Туман колыхнулся, отступил немного назад – и я увидел, что стою в двух шагах от странного арта, напоминающего прозрачный биллиардный шар, доверху заполненный неоднородной кровью – там чуть светлее, здесь немного темнее. Причем кровь эта внутри шара сама собой медленно двигалась, переливалась, закручиваясь в спирали.

«Бери… Если сможешь… И уходи…»

Я подошел, нагнулся, взял в руку арт, которого не видел нигде и никогда, даже в лаборатории Захарова, известного коллекционера и спекулянта артефактами…

Взял – и едва не выронил.

Я словно до горячей молнии дотронулся: в руку ударил разряд, пронзивший ее до плеча, показалось, что ее сейчас разорвет…

«Спокойно, – беззвучно произнес голос, так похожий на голос моего друга-шама. – Он знакомится… Хочет понять, достоин ли ты его…»

– Ни хрена себе знакомство, – пробормотал я. – От такого рукопожатия того и гляди вся рука отвалится. И что значит достоин ли я?

«Ты поймешь… Он хочет испытать тебя…»

– Испытать? Это что еще за сюрпризы?

Ответа не последовало. Вместо этого красный туман внезапно сгустился у меня перед глазами, и я почувствовал, что лечу куда-то…[6]

Правда, ощущение это прошло довольно быстро. Я вновь стоял на том же месте, держа в руке алый артефакт… и осознавая, что в голове моей появились воспоминания, которых там быть не могло по определению. Словно не мгновение прошло с того момента, как у меня возникло странное чувство полета, а много часов, которые я точно запомню на всю жизнь.

«Ты прошел испытание», – прозвучал в моей голове уже знакомый беззвучный голос.

– Это не может не радовать, – произнес я, так и не поняв, на самом деле произошло все то, о чем я помнил, или же это просто последствия масштабной галлюцинации, наведенной артефактом.

Тем не менее ощущение фатального разбухания конечности ушло почти сразу. Рука и правда раздулась немного, до локтя, аж куртка затрещала – но практически тут же все вернулось как было. И боль прошла. Ну лежит себе на ладони шарик с темно-бурым содержимым, и ничего в нем необычного – разве что тяжеловат для своего размера, прям руку вниз оттягивает.

– И что с ним делать? – поинтересовался я.

«Он подскажет».

Голос Фыфа удалялся, становясь блеклым, бесцветным, еле слышимым, словно шам уходил от меня вглубь кровавого тумана.

– Фыф, погоди! – крикнул я. – А как ты сам-то? Может, пойдем отсюда со мной?

«Мне некуда идти, хомо, – прошелестел туман. – И незачем. Не ходи сюда больше, это плохое место. Прощай…»

Кровавая взвесь расступилась еще дальше, шагов на десять вокруг все видно стало.

Жесть, конечно… Кости – человеческие и не только. И артефакты. На этот раз уникальные, попадающиеся крайне редко – но знакомые. В отличие от того, что лежал на моей ладони. Получается, Фыф подарил мне что-то исключительно ценное с непонятными свойствами, которые мне еще предстояло узнать. Хотя, наверно, не мне, а тем бандитам, что послали меня сюда – для них же я типа стараюсь.

Я вздохнул, совершенно не представляя, как буду выпутываться из этой ситуации. Сейчас вылезу на берег с этим артом, они увидят, что я жив-здоров – и буду я до конца жизни им из затона редкие артефакты вылавливать? Нет уж, хренушки. Главное сейчас, ночи дождаться, а там определюсь, что делать.

Веревка, к которой я был привязан, дернулась. Понятно, бандюки беспокоятся, жив ли я еще или пора уже вытягивать труп. Я дернул веревку в ответ, закинул в рюкзак еще несколько артефактов-уников и побрел обратно, размышляя о Фыфе.

Вот, значит, как… Мой старый друг не смог забыть свою погибшую подругу и предпочел стать духом затона – типа мертвым, но в то же время и живым. Жизнь больше не прельщала Фыфа, и он сделал свой выбор. Что ж, прощай, старый друг, я вполне тебя понимаю. Может, так оно для тебя и вправду лучше, потому что сейчас ты намного ближе к той, кого любил всем сердцем…

Берег приближался, и пора было подумать о том, как себя вести и что делать.

И оно придумалось. С легкостью, будто подсказал кто. Я прям у себя в голове все это увидел, как кино прокрутили. Но – только первые кадры того кино. Дальше «лента» оборвалась, однако показанного было вполне достаточно.

Я вышел пошатываясь, словно пьяный, – и, сделав три шага, рухнул на колени, будто не в силах идти дальше.

Бандиты в экзоскелетах переглянулись, один пожал бронированными плечами – мол, ясно, что ж тут неясного. Хорошо хоть сам вышел, других вон вытаскивать приходилось на берег, словно полудохлых рыб.

Один ружье за плечо закинул, второй свое на локтевой сгиб положил. Этому, из затона выползшему, достаточно будет стальным ботинком в лоб заехать, он копыта и откинет – патрон на него тратить неоправданная роскошь.

Бандиты подошли.

– Артефакты есть?

Я с трудом поднял руку, словно она пуд весила.

– Это че за нах? – удивленно произнес один. – Никогда такого не видел.

– Я тоже, – отозвался второй, забирая с моей ладони арт. – Или уник, или пустяк, одно из двух. Но чет на пустяк не похоже, горячий он, я прям сквозь броню чувствую…

Я увидел, как внутри артефакта вдруг начала пузыриться кровь, словно закипая, – и рухнул на землю.

Вовремя.

Раздался хлопок, мне на кисти рук плеснуло горячим. Я приподнял голову…

Бандита, что забрал у меня артефакт, больше не было. От него только треть ноги осталась. Стоит на земле окровавленный бронированный ботинок, из которого вверх кость торчит, а на стальные голенища свешиваются два рваных лоскута кожи, с которых кровь капает.

Второму бандиту повезло больше – или меньше, это уж как рассудить. У него теперь не было левой руки – как циркуляркой срезало. Вон она, валяется в двух шагах от него, а рядом с ней – артефакт. Целый и невредимый, только кровь внутри более насыщенного цвета стала, без блеклых разводов, почти черная. Больше не пузырится. И я прям почувствовал – арт доволен. Покушал. Ясно. Питается кровью. И если меня не взорвал, пока я его нес, значит, признал за хозяина.

На плече у раненого бандита надрывалась рация:

– Корень, нах, что там у вас за хипеж? Ты что, мля, жало проглотил?

А Корень смотрел, как из обрубка его руки кровь хлещет. Шок. Который, насколько я знал, продлится недолго. Но прежде чем отключиться, раненый успел прохрипеть:

– Артефакт уник… Снайпер…

И рухнул на землю.

– Твою ж мать, – ругнулась рация. – Так нах, пацаны, ливер на затон полез. Шпала, Шнифт – там по ходу «отмычка» годный арт с затона выдернул. Мухой метнулись, цопнули хабар и ходу. Остальные живо зенки разинули, пасем снайпера, который по пацанам то ль с калибра, то ль с гаусса отработал!

Ага, главарь бандитов решил, что некий снайпер завалил двух бронированных бандитов из крупнокалиберной винтовки или из пушки Гаусса. Однако для меня это очень неплохо, что никто не заподозрил, будто я безоружный могу убить двоих бойцов в экзоскелетах…

Пока невидимый командир раздавал указания своей кодле, охранявшей затон, в мою сторону ломанулись двое с «Валами», которые прикрывали бронированных. Неважное решение их главаря, но, как известно, жадность фраера губит.

Я лежал не шевелясь, усиленно притворяясь мертвым – что не составило особого труда, ибо весь был в чужой кровище, – и из недр глубокого капюшона наблюдал за происходящим.

Бандиты, пригибаясь, подбежали к месту кровавой бани и, изрядно офигев, присели на корточки.

– Охренеть, – выдал наконец один. – Не, ты зырь чо, его ж в мелкий фарш расхерачило. Какой тут нах снайпер?

– Может, разрывными шмалял? – предположил второй.

– Пох, то не наши расклады, – озираясь, проговорил первый. – Дыбаем арт, про который Валет прогнал, и валим отсюда нах. Секешь чего? А то я тут в этой калине нихрена не выпасаю.

– А это че, хвост собачий? – хмыкнул второй, поднимая артефакт. – Лефендры протри, дальтоник…

И тут я увидел, как это происходит!

Бандита внезапно раздуло как комара, насосавшегося крови, и он лопнул с громким хлопком, словно проткнутый иглой воздушный шар.

Первый же ловец удачи, сидевший от второго на расстоянии метра, тоже изменился в размерах, но непропорционально – левая часть осталась прежней, а вот правая изрядно увеличилась, включая половину головы, где из орбиты вылез красный, распухший глаз.

Он первым и лопнул, белесое содержимое плеснуло на щеку и подбородок бандита, который от немыслимой боли просто отрубился. Я же, перестав изображать из себя труп, подполз к ближайшему «Валу» и конфисковал его у мертвеца вместе с двумя запасными магазинами.

И снова замер, соображая, что сейчас будет.

На вышке заорал наблюдатель:

– Братва, шухер, на базу наскок в натуре, и хрен пойми откуда!

Это хорошо, что он не понял, откуда «наскок». А еще лучше, что у меня в руках было фактически бесшумное оружие, из которого я по наблюдателю и отработал, разнеся ему голову – благо расстояние было небольшим.

Оставался лишь один вопрос – как долго я проваляюсь незамеченным среди кровавых ошметков до того, как бандиты разберутся, из-за кого сыр-бор? Место открытое, сейчас на более удаленных вышках наблюдатели похватают бинокли и…

Но тут я понял, что тех наблюдателей не вижу. И вышек – тоже. Потому что со стороны затона стеной наползал красный туман, который становился все гуще – и меня накрыла пока еще не особо плотная, но вполне уже качественная его первая волна.

– Спасибо, Фыф, – прошептал я, вскакивая на ноги и соображая, куда бежать.

По идее, можно было метнуться к воротам, вальнуть охранников и рвануть на волю, пока бандиты мечутся внутри лагеря, который постепенно затягивала красная мгла. Вполне себе разумное решение.

Но я ж, блин, слово дал… А для меня это как контракт подписал, и даже больше. Контракт можно разорвать, а данное слово – закон. Мой, личный закон, который отменить никак не получится.

И потому вместо того, чтобы спасать свою жизнь, я уже бежал к бараку, в котором сидели пленные, бросив мешок с униками, но попутно прихватив с земли ценный артефакт, реально спасший мою жизнь.

Возле дверей стоял один охранник с «калашниковым» в руках, который, завидев меня, заорал испуганно:

– Брателло, че там за хипеж?

Не узнал меня, видать, в бандитской куртке и с рожей, заляпанной кровью. Ну и хорошо, значит, жить будет.

– Ничо, норм все, учебная тревога.

– Чо? – вылупил глаза бандит.

– Через плечо и на охоту, – сказал я, нанося ему удар кулаком за ухо. Я эту точку про себя «выключателем» называю. Щелк – и вырубился человек, будто у него питание отключили. Главное, не переборщить, а то можно так щелкнуть, что ударенный сразу и отъедет в Край вечной войны.

Бандит рухнул на землю. Я же, не став морочиться с ключами, встал сбоку от двери и выстрелил в навесной замок.

Пуля выдрала из дерева стальные петли вместе с замком, после чего я пинком распахнул дверь и заорал:

– Кто свободы желает – на выход!

Я думал, что три тела, столь длительно нюхающие дерьмо друг друга в ожидании смерти, ломанутся из сарая, сметая все на своем пути, – даже в сторону отошел на всякий случай, чтоб не сбили с ног.

Но – просчитался.

Никто даже не пошевелился. Широкоплечий Василий, продолжавший напевать про своего енота, лишь прервался на секунду, посмотрел на меня и снова затянул навязчивый мотив.

– Так, зашибись, – сказал я. – И какого, позвольте поинтересоваться, хрена сидим?

– Завалят же, – проговорил один из пленных.

– А так не завалят? – удивился я. – Ты ж не сегодня-завтра в затоне сдохнешь от радиации. Или ты не в курсе, что бандюки людей используют как наживку для добычи артефактов?

– В курсе, – пожал плечами пленный. – Но завтра – это не сегодня.

М-да… Крепко мужика сломали. Лишним днем своей жизни в вонючем сарае не хочет рискнуть ради свободы. Хотя, может, просто устал человек и решил со всем разом покончить. Такое тоже бывает, и не мне осуждать подобное решение.

А второй, что рядом с ним сидел, вообще не двинулся. Или умер, или же его просто не заинтересовало мое предложение. Ну нет так нет, его дело, настаивать не буду.

В отличие от Василия, на которого его мамаша выписала мне рискованный квест.

Почему-то на уровне чутья казалось мне, что у Васи не все дома – типа в теле здорового мужика сидит подросток, и ему очень хочется выпендриться своей независимостью, которой на самом деле нет. Против такого работает только один способ.

– Слышь, Вась, – сказал я, одновременно прислушиваясь, что там снаружи творится. – Меня ж правда мамка твоя тебя спасать отправила. И что будет, если я ей расскажу, что пришел тебя выручать – а ты меня послал?

Песня про енота прервалась. Мозг здоровяка переваривал вводную, а я тем временем выглянул наружу и негромко выматерился.

Туман рассеивался. Еще пара минут, и видимость с вышек полностью восстановится. Надо сейчас валить, наплевав на недалекого Василия, а то реально вот-вот наступит поздняк метаться…

– Плохо будет, – мрачно отозвался мой подопечный, поднимаясь на ноги. – Мамка если узнает, таких трендюлей выпишет. Ну, пошли, что ль, чего встал?

Я бросил взгляд на любителя енотов.

Да уж, здоров маменькин сынок, ничего не скажешь, хоть статую Геракла с него лепи. А мозгов как у воробушка. «Мамка трендюлей выпишет», охренеть. А то, что полный лагерь вооруженных бандюков на ушах стоит, это так, фигня незначительная, звуковой фон, не более.

Я выскочил из барака, подхватил с земли «калаш» бандита, так и не пришедшего в себя после моего удара.

– Стрелять умеешь?

– Чо там уметь, – проворчал Вася. – Рожок вставил, дуло навел, на курок нажал, вот и вся наука.

Я не стал объяснять недорослю, что он в одном предложении три ошибки сделал – некогда было, да и нафиг оно мне не упало. Просто сунул автомат в лапищи гиганта и, рявкнув:

– За мной! – понесся к воротам лагеря.

* * *

Сейчас уже неважно было, бежит за мной Вася или нет. Если да – хорошо, мизерный шанс выжить у него есть. Если нет – значит, нет у него того шанса, вот и весь расклад.

У ворот стояли двое бандитов, растерянно глядя по сторонам. Ишь ты, какая у них дисциплина – вокруг хипеж, а эти пост не покидают, прям как профессиональные военные.

Когда я вынырнул из тумана, они оба ко мне сунулись:

– Ну чо там, братуха? Реально наезд на базу?

Вместо ответа я в упор выстрелил в лицо тому, кто стоял ближе. Эффект был потрясающий – мозги кровавым веером плеснули на ворота. И пока второй в шоке переваривал увиденное, я навел «Вал» ему между глаз и приказал:

– Открывай.

– Я ж это, в натуре, братан, не могу без указки старшого…

– Открывай, мля! – заорал я. – Считаю до трех, и два уже было!

Интересно, что за эти несколько секунд бандит даже не подумал воспользоваться «калашом», который держал в руках. Даже удивительно, как на некоторых людей влияет вид огнестрела, направленного им в башку.

Пришлось вывести его из ступора, сильно ткнув стволом в лоб.

– Шевелись, нах, фраер педальный, а то завалю как сайгака! И ствол бросил, мля!

Боль в черепе и знакомые слова привели бандита в чувство.

Швырнув «калаш» на землю, он торопливо достал из кармана маленький пульт и нажал на три кнопки – двумя пальцами на две, и сразу же одним на третью. Так я и думал. Не только бандиты, все группировки Зоны так живут – нажми кто кнопки в другой последовательности, и либо шайка «тяжелых» в экзоскелетах из тумана вынырнет, либо какие-нибудь мины активируются, разнеся тут все к чертям крысособачьим, костей не соберешь.

Но бандит был слишком напуган для того, чтобы стать героем. А уж когда увидел выходящего из тумана огромного Васю, вообще потерял связь с реальностью и застыл столбом, держа пульт в руке на манер пистолета и направив его на гиганта, словно пластмассовая коробочка могла отключить отчего-то разъярившегося Василия.

А тот надвигался на бандюка, который отступал к медленно отворяющимся воротам – но те открывались слишком медленно. А Вася просто закинул «калаш» за спину, подошел, взял бандита за голову, сдавил ее ладонями – и та треснула с неприятным хрустом. Василий же продолжал давить, пока глаза из глазниц не вывалились и мозги не полезли из трещин в черепе.

– Ты это, не увлекайся, – сказал я. – Тем более, что у тебя для таких дел автомат есть. Валить пора. Кстати, за что ты его так?

– Он приходил, вместо жратвы кочан капусты кидал нам на всех раз в день, и уходил. А я капусту ненавижу, что я, козел, что ли? И бздех у меня с нее как у реактивного самолета. Ну а эти уроды стояли под дверью и ржали, слушали, как я матерюсь.

– Может, потому в затон и не забрали, что им с тобой весело было, – сказал я, вглядываясь в медленно рассеивающийся красный туман. Вроде никого, только многоголосые вопли да мат слышно. И ворота как раз открылись настолько, чтобы мы могли протиснуться.

Что и было сделано.

– А теперь ходу, – бросил я и рванул к Припяти. Берегом, где трава высокая, вполне реально уйти, не поймав пулю в затылок.

И примерно километра с полтора Василий бежал за мной – пока не остановился.

– Слышь, куда мы чешем?

Я тоже тормознул, оглянулся.

– Мамаше твоей тебя сдать надо, я обещал.

– Ты обещал, ага, – кивнул гигант. – А меня ты спросил, хочу ли я обратно?

Вот же ж мать твою за ногу!

– Слушай, там снайперы на вышках, – сказал я. – Уже далеко, конечно, но хороший стрелок…

– Похер на них, лохи там, а не снайперы, – сплюнул Вася. – Накупили игрушек, и ходят все на понтах, типа крутые вояки…

И тут же присел слегка, когда возле его уха вжикнула пуля.

– Лохи, говоришь? – хмыкнул я, отступая в заросли высоченной травы. – Так-то да, не профи, но вторым он тебе точно в чан попасть может, если небольшую поправку на ветер сделает.

– Ладно, ладно, пошли быстрее, – буркнул гигант, приседая еще сильнее и оттого становясь похожим на задумчивого неандертальца из школьного учебника истории.

Мы и пошли – я чуть пригнувшись, а Вася натуральным «гусиным шагом», кряхтя и тихо матерясь себе под нос.

Сгущались сумерки. Пройдя еще с полкилометра, Василий взмолился:

– Все, лыжи отваливаются, не могу больше.

– Больше и не надо, – отозвался я, поднимаясь в полный рост. – Вон лес слева, пошли, там и заночуем.

…Сумерки в Зоне быстро превращаются в ночь. Вроде еще относительно светло – и вдруг раз, будто свет выключили. Но прежде чем кромешная тьма обняла мутировавший лес, мы успели забраться достаточно глубоко в чащу, найти небольшую поляну и даже наломать сухих веток для костра. И пока происходила эта ломка, я был вынужден слушать, как Василий, будто испорченный грамофон, бормочет себе под нос песню про… кого?

Ну конечно.

Про него.

Енота, мать его, полоскуна!

Правда, помимо первого куплета, прозвучало и что-то новенькое:

– Он спляшет фокстрот,Он песню споет,Потешит народ, угу, ага,Стравит анекдот,Чего-то сопрет,Такой обормот, ага, угу,

К счастью, у меня была кремневая пластина на ножнах, оставшихся от «Шайтана» – прежний хозяин позаботился, приклеил. Остальное – дело техники. Снять крышку ствольной коробки с «калаша» Василия, ударить пару раз по кремню, немного подуть – и огонь побежал по сухим веткам. Самая тема руки погреть, задубевшие от осеннего ветра.

А Вася тем временем продолжал:

– Енот полоскун,веселый ласкун,пушистый ласкун, угу, ага,Енот полоскун,Енот полоскун,Енот полоскун.

– Стоямба, хорош, – взорвался я. – Уши от твоего енота вянут. И «ласкун» – нет такого слова!

– «Стоямба» тоже нет, – широко зевнул Василий. Слишком широко, в свете костра мне показалось, что у него пасть прям от уха до уха – но, думаю, это только показалось.

– Ну, это типа устоявшаяся форма такая от слова «стой», – слегка замялся я.

– А «ласкун» – форма от слова «ласковый», – резонно заметил Вася. – Пока не устоявшаяся, но это похрен. Если я ее придумал, значит, она есть.

Я не нашелся, что ответить. Но – заинтересовался.

– Эту песню ты сам придумал?

– Угу, ага, – снова зевнул гигант, на этот раз в кулак. – Но не до конца. Конец че-то не дается. Кстати, как тебе она?

– Привязчивая, – скривился я. – Твой енот у меня теперь постоянно в голове вертится.

– Это хорошо, – кивнул Василий. – Вот из Зоны выберусь, буду песни сочинять, чтоб они у всех в головах вертелись.

Я представил, как из каждого утюга на Большой земле несется «енот полоскун», который «угу, ага», – и пожал плечами.

– Вполне может быть. Там такое с телевизоров льется… Может, твой енот реально в тему зайдет. Все лучше, чем завывания под фанеру с четырьмя рифмами к слову «любовь», а больше там рифм и нету. Как и смысла…

И осекся.

Потому, что сзади ощутил движение…

В Зоне все чувства обостряются до предела. Не обострятся – умрешь быстро. А может, медленно и очень больно, но что умрешь – это сто процентов. Тот, у кого сталкерская чуйка не работает, потенциальный труп, и лишь вопрос времени, когда он им станет.

Это как знание, приходящее ниоткуда. Вроде ни шороха не было, ни ветка нигде не хрустнула, а ты сидишь на корточках у костра – и точно знаешь, что сейчас тебе в затылок смотрит какая-то мутировавшая тварь.

Не человек.

Люди по-другому смотрят. У людей в Зоне к тебе интересы известные: что-то продать, обмануть, ограбить – либо убить, чтобы ограбить, больше ты никому здесь нафиг не сдался. И сожрать тебя точно никто не хочет.

В отличие от мутанта. И этот голодный плотоядный взгляд я чувствую так же ярко, как линию прицела, упирающуюся мне в затылок.

И долго думать тут не нужно. Нужно действовать. Что я и сделал, резко развернувшись на пятках и выворачивая через подмышку «Вал», висевший у меня на плече…

И у меня даже все получилось – быстро, резко, как и хотелось. Но со стрельбой маленько замешкался, соображая, в кого первого палить…

Их было пятеро.

Трое огромных ктулху, взрослые самцы, габаритами не уступающие Васе. И с ними две самки, чуть поменьше размерами, но только чуть. В бою они даже злее самцов – видел я однажды, как такая тварь рвала в клочья целый отряд сталкеров-одиночек, а те со страху ничего не могли поделать. Жуткое зрелище.

…Они находились метрах в пятидесяти от нас. И если «Вал» не откажет, я успею вышибить мозги как минимум двум, прежде чем остальные порвут меня и Васю на бастурму…

Это была верная смерть, вернее не бывает. Ктулху редко сбиваются в стаи, только если очень голодны. Максимум вдвоем могут на охоту выйти. А тут… Тут не отбиться даже с пулеметом – твари слишком быстры. И слишком плохо берут пули их толстенную шкуру, которая в месте удара имеет свойство мгновенно становиться плотной как броня. Ну и регенерация у ктулху безумно быстрая. Спасти может только меткая очередь по глазам или в пасть, окаймленную бородой из длинных щупалец.

Я даже один раз выстрелить успел, выбив глаз самому здоровенному мутанту – из черепа брызнуло белесым содержимым гляделки… и чуть пальцы себе не сломал, когда по моему «Валу» что-то ударило. Сильно. Очень сильно. Я никогда хиляком не был, но тут оружие не удержал, и оно улетело в траву.

Я обернулся – и не понял, что произошло.

На месте, где только что был Василий, стоял огромный ктулху в его одежде и, растопырив толстые ротовые щупальца, шипел на соплеменников. Страшно шипел, вылупив белесые глазные яблоки без намека на зрачки, аж у меня по шкуре мороз побежал от этого шипа.

И ктулху, которые ринулись было в атаку, вдруг притормозили, словно напоровшись на стену. А потом и вовсе попятились, недоуменно переглядываясь. Одноглазый было попытался построить из себя героя, угрожающе клокоча горлом, но его быстро образумили соплеменники. Схватили за передние лапы – один за правую, второй за левую – и потащили раненого в чащу. Тот возмущался, дергался, слюной брызгал – и, как оказалось, без толку. Вырваться не получилось, так как две дамы вдобавок усиленно толкали его в спину.

Все произошло быстро – через полминуты никаких ктулху на поляне не было. Кроме того, что спугнул остальных…

Сейчас он, недовольно кряхтя, был занят – расправлял свою бороду, пряча под ней самые натуральные ротовые щупальца ктулху. И жуткие глаза вновь стали человеческими, когда белесая пленка ушла в сторону и из-под нее показались зрачки с радужкой.

Нападать мутант не собирался – бороду чесал, растрепавшуюся, когда он ее своими щуплами разворошил. Ясно, чего ж тут неясного. Оказывается, я из барака не человека вытащил, а самого натурального мута, который классно научился маскировать свою истинную сущность.

– Удивляешься? – проворчал Василий. – Все, как увидят, сидят вот такие, как ты сейчас, зенки вылупив. А я чо, виноват, что мамку вот такой ротощуплый урод изнасиловал в лесу? Ты, небось, думал, они только кровь сосать могут и на том самом месте у них ничего нету? Да хрен там! Когда надо, оттуда штуковина выдвигается в половину твоей руки.

Я почесал в затылке. Вроде много чего повидал в Зоне, а оказывается, знаю далеко не все. Но в то же время ктулху сравнительно недавно появились на зараженных землях. Что-то тут не бьется, Васе-то с виду минимум тридцатник.

– Ну допустим, – кивнул я. – А годов тебе сколько тогда?

– Скоро четыре будет! – с гордостью сказал Василий. И, заметив мой недоуменный взгляд, добавил: – Если ротощупла с человеком скрестить, такой вот выкидыш вроде меня быстро растет.

Сказано было это с нескрываемой досадой. Видно было, что моего спутника гнетет его родословная – и не человек, и не мутант, нигде такому не рады. И люди боятся, и вон ктулху тоже едва кондрашка не хватила, когда они увидели результат скрещивания соплеменника с человеком.

– А нафига ствол у меня выбил? – поинтересовался я.

– Ну, это… Родственники вроде… Нехорошо, когда в родственников стреляют.

Угу, ага. А когда родственники собираются нас сожрать, это, типа, нормально.

В общем, Васе оставалось только посочувствовать. И, пожалуй, поблагодарить.

Что я и сделал, сходив за «Валом» и снова присев у костра.

– Получается, ты меня спас только что, – сказал я. – Стало быть, за мной Долг Жизни.

Вася посмотрел на меня как на идиота.

– Фигею с вас, хомо, – произнес он. – Так-то я тоже не особо хотел, чтоб меня ротощуплы съели. Невелика заслуга, что я их спугнул, они меня почему-то как огня боятся.

Я окинул взглядом фигуру гиганта. В общем, неудивительно, что соплеменники недальновидного ктулху-насильника опасаются встречаться с его отпрыском. Если таким кулаком заехать кровопийце в щупла, пожалуй, из затылка они у него и вылезут. Ктулху мощные, но больше жилистые все-таки, чем мускулистые. А Васе хоть на чемпионат по бодибилдингу выходи, гора мышц. И кулаки каждый чуть не с мою голову.

Ну и человеческий интеллект тоже роль играет. Ктулху – это все-таки довольно примитивные мутанты, просто очень сильные и быстрые. Но если к этим качествам прибавить человеческую хитрость, коварство и умение просчитывать ситуации, то получится неслабая такая машина для убийства. Думаю, не зря семейка ктулху свалила от греха подальше, звериная чуйка у, как их назвал Вася, ротощуплов развита очень хорошо.

– Пожрать бы чего, так ведь нету, – тоскливо произнес Василий, выразительно посмотрев на меня.

Я машинально опустил руку на спусковой крючок «Вала», лежавшего у меня на коленях.

– Да не, ты не так понял, – грустно усмехнулся мой спутник. – Кровью я не питаюсь, мама не разрешает. Жру как обычный хомо. Жую. Нудное занятие, и невкусно то, что вы точите, но я уже привык. На картохе вон как разожрался, щеки в бороде не помещаются.

Я усмехнулся. Вася, несмотря на нежный возраст, был не лишен чувства юмора.

В карманах у меня осталось два белковых батончика, один я протянул ему.

– Негусто, но что Зона послала. Больше ничего нет.

– Нормально, – кивнул Василий, забирая батончик. – Как мама говорит, харя поменьше станет. Скучаю по ней.

– По харе? – удивился я. – Давно не видел?

– По маме, мля, – скривился полумутант. – Она у меня хорошая.

Понятно. По матерям скучают все дети, даже если у них борода до пупа и рожа, которой боятся ктулху.

– Смену я первый стою, – сказал я, когда с батончиками было покончено.

– Какую смену? – не понял Василий.

– Ты дрыхнешь, я караулю, – пояснил я. – Это называется смена. Потом меняемся.

– А, ты об этом, – махнул лапищей полумут. – Не парься. Ложись и спокойно дави харю. Люди сюда не полезут, а муты моего запаха как огня боятся.

И видя, что я готов возразить, добавил:

– Ладно, ладно. Три часа я караулю, потом ты. Так нормально?

– Пойдет, – кивнул я.

Я и правда жутко вымотался за день, и поспать хотя бы несколько часов было б за счастье. Поэтому спорить не стал и, примостившись возле костра в обнимку с «Валом», вырубился практически мгновенно.

* * *

Проснулся я от богатырского храпа. Кто храпел – понятно. Борода вбок, на каждом выдохе щупальца волнами трепыхаются. И светает уже, кстати. То есть бдительный часовой продрых всю ночь и наверняка храпел, сволочь. Просто я устал так, что над ухом хоть из пушки пали. А как выспался – услышал и проснулся. Вот ведь, мать его, а? А если б на его переливы те же ктулху вернулись или еще какие твари – мало ли их по лесу ночами шарится в поисках добычи?

Я от души пнул Васю в бочину, и когда он, проморгавшись, начал хоть что-то соображать, высказал все, что думаю об этой ситуации.

– Да ладно тебе, – зевнул полумут. – Я ж сказал, меня в Зоне все боятся.

И, покосившись на мою разъяренную рожу, слегка сдал назад:

– Ну ладно, ладно, был не прав. Устал маленько. Но я ж не военный и не сталкер, какой спрос с гражданского.

Я аж подавился очередной гневной фразой, не найдя что возразить. Вот ведь какая хитрая сволота! Получается, я же сам и дурак, что непрофессионала в караул поставил.

– Ладно, – буркнул я. – Поднимай свой зад и пошли, домой тебя отведу. Сдам мамке с рук на руки, и пусть она тебя дальше воспитывает черенком от лопаты по шее.

– Откуда про черенок знаешь? – насторожился Вася. – Она сказала?

– Элементарная логика, – отозвался я. – Другого ты не почувствуешь, а значит, и не осознаешь степени своего падения.

– Чего? – вылупил на меня глаза полумут.

– Ни хрена, и лука мешок, – поморщился я. – Бери автомат и шагом марш.

Василий нехотя меня послушался, и через четверть часа мы были уже возле выхода из леса. Так, значит, сейчас марш-бросок до Новошепеличей, там торжественная передача желтоглазой мамаше блудного сына с рук на руки – и все, от обязательств я свободен…

Но давно известно – человек предполагает, а Зона располагает. Вот и сейчас все мои грандиозные планы получили временную отсрочку, так как я увидел, что по берегу Припяти в сторону затона движется большой отряд.

Бандитов было человек десять. Все в новой снаряге и хорошо вооружены, как и их кореша в лагере. И вели они пленных, которых было примерно столько же, сколько и охранников.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – бандюки наловили новую партию «вернувшихся» для добычи артефактов из затона. Люди были деморализованы, многие избиты, и шли покорно, словно стадо на убой. Хотя почему «словно»? На убой их и вели, на верную смерть.

Пленных конвоировали в кольце – двое бандитов шли впереди, двое сзади, остальные по бокам колонны, подбадривая несчастных энергичными тычками автоматных стволов.

Людей, конечно, жаль, но помочь им было нереально. Начнешь стрелять – обязательно кого-то из пленников заденешь. Да и, в общем-то, какое мне дело? Я не записывался в защитники угнетенных. Никто их не заставлял возвращаться на зараженные земли, кишащие военизированными группировками, бандитами и мутантами. Жить здесь – заранее быть обреченным рано или поздно попасть под раздачу. Этим еще повезло, долго протянули. Ну, теперь им осталось мучиться всего ничего.

Но тут мне на плечо легла тяжеленная лапища.

– Чего делать, хомо? – зашептал мне на ухо полумутант, обдав смрадным дыханием.

– Ничего, – отворачиваясь, пожал я плечами – вернее, одним плечом, не заблокированным Васиной граблей. – Сам же видишь, стрелять нельзя.

– Вижу, – нервно выдохнул полумут. – Но там среди пленных моя мать.

Вот это поворот! Значит, заловили бандиты и желтоглазую мамашу тоже. Совсем плохо стало с биоматериалом для затона, потащили всех без разбору.

Но, с другой стороны, – и чего? Я свою часть обязательств выполнил, сыночка ее спас. А что ее бандиты повязали – очень жаль, не надо было в Зону лезть без спецнавыков, оружия, снаряжения и крайней необходимости. Даже если случится чудо и я спасу ее от бандитов, она ж обратно вернется в свою развалюху и будет жить как жила – до следующей проблемы. И что мне теперь, в телохранители наниматься к ней и ее громиле-спиногрызу?

– Понимаю, – негромко сказал я. – Но ты ж видишь, стрелять нельзя. Первая же очередь, и бандюки сразу пленными прикроются.

– Вижу, – чуть не плача проговорил Василий. – Маму жалко.

– Сочувствую, – вздохнул я. – Но ничем…

– Можешь, хомо, ты все можешь! – горячо зашептал полумутант. – Я знаю, кто ты, один из пленных в бараке сказал. Ты Снайпер, легенда Зоны, потому у тебя и получилось меня спасти! И маму получится, если захочешь!

– Ну твою ж душу, – зло прошипел я. – И как ты себе это представляешь? Сейчас после нашего бегства бандиты однозначно периметр усилят, там мышь не проскочит…

– У тебя желание есть, хомо, – неожиданно спокойно проговорил Вася, убирая лапу с моего плеча. – Мне заключенный в бараке рассказал. Ты друзей своих мертвых хочешь оживить – про то, оказывается, вся Зона в курсе, кроме меня, – пока дома жил, помимо семьи и хозяйства ничем не интересовался. Так я знаю того, кто сможет тебе помочь. Но взамен ты должен сначала спасти мою маму.

А вот это было уже серьезно…

Я повернулся, внимательно посмотрел в маленькие глаза полумутанта.

Нет, не врет. Я всегда чую, когда мне лапшу на уши вешают. Сейчас же явно не тот случай.

Но как я ему мамашу его желтоглазую вытащу? «Легенда Зоны» звучит, конечно, круто, но если этой легенде пуля в башку прилетит, мозги у нее вылетят точно так же, как у обычного не легендарного бомжа. Хотя…

Меня если озадачить, при этом хорошо мотивировав, мозги работать начинают – мама не горюй. А мотивацию Вася озвучил более чем серьезную.

И пришла в голову совершенно безумная мысль, мало отличающаяся от самоубийства. Но разве не готов я был заплатить собственной жизнью ради того, чтобы вернуть своих друзей? Фыф вон вообще каким-то призраком затона заделался, и – чего уж тут скрывать от самого себя – вчера реально меня спас, прикрыв туманом от глаз бандитов. Стало быть, Долг Жизни у меня перед ним самый что ни на есть настоящий…

– К тому же ты мне должен, – напомнил полумутант. – Сам вчера сказал. Спасешь мамку – считай, мы с тобой в расчете.

Блин… Что ж такое? Не успел проснуться – и уже по уши в долгах. Но слово не воробей, вылетит – не подстрелишь.

– Ладно, – сказал я, глядя вслед удаляющейся группе бандитов. – Есть у меня одна идея. И сделать тебе надо будет вот что.

* * *

Пункт временной локализации радиоактивных отходов «Песчаное плато» был действительно оно самое. Плато. Ровное как стол, местами поросший рощицами нереально кривых деревьев. Настолько кривых, что они напоминали большие клубки змей, которые переплелись между собой – и застыли эдакими жуткими памятниками экстремально высокой радиации.

Перед аварией здесь все разровняли, готовились к постройке нового микрорайона Припяти. Но не получилось из-за страшной аварии на ЧАЭС. И тогда это плато превратилось в кладбище радиоактивных отходов. Ликвидаторы рыли глубокие траншеи и в эти могилы ссыпали грязь, отравленную радионуклидами. Чистили Припять, а смытую с нее концентрированную смерть хоронили здесь…

Я прошел мимо щита, на котором через трафарет было набито на украинском:

ЦПРАВ та ЕС
ПТЛРВ ПIЩАНЕ ПЛАТО


И все. Никаких обычных для Зоны «Прохід категорично заборонено!», «Увага! Радiацiйна небезпека!» Если не считать непереводимого для меня «ЦПРАВ та ЕС», то все просто и доступно: «Пункт временной локализации радиоактивных отходов Песчаное плато», про которое все в Зоне знают – ходить сюда не надо. Пройдешь мимо могилок, то тут, то там отмеченных красными треугольниками, застучит пульс в висках, кровавое марево запляшет перед глазами – и все. Наверно, больно это, когда мясо с костей стекает как густой кисель, но зато недолго. Минуту помучился – и все. Мечта для самоубийцы. Говорили, некоторые из них так и поступают – обколются шприц-тюбиками из аптечек, чтоб ничего не чувствовать, и бегом на плато. До середины редко кто добегал…[7][8]

Но мне очень нужно было туда, на другой берег этого огромного участка концентрированной смерти, который никак не обойти. Справа длинный рукав озера Семиходский старик, с которым я уже успел познакомиться, еле ноги унес. Либо, как вариант, урочище Семиходы, от которого осталось лишь одно кладбище с совершенно жуткими и очень шустрыми живыми мертвецами, откуда мы с Хащщем однажды еле ноги унесли.[9]

Слева раскинулся почему-то не высохший рукав затона. Зараженная вода, в которой водятся такие твари, что приснится – заикой станешь.

То есть путь был один: напрямую через плато, над которым то тут, то там виднелись знакомые завихрения, пятна, колебания воздуха…

Понятно, что это такое.

Аномалии…

Любят они места, где радиационный фон зашкаливает. Подпитка это для них в ожидании более крупной добычи.

Но делать нечего – и я пошел вперед.

Идти-то было всего ничего, меньше километра, но я сразу почувствовал, что это будет непросто. Сила начала прибывать чуть ли не с каждым шагом. Потусторонняя. Нереальная. Я на себе почувствовал, что такое быть культуристом, перекачанным стероидами. Казалось, что меня сейчас порвет, хотя визуально мышцы не увеличились. Ну да, конечно, радиация же мне мощи прибавляет теперь, и чем выше фон, тем я сильнее.

Только, видимо, все хорошо в меру. Сердце уж больно часто колотиться стало, того и гляди из груди выпрыгнет. И в голове загудело, перед глазами все поплыло.

Ясно. Организм не справляется с той дурью, что в меня закачивало Песчаное плато. Того и гляди откажет.

А значит, стоило поторопиться.

И я побежал, всеми силами стараясь не вырубиться на ходу.

Кстати, бежалось легко, с такой мощью-то! Я несся огромными прыжками, которым, наверно, позавидовали бы олимпийские чемпионы…

Но в Зоне так передвигаться чревато.

Потому что я попал в аномалию. Пожалуй, самую страшную в Зоне…

Это была «мясорубка».

Увидеть ее практически нереально, можно лишь вычислить по черным витым свечам, что аномалия развешивает на близлежащих деревьях – любит она в теньке прятаться. Свечи – это то, что остается от живых людей и мутантов, из которых жуткое порождение Зоны выжимает все соки. Ну и помимо страшного черного жгута после того, как «мясорубка» покушает, на земле еще некоторое время остается черное пятно, которое постепенно исчезает. Свернувшуюся кровь быстро поглощает зараженная земля Зоны. Слишком быстро, будто сама ею подпитывается…