Андреас Грубер
Лето возмездия
Серия: Вальтер Пуласки
Перевод: Schadlichin Herrlich
Julia85 ( с 15 главы)
Обложка: Schadlichin Herrlich
Перевод группы:
https://vk.com/true_love_books
Полное или частичное копирование перевода без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО! Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Перед судом и в открытом море
мы находимся исключительно в руках Бога.
римская мудрость
Тот, кто борется с чудовищем, может наблюдать,
что он при этом не стал чудовищем.
И если ты будешь долго смотреть в пропасть,
пропасть также посмотрит в тебя.
Фридрих Ницше
Пролог
Он так это любил. Голубое небо, только крик чаек, шум морского прибоя, и повсюду никакого другого автомобиля на прибрежной дороге.
Эдвард Хокинсон нажал педаль акселератора и автомобильные шины завизжали в вираже. Он почувствовал на лице ветер и соленый вкус морского бриза на губах. Что за волнение! Наслаждаться жизнью в полной мере в шестьдесят лет для него означало многое: ехать по краю скалы, выжимая до упора сто восемьдесят лошадиных сил из кабриолета и слушать рёв двигателя, который борется с воздушным потоком, пока из динамиков доносится Бени Гудман. Прибрежные трассы на северном море были созданы для прогулки, которая вызывала у него мурашки на коже и давала ощущение молодости и сумасшествия. Король свинга.
Приближался маяк, расположенный впереди, на скалистом острове. На этом месте, где дорога круто понижалась, лежал самый опасный поворот. Хокинсон мог проехать его со скоростью семьдесят километров, что не было проблемой. Шины это выдерживали.
Но так далеко он не заходил.
Как из ниоткуда прямо впереди, на белой центральной линии неожиданно возникла фигура. Хокинсон нажал на тормоза. Женщина не видела его. Почему из всего мира именно здесь, на середине трассы, она сняла свои туфли на высоких каблуках и бежала по асфальту босиком? Эдвард поехал на машине со скоростью пешехода. Какие ножки!
Хокинсон сдвинул солнечные очки в растрёпанные ветром волосы с проседью. Когда он оказался на одном уровне с женщиной, то остановился. Она могла бы быть его дочерью, скорее, даже внучкой. \"Как раз в нужном возрасте\", - подумал он. В синем платье с бретельками она выглядела бледной и худой. Между тем девушка сбросила свою накидку и платок, из-под края которого падали светлые волосы; непорочность и в то же время чувственная эротика напомнили ему о Грейс Келли в её ранних фильмах.
Хокинсон приглушил Бени Гудмана и прислонился к сидению рядом с водителем.
- По дороге до маяка с туфлями? - крикнул он из кабриолета.
- Дерьмо, у меня сломался каблук.
Мужчина усмехнулся.
- Куда всё-таки идете?
- Во всяком случае, подальше от этих чёртовых чаек, если я ещё услышу крики этих тварей, то съеду с катушек.
Хокинсон ухмыльнулся, малышка в голубом платье ему нравилась. Она была точно в его вкусе.
- Садись. Я подвезу тебя.
Она повернула лицо против ветра, как будто обдумывала, должна ли сесть или выдерживать дальше крики чаек. Хокинсон разглядывал её маленькие груди, которые проступали через платье.
- Хорошо, - наконец, ответила она, - но мы будем слушать другую радиостанцию.
Хокинсон открыл ей дверь.
- Всё, что ты хочешь.
Она проскользнула в свои туфли на шпильках и прыгнула в машину. Когда Хокинсон на мгновение посмотрел на женские ноги, то увидел, что ни один из каблуков не был сломан. Но разве его это волновало? Девушка села в машину - считалось только это! Не успел он прибавить газ, как она уже возилась с настройкой радио. Когда из динамиков загремел современный звук, незнакомка прибавила громкость и расслабленно откинулась на сидении.
- Пристегнёшься? - спросил Хокинсон.
Девушка не двигалась. Направив взгляд от утёса к маяку, она сказала:
- Я тебе доверяю.
Малышка была полностью в его вкусе. Хокинсон надавил на педаль. Неожиданно незнакомка придвинулась к нему ближе. Он не видел, что она делала, только слышал, как щёлкнул замок его ремня безопасности, а затем наконечник скользнул через его живот.
- Эй, я...
- Жизнь - это риск, не так ли, Эдди? - девушка подмигнула ему. - Держу пари, ты никогда не справишься с поворотом со скоростью девяносто.
Его пульс учащался. Откуда, чёрт возьми, она знала его имя?
- Езжай быстрее, Эдди! Довези меня... так как раньше.
Как раньше? Хокинс искоса посмотрел на неё. Он не знал эту женщину!
Она стянула свою косынку и тряхнула длинными белокурыми волосами. Затем сняла с плеч накидку. Палантин и платок превратились в один метровый, украшенный бисером, шарф. незнакомка подняла руки вверх и оставила шарф развиваться за собой как флаг.
- Дави на газ, Эдди! - закричала она.
- Послушайте, я буду...
Неожиданно девушка сползла по сидению к нему, на мгновение опёрлась на верх сидения и проскользнула одной ногой в его нишу для ног.
- Я сказала быстрее! - она придавила ногу мужчины туфлей на шпильке и вдавила педаль газа вниз. Мотор взревел. Боль стрельнула в ноге Хокинсона. Он резко повернул руль и на секунду машину занесло. Когда Эдвард попытался вытащить свою ногу с педали газа, незнакомка упёрлась спиной в сиденье и со всей силы нажала на педаль газа.
- Кто вы и чего, к дьяволу, хотите от меня? - прохрипел он. Только теперь Хокинсон заметил, что больше не говорил ей «ты».
- Эдди, Эдди, Эдди, - вздохнула она. - Такая плохая память?
В то время, как Хокинсон руками вцепился в рулевое колесо, девушка обвила шарф вокруг шеи мужчины и выбросила его конец из машины.
- Чтобы тебе не было холодно, мой сладкий!
В зеркале заднего вида Хокинсон видел, как за машиной кружилась длинная шаль. Жемчужины стучали по краске, снова и снова дёргались ветром вверх и вниз.
- Поездка закончилась, я останавливаюсь! - рявкнул Хокинсон.
- Лиза не хочет останавливаться. - Она ещё раз подняла руки вверх.
Лиза? Откуда он знал это имя? Когда мужчина посмотрел вверх, то снова вцепился в руль. Поворот перед маяком быстро приближался. Эдвард посмотрел на спидометр. Стрелка дрожала на отметке девяносто километров в час.
Хокинсон пытался оттеснить своим локтем женщину на её место, но она была необыкновенной сильной. Шпилька вонзалась ему в ногу.
- Лиза, мы умрём!
- Ты умрёшь!
Девяносто пять километров в час.
В боковом зеркале Хокинсон видел, как шаль касалась асфальта и снова высоко закручивалась ветром. Если ткань запутается в заднем колесе, то шаль задушит его прежде, чем он сможет сказать \"бип\". Хотела ли малышка умереть с ним? Была ли она сумасшедшей? Он попытался сдёрнуть шаль с шеи, но быстро схватил снова рулевое колесо обеими руками, когда машина подскочила на ухабе.
- Что вы от меня хотите?
- Как звучит последнее вычеркнутое из списка имя пассажира Фридберга?
Фридберг! Неожиданно он понял, откуда знал Лизу.
- Боже, прошло десять лет!
- Последнее вычеркнутое имя! - настаивала она.
Сто десять километров в час.
Он никогда не справится с поворотом.
- Я этого не знаю!
В этот момент машина подскочила на последнем ухабе и понеслась по крутой кривой, которая вела к маяку.
- Я этого не знаю... - Заорал он.
Он, в самом деле, не знал.
Завизжали шины. Центробежная сила подняла Хокинсона из сиденья.
Над их головами кричали чайки.
Глава 1
Тремя днями позже...
понедельник, 15 сентября
Бормотание голосов, резкий смех и треск пробок шампанского проникли сквозь тонкую матовую стеклянную дверь в офис Эвелин Майерс. Каждый раз, когда кто—то шагал по коридору, стекло вибрировало. Обязательно так шуметь? В шуме никто не мог сосредоточиться.
Собственно, Эвелин хотела покинуть канцелярию уже давно. Было восемь часов вечера. Её двух кошек — Бони и Клайда нужно было покормить, и её желудок уже начал урчать. В принципе, ей нужно было дойти только до фойе. В вестибюле венской адвокатской канцелярии стояли полдюжины коктейлей на подносах, и в большом конференц-зале, и в комнате посетителей громоздились на столах бутерброды с икрой, лососем и тунцом. Но тогда она должна была бы прерваться и сблизиться с клиентами и коллегами юристами, но Эвелин сумела от этого воздержаться. Короткий разговор никогда ещё не был её сильной стороной.
Она запуталась в документах на своём письменном столе и рассматривала различные мнения, полицейские протоколы, допросы участников процесса, свидетелей и фотографии уголовной полиции и пожарной команды.
Рядом с этим лежала запись первого внесудебного сравнительного разговора, который Эвелин провела с адвокатом истицы в ресторане. Противоположная сторона не удовлетворилась несколькими тысячами евро.
Этот проклятый случай с крышкой канализационного люка! Она хотела поработать над ним ещё как минимум час. Конечно, Эвелин могла улизнуть с чёрного хода со всеми документами и продолжить дома. Спокойно продолжить! Потому что в её квартире не мог появиться никто, кроме Бони и Клайда, кто мог бы её отвлечь. Но девушка знала. Это закончилось бы тем, что она сидела бы вместе с остатками холодной пиццы в гостиной, не видя за деревьями леса... и в четыре утра проснулась бы на диване.
Тем не менее, хуже всего было то, что несколько дней назад, на долю секунды, у неё было странное чувство дежа-вю. Оно появилось из-за подготовки дневного заседания в районном суде и краем глаза Эвелин бросила взгляд на свои документы. Бац! Ассоциация исчезла также быстро, как появилась. В этом случае присутствовала одна деталь, которая хотела ей о чём-то сказать, но она не поняла, что это было. И чем дольше Эвелин перелистывала документы, тем сильнее сомневалась в своей смекалке.
Далёкий и приглушённый голос шефа оторвал девушку от мыслей. Она услышала, как он подходил по коридору к её офису. За стеклянной дверью выделилась его тень, затем мужчина постучал и зашёл в её кабинет. Он всегда стучал! В этом отношении Крагер был джентльменом.
Он носил дизайнерский костюм от «Армани», имел виски с проседью, угловатое лицо, был высокий и, несмотря на свои шестьдесят лет, был обольстителем — вероятно, даже немного. Кроме того, он был красноречив и …
Ей почти пришло в голову слово \"серьёзный\". От некоторых клиентов Эвелин слышала, что один \"серьёзный юрист\" являлся противоречием в себе, что, несомненно, было правдой. Крагер, определённо, не был среди юристов матерью Терезой, но беспокоился о справедливости — если это допускало дело. Он не даром имел прозвище — Питбуль.
Теперь Крагер стоял перед ней с делом и бокалом шампанского в руках.
— Эвелин, вы не должны доказывать мне, что вы крутой юрист — не сегодня. — Он снова нацепил свой отцовский взгляд. Эвелин знала, что шеф также может и по-другому, но сегодня был его день.
Канцелярия Крагена, \"Холобек энд Партнер\" праздновала своё двадцатипятилетнее существование, и залы были до отказа заполнены нотариусами, судьями, журналистами, знакомым бизнес-адвокатами и представителями крупных компаний. Крагер принципиально не брал небольшие компании в качестве клиентов. Здесь сменяли друг друга директора банков и менеджеры авиалиний, концернов страхования, торговых домов и электронных торговых сетей.
— Я хочу только эти документы...
— Эвелин, это всё же, только отговорки, — прервал он её тоном, не терпящим возражений. — Оставьте этот случай на час и присоединяйтесь к нам, вы тут помешались на одной вещи, которая ни к чему не приведёт.
Ни к чему не приведёт? Подсудимый был лучшим другом её отца, единственным человеком, который заботился о ней после аварии её родителей — и Крагер это чертовски точно знал!
Прежде чем она смогла что-то сказать, Крагер указал на дверь.
— Там снаружи ждёт более волнующий случай: работающее от батареи радио скользит через панель приборов и управления, ударяется о рулевое колесо, подушка безопасности раскрывается и швыряет радио в лицо муниципального служащего. Вдова предъявляет иск фирме-производителю надувной подушки безопасности на пять миллионов евро.
Эвелин знала о случае.
— К сожалению, мы не выиграли.
— Я знаю, но это те заказы, которые приносят деньги, в отличие от случая, когда мужчина спотыкается об ограждение стройплощадки и ломает себе шею в канаве.
Это прозвучало так, как будто он хотел над ней посмеяться.
— Я знаю подсудимого лично, и строительная площадка была ограждена должным образом, — сказала она.
— Да, я знаю, проигранный процесс вашего знакомого приведёт к катастрофе. Но послушайте... — голос шефа потерял отеческий тон. — Мы не каритас
[1] и для небольших социальных дел как это существуют конторы, которые на этом специализируются.
— На этот раз они обломают зубы, — возразила Эвелин. Строительная фирма дяди Яна — как она с детства называла друга своего отца — работала не очень хорошо и поражение в суде погубит её. Она не могла оставить его в беде, потому что была ему обязана.
Крагер небрежно присел на край её письменного стола, что не было для него типичным. При этом его взгляд упал на стопку цветных фотографий. Он раздвинул в стороны первые из них.
— Снова происходят из вашего сомнительного источника?
Как часто они уже обсуждали эту тему?
— Я решаю дела по-своему, — просто ответила она. — Вам нужны результаты — я вам их предоставлю, это моё дело.
Он довольно долго пристально на неё смотрел.
— Пусть так. Но как только это дело закончиться, мы серьёзно поговорим. Есть кое-какие прибыльные дела, которые я бы хотел вам доверить.
— Предъявить иск маленькому частному банку, который работает не бюрократически, не просчитывается в накладных расходах и забирает клиентов у крупных банков?
— Лучше доверьте мне ваши циничные замечания, для этого вы слишком молоды и слишком красивы. — Крагер кивнул на дверь. — Вы к нам присоединитесь?
— Я продолжу работу.
— Ваше решение. — Шеф взмахнул папкой. — Уголовное дело было прекращено. Заключение об аутопсии Кислингера пришло сегодня после полудня из суда.
Эвелин вскочила со стула. Кислингер был мужчиной, который упал в открытый канал шахты.
— Я уже три дня его жду!
— Я хотел отдать вам документы только завтра, после праздника. Но так как вы и так уже помешались на уголовном деле, и не успокоитесь... — Он не досказал предложение и положил папку на стол.
Эвелин сразу её открыла и пересмотрела строки судебного медика, пока не дошла до места с временем и причиной смерти. У неё остановилось дыхание.
— Кислингер умер ни от перелома черепа или шеи, — сказал Крагер.
— Вы прочитали заключение?
— Конечно. Между шампанским, шутками и бутербродом с икрой всегда есть минутка. Послушайте, Эвелин... — Снова вернулся отеческий тон, но в этот раз с тихим и опасным привкусом. — Вы проиграете дело. На отчёте о вскрытии вы сломаете себе шею. Кислингер кувыркнулся в узкий канал шахты и невысоко застрял над землей. Шахта находилась в тридцати сантиметрах под водой. Кислингер не смог передвинуться и...
— ... утонул, — закончила предложение Эвелин. Она подняла глаза от отчёта о вскрытии.
— В трахее, лёгком и желудке находилось два литра сточных вод.
***
Тесные переулки второго венского округа в этот поздний час были пустыми. Всё же, тот, кто бежал через площадь, был либо сутенёр, взыскивающий денежные долги, идущий в район с уличной проституцией, или тот, кто хотел избавиться от денег любой ценой в баре.
Кроме того, ночью переулки выглядели более опустошительными чем днём. В некоторых местах уличное освещение вышло из строя. Мешки для мусора были уложены друг на друга рядом с полными бочками, собачье дерьмо лежало у каждого угла дома и из некоторых квартир проникал обычный супружеский спор.
Крики напоминали Эвелин конфликты своих родителей, которые она подслушивала девочкой. В общем, её детство прошло не так плохо, до того момента, когда она познакомилась с мужчиной, который изменил всё. С этого момента её детство закончилось. Она росла на пустых деревянных поддонах овощного магазина, жалюзи которого были на половину закрыты.
После того, как Эвелин неоднократно просмотрела пункты отчёта результатов вскрытия в своем бюро, она пыталась связаться с Патриком — своим сомнительным источником — по мобильному телефону. Время от времени он помогал ей в расследовании, но в этот раз не брал трубку. Но она и без него догадается о том, что произошло две недели назад в переулке Кцернин.
Эвелин покинула канцелярию с чёрного хода, не сказав другим ни слова. Ещё пара бокалов шампанского и, даже Крагер не заметит её отсутствия. Во время поездки на автомобиле, девушка позвонила дочери своей соседки, у которой были ключи от квартиры Эвелин. Конни любила, когда ей разрешали кормить Бонни и Клайда курицей из банки. Разумеется, этим девочка делала ей одолжение. Из-за всех бизнес-ланчей и вечерних мероприятий, которые часто продолжались до полуночи, обе кошки уже бы давно разыграли мятеж, писали бы в обувь Эвелин или рвали в клочья шторы с гардин.
\"Форд Фиеста\" Эвелин припарковался под одним из немногих работающих фонарей на углу дома. Оттуда она пошла пешком в переулок Кцернин. Цокот её туфель на шпильках эхом раздавался от стен. Через несколько метров девушка достигла места, где две недели назад умер Кислингер.
На углу находилось маленькое отделение банка с банкоматами, а на противоположной стороне улицы бар. Разноцветные неоновые лампы над входом в \"Entrez-Nous\" наполовину вышли из строя, и больше жужжали, чем мигали.
Машины, которые припарковались перед клубом — один \"Порш\", один \"Мерседес\" и две \"Ауди\" — не гармонировали с этим захудалым жилым районом. По-видимому, их владельцы были рады заполнить бар, о котором, как им казалось, никто не догадывался.
Асфальт в середине улицы был вскрыт. За ограждением стройплощадки находилась открытая шахта канала. Крышка всё ещё лежала рядом с ним на песке. Эвелин однажды здесь уже была, но прошла не далеко, потому что уголовная полиция закрыла место происшествия. Между тем, больше никому не было никакого дела до строительного участка. Что должно было привести в этот район Рудольфа Кислингера, известного педиатра на пенсии? Банкомат?
Через три дня после его смерти вдова уже вела частный иск против дяди Яна. Эксперт дяди Яна по страхованию гражданской ответственности побывал на строительной площадке для удовлетворения застрахованного. По этой причине страховая компания отказала и не заплатила ни цента. Если дядя Ян проиграет процесс, то ответит своим личным имуществом.
Ловкий адвокат противоположной стороны утверждал, при первом внесудебном разговоре, о соглашении, что Кислингер ушёл после посещения благотворительного мероприятия для детей больных раком к станции метро, споткнулся из-за плохого освещения на якобы небрежно укреплённом ограждении и стремительно свалился в открытую шахту.
Во всяком случае, вдова хотела семь миллионов, что, принимая во внимание расходы на похороны, денежные претензии за причинённые страдания и требование, направленное на оказание материальной помощи из-за потери доходов, полностью всё покрывало.
Эвелин знала судью и дело выглядело беспросветным. Если дело дойдёт до крайности, то дядя Ян будет вынужден заявить о банкротстве. Тогда семь рабочих, секретарь и ученик окажутся на улице. Это будет последний удар в длинной цепи несчастий, с которыми её семья должна была мириться с её детства — и Эвелин надоело всегда стоять на стороне проигравших.
Она включила небольшой ручной фонарик, который всегда лежал в бардачке её машины, сняла туфли на высоких каблуках, подняла юбку и залезла на ограждение. Пока Эвелин держала лампочку зубами, то сплела свои длинные светлые волосы в косу.
Затем она полезла по железной лестнице в колодец. Он был тесным и вонял клоакой. Собственно, Эвелин предполагала, что вступит в грязь по колено, но в конце лестницы коснулась сухой земли.
После несчастного случая городские коммунальные службы, вероятно, закрыли подачу горячей воды к линии канала и при тёплых температурах этих дней сентября она не удивилась тому, что канал высох в течении нескольких дней.
Здесь находился Кислингер, мужчина, здоровый как медведь, когда завяз вверх ногами — причём настолько прочно, что пожарным пришлось вытаскивать его с помощью лебёдки. К тому времени, когда это случилось, на улице не нашлось никого, кто смог бы помочь Кисленгеру.
Как сейчас. Эвелин представила себя на его месте, висящем здесь неподвижно, с лицом под водой. Собственный вес прижимал его ещё глубже вниз, и руки у него были не свободными, чтобы поднять себя выше. Вода текла мужчине в нос и уши. Он не мог позвать на помощь. Он должен был дышать, но не смог, и...
... она снова почувствовала джутовый мешок на лице, вдыхала влажность стен и чувствовала холод земли, от которого её пальцы стали влажными. Эвелин не могла двигаться. Верёвка сильнее врезалась в её суставы, и она давилась повышенной кислотой желудочного сока, но не могла сплюнуть, потому что липкая лента такая плотная на её губах...
Эвелин закричала и открыла глаза. Только не снова! Её сердце колотилось. Она вытерла пот со лба. Не замечая этого, девушка села на корточки на землю в узкой шахте и содрала кожу на коленях о бетонную стену. Фонарик выпал из её рук и закатился в боковую трубу. К счастью, она не страдала от клаустрофобии, иначе в этот момент у неё началась бы паника.
Эвелин присела ниже, но труба была слишком узкой. Она не могла добраться до лампы пальцами. Там девушка заметила край блестящего предмета, торчащий из высушенной грязи. Вероятно, монета. Она раскопала это место и вытащила предмет. Это было слишком большим для монеты и выглядело, скорее, как маленькая овальная пластмассовая оболочка. Эвелин вытерла грязь. Появился логотип \"Порше\".
Брелок!
Глава 2
Эвелин вылезла из колодца без карманного фонарика, но с ключом от автомобиля в руке. При этом, девушка по ошибке нажала на пусковую кнопку дистанционного управления. Недалеко раздался пронзительный звук, затем открылся главный замок.
- Что за удачная покупка! - пробормотала она.
Зажглось внутреннее освещение \"Порше\", припаркованного на противоположной стороне улицы, недалеко от ночного клуба. На несколько секунд засветились даже оранжевые поворотники автомобиля.
Определенно, ключ уже давно лежал в тине, но батарея работала. Никто не хватился своего \"Порше\"? Эвелин взяла свои туфли на шпильках, перелезла через ограждение и босиком побежала к машине. Серебристо-серая \"Порше Каррера 911\" была элегантным двухместным хардтопом, с легкосплавными дисками, и выхлопной трубой из нержавеющей стали. Несколько штрафов были приклеены за щёткой стеклоочистителя. Эта машина стоила минимум сто двадцать тысяч евро. Или как маленький дом для одной семьи в благополучном районе.
Из ночного клуба доносился глухой бас. Никакого швейцара, никакой очереди гостей, только чёрные опущенные жалюзи и жужжащий шум неоновой рекламы \"Entrez-Nous\". Эвелин открыла машину и плюхнулась на водительское сидение. Когда она закрыла дверь, огни внутреннего освещения погасли. Только сейчас девушка заметила, что её блузка впитала вонь клоаки.
Ноги Эвелин до лодыжек были грязными, но почему-то она чувствовала себя живой. Рулевое колесо, подлокотники и чехлы из жатой кожи пахли так, как будто были только из мастерской. Она вставила ключ зажигания. С бортовым компьютером и многофункциональным рулевым колесом, салон автомобиля выглядел как кабина самолёта. Индикатор спидометра доходил до трёхсот километров в час. Приборная панель показывала только одно положение — три тысячи километров.
Когда Эвелин открыла бардачок, её сердце забилось. К ней вывалились: мобильный телефон, зажигалка, сигареты, шариковая ручка, парковочный счётчик и... презервативы.. Как практично! Все вкусы, от земляники до ванили.
Когда кто-то постучал в боковое окно и Эвелин подпрыгнула. Сквозь стекло виднелось красное, одуловатое лицо мужчины смотрело. Ему было за пятьдесят, его костюм был потрепанный и галстук сидел наперекосяк, а несколько волосков он зачесал назад, чтобы скрыть появляющуюся лысину.
Инстинктивно Эвелин нажала на прикуриватель в консоли. Затем она посмотрела в зеркало заднего вида, мужчина был на улице один. Она опустила стекло вниз.
- Привет... - На Эвелин повеяло перегаром, мужчина был так накачан, как магазин спиртных напитков на двух ногах.
- Такая симпатичная, белокурая штучка, в такой скоростной малолитражке. - Он дёрнул узел своего галстука, как будто срочно нуждался в свежем воздухе.
- Если вы не в опасности или не нуждаетесь в помощи, я прошу вас меня не беспокоить.
Мужчина прислонился к водительской двери и ухмыльнулся.
- Я вынуждена просить вас меня не беспокоить, - передразнил он её голос. - Твой друг, вероятно, довольно богатый пижон, да* Я знаю этих типов. Сам был таким однажды.
Определенно, был. Эвелин уже хотела поднять стекло, когда мужчина начал возиться у дверной ручки.
- Руки прочь! - резко закричала она. - В ваших интересах!
- В ваших собственных интересах... - Он на шаг отступил, неуклюже достал из кармана брелок и небрежно крутил его на пальце. - Ты же ничего не имеешь против, если я к тебе сяду? - он ухмыльнулся. - Или лучше проводишь меня домой?
Что за альтернатива!
- Ты уже решила?
- В бардачке лежит перцовый аэрозоль! - врала она. - Одна доза этого выжжет вашу слизистую оболочку глаза и если вы астматик, ваши бронхи судорожно сожмутся и вы задохнетесь.
На мгновение он остановился, но затем передумал и вцепился через окно за интерьер автомобиля. Эвелин схватила его руку, прежде чем та достигла её шеи и...
... снова она почувствовала джутовый мешок на лице.
В этот момент из консоли выскочил нагревшийся поджигатель для сигарет. Эвелин схватила его свободной рукой, вытащила пробку и провела раскаленной металлической спиралью по пальцу мужчины.
Тот резко отступил. Эвелин отпустила его руку, он споткнулся и упал навзничь. Когда он упал, брелок выпал из его рук. Пока мужчина его искал на четвереньках и затем вставал, Эвелин закрыла окно и включила центральное блокирующее устройство.
Когда в следующее мгновение она посмотрела в окно, тот исчез. В зеркале заднего вида она видела, ак он исчезал в переулке.
Ее сердце колотилось. Она глубоко дышала и положила на место поджигатель сигарет. С давних пор Эвелин хотела посещать курсы дзюдо, но никогда не находила для этого время. Ей нужно отказаться от своей ежедневной пробежки по городскому парку, но в этом и заключалось слишком много. \"Забудь идиота\", - сказала она себе. - \"Сконцентрируйся!\"
Она склонилась над местом рядом с водителем и стала рыться в хаосе бардачка. Между презервативами и пачками сигарет, девушка наткнулась на листок, свёрнутый трубочкой.
- Кто бы говорил, - пробормотала она.
«Детская больница Святой Анны».
Рекламная брошюра приглашала на благотворительный вечер для детей, больных раком. Она точно сидела в машине Кислингера. Стоял ли \"Порше\" здесь уже две недели? Вдова Кислингера не упомянула \"Порше\". Возможно, она ничего не знала о машине. Эвелин смотрела на красные клубничные презервативы. Затем, через боковое стекло, девушка посмотрела на мигающие неоновые лампы \" Entrez-Nous\". Ночной клуб в этом районе был не только эксклюзивным и шикарным - но, определенно, тайным. В противном случае, никакие \"Ауди\" и \"Мерседесы\" не парковались бы перед ним.
Определенно, вдова Кислингера не знала ни об этом \"Порше\", ни о том, чем занимался ее муж после посещения благотворительных мероприятий. Эвелин узнает об этом.
***
Изнутри ночной клуб выглядел лучше, чем снаружи - так называемая ставка \"своих людей», у которых было слишком много денег в кармане. Самый дешевый спиртной напиток стоил здесь пятнадцать евро. То, что такой клуб разместился как раз в этом районе, могло заключаться только в дешевой аренде.
Сейчас, в десять часов вечера, навес еще не был задымлен сигаретным дымом. Заведение, наверное, посетят только через несколько часов. Эвелин подошла к бару, заняла место на табуретке и заказала \"Дайкири\". Когда бармен подошел, она подозвала его ближе.
- Снаружи парень в костюме шатается среди машин, - крикнула она, перекрикивая грохот колонок.
Лысый парень, в эспаньелке, пирсингом в губе и сетью татуировок на шее, оперся на прилавок.
- Это Руди. В это время он, по большей части, здесь. Постоянный клиент.
- Он сильно перебрал.
- Дважды в неделю он напивается от своей душевной подавленности. Синдром хронической усталости, семейные сцены, банкротство фирмы, выплата элементов бывшей... Всегда одно и то же. Он к вам приставал?
Эвелин не ответила.
- Он никому не делает зла, ему просто нужно с кем-то поговорить.
У Эвелин было впечатление, что душевная подавленность Руди хотела от нее чего-то другого. Она попыталась его забыть.
- Вы работали в субботу две недели назад? - спросила она.
- Да, черт возьми. Я здесь каждую ночь.
Она подвинула к нему по столу папку с аутопсией Кислингера. Лысый вопросительно на нее посмотрел.
- Откройте папку, - попросила она.
Бармен помедлил, затем открыл документ и уставился на разбухшее лицо Кислингера, которое под светом неоновой лампы на столе для аутопсии выглядело бледным, как будто тот застрял в шахте на недели. Рядом с фотографией лежала купюра в сто евро.
- Вы знаете этого мужчину? - спросила Эвелин.
Бармен отодвинул купюру.
- Имени не знаю.
- Не имеет значения. Вы его знаете?
- Время от времени он находится здесь.
- Бывал здесь время от времени, -поправила его Эвелин. - Отставной педиатр. Он тоже приходил две недели назад?
Когда второй бармен с пустым подносом вышел за прилавок, лысый стянул купюру и захлопнул папку.
- Вы из полиции?
- Я так выгляжу?
Он осмотрел ее, потом неожиданно ухмыльнулся.
- С такими рыже-коричневыми глазами? Нет, вы слишком красивая.
Эвелин почувствовала, как к голове прилил жар. У нее не было проблем с бродягами, уголовными преступниками или наркоманами, и также не было, если она ехала ночью в метро по городу, но она никогда еще не смогла справиться с комплиментами такого рода.
- Так мужчина был здесь или нет?
- Он был здесь. - Лысый посмотрел в конец стойки. - Он сидел в той нише и беседовал со стройной блондинкой, потискал малышку немного, но потом рассчитался и ушел.
- А женщина?
Лысый пожал плечами.
- Наверное, нашла другого фраера.
Неожиданно Эвелин подумала о пьяном постоянном клиенте, который на коленях ползал перед \"Порше\". На четвереньках! Вот оно!
- Сколько бокалов выпил педиатр? - взволнованно спросила она.
- Несколько стаканов
- Насколько много?
- Я не веду статистику.
- Подумайте, - настаивала она.
Лысый скривился.
- Он заправился достаточно, бутылка шампанского, по меньшей мере.
В отчете о вскрытии говорилось, что Кислингер был пьян, поэтому коронер и чиновники уголовной полиции, вероятно, полагали, что на благотворительном вечере он опрокинул несколько бокалов шампанского или вина, затем пошел к следующей остановке метро, и споткнулся на якобы неосторожно закрепленном ограждении.
Правда выглядела совершенно по-другому. Душевная подавленность Руди неожиданно толкнула ее на правильный след. Эвелин почти залпом выпила \"Дайкири\", заплатила за него и положила на прилавок дополнительную купюру. Лысый бросил взгляд на деньги и вопросительно поднял бровь.
- В следующий раз пригласите Руди на крепкий кофе, прежде чем он покинет бар - я перед ним в долгу.
Она покинула бар. Завтра утром это будет хорошеньким сюрпризом для вдовы Кислингера и ее адвоката.
Глава 3
Вторник, 16 сентября
Солнце еще не взошло над горизонтом, а Вальтер Пуласки уже сидел в машине и ехал по В2 к южной городской окраине Лейпцига. Свет фар разрезал рассвет. Только не многие машины сейчас были в пути. Обычно, в это время, он еще лежал в кровати, но в этот раз ему позвонили домой рано, вскоре после шести, и послали в Маркклеберг.
Пуласки покинул скоростную трассу и свернул на прибрежную аллею. Он выкинул окурок сигареты через опущенное окно, и позволил свежему утреннему воздуху устремиться внутрь машины. Он должен был проснуться. Хотя Пуласки приготовил для своей дочери быстрый завтрак, но вскоре уже выехал. Здесь пахло иначе, чем в городе. Столько зелени он не видел уже давно, и вскоре сможет достичь скверов и камышовых берегов озера Кошпуденер. Когда Пуласки доедет, то сначала ему будет нужен кофе. Крепкая, черная бурда без сахара, а не дерьмовый порошковый капуччино из автомата с ароматическими добавками, от которого его живот получал спазмы.
После того, как Пуласки неоднократно пытался настроить радио с четким сигналом, он, наконец, сдался, и выключил устройство. Утренние новости уже прошли и, наверняка, еще не поведали о том, что произошло в Маркклеберге.
Минутой позже, Пуласки направил дряхлую \"Шкоду\" в район Кеезшер-парк. В конце тупика он доехал до двухметровой стены из грубых камней. Кованые железные ворота были открыты. Его ждали. Объектив камеры на стене снимал каждое движение. Пуласки трясло на \"Щкоде\" по буграм, и мужчина проехал через ухоженные сады. Лужайка блестела в утреннем сумраке. Дождевые установки шумели слева и справа, и капли воды заляпали лобовое стекло его машины. В конце щебеночной дороги Пуласки доехал до четырехэтажного кирпичного дома. Так выглядело учреждение, которое он знал только по рассказам. Длинное здание, с бунгалоподобными флигельными частями, впечатляло меньше, чем ожидалось. Тем не менее, здесь были размещены полдюжины отделений, многочисленные терапевтические залы и семьдесят палат для пациентов.
Пуласки припарковал \"Шкоду\" прямо у входа. Он натянул спортивную куртку, взял с заднего сидения тяжелый чемодан и поднялся вверх по лестнице к массивной дубовой двери. \"Психиатрия и психотерапия Маркклеберга\", стояло на вывеске. Раньше люди обозначали эту территорию просто как \"страну психов\". Сегодня это часто называлось \"Каменным Колоколом\", потому что по вечером звон колокола из часовни доносился до берега озера Кошпуденер. И это выглядело зловещим, если еще и туман лежал над водой, и тогда люди действительно крестились, когда колокол звонил. Пуласки не был суеверным, он выполнял свою работу слишком долго.
Вальтер позвонил. И инстинктивно схватил воротник рубашки, чтобы поправить галстук. Но он не надел его сегодня утром. Он лежала в офисе, и его не было дома. Неправильно. Жена как раз подарила ему галстук, но он находился в каком-то ящике, который Пуласки не открывал уже лет пять. Он даже уже больше не знал, как выглядел галстук. Врачи впустят его и без галстука. Его еще везде принимали без него — безразлично где.
После второго звонка молодая белокурая женщина в роговых очках открыла дверь. Одно долгое мгновение она смотрела на него.
Наконец, женщина указывала на вывеску с часами работы.
— Мне жаль, время посещения по вторникам только с 10…
— Я приехал сюда, чтобы увидеть труп, — прервал ее Пуласки.
Женщина вздрогнула и скептически его осмотрела. Кого она ожидала? Манфреда Круга
[2]? Собственно, скептицизм был профессией Пуласки, но врачам за этими стенами знать об этом еще рано.
Так как женщина не просила его войти, а выглянула за деверь, не привел ли он с собой кого-нибудь, Пуласки, наконец, вытащил свое служебное удостоверение из сумки и раскрыл кожаный футляр.
— Вальтер Пуласки, уголовная полиция Лейпцига. У вас найдется для меня крепкий кофе?
***
Кофе на вкус был совсем не плох. С дымящимся бокалом в руке, Пуласки следовал за девушкой по коридорам учреждения.
Их встретил мужчина, за тридцать, в белом халате, с черными волосами, пробором и очках. Они представились друг другу. Мужчину звали Штайдль, он был двойной врач, и главный врач взрослой психиатрии. «Возможно, немного молод для этой должности», — подумал Пуласки, но с правильными отношениями все было возможно. Медик был ему не симпатичен с самого начала. Пуласки не любил навязчивую туалетную воду. Кроме того, он заметил, что двойной врач не подал ему руку – такой мелочи было достаточно для Пуласки, чтобы составить картину.
— Где ваши коллеги? – спросил Штайдль.
— Какие коллеги?
Штайдль тяжело дышал.
– Я думал, что вы исследуете случай смерти и…
Пуласки осмотрел себя. Не выглядел ли он, например, так, как будто мог исследовать труп?
– Но ведь речь идет о самоубийстве? – поинтересовался он. По меньшей мере, звонивший в уголовную полицию, утверждал так. – Если это действительно так, то через час мы будем готовы к формальностям.
А если нет…
Каждая черта лица и прежде всего, взгляд Штайдля, которым он его рассматривал, выглядели красноречиво. Пуласки даже полагал, что мужчина не хотел скрывать свои мысли. Действительно, криминальная полиция послала к нему такого старого, видавшего виды холостяка! Мужчину, который страдал от приступов астмы, ухудшающимися из года в год, почти перед ранним увольнением на пенсию, и который по этой причине взял на себя в уголовной службе: обычные смертельные случаи, в которых не появляются сразу же судебный медик, фотограф уголовной полиции и команда криминалистов. Хватало одной обычной записи в деле, немного офисного хлама – и дело завершено. Разве только, иначе решит прокурор, тогда привлекались отдел по расследованию убийства или LKA
[3] , но этого почти никогда не происходило. Суды были годами завалены работой до верху. Безумец, совершивший самоубийство, интересовал не больше, чем маратель бумаги.