Мик Геррон

Мертвые львы

Посвящается М. С. Дж.
Mick Herron

DEAD LIONS



Copyright © 2013 by Mick Herron

First published in the UK by John Murray Publishers Ltd, in 2013

The right of Mick Herron to be identified as the author of this work has been asserted

All rights reserved



© А. Питчер, перевод, 2022 © Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство ИНОСТРАНКА^®

* * *

Знаете, мне уже посчастливилось сыграть Джорджа Смайли, и поэтому играть теперь еще и Джексона Лэма в экранизации романов Мика Геррона – в своем роде наследника Ле Карре – это просто потрясающе.
Гэри Олдман

Эпопея о МИ-5 и одном из самых монструозных персонажей в современной литературе – Джексоне Лэме. Геррон восхитительно циничен, и тексты его полны мрачного юмора. Я бы до такого просто недодумался.
Бернард Корнуэлл

Мик Геррон – это Джон Ле Карре нашего времени.
Вэл Макдермид

Безупречные диалоги, безукоризненное развитие сюжета.
Иэн Рэнкин

Мик Геррон изумительный писатель, и если вы его еще не читали – обязательно почитайте. Романы о Джексоне Лэме я глотал один за другим и сейчас жду не дождусь продолжения; они остроумны, мрачно смешны и чрезвычайно увлекательны.
Марк Биллингем

Мик Геррон – один из лучших писателей своего поколения.
Стив Кавана

«Мертвые львы», пожалуй, самый достойный лауреат «Золотого кинжала» за всю историю престижной премии. Дьявольски хитроумный подрыв самих устоев шпионского романа…
Crime Fiction Lover

Циничный, сюрреалистический и совершенно уморительный взгляд на зазеркалье британской разведки. Тут тебе и агенты-нелегалы, и заезжий российский олигарх, и легендарный супершпион, которого, возможно, никогда не было…
January Magazine: Best Books of 2013

«Мертвые львы» – триллер высшей пробы и в то же время – безудержный фарс о политической алчности и бюрократической коррупции. А вдобавок – литературный шедевр.
Open Letters Monthly

Наконец-то мы дождались продолжения «Хромых коней» – и сразу хочется еще.
International Noir Fiction

«Мертвые львы» – это апофеоз стиля и циничного юмора, яркий и стремительный, как лучший киноблокбастер сезона.
Read Me Deadly

Отточенный слог, безупречно выписанные персонажи и неизменная проникновенность изложения делают цикл романов Геррона самым захватывающим из всего, написанного в этом жанре со времен холодной войны. Он великий юморист среди мастеров шпионского романа, совмещающий невообразимые ситуации с искрометными и смешными диалогами и изящным, остроумным авторским стилем.
The Times

Смешно, стильно, злободневно, захватывающе.
Guardian

По сравнению с язвительным Герроном романы Ле Карре выглядят сусальными сказками. Мало кому удастся превзойти Геррона в остроумии, злободневности, осведомленности и в этой чисто английской способности – прятать самые сокровенные чувства под маской холодной насмешки, перед тем как внезапно ошеломить читателя.
Daily Telegraph

Цикл книг Мика Геррона об обитателях Слау-башни тихой сапой занял место среди величайших произведений о жизни сотрудников спецслужб в истории мировой литературы, а грядущая экранизация с участием Гэри Олдмана принесет Геррону и его персонажам всемирную известность.
CrimeReads

Основной движок хитро закрученных книг Геррона, от которых трудно оторваться, – это остроумные, ершистые и афористичные диалоги персонажей. Комизмом эти романы во многом обязаны зоркому авторскому взгляду на то, как оперирует бюрократическая машина и в корпорациях, и в спецслужбах. Атмосфера Слау-башни скорее напоминает мир Дэвида Брента из сериала «Офис», нежели Джеймса Бонда.
The Associated Press

Качественный триллер и смешная, на грани фарса, изумительно циничная карикатура на политиков, функционеров, междоусобную грызню и Большую игру. Совмещая мастерски выписанные диалоги с внезапными остросюжетными сценами, Геррон, подобно Элмору Леонарду, заставляет читателя своих триллеров (жанр, не особо блистающий остроумием со времен Бонда) смеяться и плакать практически одновременно.
Booklist

Мик Геррон прокладывает собственный путь в жанре саспенса. В его произведениях никому не удастся спрятаться под письменным столом.
The New York Times Book Review

Рецензенту нечасто приходится писать: «Ничего подобного вы раньше не читали!» – однако в случае Мика Геррона данный панегирик вполне уместен. Стиль автора уникален для данного жанра: это атмосфера романов Ле Карре, преломленная через призму мрачного юмора Джозефа Хеллера и его «Уловки-22»… мастерское изложение и самобытный юмор.
Financial Times

Романы Мика Геррона – это сатирическая летопись Британии наших дней. С шокирующим злорадством в них начертана траектория развития современного общества.
Economist

Смех с горчинкой и мастерская многоплановость.
Independent

По стилю это напоминает Рэймонда Чандлера, с той лишь разницей, что Геррон держит свои сюжетные линии в куда более крепкой узде, чем это когда-либо удавалось Чандлеру. Его диалоги бесподобны, он мастерски владеет ритмикой подачи – от слова к слову, от фразы к фразе. Его речь создает собственную вселенную, где элементы злого смеха и тоски мешают расположиться слишком комфортно. Как все хорошие прозаики, он сооружает реальность особого, собственного толка и заставляет читателя принять ее.
The Spectator

Самые увлекательные шпионские триллеры за многие годы и лучший детективный цикл текущего тысячелетия.
Mail on Sunday

Восхитительно… сарказм в духе Ивлина Во и Грэма Грина. Джексон Лэм (Фальстаф наших дней) – самый поразительный и неотразимый герой со времен Джека Ричера.
Sunday Times

Стильно и захватывающе.
Washington Post

Славные подвиги, бесславные провалы, разборки, оборачивающиеся налетами, и лихой сюжет, от которого невозможно оторваться.
Esquire

Мастерский триллер… Хитроумный сюжет и живая манера изложения превращают книгу Геррона в первоклассное шоу, в сравнении с которым большинство других произведений в жанре саспенса кажутся бледноватыми и туповатыми. Возможно, на сегодня в английской литературе Геррон – самый эрудированный и самый ушлый создатель триллеров.
Publishers Weekly

Крутой стеб над традиционным романом из жизни агентов британских спецслужб.
Crime Writers’ Association

Лучшие современные романы о британской разведке.
Daily Express

Мик Геррон, как все великие писатели, непостижимым образом умеет внушить читателю, будто тот – единственный собеседник автора и единственный адресат его откровений. Как Ле Карре, но меньше мажоров и невероятно смешно. Мик Геррон знает свое дело.
Irish Times

Обладая способностью поэта подмечать мелочи, инстинктом эстрадного юмориста и пристрастием к сценам насилия, Мик Геррон занимает зияющую нишу, опустевшую с уходом на покой Лена Дейтона.
Daily Telegraph

Очаровательная находка: цикл мятежных романов Мика Геррона о «белых воронах» британской контрразведки.
Big Issue

Геррон вплотную приблизился к весовой категории Грэма Грина.
Daily Mail

Если хотите почитать что-то действительно захватывающее, возьмитесь за цикл романов Мика Геррона о Джексоне Лэме и его шайке разведчиков-отщепенцев, пытающихся вырваться со служебных задворок. Начните с «Хромых коней» и наслаждайтесь дальше.
Observer

Цикл романов Геррона о похождениях профнепригодных контрразведчиков, называемых в профессиональной среде «слабаками», провозглашен самым удивительным открытием в данном жанре с тех пор, как Джордж Смайли убрал свой макинтош в дальний шкаф.
Mail on Sunday

Помимо их восхитительного юмора, произведения Геррона нередко завораживают, часто заставляют задуматься, а порой трогательны и даже вдохновенны.
Sunday Express

Недюжинный рассказчик, Геррон мастерски выстраивает повествование. Язык его местами строг, а местами возвышенно лиричен. Остросюжетные сцены стремительны, а реплики персонажей смешны, или грубы, или зловещи: у каждого есть собственный голос. Геррон владеет всем литературным инструментарием, и сюжеты его сработаны так ладно, что стыки едва ли можно заметить.
Book and Film Globe

Потрясающе правдивое изображение современной британской политики.
Kingdom Books

Геррон лучше кого бы то ни было описывает трагикомизм повседневного противостояния спецслужб и бюрократического аппарата.
Kirkus Reviews

Геррон примечателен своей способностью точно описывать абсурдные ситуации и внутренние конфликты института спецслужб, действующих в центре очагов напряженности и горячих зонах XXI века.
Los Angeles Review of Books

Писательское мастерство Геррона поражает… Необычайно увлекательное повествование…
CrimeReview.com

Геррон жонглирует штампами шпионского романа и триллера, а его повествование, блещущее язвительными остротами и сатирическими описаниями, достойными Ивлина Во и Кингсли Эмиса, с одинаковой легкостью переходит от напряженных сцен к лирической элегии. Здесь присутствует и интрига, и шпионские страсти, и чисто английский сдержанный юмор, и вульгарные шуточки. Его воображаемая МИ-5 включает в себя зловещие подковерные игры, плещущий через край цинизм, злорадный сарказм и, самое главное, достоверных, пусть и совершенно фантастических, персонажей. Все это щедро сдобрено черным юмором, а внешность и поведение действующих лиц настолько невероятны, что и в любую другую эпоху их сочли бы чрезмерным преувеличением. К счастью (или к великому сожалению, в зависимости от точки зрения), действительность продолжает снабжать автора неисчерпаемыми материалами для последующих романов, и можно только надеяться, что он применит к ним свой особый талант.
The Wall Street Journal

Геррон объединяет героев, места и события в захватывающую смесь, сравнимую с лучшими романами Джона Ле Карре или Лена Дейтона. Прочтешь одну книгу цикла, и сразу же захочется прочесть все остальные.
The Globe and Mail

Цикл романов, включающий в себя все самое привлекательное – острую сатиру, черный юмор, многогранных персонажей и стремительно развивающийся сюжет.
The Cleveland Plain-Dealer

Геррон – тонкий стилист, умело совмещающий ироническую комедию и напряженное остросюжетное повествование.
The Seattle Times

Смешно и увлекательно… триллеры, верные духу времени и написанные гораздо лучше многих современных шпионских романов.
St. Louis Post-Dispatch

Искусно балансируя на грани между сатирой и диффамацией, Геррон создает выдуманных персонажей, в которых при желании угадываются черты реально существующих общественных деятелей. Стиль повествования без видимых усилий переходит от высокого к низкому, но больше всего привлекает живость диалогов: сценаристам будущего телесериала почти нечего менять. Геррон пишет с неподражаемым юмором и ловко закручивает сюжет.
Guardian

Завораживающий цикл романов, один из самых изумительных за последнее время, действие которого происходит в основном в Лондоне. Он очаровывает своей абсолютной злободневностью, неприкрытым скептицизмом и в то же время оптимистичным настроем.
The Arts Desk

Для всех, кто интересуется жанром триллера, романы Мика Геррона из цикла «Слау-башня» занимают одну из верхних позиций в рейтинге. Геррон не только прекрасный стилист, но и мастер великолепных комических диалогов.
Literary Review

Будто Филип Ларкин или Алан Беннет решили взяться за остросюжетный жанр.
Sunday Times

Если бы Слау-башня на Олдерсгейт-стрит существовала на самом деле, то могла бы стать такой же достопримечательностью литературного Лондона, как «Лавка древностей» на Портсмут-стрит.
Evening Standard

1

В Суиндоне выбило пробки, и все движение на юго-западной железной дороге замерло. На Паддингтоне с табло исчезло время отправления, сменившись надписями «Задерживается», и составы застыли на путях; несчастные пассажиры кучковались вокруг чемоданов на перронах, а те, кто привык к ежедневным пригородным поездкам, направлялись в пабы или звонили домой, сообщали супругам железобетонное алиби и линяли к своим городским любовницам. В тридцати шести минутах от Лондона скорый поезд в Вустер остановился на открытом участке железной дороги с видом на Темзу. Огни жилых барж отражались в реке, освещая пару каноэ, которые исчезли из виду, едва Дикки Боу их заметил: холодным мартовским вечером от двух стремительных хрупких скорлупок остался только след на воде.

Пассажиры в вагоне недовольно бормотали, поглядывали на часы, звонили по мобильникам. Дикки Боу, входя в роль, сокрушенно поцокал языком. Часов он не носил, а звонить было некому. Он ехал без билета, неизвестно куда.

Через три сиденья от него объект возился с кейсом.

В динамиках системы оповещения зашуршало.

– Внимание, говорит машинист. К сожалению, вынужден уведомить вас, что поезд дальше не пойдет в связи с неисправностью путевого оборудования на окраине Суиндона. В настоящее время мы…

Раздалось шипение и потрескивание, голос оборвался, но по-прежнему еле слышно доносился из соседних вагонов. Потом четко прозвучало:

– …состав вернется в Рединг, где автобусы доставят…

Объявление было встречено дружным унылым стоном, бранными восклицаниями и, к изумлению Дикки Боу, немедленной готовностью. Машинист еще не договорил, а пассажиры уже натянули куртки и пальто, спрятали ноутбуки, закрыли сумки и повставали с мест. Поезд качнулся, река потекла в обратном направлении, и вскоре снова показался редингский вокзал.

Воцарился хаос: высыпав в толчею на платформе, пассажиры сообразили, что не знают, куда идти. Дикки Боу тоже не знал, но его больше интересовал объект, который тут же затерялся в людском море. Однако же многоопытный Дикки не стал паниковать. К нему возвращались старые навыки. Он будто и не покидал Шпионский зоосад.

Правда, в те дни Дикки Боу нашел бы закуток у стены и выкурил сигарету. Здесь покурить было негде, но это не остановило ни спазм никотинового голодания, ни внезапную боль в бедре, резкую, будто осиный укус, такую сильную, что Дикки невольно охнул. Он сжал больное место, рука наткнулась сперва на угол чьего-то беззаботного портфеля, потом на скользкую противную влажность чьего-то зонтика. Смертельное оружие, подумал Дикки. Офисный планктон вооружен и очень опасен.

Толпа увлекала Дикки вперед, сопротивляться было бесполезно, но внезапно все сложилось как надо, потому что он снова установил визуальный контакт: объект, прикрыв лысую голову шляпой и зажав кейс под мышкой, стоял у эскалатора на пешеходный мост. Дикки, окруженный усталыми путниками, прошаркал мимо, поднялся по эскалатору и наверху скользнул в уголок. Мост вел к главному выходу из вокзала. Дикки решил, что этим путем все и пойдут, как только станет известно, куда подадут автобусы.

Он закрыл глаза. День выдался необычный. Как правило, к этому времени, около семи вечера, все острые грани сглаживались: обычно Дикки просыпался около полудня, после пяти часов беспокойного сна. Черный кофе и сигаретка дома. Душ, если требовалось. Потом «Звезда», где «Гиннесс» с прицепом – стопкой виски – либо приносили облегчение, либо строго предупреждали, что твердой пищи сегодня лучше избегать. Суровые трудовые будни давно остались позади. В те далекие дни у Дикки случались проколы: в подпитии он путал монахинь со шлюхами, а копов с приятелями; по трезвяне он встречался взглядом с бывшими женами, но, к их несказанному облегчению, не узнавал. Хреновое было время.

Но даже тогда ни разу не бывало, чтобы самый что ни на есть настоящий московский засланец проскочил мимо, не признав Дикки.

Внезапно поднялась суета: объявили про автобусы и все ринулись в переход. Дикки помедлил у табло, пока объект не прошел мимо, а потом позволил толпе потащить себя дальше. Между ним и объектом было всего три человека – слишком близко, слишком быстро, но хореографию толпы заранее не просчитаешь.

А толпа была не из веселых. Она протиснулась через турникеты и обрушилась на станционных служителей, которые успокаивали, объясняли и указывали на другие выходы. На улице толпу встретила мокрая темень. Автобусов не было. Толпа выплеснулась на привокзальную площадь. Дикки Боу, сдавленный объятьями толпы, не сводил глаз с объекта, который спокойно стоял и ждал.

Прерванное путешествие[1], подумал Дикки. В этой сфере деятельности – он забыл, что больше не имеет отношения к этой сфере деятельности, – приходилось рисковать, и объект наверняка просчитал все риски, прежде чем сойти с поезда: плыть по течению, не привлекать внимания и любыми доступными способами продолжать свой путь. Куда именно, Дикки понятия не имел. Поезд шел в Вустер, но с частыми остановками. Объект мог выйти где угодно. И Дикки твердо знал, что выйдет там же.

Автобусы, числом три штуки, выехали из-за угла. Толпа напряглась, подалась вперед, и объект двинулся сквозь массу людей, как ледокол, вскрывающий арктические льды, а Дикки пошкандыбал следом, в кильватере. Кто-то пытался выкрикивать инструкции, но голоса крикуну не хватало, а вскоре его и вовсе заглушило недовольное бормотание тех, кому не было слышно.

Впрочем, объект знал, что к чему. Объект устремился к третьему автобусу, поэтому Дикки заскользил сквозь хаос туда же. Билетов никто не проверял. Дикки вошел в автобус и направился в конец салона, откуда прекрасно просматривался объект, в двух рядах впереди. Дикки сел и устроился поудобнее, смежил веки. В каждой операции рано или поздно наступает затишье. Когда оно наступает, можно закрыть глаза и провести инвентаризацию. Дикки оказался далеко от дома, с шестнадцатью фунтами в кармане. Хотелось выпить, но с этим придется повременить. Однако в плюсах то, что он здесь и сейчас; он даже не подозревал, как соскучился жить настоящей, полной жизнью, а не в дурмане беспросветного пьянства.

Собственно говоря, он как раз и заливал глаза, когда заметил объект. Прямо там, в «Звезде». У гражданского отвисла бы челюсть: ни фига себе. А профессионал, даже вышедший в тираж, взглянул на часы, допил свой «Гиннесс», сложил номер «Пост» и вышел. Поторчал у букмекерской конторы за два дома от паба, вспоминая, когда в последний раз видел это лицо и в чьей компании. Тогда объект был одним из игроков помельче. Тогда он держал бутылку и лил ее содержимое в насильно раскрытый рот Дикки; эпизодическая, бессловесная роль. Вовсе не объект вызывал у Дикки невольную дрожь… Минут через десять объект вышел из паба, и Дикки неприметно увязался за ним – Дикки, который с легкостью выследил бы хорька в лесу, не то что заблудшего призрака. Отголосок прошлого. Эхо Шпионского зоосада.

(Берлина, если вы так настаиваете. Шпионским зоосадом называли Берлин, в то время, когда клетки только-только открыли и перепуганные хмыри высыпали на свет божий, будто жуки из потревоженного гнилого пенька. Дважды в день, а то и чаще, какой-нибудь обливающийся холодным потом претендент на звание ценного источника информации стучал в дверь, утверждая, что принес картонный чемоданчик с несметными сокровищами: секретные сведения об обороне, о ракетном щите, о тлетворных тайнах… И все же, невзирая на такую бурную деятельность, на разрушенной стене возникли грозные письмена: у всех уничтожено прошлое, а у Дикки Боу – будущее. «Спасибо, приятель. Боюсь, теперь у нас отпала нужда в твоих, гм… навыках. Пенсия? Какая еще пенсия?» Естественно, он вернулся в Лондон.)

Водитель что-то объявил, но Дикки не расслышал. Двери с шипением закрылись, дважды тявкнул клаксон, прощаясь с другими автобусами. Потирая бедро, задетое уголком портфеля или кончиком зонта, Дикки размышлял об удаче и о том, в какие странные места она порой заводит. Как, например, с улицы в Сохо – в метро, а из метро – на вокзал Паддингтон, потом на поезд, а теперь вот – в автобус. Правда, пока еще неизвестно, удача это или наоборот.

В салоне погас свет, и автобус ненадолго превратился в странствующую тень. Потом пассажиры включили лампочки над сиденьями, вспыхнули голубые экраны ноутбуков, призрачной белизной засияли пальцы, сжимающие айфоны. Дикки вытащил из кармана свой телефон, но никаких сообщений там не оказалось. Их никогда не было. Он проглядел список контактов и поразился его скудости. Через два сиденья впереди объект свернул газету в рулон, сунул между коленей и повесил на нее шляпу. Уснул, наверное.

Автобус выехал из Рединга. За окнами тянулся темный сельский ландшафт. Вдали, на трубе Дидкотской ТЭЦ, светилась восходящая цепочка красных сигнальных огней, но градирен не было видно.

Дикки сжал телефон в руке, как гранату. Потер кнопки большим пальцем, нащупал крошечную пимпочку в центре – ориентир для набора в темноте. Сообщений от Дикки никто не ждал. Дикки был ископаемым. Мир ушел далеко вперед. Какое сообщение ему послать? Что Дикки заметил объект из прошлого и ведет его? Кому это интересно? Мир ушел далеко вперед. И оставил Дикки позади.

В отставку теперь отправляли мягко. В закоулках Сохо поговаривали, что нынче даже самым бесполезным давали шанс. Как и все остальные госструктуры, Контора увязла в правилах и предписаниях: если уволить бесполезных, то на тебя подадут в суд за дискриминацию бесполезных. Поэтому Контора отправляла таких бесполезных в богом забытую дыру и заваливала их бумажной работой – намеренное управленческое притеснение, чтобы ты сам уволился. Их называли хромыми конями или клячами. Слабаками. Лузерами. Их называли хромыми конями, и заправлял ими Джексон Лэм, которого Дикки знал еще по Шпионскому зоосаду.

Мобильник пискнул, извещая не о полученном сообщении, а о разряжающейся батарейке.

Дикки было хорошо знакомо это чувство. Сказать ему нечего. Внимание стало рассеянным, перескочило на что-то еще. Гудели ноутбуки, шептали мобильные телефоны, а у Дикки голоса не было. И двигаться он не мог, только едва шевелил пальцами. Крошечная пимпочка в центре чуть царапала подушечку большого.

Надо было отправить важное сообщение, но Дикки не знал, какое именно и кому. На краткий сияющий миг он понял, что во влажном тепле вдыхает тот же воздух и слышит ту же мелодию, что и остальные. Но мелодия ускользнула за пределы слуха, ее было не вспомнить. Все померкло, кроме пейзажа за окном. Одна за другой тянулись черные складки ландшафта, утыканные огоньками, будто блестки на шарфе. А потом огни расплылись и угасли, тьма нахлынула еще раз, последней волной, и автобус продолжал катить сквозь ночь, чтобы доставить в Оксфорд все собранные под дождем бренные души. Кроме одной.

Часть первая

Черные лебеди

2

Теперь, когда на Олдерсгейт-стрит, в лондонском боро Финсбери, завершились дорожные работы, здесь стало гораздо спокойнее; пикник тут по-прежнему не устроишь, но улица больше не напоминает место недавнего ДТП. Пульс всего района нормализовался, и, хотя уровень шума все еще зашкаливает, в нем больше не слышно мерного стука отбойных молотков, зато иногда звучат обрывки уличных мелодий: поют автомобили, свистят такси, а местные жители с удивлением взирают на безостановочно текущий поток машин. Было время, когда предусмотрительные люди брали с собой обед, отправляясь на автобусе за несколько кварталов, в дальний конец улицы, а сейчас приходилось ждать по полчаса, чтобы эту самую улицу перейти.

Наверное, это типичный пример того, как городские джунгли берут свое, а если хорошенько приглядеться, в любых джунглях отыщутся звери. Однажды здесь видели лису, средь бела дня трусившую из Уайт-Лайон-Корта к жилкомплексу «Барбикан», где среди замысловатых клумб и причудливых фонтанов можно отыскать и птиц, и крыс. Там, где над водой нависают ветви деревьев и кустов, прячутся лягушки. В сумерках появляются летучие мыши. Поэтому никого не удивит, если вдруг с одной из башен «Барбикана» спрыгнет кошка, замрет на брусчатке прямо перед нами и посмотрит сразу во все стороны, не поворачивая головы, как умеют только кошки. Сиамка. Светлая, короткошерстая, узкоглазая, стройная и гибкая, способная, как все кошки, протискиваться в любую щелку, будь то чуть приотворенная дверь или почти закрытое окно. Замирает она лишь на миг. И тут же убегает.

Эта кошка неуемна, как слухи или сплетни; она пересекает пешеходный виадук, спускается по лестнице к станции метро и выбирается на тротуар. Любой другой кот помедлил бы, переходя дорогу, но наша кошка, полагаясь исключительно на свои чутье, слух и скорость, оказывается на противоположной стороне прежде, чем водитель фургона успевает нажать на тормоза. А кошка исчезает. Вроде бы. Водитель сердито зыркает в окно, но видит только черную дверь в грязной нише между газетной лавочкой и китайским ресторанчиком; облезлая древняя краска основательно заляпана дорожной грязью, на ступеньке стоит пожелтевшая от времени молочная бутылка. Кошки и след простыл.

Разумеется, она просквозила на задний двор. В Слау-башню не попадают с парадного входа; вместо этого ее узники сворачивают в темный проулок, после чего оказываются в замызганном дворике с плесневелыми, осклизшими стенами, перед дверью, которая по утрам обычно требует доброго пинка, потому что покоробилась от сырости, холода или внезапной жары. Но ловким лапкам нашей кошки не требуется никаких дополнительных усилий; она в мгновение ока проскальзывает в дверь и поднимается по крутому лестничному пролету к паре кабинетов.

Здесь, на втором этаже – первый этаж занимают соседи: китайский ресторанчик «Новая империя» и газетная лавочка, ежегодно меняющая название, – трудится Родерик Хо в своем кабинете, превращенном в джунгли электромонтажные; по углам угнездились сломанные клавиатуры, петли ярких проводов свисают, как кишки, выпущенные из мониторов со снятыми задними панелями. Серые стеллажи завалены руководствами по программному обеспечению, мотками кабеля и обувными коробками, полными металлических деталей странной формы, а рядом с рабочим столом Хо раскачивается картонная башня из любимого строительного материала нердов: коробок из-под пиццы. В общем, много всего.

Но когда наша кошка просовывает голову в дверь, то видит только Хо. Кабинет целиком и полностью в его единоличном распоряжении, и Хо это нравится, потому что он питает неприязнь к другим людям, однако ему никогда не приходит в голову, что другие люди могут питать неприязнь к нему. Луиза Гай не раз высказывала предположение, что у Хо ярко выраженное расстройство аутического спектра, на что Мин Харпер привычно отвечал, что в дополнение к этому у Хо еще и мудозвонство зашкаливает. Заметь Хо присутствие нашей кошки, то немедленно швырнул бы в нее банкой из-под колы и очень расстроился бы, что не попал. Однако Родерику Хо в голову не приходит еще и то, что ему гораздо лучше удается попадать в неподвижные мишени. Он почти всегда метко зашвыривает пустые банки в мусорную корзину, что стоит в противоположном углу кабинета, но редко когда видит дальше своего носа.

Итак, наша кошка, целая и невредимая, удаляется инспектировать соседний кабинет. В нем два новичка, недавно сосланные в Слау-башню: один белый, один черный, один женского пола, другой – мужского; они здесь так недавно, что их имен пока не знают; оба удивлены незваной гостьей. Кошка здесь завсегдатай? Еще один, так сказать, хромой конь? Тоже из слабаков? Или это проверка? Они обеспокоенно переглядываются, объединенные недолгим смятением, но наша кошка выскальзывает в коридор и взбирается на следующую лестничную площадку, к очередным двум кабинетам.

В первом сидят Мин Харпер и Луиза Гай, и если бы Мин Харпер и Луиза Гай были повнимательнее и заметили кошку, то смутили бы ее донельзя. Луиза опустилась бы на колени, подхватила кошку на руки и прижала ее к своей впечатляющей груди – тут мы забредаем в сферу интересов Мина: грудь, которую не назовешь ни слишком маленькой, ни слишком большой, грудь в самый раз; а сам Мин, если бы он на миг отвлекся от Луизиных сисек, по-мужски сгреб бы кошку за шкирку, а кошка склонила бы голову, чтобы обменяться с ним понимающим взглядом, оценивая кошачьи качества друг друга – не пушистость и мягкость, а ночную грацию, умение ходить в темноте и хищные повадки, таящиеся в дневной кошачьей жизни.

И Мин, и Луиза пожалели бы, что нет молока, но ни один бы за ним не отправился, – они просто дали бы понять, что им не чужды такие понятия, как «доброта» и «молоко». Так что перед уходом из их кабинета наша кошка пометила бы коврик у порога, и совершенно заслуженно.

И прошествовала бы в кабинет Ривера Картрайта. Хотя она пробралась бы туда так же неприметно, как и во все остальные помещения, ее бы это не спасло. Ривер Картрайт, русоволосый парень с бледной кожей и маленькой родинкой над верхней губой, немедленно оторвался бы от своего занятия – изучения документов, разглядывания компьютерного экрана или еще чего-то подобного, что не требует активных действий и, возможно, объясняет дух раздраженности, отравляющий здешнюю атмосферу, – и смотрел бы кошке прямо в глаза до тех пор, пока она не отвела бы взгляд, смущенная таким пристальным вниманием. Картрайту не пришла бы в голову мысль о молоке; вместо этого он занялся бы анализированием возможных кошачьих действий и размышлениями о том, мимо скольких дверей она проскользнула, прежде чем добралась до него, равно как и о том, что вообще привело ее в Слау-башню и какие ею движут мотивы. Но пока бы он обо всем этом размышлял, наша кошка так же неприметно удалилась бы и отправилась к последнему лестничному маршу, в поисках менее взыскательного приема.

Памятуя об этом, она обнаружила бы первый из двух оставшихся кабинетов – более гостеприимное место, куда можно войти, потому что здесь трудится Кэтрин Стэндиш, а Кэтрин Стэндиш знает, как обращаться с кошками. Кэтрин Стэндиш игнорирует кошек. Кошки – либо прихлебатели, либо заместители, а Кэтрин Стэндиш не терпит ни тех ни других. Обзавестись кошкой означает первый шаг к обзаведению двумя кошками, а для одинокой женщины, которой до пятидесяти рукой подать, владение двумя кошками равнозначно объявлению о том, что жизнь кончена. В жизни Кэтрин Стэндиш было достаточно жутких моментов, но она их все пережила, каждый по отдельности, и не собиралась сдаваться. Так что наша кошка может расположиться здесь поудобнее, но как бы она ни выказывала свою нежную привязанность, как бы ни вилась гибкой тенью у ног Кэтрин, угощения ей не дождаться: ни сардинок, заботливо промокнутых бумажной салфеткой, ни сметаны или сливок на блюдечке. А поскольку ни один уважающий себя кот не может существовать без поклонения и обожания, наша кошка с достоинством покинет кабинет и направится к соседней двери…

…к логову Джексона Лэма, с наклонным потолком и с окном за опущенной шторкой, где единственный свет исходит от настольной лампы, водруженной на стопку телефонных справочников. В спертом воздухе зависла обонятельная мечта любой собаки: еда навынос, запрещенное в помещении курево, выпущенные из кишечника газы и выдохшееся пиво, но разбираться во всем этом нет времени, потому что Джексон Лэм, несмотря на свои внушительные размеры, двигается с удивительной быстротой, точнее – может, если ему того захочется. В один миг он схватил бы нашу кошку за горло, поднял шторку, распахнул окно и вышвырнул бедняжку на дорогу, где она, кошка, несомненно приземлилась бы на все четыре лапы, как подтверждают и наука, и слухи, и равным же образом несомненно оказалась бы перед движущимся транспортным средством, поскольку об уличном движении на Олдерсгейт-стрит уже упоминалось ранее. Глухой удар и протяжный скрежет тормозов, возможно, донеслись бы до верхних этажей, но к тому времени Лэм уже закрыл бы окно и сидел бы на своем стуле, плотно смежив веки и переплетя на пузе пальцы-сосиски.

Но к счастью для нашей кошки, она воображаемая, иначе жестокий конец был бы неминуем. И опять-таки к счастью, в то самое утро происходит невозможное, и Джексон Лэм не дремлет за своим столом, не шастает по кухне, тыря съестное у подчиненных, и не снует вверх-вниз по лестнице со свойственной ему способностью двигаться бесшумно, как призрак, которой он пользуется по желанию. Лэм не стучит в пол, то есть в потолок кабинета Ривера Картрайта, исключительно для того, чтобы замерить, сколько времени понадобится Картрайту для появления перед начальником, и не игнорирует Кэтрин Стэндиш, когда она приносит очередной затребованный им отчет, до такой степени бесполезный и никому не нужный, что сам Лэм о нем забыл. Иными словами, его здесь нет.

И никто в Слау-башне не знал, где он.



А Джексон Лэм был в Оксфорде, где ему пришла в голову совершенно новая идея, которую надо бы донести до пиджачников в Риджентс-Парке. Новая идея Лэма заключалась в следующем: вместо того чтобы посылать новичков в укромные уголки на границе с Уэльсом, где за немалые бюджетные деньги обучают противостоять допросу с пристрастием, их следует отправлять на железнодорожную станцию в Оксфорде для непосредственного знакомства с поведением тамошнего персонала. Потому что подготовка, которую проходят все до единого работники станции, начисто отбивает у них желание разглашать какую-либо информацию.

– Вы здесь работаете?

– Сэр?

– Вечером прошлого вторника была ваша смена?

– Номер горячей линии указан на всех наших объявлениях, сэр. Если у вас есть претензии…

– У меня нет претензий, – сказал Лэм. – Я просто хочу знать, были ли вы на службе в прошлый вторник, вечером.

– А зачем вы это хотите знать, сэр?

Лэм уже трижды натыкался на стену молчания. Четвертым опрашиваемым был коротышка с зачесанными назад волосами и седыми усами, которые иногда сами собой подергивались. Он напоминал хорька в мундире. Лэм с удовольствием сейчас схватил бы его за задние лапы и щелкнул им, как кнутом, но поблизости ошивался полицейский.

– Предположим, что это важно.

Разумеется, у Лэма было служебное удостоверение, выданное на агентурный псевдоним, но совсем не обязательно быть рыбаком, чтобы знать, что лучше не швырять камни в тот пруд, куда собираешься закидывать удочку. Если бы кто-нибудь позвонил по номеру, указанному в удостоверении, то звонок сразу же аукнулся бы в Риджентс-Парке. А Лэм не хотел, чтобы пиджачники начали спрашивать, чем таким ему вздумалось заняться, потому что и сам не был уверен, чем ему вздумалось заняться, а уж этой информацией он и подавно не собирался делиться.

– Очень важно, – добавил он, постукивая по лацкану.

Из внутреннего кармашка торчал хорошо заметный краешек бумажника, из которого высовывалась хорошо заметная купюра номиналом в двадцать фунтов.

– А!

– Полагаю, это означает «да».

– Вы же понимаете, сэр, нам приходится держаться настороже. В смысле, в отношении расспросов на крупных транспортных узлах.

Что ж, примем к сведению, подумал Лэм, что на данном транспортном узле террористы столкнутся с самым яростным отпором. До тех пор, пока не помашут банкнотами.

– В прошлый вторник, – сказал он, – сообщение на линии по какой-то причине было нарушено.

Станционный служащий тут же замотал головой:

– Только не у нас, сэр. У нас все было в порядке.

– Все было в порядке, только поезда не ходили.

– Здесь ходили. Задержка произошла в другом месте.

– Понятно. – Лэм уже очень давно не поддерживал такой продолжительной беседы, обходясь без бранных слов. Его подчиненные, слабаки, наверняка поразились бы, за исключением новичков, которые заподозрили бы какой-то подвох. – Вне зависимости от того, в чем заключалась причина задержки, пассажиров доставили сюда автобусами, из Рединга. Потому что поезда не ходили.

Хорек напряженно сдвинул брови и, углядев лазейку, которая может положить конец этим расспросам, немного ускорился с ответами.

– Совершенно верно, сэр. Доставили автобусами.

– А откуда пришли автобусы?

– В данном конкретном случае, сэр, по-моему, они пришли из Рединга.

Ну естественно. Джексон Лэм вздохнул и полез за сигаретами.

– Здесь курить запрещено, сэр.

Лэм заложил сигарету за ухо.

– Когда следующий поезд на Рединг?

– Через пять минут, сэр.

Лэм прокряхтел что-то вроде благодарности и повернул к турникетам.

– Сэр?

Лэм оглянулся.

Не сводя глаз с Лэмова лацкана, хорек потер большим и указательным пальцем, имитируя шелест.

– Что?

– Я думал, вы хотите…

– Дать вам кое-что?

– Да.

– Что ж, даю вам хороший совет. – Лэм коснулся указательным пальцем носа. – Если у вас есть претензия, номер горячей линии указан на всех объявлениях.

Потом он вышел на платформу и стал ждать поезда.



Тем временем на Олдерсгейт-стрит два новых слабака в кабинете на втором этаже оценивали друг друга. Оба прибыли прошлым месяцем, в течение пары недель друг от друга; обоих изгнали из Риджентс-Парка, то есть из места, считающегося средоточием моральных и духовных ценностей Конторы. Общеизвестно, что Слау-башня (не настоящее название здания, у которого не было настоящего названия) служила своего рода отстойником: перевод сюда был временным, потому что те, кого переводили, вскоре, как правило, увольнялись по собственному желанию. В этом и заключалась цель перевода: над головами провинившихся зажигался указатель с надписью «ВЫХОД». Их самих называли слабаками, хромыми конями, клячами. «Слау-башня» – «слабаки». Игра слов основывалась на такой давней шутке, что причину ее возникновения уже почти забыли.

Эти двое – сейчас уже можно назвать их по именам: Маркус Лонгридж и Ширли Дандер – знали друг о друге в своих прошлых ипостасях, но, поскольку Риджентс-Парк предпочитал строгие разграничения, сотрудники департамента Операций и сотрудники департамента Связи, как разные виды рыб, держались в разных стаях. Поэтому сейчас, как свойственно всем новичкам, они с одинаковым подозрением приглядывались и друг к другу, и к местным старожилам. Однако же мир Конторы относительно невелик, и любые слухи успевали облететь его дважды, прежде чем рассеивался дым очередного крушения. Итак, Маркус Лонгридж (около сорока пяти, чернокожий, рожденный на юге Лондона, в семье выходцев с Карибских островов) знал, как именно Ширли Дандер вылетела из департамента Связи, а Дандер, которой было двадцать с небольшим, смахивающая на уроженку Средиземноморья (прабабушка-шотландка, по соседству лагерь военнопленных, интернированный итальянец, получивший увольнительную на день), слыхала о том, что Лонгридж после нервного срыва посещал обязательные консультации штатного психолога, но ни тот ни другая не обсуждали друг с другом ни это, ни что-либо еще. Их дни были заняты повседневной рутиной офисного сосуществования и всевозрастающим осознанием безнадежности своего положения.

Первый шаг сделал Маркус, произнеся одно-единственное слово:

– Так.

Близился полдень. Лондонская погода страдала шизоидными приступами: внезапные солнечные лучи освещали замызганные окна; внезапные порывы дождя не могли отмыть стекла.

– Что «так»?

– Так вот.

Ширли Дандер ждала, когда перезагрузится ее компьютер. В очередной раз. Программа распознавания лиц сравнивала кадры с камер наружного наблюдения, сделанные во время демонстраций и митингов протеста, с фотороботами подозреваемых джихадистов, точнее, тех джихадистов, о существовании которых подозревали; джихадистов с прозвищами и всем прочим, сведения о которых, возможно, основывались лишь на слухах, полученных в результате некомпетентно проведенной разведывательной работы. Программа, устаревшая на два года, была все же значительно новее самого́ компьютера, который болезненно воспринимал все то, что от него требовали, и дал об этом знать уже трижды за сегодняшнее утро.

Не отрывая глаз от экрана, Ширли сказала:

– Ты со мной заигрываешь или как?

– Смелости не хватит.

– Потому что это было бы неразумно.

– Наслышан.

– Вот так-то.

Еще с минуту ничего не происходило. Ширли чувствовала, как тикают ее наручные часы; чувствовала через столешницу, как компьютер пытается вернуться к жизни. Внизу послышались шаги двоих. Харпер и Гай. Интересно, куда они, подумала Ширли.

– Теперь, когда мы установили, что я с тобой не заигрываю, можно поговорить?

– О чем?

– О чем угодно.

Она мрачно посмотрела на него.

Маркус Лонгридж пожал плечами:

– Нравится тебе это или нет, но мы с тобой в одном кабинете. Хуже не станет, если сказать что-то, кроме «закрой дверь».

– Я никогда не говорила тебе «закрой дверь».

– Ну или что-то в этом роде.

– Вообще-то, мне нравится, когда она открыта. Тогда нет ощущения, что сидишь в тюремной камере.

– Отлично, – сказал Маркус. – Видишь, вот мы и начали разговор. Ты сколько в тюрьме отсидела?

– Знаешь, у меня нет настроения. О\'кей?

Он пожал плечами:

– О’кей. Но до конца рабочего дня осталось шесть с чем-то часов. И двадцать лет до пенсии. Если хочешь, можно провести это время в молчании, но тогда один из нас сойдет с ума, а другой станет психом.

Он склонился над клавиатурой.

Внизу хлопнула дверь. Экран компьютера Ширли вспыхнул синевой и, поразмыслив, снова отключился. После попытки завязать разговор отсутствие общения звучало пожарной сиреной. Часы Ширли вибрировали. Ничего не поделаешь, придется сказать.

– За себя говори.

– О чем?

– Двадцать лет до пенсии.

– Ну да.

– А мне до пенсии лет сорок.

Маркус кивнул. На его лице ничего не отразилось, но внутренне он ликовал.

Он умел распознавать начало.



В Рединге Джексон Лэм отыскал начальника вокзала и с видом рассеянного профессора обратился к нему. Глядя на Лэма, нетрудно было поверить в то, что он занимается научной работой: усыпанные перхотью плечи, зеленый джемпер в пятнах еды, пронесенной мимо рта, обмахрившиеся манжеты, торчащие из рукавов плаща, редкие русые волосы, зачесанные назад со лба. Лишний вес он явно приобрел, просиживая штаны в библиотеках, щетина на щеках свидетельствовала о лени, а не о следовании моде. Он чем-то напоминал Тимоти Сполла[2], только с плохими зубами.

Начальник вокзала объяснил ему, как пройти в автобусный парк, и через десять минут Лэм снова выступал в амплуа рассеянного профессора, на этот раз с ноткой скорби.

– Мой брат, – сказал он.

– Ох… Мои соболезнования.

Лэм смиренно отмахнулся.

– Нет-нет, это ужасно. Я вам сочувствую.

– Мы много лет не общались.

– Ну, от этого еще хуже.

Лэм, не имевший своего мнения на этот счет, согласно покивал:

– Да, да, конечно.

С затуманившимся взглядом он словно бы припоминал воображаемый эпизод из детства, когда братья, исполненные абсолютной братской любви, еще не догадывались, что неумолимое время вобьет между ними клин и что, повзрослев, они прекратят общение, и все это для одного из них оборвется в автобусе, в оксфордской ночи, где его настигнет…

– Сердечный приступ?

Не в силах вымолвить ни слова, Лэм кивнул.

Начальник автобусного парка сокрушенно покачал головой. Того и гляди, пойдет дурная слава – пассажир умер в автобусе. С другой стороны, компания за это не в ответе. Вдобавок на трупе не обнаружили билета.

– Мне хотелось бы…

– Ну конечно…

– А в каком автобусе это произошло? Он сейчас в парке?

На открытой стоянке было четыре автобуса, еще два стояли в гараже, и начальник парка точно знал, какой из них невольно стал катафалком, – тот, что был припаркован в десяти метрах от них.

– Мне хотелось бы в нем посидеть, – сказал Лэм. – На его месте… понимаете ли.

– Не совсем…

– Я не то чтобы верю в жизненную силу, – объяснил Лэм дрогнувшим голосом, – но и не то чтобы не верю в нее… не поймите меня превратно.

– Да-да, конечно.

– Если вы не возражаете, я просто посижу чуть-чуть там, где он сидел, когда… когда скончался…

Не в силах продолжать, он обратил взгляд на кирпичную ограду и на офисное здание за ней. К реке летела пара казарок, печальными криками оттеняя скорбь Лэма.

Во всяком случае, так показалось начальнику автобусного парка.

– Вон тот, – сказал он. – В нем все и случилось.

Лэм оторвался от созерцания небес и окинул начальника благодарным невинным взглядом.



Ширли Дандер потарабанила по капризному монитору кончиком карандаша и, не добившись никакой реакции, положила карандаш на стол. Карандаш стукнул о столешницу, а Дандер коротко, шумно выдохнула, выпятив губы.

– Что?

– В каком смысле «смелости не хватает»? – спросила она.

– Не понял.

– Я спросила, ты со мной заигрываешь или как, а ты сказал «смелости не хватает».

– Ну, до меня дошел слух, – ответил Маркус Лонгридж.

Еще бы, подумала она. Слух до всех дошел.

Ширли Дандер, ростом с метр шестьдесят, была кареглазой, с оливково-смуглой кожей и пухлыми неулыбчивыми губами, широкой в плечах и в бедрах. В одежде она предпочитала черный цвет: черные джинсы, черные футболки, черные кроссовки. Однажды в ее присутствии какой-то мудак, известный своей сексуальной некомпетентностью, заявил, что привлекательности в ней столько же, сколько в чугунной колесоотбойной тумбе. В день, когда объявили о ее переводе в Слау-башню, Дандер остриглась под бокс и с тех пор еженедельно подновляла прическу.

Вне всякого сомнения, людей к ней тянуло, в частности одного начальника подразделения Конторского департамента Связи, который неотступно преследовал ее, невзирая на то что у нее был постоянный партнер. Начальник подразделения начал оставлять записки на ее столе и в любое время дня и ночи звонил домой ей и ее партнеру. Естественно, учитывая место работы начальника, эти звонки было невозможно ни отследить, ни зарегистрировать. Столь же естественно, как и то, что, учитывая место работы Дандер, она без труда их отследила.

Разумеется, существовали надлежащие правила и инструкции; процедура подачи и рассмотрения жалоб предполагала скрупулезное протоколирование случаев «неподобающего поведения» и свидетельств «неуважительного отношения»; все это не производило особого впечатления на работников Риджентс-Парка, в программу испытательного срока которых входил обязательный восьминедельный курс боевой подготовки. Однажды означенный начальник позвонил Ширли шесть раз за одну ночь, а потом подошел к ней в столовой и осведомился, хорошо ли ей спалось. Ширли Дандер вырубила его одним ударом.

Возможно, это сошло бы ей с рук, но она вздернула его на ноги и врезала еще раз.

«Трудности», – постановил отдел кадров. Ясно было, что Ширли Дандер испытывает определенные трудности.

Пока она все это вспоминала, Маркус говорил:

– Ну да, все слышали. Говорят, ты его чуть ли не к потолку отфутболила.

– Только в первый раз.

– Тебе еще повезло, что не уволили.

– Точно знаешь?

– Понял, не дурак. Но устраивать драку в Центре оперативного управления… Ребят увольняли и за меньшее.

– Ребят – возможно, – сказала она. – А вот уволить девчонку за то, что она врезала мудаку, который ей проходу не дает, – стыд и позор. Особенно если «девчонка» собирается подать в суд за сексуальные домогательства. – (Кавычки вокруг «девчонки» слышались так ясно, будто она сказала «цитирую».) – Вдобавок у меня было преимущество.

– Какое?

Она обеими ногами оттолкнулась от стола, и стул взвизгнул, резко проехав по полу.

– А тебе зачем?

– Просто так.

– Для просто так ты слишком любопытный.

– Ну а какой же разговор без любопытства?