и ДДТ. Много западных групп: те же Duran Duran, The Smiths, New Order. The Beatles вот никогда не нравились.
С. П.: А приходилось драться с гопниками?
Г. Г.: Единственные гопники, с которыми приходилось иметь дело, – это тогдашний рок-клуб и рок-клубовские группы. Однажды ребята побили Шевчука, но меня там, к сожалению, не было, а то я бы и сам ему дал пенделя.
С. П.: А Цоя вообще любили?
Г. Г.: Такое ощущение, что нас все ненавидели, завидовали.
«Бремя художника – быть немножко впереди всего»
Из ТВ-передач, посвященных выставке Г. Гурьянова «Моряки и небеса» в галерее «Д-137» (с 9 по 27 марта 2004 года)
«…Бремя художника – быть немножко впереди всего. Вот в этом весь фокус. Я родился художником и всегда был им, даже в детском саду. (И музыкантом тоже, между прочим. Не то что я вдруг внезапно стал музыкантом – я учился музыке.) В то время изобразительное искусство зашло в тупик. И, когда я прочитал манифест сюрреалистов, я совсем потерялся. До этого я изучал рисунок, живопись, композицию, скульптуру – все, что преподают в академической школе, а потом вдруг узнал, что все это гроша ломаного не стоит, что нужно, наоборот, ничего не уметь. Поэтому я очень долго не мог найти себя в живописи. Зато очень продуктивно занимался музыкой. По крайней мере, я был уверен в том, что такое ритм, что такое base.
«Моряки и небеса» – это романтическая серия. Тема меня, конечно, всегда вдохновляла, но я долго на нее не решался, потому что очень сложно, потому что обилие деталей – мачты, канаты… В общем, ничего не придумано мной в каком-то галлюциногенном сне, все это – реальность. Море и морские путешествия – это метафора жизни. Я и сам постоянно нахожусь в путешествиях, и мне, признаться, пиратское плавание больше по душе.
Я много путешествовал и все равно выбрал Петербург. Несмотря на то что я здесь родился, я все же сомневался и хотел иметь выбор. Мне пришлось посмотреть мир, чтобы все-таки выбрать Петербург. Этот город очень вдохновляет меня, да.
Есть два-три человека, мнением которых я дорожу. Но все равно делаю по-своему. Самым большим авторитетом для меня был Тимур Новиков. Конечно, с кем, как не с ним, можно было поговорить об искусстве. И его смерть – это большая потеря. Фактически у меня нет больше диалога, остался только монолог.
Я стараюсь делать все, что могу, в лучшем виде, в совершенстве. А как это будет оценено – скажут, что я номер один или номер два – это не моя забота, в конце концов».
Беседа с Георгием Гурьяновым (17 июля – 17 октября 2003 года)
Из книги искусствоведа, ведущего научного сотрудника Отдела новейших течений Русского музея Екатерины Андреевой «Тимур. Врать только правду!» (СПб: Амфора, 2007)[1]
Е. Андреева: Георгий, расскажите, пожалуйста, как и когда вы с Тимуром познакомились. И о себе тоже расскажите: где вы тогда жили, с кем общались, чем занимались?
Г. Гурьянов: Я впервые увидел Новикова у Сотникова. А потом зашел к Новикову в мастерскую на Воинова. Это было году в 1979-м или в 1980-м.
Е. А.: Вы тогда еще были художником или уже музыкантом?
Г. Г.: Я был музыкантом.
Е. А.: А почему вы из художника превратились в музыканта?
Г. Г.: Очень просто. Потому что художественная сцена была очень непривлекательна. Художники из официоза с их рутиной или диссиденты, авангардисты с их ужасным дегенеративным искусством. Абсолютно никакого выхода. И, конечно же, я увлекался поп-музыкой: это такое средство самовыражения молодежное. Я не видел для себя места в изобразительном искусстве.
Е. А.: Но вы же пошли учиться на художника?
Г. Г.: Да, но я учился живописи, рисунку, прекрасному, смотрел живопись в Эрмитаже, а потом все эти модернистские манифесты о том, что нельзя уметь рисовать, меня страшно смутили. Манифесты сюрреалистов меня смущали своей непонятностью.
Из всех моих друзей так-называемых-художников никто не умел рисовать. Уметь рисовать было вообще западло. А Новиков немножко меня реабилитировал, объяснил, что все это значит.
Е. А.: Как он это сделал?
Г. Г.: Ну, например, он водил меня по очередной выставке Товарищества художников где-нибудь во Дворце молодежи и рассказывал про каждого художника, про картины. Объяснял, как человеку с необитаемого острова, что такое искусство, что это значит.
Е. А.: А ему что-нибудь нравилось из показываемого?
Г. Г.: Да, я помню, Гаврильчик ему нравился. Картина «Женщина-космонавт».
Е. А.: А чем она ему нравилась?
Г. Г.: Может быть, трогательностью…
Е.А.: А как вы тогда попали к Сотникову?
Г.Г.: Мы с Сотниковым давно-давно были знакомы, лет четырнадцати познакомились через подростков-художников. Особых мест встреч или клубов у них не было, все просто слонялись.
Е.А.: Вам нравились картины Сотникова?
Г.Г.: Я думал, что он живописец. Не то чтобы мне нравилось. Но, помню, раки.
Е. А.: А вы в каком роде тогда рисовали?
Г. Г.: Я тогда не рисовал.
Е. А.: То есть вы занимались только музыкой?
Г. Г.: Да, у меня была студия, то есть квартира, в Купчино с музыкальными инструментами. Мы играли с разными музыкантами: с Андреем Пановым, группой «Автоматический удовлетворитель» и, конечно, группой «Кино».
Е. А.: Новиков играл на каких-то музыкальных инструментах?
Г. Г.: Нет, он не мог играть, у него к этому не было способностей.
Е. А.: И как вы себя почувствовали в обществе Тимура? Он, как молодой человек чем-то отличался от остальных?
Г. Г.: Да, очень сильно.
Е. А.: А чем?
Г. Г.: Он был очень внимателен.
Е. А.: К чему? К каким сторонам жизни?
Г. Г.: Ко мне. Мы вообще не расставались. Мы ходили по гостям. По разным художникам. Любили бывать у Кирилла Хазановича в Дмитровском переулке. Он был очень веселый, симпатичный, талантливый молодой человек, немножко сумасшедший, конечно. Гостеприимный, приветливый, просто ангельский, образованный, романтический юноша. Время проводили в основном в разговорах. У него был «клуб», очень хорошо декорированный. С большой гостиной, роялем, красивой старой мебелью, огромным количеством книг. Там был такой комфорт. Появлялись совершенно невероятные люди. У Хазановича была мачеха, которая стала его женой. Отец его ушел, а она, Наталья, осталась жить с Хазановичем. Наташа принадлежала к другому, старшему поколению, у нее были свои друзья, которые там и появлялись. И все очень мило общались. Вообще «декорацией» назывался то ли ремонт, то ли уборка, когда все-все книги, стоявшие на стеллажах, устилали полностью весь пол в квартире. И мы ходили по книгам, иногда что-то спонтанно поднимая с пола и читая. Потом Кирилл погиб. Может, потому, что Наташа умерла, и он повесился через какое-то время.
Е. А.: Что ему нравилось читать?
Г. Г.: Всё. Эдгара По. Еще мы вместе путешествовали по крышам, интересно было: столько разных крыш.
Е. А.: Расскажите, как Тимур рисовал схемы городских кварталов в альбомчике.
Г. Г.: Это было, когда ему надо было готовиться к выставке за три недели, и он придумал пейзажи Петербурга как план-карты. Он в блокнотиках отмечал, где что, а потом рисовал на холстах, делал много наклеек.
Е. А.: Были ли еще какие-то «салоны», кроме салона Кирилла?
Г. Г.: Конечно, у Новикова в «АССЕ». У Андрея Медведева на Загородном. Там всегда был цветник. Девушки там были красивые в огромных количествах. Постоянно разные, новые… Там я познакомился с Катрин Беккер, с Ульяной…
Еще я помню, мы с Тимуром заходили к соседу Медведева, художнику Вальрану, который писал наши портреты. У него была соседняя с Медведевым мастерская. Но это было еще раньше: Медведева мы тогда не знали, возможно, мы с Андреем познакомились через Цоя. Если не иметь в виду бесконечных красавиц, которые окружали Андрея, он был несколько в стороне от дендистского движения.
Е. А.: Сохранился ведь портрет Вальрана работы Тимура. Он его писал не тогда же?
Г. Г.: Нет. Мы заходили на пару часов, беседовали, а Вальран занимался нашими портретами. Но мне больше других нравятся мои портреты работы Евгения Козлова.
Е. А.: А ваш оплечный портрет работы Тимура?
Г. Г.: Да, он его написал в начале восьмидесятых у Ивана Сотникова дома. Этот портрет мне очень нравится, очень похож. Он, конечно, выглядит как шедевр. Написан с такой экспрессией и со вкусом. На нем есть странная надпись «АНО». Может быть, «Администрация „Ноль-объекта”».
Е. А.: Вы же участвовали в событиях, связанных с «Ноль-объектом»?
Г. Г.: Да, я был в боевом отряде. Вместе с бесстрашным Хазановичем. Противостояние вокруг «Ноль-объекта» породило «Новых художников» как молодежную группировку, и Новиков, поскольку художников вообще-то не было или было мало, вместе с Сотниковым делал работы в разных стилях, скажем, за десять разных художников. Причем фамилии не придумывались с потолка, а заимствовались у приятелей. Каждому раздавалось определенное направление в современном искусстве. Здорово, правда? Кому-то вообще ничего, а кому-то целое направление. Новиков сам решал, кому что отдать. Например, Новиков говорил: «У тебя сегодня вернисаж в Клубе литераторов». Все происходило на Воинова. Друзья – бородатые мужики – очень конфузились.
Е. А.: В хронике «Ноль-объекта» есть такой эпизод: Тимур «проходит» сквозь «Ноль-объект». И далее собирают данные о влиянии «Ноль-объекта» на Тимура Петровича. Что за этими записями скрывается? Прием психотропных средств?
Г. Г.: Наверное, это какие-то личного характера впечатления. В начале восьмидесятых Тимур считал, что препараты оказывают большое влияние на культуру. Сначала появляется препарат, потом – измененное сознание, которое рождает впоследствии какой-то новый результат в искусстве.
Е. А.: Мне он десять лет спустя говорил прямо противоположное. Что препараты все жрут, а искусство либо у каждого свое, либо из-за препаратов у всех одинаковое и никакое.
Г. Г.: Да, это очень правильно придумано.
Е. А.: Нравился ли вам кто-то из «Новых художников»?
Г. Г.: Да, как я уже сказал, нравился Евгений Козлов. Новиков был, безусловно, все время рядом, но штатным художником группы «Кино» был выбран Козлов. Козлов приезжал на вечеринки дендистов из Петергофа. Периодически, но всегда очень блистательно. Его произведения тогдашние производили сильное впечатление, на меня лично.
Е. А.: На Тимура, по всей вероятности, тоже. В Русском музее есть диптих Козлова из коллекции Тимура середины восьмидесятых, представляющий людей на прогулке в ландо на фоне урбанистического пейзажа, такое ар-деко.
Г. Г.: Потом он из этого направления куда-то выпал. На периферию.
Е. А.: По-моему, наоборот – он «выпал» в самый перестроечный соц-артовский центр: стал изображать гигантские красные лица, например Ленина.
Г. Г.: Да-да. Но до этого он был очень стильным.
Е. А.: Я видела альбом фотографий Козлова «Гуд ивнинг, Густав» середины восьмидесятых – он ведь принадлежит вам?
Г. Г.: Это была вечеринка стиляг «Тедди-бойз» в каком-то кафе. Там вообще был концерт, играли «Странные игры». Собрались очень красивые, элегантные молодые люди. Они встречались здесь, на углу Невского, Литейного и Владимирского проспектов. От моды, которую Тимур пропагандировал в галерее «АССА», где практиковали всечество и фриковство, от фриковства Гарика Асса, которое называлось стиль «ай-люли», стиляги отличались красотой.
Е. А.: Что это была за молодежь? Почему себя так называла?
Г. Г.: По имени стиляги Тедди. Вообще, это были стильные тинейджеры, школьники, в белых рубашках, черных брюках и остроносых ботинках. Всё из комиссионных магазинов. «Тедди-бойз» любили стиль шестидесятых, отращивали челки, стригли затылки. Потом они стали художниками, музыкантами. Какие-то молодые люди стали некрореалистами, подпали под «чары» Юфита.
Е. А.: Не странно ли, что простые советские школьники вдруг превратились в таких стиляг?
Г. Г.: Это вполне согласуется с законами молодежной поп-культуры, с модой на гламур.
Е. А.: Но вы ведь, наверное, ничего не знали о гламуре?
Г. Г.: Как это я не знал о гламуре! Да я с детства только о нем и мечтал! Как это вообще можно было не знать! Я специально интересовался английским языком, чтобы узнать побольше о том, что такое гламур, чтобы понимать поп-музыку, глэм-рок семидесятых.
Е. А.: Однако же вы и Цой в перестройку создали на сцене другой, совсем не гламурный образ?
Г. Г.: Но прежде была «новая романтика»: красили глаза, губы, носили серьги в ушах. На меня эта мода распространилась сразу же по появлении году в 1980-1981-м. Я занимался этим очень серьезно. Играл на музыкальных инструментах с утра до вечера. Конечно же, надо было выглядеть эффектно и овладеть мастерством и техникой игры.
Е. А.: Что было самым привлекательным в такой жизни?
Г. Г.: Массовость. Я играл для тысяч людей. Если выходишь на сцену и знаешь, что делаешь, – оправдываешь ожидания тысяч и тысяч. Это большая ответственность.
Е. А.: Какие места считались модными? Что было принято посещать?
Г. Г.: Все концерты с моим участием.
Е. А.: А другие? «Аквариум», «ДДТ», «Алиса»?
Г. Г.: «ДДТ» – такого не было вообще. «Алиса» была хамская, ужасная группа. Потом у них появился новый солист, москвич Кинчев. Я смотрел на них, когда они выступали в рок-клубе, как на антиподов: пьяницы, уроды, неряхи. Что еще можно добавить? Ничего хорошего. Я не идентифицировал себя с этой публикой, ни в коем случае!
Е. А.: Что было главным в наряде стиляг?
Г. Г.: Черные брюки, черные ботинки. Ничего такого особенного. Есть мой портрет работы Котельникова в таких черных брюках и подтяжках. Прическа была необходима.
Е. А.: Вот Новиков всегда выделялся своей стрижкой в восьмидесятых.
Г. Г.: Когда я с ним познакомился, у него была вот такая борода, и волосы торчали в разные стороны. Ужасный вид. В начале восьмидесятых он поменял свой вид на панковский.
Е. А.: Как вы увлеклись героями дендизма, например Оскаром Уайльдом?
Г. Г.: Оскар Уайльд – очень рафинированный герой. Он мне нравился, но не настолько, чтобы изображать его на холстах. Мой герой скорее Маяковский!
Е. А.: Кому пришло в голову создать «Клуб друзей Маяковского» в 1986 году?
Г. Г.: Конечно же, Тимуру. Он время от времени, как сам говорил, «впадал в бюрократический угар» и начинал печатать бесконечные документы, выдавать «удостоверения» (у меня есть полученное от «Академии Всяческих Искусств» удостоверение мастера спорта в форме «Красного квадрата» Малевича), погружался в переписку. Это была первая волна перестройки: появились первые «общества», кооперативы. Комсомольцы стали превращаться в предпринимателей. В Смольном был учрежден «Клуб Маяковского», но, признаться, мы свой сделали по образу фильма «Somebody Like It Hot» («В джазе только девушки»), ориентируясь на Общество любителей итальянской оперы. А у нас было «Общество любителей Маяковского» – такая странная группировка, которая устраивала выставки недалеко от кинотеатра «Спартак».
Е. А.: Кто еще, кроме вас с Тимуром, разделял увлечение Маяковским?
Г. Г.: Бугаев. Да все, наверное! В Москве мы специально посещали Музей Маяковского. Рассматривали прекрасные реликвии, фотографии.
Е. А.: Вы создали новый образ Маяковского в советском искусстве. За что вы его полюбили?
Г. Г.: Трудный и пространный вопрос. Конечно же, элегантная одежда Маяковского мне очень нравилась. Увлечение внешним видом Маяковского объясняет все. Главное – самолюбование.
Е. А.: Когда вы застигли себя в состоянии самолюбования? Когда началось художественное отношение к самому себе?
Г. Г.: Возможно, когда я вышел на сцену. Да нет, наверное, раньше! Первый раз трудно вспомнить.
Е. А.: Ну а когда вы стали довольны своим видом? Поняли, что хорошо придумали себя?
Г. Г.: Я примерял образы разных любимых героев. Одним из них был герой фильма «М» – предводитель криминального мира. К примеру. Это мог быть Жан Маре. Но Маяковский был самый симпатичный.
Е. А.: Обсуждали ли вы с Тимуром эту тему?
Г. Г.: Да, но Тимур, как я уже говорил, какое-то время не очень следил за собой, одевался странно. Носил на шее «матрасик», сшитый из ситца его мамой.
Е. А.: Но это как раз означало художественность?
Г. Г.: Да, «матрасик» был в огурцах красного цвета, должно быть, теплый.
Е. А.: Я помню, в это время очень важно было отличаться от социума. И мы с Андреем Хлобыстиным выбирали всякие молодежные моды из истории, например моду «балов жертв» времен Реставрации, которая бы отгородила нас от всех прочих стилистическим барьером. Хлобыстин с тех пор так и привязан к прическе «ветерок» эпохи ампира. То есть мы тривиально отождествляли себя с некими репрессированными аристократами, а не с революционными пассионариями. Ваш выход с использованием образа советского поэта был гораздо остроумнее.
Г. Г.: Чтобы что-то изобретать, нужно быть модельером или дизайнером. Мы же пользовались великолепной сетью магазинов секонд-хенда, где можно было купить одежду от сороковых до шестидесятых. Можно было что-нибудь нарыть и в гардеробных у родителей друзей и подружек. Какой-нибудь свадебный костюм. У меня был такой черный элегантный смокинг, который я заносил, конечно, до дыр.
Е. А.: Дело ведь не только в одежде, а и в поведении. Например, не очень состоятельная московская интеллигенция в начале девяностых одевалась в двубортные костюмы пятидесятых с Тишинского рынка, но это не был дендизм.
Г. Г.: Тишинский рынок был, конечно, хорош. Вокруг бесконечные посольские дома. Старая хорошая одежда.
Е. А.: Я имею в виду прилагавшиеся к одежде строгость, взыскательность к себе и окружающим, иронию и прочее из этого же ряда… Это было развитие личных качеств?
Г. Г.: Да, это – черта моего характера. Даже если бы я хотел, у меня не получилось бы вести себя иначе. Я не мог «играть», актерские приемы для меня были тяжелы.