Первая: пришел служитель и бросил львице кусок конины через прутья решетки; служитель швырнул мясо прямо в лужу ее мочи. Все заржали, ожидая, когда львица выразит свое возмущение.

– Я все собрала. Было бы что собирать.

Вторая: на этот раз служитель вел себя более профессионально по отношению к гепарду; он просунул мясо на небольшом подносе, стряхнул его, и гепард на лету подхватил кусок, терзая мясо в пасти. Точно так, как делают домашние кошки, ломающие шею мыши. Отовсюду послышался рев. Однако гепард слишком уж энергично тряс куском мяса; он выпал у него из пасти и плюхнулся на парапет за решеткой. Вокруг началась настоящая истерика. Понимаешь, гепард не мог дотянуться до мяса и, опасаясь, что кто-нибудь украдет его, разразился жутким ревом.

– Отлично. Поехали. По дороге забронируешь нам номер в Уэндовере. Это сразу за границей штата Юта.

Элис оглядывается на их нынешний мотель.

Некоторых детей пришлось увести из Кошачьего Жилища, когда вслед за гепардом все остальные Большие Кошки подняли истошный вой. Понимаешь, они решили, будто гепард покушается на их еду. Они все уселись у своих кусков мяса и принялись торопливо пожирать их. Вдоль всего ряда клеток хвосты со свистом рассекали воздух, хребты дергались и извивались. И естественно, публика тоже принялась шуметь и орать. Некоторые встали прямо перед гепардом, делая вид, будто хотят схватить его мясо с парапета. Вышедший из себя гепард попытался просунуть голову меж прутьев решетки. Наконец вернулся смотритель с шестом, на конце которого имелся крючок в виде остроги. Подцепив мясо на крюк, он швырнул его сквозь прутья, словно мяч. Гепард откатился к дальней стенке своей клетки — мясо снова оказалось в его пасти. Господи, он расправился с ним за два мощных укуса и глотка — не прожевывая — и, как и следовало ожидать, подавился, после чего его вырвало.

– Сомневаюсь, что у заведений вроде тех, которые мы выбираем, есть сайты… Посмотрим, конечно… – Она пожимает плечами.

Когда я покидал Кошачье Жилище, гепард тыкался мордой в свою блевотину. Остальные Большие Кошки ходили кругами, высматривая, не осталось ли у кого лишнего куска.

– Можешь выбрать любой сетевой. Далтона Смита никто не ищет, да и нас искать больше не будут.

Но даже теперь, в четыре тридцать, я не заметил никаких признаков приближающегося закрытия зоопарка. Сейчас я под зонтиком в Биргартене. Помнишь это место? С Редкими Очковыми Медведями. Они точно не мылись с того времени, как мы последний раз были здесь, — от них воняет еще сильнее; хотя они выглядят очень даже симпатичными и очень нежны друг с другом. Нам надо решить: или выпускать обоих, или обоих оставить на месте. Их нельзя разлучать. Это было бы настоящим злодейством.

– Уверен?

Конечно, я не верю, что нам удастся что-либо сделать для Больших Кошек. Боюсь, им придется остаться. Хотя мне и противно это признавать, но мы ответственны перед людьми в этом мире.

Билли обдумывает ее вопрос. Последнее его напутствие Нику – Хоть раз в жизни будь человеком – наверняка возымело нужное действие. Ник был уверен, что сдохнет в своем логове, и теперь не захочет снова лезть на рожон. По крайней мере какое-то время. И еще: если Билли доберется до Роджера Клэрка, от Ника Маджаряна отвяжутся. При этом шесть миллионов наверняка останутся лежать на одном из его многочисленных счетов.

Элис все это время вопросительно смотрит на Билли.

Тщательно отобранная автобиография Зигфрида Явотника:

– Уверен. Поехали.

Предыстория I (продолжение)

2

22 февраля 1938 года: утро в Ратаузском парке. Хильке Мартер и Зан Гланц угощаются из пакетика со смесью испанских орешков. Гуляя по промозглому холоду, они считают, сколько белок скачет за ними, попрошайничая и получая орешки из пакетика. Хильке и Зан насчитывают четырех: одну с узкой мордочкой, одну без зуба, еще одну с обкусанными ушками и последнюю, кажется прихрамывающую. Зан издает призывный беличий крик, а Хильке говорит той, что с узкой мордочкой:

— Нет, ты уже получила свое. Каждой по штучке. Есть тут кто еще?

Рассказывать придется долго, но и путь до Уэндовера неблизкий: за пять часов он успеет сообщить Элис, что узнал и к каким выводам пришел. И все же перед выездом он включает телефон и гуглит Роджера Клэрка. Если верить короткой биографии, родился тот в 1954 году, то есть ему шестьдесят пять, но на фотографии он выглядит лет на десять старше: бледный, одутловатый, морщинистый, лысеющий дед. Глаза похожи на блестящих зверьков, поселившихся среди обвислых складок плоти. Так выглядит лицо человека, который всю жизнь ни в чем себе не отказывал.

— На весь парк всего четыре белки, — сказал Зан.

– Вот кто устроил весь этот цирк, – говорит Билли, вручая Элис телефон.

Однако моя мать утверждает, что она видела пять; они принимаются считать белок заново.

Пока он выезжает на дорогу, она, согнувшись над телефоном, что-то набирает, прокручивая страницы на экране и смахивая волосы со лба.

— Только четыре, — повторяет Зан.

– Обалдеть! В «Википедии» написано, что он практически властелин мира. По крайней мере медийной его части.

— Нет, — уверяет Хильке. — Та, что прихрамывала, куда-то пропала.

Билли вновь вспоминает первую встречу с Кеном Хоффом: как они сидели вдвоем под зонтиком возле кафе «Место под солнцем», прямо напротив здания, с пятого этажа которого Билли предстояло произвести выстрел. Хофф заказал бокал вина, Билли – диетическую содовую. От Хоффа уже тогда разило безнадегой, и к ней в довесок шло особое мировоззрение (благодаря которому он уже огреб от жизни и очень скоро должен был огрести еще), святая, возможно, внушенная ему с малых лет вера, что он – главная звезда фильма под названием «Замечательная жизнь Кена Хоффа». Из любой, даже самой страшной передряги он выйдет победителем, с роскошной красоткой, золотыми часами и всем прочим.

Но Зан полагает, что это та самая, четвертая, которая теперь прыгает и поэтому не видно ее хромоты.

– Газеты, сайты, киностудия, два стриминговых сервиса…

— Нет, это другая, — настаивает Хильке, и они приближаются к белке, которая преследует собственную тень. Однако тень ее мало интересует. Зан опускается на колени, загораживая белке солнце, а Хильке предлагает ей миндаль. И тут белка начинает ходить, прихрамывая, непонятно почему кругами.

– И телеканалы, – добавляет Билли. – Не забывай про каналы, включая ред-блаффский «Шестой». Видео с места событий у здания суда было только у них.

— Что-то вроде утренней гимнастики, — говорит Зан, и Хильке подносит миндаль поближе. Однако белка отскакивает назад, вертясь на месте во всех направлениях, словно необъезженный мустанг, который пытается сбросить своего седока.

– Ты думаешь…

— Возможно, это тренированная белка, — предполагает Хильке и замечает розовое пятнышко у нее на голове.

– Да.

— Она лысая, — говорит Зан и протягивает руку.

Элис тихо чертыхается.

Белка вертится, и только по кругу. А когда Зан берет ее и сажает себе на колени, то замечает, что лысое пятно имеет определенную форму — оно протравлено на головке белки. Белка закрывает глаза и ловит ртом воздух; чтобы получше рассмотреть пятно, Зан задерживает дыхание. На голове белочки розовая, безупречно выжженная свастика.

Я в этом году слегка на мели, кажется, так говорил Хофф? Особенно с тех пор, как раскошелился на Дабл-ю-дабл-ю-и, но, черт возьми, три дочерних канала – как я мог от такого отказаться?

— О господи! — восклицает Зан.

– Ему принадлежит Дабл-ю-дабл-ю-и, – говорит Элис. – Эта сеть и еще около дюжины кабельных каналов. Один из них – новостной, знаешь, по которому без конца нахваливают Трампа? Там еще куча отмороженных ведущих…

— Бедная зверушка, — вздыхает моя мать и снова предлагает белке миндаль. Однако белка в шоке и едва не теряет сознание. Возможно, тогда ее подманили именно миндалем. У шрама голубоватые края, он пульсирует — признак того, что белка больше не желает иметь дело с орехами. Зан отпускает ее, она снова начинает двигаться по кругу.

– Да, я тебя понял.

Потом моя мать стала дрожать. Зан прячет ее голову в большой меховой воротник своей кавалерийской шинели — модной теперь среди студентов, политиков и журналистов; в холодные дни в студенческих аудиториях стоит такой запах влажного меха, что в университете пахнет как в крольчатнике.

Конечно, кто не видел «Новости 24»? Все видели. Этот канал постоянно включают в вестибюлях гостиниц и аэропортах. Билли, листая каналы, иногда на нем останавливается: послушает ересь, которую несут эти правые «обозреватели», и либо идет дальше, либо переключается на какой-нибудь канал с фильмами, если есть такая возможность и доступ к пульту. А вот о том, что Дабл-ю-дабл-ю-и прибирает к рукам местные телеканалы, он понятия не имел. Его не волновало, о чем там болтает Хофф. А зря. Очень зря. Именно поэтому к делу привлекли Хоффа. Именно поэтому съемочная группа «Шестого канала» не поехала снимать пожар в Коди. Именно поэтому Кена Хоффа нашли мертвым в собственном гараже.

Ряд трамвайных вагончиков движется по Стадионгассе, медленно покачиваясь на ходу; вагоны вздрагивают и трясутся, словно тяжелый человек на озябших, нетвердых ногах. Ладошки в вагонах стирают пар со стекол на окнах, через них видно покачивающиеся шапки; несколько размазанных по стеклу пальцев указывают на парочку, дрожащую в Ратаузском парке.

– Так это он заказал тебе Джоэла Аллена? Вот этот тип? Он старый. И богатый.

Ветер продолжает дуть; белки ежатся, когда ветер продувает им шерстку. Не обращая внимания ни на ветер, ни на что другое, пятая белка продолжает двигаться одной ей присущим способом: кругами и вприпрыжку — возможно, пытаясь отыскать потерянную где-то шапочку или понять то, что для понимания белок недоступно.

Да, думает Билли. Старый, богатый и привык властвовать. Кен Хофф считал себя звездой этого фильма, но настоящей звездой был Роджер Клэрк. Это его прихоти исполнялись по первому щелчку пальцев, это ему все подносили на блюдечке. Все, включая видеозапись убийства Джоэла Аллена.

— Куда-нибудь в теплое место? — предлагает Зан, чувствуя, как Хильке Мартер затаила дыхание.

А я был официантом, думает Билли.

Моя мама кивает, ударяясь головой в его чистый, гладкий подбородок.

– Расскажи, что случилось в «Вышине».

Третье наблюдение в зоопарке:

Он выполняет ее просьбу, опустив лишь слова Ника перед тем, как Билли отправил его в бункер – точно загнал в спальню нашкодившего мальчишку. Выслушав рассказ, Элис говорит:

Понедельник, 5 июня 1967 @ 7.30 вечера

– Ты сделал то, что должен был.

Признаюсь, я не заметил каких-либо свидетельств жестокости, проявляемой по отношению к этим животным со стороны служителей или посетителей зоопарка. Небрежность — это я видел, но настоящей жестокости — пожалуй, нет. Конечно, я буду продолжать наблюдать, но сейчас мне лучше не высовываться из своего укрытия. Очень скоро уже стемнеет, и я смогу произвести более тщательное исследование.

Это правда, но это вердикт девчонки, которой еще вчера не наливали в баре. Вот и Кен Хофф наверняка думал так же.

У меня было достаточно времени, чтобы спрятаться. Незадолго до пяти через Биргартен прошел уборщик, метя большой метлой вымощенный плитами тротуар.

– Да. Однако поступи я правильно с самого начала, мне не пришлось бы этого делать.

Итак, я поднялся и двинул прогулочным шагом. По всему зоопарку слышится шарканье метлы. Когда я проходил мимо уборщика, он сказал:

– Ну и старуха! – Элис потрясенно качает головой. – Да уж… С ней ведь все будет нормально?

— Зоопарк скоро закрывается.

– Если ее сын умрет – нет.

Я даже видел публику, которая торопилась к воротам, — похоже, она опасалась, как бы ее не заперли здесь на ночь.

Она одаривает Билли взглядом, который греет ему душу: раз она может на него злиться, значит, ее дела идут на лад.

Я решил, что не стоит пытаться спрятаться у какого-нибудь животного, поскольку если я спрячусь в загоне с каким-нибудь безобидным зверем, то меня сможет обнаружить ночной сторож, в чьи обязанности входит мыть животных или проверять их перед сном — почитать им на ночь сказку или даже поколотить.

– А тебе не кажется, что часть ответственности за то, чем он занимался – работал на гангстера, – лежит и на ней?

Я подумал об отдаленном загоне для горного барана с Юкона, который был расположен на вершине насыпной горы — обломках руин, скрепленных при помощи цемента человеческими руками. От юконского барана открывался самый лучший обзор в зоопарке, но меня беспокоила мысль о проверке перед сном, и, кроме того, я еще подумал о том, что у животных могла быть собственная система передачи сигналов тревоги.

Билли не в состоянии ответить на этот вопрос.

– Ладно, проехали. Теперь расскажи, о чем умолчал. Расскажи за что.

Поэтому я укрылся между высокой живой изгородью и забором, огораживающим участок поля для Смешанных Антилоп. Длинная живая изгородь оказалась очень густой, однако у самых корней я отыскал просветы, через которые можно было смотреть сквозь ограду. В одну сторону я могу наблюдать за дорожкой, ведущей к Кошачьему Жилищу, мне также были видны крыши Жилища Мелких Млекопитающих и Жилища Толстокожих; в другую сторону дорожки я могу видеть большой персональный загон для сернобыка и всю дорожку до того места, где обитают австралийские животные. Под прикрытием этой живой изгороди я могу передвигаться почти на пять ярдов в обоих направлениях.

Они уже выехали на трассу. Тени начинают удлиняться. Матч «Джайентс» и «Кардиналс» наверняка закончился. Одна команда победила, а другая проиграла. Бригада спецов по зачистке мест преступлений уже направляется к «Вышине». Билли выставил на круиз-контроле ограничение скорости: семьдесят миль в час.

Как только сторожа уйдут, они перестанут представлять для меня опасность. После официального закрытия зоопарка мимо моего убежища прошли уборщики. Они двигались, метя дорожку и монотонно бубня:

– Ник нанял Джоэла Аллена, чтобы кое-кого грохнуть, однако Ник был лишь посредником. Он сам мне это сказал, правда, назвался агентом. Заказ сделал Роджер Клэрк. Речь шла о миллионах долларов. Они с Ником встречались на острове в заливе Пьюджет и заключили там сделку.

— Зоопарк закрыт. Остался здесь кто-нибудь? — словно делали из этого игру.

– Кого он хотел убить?

Потом я увидел тех, кого можно назвать официальной охраной, — двух сторожей, а может, это был один, только я его видел дважды. Он — или они — больше часа занимались тем, что проверяли клетки: что-то дергали, где-то бряцали, позванивая огромным кольцом с ключами; потом, похоже, удалились в сторону центральных ворот. Просто отсюда мне не виден главный вход, однако час спустя после моего последнего наблюдения я услышал, как центральные ворота отворились и захлопнулись.

– Родного сына.

После этого я не видел ни одного из них. Лишь без четверти семь я услышал скрип ворот. Животные уже успокоились; кто-то с зычным голосом был явно простужен. Посижу пока за живой изгородью. Я не думаю, что ночь будет настолько темной, насколько мне хотелось бы, и, хотя прошел почти целый час с того момента, как я видел или слышал другое человеческое существо, я знал, что здесь кто-то есть.

3

Тщательно отобранная автобиография Зигфрида Явотника:

Элис подскакивает на месте, точно у нее под ухом неожиданно хлопнули дверью.

Предыстория I (продолжение)

– Питера? Или Пола? Как там его звали? Он должен был унаследовать империю отца!

– Звали его Патрик, – говорит Билли. – Ты про это слышала?

22 февраля 1938 года: днем в кафе на Шауфлергассе. Моя мать и Зан протирают запотевшее стекло и смотрят на здание администрации канцлера на Баллхаузплац. Однако канцлер Курт фон Шушниг[8] не собирается подходить к открытому окну сегодня.

– Ну да, мимоходом. У моей мамы «Новости двадцать четыре» всегда фоном включены.

Караульный административного здания канцлера топает ногами и с завистью поглядывает на кафе, где, кажется, наступила оттепель; снег припорошил усы караульного, и даже его штык поголубел. Зан думает, что ствол ружья полон снега и от него никакого толку.

У мамы Элис и у еще семидесяти процентов кабельных наркоманов Америки, думает Билли.

Но в конце концов, это всего лишь почетный караул, печально прославившийся в 1934 году, когда Отто Планетта прошел мимо почетного, незаряженного ружья и застрелил предшествующего канцлера, тщедушного Энгельберта Дольфуса[9], из своего не почетного, но заряженного оружия.

– Я обычно уходила из комнаты, слышать не могу эту дрянь, но с мамой спорить себе дороже. Они целую неделю эту тему мусолили, даже больше Трампа. – Элис смотрит на него. – Теперь ясно почему. Клэрк – владелец канала.

Однако поступок Отто не многое изменил; нацист доктор Ринштелен попытался покончить с собой, неудачно выстрелив в себя из пистолета в номере отеля «Империал». А Курт Шушниг, друг Дольфуса, беспрепятственно занял его пост.

– Верно.

— Интересно, заряжает ли теперь ружье почетный караульный? — говорит Зан.

– Говорили, будто Патрик Клэрк пал жертвой бандитских разборок. Мол, его ошибочно приняли за другого.

А Хильке со скрипом проводит рукавичкой по окну, прижимается носом к стеклу.

– Бандитские разборки тут ни при чем, и никакой ошибки тоже не было. Квартира Клэрка находилась в охраняемом жилом комплексе. Никакой бандит не смог бы пройти мимо охраны и уж тем более попасть в сам дом. К тому же никто не слышал выстрела. Аллен, должно быть, воспользовался «банкой».

— С виду оно похоже на заряженное, — говорит она.

– Чем?

— Ружье и должно походить на заряженное, — отвечает Зан. — Однако это выглядит просто тяжелым.

– Глушителем.

— А почему бы вам, студент, — вмешивается официант, — не встать на место караульного и не проверить это?

– Помню, по телевизору твердили, что копы обязаны поймать убийцу, но никого так и не поймали. Наверное, к тому времени Аллен уже смылся из города.

— Оттуда мне не будет слышно ваше радио, — говорит Зан, чувствуя себя здесь слегка неспокойно — новое место с неопробованной волной, однако оно ближайшее к Ратаузскому парку.

– Ага, усвистал быстрее ветра, – кивает Билли. – Если бы он не проигрался по-крупному и не порешил сгоряча тех любителей покера, возможно, больше его никто и не увидел бы. Да и убийство могло сойти ему с рук, но умник поперся в Лос-Анджелес и спутал там писательницу с проституткой.

Радио звучит довольно громко, оно привлекает внимание караульного, и его ботинки начинают пританцовывать.

– Зачем Клэрку понадобилось… родного сына? Зачем?

На улице останавливается такси, и его пассажир стремительно бросается к зданию администрации канцлера, приветствуя караульного взмахом руки. Водитель подходит и прижимается лицом к окну кафе, его ноздри растопыриваются, как у рыбы, приплывшей из снежного океана к дальней, стеклянной стене своего мира — аквариума; он заходит внутрь.

– Мне известно только то, что сказал Ник. А подробности он сообщить не успел.

— Да, что-то происходит, — произносит он.

– Из-за матери того гангстера. Мардж.

Но официант лишь спрашивает:

– Да, из-за Мардж. Я знал, что она побежит к главным воротам, и код ей наверняка известен, а я не забрал у охранника…

— Коньяк? Чай с ромом?

– Сэла.

— У меня клиент, — говорит водитель и подходит к столику Зана, он протирает себе смотровой глазок на стекле, прямо над головой моей матери.

– Да, я не забрал у него дробовик. Поэтому время поджимало – пришлось ограничиться сокращенной версией.

— Тогда коньяк будет быстрее, — говорит официант.

– Тогда ее мне и расскажи.

А водитель кивает Зану, высказывая ему восхищение стройной шеей моей матери.

– Клэрк стар. Не то чтоб древний старик, но выглядит он старше своего возраста, и проблем со здоровьем у него вагон и маленькая тележка. Так вот, все – совет директоров, я так понимаю – ждали от него имени преемника, и большинство полагали, что это будет Патрик, старший сын. Но Патрик баловался наркотой и вообще был не дурак гульнуть: к концу апреля потратил все денежки, которые ему выдали на год, и в первых числах мая пришел к отцу попрошайничать.

— Не каждый день у меня такой клиент, — говорит он.

Элис усмехается:

Зан и Хильке протирают смотровые глазки для себя, такси стоит, окутанное выхлопными газами, ветровое стекло заледенело, и «дворники» скользят и скрипят.

– Надо было к матери идти. Они обычно добрее.

— Это Ленхофф, — поясняет водитель. — Он очень торопился.

– Мать Патрика умерла от передоза. Таблетками. Может, с собой покончила. Или ее убили. С матерью младшего сына Клэрк в разводе. Его зовут Девин.

— Вы бы уже выпили свой коньяк, — говорит официант.

– Кажется, его тоже по телевизору показывали. Он какую-то речь толкал.

— Редактор Ленхофф? — спрашивает Зан.

Билли кивает.

— Да, редактор «Телеграфа», — кивает водитель и стирает с окна пар от собственного дыхания, пристально глядя на вырез платья Хильке.

– Рассказ Ника напомнил мне басню Лафонтена про кузнечика и муравья, только тут еще есть отец, которому хватило мозгов увидеть разницу. Патрик был кузнечиком, а Девин, младше его на четыре года, – муравьем. Трудолюбивый и умный парень. По уши в работе. Настоящий трудяга. Клэрк созвал сыновей и рассказал им о своем решении. Патрик пришел в бешенство. Он-то считал, что без его гениальных идей Дабл-ю-дабл-ю-и давно бы загнулась, а братик – так, офисная крыса.

— Ленхофф самый лучший, — говорит Зан.

— Он пишет честно, — соглашается водитель.

Билли вспоминает злобные блестящие глазки папаши и прямо слышит, как тот говорит что-нибудь тактичное и мягкое вроде: Да ты все идеи брал у своих дружков-либерастов, с которыми в клубах снежок нюхал! Как бы он ни сформулировал эту мысль, она привела старшего сына в ярость. Обычно злоба его была бессильна – что толку перечить такому отцу? – но у Роджера Клэрка имелось слабое место, о котором Патрик прознал либо к тому времени, либо чуть позже.

— И однажды свернет себе шею, — вмешивается официант.

– Уж не знаю, как именно он узнал – Ник мне этого не раскрыл. Может, он и сам не в курсе. Патрик то ли получил наводку от своих богатеньких приятелей-лоботрясов, то ли случайно подслушал чей-то разговор. Важно другое: он, не будь дурак, сопоставил факты и вычислил адрес некоего дома рядом с Тихуаной.

Водитель пыхтит, как и его такси, короткими, прерывистыми выдохами.

– Борделя?

— Я выпью коньяк, — говорит он.

– Не совсем. Тот домик Клэрк содержал для личного пользования. Каждый год он платил дань – очень большие деньги – братьям Феликс, которые заправляют Тихуанским картелем. Наверняка там и другие побуждающие мотивы имелись. Отмывание денег, например. Не суть. Ник сказал, что Клэрк никогда не приводил туда друзей – во избежание слухов.

— У вас нет времени, — отвечает официант, который уже налил.

– Может, Патрик тоже с картелями сотрудничал? Наркоту для них толкал? Как там наркокурьеров называют…

А Хильке спрашивает водителя:

– Мулы, – подсказывает Билли. – Возможно, не берусь утверждать.

— У вас много важных клиентов?

– От них он и мог прослышать о том доме. Папаша Клэрк не все продумал.

— Да, — говорит он, — они любят пользоваться такси. Через какое-то время к этому привыкаешь. И знаешь, как сделать их попроще.

Билли хлопает ее по плечу:

— И как же? — спрашивает официант и ставит водителю коньяк на столик Зана.

– Молодец, соображаешь. Точно мы никогда не узнаем, но это куда больше похоже на правду, чем «одна птичка нашептала».

Однако взгляд и мысли водителя устремлены куда-то в глубь выреза моей матери; ему требуется время, чтобы прийти в себя. Через плечо Хильке он тянется за своим коньяком, наклоняет бокал и бесцельно крутит его в руке.

Элис улыбается, но не очень-то радостно. Она поняла, куда ветер дует. Чуть менее сообразительная девушка могла бы и не понять. Та, кому не пришлось пережить изнасилование, тоже могла бы не понять. Но Элис проходит по всем пунктам.

— Ну, — произносит он, — самому нужно быть попроще. С ними нужно вести себя непринужденно. Дать понять, что тоже кое-что повидал в этом мире. Ну вот, взять, к примеру, Ленхоффа… Не стоит говорить ему: «О, я вырезаю ваши передовицы и храню их!» Но вы должны дать ему понять, что вы достаточно сообразительны, чтобы узнать его. Например, сейчас я сказал ему: «Добрый день, герр Ленхофф, хоть и холодновато». Видите, назвал его по имени, и он ответил: «Да, холодновато, однако у вас тут тепло и уютно». И после этого он с вами в самых добрых отношениях.

– Клэрк любит молоденьких.

— Что ж, они похожи на всех остальных, — говорит официант.

– Насколько молоденьких?

– Тринадцать, четырнадцать лет. Так Ник сказал.

И, как все остальные, Ленхофф ежится на холоде, его шарф рвануло ветром, и он лишается равновесия — его выносит из здания и бросает на ошеломленного караульного, который в этот момент чешет спину штыком, держа ружье прикладом вверх у себя над головой. Караульному удается не проткнуть себя штыком. Ленхофф сжимается перед взметнувшимся дулом ружья, караульный медленно начинает отдавать салют, останавливаясь на полпути, — он припомнил, что газетным редакторам не салютуют, — и вместо этого предлагает рукопожатие. Ленхофф тоже тянет руку, потом вспоминает, что это не входит в его протокол. Оба сконфуженно переступают с ноги на ногу, и Ленхофф позволяет ветру подтолкнуть себя к краю тротуара, он пересекает Баллхаузплац, приближаясь к поджидавшему его такси.

– Господи.

– Дальше хуже. Хочешь это знать?

Водитель залпом опрокидывает коньяк, большая часть которого попадает ему в нос, его глаза мутнеют. Он отрывается от выреза платья Хильке, приходит в себя и, успокоившись, касается плеча Хильке.

– Нет, но ты рассказывай.

— О, прошу прощения, — говорит он и снова отвешивает кивком комплимент Зану.

– Был по меньшей мере один случай – Нику он сказал, что только один, но я не спешил бы ему доверять, – когда в тот дом привозили девочку еще младше.

Зан трет окно.

– Сколько ей было? Двенадцать? – По лицу Элис видно: каким бы говном ни оказался этот старый хрыч, она хочет верить, что людской низости есть пределы.

Ленхофф тарабанит по крыше такси, распахнув дверцу водителя, он жмет на сигнал.

– По словам Клэрка, ей было не больше десяти. Патрик сумел раздобыть компромат на папашу – фотографии. На той встрече с Ником Клэрк божился, что «малость перебрал и просто захотел узнать, каково это».

С поразительным проворством водитель находит необходимую мелочь официанту, дотрагивается снова до плеча моей матери и прячет в шарф свой подбородок. Официант придерживает дверь; снег накидывается на ботинки водителя и взметается вверх по брюкам. Он сжимает колени, словно желает стать тоньше, и бросается в метель. При виде его редактор издает очередной сигнал.

– Боже мой.

Ленхофф, должно быть, продолжает спешить. Такси совершает круг по Баллхаузплац, натыкается на бордюр и отскакивает от него. Затем стремительно удаляющаяся сквозь снег машина кажется более медленной и спокойной.

– Ну, а дальше просто: костяшки домино посыпались. Фотографии лежали у Патрика на флешке. Он клялся, что копий больше нет, а человек, который фотографировал, давно мертв и гниет в пустыне. Как ты уже поняла, Патрик сказал отцу, что хочет быть генеральным директором. А также потребовал передать ему большую часть папашиных акций с правом голоса, чтобы совет директоров не смог помешать ему направить деятельность Дабл-ю-дабл-ю-и в новое прогрессивное русло. Брата – «этого недоноска», как он его называл, – надлежало перевести в Чикаго, что в медийном мире приравнивается к Сибири. Изменения вступят в силу с первого января две тысячи девятнадцатого года, и все это отец должен зафиксировать в письменном виде – только в этом случае он получит флешку с фотографиями.

— Я тоже хотел бы водить такси, — говорит Зан.

– А где гарантии, что нет других флешек?

— Это довольно просто, — кивает официант. — Нужно только научиться водить машину.

Билли пожимает плечами:

И Зан заказывает миску горячей винной похлебки. Одну миску и две ложки. Хильке морщится из-за специй, Зан недоволен недостатком кардамона и избытком гвоздики. Официант наблюдает, как ложки соревнуются друг с другом.

– Может, они и были. Но папочке ничего не оставалось, верно? А Патрик не мог не понимать: если фотографии всплывут, акции компании резко упадут в цене – и не важно, кто там у руля.

— Мне следовало принести вам две миски, — говорит он.

Элис обдумывает его слова и говорит:

Но тут Зан слышит хорошо известный ему сигнал — новости Радио Иоханнесгассе. Он придерживает своей ложкой ложку моей матери, чтобы та не стучала ею о миску.

– Взаимное гарантированное уничтожение, да?

Международные новости: поверенному в делах Франции в Риме, месье Блонделю, по слухам, нанесено неслыханное оскорбление от графа Чиано; Энтони Эден оставил то, чем он занимался.

– Наверное. От Ника я узнал, что Клэрк согласился. Велел адвокату подготовить письмо, извещающее совет директоров о его планах – отойти от дел и передать управление компанией старшему сыну. Как только письмо попало в корпоративную рассылку, Патрик передал флешку отцу. Тот ее уничтожил. Конечно, Патрик не догадывался, что отец может обратиться к Нику Маджаряну и нанять киллера. Воображения не хватало.

Новости Австрии: канцлер Курт фон Шушниг подтвердил новые назначения в своем кабинете — Зейсса-Инкварта и еще четырех нацистов.

– Знаешь, это не басня, а шекспировская трагедия. Причем кровавая.

Местные новости: в первом районе, на пересечении Гумпендорфенштрассе и Нибелунгенгассе, совершен трамвайный наезд на пешехода. Водитель маршрута Штрассенбан 57, Клаг Брамс, рассказывает, что он медленно спускался по Гумпендорфен, когда со стороны Нибелунген показался бегущий человек. Естественно, трамвайные пути обледенели, и водитель побоялся тормозить, опасаясь, что трамвай может сойти с рельс. Клаг говорит, что мужчина бежал очень быстро, словно его несло порывом ветра. Однако женщина из второго вагона утверждает, будто его преследовала банда подростков. Другой пассажир того же вагона опровергает показания женщины: не назвавший себя свидетель заявляет, что этой женщине повсюду мерещатся банды подростков. Сам пострадавший до сих пор не опознан, всех, кто может знать этого человека, просят позвонить на Радио Иоханнесгассе. По описаниям, это щуплый пожилой мужчина.

– Итак, Патрика убрали. Когда Клэрк действительно решит отойти от дел – а случится это скоро, учитывая его слабое здоровье, – компания достанется Девину.

— И мертвый, — добавляет официант, а Хильке старается припомнить всех щуплых и немолодых мужчин, которых она знает. Но ни один из тех, кого она вспоминает, не имел привычки бегать по Нибелунгенгассе.

Билли подъезжает к АЗС: «мицубиси» нужен бензин, а ему нужно промочить горло. Элис заглядывает на полки со всякой мелочовкой и, пока Билли расплачивается на кассе, идет в туалет. Возвращается в слезах.

Зан загибает пальцы.

– Прости. – Ее покупки лежат в белом пакетике. Она достает оттуда пачку салфеток, вытирает нос и с трудом улыбается. – Я забронировала нам номер в Уэндовере, гостиница «Рамада инн». Хорошая вроде.

— Сколько прошло дней, — спрашивает он, — с того момента, как Шушниг ездил в Берхтесгартен на встречу с Гитлером?

– Отлично. А извиняться тебе не за что.

И официант тоже принимается загибать пальцы.

– Я все думаю про этого подонка, который растлевал детей. Он заслуживает смерти.

— Десять, — говорит Зан, которому все-таки хватило пальцев. — Всего десять дней, а у нас в кабинете уже пять наци.

И он получит по заслугам, думает Билли. Таков план.

— По полнаци в день, — говорит официант и разжимает сжатые пальцы.

4

— Щуплый немолодой герр Баум, — произносит моя мать. — Это не его обувной магазин на Нибелунген?

Когда он заканчивает свой рассказ – сплетя воедино сведения, полученные от Ника, и собственные выводы, сделанные по дороге из «Вышины», – на улице уже начинает темнеть. Некоторые водители на шоссе включают фары.

А официант спрашивает Зана:

– Клэрк сказал Нику, что ему нужен умелец, который сделает дело, смоется по-тихому и потом не будет трепать языком где попало. Ник сказал, что у него есть на примете такой человек…

— А вы не думаете, что этого человека и в самом деле преследовали? Я сам неоднократно видел эти банды.

– Ты?

И Хильке тоже видела их, она помнит. В трамваях или в театре, они вытягивали ноги в проходах; взявшись за руки, оттесняли прохожих с тротуара. Развлекались тем, что маршировали, преследуя кого-нибудь до самого дома.

– Сначала он подумал обо мне, но к Баки так и не обратился. Решил, что Патрик Клэрк не такой уж злодей и валить его я не стану: убеждения не позволят. Поэтому он пошел к Аллену. Сказал, что это обычное мокрое дело.

— Зан, — спрашивает моя мать, — ты не хочешь пойти домой поужинать?

– У вас это так называется? Мокрое дело?

Но Зан смотрит в окно. Когда ветер стихает, сквозь снежную мглу можно разглядеть силуэт караульного, четкий и неподвижный, затем его снова окутывает пелена снега. Солдат-тотем, превращенный в лед, — если ударить его по лицу, то обескровленная щека отколется и упадет в снег.

– Да. Они сговорились на восемьдесят тысяч долларов – двадцать авансом, остальное после. В принципе уговор тот же, что и со мной, только масштабы меньше.

— Какой из него защитник, — говорит Зан и добавляет: — Теперь начинаются неприятности.

Элис кивает.

— Теперь?! — восклицает официант. — Все началось еще четыре года назад. В этом июле будет четыре года, тогда вы еще не были студентом. Он зашел к нам выпить глоток мокко. Сидел за тем столиком, что и вы. Я никогда его не забуду.

– Он не хотел, чтобы Аллен догадался, какое это важное дело. Сколько стоит на кону.

— Кого? — спрашивает Зан.

– Естественно. И Ник не испытывал угрызений совести по этому поводу, потому что Аллен был именно тем, кого строил из себя я: исполнителем. Механиком, который устраняет проблемы, только с пушкой вместо гаечных ключей. Ник предоставил Аллену фотографии жилого дома, где у Патрика была квартира, фото самой квартиры, код от служебного входа и машину – чтобы после выполнения заказа тот сменил колеса и быстренько смотал удочки. – Билли медлит. – Ник, конечно, не все мне рассказал, но я на него работал и знаю, как это устроено. Ник не стал озвучивать Аллену причину убийства, а Аллен не стал спрашивать.

— Отто Планетта, — отвечает официант. — Сидел пил мокко и наблюдал через окно, сволочь. Потом на улице разгрузился грузовик. 89-я дивизия СС, хотя и в форме регулярной армии. Этот Отто Планетта, рассчитавший все это в голове, сказал: «Ну вот и мой братец». Он вышел на улицу, прошел маршем вместе с остальными внутрь и убил несчастного Дольфуса: он выстрелил в него дважды.

– Но он спросил Патрика, верно? Перед тем как застрелить.

— И все равно это не помогло, — вздохнул Зан.

Билли обдумывает ее слова.

— Если бы я знал, — продолжает официант, — то я бы прикончил его на месте. — И официант, пошарив в кармане фартука, достает ножницы для резки мяса.

– Возможно, хотя на Аллена это не похоже. Такие ребята обычно вопросов не задают.

— Но ведь победил Шушниг, — говорит моя мать. — Разве Дольфус не хотел Шушнига?

– А если Патрик предложил ему флешку в обмен на… – Элис умолкает. – Впрочем, нет, флешки к тому времени у него уже не было. Он расслабился, как только совет уведомили о его назначении на должность.

— На самом деле, — говорит Зан, — умирая, Дольфус просил, чтобы новым канцлером назначили Шушнига.

– Ник не знает, что произошло, и Аллен нам уже не расскажет, как именно он вышел на Роджера Клэрка и ту девочку в Тихуане, но у меня есть догадка. Аллену было велено инсценировать ограбление, совершенное каким-нибудь наркоманом, с которым Патрик мог отвисать в Лос-Анджелесе. Украсть деньги, часы, драгоценности – что найдет, – от золотишка и прочего хлама как можно скорее избавиться, а деньги оставить себе в качестве приятного бонуса. Убив Патрика, Аллен обыскал дом и, вероятно, наткнулся на фотографию или несколько фотографий, которые Патрик все же приберег на черный день. На одном из снимков Аллен увидел Клэрка-старшего в процессе… ну, ты поняла. Похоже на правду?

— А еще он просил священника, — усмехнулся официант, — но они позволили ему умереть без него.

Элис кивает так живо, что ее волосы пляшут вверх-вниз.

Моя мать помнит кое-что еще — это печальные семейные странички истории, которые она помнит до самого конца.

– Да, да, точно, так и было! Даже если фотография или фотографии лежали в сейфе, Аллену могли предоставить код вместе с остальными сведениями о жертве. Только вот разве он понял бы, кто на фото?

— Его жена и дети были в Италии, — говорит она. — И его дети послали ему цветы как раз в день убийства, так что он их так и не получил.

Вообще Джоэл Аллен не производил впечатления человека, который смотрел деловой канал Дабл-ю-дабл-ю-и или следил за блумбергскими рейтингами.

— Шушниг и в подметки не годится Дольфусу, — рассуждает официант, — и знаете, что удивительно? Дольфус был таким маленьким человечком. Я наблюдал, как он приезжал и уезжал. Он казался таким маленьким в своей мешковатой одежде. Ни дать ни взять — эльф. Но это не имело никакого значения, верно?

– Может, сразу и не понял. А потом погуглил и выяснил, что его жертва – сыночек медиамагната и по совместительству педофила.

— С чего вы взяли, — спрашивает Зан, — что у вас тут сидел именно Отто Планегта? — И тут он впервые обращает внимание на сложение официанта. Это очень тщедушный официант, а его рука с ножницами для резки мяса выглядит более хрупкой, чем рука моей матери.

По глазам Элис видно, что она усиленно соображает. Надо же, как увлеклась! Грех тратить такой потенциал на учебу в провинциальном экономическом колледже. А уж про парикмахерские курсы и говорить нечего.

Четвертое наблюдение в зоопарке:

– Значит, теперь в распоряжении этого убийцы, механика или мокрушника, как ты говоришь, оказалось сразу два компромата. Во-первых, отец почти наверняка заказал своего сынишку. А во-вторых, изнасиловал ребенка. Потому что «захотел узнать, каково это». – На последних словах ее пытливый взгляд чуть затуманивается.

Понедельник, 5 июня 1967 @ 9.00 вечера

– Вряд ли он решил сразу монетизировать свои знания – хотя в будущем мог бы, не исключено. Он должен был понимать, что шантажировать такого богатого и могущественного человека, как Роджер Клэрк, – колоссальный риск. Думаю, он приберег компромат в качестве козыря. И разыграть этот козырь Аллену пришлось очень скоро, но не ради денег, а потому что он сглупил.

Так, ночной сторож тут точно есть. Но, насколько мне известно, только один.

Причем сглупил дважды, если считать промашку с писательницей, думает Билли.

После того как стемнело, я переждал еще час, но никого не заметил. Тем не менее, я дал себе слово, что не высунусь из-за живой изгороди, пока не узнаю, где находится сторож. И около получаса назад я заметил свет, горевший внутри зоопарка. Этот яркий свет исходил из Жилища Мелких Млекопитающих. Возможно, он горел с самого заката, но я не понял, что его источник внутри — это не отражение огней Хитзингера. Поначалу я испугался — я решил, что в Жилище Мелких Млекопитающих вспыхнул пожар. Однако свет не мерцал. Я прошел вдоль живой изгороди до угла забора, откуда открывался лучший обзор. Мне мешали деревья и очертания клеток, возникающие то тут, то там; я не мог разглядеть дверь, но видел карнизы под черепичной крышей, освещенные светом, который, должно быть, шел откуда-то снизу. Так и должно было быть — в Жилище Мелких Млекопитающих нет окон.

– Такое чувство, что он нарывался на неприятности. Хотел, чтобы его поймали, – замечает Элис. – Некоторые убийцы действительно этого хотят. – Тут она, опомнившись, кладет ладонь ему на запястье. – Те, у кого нет принципов.

Вот как ты это называешь, думает Билли.

Я мог не волноваться, однако решил действовать осторожно. Пригнувшись, дюйм за дюймом я передвигался — местами на четвереньках — вдоль клеток и загонов. Я спугнул какое-то животное. Оно подскочило и галопом умчалось прочь, издав то ли храп, то ли ржание. Я пробрался мимо водоемов со Смешанными Водоплавающими Птицами, с высокими бордюрами и табличками: истории птиц и сказания о них. Водоемы давали мне отличное прикрытие, и я отыскал местечко, откуда мог видеть дверь Жилища Мелких Млекопитающих. Она была открыта; из длинного коридора лил свет, озарявший крыльцо и отражавшийся на стенах здания. Я подумал, что свет исходит из открытой комнаты за углом в конце коридора. Ты же помнишь Жилище Мелких Млекопитающих, с его идущими по кругу коридорами и фальшивым инфракрасным освещением?

– Вряд ли Аллен хотел попасться. А раз уж он сумел установить ценность той фотографии, полным дураком его тоже не назовешь.

Пока я ждал, немного поразмышлял. Возможно, комната ночного сторожа находилась совсем не там — может, свет оставили для того, чтобы дать ночным животным поспать при дневном свете, таком же иллюзорном, как и их инфракрасная ночь.

– Если он не дурак, то зачем убил того типа, которому проигрался в покер? И напал на женщину в Лос-Анджелесе?

Аллен искренне считал, что в покере его надули, думает Билли. А тетка-писательница брызнула ему в лицо из перцового баллончика. Впрочем, ни то ни другое не дает ответа на вопрос Элис.

Я устроился в кустах и оперся руками о бордюр бассейна. В лунном свете я прочел жизнеописание ближайшей ко мне птицы. Она имела отношение к гагаркам. В Хитзингерском зоопарке осталась только одна особь семейства гагарок. Эта последняя гагарка описывалась как мелкая птица со сморщенной физиономией и довольно глупая; известно, что она имела обыкновение разгуливать по тропинкам и путаться прямо под ногами охотников. На самом деле вождь семейства гагарок оказался настолько глупым, что позволил племени исчезнуть. Последний раз Большую Гагарку видели живой в 1844 году, а мертвой — выброшенной волной на берег Ирландии в заливе Тринити — в 1853-м. В легенде говорилось, будто Большая Гагарка отличалась любопытством и крайней доверчивостью. Когда к ней подходили, она даже не трогалась с места. Она служила излюбленной добычей для продовольственных запасов рыбацких судов — моряки подкрадывались к гагаркам на берегу и убивали их дубинками.

– По мне, так он сделал это из простого высокомерия. Хочешь поужинать?

Двусмысленное описание! Что они хотят сказать — что Большая Гагарка была непроходимо глупа или что это Большой Человек был настолько глуп, что уничтожил Большую Гагарку?

Элис качает головой:

Я поискал уцелевшую родственницу Большой Гагарки, но никакой глупой маленькой гагарки так и не увидел — ни бродящей по дорожкам, ни путающейся под ногами.

– Давай больше не будем никуда заезжать – поедим на месте. Хочу услышать остальное.

Какое-то время за мной наблюдали. Кто-то приковылял на перепончатых лапах от бассейна к бордюру возле меня, остановился в нескольких шагах и осторожно выдохнул — видимо, желая узнать, кем это я интересуюсь в сей неурочный час. Потом он шлепнулся в воду и с плеском проплыл подо мной, издавая булькающие звуки — возможно, на что-то жалуясь; судя по хохолку на макушке, это была птица-поганка, и мне хотелось бы думать, что она выразила мне свое одобрение.

5

Среди всей этой сырости я слегка продрог, но мне необходимо было увидеть сторожа. Он вышел из освещенного коридора и украдкой выскользнул в дверь. В форме, портупее и, хотя я толком не разглядел, наверняка вооруженный; он взял с собой фонарик, чтобы пройти по тусклому коридору и темному зоопарку — однако не настолько темному, как мне бы хотелось: луна была слишком яркой.

В следующей части истории Билли почти уверен, хотя это по-прежнему только его догадки. После того как Аллена арестовали в Лос-Анджелесе за нападение и попытку изнасилования, он сообразил, что следствие очень быстро установит его причастность к убийству на востоке, в Ред-Блаффе. В тюрьме идет весьма оживленная торговля мобильниками, главным образом – одноразовыми. Аллен мог купить такой, позвонить Нику и сказать, что, если его вернут в Ред-Блафф и будут судить за убийство в штате, где разрешена смертная казнь, один очень богатый человек с инициалами Р.К. загремит в тюрягу, где до конца своих дней будет подставлять зад Харви Вайнштейну[78]. И если в лос-анджелесской тюрьме с Алленом что-то случится, Р.К. тоже очень, очень пожалеет.



Но!
О, как просто — тра-та-та —