Эва Гарсиа Саэнс Де Уртури
Водные ритуалы
Eva Garcia Sáenz de Urturi
LOS RITOS DEL AGUA
© Eva Garcia Sáenz de Urturi, 2017
© Беленькая Н.М., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2022
* * *
Моим детям, ибо вы никогда не будете жить там, где обитает забвение.
Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас в своем несуществовании.
Из диалога в фильме «Подозрительные лица»; приписывается Шарлю Бодлеру
Пролог
Туннель Сан-Адриан
7 ноября 2016 года, четверг
— Я беременна, Унаи. С августа, — прошептала Альба, наблюдая за выражением моего лица. — С праздника Белой Богородицы.
Помню, как меня потрясло это признание. Улыбка озарила весь мой тусклый ноябрь. Альба беременна. От меня.
Я мысленно прикинул: четырнадцать недель. Этот ребенок прожил дольше, чем мои близнецы. Четырнадцать недель. Опасности первого триместра миновали. Сын, дочь… Мы с Альбой станем родителями.
Я закрыл глаза; мне хотелось продлить этот миг, самый счастливый за последние годы. Повернул голову к панорамному окну у меня в гостиной; снаружи виднелась Витория — притихшая, размытая дождем. Я едва различал белые балконы на той стороне площади Белой Богородицы. Город не казался печальным, пылающий внутри меня жар согрел бы целую вселенную.
Но, взглянув на ее лицо, я уловил во взгляде немое предупреждение — она вот-вот сообщит мне плохую новость.
«Что? — спросил я, ничего не понимая. — В чем дело? Знаю, это не повод сойтись и быть вместе, но…»
Альба сжала мои пальцы, набиравшие текст на экране.
— Я пока не знаю, чей это ребенок — твой или Нанчо.
Упоминание о бывшем муже и эхо, которое оно во мне вызывало, вспыхнули где-то в моем мозгу и опустошили меня, как разрыв снаряда. Значит, Нанчо мертв, но его семя живет в чреве Альбы?
Для тех, кто не знает мою предыдущую историю, коротко поясню: меня зовут Унаи Лопес де Айяла, я работаю психологом-криминалистом в отделе уголовного розыска полицейского участка Витории. На самом деле все знают меня как Кракена. Я страдаю афазией Брока: серийный убийца из предыдущего дела, которое я раскрыл, в последний момент опередил меня и всадил мне пулю в голову
[1]. Я все еще не могу говорить членораздельно, только мычу, если меня переполняют эмоции. Тем не менее успешно общаюсь с людьми благодаря экрану мобильного телефона.
Это я как раз сейчас и пытался проделать с моим начальником, заместителем комиссара Альбой Диас де Сальватьерра, женщиной, которая… короче, той самой женщиной. И в этот момент, худший из всех возможных, я получил сообщение по «Ватсапу» от Эстибалис, моей напарницы. Мысленно чертыхнулся, проклиная Эсти за несвоевременное вмешательство.
«Кракен, прости, что отвлекаю. Надеюсь, у тебя всё в порядке, но техники из отдела экспертизы изучают место преступления в алавесском районе туннеля Сан-Адриан. У заместителя комиссара Сальватьерры отключен телефон. Я бы хотела, чтобы ты поехал со мной, это важно».
Я кивнул Альбе, чтобы она тоже прочитала сообщение.
Мы обеспокоенно переглянулись, Альба поспешно вытащила из кармана пальто мобильник и включила.
«Эсти, мне жаль, но помочь тебе я не могу, я все еще на больничном. Заместитель комиссара сейчас тебе перезвонит. Кстати, что у тебя там?» — написал я.
«Молодая женщина, тело подвешено на веревке за ноги, предполагаемая причина смерти — утопление».
«Она что, утопилась на вершине горы?» — отреагировал я: психолог-криминалист во мне мигом навострил уши, услышав подобную чепуху.
«Представь себе, Кракен. Тело по плечи погружено в бронзовый котел, наполненный водой. Предмет явно из археологического музея; надо бы проконсультироваться с экспертом, но на вид это котел эпохи кельтов. Очень странная смерть, невероятный сценарий. Это не просто убийство, Кракен. Хочу попросить заместителя комиссара поговорить с судьей Олано, чтобы тот разрешил тебе присутствовать при осмотре в качестве эксперта. Надеюсь, я ошибаюсь и нам больше не придется сталкиваться с серийным убийцей, но ты — один из лучших специалистов по профайлингу преступников, которых я знаю, и, если мне поручат это дело, было бы здорово, если б ты меня проконсультировал».
В голове уже вертелись гипотезы; помимо воли, я представлял себе эту сцену и желал увидеть ее своими глазами. Но сдержал себя. Я все еще был на больничном, по-прежнему не разговаривал, еще не вернулся к активной деятельности. Я ничем не мог помочь Эсти.
«Поверь, я не могу и не должен никуда ехать», — отрезал я в надежде, что она от меня отстанет.
«Кракен… прежде чем ты узнаешь подробности из прессы, лучше я сама введу тебя в курс дела. Ты просто обязан увидеть место преступления и жертву. Поверь, ты никогда мне не простишь, если я тебя не уговорю».
«Ничего не понимаю, Эсти».
«У девушки были документы. Бумажник не украли, он лежал на земле; возможно, выпал из кармана».
«Так кто это, черт возьми?» — спросил я с беспокойством.
«Ана Белен Лианьо, твоя первая подружка. С которой ты встречался тем летом в лагере в Кантабрии, где все это произошло…»
«Да, Эсти. Я понял, — неловко перебил я напарницу. — А ты-то откуда все знаешь?»
«Лучо рассказал моему брату».
«Аннабель Ли», — подумал я, не в силах поверить услышанному. Невозможно представить ее мертвой, несмотря на ее пристрастие к играм со смертью и сомнительными обрядами.
Аннабель Ли мертва.
«Есть еще кое-что, ты должен знать».
«Что?»
«Она была беременна».
1. Гора До́бра
4 сентября 2016 года, воскресенье
Сегодня я вернулась к пруду, отец.
Крестная запретила мне это делать. Это было единственное правило, нарушение которого ее по-настоящему злило. Я больше не буду тебя искать. Я к тебе не вернусь. Мы отлично знаем, на что способен Синяя Борода, когда чувствует, что за ним кто-то следит.
С ужасом читаю проклятый заголовок в «Периодико Кантабро»:
ДЕВУШКА ДВАДЦАТИ ТРЕХ ЛЕТ НАЙДЕНА МЕРТВОЙ НА ВЕРШИНЕ ДОБРЫ
Тайна юных самоубийц до сих пор не раскрыта
Обнаружено тело молодой женщины двадцати трех лет, уроженки Сантандера. На сегодняшний день уже трое молодых людей найдены мертвыми на горных вершинах кантабрийского побережья. Причина смерти — переохлаждение: раздевшись, жертвы провели ночь под открытым небом. Ни у одного из них не имелось внешних повреждений. Что это — мода, подражание?.. Полиция не находит ни объяснений, ни какой-либо связи между жертвами.
Следователи вновь озадачены. Уже третий случай с одними и теми же загадочными уликами: молодые люди, некоторые почти подростки, поднимаются на гору в провинции Кантабрия, с наступлением ночи раздеваются, а на следующее утро их находят замерзшими насмерть. Никаких следов, никакой мотивации, несмотря на тщательное изучение жизни их семей.
Ничего удивительного.
Способен ли найти что-либо человек, не желающий видеть того, что находится прямо перед ним?
После трудных и продолжительных поисков я отыскала фотографию девушки. Да, представь себе, Синяя Борода. Черты ее лица напоминают мои. Вы сказали, что она мертва. Вы посмотрели мне в глаза и сказали, что она мертва, черт возьми. Вы отняли у меня ее тело.
Я поклялась крестной не приближаться, не выслеживать тебя, но сегодня я разжую и выплюну эти обещания, потому что ты и понятия не имеешь, какая ярость захлестывает меня сейчас и испепеляет мне внутренности, которые ты сгноил.
Но ужас в том, что я скучаю по тебе, отец. Скучаю, несмотря ни на что. Я скучаю по твоему вниманию, по твоей манере прилюдно делать вид, что я тебе не безразлична, по последнему лету и по всему, что произошло в том пространстве между деревней и скалами, где я потеряла свою первую жизнь.
Иногда я закрывала глаза и старалась присоединиться ко внимавшей тебе аудитории, и притвориться, что я тоже в это верю, что на самом деле существует параллельная вселенная, в которой ты был хорошим отцом и любил меня, и не был таким жестоким.
Бесполезно. Я никогда в это не верила.
Я курю и пью больше, чем обычно. Вчера я вступила в бой. Я должна заново пересобрать себя, навести порядок в своей жизни. Быть кем-то другим, кем угодно, кроме себя самой.
Я вернулась, отец.
2. Сьерра Айзкорри-Арац
17 ноября 2016 года, четверг
Кто такая Аннабель Ли? В ту пору мне только-только исполнилось шестнадцать. Ана Белен Лианьо приехала в Кабесон-де-ла-Саль, кантабрийский город у побережья, в первый же день летнего лагеря, где Лучо, Асьер, Хота и я — основное ядро нашей тусовки из Сан-Виатора — решили провести лучший июль своей короткой и все еще неопределенной жизни.
Она носила гладкие черные волосы, ниспадавшие до талии, прямую челку, закрывавшую глаза и не позволявшую видеть жизнь в ее реальном свете, — и настолько четкие идеи, что даже взрослые не решались с ней спорить.
Сначала она меня раздражала, затем заинтриговала, а на третью ночь лагерной жизни я не мог сомкнуть глаз из-за смеси стонов и лепета, которые она издавала во сне всего в нескольких спальных мешках от меня. В ту пору меня, скажем так, накрыло с головой.
В возрасте, когда большинству из нас еще не ясно, что мы будем изучать по окончании школы, не говоря уже о том, чем мы хотим заниматься в жизни, Ана Белен Лианьо уже была профессиональным художником-комиксистом, и псевдоним «Аннабель Ли» — имя героини стихотворения Эдгара Аллана По, которым она подписывала свои затейливые и темные образы, — несмотря на ее юность, уже стяжал некоторую известность в тесном мирке местных любителей комиксов: эротических, готических, постапокалиптических…
Она не ведала преград и сомнений, презирала границы и жанры, и все же авторитеты у нее имелись: Густаво Адольфо Беккер, лорд Байрон и Уильям Блейк. Эта девушка не выпускала из рук черный фломастер «Штедтлер», а предплечья ее покрывали импровизированные виньетки, которые приходили ей на ум в любое время дня и ночи: когда она вместе со всеми чистила алюминиевые миски после завтрака или когда Сауль Товар, начальник лагеря, вбивал в наши головы бесконечные истории о повадках птиц и древних развалинах, таская нас на замызганном автобусе по таинственным местам северного побережья, таким как Сан-Хуан-де-Гастелугаче в Бискайе или пляж Деба в Гипускуа.
У Аннабель Ли было много странностей. Ее будто окутывала дымка, чья проницаемость зависела от перепадов ее настроения. Все мы знали, что наблюдения за собственным внутренним миром интересуют ее куда больше, чем наш дурацкий переход ко взрослой жизни. Она пребывала вне возраста: ни ребенок, ни взрослый. Любила свое одиночество и лелеяла его, как некоторые вдовы лелеют своих ангорских кошек: самозабвенно, отдавая все лучшее.
Ей хватило четырех дней и трех ночей, чтобы полностью завладеть моим доселе девственным сердцем, таившим в себе лишь неглубокие шрамы, которые так приятно было растравлять. Бедное мое сердце! Она забрала его, пригрела, приучила к своему тихому и одновременно волнующему обществу — и выбросила, когда… впрочем, в ту пору я еще ни о чем не догадывался.
Не знаю, что за чертова причина заставила ее отделаться от меня с таким… хотелось бы сказать равнодушием, но нет. Равнодушен некто надменный, а она умела быть такой родной, такой теплой… На самом деле Аннабель блуждала в параллельной вселенной, которая пересекалась с нашей, но не всегда, а потом оказывалась в другом месте, в другом порядке вещей, в причудливой смеси собственных мыслей и диковатых фантазий. Вот почему ее смерть казалась мне чем-то нереальным, надуманным: не более чем альтернативный финал одного из ее комиксов.
Кое-кто склонен полагать, что создатели выдуманных историй не уходят и не стареют, что они остаются: именно это я всегда думал об Аннабель Ли, хотя годами не желал ничего слышать о ней после всего, что произошло в конце того давнего лета.
* * *
Когда мы добрались до эспланады и я вылез из патрульной машины, в лицо мне ударил ледяной ветер, подобно яростному приветствию реальности. Эстибалис с ее метром шестьюдесятью едва не сдуло в обрыв. Моя напарница выплюнула забившуюся в рот рыжую челку и зашагала дальше. После дождей, не прекращавшихся все предыдущие дни, дорога, ведущая к туннелю Сан-Адриан, превратилась в сплошное месиво, и метеорологи говорили чистую правду, предвещая грозы с градом. Распухшие тучи, бегущие с севера, подтверждали их гипотезы.
— Ты готов, Кракен? — Эсти окинула меня обеспокоенным взглядом. — Заместитель комиссара разрешила тебе присутствовать в качестве эксперта, но она не знает, что жертва — твоя бывшая подружка.
«Я бы предпочел, чтобы она и впредь этого не узнала», — написал я на мобильнике и показал Эсти.
Она подмигнула, соглашаясь.
Мы видели друг друга насквозь, как двое престарелых супругов.
— Думаю, так лучше, — она кивнула. — Идем, через пару часов стемнеет. Кстати, есть ли что-то такое, что я должна знать о жертве? Образ жизни, какие-то странности, учитывая то, как все закончилось…
«Нет, насколько мне известно», — написал я, пожав плечами.
«Я не собираюсь рассказывать тебе о том, что произошло тем летом, Эстибалис. Я не готов и не желаю с кем-то этим делиться», — промолчал я.
Мы добрались до туннеля Сан-Адриан, расположенного в природном парке Айзкорри-Арац, по дороге на Зегаму, поскольку именно на этой гипускуанской дороге находилась ближайшая к вершине парковка. На ней мы увидели пару машин криминальной службы — и вскоре начали подъем.
Узкая гравийная тропа, по которой мы с Эсти проходили дюжину раз, вывела нас ко входу в туннель. Мы вошли во входную стрельчатую арку и миновали туннель почти шестьдесят метров длиной, оставив справа отреставрированную часовню и небольшое урочище, где каждое лето работала группа археологов.
День угасал, опускался тревожный ветреный вечер. Зелено-золотые листья букового леса, росшего у нас за спиной, беспокойно шевелились, сотрясаемые крепким ветром.
По ночам, когда я оставался у деда в Вильяверде, мне нравилось слышать шелест буков и дубов моей сьерры. Это было похоже на концерт, где люди не нужны. Но в тот день лиственный шепот не показался мне таким торжественным. Да, он потрясал воображение, но не расслаблял меня, как в другое время; скорее наоборот.
Туннель Сан-Адриан заканчивался широким проходом, ведущим прямо в скалу. Естественное отверстие, через которое внутрь него с древних времен проникали паломники и путешественники и которое на протяжении веков принадлежало северной части Камино-де-Сантьяго
[2].
Говорили, что даже Карлу Пятому впервые в жизни пришлось наклониться, чтобы попасть под его своды. И хотя рост этого монарха никому не известен, мне также пришлось пригнуть голову, чтобы получить доступ в алавесскую часть сьерры, которая в тот тревожный ветреный день стала местом убийства.
Мы поднялись на несколько метров по узкой тропинке, покрытой щебнем, и увидели Андони Куэсту, нашего коллегу-криминалиста. Куэста, мужик за пятьдесят, очень ответственный, из тех, кто без возражений остается на работе до поздней ночи, указал нам на место преступления. Периметр оцепили, и доступ к нему можно было получить только через участок, свободный от ограждения.
— Как дела, Куэста? — спросила Эстибалис с участливым видом. Я знал, что они с Эсти отлично ладят и часто пьют кофе, когда встречаются в полицейском участке Портал-де-Форонда в округе Лакуа. — Признайся, не ты ли тот таинственный виторианец, выигравший в «Примитиве» три миллиона евро? Если так, ты просто обязан пригласить меня завтра на кофе.
Вся Витория вот уже несколько недель только и говорила о лотерейном билете, купленном в киоске в центре города, и о неведомой личности счастливчика. Все размышляли о том, не был ли победителем его сосед с пятого этажа, который несколько дней не появлялся дома и пропустил воскресный матч «Алавеса», или зять, который не отвечал на телефонные звонки и уволился из компании «Мерседес» без каких-либо объяснений.
— Я бы с удовольствием, правда. Но не получится, время поджимает. Что касается визуального осмотра, мы только начали, инспектор Гауна. Многое еще предстоит сделать. Хочу успеть вернуться домой и поцеловать деток перед сном. У старшего в эти выходные матч с командой кадетов, и он от волнения места себе не находит. Выиграй я в лотерею, купил бы сыну все команды Страны Басков вместе с руководством и тренером, чтобы его не ставили на замену, — заметил он.
Беспечный и одновременно собранный Куэста присел на корточки рядом со своим чемоданчиком. Коренастый, добродушный тип с короткими руками — его без труда можно было узнать во время визуальных осмотров, несмотря на белый форменный комбинезон, делавший его в точности похожим на двоих других техников.
— Наденьте бахилы, ребята, и смотрите, куда ставите ногу. Здесь полно следов горных ботинок, поди потом разберись…
Мы послушно надели бахилы, а заодно протянутые им резиновые перчатки.
Судья Олано подписал разрешение на визуальный осмотр, но я готов был поспорить, что его светлость не потащился собственной персоной в сьерру Аискорри, чтобы снимать труп с дерева, а послал вместо себя судебного секретаря.
Мы послушались Куэсту и зашагали к заросшему лесом пятачку, где обнаружили доктора Гевару, судмедэксперта, делающую заметки возле дерева, с ветвей которого свисало тело женщины. В нескольких метрах от нее судебный секретарь и инспектор Гойо Мугуруса, стоя напротив судмедэкспертов, тихо что-то обсуждали, указывая на куртку с капюшоном, изукрашенную черепами, которая, по общему мнению, принадлежала покойной.
Секретарь, левша с белоснежной сединой и длинным носом, серьезно кивал и записывал указания Гойо. У ног его стоял открытый портфель со всем необходимым для хранения вещественных доказательств, которые они кропотливо собирали.
Обнаружить Аннабель в таком виде при моей неприязни к трупам оказалось непростым испытанием для желудка, и мне пришлось отвернуться, чтобы подавить приступ тошноты. Эсти прикрыла меня, подавшись вперед и приветственно протянув руку судмедэксперту.
— Инспектор Гауна, рада вас видеть… О, вижу, инспектор Айяла снова с нами, — заметила доктор Гевара, сделав вид, что не видит моего скверного состояния.
Это была женщина лет пятидесяти, довольно миниатюрная, с впалыми, вечно нарумяненными щеками. Молчаливая и невероятно работоспособная, она напоминала робота в беззвучном режиме.
После долгих лет совместной работы я очень ее ценил. Она старалась идти навстречу, когда я просил ее отдать приоритет какому-либо вскрытию; к тому же обладала редким даром находить общий язык со всеми судьями, с которыми имела дело, какими бы желчными они ни были. Короче, надежная, как дизель.
— Сегодня наш Унаи пришел взглянуть на тело в качестве психолога-криминалиста, а в ближайшее время выйдет на работу окончательно, — солгала Эстибалис так просто, будто делала это всю жизнь. — Можете ли вы уже сообщить нам что-то, доктор?
Я задумчиво смотрел на мертвую, которая когда-то была моей девушкой, моей первой любовью, первой ночью, когда я… Я не сводил с нее глаз, несмотря на то, что она была привязана за ноги и висела вниз головой, с ее длинных черных волос — все еще влажные пряди касались каменистой почвы, а густая челка открыла лоб. Глаза тоже были открыты. Она не закрыла их, когда умирала, хотя голова ее находилась в бронзовом котле с водой.
«Какой ты была храброй, Аннабель», — мысленно произнес я.
Руки связаны за спиной пластиковой бечевкой, обручального кольца нет, на ногах — горные брюки. Флисовая куртка, свисая под действием силы тяжести, обнажает округлый живот… четырех-, пятимесячный? Возле пупка виднеются пигментные пятна. Лодыжки крепко стянуты веревкой, привязанной к могучей ветке примерно в двух с половиной метрах от земли.
Такое мог сотворить только самый настоящий ублюдок, несмотря на все ее заигрывания со смертью, несмотря на то, что всю свою жизнь она отталкивала всех, кого привлекала.
«Во что ты ввязалась на этот раз?» — вопрошал я, лихорадочно напрягая свою поврежденную голову.
Эстибалис и криминалист осматривали бронзовый котел, лежавший в нескольких шагах от меня. Я же тем временем машинально опустился перед ней на колено и произнес:
«Здесь заканчивается твоя охота и начинается моя».
И несколько мгновений мне казалось, что я снова тот самый инспектор Айяла, а не его робкое подобие; что у меня появилась очередная работа, которая поглощает меня с головой, новая одержимость, похоронившая под собой все лишения и травмы, которых скопилось так много.
Вместе с воспоминанием о том, что моя начальница беременна и не знает, кто отец ребенка — я или серийный убийца.
3. Граница злодеев
17 ноября 2016 года, четверг
Я вернулся в настоящее и сосредоточился на том, что у меня перед глазами, чтобы прервать болезненные, очень болезненные воспоминания.
На данный момент я не обращал внимания на металлическую посудину, так захватившую внимание Эсти, и дождался, когда она вернется с доктором Геварой и та расскажет нам о своих впечатлениях:
— Погибшая — молодая беременная женщина, срок беременности можно будет определить только после вскрытия. Мы нашли ее в положении вниз головой, подвешенную за ноги с помощью обычной веревки, так что тело не касалось земли. Нам известно, что два свидетеля нашли ее в состоянии неполного погружения, то есть тело было погружено в воду частично, по шею или по плечи; голова же при этом была полностью погружена в жидкость. Эксперты подтвердят данные, но, по-моему, это самая обычная пластиковая веревка, какую можно найти в любом хозяйственном магазине.
— А что там за свидетели, объясните, пожалуйста, — перебила ее Эстибалис.
— Ее нашли двое местных жителей, поднимавшиеся на сьерру по алавесской стороне. Оба из Арайи и двигались в направлении Залдуондо, оставив машину на эспланаде возле заправки. Утверждают, что поспешили вытащить голову жертвы из воды, на случай если та еще жива, но вскоре пришли к выводу, что она мертва уже некоторое время. Они ничего не трогали, только пощупали пульс на шее и убедились, что убитая не дышит. Она была уже мертва, когда прибыла группа спасения в горах Эртсаинса. Они уже уехали.
— Да, это они сообщили нам о происшествии, — уточнила Эстибалис.
В этот момент подошел инспектор Мугуруса, энергичный человек, любознательный и одновременно ограниченный. На нем были очки из тех, что темнеют от солнца, но стекла всегда оставались более тусклыми, чем требовала интенсивность солнечного света, придавая ему немного растерянный, подслеповатый вид. В знак приветствия он поднял брови и перехватил эстафету у судмедэксперта:
— Повсюду отпечатки пальцев, особенно на внешней поверхности котла, как судмедэксперт уже показала инспектору Гауна. Однако боюсь, что отпечатки принадлежат свидетелям. На данный момент все, что мы нашли, соответствует их показаниям. Придется взять у них отпечатки пальцев.
— Признаки борьбы на теле жертвы отсутствуют; при вскрытии следует более тщательно поискать царапины и следы кожи под ногтями. Но когда ее повесили, она была жива и умерла от погружения в котел с водой, — продолжала доктор. — Есть следы ударов и царапины на голове, которые, по всей вероятности, она нанесла себе сама, пока билась о внутренние стенки котла, пытаясь высунуть голову и не захлебнуться.
— А где вода? — спросила Эстибалис, заметив озадаченное выражение моего лица.
— Боюсь, ее вылили местные, пытаясь спасти девушку.
— Но откуда, по-вашему, убийца ее взял?
— Вдоль туннеля полно источников и небольших ручьев, их даже зимой можно встретить вдоль всего маршрута. А может, где-то поблизости находится какой-нибудь резервуар для воды… Дождей в эти дни прошло достаточно, чтобы его заполнить. Кстати, давайте-ка поторопимся, — забеспокоилась доктор Гевара, услышав далекий гром. — Надо спрятать тело в пакет.
— Слишком заморочено, тебе не кажется? — прошептала Эсти.
Она была права — сцена слишком сложна для обычного убийства. Слишком странный способ покончить с человеком. Казалось, мы вошли в туннель Сан-Адриан, а вышли через временной туннель, оказавшись в другой эпохе, где ритуал имел не меньшее значение, чем сам факт умерщвления.
Перед нами было что-то вневременное, анахроничное.
В моей голове уже вовсю работал психолог-криминалист, формулируя первые впечатления от профиля убийцы: сама сцена, преступный почерк, география. Виктимология
[3] была, как известно, делом Эстибалис.
Наличие котла, веревки и необходимость наполнить котел водой говорили мне об организованном сценарии, свойственном психопату, а не импульсивному психотику. Убийца или убийцы — множественное число я не исключал с самого начала — спланировали ритуал до последней мелочи. Котел был фетишем, предметом, который сам по себе орудием убийства не являлся: в таковое его превратил сам убийца. Налицо тщательный контроль; связанные за спиной руки свидетельствовали об опасениях убийцы, что жертва начнет сопротивляться и сведет на нет всю сложную постановку.
Посмертно прикрытое лицо могло означать чувство вины: возможно, убийца лично знал Аннабель Ли. Могло случиться и так, что ему помешали свидетели и он не завершил свой странный обряд. Говорить об этом было еще рано. Однако из-за археологического характера атрибутики складывалось впечатление, что все это некий косплей. Дерево, историческое место, музейный объект в виде бронзового котла…
Но было очевидно, что перед нами работа законченного психопата. В этой преступной личности я видел смешанные черты; было в ней и что-то мессианское, словно убийца выполнял некую миссию, ритуально казнив Аннабель Ли. К моему немалому беспокойству, в характере убийцы присутствовали черты психотика, признаки больного, патологического мозга, утратившего связь с реальностью. Коротко говоря: все это отдавало делирием, бредом.
И это меня беспокоило: убийцы-психотики непредсказуемы, а мне нравится, когда мир упорядочен и каталогизирован. Коротко говоря, предсказуем и управляем.
— А что насчет жидкостей, доктор? — спросила Эстибалис, поворачиваясь к судмедэксперту.
— Я не вижу следов крови или спермы, — сказала доктор Гевара и еще раз посмотрела на небо. — Скоро стемнеет, а мы не успеваем все закончить. Но у меня будет возможность воспользоваться люминолом и ультрафиолетовой лампой Вуда. В первую очередь я сниму у трупа отпечатки пальцев — сделаю дактилограмму с правого указательного, хотя, похоже, личность убитой уже установлена. В любом случае должна быть полная уверенность.
— Что вы можете сказать о времени смерти?
— Труп окоченел, а значит, с момента смерти прошло более трех-четырех часов. Холод и другие факторы могут изменить температуру тела и повлиять на оценку, но я бы сказала, что девушка умерла ранним утром. В будние дни, к тому же зимой, это место совершенно пустынно; даже археологи из «Аранзади», которая исследует это урочище, копают только в летнее время. У того, кто это совершил, было время связать девушку, установить котел, увидеть, как она умирает, и убраться восвояси.
— Значит, если местные действительно пришли ближе к вечеру, они нашли ее мертвой, — вмешалась моя напарница.
— Если они не прибыли сюда раньше, то я уверена, что девушка уже была мертва.
— Большое спасибо, доктор. У меня все, — попрощалась Эстибалис и подошла к одному из техников, чтобы попросить у него протокол визуального осмотра.
Мы увидели эскиз близлежащих деревьев, вход в туннель, место обнаружения тела и положение котла. Были пронумерованы все физические признаки его перемещения. Техник сфотографировал салфетки и окурки сигарет вместе с цифровыми маркерами и метрическими знаками. Окрестности не были замусорены, однако злосчастный туннель так или иначе был местом, где проходило множество неосторожных и недостаточно сознательных людей, а значит, там можно было обнаружить все, что угодно: пластиковые пакеты из-под чипсов, алюминиевую фольгу из-под бутербродов, раздавленные жестянки…
Техники осторожно счистили остатки земли, застрявшей в подошве ботинок Аннабель, чтобы сравнить их с землей на стоянке в Алаве и с грунтом гипускуанской части сьерры, намереваясь узнать, откуда она явилась в туннель и где пролегали ее последние шаги. Предстояло обработать покрышки припаркованных внизу автомобилей.
Что касается следов от ботинок, это сущее безумие: вокруг было несколько десятков различных следов, почти наверняка принадлежавших туристам, которые приходили туда по выходным, чтобы подняться на Аизкорри. Добряк Андони Куэста был прав: будет чертовски утомительно сравнивать их с SoleMate, базой данных, где хранились отпечатки любых моделей обуви, которой пользовались в подразделении.
Пока Эстибалис изучала детали отчета, я подошел к загадочному бронзовому котлу, который покоился на траве в нескольких метрах от Аннабель. В самой широкой части его периметр составлял около шестидесяти сантиметров, единственными украшениями были заклепки и два кольца по бокам. Это явно была старинная штуковина, и я уже знал, кто мне поможет определить ее происхождение.
Я сделал пару фотографий, одну под углом и одну фронтальную, и отправил обе по «Ватсапу» одному моему старому знакомому.
«Мне позарез нужен археолог, вы уже приземлились в Лос-Анджелесе?» — написал я.
«Пока что на алавесской земле, — ответил Тасио. — А что это ты мне прислал? Расследуешь преступление против исторического наследия?»
Тасио Ортис де Сарате был тем, кому сильнее других не повезло при расследовании двойного убийства в дольмене: двадцать лет за решеткой, обвинение в восьми убийствах, которых он не совершал. Теперь он начинал новую жизнь в качестве сценариста американского сериала, основанного на тех печальных событиях. Мы поддерживали приятельство, или знакомство, или как еще это можно назвать.
«Я все тебе объясню в обмен на твое благоразумие и познания в вопросах древних штуковин, согласен?» — ответил я.
«Сомнение оскорбляет, хотя я слегка заржавел после двух десятилетий без практики. Однако то, что я вижу на твоих снимках, — задачка для первоклассника: это Кабарсенский котел».
«Кабарсен… Это где-то в Кантабрии?»
«Точно. Перед нами уникальное произведение, таких на северном полуострове было найдено не так много. Котел ирландского типа, типичный для кельтской культуры. Конкретно этот нашли в 1912 году в заповеднике Пенья-Кабарга, если я правильно помню. Датировка соответствует финалу бронзы, то есть твоему котлу от двух тысяч девятисот до двух тысяч шестисот лет».
«Где он находился раньше?»
«В музейной витрине. Возможно, Музея древней истории Кантабрии, но дай мне несколько минут, и я соображу…»
«Голова у тебя работает не хуже, чем раньше, — отозвался я. — А теперь посмотрим на штуковину с точки зрения того, кто изучал археологию и криминологию, и это уже более личная информация: с какой целью этот котел могли использовать в туннеле Сан-Адриан?»
«Хм, вот черт… Использовать каким образом?»
«Это я сказать не могу, извини, Тасио. Обдумай мой вопрос, а потом ответь на него, хорошо?»
«Игнасио передает тебе привет. Не слишком ли быстро ты вернулся к работе?»
«Я еще не вернулся».
«Ладно, дело твое. Оставляю тебя и пойду смахну пыль со своих познаний в кельтской культуре. Кракен, спасибо, что вспомнил обо мне. Ты же знаешь, мне нравится быть полезным обществу».
«Тебя трудно забыть, Тасио. Рад, что ты на светлой стороне».
«Я всегда на ней был».
«Знаю, я же сам тебя вытащил. Сообщи мне что-нибудь, как только получишь ответ».
Я закончил разговор, довольный тем, что способен действовать так же оперативно, как и раньше. Похоже, голос не играл в моей специальности решающей роли.
Я посмотрел на остатки воды на дне котла — и кое-кого увидел: отражение прежнего Кракена, человека, которого можно было ударить, но не сломать, существа, лишенного экзоскелета, гибкого и сильного, даже по-своему жуткого. Скорее упрямого, чем блестящего специалиста по характеристикам убийцы, который никогда не оставит дело, пока не закроет его, предъявив дежурному судье соответствующие материалы, а заодно и подозреваемого. Таким я был когда-то в той, другой жизни, которая закончилась 18 августа, когда Нанчо всадил мне в мозг яд в виде пули и заразил страхом каждый мой жизненный шаг.
Я ушел в затворничество, удалился от мира. В микровселенной Вильяверде мне было более чем комфортно: отныне я был простым парнем, который варит ежевичные джемы. Очень вкусные джемы, надо заметить, но все-таки это были всего лишь ежевичные джемы.
Так что я пошел искать Эстибалис, а когда понял, что ее уже нет на месте преступления, спустился по склону, выходящему в устье туннеля, и обнаружил ее внутри пещеры, едва различимую за стенами небольшой внутренней крипты. Подошел ближе, стараясь не шуметь и не прерывать ее телефонный разговор.
— Я хочу, чтобы он был нашим психологом-криминалистом, — шептала она кому-то в мобильный телефон. — Да, я знаю о его состоянии и нехватке подвижности из-за травмы, но у инспектора Айялы есть ресурсы, чтобы справиться со своей работой и без языка. То есть, — поправила она себя, — без разговоров. Даже если наше подразделение получит подкрепление, без него мы не справимся, ты же сама понимаешь. Это лучший способ подтолкнуть его к возвращению в строй. Прошу тебя, согласись хотя бы на то, чтобы он был нашим внештатным консультантом, пока не восстановится на сто процентов и не выпишется официально.
Ответ Эстибалис выслушала молча. Со своего расстояния я не мог слышать, что говорит наш начальник, но готов был отдать котел из чистого золота, чтобы это узнать.
— Альба, — продолжала Эсти гораздо более уверенным тоном, — ты же сама говоришь, что, по мнению Дианы Альдекоа, его невролога, Унаи нужно поместить в атмосферу, где он постоянно получает вызов. И что чем большего он добьется в ближайшее время, тем выше его шансы в долгосрочной перспективе. Унаи в отличной форме, уверяю тебя. Он справится со своей работой.
Меня удивило, что Эстибалис и Альба общаются на «ты». Я знал о восхищении, которое Эсти испытывала по отношению к нашему начальству, и о взаимной симпатии, которая вспыхивала между ними всякий раз, когда они оказывались вместе, но только теперь понял, что за время моего отсутствия они сблизились и их отношения вышли за рамки профессиональной сферы, — и был этому рад. Рад за них обеих. Они подходили друг другу. Альбе нужна была Эсти, чтобы заново обжиться в Витории, а Эсти нуждалась в Альбе, чтобы сосредоточиться на работе и забыть о своих пристрастиях. А может, их объединяла пережитая боль: одна потеряла мужа, другая — брата…
А еще я был тронут тем, что мой шеф и моя напарница вступили в сговор, чтобы помочь мне вернуться к нормальной жизни. Обе они, моя лучшая подруга и женщина-которая-не-знает-от-кого-ее-ребенок, потихоньку заботятся обо мне и выманивают из зоны комфорта, чтобы я получил возможность поскорее снова стать самим собой.
Вот почему именно там, в горах сьерры Аизкорри, которую древние называли Границей Злодеев, я принял твердое решение — ради себя, ради Аннабель Ли, Альбы и нерожденного ребенка — сделать все возможное, чтобы снова стать Кракеном.
Несколько минут я ждал на благоразумном расстоянии, пока Эстибалис закончит свой разговор, и от меня не ускользнула торжествующая улыбка, с которой она нажала на отбой.
Я подошел к Эсти и показал ей экран мобильного телефона.
«Ты уверена в том, о чем только что попросила?» — было написано на экране.
Она посмотрела на меня лукаво, не удивившись тому, что я оказался рядом, — не знаю, учуяла ли она мое приближение спиной или научилась распознавать мои шаги среди множества чужих. Насчет меня у Эстибалис выработалось особое чутье, почти сверхъестественное. Постепенно я привык к ее проницательности, но это не означало, что перестал поражаться, — скорее, делал вид, что перестал.
— Давай вернемся на место преступления. Надеюсь, они поторопятся — этот гром мне совсем не нравится, а ветер тем более, — сказала она, и мы снова поднялись в южное устье туннеля. — Знаю, ты не хочешь возвращаться к работе, тебе неохота усложнять свою жизнь, но ты отличный профайлер, а я неплохо разбираюсь в виктимологии. Не знаю, что перед нами — начало ли серии преступлений, или убийца уже делал такое раньше; на этот вопрос ответишь ты сам. Но ясно, что подобный способ убийства выходит за рамки обычного, и только ты поможешь нам выяснить, какой придурок сделал это с Аной Белен Лианьо. Меня очень беспокоит, что она была беременна; надеюсь, что это не серийное убийство, и в дальнейшем у нас не будет других жертв, соответствующих этому профилю. Потому что у меня руки дрожат от одной мысли об этом.
«Нет, Эстибалис. Никто не тронет беременных жительниц Алавы. Ни за что. Даже не думай об этом, — подумал я. — Нет — и точка».
Тут я посмотрел на черное небо и зловещие облака, грохотавшие над нашими головами, и у меня создалось впечатление, что силы природы действуют своим чередом, не обращая на меня ни малейшего внимания.
4. Часовня Сан-Адриан
17 ноября 2016 года, четверг
— Сделай это ради нее и ребенка, — сказала она, и мы оба уставились на вершину. С неба упали первые холодные капли, не предвещавшие ничего хорошего.
«Ради нее и ребенка», — мысленно повторил я, глядя, как техники осматривают труп Аннабель Ли. Но думал я не об Аннабель и ее нерожденном ребенке; я думал о той, с кем только что закончила разговор моя напарница.
— Вернемся на место преступления, — сказала Эстибалис. — Если начнется дождь, это будет катастрофа. Посмотрим, не нужно ли помочь им со сбором улик. Думаю, все материалы придется спрятать в туннеле. Вряд ли мы сможем доставить их в машины, не промокнув.
Я кивнул и последовал за Эсти.
«Честно говоря, после того, что я увидел, трудно будет спокойно отсиживаться в Вильяверде, выкинув расследование из головы. Я бы целыми днями только и делал, что названивал тебе и ныл, чтобы ты рассказала, что и как». Все это я изложил в письменной форме, пока мы шагали к месту преступления.
Дождь больше не моросил робкой чередой ледяных капель — он хлынул нам на головы по всем дождевым законам. Но больше всего меня беспокоил ветер, который все крепчал, срываясь с обнаженного гребня перевала.
— Да, и в конечном итоге, если расследование не пойдет по тому руслу, которое ты предполагал, рванул бы в участок как оглашенный… Мы уже настрадались от тебя, Кракен. — Она рассмеялась почти счастливо, и в глазах у нее блеснула искорка надежды. — Давай, возвращайся домой; мы — твой дом.
«Я выгляжу ужасно, — написал я. — Сегодня утром я нервничал, поскольку предстояло столкнуться с толпой виторианцев и властями, желающими воздать мне дань уважения. Больше всего пугало то, что все увидят шрам от пули». Я оторвался от экрана телефона, машинально прикрывая его прядью волос.
«Лучше тебе не рассказывать о моей встрече с Альбой», — решил я, сжав зубы, чтобы подавить ярость.
«Стремное убийство, Эсти. Вам действительно понадобится психолог-криминалист».
Она улыбнулась, я тоже улыбнулся. Это было молчаливое «да», и мы оба это знали.
Но я не сказал ей всей правды.
Правда заключалась в том, что во время визуального осмотра мне удалось выкинуть из головы реальность, с которой я понятия не имел, как справиться: материнство Альбы и мое возможное отцовство. Мне нужно было по уши погрузиться в это расследование, которое с самого начала казалось сложным и путанным. И потом, ежевичные джемы и жареные каштаны не помешали бы мне сойти в Вильяверде с ума, обдумывая все обстоятельства этой беременности.
— Знаешь что? — сказала мне моя напарница. — Мой брат Энеко рассказывал мне истории об этих краях, когда мы поднимались сюда с нашей компанией. Этих историй сотни. Например, здесь на протяжении тысячелетий проходила Камино-де-Сантьяго, проезжали всадники, экипажи, благородные дамы и купцы. Но одна мне особенно запомнилась: история об отшельнике, который жил недалеко от больницы для паломников, построенной в Средние века чуть ниже; там теперь часовня Санкти-Спириту. Рассказывают, этот человек помогал детям, которые никак не могли заговорить.
Я заметил, что, рассказывая мне эту историю, она машинально прикоснулась к серебряному эгускилору
[4], который носила на кожаном шнурке. Он все еще был при ней — память об Энеко, ее Эгускилоре.
Эсти тоже еще не оправилась после недавних событий.
В этот момент нас прервал Куэста. Судебный секретарь столкнулся с нами в туннеле, пытаясь где-нибудь укрыться от дождя. Двое других техников, эксперт и инспектор Мугуруса, поспешно засовывали тело Аннабель в черный мешок. Куэста достал бумажник в полиэтиленовом пакете и протянул нам.
— Думаю, вы должны это увидеть, — сказал он. По его белому пластиковому комбинезону стекала вода.
— Что именно? — спросила Эстибалис, думая о том, что еще предстояло спасти от дождя.
Но тут пошел град, и несколько ледышек размером с орех яростно обрушились на наши головы.
— Котел! И куртка! — крикнул инспектор Мугуруса. — Помогите нам!
Мы все трое выбежали наружу, не успев продолжить разговор.
— Они справятся с телом? — спросила Эстибалис у судмедэксперта.
— Да, давайте спрячемся в туннеле, хотя не знаю, будем ли мы там в безопасности. Если после града хлынет ливень, мы застрянем, как в мышеловке, нас всех попросту смоет. Несите котел и куртку.
На руках у нас все еще были перчатки, поэтому я поднял куртку с земли, которая еще не промокла полностью, а Куэста и Эстибалис бросились за котлом.
Тут я заметил, что судмедэксперт и Мугуруса не справятся с тяжестью тела, сунул куртку под мышку и побежал к ним, чтобы отнести мешок с Аннабель в укрытие.
Моя напарница и Андони тоже сообразили, что втроем нам не справиться, поэтому оставили котел на земле, и мы впятером спустились по каменному склону, побелевшему от яростно молотящего града.
— Мы не успеем добраться ни до машин, ни до укрытия, — крикнул инспектор Мугуруса, задыхаясь. — Нас подхватит поток и унесет. Надо укрыться в часовне.
— Она заперта! — крикнул судебный секретарь, как будто это и так не было очевидно.
— Что ж, придется взломать замок — не вижу других вариантов, — откликнулась судмедэксперт.
Мы растерянно смотрели друг на друга. У нас было слишком мало времени. Поскольку ничего похожего на таран под рукой не оказалось, Эстибалис, Куэста и я по очереди молотили ногами деревянную дверь. У меня мелькнула мысль, что осквернять таким образом часовню, защищенную образом Сантьяго, — настоящее кощунство; тем не менее я испытал большое облегчение, увидев, что дверь поддается. Наконец она открылась, и трое техников, судмедэксперт, судебный секретарь, инспектор Мугуруса, Эсти и я поднялись по двум входным ступеням, держа на руках тело Аннабель.
Куртку покойной я протянул инспектору, чтобы она, по крайней мере, не испачкалась на полу часовни — небольшого помещения с едва различимым алтарем, изображением святого, защищенным черными железными прутьями, и зарешеченным окном.
Снаружи грохотал град, страдающий аритмией: иногда грохот сливался в сплошной гул, иногда стихал. Снаружи остались чемоданчики техников и Кабарсенский котел. К счастью, фототехнику успели спасти.
Но вскоре Куэста, воспользовавшись кратковременным затишьем, выбрался из часовни.
— Куда это вы? — удивился Мугуруса.
— Сбегаю за котлом. Мы не можем оставить такую ценную вещь там, наверху! — крикнул он.
И прежде чем кто-либо успел возразить, к нему присоединилась Эстибалис.
— Пойду с ним! — сказала она и, как ласка, юркнула мимо меня, готовая присоединиться к самоубийственной экспедиции Андони.
Я хотел было крикнуть, чтобы она осталась в часовне, со мной, с нами, — и не в силах произнести ни звука, побежал за ней. Но инспектор и судмедэксперт преградили мне путь, не выпуская в ревущий белый ад.
— Вдвоем они справятся, Айяла, — решительно остановил меня Мугуруса. — Мы не можем подвергать себя опасности.
— Если помните какие-нибудь молитвы, молитесь. Вон алтарь, — прошептала мне доктор Гевара.
Я беспомощно стоял в дверном проеме, ожидая Эстибалис. К шуму града, бьющегося о скалы туннеля, добавился треск молний.
А вскоре пошла и первая лавина.
И тут я действительно испугался.
Впервые испугался.
Я и раньше бывал во время грозы в горах, но наш туннель больше не был убежищем — мирная дорога, по которой прошло столько паломников, превратилась в смертельную ловушку, на которую белой стеной обрушился град.
И тут произошло невообразимое.
Перед моими испуганными глазами пронесся Кабарсенский котел. Я завыл. Остальные столпились у входа в часовню. Котел ударился о стену туннеля, скрылся в стрельчатой арке северного входа, и мы потеряли его из виду.
Испуганные, мы боялись худшего, и худшее произошло: мы увидели, как мимо пронеслось тело Андони Куэсты; белый комбинезон едва различался в потоке белых ледышек, увлекавшем его вниз по склону, подобно конвейерной ленте.
Это было похоже на страшный сон: прошло всего несколько секунд, и Куэста исчез.
Выбраться из укрытия было невозможно: ветер, дождь и бешеный град убили бы нас в одну секунду.
И все же я рискнул.
Там оставалась Эстибалис.
Я должен был ее перехватить. Не прошло и десяти секунд, как ее тело тоже мелькнуло в белом потоке.
Этого видения — ее рук, туловища и ног во власти разбушевавшейся стихии — было достаточно, чтобы прорвать дамбу, которую мой мозг воздвиг несколько месяцев назад.
— Только не ты! — закричал я, и впервые с августа из меня вылетели слова, которые можно было разобрать.
Только не ты…
Звучание собственного голоса потрясло меня не меньше, чем значение произнесенных слов.
Я бросился вперед, как камикадзе, отлично понимая при этом, что и меня подхватит и потащит адский ледяной поток. Но чья-то твердая рука в последний момент вцепилась мне в плечо.
Человеческая цепь — все крепко держались друг за друга.
На этот раз у нас получилось. У меня в голове мигом пронеслось все то, что произошло двадцать четыре года назад.
Руки, которые так и не помогли, руки тех, кто решил не рисковать жизнью, кто не… И наконец-то я понял, что так и не простил их. Никого из них четверых — и в первую очередь Аннабель Ли.
Я вспомнил неподвижное тело девушки, которую держал на руках на бискайском берегу в те мгновения, которые показались мне вечностью.
5. Кантабрийская деревня
29 июня 1992 года, понедельник
Четверо парней из нашей тусовки и незнакомая брюнетка выпрыгнули из поезда — и рассыпались со своими рюкзаками, груженными смутными надеждами, по пустынному перрону Кабесон-де-ла-Саль, древнего городка в Кантабрии, некогда славившегося добычей соли.
Там их уже поджидал начальник летнего лагеря Сауль Товар, моложавый профессор в неформальной клетчатой рубашке, окруженный самыми верными студентами, которые проводили здесь уже не первое лето.
Группа поддержки была невелика: несколько второкурсниц и третьекурсниц исторического факультета, вечно роящихся вокруг Сауля, да какой-то старшекурсник, который рассеянно беседовал с крупной студенткой, доставившей сюда всю компанию из Сантандера на своем подержанном «Форде Фиеста». Мариан Мартинес знала, что единственная причина, по которой ее позвали, — поработать таксистом и навестить Сауля, всемогущего Сауля. Мариан не разделяла восторженную любовь всего Университета Кантабрии к профессору культурной антропологии. Она слышала про него много историй…
Чуть в отдалении от кучки молодых людей, на скамейке, куда ее посадил отец, сидела смуглая девочка, выжидающе за ними наблюдая. Они были первыми людьми из внешнего мира, которых она увидела после своего заточения.
С ней были только тетя и отец, державшийся с ней ласково и предупредительно, словно раскаиваясь в содеянном.
Девочка понимала, что мозг ее пока не работает на сто процентов, что ей предстоит очистить организм от лекарств, которыми ее так долго пичкали, и убеждала себя, что вода размоет остатки химии. Так что выход один: пить воду, все время пить воду из маленькой пластиковой бутылки. А потом — бегом в уборную и пописать.
Стыдобища какая…
Но иначе никак, убеждала она себя. Нельзя же оставаться дурочкой. Возможно, этот лагерь — ее единственный шанс, чтобы вернуться в сентябре в школу… Уф, нет, об этом страшно было даже подумать. В школе все знали ее отца — Сауль был богом. Этого всеобщего обожания, а не только того, что ее оставили на второй год, простить ему она не могла. Но какой же кошмар — еще год в восьмом классе…
Нельзя было упускать такую возможность. Оставалось только наблюдать и прикидывать, кто из ребят может ей помочь.
Она поплелась вместе со всеми. Отец повел их по улицам городка во дворец графа Сан-Диего — внушительный особняк с островерхими черными крышами, который семья владельца пожертвовала мэрии. Дворец нуждался в реставрации, но для нетребовательного вкуса и этого было более чем достаточно.
Через два часа, после знакомства и обеда, девочка еще не определилась. Может, этот — высокий, смуглый, с ручищами, как у орангутанга? Он казался самым старшим из четырех виторианцев. Что ж, можно попробовать… Но что-то в нем ее смущало.
Тогда она сосредоточила свое внимание на том, кто показался ей наиболее серьезным и ответственным, — носатом Асьере. Он не валял дурака, как остальные, не смеялся над тупыми или пошлыми шуточками, а главное, она ни разу не видела, чтобы он разговаривал с отцом.
Это было очень важно.
Приветственные ритуалы повторялись в третий раз. Еще одно лето. Она ездила в лагерь с самого начала строительства кантабрийской деревни. Раньше она не сомневалась: она хочет стать археологом. Она столько всего знала о кельтах. Как и ее отец, который всему ее научил.
Эти три недели Сауль Товар полностью за них отвечал, встречал и опекал небольшую партию волонтеров, которые записались на проект, чтобы довести до конца строительство четырех хижин железного века. Все они были студентами БУП
[5], ответственными и мотивированными ребятами. Послушной глиной, из которой можно было вылепить все, что заблагорассудится, а заодно привить им страсть к истории и заманить в Университет Кантабрии, где Сауль Товар занимал должность доцента. У него были свои задачи: выслужиться перед деканом, стать его доверенным лицом, получить штатную должность. Дать стабильность Ребекке, его крошечной семье. Ради дочери, все ради дочери.
Он арендовал микроавтобус на весь июль, чтобы забыть о проблемах с транспортом. По опыту предыдущих двух лет Сауль знал, что первые дни ребята-волонтеры будут работать как лошади, в выходные поедут тусоваться в Торрелавегу или на праздник Кармен-Сан-Висенте-де-ла-Баркера, и с течением недель их первоначальный пыл заметно поугаснет. Он понимал, что постепенно они будут все больше и больше удаляться от истории и кельто-иберийской культуры, и в конечном итоге девочки начнут думать исключительно о мальчиках, а мальчики — о девочках. Нужно было проветривать их, возить по окрестностям, пытаться заинтересовать своими историями.
Ближе к вечеру, загрузив рабочий материал во внутренности микроавтобуса, Сауль рассадил виторианцев в автобусе и отправился к Пику-ла-Торре, на склоне которого их ждали деревянные остовы строящихся хижин железного века.
Расстояние, отделявшее дворец графа Сан-Диего от кантабрийской деревни, было невелико, но Сауль решил, что ребята слишком устали после поездки, и не хотел в первый же день видеть их кислые лица.