Похищение Хальтрекарока
1520 год Н.Э., Парифат, Бодасса.
— Говорят, где-то здесь живет святой Машибухер, — сказал Дегатти. — Но я, честно говоря, всегда сомневался, что он вообще существует.
— В этом мы солидарны, — хмыкнула Лахджа. — Я тоже сомневаюсь в существовании святых.
Панорама отсюда открывалась великолепная, конечно. Видно на сотни километров вокруг, и во все стороны — частокол скалистых пиков. Гора не уступала в высоте Эвересту, но в то же время на вершине было не так уж холодно, да и дышалось почти нормально.
Окинув эту красоту еще одним взглядом, демоница расстелила плед и принялась раскладывать провизию. Местные сыры, домашнее вино… Лахджа уже предвкушала. Она обожала натуральную еду и терпеть не могла сотворенную или оскверненную.
Дегатти расседлывал коня. Тот перебирал ногами, собираясь немного полетать, пока его волшебник отдыхает. Присоединился к нему и пес — фамиллиары тоже были в восторге от этой вылазки на природу. В последнее время Дегатти и Лахджа посещали в основном курорты, причем волшебника то и дело приходилось отдергивать от игорных домов. Этого лудомана тянуло в них, как магнитом…
— Так, стоп! — перебил Дегатти. — Ты откуда вообще знаешь о том свидании?!
— Наверное, сидел на соседней горе с биноклем, — осклабился Бельзедор.
Сыр оказался великолепен. Его оценила Лахджа, оценил и кот… хотя как оценил? Он просто сидел и нудил, пока ему не дали кусок, но после этого сморщился и сказал:
— Какое же говно вы жрете. Я не понимаю.
— Я же говорила — ты не будешь! — всплеснула руками Лахджа.
— А это уже мне решать, — выставил лапку фамиллиар. — А решить можно, только попробовав.
Дегатти подогрел вино и разлил по кружкам. Здесь, на горном пикнике, бокалы были бы ни к селу ни к городу. И хотя на поясе волшебника висел его дом-кошель, Лахдже больше нравилось тут, на покрытом редкой травой склоне.
Кое-где росли цветы. Дегатти сорвал один и вставил демонице в волосы, как бы невзначай погрузив в них пальцы. Та смущенно заулыбалась.
— Тут красиво, — сказала она. — Спасибо, что показал.
— Мне просто надоели все эти пляжи, рестораны и тропические острова, — сказал волшебник. — Хотелось привести тебя куда-нибудь, где мы будем только вдвоем.
Снежок стал демонстративно отхаркивать комок шерсти. Но Лахджа не обратила внимания — она уже привыкла к его скверному характеру. Остальные фамиллиары проявляли деликатность и позволяли им проводить время наедине, но уж не кот, нет. Дегатти иногда даже приходилось выставлять его за дверь.
Она коснулась руки волшебника. Их отношения возобновились через пару месяцев после рождения Астрид. Лахджа однажды просто не удержалась, ускользнула из дворца во время очередного шоу — и оказалось, что Майно тоже не переставал ее вспоминать.
А уж как обрадовался енот Ихалайнен, когда она пришла в первый раз! Это же он открыл ей дверь и впустил в дом-кошель. И саму-то квартиру енот поддерживал в идеальном состоянии, но ее хозяин сидел небрит, сален и лохмат, курил трубку и равнодушно читал газету. На столе стояла початая бутылка виски.
— А, культурный досуг, — сказала тогда Лахджа. — Место лудомании успешно заняла алкогольная зависимость?
Енот специально закрылся тогда от хозяина — до последнего не показывал, кто там пришел. Фамиллиару хотелось увидеть, какое лицо у него будет.
— Лахджа?! — резко вскочил Дегатти.
Он уронил трубку и стул, да еще и сам ударился ногой о ножку стола. Взвыл от боли, но тут же собрался…
— Да откуда ты все это знаешь?! — снова перебил Дегатти.
С тех пор минули восемь месяцев регулярных встреч. Обычно Лахджа являлась раз в неделю… паргоронскую девятидневную неделю. По синедням, когда Хальтрекароку нет дела ни до чего, кроме его бесценного шоу. Чтобы не тратить ни одного лишнего часа, она даже вручила Дегатти право на призыв.
Лахджа скрывала свои отлучки от всех. Счастье любит тишину. Она не рассказывала даже Сидзуке, не говоря уж о других наложницах… и Совнаре. Особенно Совнаре. Она подозревала, что пронырливому бушуку и так все известно, но ему, к счастью, нет дела до супружеской чести своего господина. Благо Лахдже он кое-что задолжал, так что пока та не выходит за рамки — рта не раскроет.
На самом деле у многих наложниц есть кто-то на стороне. Даже потрясающе любвеобильный Хальтрекарок все-таки не может в полной мере удовлетворять двести женщин. Любимицам он уделяет много внимания, но большинством остальных так, изредка разнообразит досуг. Некоторые и вовсе существуют как будто про запас, о них почти не вспоминают.
— Как твой ребенок? — спросил Дегатти. — Может, приведешь ее как-нибудь?
— Начинает лопотать, — ответила Лахджа. — Не хочу, чтобы она случайно нас выдала. Она все-таки еще ничего не понимает.
— Прямо как человеческие дети, — сказал Дегатти. — Я почему-то думал, что вы сразу рождаетесь… собой.
— Нет, это только гхьетшедарии и некоторые вайли. И только умственно. А у тебя как дела?
— Возвращаюсь в КА, — с легкой гордостью сказал волшебник. — С осени снова начну преподавать. Уже получил график на луну Вепря.
— О-о-о, ну это надо отметить! — обрадовалась демоница. — А как это тебя взяли?
— В смысле как это меня взяли?! — возмутился Дегатти. — У меня премия Бриара! Конечно, меня взяли!
— Но ты же обалдуй.
— Локателли тоже так сказал, — неохотно признал Дегатти. — Но я, знаешь ли, не последний в мире адепт Униониса. Я могу даже на ректорат претендовать.
— Как хорошо, что ты достаточно скромен, чтобы этого не делать, — поддразнила его Лахджа. — Твои желания умеренны, смертный. Вот тебе за это кусок сыра.
— Спасибо большое, — раскланялся Дегатти.
— Кстати, удивительно вкусный сыр, — тоже откусила Лахджа. — У нас в Паргороне не очень с кисломолочными продуктами. Из-за демонических эманаций любая молочка горкнет и портится. Мы ее в пространственных складках храним, чтобы защищать.
— Ну… неудивительно, — фыркнул Дегатти. — Даже крестьяне это знают. Бушук мимо пройдет — молоко и пропадет.
— А я ведь про это слышала, когда была человеком, — задумалась Лахджа. — Но думала, что суеверия.
— Не суеверия. Молоко рядом с демонами скисает быстрее. Оно очень чувствительно к скверне.
— Как думаешь, рядом со мной скиснет? — пристально посмотрела на сыр Лахджа. — Достаточно ли я скверная девчонка?
— Надо провести испытания, — хитро заулыбался Дегатти. — Снежок, свали в кошель.
— Это возмутительно, — сказал кот, когда его стали запихивать в микропортал. — Просто знайте, что я вас осуждаю.
Когда Снежок все-таки исчез в кошеле, волшебник и демоница захихикали, как заговорщики, и начали… эксперименты.
— Ты… — подался вперед Дегатти.
— Нет, не буду, — успокоил его Янгфанхофен. — Никому из нас это не интересно.
— Вот теперь почему-то стало обидно, — хмыкнул Дегатти.
Домой Лахджа вернулась усталая, но довольная. И с трофейным сыром — головкой копченого и головкой простого. Прямо с этой добычей она отправилась в ясли, угостить дочь.
Только не очень много. Астрид в свои десять месяцев стала еще прожорливей и то и дело переполняла свой рудиментарный анклав. Она уже приучилась есть так, чтобы заполнялся только настоящий желудок, но иногда забывалась и начинала лопать слишком много и не туда.
Распространенная проблема у маленьких вайли.
— А что у меня есть? — радостно спросила Лахджа, входя в ясли.
Она совершила ошибку. Она совершила страшную ошибку. В полные демонят ясли вообще опасно заходить с едой, а уж тем более так демонстративно. Лахджу погребло под орущей лавиной, и она резко удлинила руки с сырами, вытянула к самому потолку.
— Дай мне! — злобно орал ребенок Лаиссалны. — Дай мне это, или я убью тебя, когда вырасту!
Он каждый раз что-то такое обещал. Всем. Это нормально для маленьких гхьетшедариев, они так даже со своими матерями разговаривают. Их, кажется, дико раздражает младенческий период жизни — интеллект уже как у взрослого, но тельце маленькое и слабое, ручки и ножки толком не слушаются, никаких суперсил еще нет.
— Господи, это просто сыр! — возопила Лахджа, раскидывая детишек. — Отвалите, вы не мои дети!
— О, ты нам омияге принесла? — оживилась Сидзука.
— Ты тоже не моя дочь!.. но тебе я кусок отрежу.
— И Мамико отрежь, — потребовала Сидзука, поднимая за шиворот свою дочь.
— М-м… а она не заблюет тут все? — с сомнением посмотрела на девочку Лахджа. — Она же совсем маленькая… и смертная.
— Ей уже полгода. И она полудемон. Слопает.
Лахджа разделила трофейный сыр между дочерью, подругой, дочерью подруги… и другими демонятами, ладно. Иначе те могли начать кусаться. Она подумывала обмануть их Пятиминутной Копией, но пожалела малышей.
В конце концов, не всем им так повезло с матерями. Многих вообще не навещают. Растут тут, как сорная трава, с одними Безликими.
— Однажды вы будете сами ходить за Кромку и забирать у смертных все, что захотите, — ласково пообещала Лахджа.
Астрид достался самый большой кусок, но она сточила его, как хомячок семечку. А вот Мамико муслякала свой подолгу, с сомнением поглядывая на маму.
Дочка Сидзуки родилась очень человекоподобной. Если не знать, что полудемон — то и не отличишь. К счастью, стопроцентная девочка, никаких лишних деталей от мамы не унаследовала. Чертами лица — типичный европейско-азиатский метис.
У детей людей и гхьетшедариев самая обычная внешность. Иногда бывают всякие врожденные уродства — рудиментарные хвостики, дополнительные соски, волчья губа… но Мамико это обошло стороной. Сидзука после родов страшно тому радовалась — это ведь ее единственный ребенок, других не будет.
С Астрид Мамико дружила, единокровные сестрички часто играли вместе. Лахджа и Сидзука поставили их кроватки рядом, так что девочки стали соседками. Благо к тому возрасту, как Мамико начала ползать, Астрид перестала вести себя, словно бешеный зверек.
— Мама, воть! — радостно воскликнула Астрид.
Лахджа моргнула. В обмен на сыр дочь подарила ей дохлого паргоронского котенка. С откушенной головой.
— Это ты откусила? — спросила она.
— Я подиилась, — показала на Мамико Астрид.
Да, как хорошая девочка, лучшую часть она отдала сестре. Мамико выстроила башенку из кубиков и водрузила на самый верх голову паргоронского котенка. Остальные дети смотрели на это произведение искусства и завидовали.
— Ладно, ты научилась делиться, — философски сказала Лахджа. — Это по-своему хорошо. Твой папа тоже любит делиться… даже тем, что ему не принадлежит. Но знаешь, чего не хватает твоему папе и тебе? Милосердия.
— Он ее сам научил, — сказала Сидзука, читающая книжку.
— Сам научил?.. Хальтрекарок?..
— Нет, паргоронский котенок. Он нашептывал твоей дочери, чтобы она отгрызла кому-нибудь башку. Она послушалась.
— Астрид, не надо слушать паргоронских котят, — укорила Лахджа. — Они тупые. Смотри, он дал тебе плохой совет — и вот что с ним стало. Он теперь пентхауз, Астрид!
Девочка мало что поняла, но заливисто рассмеялась. У нее была улыбка Хальтрекарока — счастливая и лучезарная, только более невинная.
Лахджа невольно умилилась и погладила малышку по голове. Живая. Здоровая. Даже не помнит, как ее убил Кошленнахтум… наверное. Во всяком случае, не осознала.
Да, Кошленнахтум… при мысли о нем Лахджа помрачнела. Омерзительный Господин после того случая крупно разругался с Хальтрекароком и больше с тех пор не показывался. Так что Астрид в безопасности.
Кстати, надо хоть изредка уделять внимание ее отцу. По последним выкладкам Сидзуки Лахджа сейчас на тридцать первом месте в рейтинге наложниц — то есть вылетела даже из тридцатки. А это уже не очень-то хорошо — надо постараться, чтобы в ней не перестали видеть ценность.
А то вот Сидзука почти сразу после родов вернулась в игру, снова пустила в ход все свои уловки и чары, и сейчас на пятнадцатом месте, продолжая карабкаться выше. А Лахджа на все забила.
Эх… Ладно бы еще это был не Хальтрекарок, а кто-нибудь получше. Нежный внимательный любовник, который заботится о своих женах и не подкладывает их под первых попавшихся уродов просто из желания угодить. А если бы у него при этом еще было хорошее чувство юмора, приятный характер и выдающиеся кулинарные таланты…
Бельзедор и Дегатти даже не стали комментировать.
Застать шоу Лахджа уже не успела, но хотя бы заглянула на последующие посиделки. Благо сегодня все оказалось очень скромно, по-семейному. Только сам Хальтрекарок и два десятка наложниц.
А еще целых два Князя Тьмы, что не на шутку Лахджу удивило. Обычно-то из Ада заглядывал один и тот же — Асмодей, любимый приятель-обрыган. Этот во дворец Хальтрекарока вообще ходит, как к себе домой, его тут всегда принимают, как родного.
У него в большой гостиной даже именное кресло есть. Он сам на нем свое имя вырезал.
Второй же… Хальтрекарок представил его своим женам как короля Пеймона. И выглядел он куда презентабельней рыхлого и ослоухого Асмодея. Величественный демон Ада, падший ангел с роскошной шевелюрой, изящной бородкой и обжигающим взглядом, он был облачен во все черное, и черную же носил корону. При виде него сердце невольно билось быстрее, и наложницы к нему так и ластились.
Пеймон наносил ответный визит. Пару недель назад Хальтрекарок был у него в гостях, на каком-то шумном адском фестивале, и так ему там понравилось, что он пригласил хозяина вечера заглядывать в любое время.
Тот и заглянул — да не один. С ним явилась свеженькая жена — тоже падший ангел, девушка сказочной красоты, причем из высокопоставленных небожителей, причем павшая совсем недавно. Даже нимб еще не растаял, даже остатки белых перьев еще виднелись!
Лахджа взирала на нее с любопытством… а уж как пялился Хальтрекарок! Втайне завидуя Корграхадраэду, он давно мечтал украсить гарем небожительницей, пусть даже бывшей. Но возможности как-то все не представлялось.
Так что на Лахджу он сегодня не обращал внимания, да и вообще не смотрел ни на кого, кроме жены нового друга. Любезничал с той, лучезарно улыбался, делал комплименты и вообще вел себя так, как никогда не вел с теми, кто уже был за ним замужем.
— Пеймон, ты обдумал мое предложение? — спросил Хальтрекарок, в очередной раз целуя руку падшей ангелицы.
— Не оскорбляй меня, Балаганщик, — вальяжно ответил Князь Тьмы. — Сусанна — моя любимая супруга, золото среди золота, и я тебе ее не отдам.
— Он не отдаст, Хальтрекарок! — гыгыкнул Асмодей, опустошая очередную бутыль. — Он даже мне не отдал, а уж тебе-то!.. Лучше даже не упорствуй, лицо потеряешь!
Лахджа возлежала в сторонке, смотрела, как три древних существа спорят из-за вчерашней ангелицы, и лениво думала, что все они застряли в эдаком дне сурка, развлекая себя изо дня в день одними и теми же больными вещами.
Они испытывают любопытство и интерес к этой Сусанне не потому, что она какая-то особенная, а просто им нравятся свежие юные лица, которых можно тоже совратить, выкормить пороками и Тьмой для себя. Как мерзкого птенца. Если прокручивать аналогию в голове, то все здесь — жертвы своих душевных недугов и сомнительных жизненных решений. А Сусанна — пища, чтобы подкармливать эти самые пороки.
Как и другие наложницы, впрочем. Демоны вписывают каждую в систему своих ценностей, как порочные взрослые растлевают детей.
В чем-то даже хорошо, что Лахджа досталась именно Хальтрекароку — у нее хотя бы не возникало со своим хозяином иллюзии, что она — тоже участник каких-то взаимоотношений с ним, а не предмет для развлечения.
А то вон Сусанна от такого внимания явно уже начинает о себе мнить. Думает, что это всерьез, что она действительно явилась в Темный мир — и осветила его своим великолепием.
Хотя, наверное, первое время так думает каждый падший ангел.
Интересно, думал ли так Асмодей?
А Асмодею тем временем прискучило лобызать руку злосчастной Сусанны, и он стал выглядывать жертву среди наложниц своего лучшего друга. Лахджа изменила форму, попыталась слиться с окружением и незаметно уползти… но как раз это внимание Князя Тьмы и привлекло!
Он поднял за шкирку слабо шипящую змею и глумливо усмехнулся.
— Вечеринка только началась, ты куда это? — спросил он. — Я познакомлю тебя со своим…
— О, ты поймал меня, благородный Рикки-Тикки! — торопливо перебила Лахджа. — Но лучше не двигайся, потому что если пошевелишься, я укушу.
Кажется, Асмодей читал Киплинга, потому что расплылся в довольной улыбке и ненадолго забыл о своем изначальном желании. Он встряхнул Лахджу и бросил на пол, заставляя принять истинный облик.
Та торопливо размышляла, как выкрутиться. Пока она была самой любимой женой, Хальтрекарок ее придерживал для себя, но сейчас она даже не в тридцатке. Любимому мужу будет наплевать — он в ее сторону и не смотрит.
Конечно, весь этот список Сидзуки — чистая субъективщина. Он даже не совпадает с аналогичным списком Абхилагаши. Места чисто на глазок и очень легко меняются. Иногда достаточно одной яркой выходки, чтобы взлететь на самый верх или упасть на самое дно.
Кстати, как раз Абхилагаша внезапно решила… помочь Лахдже. Она коснулась руки Асмодея и молвила:
— Господин, тебе не стоит так обращаться с Лахджой. Она не такая, как мы. Она бывшая смертная и среди нас всех самая добродетельная. Наверное, хочет просветлиться — не стоит ей мешать.
Лахджа почувствовала, что ненавидит Абхилагашу. Та счастливо улыбалась, глядя на нее, а у Асмодея загорелись глаза.
Разумеется, теперь он ни за что не отступит. Асмодея особенно интересуют именно добродетельные, он обожает совращать. Просто среди демониц таких днем с огнем не сыщешь, Лахджа и сама тянет на такую только в сравнении с общей массой.
— Ну что ты, Абхилагаша, — сказала она ласково. — Не перехваливай меня. До тебя мне как до луны, как до светлого солнца. Ведь это ты сейчас на первом месте среди нас — и все благодаря твоей благородной, нежной, почти что царственной натуре!
— Ну это ты брешешь, — сказал Асмодей. — На ней пробы ставить негде, я уже много раз проверял.
Перкеле. Не прокатило.
— А вот ты… — задумался Асмодей. — Слушай, мы столько лет знакомы, а я не помню, чтобы я тебя трахал…
Лахджа все сильнее нервничала. Раньше ее задевало всегда как-то по касательной, и ей удавалось отделаться острым словечком. Асмодей не обидчив, у него всегда есть выбор, а к Хальтрекароку он приходит чисто отдохнуть, так что дерзости Лахджи его обычно даже веселят.
Может, и сейчас получится?
— Асмодей, мы не можем быть вместе, — с деланным равнодушием сказала Лахджа. — Мешают четыре препятствия.
— Это какие же? — загоготал Асмодей, предвкушая шутку.
— Переедание и три подбородка.
Заржали все, включая самого Асмодея. На шутки о своей внешности он никогда не сердился — его даже радовало, когда ту критиковали. Но сегодня одной милой остроты не хватило, уйти Асмодей не позволил. Он сграбастал Лахджу потной лапищей, подтянул к себе и протянул бокал с вином.
— Думаешь, ты такая подпорченная тьмой девица, сохранившая чистое невинное сердечко смертной? — насмешливо спросил он, обращаясь одновременно к Лахдже и Сусанне. — Которая пала жертвой обстоятельств, не получив помощи свыше? Вот что ты думаешь, хе-хе-хе.
Лахдже стало обидно, потому что именно так она и думала. Она демонстративно выпила вино, шлепком убрала руку Асмодея от своего бедра и тихо ему сказала:
— Асмодей, возможно, в глубине души в тебе осталось что-то хорошее. Плачущий от бессилия огрызок былого ангела. Но чтобы никто точно не догадался, ты стремишься унизить и замарать окружающих любым контактом с тобой. Я даже думаю, что ты специально выглядишь и ведешь себя тотально мерзко, потому что просто не знаешь, как иначе тебе завести друзей здесь, среди нас. Ведь демоны любят только тех, кто их развлекает и ведет себя еще хуже, чем они сами. Это подпитывает их эго. И я уж не знаю, чем тебе так насолили женщины, что ты их так ненавидишь.
— Какой интересный психоанализ, — произнес Асмодей злым голосом, пригибая голову Лахджи все ниже. — Ну-ну. Только ты абсолютно, абсолютно не попала в цель. Я не ненавижу женщин. Вы просто не стоите моей ненависти, потому что низменны, глупы и поверхностны. Вы недостойны чистых благородных ангелов — вы достойны жирных вонючих чертей, которые вытирают о вас ноги. Я не могу без женщин и жажду их — но как мне их не презирать, скажи на милость? И каждый раз, когда вы утрачиваете понимание этого и начинаете многое о себе мнить, руку помощи вам протягиваю я, снова и снова открывая вам глаза на то, как низменно ваше положение и каково реальное положение дел в жизни.
— Асмодей, вот по тебе сразу видно падшего ангела, — выдавила Лахджа, тщетно борясь с Князем Тьмы. — Наверняка тебя просто бесит, что тебя в свое время взвесили, измерили и признали негодным… и теперь сам ходишь и примеряешься ко всем с маленькими весами! А еще!.. еще!.. еще тебя, возможно, бесит, что я по своей воле стала демоном и мне нормально, никакого уязвленного самолюбия и следа на жопе от божественного пинка!
Последние слова задели Асмодея за живое, и он аж содрогнулся от злобы. Лахджа воспользовалась этим мигом и выскользнула, резко перевернув столик и растекаясь слизью.
Асмодей тоже вскочил — и от него изошла гневная аура. Пол задымился, воздух наполнился ощутимым смрадом — и Хальтрекароку это не понравилось.
— Э, мы же договаривались, — недовольно сказал он. — Не хотят — не заставляй. Ты что, меня не уважаешь? Для многих, знаешь ли, паргоронские колобахи слаще адских — и это их право на свободный выбор. Не бойся его, Лахджа, иди ко мне.
— Хальтрекарок, я уважаю тебя, — очень холодно произнес Асмодей. — Но твоя жена меня гнусно оскорбила. Сколько возьмешь за нее? Я желаю ее… наказать.
Внутри Лахджи все оборвалось. Но Хальтрекарок, к счастью, только поморщился и покачал головой.
— Фу, Асмодей, какой ты жалкий, — сказал он. — Не сумел совратить женщину и решил принудить. Это неспортивно, я тебе помогать не стану.
— Кха!.. Это… не так! — еще сильней разозлился Асмодей. — Она перечит Князю Тьмы!
Пеймон тоже покачал головой, с насмешкой глядя на Асмодея. Затянувшись длинной сигаретой, он лениво сказал:
— Мне кажется, Асмодей, с этой личиной ты вконец потерял… лицо.
— Я не могу наказать… чужую… жену, — повторил Асмодей. — А ты ее, кажется, не собираешься наказывать. Ты мне друг или нет?
— Друг, — вздохнул Хальтрекарок. — Но такие, как Лахджа, на дороге не валяются. Если ты настолько ее хочешь… хорошо, изволь, я отдам. Но ты отдашь мне за нее Ме Небесной Кары.
— Ты что, охренел? — удивился Асмодей. — Ее у тебя из адаманта лепили, что ли?
Лахдже не понравилось, что Хальтрекарок все-таки согласен ее продать. Но чем бы ни была эта Небесная Кара, Асмодей явно не собирался с ней расставаться. Да, его взяло за живое и он пошел на принцип (удивительно, у него оказался принцип!), но все же не настолько.
— Хальтрекарок, давай будем разумны, — поморщился он. — Подобное Ме никто никогда не отдаст за проштрафившуюся потаскуху. Я его даже за весь твой гарем не отдам… а у тебя хороший гарем! Назови разумную цену.
— Ну я не знаю… сколько ты сам дашь? — уже устал от этого разговора Хальтрекарок.
— Ну вот эту черносливину, например, — достал ее из расколотой вазочки Асмодей.
— Ты ее надкусил.
— Я взял пробу. Это хорошая черносливина.
И они заржали, глядя друг на друга так, как никогда не глядели на своих жен. Лахджа, поняв, что Хальтрекарок все-таки может при таком настроении ее продать, торопливо переместилась к нему и самым своим покорным голосом сказала:
— Господин, прости свою неразумную служанку. Мне очень жаль, что я обидела твоего друга, и я могу извиниться перед ним. Если ты повелишь, я перейду в его власть, но мне будет очень недоставать тебя, ибо твой образ вечно…
— Да я буду тебя приводить выгуливать к нему! — перебил Асмодей.
— Нет уж, нет, — отказался Хальтрекарок, с удовольствием глядя на Лахджу. — Разве ты не видишь? Мои жены любят меня. Женщина, познав меня, уже не полюбит никого другого.
— Хе-хе, в самом деле? — бросил насмешливый взгляд Асмодей. — Ладно, тогда не буду вмешиваться в ваше семейное счастье.
Но больше ничего не сказал, к счастью. И вообще вечеринка ему надоела — он распрощался и свалил, исчезнув в облаке дыма. Хальтрекарок остался наедине с Пеймоном… и еще двадцатью наложницами, конечно.
— Асмодей у нас такой, — извинился перед гостем Хальтрекарок.
— Да он и у нас такой, — пожал плечами тот. — Мы знаем его и любим, дражайший Хальтрекарок, но вести себя в обществе он не умеет. Раньше умел, но забыл в угоду этому своему эпатажному образу. Сейчас его так редко можно увидеть в былом сиянии…
— Да, иногда мне тоже бывает жаль. Он что-то утратил, когда перестал отделять сценический образ от истинного «я».
— Ах, такова судьба всех великих артистов, — согласился Пеймон, с симпатией глядя на Хальтрекарока. — Знаешь, мне очень понравилось твое шоу. Ты был просто великолепен в роли импресарио.
— В таком случае отчего ты так упрямишься, не желая сделать мне подарка? — тут же снова взялся за свое Хальтрекарок.
— Ах, Хальтрекарок, ну вспомни, как некрасиво выглядел Асмодей, — поморщился Пеймон. — Выклянчивал, выпрашивал… Не уподобляйся, а то я буду разочарован.
— Действительно. А как насчет игры? Или обмена? Что если нам в знак зарождающейся дружбы обменяться женами?
Король Пеймон на мгновение задумался, а потом его лик просветлел.
— Я всегда рад укрепить свою связь с другими могучими сущностями, — улыбнулся он. — Особенно с кем-то, чьи аспекты так близки к моим. Хорошо, уговоримся. Ты возьмешь из моего дворца того, кто тебе больше всех по нраву. А я взамен — из твоего.
— Идет! — протянул руку Хальтрекарок.
Ладони встретились, и в зале ощутимо потемнело. Лахджа невольно заволновалась — и Абхилагаша, как она заметила, тоже. Сейчас этот Пеймон кого-то из них заберет — а дальше неизвестность. Они о нем практически ничего не знают, а когда речь о демонах, всегда предполагаешь худшее.
— Я возьму Сусанну, — сразу же заявил Хальтрекарок. — А ты бери…
— Так-так-так! — покачал головой Пеймон. — Это я буду выбирать, кто мне тут по душе!
— Ну и кто же? Абхилагаша?
— А?.. господин?.. — в панике пискнула Абхилагаша.
— Нет, что ты, конечно же, нет, — ухмыльнулся Пеймон. — В твоем дворце мне больше всех по душе… ты!
И его палец уткнулся в грудь Хальтрекарока.
Тот сначала не понял. А потом понял — и разгневался. Взбешенный, что его поймали на слове, Хальтрекарок рявкнул:
— Связь с могучими сущностями?! Вот как, значит?! Замыслил сожрать меня?!
Пеймон же тонко улыбнулся и сказал:
— Ты сам согласился. Слово произнесено — и все его услышали. Теперь моя власть над тобой бесспорна, Темный Балаганщик.
— Я пригласил тебя к себе… протянул руку дружбы… а ты… ты-ы-ы!.. — сбился на фальцет Хальтрекарок.
Его раздуло во все стороны, он принял свой истинный облик, превратился в чудовище с десятками языков и щупальцев.
Наложницы завизжали и прыснули во все стороны. Битва демолордов — это то, от чего следует держаться подальше. Хальтрекароку сейчас плевать, он просто откроет пасть, и туда полетит все без разбору.
А на что способен этот Пеймон, никто понятия не имел, но и он вряд ли будет щадить чужое имущество.
— Совнар!.. — заверещала Лахджа, выбегая из гостиной с двумя наложницами в охапку. — Совнар!..
Бухгалтер появился сразу же. Кажется, он и без ее воплей услышал, что по дворцу прокатываются волны демонической силы — потому что явился не в личине рыжего кота. Из воздуха появился бушук, маленький демон-колдун при строгом костюме, часах и монокле.
— Нашего хозяина!.. — захлебываясь, воскликнула Лахджа.
— Я уже знаю, — отмахнулся Совнар, быстро-быстро возжигая огненные письмена. — Плохо дело…
— Пеймон сильнее?
— Да… и он в своем праве…
— А нам что делать?
Совнар не успел ответить. Из гостиной выплеснулось настоящее облако Тьмы… и все стихло. Лахджа опасливо сунулась туда, увидела полностью уничтоженную меблировку и два неприглядных трупа — но это были только наложницы. Те две бедолажки, что не успели выскользнуть.
А Хальтрекарока не было. И Пеймона с его свитой.
— Идиот! — прокричал Совнар, вбегая в гостиную. — Тупица! Как ты мог так подставиться?! Все мои старания, тысячи лет работы — шуку под хвост! Все насмарку! Все потому, что счет записан на какого-то недоумка!
Он не на шутку рассвирепел. А судя по тому, как беззастенчиво он полоскал своего господина… Лахджа вдруг поняла, что Совнар не верит в его возвращение.
Она изумленно посмотрела на черное пятно, от которого все еще смердело эманациями Хальтрекарока. Именно тут Пеймон его, видимо… утащил. Не убил, это точно… но уж лучше бы убил!
Лахджу аж пробрало. Положение вдруг стало абсолютно ужасным… в том числе ее собственное. А ведь она не планировала сегодня больше выходить из дворца. Она хотела устроить калсарикяннит.
Но теперь придется срочно что-то предпринимать, потому что в ее жизненной колее случился крутой поворот. Ее муж-демолорд сгинул, и если она правильно понимает паргоронские нравы, это означает большие проблемы для всех, кому тот покровительствовал.
— Совнар, сейчас все будут паниковать и творить дичь, да? — с опаской спросила она.
— Я не буду, — холодно сказал бушук. — А вот слуги и наложницы — да.
— Этому можно как-то помешать?
— Первым делом я замкну и заблокирую счет Хальтрекарока. Потом соберу клан и вызову наемников. Нужно отстоять наши сокровища.
— А… а что вообще будет с Хальтрекароком? — спросила Лахджа, пока Совнар продолжал что-то химичить с огненными письменами.
— Да какая разница?! — огрызнулся тот. — Считай, что он… сломал шею, поскользнувшись на собственном дерьме! Он пока жив, но уж лучше бы помер сразу, потому что сейчас я ничего не могу сделать с его счетом!
Лахджа давно поняла, что Совнару очень выгоден в качестве патрона именно такой недалекий демолорд, как Хальтрекарок. Это здорово развязывает руки… в обычное время. И если бы Хальтрекарок просто уехал куда-нибудь отдыхать или даже угодил в сумасшедший дом, как в прошлый раз, Совнар бы вообще не беспокоился. Просто повесил бы на дверь табличку «Приема нет».
Но проблема в том, что Пеймон, разумеется, не в наложники Хальтрекарока похитил. То есть это тоже возможно, кажется, но в первую очередь он собирается его поглотить.
— Он его правда поглотит? — уточнила Лахджа, нервно приплясывая вокруг бушука.
— А отчего б не поглотить, если нашел дурака, который сам тебе разрешил?! — окрысился Совнар. — И ведь подгадал именно тогда, когда меня не было поблизости… и Асмодей ушел, да?
— Да…
— Хитрая скотина… — проворчал Совнар. — Сказал бы я хозяину, с кем он решил подружиться, да разве он меня бы послушал?
— А ты его знаешь, да? Этого Пеймона?
— Да. Пеймон Прекрасный — демон-пожиратель. Среди демонов это не редкость. Гхьетшедарии тоже постоянно глотают всех подряд. Конечно, Пеймон не пожирает в буквальном смысле, у него это происходит скорее как у Сорокопута… зато он может справиться даже с демолордом. Он будет медленно вытягивать из Хальтрекарока жизненную силу… демоническую силу… заберет Ме… и в итоге истощит досуха. Слизнет с него все оболочки и сдует огрызок на Кровавый Пляж.
Продолжая связываться со всеми, с кем только мог, Совнар с недовольством прокомментировал, что другие демолорды за Хальтрекарока впрягаться не станут. Нет, Паргорон, разумеется, подаст ноту протеста, но та будет очень долго ходить по инстанциям и ни к чему не приведет.
— Адские стряпчие поднаторели в этом не хуже ларитр, — с сожалением сказал Совнар. — Они будут отписываться и топить дело в бумагах, испрашивать уточнений и свидетельств… процедуру они могут затягивать на многие века.
— А Хальтрекарока тем временем слопают.
— Да уж слопают. А войну, конечно, ради него никто не начнет. Напротив!.. ты помнишь, что было, когда исчез Кхатаркаданн?.. ах да, ты ж тогда еще не родилась. Его жилище разграбили дочиста, Лахджа. Наложниц у него, конечно, не было, но все остальное растащили очень быстро.
— Так… наложниц не было… и детей не было…
— Лучше бы тебе взять своего ребенка и забиться куда-нибудь в темный уголок, — жалостливо посоветовал Совнар. — Я тебе помочь ничем не могу, мне некогда.
— А… а войну точно не начнут?! — с надеждой воскликнула Лахджа. — Демолорды разве не возмутятся, что кто-то высосет счет Хальтрекарока?!
— Счет Пеймону не достанется, — отрезал Совнар. — Ну уж нет. Для того Банк Душ и существует. В опасности только Хальтрекарок лично — его личная мощь, личный запас душ.
— И насколько большой у него личный запас?
— Внушительный. Видишь ли, всегда есть шанс, что попадешь в Хиард или еще как-то окажешься отрезан от Банка Душ. Поэтому все демолорды держат и личную кубышку, которая останется с ними, даже если погибнет остальной Паргорон. Но от этих душ пользы нет никому, кроме самого Хальтрекарока… так что демолордам наплевать.
— А тебе наплевать, Совнар?
— Я еще не определился.
— Довольно правдивый ответ. Я тоже.
— Ну вот и определись. А мне не мешай. Я занят!
Лахджа подумала о том, как себя будут вести наложницы… и слуги… и гости!.. тут есть гости в других залах, шоу не так давно кончилось!
И побежала в ясли, к Астрид.
— Что у вас там случилось? — окликнул ее какой-то гохеррим.
— Хальтрекарок… решил сыграть в прятки! — нашлась Лахджа. — Все ищем Хальтрекарока!
Это ненадолго. Похищение видели и слышали двадцать наложниц. Двадцать паникующих куриц, которые сейчас разносят дурную весть, как чуму.
И среди них была Абхилагаша. Любимая жена, дочка двух демолордов. Глупая, как пробка, и коварная, как лиса. Сейчас ей поди взбредет в голову, что она теперь главная и… Лахджа еще быстрей побежала в ясли.
Конечно, никто не начнет сразу же вырезать демонят. Не из-за милосердия, просто у Хальтрекарока куча других детей, гораздо старше. Среди них даже есть один барон!
Но все равно в яслях Лахджа первым делом убедилась, что с Астрид все в порядке. Остальные детишки, конечно, никому не важны, особенно полудемоны, которые по определению не могут претендовать на наследство. Мамико точно никто не тронет.
Но вот первенец той, кто до недавнего времени был любимой женой… самый первый в истории хальт… кто знает? Абхилагаша может Астрид на всякий случай и задавить. Да и не только Абхилагаша. Та же Ассантея… она все еще не вернулась из длительной командировки, но рано или поздно ведь вернется.
Мать Хальтрекарока в свое время убила кучу его братьев и сестер. Тот же Фурундарок спасся только потому, что его никто не принимал всерьез. Никому даже в голову не приходило, что он может быть претендентом.
Несколько самых детолюбивых наложниц тоже были тут, в их числе и Сидзука. Она собирала все имущество Мамико, прихватывая заодно и чужое. При виде Лахджи очень обрадовалась, потому что у Лахджи грузоподъемность больше.
— Охраняй меня! — потребовала она. — А я тебя за это в свой погребок пущу! Давай вместе прятаться!
— Твой погребок разве скроет от высших демонов? — усомнилась Лахджа, успокаивая орущую Астрид.
— Он скрывает даже от Хальтрекарока… скрывал, — неохотно призналась Сидзука. — Его не я сделала.
— Тогда забери туда Астрид, — подумав, сказала Лахджа. — Я тебя провожу.
Пока они шли, казалось, что во дворце все спокойно. А потом издали донесся топот, гомон… и душераздирающий крик.
— Началось, — подытожила Сидзука. — Королевская битва.
Лахджа нервно хлестнула хвостом, поняв, что теперь наложницам придется несладко. Демоницы еще переживут, а вот смертных загнобят. Им достанется как от гостей, так и от своих же бессмертных «подруг».
— В твоем погребке не найдется места для других? — без надежды спросила Лахджа.
— Там всего одна комната и почти нет вентиляции. Надеюсь, Астрид не очень много дышит? А ты сама точно не пойдешь?
Сидзуке очень хотелось, чтобы Лахджа с ней осталась. Она тут единственный демон, который станет ее защищать. Но напряженно размышляющая Лахджа лишь сказала:
— Я… думаю… надо что-то исправить. Иначе нам все равно каюк, просто немного позже.
Какое-то время у них есть, конечно. Хальтрекарок пока что жив, и пока он жив — гости и наложницы будут сдерживаться. Он ведь даже не запечатан. Мало ли — вдруг да вырвется?
Или ларитры разрулят по своим каналам…
Нет. Не разрулят. Зачем им это? Хальтрекарок — не Елена Троянская, чтобы за него воевать. Он даже не какой-то полезный демолорд, он просто хлыщ, вертопрах, которому повезло с наследством и бухгалтером. Он живет в атмосфере вечного праздника, и другие демоны любят его праздники… но не настолько, чтобы ради этого лезть в драку.
Теперь праздник закончился, и гости полезут по его шкафам и шифоньерам. Бильбо ушел, и Саквиль-Бэггинсы ищут серебряные ложки.
Вот, уже. Какой-то гхьетшедарий примеряет галстуки Хальтрекарока. Тот одно время увлекался именно галстуками и шейными платками — мол, хорошо для ведущего. Но ему быстро надоело, теперь коллекция валяется без дела.
Лахджа не сделала воришке замечания. Только этого ей сейчас не хватало — бросаться на каждого, кто тянет ручонки к этому хламу. Тем более, что без Хальтрекарока она отрезана от счета, и она… она сама часть этого хлама, если подумать!
Что если кто-то точно так же решит наложить лапу на нее… тот же Кошленнахтум… все это время между их с Астрид жизнями и Кошленнахтумом стоял только Хальтрекарок! Что она может ему противопоставить? Он достанет даже за Кромкой. От него не сбежишь и не спрячешься.
Может, она и правда просто мещанка? У нее нет собственных душ, у нее вообще ничего нет, кроме нескольких Ме.
И подумав об этом, Лахджа решила… спасти Хальтрекарока.
— Серьезно?! После того, как он хотел продать ее за черносливину?! — разъярился Дегатти.
— Не из светлых побуждений, не обольщайся, — хмыкнул Янгфанхофен. — Ты же меня слышал — ее решение было порождено чистым рационализмом.
— Скорее страхом, — возразил Бельзедор.
— Страх — очень даже рациональное чувство, когда речь о страхе перед демолордом.
Она стиснула кулаки, нахмурилась и прикрыла глаза. Да. Она это сделает. Кроме нее некому.
Тут ведь как… Есть два варианта. Хальтрекарок или вернется через неопределенное время, но гарем и сокровища будут бесповоротно разграблены… или не вернется в принципе. И хозяин у Лахджи будет другой. Или вообще не будет никакого хозяина и покровителя, и придется жить как-то самой. Вдовой без наследства.