Мария Шенбрунн-Амор
Смертельный вкус Парижа
© Шенбрунн-Амор М., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
***
Посвящается моей дочери Александре
Каждый контакт оставляет след.
Эдмон Локар,отец современной криминалистики
1927 год
27 мая, пятница
Колокол на южной башне собора Парижской Богоматери пробил одиннадцать раз. До конца дежурства оставалось восемь часов. Все мои пациенты спали, травм и аварий не случилось. Я устроился на скамье средневекового внутреннего дворика госпиталя и только впал в блаженную полудрему, как с крытой галереи послышался голос медсестры Мартины:
– Доктор Ворони́н, ваша жена ждет вас в приемной!
Елена стояла у больничных дверей в черном коротком платье. Светлые волосы растрепались, руки сжимали сумочку. Под высокими сводами Отеля-Дьё она выглядела маленькой, растерянной и такой испуганной, что сразу вспыхнул мальчишеский рефлекс обнажить меч и защитить ее от всех драконов. Но после семи лет супружества я знал, что жена способна сама справиться с любым драконом.
– Воробей, французские кавалеры не проводили тебя домой?
Она обняла меня, уткнулась в ворот пропахшего карболкой врачебного халата, ее теплое дыхание и волосы приятно защекотали шею.
– Я сбежала. – Она подняла лицо со знакомой смесью выражений: ресницы еще слипаются от слез, на дне потемневших глаз плещется обида, а губы уже морщит задорный кураж. – Люпон ко мне пристал. Мне пришлось спасаться бегством.
– Вот негодяй! Что он сделал?
– Дурак! – Елена покраснела, махнула рукой. – Я спустилась в дамскую комнату, а когда вышла, встретила его в фойе. Потный такой, самодовольный, пьяный. Подошел почти вплотную и прямо в лицо своим вонючим «Голуазом»: «Прекрасная Елена, приходи завтра ко мне в ателье, я покажу тебе вещи, столь же прекрасные, как ты сама…» – и все это на «ты»! Я сначала подумала, что меня мой французский подвел. Представляешь?
Она поднялась на цыпочки, потерлась щечкой о мою щетину. Я не хотел представлять себе наглого фата, пристающего к моей жене.
– Зря ты пошла на этот ужин.
Елена отступила на шаг, обиженно насупилась, я спохватился:
– Ладно, черт с ним. Ты ни в чем не виновата, любовь моя.
– Я не оправдываюсь, просто рассказываю. Я ему говорю: «Месье Люпон, при случае мы с мужем будем рады полюбоваться вашей галереей». А он схватил меня за руку, притянул к себе и с гнусной такой усмешкой: «Похоже, твой муж слишком занят. Приходи одна».
Я, наверное, изменился в лице, потому что Елена быстро добавила:
– Саш, клянусь, я не давала повода! Он правда был сильно пьян. – Она сердилась, одновременно смущалась и от этого сердилась уже на саму себя. – Я больше ни одной минуты не могла там оставаться. Повернулась, выскочила из ресторана и сразу к тебе. Всю дорогу бегом.
– Ну и молодец. – Я поцеловал ее в висок, вдохнул сладкий теплый аромат ее духов. – Завтра разберусь с ним. Пожалуйста, не волнуйся. А что это у тебя с ногой?
Черный шелковый чулок на правой коленке был продран, из дыры выглядывала свежая ссадина.
– Ерунда. На мосту оступилась и упала.
Медсестра Мартина Тома строго следила за нами из-за регистрационной стойки. Я подмигнул Елене:
– Здесь есть свободная палата, давай я тебя ненадолго госпитализирую для обстоятельного осмотра?
Она покраснела, засмеялась, виновато взглянула на суровую Мартину.
– Сашенька, смертельно хочется спать. Вызови такси, а?
Я отпустил ее осторожно, как неустойчивый стеклянный бокал, отошел к стойке, продиктовал Мартине телефонный номер своего приятеля – владельца таксомотора. И все время продолжал смотреть на Елену, потому что смотреть на нее было чистым удовольствием и мне не хотелось оставлять ее даже на минуту. Затем вернулся к ней.
– Сейчас приедет Дерюжин, доставит тебя домой в целости и сохранности. Дай хотя бы продезинфицирую царапину.
Она села на скамью, я опустился перед ней на корточки, подул на ранку, промокнул колено ваткой в спирту и, наплевав на бдительную Мартину, закончил медицинскую процедуру панацеей поцелуя. Потом проводил жену до угла Рю-де-ля-Сите, куда через минуту подъехал знакомый «Ситроен». Пытаясь собственной галантностью возместить хамство парижских жуиров, я распахнул перед женой дверцу. Елена скользнула внутрь.
– Воробей, я завтра же вызову твоего оскорбителя на дуэль.
Ее глаза блеснули из недр автомобиля:
– Ты не должен заступаться за меня. Я сама прекрасно разберусь.
Через открытое окно я поцеловал ей руку, положил под лобовое стекло десять франков и кивнул Дерюжину:
– Спасибо, полковник.
Свет фар «Ситроена» еще не успел пересечь мост Нотр-Дам, как с Малого моста напротив послышалась сирена. Со скрежетом и визгом у входа в госпиталь затормозила машина «Скорой помощи». Санитары вытащили носилки, на них без сознания лежал залитый кровью мужчина в вечернем костюме.
По пути в операционную я безуспешно пытался нащупать пульс. Наконец на сонной артерии уловил трепыхание – быстрое и слабое, как новорожденный птенец. Минуя регистратуру, крикнул Мартине:
– Сестра, доктора Шаброля! Скорее! Нам понадобится помощь!
В операционной санитары переложили раненого на стол. Один из них заглянул в сопроводительную бумажку:
– Ив-Рене Люпон, сорок один год, ранен в грудь.
– Ив-Рене Люпон? Антиквар?
– Не знаю. Вызов приняли от ресторана «Ля Тур д’Аржан», обнаружен раненным под мостом Турнель.
Санитары ушли, забрав с собой окровавленные носилки.
– Сестра Тома, это, оказывается, тот самый Люпон, который приставал к моей жене!
– Для меня это просто раненый, – сухо отрезала медсестра.
Мартина Тома работала в госпитале тридцать лет кряду, а я прибыл в Отель-Дьё три месяца назад из Тегерана. Ей было пятьдесят семь лет, мне на двадцать меньше. Все это позволяло сестре милосердия обращаться со мной сурово.
– Сестра, нужен таз с большим набором для вскрытия грудной клетки.
В отличие от Мартины для меня это был не просто раненый. Теперь вместо того, чтобы вызывать обидчика жены на дуэль, я должен был спасать его. Впрочем, роль благородного спасителя тоже дарила сатисфакцию.
Черный обеденный пиджак месье Люпона почему-то был перемотан шелковыми женскими чулками. Я содрал чулки, распахнул полы смокинга. Из кармана вылетели и со звоном укатились под операционный стол два брелока с ключами. Я плеснул на ватку нашатырь, сунул пациенту под нос. Он вздрогнул и застонал.
– Ив-Рене, вы меня слышите? Кто вас ранил?
Люпон пробормотал что-то невнятное, на губах выступила кровь. Я склонился к его лицу. Он снова попытался что-то сказать, но выдавил из легких только бульканье и тихий, похожий на кряхтение шелест. Если это и было чье-то имя, я не расслышал его. Больше всего этот всхлип напоминал по звучанию «персан». Persane?! Персиянка?! Из-за того, что мы прибыли из Персии, Елену в Париже называли «прекрасной персиянкой» или «русской персиянкой». Я сунул Люпону под нос всю склянку с нашатырем:
– Ив-Рене, кто стрелял в вас?
Распахнулась дверь, Мартина вкатила стол с ватой, бинтами, спиртом, анестетиком и хирургическими инструментами. Больной прохрипел еще невнятнее:
– Перся… прсяк…
Мартина положила ладонь ему на лоб:
– Тихо-тихо, успокойтесь, сейчас мы вам поможем. Все будет в порядке.
Люпон потерял сознание. Я разрезал ножницами алую от крови, насквозь промокшую сорочку. Под правым соском краснела аккуратная круглая дыра от пули. Протер руки карболкой, щедро плеснул ее на рану. Мартина привязала руки и ноги пациента к столу, положила ему на лицо маску с эфиром. Ждать полного эффекта анестетика было некогда, раненый уже захлебывался собственной кровью.
– Сестра, следите за дыханием!
Взмахом скальпеля я рассек кожу на груди и с силой перебил стамеской ребра, чтобы добраться до продырявленного сосуда. Краем глаза заметил вошедшего доктора Шаброля. От него пахло жареным луком и котлетами. Шаброль склонился над больным и сыто икнул:
– Коллега, напрасный труд. Этот не жилец. Задет большой сосуд, легкое коллабировано.
Я не спорил: вся грудная полость была залита кровью. Однако несчастный еще был жив. Я не мог лишить его последнего шанса на спасение. Надо было положить зажим на правую легочную артерию, но мешала кровь. Я качал ногой насос, а она все лилась и лилась. Стало ясно, что все это безнадежно, пациент уходит. В отчаянии я попытался добраться до легочной артерии вслепую, но без пульса никак не мог найти ее. Голос Мартины над ухом произнес:
– Доктор, грудная клетка не двигается. Он перестал дышать.
– Нет, нет… – с меня вовсю капал пот, я вытер лоб о плечо. – Интубируйте его.
Пока Мартина вставляла в горло трубку, я нащупал в грудной клетке сердце. Оно и вправду не билось. Я попытался сделать массаж, но сердце оставалось совершенно недвижным куском плотного мяса. Я вынул руку, уже не спеша вытер кровь о простыню.
– Оставьте, сестра. Он умер.
Мартина собирала инструменты, а я долго и ожесточенно оттирал окровавленные руки, вычищал темную кровь из-под ногтей, тщательно высушивал ладони полотенцем. Наконец собрался с духом:
– Посмотрю, здесь ли родственники.
В зале ожидания ко мне подсолнухами обернулась дюжина бледных взволнованных лиц. На женщинах колыхались полупрозрачные атласные и муслиновые платья с блестками, качались длинные бусы, сверкали бриллианты в ушах. Мужчины переминались пингвинами в обеденных черных смокингах и фраках, в белых рубашках. Эти неуместные вечерние туалеты придавали случившемуся абсурдную опереточность. Собравшиеся расступились, и мне навстречу шагнула худая женщина в тонком сером джемпере и узкой юбке, с гладко собранными волосами и восковым лицом.
– Доктор…
Высокий жгучий брюнет в белом кашне, с напомаженными тонкими усиками и зализанными назад, сверкающими от брильянтина волосами все понял и тут же поспешил вклиниться между нами, словно надеясь предотвратить ужасную весть. Но у меня не было выхода.
– Мадам, ничего нельзя было сделать. Месье Люпон скончался. Рана оказалась смертельной. Я глубоко сожалею.
Женщина пошатнулась. Усач обнял ее, принялся поглаживать ее предплечья:
– Одри, Одри, я тут, я с тобой, мы все с тобой…
Она стояла в его объятиях неподвижно, опустив руки. Остальные присутствующие сгрудились вокруг.
Через несколько минут вдова высвободилась и обратилась ко мне:
– Доктор, проводите меня к нему.
Я повел ее в операционную. Утешитель двинулся следом, но мадам Люпон жестом остановила его. Помедлила несколько мгновений на пороге, подошла к прикрытому телу на столе, сама приподняла простыню с лица трупа и замерла, нахмурив брови и плотно сжав бесцветные губы. Меня поразила выдержка этой женщины, только что узнавшей о гибели мужа. Я слегка покривил душой:
– Он не страдал, мадам. Он даже не приходил в себя.
Не оборачиваясь, мадам Люпон скорее приказала, чем попросила:
– Дайте мне с ним проститься.
Я замялся, она сухо повторила:
– Не ждите меня, я вернусь сама.
Ужасно не хотелось оставлять ее одну с покойником в холодной комнате без окон, но мадам Люпон умела приказывать.
В зале ожидания к друзьям Люпона присоединился мужчина средних лет в надвинутом на уши котелке. Его бесформенный серый костюм вопил диссонансной нотой среди фраков и смокингов прочих мужчин. Он отвел меня в сторону и предъявил удостоверение:
– Доктор, я инспектор Валюбер из Сюрте
[1], из отдела судебной полиции префектуры.
Он был намного ниже меня, к тому же поля котелка мешали разглядеть его лицо. Оставалось лишь общее впечатление чиновника среднего сложения, средних лет и средней наружности.
– Что вы можете сказать о ранении?
– Огнестрельное ранение в правое легкое. Он скончался от потери крови.
Инспектор повернулся к друзьям покойного:
– Дамы и господа, прошу прощения, я понимаю, какое потрясение эта гибель, но чем скорее следствие выяснит все детали этого вечера, тем выше шансы поймать убийцу. Кто был в ресторане с… э-э-э… – он выудил из кармана блокнот, заглянул в него, – месье Люпоном?
Чтобы не мешать допросу, я отошел к регистрационной стойке и сделал вид, что погружен в журналы больных.
Толстый господин с каплями пота на лысине шагнул вперед:
– Все мы, кроме Антуана Бартеля, – указал он на высокого усатого утешителя вдовы, – и Одри, то есть мадам Люпон, она сейчас прощается с… Ивом-Рене.
– Это я сообщила бедняжке Одри о несчастье, я прямо из ресторана позвонила ей, – страдальчески прорыдала рыжая дама с нарисованными фиолетовыми бровями и черными страусовыми перьями в огненных волосах.
Инспектор Валюбер вытащил из-за уха карандаш:
– Будьте любезны, мадам, месье, ваши имена?
Фат с тонкими усиками представился первым:
– Антуан Бартель, журналист, веду светскую хронику в «Пари-Суар».
Толстый господин с вспотевшей лысиной оказался главой издательского дома «Паризо пресс», а рыжая дама в перьях – его женой Клэр Паризо. Еще две пары держались позади: месье Ришар, пожилой редактор с похожей на лошадь супругой, и красавчик-фотограф со скучающей подружкой.
– Месье Паризо, постарайтесь как можно точнее описать все, что произошло в ресторане.
Толстяк смущенно выудил из кармана брюк носовой платок и промокнул блестящую макушку.
– Мы праздновали в «Ля Тур д’Аржане» выход в свет новой книги Ива-Рене Люпона, точнее альбома, «Век на кушетке». Мы все причастны к этому изданию. Ив-Рене, то бишь месье Люпон, был крупнейшим экспертом мебели Франции семнадцатого-восемнадцатого веков. Еще с нами была молодая русская дама, мадам Элен Ворони́н, но она ушла раньше, еще до… случившегося. Мадам Ворони́н недавно приехала в Париж из Тегерана, Люпон хотел познакомить ее с новыми людьми.
Я знал, что рано или поздно Елену упомянут, но все-таки сердце пропустило стук.
Инспектор уткнулся в свой блокнот:
– Швейцар и метрдотель заявили, что мадам Ворони́н ушла из ресторана незадолго до одиннадцати. Вы помните точно, во сколько?
Клэр Паризо затрясла перьями и обоими подбородками:
– Она вышла из-за стола где-то без четверти одиннадцать. Она не прощалась, хоть и взяла с собой сумочку. Я решила, что она направилась в туалетную комнату на нижнем этаже. Спустя пару минут за ней пошел Ив-Рене.
– За ней?
Месье Паризо уточнил:
– Этого мы не знаем. Он тоже спустился вниз. Мы продолжили ужин. Как раз подали мусс…
Жена перебила его:
– Они оба долго не возвращались…
– Как долго?
– Ну… так долго, что я забеспокоилась.
Антуан Бартель скорчил мину и пробормотал что-то невнятное. Клэр проигнорировала его, гордо качнув перьями.
– Вскоре после одиннадцати я спросила метрдотеля, куда они подевались. Он сказал, что мадам Ворони́н и месье Люпон покинули ресторан десять минут назад. Я, естественно, предположила, что мадам Ворони́н плохо себя почувствовала, и месье Люпон был вынужден проводить ее.
Бартель красноречиво приподнял бровь, Клэр повернулась к нему спиной.
– Нам ничего не оставалось, кроме как продолжать ужин в надежде, что, позаботившись о мадам Ворони́н, Ив-Рене вернется к нам.
Инспектор Валюбер оглядел друзей покойного:
– Судя по показаниям швейцара и метрдотеля, между мадам Ворони́н и месье Люпоном в фойе произошло какое-то объяснение. Мадам Ворони́н выбежала из ресторана, и месье Люпон последовал за ней на улицу. Швейцар все это время был в гардеробной, и никто не видел, что произошло снаружи. Может, кто-то из вас заметил что-нибудь из окна?
Месье Паризо вздохнул:
– К сожалению, мы сидели в середине зала. У нас был прекрасный вид на остров Сен-Луи и Нотр-Дам, но улицу и набережную мы видеть не могли. Только когда подали мусс…
Инспектор выразительно постучал пальцем по крышечке своих часов, и месье Паризо опустил описание десерта.
– В десять минут двенадцатого прибежал крайне взволнованный метрдотель и сообщил, что Ив-Рене найден истекающим кровью на нижней набережной, под мостом.
Инспектор полистал свой блокнот:
– Э-э-э… Метрдотель и швейцар заявили, что раненого обнаружила проходившая мимо парочка – месье Картуш и мадемуазель Дюпре. Кто-нибудь знает их?
– Просто прохожие, – пожал плечами Паризо.
– Следовательно, месье Люпон был найден раненным через двадцать минут после того, как выбежал вслед за мадам Ворони́н, – заявил Валюбер.
Все закивали. Я промолчал, хотя мне совсем не понравилась связь между этими двумя событиями.
– Метрдотель также сообщил, что в самом начале ужина, в четверть десятого, мадам Паризо воспользовалась телефонным аппаратом ресторана. Кому вы звонили, мадам?
Клэр смешалась, кинула взгляд на Бартеля. Инспектор настаивал:
– Мадам, телефонистки на подстанции записывают все звонки, а многие разговоры даже прослушивают.
Превратившись из гордого страуса в испуганную курицу, Клэр выдавила из себя:
– Я позвонила Марго Креспен…
Бартель фыркнул:
– Естественно! Как же не дать ей знать, с кем явился ее дружок!
– Кто такая Марго Креспен? – строго спросил инспектор.
Бартель выразительно закатил глаза и скривил рот, Клэр побагровела:
– Это… приятельница Ива-Рене.
– Так. Далее. Метрдотель сообщил, что через пять минут после вашего разговора в ресторан позвонила женщина и попросила позвать к аппарату месье Люпона. Вам известно, кто это был? Мадам Креспен?
Антуан ухмыльнулся:
– Особо гадать не приходится. Наверняка позвонила, чтобы устроить Люпону головомойку. Кстати, она не мадам, и если уточнять, то даже не девица.
Месье Паризо вмешался:
– Ив-Рене сказал, что это была мадам Сильвиан, его секретарша.
Бартель злобно дернул усиками:
– С какой это стати старушенции Сильвиан названивать Люпону в ресторан в такой час?
– Мы, разумеется, не спрашивали, но Ив-Рене сам объяснил, что она уезжает на две недели к сыну в Алжир и перед отъездом хотела напомнить ему о срочном заказе.
– Не мог же он признаться, что с ним скандалила Марго! Это наверняка она потом примчалась и застрелила его.
Клэр ужаснулась:
– Из Рамбуйе?
– Да хоть из чистилища! Ей было достаточно узнать, что он с какой-то новой бабой.
От выражения «новая баба» меня передернуло. Перья Клэр виновато тряслись. Похоже, Люпон не являлся примером образцового супруга. Впрочем, это было делом вдовы. Меня волновало лишь то, что в этом происшествии оказалась замешана моя жена.
Бартель снисходительно объяснил полицейскому:
– С половины десятого до одиннадцати эта чертовка вполне могла успеть, у нее автомобиль.
– Боже, Антуан, – прокудахтала Клэр Паризо, – какие ужасы ты придумываешь! В любом случае я точно знаю, что Марго не приезжала.
Инспектор вскинулся:
– Откуда вы это знаете, мадам?
С важностью незаменимого и проницательного свидетеля Клэр пояснила:
– Во-первых, если бы она собиралась приехать, она бы не стала просить меня позвонить и дать ей знать, уедет ли Ив-Рене из ресторана вместе с этой русской, не так ли? А во-вторых, сразу после несчастья, пока мы ждали таксомотор, я снова звонила ей, и она была дома.
Засунув руки в карманы, покачиваясь с носков на пятки, Бартель, явный сторонник жены, насмешливо рассматривал пособницу любовницы. В электрическом свете поблескивали его черные лаковые лоферы. Вот кто точно не выглядел расстроенным смертью супруга мадам Люпон.
– Я вижу, тебе не терпелось первой сообщить Марго.
Оскорбленная Клэр возмущенно парировала:
– Кто-то должен был дать ей знать до того, как она вычитает это в твоей газете.
– Хорошо. Подожди, Одри узнает о твоей заботе о Марго.
Клэр выудила из ридикюля платок, промокнула глаза и трубно высморкалась.
– Если хочешь знать, первой я позвонила как раз бедняжке Одри. Хотя мне было очень тяжело сообщать ей такую ужасную весть.
Бартель только презрительно поморщился.
– Да-да! И это я дала ей знать, что его увезли в Отель-Дьё и что мы все будем ждать ее здесь.
Зазвонил телефон, я поднял трубку. Телефонистка сообщила, что соединяет с номером RAM736. Первые три буквы номера означали, что звонят из Рамбуйе. Послышался хрипловатый тягучий женский голос:
– Простите, я близкий друг месье Люпона. Скажите, что с ним?
– К сожалению, я не имею права сообщать информацию о больных по телефону.
– Матка Босха! Мне необходимо узнать, понимаете, необходимо! Позовите его врача!
– Я и есть его врач.
– Что с ним? Скажите хотя бы, жив ли он?
Тут через мое плечо протянулась увешанная браслетами пухлая рука Клэр, я с облегчением передал ей трубку. Она мгновенно прижала ее к уху и тихо, но самозабвенно зашептала. Все это не укрылось от глаз инспектора, он спросил:
– Простите, доктор?..
– Доктор Воро́нин.
Фамилия прозвучала неожиданно четко и громко. Все тут же уставились на меня. Полицейский опустил глаза в свои записи, уточнил:
– Доктор Ворони́н? Вы имеете отношение к мадам Элен Ворони́н?
– Элен Воро́нина – моя жена.
Месье Бартель повернулся ко мне и с вызовом спросил:
– Почему вы это скрывали?
– Я не скрывал. – Мне не нравился этот пижон, и этого я тоже не скрывал. – Я только что представился инспектору.
– Но все это время вы умалчивали, что вы муж мадам Ворони́н.
– Я не умалчивал, просто не участвовал в вашем разговоре. Ко мне привезли раненого, я пытался спасти его. Не понимаю, почему я должен был сообщать вам, кто моя жена.
Бартель гадко осклабился, но Валюбер, похоже, согласился со мной. Он кивнул на Клэр:
– Простите, доктор, а с кем сейчас говорит мадам Паризо?
Ответил Бартель:
– Спорю на что угодно, это опять Марго.
Инспектор взглянул на часы. Вслед за ним автоматически взглянул и я. Было сорок минут первого. Бартель проследовал к регистрационной стойке и уже через минуту конвоировал обратно растерянно кудахтавшую Клэр:
– Ну как я могла не поговорить с ней, Антуан? Бедняжка сходит с ума от волнения!
– Потаскуха она, а не бедняжка, – холодно уточнил светский обозреватель.
– Это неправда, – лепетала Клэр. – Она искренне любила Ива-Рене. Что ее не оправдывает, конечно.
Инспектор обратился к Мартине:
– Сделайте одолжение, сестра, узнайте у телефонистки, с каким номером только что соединяли больницу. Итак, мадам Паризо, вы дважды звонили мадемуазель Марго Креспен из ресторана, верно?
Клэр трусливо оглянулась на мрачного Бартеля:
– Ну да. Первый раз вскоре после нашего прихода в «Ля Тур д’Аржан», а второй – после того, как все это стряслось, пока мы ждали таксомотор.
Подошла Мартина, подала инспектору бумажку с номером. Он переспросил:
– Рамбуйе?
Клэр колыхнула грудью:
– Я же сказала, Марго живет в Рамбуйе.
– И из ресторана вы оба раза звонили ей в Рамбуйе?
– Ну разумеется, в Рамбуйе, она же там живет, – терпеливо растолковывала Клэр инспектору-тугодуму.
Валюбер направил на свидетельницу толстые окуляры своих черепаховых очков:
– Выходит, что второй раз вы позвонили мадемуазель Креспен где-то через полчаса после того, как месье Люпон покинул ресторан. Вы говорили с ней?
– Конечно, можете проверить, – с обидой напрасно обвиняемой праведницы заявила Клэр.
– У Марго машина, – упрямо стоял на своем Антуан.
Инспектор кивнул:
– Мы уточним время всех звонков, но если в половине двенадцатого Маргарита Креспен была у себя дома, то за полчаса до этого она никак не могла стрелять в месье Люпона. За это время невозможно добраться от набережной Турнель до Рамбуйе.
Победоносным потряхиванием своего плюмажа Клэр подтвердила выводы следствия.
– Мадам, месье, вы застали на берегу или в тоннеле кого-нибудь, кроме раненого?
Месье Паризо развел руками:
– Убийца не стал нас дожидаться.
– Раненый мог говорить?
Клэр вмешалась:
– Я сразу бросилась к нему, у меня теперь все платье в его крови. Я умоляла его сказать, что случилось, но бедняга только дрожал и дышал с ужасными хрипами и свистом. – Она ткнула в блокнот инспектора: – Пожалуйста, запишите, что я пыталась спасти его, я перевязала его рану своими чулками!
Все уставились на бледные столбики ее ног. Я вспомнил дурацкие чулки, зачем-то сикось-накось намотанные поверх смокинга. Ну что ж, одной загадкой стало меньше.
– Что произошло потом?
Паризо запихнул влажный платок в карман:
– Швейцар вызвал машину «Скорой помощи», она прибыла через десять минут, но санитары забрали только раненого. Мы все вернулись в ресторан, я уплатил по счету, метрдотель вызвал нам два таксомотора, и мы приехали сюда.
В коридоре появилась мадам Люпон. Все замолчали. У нее были красивые ноги, и все ее движения были четкими и собранными. Лицо было совершенно бесцветным, но спокойным. Либо эту женщину смерть мужа не потрясла, либо она исключительно хорошо владела собой.
Антуан Бартель поспешил ей навстречу. Инспектор Валюбер засунул блокнот в карман и снял головной убор, обнажив голову с редкими седыми волосами и глубокими залысинами. Без особых эмоций он сказал вдове несколько сочувственных слов, водрузил котелок на место и повернулся к нам с Мартиной:
– Доктор, сестра, мне надо взглянуть на жертву.
По дороге в операционную Валюбер спросил:
– Месье Люпон приходил в сознание?
– В полном сознании раненый не был, нет.
Мартина возразила:
– Когда я вернулась со всем необходимым для операции, доктор Ворони́н как раз нашатырем привел его в чувство и что-то у него спрашивал.
– Что вы спрашивали, доктор?
– Кто стрелял в него.
– И что он ответил?
Совершенно не в моих интересах было делиться со следствием тем, что могло послышаться мне в невнятном хрипе умиравшего.
– К сожалению, как я сказал, больной не мог говорить. Не думаю, что он понял меня.
Мартина опять нашла нужным уточнить:
– Он пытался что-то сказать, но не мог. Ему удалось выдавить из себя только что-то похожее на кашель. Как будто у него клокотало в горле. Хрр-пырр… Пыр-кхр…
Я снял с тела простыню:
– Пулевое ранение с правой стороны между шестым и седьмым ребрами. Один выстрел. Смерть от потери крови. Этот разрез сделал я, когда пытался добраться до продырявленного пулей кровеносного сосуда, но было поздно, сердце уже остановилось.
Инспектор внимательно осматривал труп. Заодно с ним и я впервые разглядел покойника. Во время операции все мое внимание сосредоточилось на попытках спасти пациента. Ив-Рене Люпон при жизни был холеным, полнеющим, но еще крепким импозантным мужчиной с пышной смоляной шевелюрой и типичной галльской внешностью – густыми бровями и тонким ртом, запавшим между большим носом и торчащим подбородком.
– Похоже, его застрелили в упор. – Инспектор вытащил увеличительное стекло, склонился над полноватой белой грудью покойного.
Действительно, кожа вокруг раны была опалена. Я указал на миску:
– Вот пуля.
Валюбер повертел ее в пальцах:
– 7,65 миллиметра.
Он вынул из кармана гильзу, сравнил ее с пулей, засунул и то и другое в карман. Поднял правую руку трупа. Рука была ухоженная, ногти аккуратно подпилены, на волосатом запястье болтались золотые часы. Косточки тыльной стороны ладони оказались расцарапаны, словно кулак с силой проехался по чему-то жесткому, вроде тротуара или каменной стены.
– Либо он ударился рукой при падении, либо с кем-то дрался.
Я указал на оставшийся под телом распахнутый смокинг:
– Он с кем-то дрался.
– Почему вы так уверены, доктор?
– Пуговицу оторвал я, когда спешил добраться до грудной клетки. Но правый лацкан уже был отодран.
– Помогите мне, пожалуйста.
Вместе мы приподняли тело, инспектор вытащил из-под покойника измазанный в крови, пробитый пулей черный шерстяной пиджак, повертел в руке наполовину оторванный и сильно мятый сатиновый лацкан.
– Действительно, пуля не порвала бы ткань по шву. Возможно, санитары случайно оторвали.
– Вряд ли санитары тащили раненого за один правый лацкан. Спросите лучше мадам Паризо, она может помнить. Похоже, что Люпон дрался с убийцей.
– В таком случае на убийце тоже могли остаться следы драки.
Инспектор снял с запястья покойного часы, вытащил из нагрудного кармана смокинга окровавленный платок, из боковых карманов выудил золотой портсигар и маленькое, туго набитое портмоне, в нем оказалась пачка крупных купюр. Валюбер раскрыл портсигар, повертел в пальцах сигарету:
– «Голуаз»… Доктор, какое отношение к этой компании имеет ваша жена?
– Почти никакого. Мы прибыли в Париж три месяца назад из Тегерана. Элен – модистка, в Тегеране у нее была лавка головных уборов. В Париже она познакомилась со многими русскими эмигрантами, имеющими отношение к миру моды. На прошлой неделе на показе летней коллекции в модном доме князей Юсуповых ей представили месье Люпона. На следующий день Люпон прислал нам приглашение на ужин в честь выхода его альбома о старинных кушетках. Я не мог присоединиться, так как должен был дежурить здесь, но Элен приняла приглашение. Она хотела расширить круг своих парижских знакомств. К сожалению, Люпон перебрал и начал приставать к ней…
– Откуда вы это знаете? – перебил меня инспектор.
– Она из ресторана прибежала прямо сюда, ко мне.
– Ах вот как? – Он оживился, опять раскрыл блокнот. – Пожалуйста, все, что она рассказала, во всех подробностях.
Поскольку обслуга ресторана уже доложила ему об инциденте, я решил ничего не скрывать, но постарался, чтобы поступки Елены выглядели ожидаемыми и не вызывающими подозрений.
– Месье Люпон столкнулся с моей женой в фойе на выходе из туалетной комнаты и взял с ней чересчур игривый тон. Элен растерялась – в Тегеране приняты иные формы обращения к замужним женщинам. Она почла за лучшее покинуть ресторан, благо знала, что мой госпиталь находится совсем рядом.
– Вы помните, в котором часу она появилась здесь?
– Сразу после одиннадцати. Как раз прозвонил колокол Нотр-Дам.
– В восемь минут двенадцатого, – тоном классной дамы поправила меня Мартина Тома.