- Это название. Всего алкоголя не хватит, чтобы все забыть. Я напивался в стельку, но эти мысли все равно оставались, как неприятное послевкусие.

- Мысли о чем?

Смолле молчал.

- Вам о чем нибудь говорят следующие имена: Кислингер, Пранге, Холобек, Манцон, Хансон, Рушко, Риттер, Эберхардт, Паллок или Хокинсон?

- Хокинсон...,- прошептал он, бросив на Эвелин короткий взгляд. – Вы, правда, хотите знать?

– Встречаться со мной, – сказал Харви. – Да.

Она кивнула.

Слова на губах были тяжелыми, как камень. Харви часто мечтал, что они всегда будут вместе.

- Правда, хотите знать всё?

А теперь это «всегда» закончилось.

У Сабрины появится кто-то другой.

Эвелин снова кивнула.

Но зачем втягивать его, Харви? Он посмотрел на свою руку – пальцы плотно стиснули край двери. Он бы мог закрыть дверь и внушить себе, что ничего этого не было.

Ник коснулся его локтя.

- У меня была судимость, я много пил, но Хокинсон дал мне шанс. И вот я начал работать на него. Наверное, ему не удалось найти другого капитана на этот корабль. - Он пожал плечами. - Тем летом все изменилось.

– Послушай, – произнес он своим диковинным низким голосом. – Понимаю, ты ненавидишь ведьм за то, что они погубили того парня, твоего брата. Но я тут ни при чем. И вы с Сабриной – вы любите друг друга, любите так, как это принято у вас, у людей. Верно? Но и я кое на что гожусь. Я умный, сильный, я сделаю все, о чем она попросит. Если я буду рядом, ей это поможет. Дай мне шанс.

Смолле залпом опустошил бутылку рома и уставился в отверстие.

У Харви шумело в ушах. Он едва слышал Ника.

«Ведьмы погубили того парня, твоего брата».

 Я много чего ужасного пережил в своей жизни,- начал он свой рассказ,- но в августе 1998 года произошли еще более страшные события. \"Фридберг\"...

Да, он всегда знал, что магия – это зло. Всегда чувствовал, что в глубинах под Гриндейлом скрывается чтото страшное. Давным-давно в шахтах он видел кого-то ужасного – и теперь понимал, что это демон.

Много лет Харви пытался разобраться, что же это было, пытался превратить тот пережитый ужас в искусство. Потом этот ужас явился к нему домой и отнял брата. Харви стал безумно бояться магии, а Сабрина – теперь она жила в этом магическом мире.

.. был кораблем мертвых душ. На палубе, где он стоял и управлял яхтой, он чувствовал себя паромщиком, перевозящим мертвых по реке в царство Гадеса, подземное царство мертвых. Снаружи \"Фридберг\" выглядела роскошно. Ослепительно белая, с обтекаемыми формами. Внутри было также роскошно, золотые ручки, мраморные зеркала и шикарные кровати с шелковыми простынями. Но за этим фасадом корабль был черным как черт, черным, как горячая, капающая смола, которая жарилась на солнце, пуская вонючие пузыри. Если он когда либо управлял бездушным кораблем, то это был \"Фридберг\".

Страшно было подумать, что может случиться с ней там. Он хотел бы навсегда спрятаться от магии, но не мог допустить, чтобы еще кому-нибудь из тех, кого он любит, стало больно.

Ник – один из тех колдунов и в придачу отпетый мерзавец, но ведь он пришел к ним в дом, чтобы защитить Харви и его отца. Насколько Харви сумел понять, остальные ведьмы при появлении призраков спрятались где-то в надежном укрытии. А Ник не побоялся навлечь на себя реальную опасность, потому что его попросила Сабрина.

В августе они в последний раз отправились в рейс, длящийся девять дней. На борту было тринадцать кабин класса люкс для тринадцати пассажиров. Путешествие на \"Фридберге\" стоило клиентам гораздо больше, чем он мог себе представить. Но, судя по тому, как вели себя гости, деньги было последнее, что их волновало.

Возможно, Ник все-таки хороший парень. Харви не сомневался: в школе, где сейчас учится Сабрина, полным-полно юношей-волшебников, которым она нравится. Они могут оказаться не такими хорошими. Харви не знал, что происходит в той академии, и не мог попасть туда, чтобы поддержать Сабрину. А Ник мог.

Харви попытался представить себе Сабрину с кем-то другим. У него ничего не получилось. От одной этой мысли в голове заштормило.

Но еще тяжелее было думать, что она там одна и беззащитна перед опасностями. И если в его силах хоть чем-то помочь Сабрине, надо выложиться по полной.

На борту было достаточно алкоголя. Самого высшего качества! Самые дорогие сорта брэнди и виски. Шампанское и элитные сигары. В таком путешествии как это не обходилось и без наркотиков. У них было все. Легкие наркотики, такие как экстази или каннабис, синтетические наркотики ну, и, конечно, тяжелые... полный набор. Для каждого находилось что-то свое. Хокинсон позаботился о том, чтобы его гости ни в чем не нуждались. В конце концов, он был известен в определенных кругах своими эксклюзивными круизами. 

Он помялся, потом спросил:

– Тебе вправду нравится Сабрина?

– Да, – ответил Ник.

 А еще были и другие пассажиры - так называемый \"товар\". Они держали их вместе на самой нижней палубе в помещениях без окон. Едва выходили в море, начинались игры. Стюард выводил \"товар\" из темноты наверх. У каждого на голове был надет мешок. Они всегда видели только кабину, больше ничего. Некоторые, наверное, даже не знали, что жили на корабле. Это были дети. Среди них даже были брат с сестрой. Мальчику было восемь, девочке от силы десять. Смолле так никогда и не узнал, откуда они были. Да он и не хотел много о них знать. Некоторые, даже не разговаривали на немецком. Возможно, это были сироты или дети с улицы, которых никто не искал. Он никогда не спрашивал Хокинсона об этом, потому что все равно бы не получил ответа.

– Я ничего не обещаю. И не надо больше шутить надо мной свои дурацкие шутки. Но, пожалуй, я мог бы рассказать тебе, как у нас, у людей, принято ухаживать. Учись если хочешь. – Слова не шли из горла, он силой выдавливал их. – С Сабриной надо обращаться достойно. Она этого заслуживает.

Харви был парнем довольно тихим, всегда боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, за которую его засмеют, или что-нибудь злое, за что потом будет стыдно. А Ник хотел, чтобы Харви рассказал ему, что надо делать.

Официально он не знал, что происходило на борту, но о таких вещах, конечно, знали все, кто был на корабле. Достаточно было заглянуть в кабины. Комнаты были обустроены лучше, чем любой элитный бордель, который он когда-либо видел, а был он во многих. Там были камеры, кожаные ремни и металлические инструменты. К тому же, помещения были звуконепроницаемыми.

– Я схватываю все на лету, – кивнул он и попытался войти.

Харви выпучил глаза.

Иногда гости перегибали палку. На такой случай на борту находился пожилой врач, которого лишили лицензии, который лечил малышей и ставил их на ноги. Им нельзя было долго болеть. В конце их снова уводили вниз.

– Думаю, тебе в первую очередь надо научиться уважать границы личного пространства.

Ник искренне изумился:

В душевых на самой нижней палубе вода была чуть теплой. В конце концов, это были всего лишь дополнительно пристроенные помещения в грузовом отсеке, прямо рядом с шумно работающими моторами. Несколько двухъярусных кроватей, шкаф и туалет для всех. Слабые обогреватели почти не давали тепла в комнатах. Иногда бывало так холодно, что виден был пар изо рта.

– А что не так с границами?

– Ну, неплохо бы их иметь, – ответил Харви. – Ты вообще понимаешь, что хочешь ворваться ко мне в дом без приглашения?

Смолле приносил детям пуловеры, одеяла, горячую еду, чай, витамины, а некоторым даже антибиотики. Иногда он смотрел им в глаза. И не мог забыть этот взгляд. Они не знали, кто их привел сюда, где они находились или что с ними будет дальше. Они даже не знали, как долго продлится все это. Каждый рейс длился более девяти дней, а сезон начался еще в мае. В конце концов, это случилось во время последней поездки.

Ник испуганно вздрогнул. На улице завыл ветер, словно разозлившись, что обычный человек не пускает чародея к себе в дом.

– Если ведьмы не хотят, чтобы к ним заходили, они накладывают на порог защитные чары.

В большом салоне шла вечеринка. Хокинсон утратил над ними контроль. Все пошло не так. Дети кричали так, что Смолле слышал их испуганные крики через две палубы в рулевой рубке. Потом умер мальчик. Были ли это наркотики, насилие или изнасилования, не прекращавшиеся той ночью? Никто не мог сказать точно.

– Ясно, – сказал Харви. – Ну, я-то этого делать не умею. А что бы ты сказал ведьме, которая, гм, наложила на порог защитные чары?

Мальчика звали Мануэль. Восьмилетний паренек. Смолле сих пор помнил его лицо. Хокинсон и его гости представили все как несчастный случай. Два дня спустя тело ребенка было закопано где-то в дюнах.

– Спросил бы, желанный ли я гость, – медленно ответил Ник. – И если да, ведьма скажет: «Ну, входи с холода».

Наступило долгое молчание. Харви жестом велел Нику продолжать.

Хокинсон с гостями пытались убедить десятилетнюю сестру Мануэля, что это она виновата в смерти брата. Позже всех детей накачали наркотиками и высадили на побережье, предоставив самим себе, в то время как \"Фридберг\" вернулась в Бремерхафен... с капитаном за штурвалом, перед глазами которого постоянно стояла картинка мертвого мальчика.

Ник заколебался, на один темный миг его брови сдвинулись. Харви подумалось, что, наверное, не так уж часто обычные люди командуют чародеями. Возможно, Ник сейчас взорвется и в негодовании уйдет.

Слезы текли по щекам Смолле.

Но нет – на губах Ника заиграла улыбка. Он легонько постучал по открытой двери.

– Ну что, деревенщина, – протянул он. – Желанный ли я гость?

- Девочку звали Лиза. - Он прикрыл лицо руками. - Я вижу ее перед собой. Почти каждую ночь. Она сидела полуголая в углу, держала на руках голову брата и гладила его мокрые от пота, прилипшие ко лбу волосы, в то время как остальные просто стояли вокруг и ничего не делали...

Харви вздохнул, кивнул, начал открывать дверь, но вдруг его буквально пригвоздила к месту ужасная мысль.

Он замолчал. Было слышно, как дождь хлестал по вагончику.

– Погоди! Еще кое-что. – Харви поднял руку. – Ты не… ты случайно не этот… не дьявол?

Глаза Ника широко распахнулись.

Невероятный холод распространился у Эвелин внутри. Она не могла поверить в то, что только что услышала. Он говорил об убийстве, растлении малолетних и организованному круизу, длившемуся месяцами. Она вспомнила о заявлениях на Пранге и Кислингера по поводу детской порнографии в интернете - все вдруг обрело смысл. Ее затошнило. Холобек, ее наставник и уверенный в себе коллега, тоже был на борту. Его гомосексуальные наклонности никогда не были для нее проблемой. До сегодняшнего дня.

– Я польщен, что ты так думаешь.

Это же были дети.

– Не стоит, – отозвался Харви. – Я просто поинтересовался, потому что… Тебя зовут Ник Скрэтч, а в наших краях Стариной Ником или Стариной Скрэтчем называют Сатану. Не обижайся, но если ты Сатана, я тебя не впущу.

Казалось, Ник разрывается между изумлением и гневом. Потом он покачал головой.

Желудок Эвелин сжался до размера грецкого ореха. От нехватки воздуха она потянула ворот пуловера.

– Я не Сатана. В старинных семьях ведьм, где чтут традиции, детям нередко дают имена, связанные с преисподней. На счастье. Разве у людей не бывает имен, связанных с их святыми и ложными богами?

- У Вас не найдется глоточка для меня? - прохрипела она.

Харви моргнул.

– Ну да, мама и папа хотели назвать меня Ложный Бог Кинкл.

Смолле достал из шкафа запечатанную бутылку рома и налил его в чашку Эвелин.

Ник рассмеялся, весьма неожиданно.

- Могу представить, как Вы себя чувствуете.

– У нас в академии есть ребята по имени Аполлион и Диаболус, – сказал он. – Мы зовем их Полли и Болли.

Тут уже от неожиданности рассмеялся сам Харви.

- Не можете. - Эвелин поспешно опустошила кружку. Ром согрел ее и она постепенно расслабилась. Смогла снова нормально дышать и думать. Дети. Всегда это были дети. Они были наиболее беззащитными. Наверное, поэтому над ними чаще всего совершалось насилие.

– Не может быть.

Эвелин заставила себя думать о другом.

– Очень даже может. А еще есть парень по имени Плутониус Пан. – Ник задумчиво поглядел куда-то вдаль. – Отвратительный тип.

– Не сомневаюсь. – Харви принял окончательное решение и распахнул дверь перед Ником. – Так уж и быть, Сатана Младший Мак-Люцифер Третий или как тебя там. Входи с холода.

- Этой Лизе сейчас, наверное, около двадцати лет, не так ли? - спросила Эвелин. - Вы знаете, где она?

Это было ужасной ошибкой. Но Харви осознал ее гораздо позже.

Смолле снова наполнил чашку Эвелин.

Смерть всегда от колдовства

- Насколько мне известно, она оказалась в закрытой клинике в Гамбурге... детская психиатрическая клиника Оксенцоль... но там ее уже нет.

27 декабря, ночь

Эвелин насторожилась.

Сабрина

Мы с братцем на цыпочках прокрались мимо тетушек и поднялись к нему. Я села, скрестив ноги, на шелковые подушки под британским флагом, который Эмброуз никогда не снимал со стены. Сквозь потолочное окно подмигивали звезды.

- Откуда Вам это известно?

Я говорила, а он расхаживал по комнате, словно щеголеватый судья, размахивая полами черного шелкового халата с багровой вышивкой.

Смолле с грустью взглянул на нее.

– В общем, гипотетически предположим, что тетя Зельда велела мне не совершать ошибок и особенно настойчиво просила не привлечь бесов-неудачников, а я, и часа не прошло, разбила стекло. Да не просто стекло, а запас оконных стекол на целый дом. Или зеркала, которых хватило бы на всю жизнь. Семьсот лет несчастья.

- Потому что она была здесь.

Эмброуз перестал расхаживать и остановился, глядя на меня.

– Ты нарушила слово… И разбила стекло… Меньше чем за час.



– Может быть. – Я выжидательно смотрела на Эмброуза. – Это очень плохо? Гипотетически. Я уже потеряла школьный проект.

Еще несколько мгновений выражение его лица оставалось внимательным и торжественным. Потом губы разъехались в широкой недоверчивой улыбке.

– Сестренка, да ты гипотетически чокнулась!

Глава 27

Мой братец не способен сохранять серьезность больше пяти минут кряду. Обычно я не возражала. Серьезности во мне на двоих хватит.

Клиника Бремерхафен представляло собой огромное высотное здание, и в семидесятые годы, наверняка, была одной из самых современных больниц страны. Сегодня здание, включающее в себя оздоровительный центр, реабилитационный центр и прилежащие клиники по-прежнему выглядело импозантно.

Эмброуз щелкнул пальцами, усеянными десятком колец, и возле его ладони закрутилась какая-то пушистая мягкая белизна. Он повел рукой и аккуратно окутал меня белым облаком. Я пискнула. Он взял меня за руку, поднял, потом закружил по всему чердаку. Я отбивалась и хохотала.

– Что ты делаешь?

Пуласки приехал около девяти вечера. Клиника, окруженная огромной территорией с деревьями и прудом, одиноко возвышалась в темноте. При этом, освещенные этажи выглядели как рождественские огни. Контрастируя со всем этим, с севера надвигался грозовой фронт.

– Заворачиваю тебя в вату, – ответил Эмброуз. – Тебе без этого никак. Кажется, ты вырастешь еще большей хулиганкой, чем я. И это наполняет меня гордостью.

Он осторожно встряхнул ватную подушку. Я поглядела на его лицо сквозь белую пелену и перестала хихикать. Обычно, когда я попадала в беду, Эмброуз всегда смеялся, давал мне советы, и все начинало казаться не таким уж страшным.

Пуласки оставил машину на практически пустой парковке для посетителей. Ветер гонял по дорожкам листву, а в воздухе уже пахло дождем, когда он шел к главному входу. На этот раз служебное оружие, на всякий случай, осталось в машине. Теперь он знал, как чувствительно реагировали медики, как только видели ручку спрятанного под пиджаком пистолета.

Но когда я воскресила Томми из мертвых, не смеялся даже Эмброуз. Даже мой бесшабашный братец считал, что я зашла слишком далеко.

– Я нечаянно, – сообщила я ему. – Спасала Роз. Старалась поступить как нужно.

Доктор Вобельски, прежде хирург в отделении интенсивной терапии, сменил специальность и стал главным врачом в терапевтическом отделении. Все это Пуласки выяснил в дороге, поговорив по телефону с Мальте. Дама, сидевшая за стеклом регистратуры, уже знала, что Пуласки хотел поговорить с врачом и отправила его на седьмой этаж. Ему повезло, что у Вобельски была ночная смена. Однако из-за срочного дела за пределами клиники, он вернется не раньше двадцати трех часов.

Эмброуз опять щелкнул пальцами, и пушистая пелена растаяла, как сахарная вата во рту у ребенка. Теперь ничто не застилало мне взор, и я увидела, что сияющая улыбка моего братца померкла.

– Понимаю, – прошептал он. – Ты всегда поступаешь так, как считаешь нужным. – Мимолетная нежность в его взгляде рассеялась, он дернул меня за волосы. – И всегда попадаешь в грандиозную переделку. Ну, по крайней мере, ты не совершила единственный непростительный грех.

Пока Пуласки поднимался в лифте, его вдруг посетила странная мысль о том, что Вобельски, возможно, и являлся тем самым разыскиваемым седовласым мужчиной в темном пальто и поврежденной ногой. На седьмом этаже он направился прямиком к больничной схеме на доске. Терапевтическое отделение подразделялось на отделения кардиологии, онкологии, диабетологии, гастроэнтерологии и реаниматологии. У каждого врача, санитара и каждой отдельной медсестры была своя фотография. Над ними всеми висел снимок доктора Вобельски. Ему было около шестидесяти - и он был седым. Пуласки разглядывал фотографию, прямо-таки гипнотизируя глаза врача. Во время преследования он видел седовласого только со спины, но он знал контуры его профиля, которые смог воспроизвести Мальте с помощью компьютера с камеры видеонаблюдения из Маркклееберга. Был ли это именно тот человек? Будет ли он хромать при встрече?

– Какой?

– Не стала скучной, – отозвался Эмброуз.

Пуласки оторвал взгляд от фотографии. Примерно через два часа он все узнает. А пока он, один за другим, покупал кофе в автомате, хотя от дерьмового капуччино с ароматизаторами у него выворачивало желудок. С другой стороны он сегодня совсем мало ел, вот желудок и урчал как у голодного волка.

– Говори серьезно!

– Не-а, – подмигнул Эмброуз.

Он сел рядом с окошком информации на жесткий диван между двумя искусственными пальмами и позвонил дочери. С тех пор как он уехал из Гёттингена, Ясмин знала, что домой сегодня он уже не вернется. Она ночевала у подруги, с которой завтра поедет в школу. Пуласки хотел просто удостовериться, что с ней все в порядке и она не злилась на него.

– Слушай, я понимаю, что в последнее время доставила тетушкам много хлопот, – сказала я. – Сегодня тете Зельде было очень грустно из-за того, что пришлось отдать младенца. Не хочу, чтобы она беспокоилась еще и за меня.

- Не волнуйся, пап, - прошептала она в телефон. - Ты поймаешь парня, который убил русскую?

– Тетушки обожают беспокоиться за нас, – ответил Эмброуз. – Это их хобби. Выше нос, Сабриночка. Забыть дома школьный проект – для тебя это, может, и трагедия. Но когда я учился в Хелл-Харроу, адские псы поедали мои домашние работы ежедневно на протяжении целого года. Так что это не катастрофа. Бесы-неудачники – это обычно мелкие чертенята, которых легко изгнать. Не надо из-за них переживать, они того не стоят.

Я рухнула обратно на подушки, немного приободрившись.

- Конечно.

– Значит, можно ничего не говорить тете Зельде и тете Хильде.

- Хорошо. Я заметила, что ты открывал мамины коробки.

Эмброуз нарезал круги возле груды подушек.

- Я искал одну книгу.

– Зачем беспокоить их по таким пустякам? Это будет жестоко. А мы с тобой ведь добрые, заботливые племянник и племянница. Не скажем. Но следи за тем, не происходят ли несоразмерные несчастья с теми, кто вокруг тебя. Когда невезение разрастается, с ним трудно сладить. Если ты и впрямь привлекла беса-неудачника, надо узнать его имя и изгнать. Везение – оно по-любому у тебя в голове. Самые худшие несчастья случаются только тогда, когда ты позволишь магии воздействовать на твой разум. Поэтому смотри на вещи позитивно и оберегай себя какими-нибудь амулетами на счастье. Например, носи кроличью лапку.

Мне вспомнилось ожерелье, которое я до сих пор носила на шее. Это не кроличья лапка. Мне подарил его Харви на шестнадцатилетие. И впервые признался в любви. Я сказала, что тоже его люблю, и верила, что наша любовь будет длиться вечно.

- Ты читаешь?

Это было в октябре, а сейчас стоит морозный декабрь. Вечная любовь продлилась недолго.

- Я пытался.

– Сестренка! – вопросительно всмотрелся в меня Эмброуз. – Чего раскисла? Неужели из-за гипотетического беса-неудачника?

Я вздохнула.

- Ого. - Она тихо засмеялась. - Я убрала коробки.

– Да нет. Кафе с Роз не заладилось, и… я до сих пор скучаю по Харви.

- Спасибо.

Эмброуз рухнул на подушки, притянул колени к груди и закинул руку мне на плечи.

– Хочешь, дам романтический совет? Лучший способ забыть одного мужчину – оседлать другого.

- Мы поедем на выходных с Рексом в Йоханна-парк? - вот опять, эти угрызения совести, которые испытывал Пуласки каждый раз, когда ему приходилось обнадеживать свою дочь. - Обещаю.

Наступила пауза.

- Честно?

– Спасибо, – сухо ответила я. – Очень романтично.

– Стараюсь, – отмахнулся Эмброуз. – А ты все-таки подумай. Хочешь какого-нибудь красавчика из тех, кто был в тот раз у меня?

- Честно. - Пуласки задумался о соседской собаке. Рекс просто обожал гоняться за фризби.

– С той кошмарной секс-вечеринки, на которую я случайно нарвалась? – Я постаралась пристыдить его взглядом.

Пуласки бросил взгляд на экран сотового. Батарейка понемногу разряжалась.

Эмброуз, бесстыжий от рождения, лишь просиял.

– Вот именно.

- Мне пора заканчивать. Спокойной ночи, малышка. – Подождав, пока она пошлет ему поцелуй, он положил трубку.

– В следующий раз, пожалуйста, вешай на дверь предупредительную табличку, – попросила я. – Чтобы люди знали, что там происходит, и не входили.

– Это противоречит духу свободной любви, который подразумевает, что войти может каждый, – возразил Эмброуз. – Ну так как насчет небольшого сексуального приключения?

Он действительно хотел выполнить свое обещание на этих выходных. Но, глядя в окно, Пуласки сомневался, что это возможно. Темные грозовые тучи все ближе подбирались к окнам. Вдалеке уже вспыхивали первые молнии. Еще ничего не было слышно, но гром не заставит себя долго ждать. В следующий момент о стекло уже начали разбиваться первые капли дождя.

– Ты о Пруденс, что ли? – спросила я. – Сдается мне, тебе она показалась очень сексуальной.

За информационным окном, и в коридоре стало странно тихо. Временами раздавался звук открывающейся двери лифта этажом ниже, а по кафельному полу скрипели подошвы.

– Да, показалась, и так оно и есть, – подтвердил Эмброуз. – И если думаешь, сестренка, что совладаешь с Пруденс, флаг тебе в руки.

Я расхохоталась и покачала головой.

Пуласки убрал телефон. Он не догадался взять с собой зарядное устройство, которое можно было бы подключить к аккумулятору. Вообще-то, это должна была стать короткая поездка в Гёттинген, однако вместо этого он торчал на Северном море и ждал, когда на местность обрушится потоп.

– Я имел в виду парня, – продолжал Эмброуз. – Ник, верно? Ник Царапкин, Ник Скрэтч, Ник Сексуальный Кот – как там его, не помню. Ну, ты его знаешь. Угрюмый такой, с испанским оттенком. Он тебе разве не нравится внешне? А вот ты ему нравишься. Помнится, он предложил заглянуть к тебе и побыть немного наедине.

– И как я смогу управиться со всей этой романтикой?

Пуласки встрепенулся. Он задремал. Настенные часы показывали 23:05. Его разбудил звук кабинки лифта.

Я не сказала «нет». И Эмброуз это заметил. И я ни разу не сказала Нику «нет» в ответ на все его возмутительные предложения.

– А ты попробуй, – предложил Ник. – Насколько я помню, в нем что-то есть.

К нему шел высокий мужчина с усами, седыми висками и с папкой под мышкой. Видимо, он пришел с улицы, так как его пальто было насквозь мокрым. Следующий взгляд Пуласки предназначался его ногам. Мужчина не хромал. К тому же у него были слишком густые волосы.

– Тебе видней!

Пуласки поднялся.

– Вот сама и выяснишь, – настаивал Эмброуз. – Забудь о Харви. Он бросил тебе в лицо твой подарок на Йоль! Брось в ответ его самого. Пусть Ник Как-его-там вернет цвет твоим волосам.

Когда-то я считала Эмброуза отчаянным вольнодумцем, но, похоже, ведьмы и чародеи – они все такие. Придется привыкать.

- Доктор Вобельски?

– Ник мой друг, – сказала я. – Но, по-моему, он не из тех, у кого серьезные намерения.

Врач кивнул и протянул ему руку.

Пруденс много раз говорила это про Ника. Ей лучше знать.

Эмброуз аж моргнул.

- Мне уже сказали, что Вы хотите поговорить со мной, но я не смог прийти раньше. Коллега хотел, чтобы я ассистировал ему во время сложной и срочной операции. Автомобильная авария. Пойдемте со мной. - Он быстрым шагом пошел вперед. - О чем пойдет речь?

– А кто говорит о серьезных намерениях? Нет, нет, ни в коем случае. Одно дело – перспективный бойфренд, совсем другое – материал для секс-вечеринок. Ник из второй категории.

Я пожала плечами:

Пуласки проследовал за ним по коридору в бюро. Пока он рассказывал о четырех детях, которых десять лет назад лечил Вобельски, врач снял пальто, надел белый халат, включил кофеварку и вытер мокрые волосы полотенцем.

– Тогда мне неинтересно. Не принимай на свой счет, я тебя люблю! Просто это не мое.

Когда Пуласки закончил свой рассказ, в маленьком помещении уже пахло свежим кофе.

Эмброуз тоже пожал плечами, копируя меня.

– Тогда не делай этого. Я просто хотел, чтобы ты развеялась. – Помолчав, добавил: – Но если ты будешь искать любовь среди чародеев, поиски будут долгими. Мы для этого не созданы.

- Хотите чашечку кофе?

– Ничего я не ищу, – ответила я. – Но разве Люк не говорил, что он тебя любит?

Пуласки отказался.

Это что-то новенькое: у Эмброуза есть парень. Но мой братец заслуживает чего-то хорошего. Я плохо знала Люка, но если он любит Эмброуза, то и я была готова смириться с ним.

Эмброуз побарабанил пальцами по колену – так обычно проявлялась его неловкость.

- Боюсь, я все выпил из автомата в коридоре.

– По-моему, он говорит это только затем, чтобы ему не влетело за то, что в ночь, когда пришли призраки, он норовил увести меня от моей семьи. И я ему этого не прощу. Он мне, конечно, нравится, но… разве я создан для романтической любви?

Вобельски заговорщицки подмигнул.

Я прислонилась щекой к его плечу.

– По-моему, ты создан для всего, чего захочешь.

- Не волнуйтесь, реанимация здесь недалеко. - Улыбаясь, он сел на стул, помешал содержимое чашки и уставился из окна. Вдруг его лицо стало серьезным. - Я помню этих детей. Не часто встречаешь такое, что четверо несовершеннолетних попадают в больницу по уши накачанные ЛСД и с ужасными ранами на теле. У нас никогда не было столько полиции, как тогда. Кроме того, это был мой последний месяц в реанимации. Такое прощание трудно забыть. После этого я две недели был в отпуске, после чего перешел в терапевтическое отделение. - Он испытующе посмотрел на Пуласки. - Поэтому Вы приехали из Лейпцига?

– А ты, по-моему, найдешь все, чего… гм, даже не ищешь, – сказал Эмброуз. – Новый год, новый мужчина, новое счастье.

Я выпрямилась.

- После того, как Вы оказали детям первую помощь, двоих направили в психиатрическую клинику Маркклееберг недалеко от Лейпцига, а остальных в психбольницу Херберхаузен возле Гёттингена.

– Ты прав. Надо успокоиться. Я всего лишь разбила стекло. Постараюсь не взорвать Ватикан.

– Я это сделал всего один раз, – ухмыльнулся Эмброуз.

- Я знаю, после отпуска я должен был написать для некоторых детей медицинское заключение. Одна из девочек была довольно тяжелым случаем, потому что не говорила ни слова и никто не знал, откуда она родом. Это было ужасно...

На том и порешили. Мы спустились на кухню перекусить на сон грядущий – ночные перекусы входят в сбалансированную диету ведьм – и прошли под лимонами, которые тетушка Хильда уже повесила над дверью. Потом я легла спать.

Мой фамильяр имел обыкновение куда-то уходить по своим делам. Тетя Зельда говорила, мол, так мне и надо, нечего было брать духа из диких лесов. Но ведь я и сама по характеру довольно независимая. Мне нравилось, что Салем гуляет сам по себе, блуждает среди деревьев причудливыми тропами, помахивая хвостом, а затем возвращается ко мне.

- Наташа Зоммер,- прервал его Пуласки. - Так ее назвали. Возможно, она приехала с Украины. Мы до сих пор не знаем, кем она была на самом деле.

И все-таки обычно он ложился спать одновременно со мной. Даже если его не было видно весь день, к ночи Салем просачивался через какую-нибудь дверь или окно, словно тонкая ниточка черного дыма, и, мурлыча, устраивался мягким клубочком в ногах моей кровати.

- Была? - врач взглянул на него. - Как она?

А сегодня его не было. С той минуты, когда я легла спать, и до самого рассвета, когда солнце окрасило обледенелые ветки деревьев в цвет чистого золота, Салем сидел на крыльце веранды и тоскливо завывал на луну.

- Она и еще двое из тех подростков мертвы. Четвертая находится на грани жизни и смерти.

Мне вспомнились слова тетушки Хильды о том, как приманить удачу и прогнать невезение.

«Берегись кошачьего крика».

- О, господи. - Вобельcки на самом деле выглядел шокированным. - Дело будет возобновлено?

Кошачий крик – предвестник грядущих бед.

Услышав его, я содрогнулась под одеялом. Уснуть толком не удалось. Обычно, когда мне было не по себе, я звонила Харви. Услышу, как он тепло произносит мое имя, и легче делается. Роз считала, что Харви грустный, но, разговаривая со мной, он всегда бывал весел.

- Я пытаюсь сделать это. Поэтому я здесь. Что Вы помните?

А сейчас я, сколько ни мучилась бессонницей, так и не позвонила ему. Он не мог смириться с тем, что я ведьма, а я не могла допустить, чтобы из-за магии ему грозила беда. Еще неизвестно, куда заведет меня это невезение.

Врач откинулся назад и закрыл глаза.

В смертной глине кипят бессмертные страсти

- Боже мой, прошло столько времени... дети были найдены с интервалом в несколько дней на расстоянии нескольких километров друг от друга в разных прибрежных деревнях Северного моря. Одного из детей даже привез какой-то рыбак на старой, разваливающейся повозке. Они были голыми, голодными, накачанными наркотиками, а на телах были следы ужасных побоев. Кто-то так сильно издевался над ними, что они были на грани смерти.- Вобельски открыл глаза. - До сих пор я только слышал о подобных случаях в прибрежных регионах Франции и Греции. Это было за несколько лет до этого. Но ни одно из этих дел так и не было раскрыто.

27 декабря, ночь

Харви

Пуласки сник.

Ник без смущения разгуливал по всему дому, и от этого Харви чувствовал себя не в своей тарелке – точно так же, как и в первый раз. В этом доме никогда не бывало много гостей. Харви всегда боялся, что отец вытворит что-нибудь не то, но твердо знал: хозяин обязан сделать все возможное, чтобы гостю было удобно. Однако он понятия не имел, что делать, если странный гость-чародей доставляет хозяину запредельные неудобства.

- Криминальная полиция ничего не выяснила в свое время?

Ник с профессиональным видом постучал по окну.

– Защитные заклинания еще держатся.

- Насколько я знаю, никто так и не выяснил, как дети попали на пляж. Полиция месяцами безрезультатно проверяла все прибрежные деревни. - Вобельски сделал глоток кофе. - Я помню только то, что дети почти одновременно стали сиротами, а вскоре и вовсе куда-то пропали на несколько месяцев... а потом вдруг объявились на пляже. Не ориентирующиеся в пространстве, с нарушенной психикой и вообще, скорее мертвые, чем живые. По крайней мере, так было написано в газете.

Харви неловко пожал плечами, сунув руки в карманы.

- Что нибудь еще?

– Не мне судить.

– Можно тебя кое о чем спросить?

- Боюсь, что нет. - Врач покачал головой. - Газеты еще несколько недель писали об этом, но заголовки все время были одинаковыми: \"Четверо сирот и неизвестный беспризорник...\"

– Конечно, – ответил Харви. – Давай.

– Моя знакомая предлагает мне явиться в комнату Сабрины в виде обнаженной астральной проекции, – сказал Ник. – Как ты думаешь, хорошая мысль?

- Погодите! - Пуласки выпрямился на стуле. - Что Вы только что сказали?

– Самая худшая, какую я слыхивал, – ровным голосом ответил Харви.

Вобельски также выпрямился.

Он толком не понимал, что означает «астральная проекция». Вроде бы когда-то что-то читал в комиксах. Надо бы потом заглянуть еще раз. Но в ответе был уверен на сто процентов.

- Да, точно, я вспомнил. Их было не четверо.

– Вот первое, что тебе надо усвоить о нас, о людях. Насколько я знаю, когда дело доходит до романтики, мы движемся вперед гораздо медленнее, чем вы, ведьмы.

Ник нахмурился.

У Пуласки участился пульс.

– Зачем тянуть время, если вы живете не так долго, как мы?

- Был пятый ребенок? 

И снова шок. Харви словно шел по незнакомой местности, то и дело спотыкаясь о камни.

– Может… может, именно потому, что мы знаем, как коротка наша жизнь. Не торопимся, потому что хотим создать нечто такое, что останется на многие годы, – рисуем картину, строим замок, влюбляемся.



Наверное, это прозвучало глупо. Но он не знал, как еще говорить о любви. Ник кивнул, сосредоточенно нахмурившись, и этим напомнил Харви Сабрину – точно так же она смотрела, когда хотела что-нибудь записать, а под рукой не было карандаша и бумаги.

– У нас принято действовать постепенно, – продолжал Харви, приободрившись. – Только тогда люди поверят, что у тебя серьезные намерения. Понимаешь?

Лицо Ника разгладилось, он улыбнулся.

  Глава 28

- Она была здесь? - повторила Эвелин и непроизвольно вцепилась в подлокотник дивана. У нее вдруг возникло ощущение, что она сидит не в ржавом жилом вагончике, а в камбузе корабля. Все вокруг кружилось перед глазами.

– Да.

- Примерно два месяца назад, - ответил Смолле.

– Поэтому даже не думай… – Харви попытался произнести «об обнаженной астральной проекции», но не смог, – о том, что ты мне тут говорил. Ни в коем случае.

- Как она выглядела?

– Все ясно, человече, – кивнул Ник. – Тогда что же мне делать?

На лице бывшего капитана промелькнула грустная улыбка.

– У меня есть идея, – осторожно предложил Харви и направился в комнату Томми.

- Красивая. Изящное лицо, веселая натура, словно никогда не знавшая бед.

Он не отваживался заходить туда с тех пор, как переступил порог с ружьем в руках. Да и сейчас струсил бы, но за спиной шел Ник, и не хотелось снова ударить в грязь лицом.

Эвелин быстро открыла сумочку и вытащила фоторобот и снимок с камеры банкомата.

До того как эта комната отошла к Томми, отец устроил там библиотеку для матери. Томми не разрешил отцу убрать эти книжные шкафы.

- Это она?

Смолле взял фотографию и держа ее на расстоянии, посмотрел на девушку в платье на бретельках.

Мама обожала книги. Она год проучилась в колледже, изучала социологию и права женщин – бабскую чушь, как говорил отец, – а потом, по обычным причинам, была вынуждена бросить. Она умерла очень рано, и Харви ее почти не помнил, однако в памяти сохранились обрывки воспоминаний – о том, как вечерами он лежит рядом с ней на лоскутном одеяле. Воспоминания были бессвязные, мягкие и теплые: его завернули в одеяло, как блинчик, и весь мир стал лоскутным, и слышен только ее голос. Она читала ему, читала все подряд – стихи, романы о любви, воспоминания кинозвезд из золотого века Голливуда, словари и энциклопедии. Сквозь оконные стекла в комнату льется золотистый солнечный свет, рассыпается оранжевыми, аметистовыми, бирюзовыми искорками. Будь она жива, у Харви в доме был бы хоть один человек, который его понимает.

 - Вне всяких сомнений.

Сабрина и Роз тоже много читали. Харви любил сидеть с ними в библиотеке. Он рисовал, слушал музыку, листал комиксы или романы, которые они рекомендовали, Сабрина что-то вдумчиво записывала, а Роз погружалась в книгу с головой. Томми был не ахти какой читатель, но девушка, с которой он встречался в старших классах, обожала книги. Харви подозревал, что этим она брату и понравилась. Из-за мамы. Томми часто повторял ее слова: «Книги делают нас лучше».