Молча выхожу из кухни. Мисс Уотсон бросается за мной следом, и я понимаю, что ее главная цель — не пустить меня на вонючую лестницу.
Теми же самыми пальцами он разорвал в клочья веки Сэм.
— Может, поговорим? — спрашивает она, блестя глазами. — Жаль, что все так вышло. Мне так нравилась Эви, она всегда была моей любимицей…
— Сэм. — Чарли смотрела в ящик. Там были десятки писем от убийцы. — У нас нет права это читать.
Я смотрю на нее и думаю про кухонный нож, который сунула в сумку, выходя из дома, — на всякий случай. Но нет, еще рано. Если я узнаю, что с Эви случилось самое худшее, вот тогда кто-нибудь заплатит за это. И пусть потом делают что хотят, я сама не захочу без нее жить.
— Что значит «права»? — Это слово застряло у нее в горле. — У меня есть «право» знать, что пишет моему отцу человек, убивший мою мать.
Единственное, что еще держит меня в этом мире, — мысль о том, что Эви скоро найдется. А полиция пусть ищет простывший след и заново жует жвачку расследования, которое ни к чему не привело.
Чарли выхватила у нее письмо.
Надо сменить тактику; может быть, тогда я получу ответ…
— Даю тебе время все обдумать. Вспомни, какие вопросы задавала тебе Джоанна Дикон. Вспомни все, что сможешь. Завтра вечером я вернусь, и мы поговорим. Только так ты сможешь стать моим другом.
— Спасибо, Тони, — говорит Харриет. Странно, она как будто во сне. Раньше за ней такого не водилось. — Я подумаю.
Выхожу на улицу. Отойдя от дома на приличное расстояние, так что она уже не может видеть меня из окна, останавливаюсь и, прислонившись к чьей-то калитке, чтобы не упасть, хватаю ртом воздух.
Она что-то скрывает.
В этом доме случилось что-то страшное, и я должна выяснить, что именно.
Глава 72
Наши дни
Тони
Утром я встаю рано, мама еще даже не спускалась вниз.
Всю ночь меня мучило воспоминание о вони в доме у Харриет. А что, если там… додумывать эту мысль нет ни желания, ни сил. Стоит закрыть глаза, и услужливое воображение мгновенно рисует страшную картину.
Я звоню инспектору Мэнверсу. К моему удивлению, он поднимает трубку с первого звонка и выслушивает рассказ о визите к Харриет Уотсон и о запахе в ее доме.
— Тони, прошу, послушайте меня. — Его голос звучит твердо и непреклонно. — Предоставьте всё нам. Вы меня понимаете?
— Вам легко говорить. — Желудок завязывается в узел. — За последние три года вы палец о палец не ударили, чтобы найти Эви.
Конечно, это не совсем так, и я это знаю.
— Мы делаем всё, что можем. Клянусь вам.
— Что, например?
— Я не могу разглашать это. Но, если наша линия расследования приведет к каким-то результатам, вы будете первой, кому я дам знать.
Опять этот дурацкий полицейский жаргон.
— Харриет Уотсон — подозреваемая?
— И вновь я не имею права отвечать. Давайте я загляну к вам завтра. Идет?
Я молча вешаю трубку.
Он держит меня за дуру, это ясно; и, как все журналисты, считает, что случившееся — моя вина.
Полиция никогда не найдет Эви: во-первых, они медленно работают, во-вторых, не верят, что она жива, а значит, и помощи ждать не следует. Буду действовать сама, полагаясь лишь на свой инстинкт.
— Что ты задумала? — спрашивает мама — она уже сошла вниз. — Что происходит?
— Ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться.
Впервые за последние несколько лет я чувствую в себе силы жить. Потому что я вот-вот раскрою тайну исчезновения моей девочки.
Но что это принесет мне — счастье или горе, — пока не знаю.
* * *
Полчаса спустя я уже стою на углу улицы, где живет Харриет Уотсон, и жду. В девять калитка ее дома отворяется, Харриет выходит и, повернувшись к автобусной остановке спиной, идет в совершенно другую сторону.
Времени мало, поэтому незачем дожидаться, пока она скроется из виду.
Эви может быть пленницей или, судя по запаху, еще хуже.
Полиция не заглядывала сюда уже несколько лет, поверив сказкам, которые скормила им эта женщина. Ее просто списали со счетов, как безобидную сумасшедшую.
— Ладно, поговорим… — с явной неохотой сказал парень. — Извините, войти не приглашаю. Говорить будем здесь, — Он выразительно покосился на Эльвиру.
Я вхожу в калитку и быстро иду к черному ходу. За домом оказывается целый сад, да и сам дом большой, трехэтажный. Вынимаю из кармана ключ, который стащила вчера из кухни, и сую его в замочную скважину. Замок недавно смазывали, он отпирается легко. За дверью оказывается кухня.
Моя напарница, привыкшая к подобному обращению, высокомерно взглянула на Тёмного с заоблачной высоты всех своих ста шестидесяти сантиметров. Я вздохнул и, мысленно плюнув на её выкрутасы, обратился к парню:
У нижней ступеньки лестницы меня едва не выворачивает наизнанку от накатывающей сверху вони. Спасает захваченный с собой надушенный мамин платочек: я зажимаю им нос и рот и так дышу.
— Для начала предъявите регистрацию.
На втором этаже запах становится сильнее. Быстро заглядываю сначала в одну комнату, потом в другую. В главной спальне, с двумя выходящими на дорогу окнами, кровать не заправлена — видимо, здесь спала Харриет. Вторая комната выглядит нежилой: матрас обтянут простыней на резинке, но одеяла на нем нет.
Поморщившись, маг расстегнул рубашку, и я уверенным пассом считал метку. Что ни говори, а практика — великое дело. В воронежском Дозоре я три месяца дежурил на вокзале, встречал прибывавших в город Иных. Естественно, что на такой работе умение мгновенно считывать регистрацию приходит само собой.
Выйдя обратно в коридор, останавливаюсь перед коротким лестничным пролетом, который ведет на третий этаж, плотнее прижимаю к носу платок и взбегаю по ступеням.
Иннокентий Волков. 21 год. Маг-прорицатель шестого уровня силы. Нарушений Договора не отмечено, зарегистрирован в городе Губкине Белгородской области…
На площадке находится книжный шкаф, а рядом с ним — дверь. Всего одна. Дергаю за ручку — заперто.
Чудны дела! В этом городке, лежавшем всего в двадцати километрах от Оскола, отродясь не было Иных. Формально там имелся свой Ночной Дозор, состоявший из комнатушки три на четыре, стола, стула и Тимура Хаджибаева — семнадцатилетнего мага-целителя седьмого уровня Силы. Реально же Тимка большую часть времени пропадал или в Белгороде, или у нас. В родном Губкине ему было решительно нечем заниматься — разве что строить козни против резидента белгородского Дневного Дозора — такого же слабенького Иного, изредка приезжавшего в город с проверкой. Впрочем, что касается козней, то противоборствующие стороны в них не преуспели и лишь взаимно довели друг друга до белого каления. Распалённый Хаджибаев однажды даже вызвал конкурента на дуэль. От трибунала Инквизиции их спас исключительно безобразный характер самой дуэли: оба дозорных всего лишь набили друг другу морду — к счастью для этих остолопов, в реальной схватке оба с перепуга напрочь забыли все боевые заклятия.
Вонь настолько невыносима, что я задумываюсь: не позвонить ли в полицию? Но понимание, что первым делом мне велят покинуть чужой дом и не вмешиваться, приходит быстро.
Тем временем Кеша успел поправить одежду и выйти к нам на лестничную площадку. Оставалось только раскинуть вокруг нас всё то же заклятье незначительности, и можно приступать к беседе…
Это не годится.
— Скажите, — начал я. — Вы были знакомы с ведьмой Марией Будинцевой?
Мне надо знать прямо сейчас.
Маг вздрогнул.
Я должна узнать, кто там, за этой дверью: моя дочь или кто-то другой?
— Да, — ответил он. — Мы встречались с Машей почти полгода.
Потому что я больше не хочу и не могу без нее жить.
— Как часто?
Глава 73
— Ну… Когда как. То каждый день, а то раз в месяц. Да вон эта, — Волков презрительно кивнул в сторону Эльвиры, — может подтвердить. Мы пару раз пересекались.
Наши дни
— Прошу воздержаться от неуместных замечаний в адрес сотрудников Ночного Дозора, — одёрнул его я. — Когда вы видели Будинцеву последний раз?
Учительница
— В ночь шабаша.
За пять минут до начала времени посещений Харриет Уотсон уже в больнице. Она выжидает. Наконец толпа начинает медленно течь в сторону лестниц и лифтов, и Харриет вместе с ней.
— Какого именно?
Ей уже известно, куда идти. Она разведала это вчера, во время пробного визита. Джоанну Дикон перевели в отделение для выздоравливающих после инсульта. Такие палаты открыты для посетителей, и присмотра там меньше.
— А то сам не знаешь? Большого ежегодного, шестого июня.
У входа в отделение очередь: пропускают через охрану, строго по одному. Харриет пристраивается за пожилой леди с внуком. Раздается писк, открывается дверь. Из отделения выходит женщина: она набирает что-то на клавиатуре телефона и потому не смотрит по сторонам. А если б посмотрела, то увидела бы мисс Уотсон, которая уставилась на нее, открыв рот.
— Шабаш длился почти всю ночь. Уточните время.
Это же она. Та самая женщина, с которой Джоанна Дикон разговаривала у школы, и не один раз.
— Ну… Не знаю, я на часы не глядел. Уже ближе к утру. Мы вернулись в город, я поехал домой на трамвае, а Маша пошла пешком.
Харриет совсем про нее забыла.
Так, ночью трамваи не ходят. Значит, расстались они уже на рассвете…
А ведь была еще одна женщина…
— После этого вы Будинцеву видели?
* * *
— Нет, конечно! Её же через несколько минут убили!
Как и надеялась Харриет, на сестринском посту царит хаос: медсестры бегают туда-сюда, поминутно перехватывая родственников больных, требующих отчета о состоянии своих близких.
Что-то тут не чисто. Кеша ответил слишком быстро, точно у него заранее был готов правильный ответ.
Взгляд выхватывает молодую сестричку — видимо, она здесь совсем недавно, еще не привыкла к этой суете и потому стоит поодаль, не зная, что нужно делать.
— Я не говорю, что вы с Марией встречались. Но вы могли её видеть издали. Например, из окна трамвая…
— Помогите мне, пожалуйста, дорогая. — Харриет улыбается, изображая старушку — божий одуванчик. — Я ищу мою кузину, Джоанну Дикон. Мне кажется, ее недавно сюда перевели.
Ещё не договорив, я понял, что попал в точку. Не знаю как, но Тёмный явно наблюдал за действиями своей подружки-ведьмы. Наблюдал, очень сильно желая сохранить в тайне результаты своих наблюдений.
Медсестра улыбается и заглядывает в свой блокнот — она явно довольна, что ее попросили о чем-то, в чем она действительно может помочь.
— Не мог я её видеть! — категорично заявил маг. — Трамвай по проспекту идёт, а Маша пошла домой напрямую через дворы. Так что я не знаю, что она там творила.
— У нее отдельная палата, здесь, в конце. Но посещать ее могут только члены семьи или полиция. — Она снова поднимает глаза на Харриет и видит благодушное лицо и приятную улыбку. Удовлетворенно кивает. — Идемте, я вас отведу.
Мисс Уотсон не теряет времени даром.
Бросила обратно в ящик и ногой задвинула его.
— Насколько я понимаю, она не может двигаться. Полностью парализована.
— Ой, а вам разве не сказали? Ваша кузина моргнула. Это первый признак того, что к ней возвращается способность двигаться. Доктора перевели ее сюда, в отделение для выздоравливающих, когда убедились, что она вовсе не в вегетативном состоянии, а страдает от синдрома изоляции, когда разум заперт в бездвижном теле, как в тюрьме.
— Прекрасно. — Сэм бросила пустой конверт на стол. Потянула ящик. Он не поддался. Чарли выбила его из направляющих. — Открой.
— Нет, — ответила Чарли. — Мы не должны читать, что бы он там ни писал.
Выходит, эта улыбающаяся медсестричка не знает, с какой историей связано имя Джоанны Дикон, — видимо, не читает газет.
— «Мы», — повторила Сэм, потому что не она была той идиоткой, которая затеяла перепалку с Дэнни Кулпеппером. — С каких это пор есть какое-то «мы», когда речь заходит о Кулпепперах?
Харриет просто не верит своей удаче и легкости, с которой она получила доступ к пациентке. Но вот надолго ли? Вполне возможно, что старший медперсонал скоро вмешается.
— Какого хрена ты хочешь сказать?
Ее запускают в палату. Там тихо, не то что в переполненном людьми отделении за дверью.
— Никакого. Тут нечего обсуждать.
Харриет подходит к кровати и склоняется к самому лицу Джоанны Дикон. Ее кожа бледная, как тесто, черты лица отечные, припухшие, не совсем те, что три года назад.
Сэм наклонилась и снова потянула ящик. Он не двинулся. В ее пальцах оказалось силы не больше, чем в перышке.
— Помнишь меня? — спрашивает Харриет, немигающе глядя в стеклянные глаза.
— Так и знала, что ты все еще на меня злишься, — сказала Чарли.
И тут Джоанна Дикон моргает. Дважды.
— Я не «все еще» на тебя злюсь, я только что начала на тебя злиться, потому что ты ведешь себя как трехлетний ребенок.
— Говорят, ты идешь на поправку. Несмотря на то что натворила, ты поправляешься…
— Ну конечно, — согласилась Чарли. — Как скажешь, Сэмми. Я трехлетний ребенок. Хорошо.
Глаза смотрят на Харриет.
— Да что с тобой такое? — Сэм почувствовала, как ее гнев подпитывается от гнева Чарли. — Я хочу прочитать письма от человека, который убил нашу мать.
Она оглядывается на дверь, но тут же снова переводит взгляд на больную.
— Ты обманула меня. Сделала из меня дурочку. Из-за тебя я потеряла работу и репутацию. — Джоанна Дикон смотрит на нее и моргает. — Пришла пора заплатить за то, что ты сделала.
— Ты прекрасно знаешь, что там написано, — сказала Чарли. — Ты и дня не провела в городе, а выблядок этого выблядка уже тебе все рассказал: мы соврали. Он не виновен. Мы отправили его на казнь за выплаты по каким-то сраным счетам, которые папа все равно так и не получил.
И Харриет тянет на себя респиратор.
Сэм понимала, что она права, но это не заставило ее передумать.
— Чарли, я устала. Открой, пожалуйста, чертов ящик.
Глава 74
— Не открою, пока ты мне не скажешь, почему ты сегодня не уехала. Зачем ты ходила на предъявление обвинения. Зачем ты все еще здесь.
Наши дни
Сэм вдруг почувствовала, будто на плечи ей давит неподъемный груз. Она оперлась на стол.
Тони
— Ладно, хочешь знать, зачем я сегодня здесь застряла? Потому что я просто не могу поверить, как ты могла так похерить свою жизнь.
Дверь на третьем этаже, может, и заперта, но выглядит хлипкой. Если ее пнуть, она, скорее всего, откроется. Я уже собираюсь с духом для пинка, когда внизу раздается шум. Застываю на месте и прислушиваюсь.
Чарли фыркнула так сильно, что из носа у нее закапала кровь. Она вытерла ее пальцами.
Неужели вернулась Харриет?
— Потому что твоя-то жизнь такая охеренная?
Слышен сначала стук, а потом грохот, как будто упало что-то тяжелое.
— Ты не представляешь, что…
Я тихонько спускаюсь на один пролет и застываю на площадке второго этажа. Кажется, только что был слышен чей-то шепот. Но ведь я заперла за собой дверь, когда входила… или нет?
— Ты удрала от нас за тысячу миль. Ты никогда не перезваниваешь папе, не отвечаешь на письма Бена и не звонишь никому из нас, раз уж на то пошло. Ты, по всей видимости, постоянно летаешь в Атланту, а оттуда до нас всего два часа, и ты никогда…
— Здравствуй, Тони, — слышится женский голос. Он мне знаком.
— Это ты мне сказала не общаться с тобой. «Ни ты, ни я не сможем построить свою жизнь, если всегда будем оглядываться назад». Это твои слова.
Я подхожу к лестнице. Мои глаза широко распахиваются — я не в силах понять, почему вижу перед собой ту, кого вижу.
Чарли покачала головой, отчего Сэм только сильнее завелась.
Как это возможно?
— Шарлотта, ты весь день провоцируешь эту ссору. Хватит качать головой, будто я какая-то умалишенная.
— Тара?
— Ты не умалишенная, ты просто последняя сука. — Чарли скрестила руки. — Я сказала, что мы не должны оглядываться назад. Я не сказала, что мы не должны смотреть вперед или пытаться вместе двигаться вперед, как и положено нормальным сестрам.
Рядом с ней стоит мужчина.
— Прости, если я не прочитала это между строк твоего плохо сформулированного обличительного письма по поводу состояния наших неудавшихся отношений.
— Что ты здесь делаешь? В смысле…
— Ну, тебя ранили в голову, поэтому, видимо, у тебя дырка как раз в том месте, где раньше была обработка обличительных писем.
Тара выглядит совершенно здоровой. Длинные волосы выкрашены в темный цвет. Выражение лица… странное.
— Спускайся, Тони. У нас для тебя важная новость.
Сэм сжала руки. Она не собирается взрываться.
Я подчиняюсь.
— У меня есть это письмо. Выслать тебе копию?
— Как ты сюда попала? Откуда знала, что найдешь меня здесь?
— Да, пожалуйста, сходи в копировальный центр, скопируй его для меня с двух сторон, а потом засунь в свою тощую нью-йоркскую задницу.
— Мы следим за тобой. — Мужчина улыбнулся. — Уже много недель.
— Зачем копировать с двух сторон письмо из одной страницы?
Я подхожу к ним.
— О господи! — Чарли ударила кулаком по столу. — Ты и дня не пробыла здесь, Сэм. Почему тебя вдруг так беспокоит моя жалкая, несчастная, ничтожная жизнь?
В голове сумбур, и не получается сформулировать ни одного вопроса. Сердце стучит как бешеное.
— Я эти эпитеты не употребляла.
Мужчина берет меня за плечи и почти вталкивает в гостиную. Закрывает за нами дверь и загораживает ее собой, сложив на груди руки — видимо, чтобы не дать мне выйти.
— Ты просто докапываешься до меня. — Чарли ткнула пальцем в плечо Сэм. — Тычешь и тычешь в меня, будто иглой.
— Что вы делаете? — спрашиваю я и поворачиваюсь к подруге. — Тара, что происходит?
— Неужели? — Сэм проигнорировала вспышки боли от каждого тычка Чарли. — Это я до тебя докапываюсь?
— Они нашли ее, Тони. Эви нашли.
— Спрашиваешь меня про Бена. — Она ткнула ее сильнее. — Спрашиваешь меня про Расти. — Ткнула еще раз. — Спрашиваешь меня про Гека. — И еще раз. — Спрашиваешь меня про…
Пошатнувшись, хватаюсь за шероховатую, потертую спинку одного из кресел Харриет Уотсон.
— Хватит! — заорала Сэм, ударив Чарли по руке. — Почему ты, мать твою, такая враждебная?
— Нашли? Она…
— Почему ты, мать твою, такая назойливая?
— Точнее говоря, мы позволили им найти ее. Я повеселилась — и хватит. С ней всё в порядке. Она прелестная девочка и слишком хороша для тебя. Ты не заслуживаешь такой дочери. Ей нужна приличная семья, которая будет хорошо о ней заботиться.
У меня кружится голова. Тошнота подступает к горлу.
— Вы сказали, что были знакомы с Марией Будинцевой полгода, — задумчиво произнёс я. — Скажите, при вас она совершала какие-либо магические действия?
— Я не понимаю…
Кеша взглянул на меня как на идиота:
— Всё это время Эви была у меня, — беспечно поясняет Тара. — Мы держали ее в маленьком домике в отдаленном нагорье. Она — просто прелесть. Ты пренебрегала ею, и мне было так легко взять ее…
— Слушай, дозорный, ты сам только что при мне совершил магическое действие! Естественно, совершала, мы же Иные!
Я тру лоб, ничего не понимая.
— А какие именно заклятья она предпочитала? — не обращая внимания на оскорбительный тон, поинтересовался я.
— Всё это время Эви жила с тобой? Но почему?
Маг задумался.
А как же наши телефонные разговоры? Сколько слез мы выплакали — я и Тара, — вспоминая Эви и наших мужей…
— Разные. Незначительность, иногда — Паранджа, другие… Маша ведь, если честно, практикующей ведьмой не была. Так, по мелочи колдовала… для души…
— А почему ты должна начинать жизнь заново, хотя это твой муж убил моего мужа? И, кстати, я тоже потеряла ребенка.
— Что она обычно применяла по отношению к людям?
— Да, знаю. И очень сочувствую тебе, поверь, но…
— Ничего не знаю! — поспешил откреститься маг. — Если и было что-то незаконное, то я не в курсе. И вообще, Тёмный на Тёмного доносить не обязан!
— Что — но? Прошло много месяцев, прежде чем ты наконец соизволила позвонить… Господи, до чего же здесь воняет!
— А никто и не говорит, что до шестого числа были нарушения, — ответил я. — Мария мертва, ей ваши показания повредить уже не смогут. Меня интересует другое: она пыталась использовать какие-либо нестандартные заклятья?
— Я была уничтожена горем, как и ты! Я послала тебе открытку…
— Да нет, ничего необычного. Чему в конторе учили, то она и делала.
— Открытку? Ты что, думала, этот сраный кусок картона заменит мне мужа и неродившегося ребенка? — Ее взгляд становится диким. Мужчина касается ее плеча, и Тара делает сначала выдох, потом глубокий вдох. — Я долго думала — как отомстить мертвецу, который разрушил мне жизнь…
— В конторе?
Она улыбается.
В глазах Тёмного появилась лёгкая паника.
— И придумала. Забрать его единственного ребенка. Мы с Филом не можем иметь детей, и такое решение показалось мне справедливым, даже поэтическим.
— Ну да… — ответил он. — На курсах подготовки при Дневном Дозоре.
Вот теперь Тара выглядит совсем безумной. Она похожа на маньяка.
Интересно… Что-то я никогда раньше не слышал, чтобы Тёмный молодняк называл курсы \"конторой\". Обычно они выражались — \"школа\". Вообще-то \"контора\" — это место, где работают или служат, но никак не учатся.
Я поворачиваюсь к мужчине. Он высок и широкоплеч, у него спортивное телосложение и невероятно холодный взгляд.
— А чему именно там учили? — продолжал давить я.
— Я служил с Эндрю и был там в ту ночь, когда он направил нашу машину вниз с утеса. — Его рука выглядит так, словно кто-то пожевал ее и выплюнул. — Некоторые из нас пытались оспорить его указания, но он был упрямым ублюдком. К счастью, я остался цел и невредим. Не считая потери карьеры, конечно.
— Не помню, давно заканчивал, — отмахнулся Волков. — Если хочешь, обратись к своему начальству, пусть пошлёт запрос и поинтересуется нашей программой обучения… И вообще, есть какие-то конкретные претензии?
— Но, Тара, как же твое здоровье? Ты говорила…
Я покачал головой.
— Тебя так легко провести… Ничем я не больна, и никакого склероза у меня никогда не было. Мне просто нужна была веская причина не видеться с тобой. Но я обожала твои звонки, когда ты плакалась на свою тяжелую жизнь. А уж когда я забрала у тебя дочь и ты по телефону изливала мне свою боль… это было чистое упоение. Ты была такой эгоисткой, что не хотела говорить ни о чем другом, кроме своей боли.
— Потому что ты должна была быть счастлива! — Сэм кричала, сама шокированная вырывающейся наружу правдой. — Мое тело не слушается! Мой мозг… — Она вскинула руки вверх. — Исчез! Все, что я должна была делать, исчезло. Я не вижу. Не могу бегать. Не могу двигаться. Не могу обрабатывать информацию. У меня нет чувства легкости. Нет чувства комфорта — никогда. И каждый день, каждый гребаный день я говорю себе, Шарлотта, что все это неважно, потому что ты смогла убежать.
— Ты больна — я имею в виду — действительно больна на голову.
— И я убежала!
— Может быть. Но я умна. Я уже давно наблюдаю за тобой. Мы наблюдали за тобой и последовали за тобой сюда. — Она поворачивается к Филу. — Ты не можешь открыть окно? Меня сейчас стошнит.
— Ради чего? — кипела Сэм. — Ради того, чтобы препираться с Кулпепперами? Чтобы превратиться в Расти? Чтобы тебя били по лицу? Чтобы разрушить свой брак? — Сэм смахнула на пол стопку журналов. Задохнулась от разреза2вшей руку боли. У нее свело бицепс. По плечу прошла судорога. Она наклонилась к столу, не дыша.
Он не реагирует.
Чарли шагнула вперед.
— Наблюдаешь за мной? — повторяю я.
— Не надо. — Сэм не хотела, чтобы она ей помогала. — Ты должна была иметь детей. Ты должна была иметь любящих друзей и жить в красивом доме со своим чудесным мужем, а не похерить все это с каким-то никчемным придурком типа Мейсона Гекльби.
— Ты ничего не понимаешь. Я наблюдала за тобой с другой стороны дороги, в доме, который сняла на Мюриэл-кресент. Ходила за тобой на работу. Наблюдала за тобой, наблюдала за Эви. Фил забрал все фотоальбомы и свидетельство о рождении Эви из твоей спальни, чтобы у нас были доказательства, что она наша, если нам это понадобится. А ты была настолько не в себе, что даже не поняла, что чего-то не хватает…
— Это…
Я вспомнила тот день, когда, войдя в спальню, почувствовала — что-то не так. Мешки были развязаны, но я подумала, что сама их развязала и потом просто забыла.
— Это несправедливо? Это неправда? Это не то, что произошло с Беном? Это не то, что произошло в колледже? Это не то, что происходило каждый раз, когда тебе хотелось убежать, потому что ты вечно винишь себя, Чарли, а не я. Я не виню тебя за то, что ты убежала. Гамма хотела, чтобы ты убежала. Я умоляла тебя бежать. А в чем я тебя виню, так это в том, что ты прячешься — от своей жизни, от меня, от собственного счастья. Ты считаешь, я закрытая? Я холодная? Да тебя сжирает ненависть к себе. От тебя прямо несет ненавистью к себе. И ты считаешь, что единственный способ разобраться со своей жизнью — разложить всех и все по отдельным коробочкам.
— Фил — настоящий эксперт своего дела. Он все записывает, чтобы не делать ошибок. — Тара улыбается сообщнику и продолжает, видимо решившись раскрыть все карты: — Это он придумал, как сделать так, чтобы твоя мать свалилась с лестницы. Как оказалось, это был гениальный ход.
Чарли ничего не сказала.
Я вспоминаю, как огорчилась мама из-за того падения. Она боялась, что сходит с ума.
— Я далеко, в Нью-Йорке. Расти в своей вечной борьбе с ветряными мельницами. Бен здесь. Мейсон там. Ленор, черт возьми, где там она у тебя. Так нельзя жить, Чарли. Ты не создана для такой жизни. Ты такая умная и трудолюбивая, и ты всегда была настолько неутомимо радостная, что это даже раздражало. — Сэм помяла плечо. Мышцы горели. — Что случилось с той Чарли? Ты же убежала. Ты спаслась.
— Я долго ждала удачного момента, не знала, как к вам подступиться. И тут ты пошла работать — очень кстати, потому что в офисе Грегори я нашла Джоанну Дикон. Настоящий подарок судьбы. Она была на краю банкротства, срочно нуждалась в деньгах и клюнула на мое предложение. Скоро я уже знала твой распорядок дня лучше, чем ты сама. Оставалось только обезвредить твою мамашу — и путь свободен. Правда, мы не ожидали, что маленькая домашняя катастрофа приведет нас к Эви, но все сложилось настолько удачно, что оставалось только протянуть руку и взять девочку.
— Я думала, Джо — моя подруга. — Мне нужно сказать это вслух.
— Ну тогда желаю здравствовать, я пошёл! — воодушевился Кеша. — Или мне наших вызвать, из Дневного Дозора?
— Значит, ты совершенно не разбираешься в людях, — фыркает Тара. — Джо, правда, струсила, когда девочка уже была у нее. Думаю, она действительно поверила, когда я сказала, что только проучу тебя, а потом верну Эви. Нам пришлось сразу забрать у нее ребенка, потому что Джо решила, что это она — настоящая мать.
Вот этого стерпеть уже было нельзя. Вежливость вежливостью, но задета уже честь дозорного!
— Эви, — прошептала я. — Я хочу ее увидеть.
— Если бы у нас были бы конкретные претензии, мы беседовали бы совсем в другом месте, — ледяным тоном произнёс я. — Пока что вас никто ни в чём не обвинял.
— С ней всё в порядке. Считай, что это мой прощальный подарок. Но ты ее не увидишь; ни сейчас, ни потом. Как и я никогда не увижу моей доченьки.
— Ага, знаем-знаем! — фыркнул Тёмный. — \"Отсутствие вашей судимости — это не ваша заслуга, а наша недоработка\", \"вопросы здесь задаём мы\", и всё такое! Ты в ЧК раньше не служил, дозорный? Или в нашей родной ментовке?
— Тара, но почему? За что?
Наглеем? Ну-ну, брат-Иной, ты бы попробовал как-нибудь воспользоваться головой не только для приёма пищи! Глядишь, и дошло бы, что с дозорным при исполнении так не разговаривают…
— Потому что это — идеальный конец. У них теперь есть Эви, мы им по барабану, зато я получила тебя, и вы с ней больше никогда не увидите друг друга. Две жизни разрушены по цене одной.
— Кстати, вы ведь зарегистрированы в Губкине? — невинно поинтересовался я.
— Это тебе с рук не сойдет.
— Ну да.
— Посмотрим. Нас ведь так и не нашли, помнишь? Полиция до того некомпетентна, что пришлось буквально сунуть Эви им в руки.
— А у нас здесь что?
— Тогда зачем вы ее вернули?
Тёмный осёкся.
— Жареным запахло. Разве ты не видела утренние газеты? Эта глупая сучка Джо Дикон, которая заработала себе синдром изоляции вместо того, чтобы сдохнуть, моргнула. — Лицо Тары перекашивается. — Полиция снова заинтересовалась этим делом и взяла старый след. Но я уже отомстила и могу спокойно начинать новую жизнь, и есть только одна последняя вещь, которую нужно сделать.
— Правильно, здесь у нас — Старый Оскол, — кивнул я. — И вы в нём проживаете без регистрации уже месяца два, не меньше. Будем составлять протокол?
Фил шагает ко мне.
— А куда я отсюда денусь?! Вокруг города — \"колпак\", как я домой вернусь?
— Джоанна Дикон не выздоровеет полностью, моргни она хоть тысячу раз. Я была в больнице, говорила с доктором, он все объяснил. Эви не знает наших настоящих имен, только придуманные. Мы для нее тетя и дядя. Она любит нас и никогда не предаст, потому что ничего не знает. А полицейские никогда не станут объявлять в розыск похитителей, вернувших ребенка живым и невредимым, — на такое у них не хватит ни людей, не денег.
— \"Колпак\" существует всего несколько дней, — возразил я. — Кто вам раньше не давал вернуться?
Тара подает Филу какую-то бутылку.
Та-а-ак, ещё одно попадание… Сам того не ожидая, я нащупал вторую болевую точку. Тёмный очень, очень не хотел возвращаться к себе в Губкин.
— Сделай ей чашку хорошего чая, Фил, и подлей отсюда побольше. — Она улыбается мне. — Пришло время покончить с этим.
И ему почему-то было крайне нежелательно внимание Ночного Дозора к своей персоне. Даже в таких мелочах, как простая регистрация по новому месту жительства.
— Я не понимаю, почему ты…
— Слушай, дозорный… Давай обойдёмся без протокола, а? Соглашение, что ли, заключим?
— Вот именно. Ты никогда не думала о моей боли, тебя всегда интересовали только твои страдания.
— Тара, умоляю тебя, я была сама не своя! Давай поговорим лучше о том, что произошло, об Эви…
— Хватит мне зубы заговаривать, — отрезает она, когда Фил возвращается в комнату. — Мы здесь не для этого. Ты можешь либо выпить это сама, либо я заставлю тебя. Всего несколько глотков.
Тара берет кружку, а сослуживец Эндрю хватает мои руки и заламывает их за спину. Моя спина выгибается, лицо откидывается назад. Тара пытается напоить меня чаем, а я сжимаю зубы и стараюсь не открыть рот даже на миллиметр, чтобы ни капли обжигающе-горячей жидкости не попало в организм.
Ногти Тары впиваются в мои губы, пытаясь разжать их. Я мотаю головой, не давая ей возможности напоить меня. У нее за спиной мелькает тень, и Тара вдруг валится на пол. Из ее головы вытекает кровь.
Чарли смотрела в пол. Сжала зубы. Тяжело дышала.
Сэм тоже. Она чувствовала, как быстро поднимается и опускается грудная клетка. Ее пальцы дрожали, как застрявшая секундная стрелка на часах. Ей казалось, что мир летит в бездну. Зачем Чарли ее провоцирует? Чего она добивается?
Мои руки отпускают так резко, что я валюсь вперед и падаю прямо на ее тело. Поднимаю глаза и вижу, как Харриет Уотсон бьет молотком по искалеченной руке Фила.
Ленор постучала в открытую дверь.
Он запрокидывает голову и кричит, а Харриет ударяет его в лицо. Фил тоже падает. Она наносит последний удар ему по черепу, а затем поворачивается ко мне, подняв молоток.
— У вас все в порядке?
Я съеживаюсь и вскидываю руку, закрывая голову от удара.
Чарли покрутила головой. Из ее носа капала кровь.
— Пойдем на кухню, Тони, выпьем по чашечке чаю, — совершенно спокойно говорит Харриет. — А потом я покажу тебе, чем здесь пахнет.
— Мне вызвать полицию? — пошутила Ленор.
— Вызови такси. — Чарли схватила ручку ящика. Приподняв и дернув, открыла его. Деревянная панель разлетелась. Письма Захарии Кулпеппера рассыпались по полу. Она сказала: — Поезжай домой, Саманта. Ты была права. В этом городе ты становишься слишком злобной.
Глава 75
Наши дни