— А-а-а! — завопила Астрид. — Мама, дяй, мама!
Вдалеке виднелись кульминаты. Целая ватага — добрых полсотни рогатых колоссов.
Астрид аж рот разинула от удивления. А Лахджа набрала высоту — кульминаты не кровожадные, но иногда ловят на лету нямку и едят не глядя. А поймать они ее могут легко — эти великаны только кажутся неповоротливыми.
Один отстал от остальных. Подлетев поближе, Лахджа поняла, что он уснул. Кульминаты спят сидя — просто подгибают под живот короткие ноги, усаживаются и тут же начинают похрапывать. Так дрыхнуть они могут годами, и в это время их хоть кувалдой бей — не проснутся.
Конечно, Лахджа не упустила такой возможности. Приземлилась кульминату на макушку. От могучего храпа та вибрировала под ногами, и Астрид аж завопила от восторга, когда мама выпустила ее побегать.
— Видишь, кульминат спит, — объяснила Лахджа. — И ты засыпай.
Астрид и вправду уже утомилась от избытка впечатлений. Поначалу радостно носившаяся по огромной вибрирующей плеши, она широко зевнула и в какой-то момент просто заснула на ходу. Лахджа взяла ее на руки, взобралась на рог кульмината и уселась там, глядя вдаль, на далекую черную полосу.
Тернии. Мощное кольцо ползучих терний, разделяющих Мглистые Земли и Туманное Днище. Лахджа все забывала узнать, высадили ли их так специально или им просто идеально подходит эта приграничная полоса, на которой они заполонили все пространство.
Сон кульмината оказался настолько заразительным, что Лахджа и сама начала клевать носом. Хотя засыпать не стоило — она ведь специально улетела подальше, чтобы спокойно поразмыслить. Решить, как ей быть со всей этой историей.
По крайней мере тут они в безопасности. К кульминату, даже спящему, не приблизится ни один хищник. А никто в гареме не знает, куда они направились. Лахджа погладила свернувшуюся дочь и тихо запела паргоронскую колыбельную:
Вложи ладонь в мою ладонь,
Пересечем юдоль скорбей.
Я проведу тебя с собой
В мир оживающих теней…
В сочиненной великим Квалдатригоном песенке было семь куплетов, но Лахджа успела пропеть только один. А потом… потом прямо над ней распахнулся портал.
У Лахджи всегда было неплохо с реакцией. Она кожей почувствовала движение воздуха — и прямо с ребенком упала, кувыркнулась, полетела к земле, на лету расправляя крылья.
И сначала-то она подумала, что это Ассантея вернулась и напала исподтишка. Но хватило одного взгляда, чтобы понять свою ошибку — и здорово перетрухнуть.
Кошленнахтум. В воздухе раскрылось сразу несколько порталов — и изо всех струились глазастые щупальца.
— Ты совсем потерял стыд?! — возопила Лахджа, едва увертываясь от полной зубов пасти.
Кошленнахтум только захохотал на разные голоса. Из порталов потянуло затхлостью, мускусом и скверной.
Лахджа впечаталась ногами в бок кульмината и побежала вниз, прижимая Астрид к груди. Ее охватила небывалая растерянность — что вообще происходит?! Кошленнахтум явно не заглянул поздороваться, он явно нападает, пытается то ли похитить, то ли убить… так это ему пособляет Ассантея?!
Перкеле, едва не схватил!..
Лахджа неслась вниз стрелой, уворачиваясь от заполонивших все щупальцев. Кульминат заканчивался. Еще пара секунд — и она будет на голой земле. Скрыться по воздуху от Кошленнахтума не выйдет, а уходить под землю вместе с Астрид слишком опасно. Там она может попасть в ловушку — Омерзительный запросто раскроет портал и прямо в почве.
Так что Лахджа в последний момент отвернула, крутанулась и снова понеслась по кульминату, только теперь горизонтально. Было бы здорово разбудить эту рогатую громаду — и пусть бы позавтракал осьминожьим спагетти. Кульминаты такие сильные, что даже демолорд не сладит запросто.
Возможно, он еще не вошел в глубокую фазу сна. Он же сел спать всего минут сорок назад. Если попробовать просверлить эту шкуру…
Проснулась Астрид. Любой проснется, когда так трясут и орут. Ее рев присоединился к общей какофонии, и Лахдже на миг захотелось бросить этот вопящий и кусающийся комок. Падение с высоты демоненку навредить не должно, а Кошленнахтум гонится за ней, Астрид ему не нужна… не нужна же?..
— Не упорствуй, дочь Мазекресс! — раздался гневный окрик. — Я в своем праве!
Лахджа не слишком еще хорошо разбиралась в паргоронской юриспруденции. Многие законы демонов на Земле вызвали бы как минимум недоумение. Но даже если благодаря какому-то крючкотворскому выверту Кошленнахтум и правда имеет право ее слопать… она будет брыкаться!
— Компост и обрезка — твое право, писькин куст! — рявкнула она, применяя Закрытие Портала.
Ближайший схлопнулся — и Кошленнахтуму отрезало щупальце. Раздался болезненный и удивленный вопль, остальные щупальца вздрогнули — но и только-то. Их остались еще десятки, они уже заполонили все вокруг… и у Лахджи страшно гудело в голове. Омерзительный не только ловил ее, он еще и нагнетал аурой, давил демонической силой.
Высшего демона он не мог просто усыпить, заморочить, обратить в марионетку. Часть ментального воздействия задерживала Защита Разума, другую — ее собственный демонический иммунитет. Но ему и не требовалось — Лахджа металась все отчаянней, трансформировалась, отсекала мелькающие щупальца, но уже видела, что угодила в переплет.
Куда бы она ни бежала — везде встречал Кошленнахтум.
— Хальтрекарок!.. — заверещала она в панике. — Совнар!..
— Никто не услышит, — был ответ Кошленнахтума.
Колоссальное щупальце устремилось к ней — и его прошило гетитовыми снарядами. Лахджа после долгих экспериментов научилась превращать руку в органическое ружье, стрелять собственной плотью, как дикобраз иглами… только с гораздо большей мощью.
Конечно, толку от такого немного. Раны сразу же затянулись. Но мгновение форы это дало — и Лахджа приземлилась под дернувшимся щупальцем.
Выпустить столб пламени. Пучок тонких, отвратительных колючих лиан обратился в пепел — но его уже сменяет завеса других. Изрыгнуть кислоту, отравить сам воздух вокруг миазмами — части Кошленнахтума обрываются, заживо сгнивая, но то малые, очень малые части…
Ребенок внутри орал, как резаный.
Лахджа снова увернулась, снова скакнула. Приземлилась на все четыре — надо скорее оторваться, попытаться достичь Призрачной Тропы и вернуться в гхьет мужа.
Однако Кошленнахтум, конечно, такой возможности ей не дал. Все плотней окружал кольцом из себя.
Лахджа отрастила дюжину голов и конечностей, палила всем арсеналом, рубила страшными лезвиями, изрыгала ядовитых пчел и прятала где-то в самых недрах истерящую Астрид. Но слишком велико было превосходство. Несколько секунд Лахджа еще сопротивлялась, а потом громадное щупальце просто смяло ее, сплющило, притиснуло к каменной коже кульмината.
— Какая тяга к жизни, — произнес Кошленнахтум. — Мазекресс хорошо постаралась.
Лахджа тоже выпустила сотни щупалец. Мелких, острых, пронизывающих и рвущих плоть. Вот и она — его ноцицептивная система. Болевые рецепторы. Проводники страдания. Просто зажать… не отпускать… и поджарить!
Лахджа применила Электрошок.
Кошленнахтум задрожал от неожиданной, нестерпимой боли, почти достигшей самого его ядра — и непроизвольно ударил. Саданул со всей мощи демолорда. Даже кульминат от такого заворочался, закряхтел… но все же не проснулся.
А вопли Астрид стихли.
У Лахджи внутри все похолодело. Сознание на какое-то время померкло… а потом вернулось. Регенерация сработала, тело сразу же восстановилось.
Но только ее собственное. Астрид… Астрид превратилась в окровавленный мертвый комок.
Ее просто раздавило.
И вот тогда Лахджа закричала — и были в этом крике чистые боль и ненависть. Теперь Кошленнахтуму лучше убить и ее — иначе они враги до конца времен.
Но Кошленнахтум… не стал ее убивать. Он будто сам испугался того, что сотворил. Бесчисленные глаза разом выпучились, щупальца со свистом скрылись в порталах, те исчезли — и стало тихо.
Лахджа даже не стала доставать Астрид из своих недр. Ей не нужно было смотреть на труп, чтобы понять, насколько все плохо. Вместо этого она, наоборот, постаралась воссоздать условия утробы, по мере возможности уберечь тело от разложения и направить всю прану в останки дочери.
Ее Регенерация действовала только на нее саму… но Метаморфизм мог и помочь.
Времени мало. Мертвые демоны почти сразу отправляются на Кровавый Пляж. Но если сохранить плоть и сразу же призвать не успевшую разрушиться душу…
Лахджа нырнула в гиперпространство и понеслась по Призрачной Тропе. Она не замечала ничего вокруг, сокращая тысячи километров до пятиминутной прогулки. Воздух нижнего мира леденил кожу, перед глазами все рябило… но потом она выпала в Кубле, совсем рядом с лучшим госпиталем Паргорона.
Она ворвалась как безумная, раскрылась цветочным бутоном и приказала ближайшему Жертвенному:
— Оживить!
Безумный демон перестал кричать и биться в судорогах. Он почти осмысленно посмотрел на мертвую девочку и взял ее кровоточащими руками. Изогнувшись в диком пароксизме, он обдал Астрид алым ливнем, затряс ее и затрясся сам.
Это не помогало. Этого оказалось недостаточно. Повреждения были слишком обширны — и они были нанесены прямым ударом демолорда. Не топором Бракиозора, после которого уже никто не воскресает, но близко, слишком близко.
На шум явились другие Жертвенные. Ведомые инстинктом целителей, они орали, тряслись и изливали ведра лечебной крови. Но даже всемером у них не выходило, даже их удивительной силы было недостаточно.
— Зиммизхи!!! — в панике закричала Лахджа.
Верховный Лекарь появился словно из ниоткуда. Единственный тут Жертвенный, способный внятно говорить, он бросил на Астрид один лишь взгляд и произнес:
— Восстановлению не подлежит. Если горюешь — роди другого.
— Все-таки попробуй! — почти с угрозой сказала Лахджа.
— Я давно не занимаюсь этим сам, — показал покрытые искусственной кожей ладони Зиммизхи. — Это твой первенец?
— Да. И мы упускаем время!
Зиммизхи тяжко вздохнул и закатил глаза. Потом пристально посмотрел на Лахджу и сказал:
— Цену называть не буду, но однажды я стребую должок. Согласна?
Лахдже не понравилось такое условие. Незаполненный чек — это очень опасно. Зиммизхи может потребовать что-то, что может не стоить… хотя что может этого не стоить?
— Согласна, — рубанула она, пока не начала колебаться.
И тогда Зиммизхи… снял свою шкуру. Будто молнию расстегнул — и вылез из кожи, словно линяющий змей. Другие Жертвенные подхватили его одежды и стали поливать кровью, чтобы те не высохли.
Зиммизхи же… он наклонился над Астрид, задрожал всем телом… и принялся себя грызть. Вцепился зубами прямо в мышцы, вырвал кусок плоти, плюнул ею в мертвую девочку… и это было только начало. Он буквально начал латать ее фрагментами собственной души, своего же астрального тела. Кромсал самое себя, оживляя бездыханное тело.
И в какой-то момент он… распался надвое. Развалился на две окровавленные бесформенные кучи. Астрид же, почти скрывшаяся под кровоточащей массой, задергалась и захрипела.
Лахджа подхватила ее на руки. Больше никогда. Ни Кошленнахтум, и никто другой больше никогда не притронется к ее ребенку.
На Зиммизхи она посмотрела со священным ужасом и почти благоговением. Ничего себе. Жертвенный оправдал свое название в полной мере. Жизнь отдал ради ее ребенка…
Но тут Зиммизхи дернулся. Оба Зиммизхи. Две окровавленные кучи затрепетали и стали подниматься, отращивая вторые ноги, вторые руки. В их астральных телах творилось что-то несусветное, клокотали настоящие бури.
Через пару минут они окончательно пришли в себя. Два одинаковых Зиммизхи, два близнеца Жертвенных. Один из них повернулся ко второму и с надеждой спросил:
— Ты понимаешь меня?
— А-а-а-а-и-и-у-у!!! — истошно завопил второй.
В глазах Зиммизхи отразилась боль, превосходящая боль любого другого в этом зале. Два содрогающихся Жертвенных поднесли ему искусственную кожу, и он медленно стал в нее облачаться.
— Твое дитя здорово, — сказал он, не глядя на Лахджу.
— Спасибо. Спасибо тебе… вам.
— Не благодари прежде времени. Однажды я попрошу об ответной услуге.
Интерлюдия
— Ого, в мерзкой нетрадиционной семье прибавление, — обрадовался Бельзедор. — А если Жертвенный рожает Жертвенного, то они друг другу отец и сын или братья?
Дегатти, все это время сидевший перед стопкой виски, наконец-то его выпил.
— Понятно, — бесцветным голосом произнес он. — Понятно. А я правильно понимаю, что именно после этого случая Кошленнахтум начал охоту на других фархерримов?
— Да, — кивнул Янгфанхофен. — Он охотился на всех, но начал именно с Лахджи.
— Почему?!
— Она больше всех была на виду.
— Я не об этом спрашивал. Почему он вообще охотился на фархерримов?
— А об этом, мэтр Дегатти, лучше спросить у самого Кошленнахтума, — пожал плечами Янгфанхофен. — Он ко мне не очень часто заглядывает, и историй от него не дождешься. Что там творится у него в башке, знает только он сам.
— Кстати, ты же сам захаживал к нему в гости, — хмыкнул Бельзедор. — Вот и спроси в следующий раз у его жен. Может, они что знают?
На лице Дегатти появилось странное выражение. Кажется, он вспомнил что-то, чего не хотел вспоминать. Волшебник постучал по пустой стопке, дождался, пока Янгфанхофен снова ее наполнит, и угрюмо сказал:
— Не думаю, что я туда еще когда-нибудь наведаюсь. Честно говоря, одного раза мне хватило.
— Я думал, тебе понравилось, — насмешливо сказал Бельзедор. — Ты же вроде обожаешь риск, что изменилось? Ты снова ниже моих ожиданий, Дегатти.
Волшебник фыркнул и опорожнил еще одну стопку.
— И ты слишком много пьешь, — укорил его Бельзедор. — Ты же обычный смертный, куда тебе столько?
— Да это разве много? — осклабился Янгфанхофен. — Знали бы вы, сколько могут выпить демоны, когда хотят нажраться! Кстати, есть у меня одна веселая байка — специально для загрустившего Дегатти. О трех бравых пропойцах, лучших друзьях и собутыльниках! О истинной дружбе, прошедшей сквозь миры и тысячелетия! Даже самое тяжелое похмелье не было для них испытанием!
— Интригующе звучит, — заинтересовался Бельзедор. — Надеюсь, они еще и гоблины?
— Хуже, — покачал пальцем Янгфанхофен. — Слышали ли вы… о Дикой Попойке?
Дикая Попойка
1520 год Н.Э., Ад, Девятый Круг Пандемониума.
Котлы исходили паром. Жарко пылали черные камни, в алое небо улетали вопли варящихся заживо грешников, а им вторил хохот демонов. Хальтрекарок с наслаждением вытянулся на полке, пока его охаживала прутьями банщица — длинноногая бесовка с шелковистой шерсткой.
На мохнатую ягодицу по-хозяйски легла ладонь. Банщица взвизгнула и игриво шлепнула Асмодея по руке.
— Господин, что вы делаете, я же работаю! — кокетливо воскликнула бесовка. — Банное дело — это священный ритуал!
— Не менее священный, чем эти булки! — сказал Асмодей, сально облизываясь.
— Эй, найди себе свою, — промычал распаренный Хальтрекарок. — Эту уже я застолбил.
Асмодей закряхтел, опрокинул кружку с пивом и подумал, не позвать ли шлюх. Они тут настолько доступные, что даже неинтересно. Никакого вызова, никаких уламываний. Любую пальцем помани — твоя.
На Асмодея это навевало скуку. Он любил тех женщин, которых можно лишить достоинства. А если достоинства изначально нет… то из-за чего весь сыр-бор? В любовь Асмодей все равно не верил.
Так что он откинулся назад и снова продолжил рисовать. Высунув язык набок, старательно заполнял лист бумаги черно-белыми картинками. В последнее время Князь Тьмы пристрастился к этой забаве, хотя вряд ли она сумеет занимать его долго.
— Что там у тебя? — приподнял голову Хальтрекарок.
— Это одно из наших лучших изобретений — комиксы. Мы подарили их смертным, чтобы ослабить их воображение и силу ума.
— Каким образом?
— Это как книга, только текста гораздо меньше, он в основном примитивный, зато снабжен картинками. Они не вызывают в голове образы, а предоставляют готовые.
— А, это коварно, — оценил Хальтрекарок.
— Кроме того, самые популярные комиксы — про некие подобия современных богов. Смертных с уникальными способностями, целые их пантеоны.
— А, вы возвращаете их к языческому мировоззрению, но без веры? — догадался Хальтрекарок.
— Ага. А еще есть вот такое, — показал свой листок Асмодей. — Это называется «манга». Точно такой же комикс, только выпускается он в одной определенной стране, поэтому комиксом не считается.
— Смертные тупые.
— Очень. Кстати, по моей манге скоро выйдет аниме! — похвастался Асмодей.
— Ну… поздравляю?.. чуть сильнее, дорогая!
Бесовка и так аж высунула язык до пола. Буквально. Хальтрекарок, позволивший телу чувствительность, содрогался от приятной боли и даже потел.
— Здесь как в жерле вулкана! — похвалил он Асмодея.
— Одна из лучших адских бань! — ухмыльнулся он. — Топится исключительно детоубийцами и живодерами! Вдохни этот аромат!
— Ах, заслуженные страдания… отрицание спасения…
Распарившись как следует, демолорд и Князь Тьмы еще долго сидели на полке, пили холодное пиво и обсуждали литературу. Потом Асмодей скомкал очередной листок, отшвырнул его, вздохнул и вытянул ноги.
— Эх, Хальтрекарок… — произнес он.
— Что? — промычал Темный Балаганщик.
— Скучно мне, Хальтрекарок… Не хватает чего-то…
— Ну так женись. Я так каждый раз делаю.
— Сто раз женился, надоело уже. Может быть, как раньше?..
— Дикая Попойка?..
— Дикая Попойка!!! — хором вскричали они.
Бесовку снесло их материализовавшейся волей, а из бани повалили раскаленные ветры. С полминуты Асмодей и Хальтрекарок хохотали, а потом резко смолкли.
— Нет, что-то не то, — пригорюнился Асмодей.
— Чего-то не хватает, — пригорюнился Хальтрекарок.
— Третьего не хватает.
— Ах да, он же сдох. Поэтому мы и перестали ходить на Дикую Попойку.
— Царствие ему небесное, — перекрестился Асмодей.
— Сальванские кущи его душе, — наложил персты Хальтрекарок.
А потом они переглянулись и заржали. Сначала негромко, а потом в голос.
— А помнишь, как все начиналось? — подпер щеку кулаком Асмодей.
— Да уж помню… Давно дело было… Я был еще моложе… и так же красив. А ты был… честно говоря, не вижу разницы.
— Да я нисколько не изменился, — сказал Асмодей. — Помню, все началось на том саммите…
5519 год до Н.Э., Лэнг, Ониксовый Замок Кадаф.
— Итак, третье большое заседание миров, примкнувших к конвенции о Застолье, — раздался шелестящий голос. — Тема: раздел сфер влияния. Договоренности по копиям Земли.
Саммит только начался. Кроме собственно принимающей стороны в нем участвовали делегаты от Байканарии, Голюса, Кристальной Тьмы, Накшараппы, Паргорона, Хвитачи и еще сорока пяти менее значительных Темных миров. Вступительная часть закончилась, и демоны прогуливались по огромному залу, обсуждали дела и новости, заключали сделки и союзы.
Председательствовал Азаг-Тот, владыка мира Бездны. Похожий внешне на обычного смертного, смуглый и горбоносый, он переходил от группы к группе, приветствовал всех у себя в гостях. Чуть поодаль покачивался его неизменный соправитель, похожий на огромного черного змея с причудливым насекомым вместо головы.
— Как поживаешь, мой старый друг? — улыбнулся Азаг-Тот гигантскому птицеподобному демону. — Как твоя жена, оправилась ли после родов?
— Вполне оправилась, — ответил Ханби, поворачивая к владыке Лэнга драконью голову с роговым клювом.
Голос его напоминал завывания ветра среди скал. Имел он покрытую перьями шкуру, а оперение переливалось морскими волнами или степным ковылем. Древний Темный бог, абсолютный властелин Накшараппы, он явился на саммит, но даже не пытался скрывать, что на уступки Лэнгу идти не собирается и никакими территориями не поступится.
Лэнг жаден. Этот мир сейчас на гребне волны, он с каждым годом только набирает силу, и впустить его куда-либо — что завести дома плесень. Ты постоянно будешь вынужден бороться с ней, при том, что она все равно возвращается; либо смиришься и позволишь захватывать доступное пространство, пока сам все сильней задыхаешься от ее соседства.
Но прямо отказывать Лэнгу опасно. Прямо сейчас за окнами слышен гул — то тысячи адских духов стоят ровными колоннами… обеспечивают безопасность саммита. Основная ударная мощь Лэнга, твари феноменальной силы. Когда их поддерживают тучи хигйджайя, этих кровожадных шестируких тварей, адские духи просто вычищают все живое, опустошают целые миры до состояния пустыни.
— Может быть, семейное счастье смягчило твой нрав? — заботливо осведомился Азаг-Тот. — Сделало твое сердце более открытым ко всем формам союзов и предложений дружбы?
Ханби смерил его внимательным взглядом. Он тут был один из немногих, кто не опасался всемогущих богов-демонов Лэнга и не шел им на уступки.
— От дружбы я никогда не отказываюсь и всегда ее приветствую, — помедлив, сказал он. — Однако дружба — это союз двух равных, уважающих границы друг друга.
— Иногда дружба требует того, чтобы один перед другим чем-то поступался, — улыбнулся Азаг-Тот. — Она требует некоторой жертвенности, Повелитель Перьев.
— И точно так же она требует, чтобы один не питал излишних притязаний ко второму, — склонил пернатую голову Ханби. — И умерял свои желания, чтобы дружба не обратилась враждой.
— Как мудро и красиво сказано. И так многозначительно! Но когда дружба двух львов умирает в ссорах, над этим смеются гиены и шакалы. Не правда ли, господа?
Обступившие этих двоих демоны согласно закивали. Им, делегатам от менее значительных Темных миров, уж точно хотелось, чтобы Лэнг и Накшараппа разругались, сосредоточились друг на друге и истощили силы в войнах.
Кивнул и ослепительной красоты юноша с черными крыльями. Он больше отмалчивался, потому что был в этой компании чуть ли не самым молодым и, возможно, слабейшим. Но он ловил каждое слово, хотя ему понемногу становилось все скучнее.
Асмодей был делегатом от Ада. Молодого развивающегося мира, сформировавшегося всего пять веков назад. Там нашел пристанище опальный народ, что образовался после неудавшегося переворота и массового падения в одном из крупнейших филиалов Рая, этого все шире разрастающегося демиуржества.
Люцифер, сильнейшее тогда Воплощение Господа и сам могущественное божество, попытался отделиться, оторвать себе в единоличную власть один из лучших миров… но у него не вышло. За свое свободомыслие и гордость он поплатился отлучением от Света и был низвергнут в тогда совсем пустынный Ад.
А с ним рухнули и все к нему примкнувшие, в том числе и Асмодей.
«Иди своей дорогой, и пусть твои нечистые помыслы и холодная гордыня больше не отравляют мое естество», — сказал тогда Люциферу демиург Саваоф. — «Посмотрим, может, к чему-нибудь и придешь. Лишь великие страдания способны очистить заплутавшую душу, а великие страдания — там, в вековечной Тьме».
— Демиург?.. Сказал?.. — усомнился Бельзедор. — Демиурги разве говорят… ну в смысле словами, вербально?
— Ну не прямо сказал… — задумался Янгфанхофен. — Или сказал… слушай, я не знаю, что там конкретно между ними происходило! Мог сказать!
— Мог ли демиург говорить словами? — задумался Бельзедор, глядя в бокал с вином. — А если не мог — всемогущ ли он?
Но Асмодей, понятно, значительно уступал верховному владыке Ада. Они нарекли себя Князьями Тьмы, его преданные апостолы. Озлобленные и растерянные, они пятьсот лет тосковали в адских пустошах, обустраивая свой новый дом и осознавая, в какой юдоли скорби оказались. Пустой, мертвой и безрадостной.
Допрежь лучшие среди ангелов, теперь они стали демонами — и не все еще до конца привыкли к этому новому статусу. Поначалу Ад не считал себя местом средоточия скверны и враждебных мирозданию сил. Падшие ангелы воспринимали себя как потерпевших фиаско революционеров, изгнанных из отчего дома небожителей. Непонятых и напрасно осужденных.
Но Тьма брала свое. Упав в грязь, чистым не поднимешься. Пока одних уязвленная гордость оберегала от окончательного падения, другие из-за той же гордыни провозгласили, что отныне не Господь и не Истина, а только они сами будут являться мерой всех вещей. И раз уж мироздание отреклось от них, то и они отрекутся от мироздания.
Одним из первых эту доктрину принял Асмодей. Один из самых растерянных и скорбящих по потерянной любви, он нуждался в чем-то, что заново наполнит его существование.
И это ему дал Люцифер. Старший друг и наставник.
На саммит в Лэнге Асмодея тоже послал Люцифер. Молодому Темному миру нужно было налаживать контакты, заводить полезные связи. Или для начала хотя бы примелькаться, потому что сейчас Ад ничего не значит на арене межмировой дипломатии.
Когда Асмодей говорил здесь, что он из Ада, его обычно переспрашивали: «Откуда-откуда?». В лучшем случае смутно припоминали заваруху с восставшими небожителями. Вслед за этим следовали усмешки или сдержанные похвалы… тоже, впрочем, полные иронии и злорадства.
Падший ангел пытался общаться с хозяевами саммита. Но Азаг-Тот лишь сказал ему несколько пустых слов, а на робкие намеки о союзе, о каких-то общих проектах и кормовых базах улыбнулся и пожелал выдержки и силы духа. Дескать, Аду они понадобятся.
— Какой душка, — восхитился Бельзедор.
Чуть лучше вышло с одним из его советников, демоном без имени и только с эпитетом — Носящий Желтую Маску. Похожий на бесплотную тень призрачного старца в лохмотьях, он охотно побеседовал с Асмодеем, но тоже не сказал ничего конкретного.
— Как интересно наблюдать, как поднимаются новые молодые миры, — с легкой ностальгией произнес призрачный демон. — Крепнут новые пантеоны, вливаются в нашу дружную семью. В то же время некоторые из старых постепенно ослабевают, чахнут, покрываются пылью. Такова природа всех вещей, ничто не задерживается в вечности. К примеру вот бог Аэшма, что был некогда велик и могуч, а ныне считается почившим. Когда-то он тоже стоял здесь, на плитах Кадафа, и мы приветствовали его, словно равного. Где он теперь? Пусть о том спрашивают те, кому это интересно.
Асмодей встретился взглядом с прорезями в желтой маске. За ними светились фасетчатые глаза, и была в них насмешка, но было и что-то еще.
— Большое спасибо за этот разговор, — склонил голову падший ангел. — Я благодарен, что твои слова были доверены именно мне.
— Мудрость — это источник свежей воды, — произнес Носящий Желтую Маску. — Его оценит лишь тот, кто имеет возможность и желание испить.
Попытался Асмодей завести знакомство и с богом Ханби. Его Накшараппа — мир очень могущественный, хотя и первобытно-яростный. Он населен бесчисленными зверодемонами — дикими и прожорливыми. Его сила — сила урагана, сила ревущей стихии. Далекий от интриг и козней, Накшараппа просто катится на своих врагов волной, горной лавиной — и горе тем, кто стоит у них на пути.
Ханби же был из тех Темных богов, что не утратили сродство со своей стихией и успешно воплощали темные аспекты бытия. Юного Асмодея он смерил таким взглядом, словно прикидывал, каков тот на вкус.
— Я знаю тебя, о великий Ханби, — вежливо произнес Асмодей. — Ты один из тех великих духов, что противодействуют и нашему врагу.
— Вражда с моим врагом не означает дружбу со мной, — высокомерно бросил Ханби. — Но ты хотя бы выбрал себе верного врага, пусть он тебе и не по плечу.
— А по плечу ли он тебе, о великий Ханби? — насмешливо спросил козлоподобный демон в черной накидке. — Не поделишься ли списком своих побед?
— Он всяко будет длиннее твоего, Шег-Тефнут, — отвернул голову Ханби. — А кроме того, мое самодовольство не простирается настолько далеко, чтобы убить остаток вечера на перечисление моих свершений.
Асмодей понял, что здесь ловить нечего. Ханби слишком горделив и заносчив — ему даже древний Лэнг негож в союзники, что уж говорить о едва начавшем строиться Аде. Лучше попытать удачи среди менее важных делегатов — не тех, что возглавляют свои миры, а тех, что их лишь только представляют.
Он поболтал с Эсверртуром, Темным Падишахом одного из империдов Голюса. Выглядел тот причудливо — инсектоид с завертывающейся в спираль головой, узкими прорезями глаз, фасетчатыми переливающимися крыльями. Он источал скверну и почти светился потусторонним светом.
— Воздаяние, — дал Асмодею совет Эсверртур. — Это выгодно и неконфликтно. Так вы быстро подниметесь. Просто найдите тех, чьи доктрины подразумевают воздаяние за все скверное — и предложите им свои услуги. Они всегда в цене.
— Пхе, — невольно поморщился Асмодей. — При всем моем уважении, почтенный Эсверртур, этот путь не для нас. Мы отреклись от всего, что творят боги по своему усмотрению, и никогда не станем…
— Юный Асмодиус, дело богов — творить сущее, — перебил Эсверртур. — А наше дело — испытывать его на прочность и не давать застаиваться. Мы дополняем друг друга и нам нет нужды враждовать. Однажды ты это поймешь.
Прекрасный лик Асмодея омрачился, черные крылья невольно вскинулись. Падший ангел коротко кивнул Эсверртуру и направился дальше.
Ну уж нет, ни за что. Не для того они поднимали восстание.
На самом деле он уже притомился от этих велеречивых бесед. Каждый тут стремился перещеголять другого, все говорили иносказаниями и боялись прямо произнести «да» или «нет», страшились случайно что-то пообещать, не говоря уж о клятвах.
Может, тут есть кто-нибудь… менее унылый? Более непосредственный, более простой. С кем можно просто зацепиться языком, просто выпить и посмеяться, не ища подвоха в каждой фразе.
На Небесах Асмодей был одним из самых общительных. Самых, можно сказать, любвеобильных. Не в плотском смысле слова, конечно. Неся радость другим, он и сам тому радовался. Был весел и беззаботен, словно невинный ребенок. Дружбу ему не приходилось искать — она сама везде находила счастливого небожителя.
Но потом Люцифер раскрыл ему глаза на то, как все устроено на самом деле. И жизнь изменилась. Когда Асмодей узнал истину, в сердце его поселились печаль и неприятие сложившегося порядка вещей.
До него донесся смех. Очень искренний смех. Асмодей заметил у стола с напитками двух демонов — и они смеялись над какой-то шуткой.
— …Девять старших печатей, руны Вердарога… но!.. но!.. Он начертил круг!.. — услышал Асмодей, подходя ближе. — Мелом!.. На белоснежном полу!.. Я не заметил, вышел… и барьер не сработал! Я больше его самого охерел!
Демоны залились хохотом.
— И… и что ты сделал?.. — давясь смехом, спросил второй, красноволосый и красноглазый.
— Ну я подумал — выходит-то забавно! Но если я его убью… то будет банально! Поэтому я прошел мимо него к столу, взял яблоко из вазы и спросил, глядя ему в глаза: мытое?
Демоны едва не рухнули от хохота. Невольно рассмеялся и Асмодей.
— Шутку он не оценил, — закончил историю нагой демон, глядя уже и на Асмодея. — Я огорчился и потому выморил весь его город.
— А его самого тоже выморил? — спросил Асмодей.
— Нет, конечно! Иначе он не усвоил бы урок!
В третий раз они рассмеялись, уже втроем. Утерев слезу, веселый демон протянул Асмодею ладонь и представился:
— Хальтрекарок.
— Гелал, — назвался и второй.
— Асмодей, — приложил руки к груди падший ангел.
Уже через несколько минут они оживленно болтали. Гелал оказался местным, и на саммит заглянул просто от скуки. Хальтрекарок же был из мира под названием Паргорон и явился в составе делегации из трех демолордов.
— Все переговоры на Лиу Тайн и Марауле, — лениво указал он куда-то в сторону. — Меня позвали, чтобы я ослеплял всех своим великолепием. Главное сокровище Паргорона — это моя улыбка.
Гелал и Асмодей захохотали. Неважно, всерьез это было сказано, или Хальтрекарок так шутит — парень он веселый, сразу видно.
Пообщавшись еще немного, они все-таки как бы невзначай померились могуществом. Асмодей ожидаемо оказался самым слабым из них, Хальтрекарок и Гелал же были почти на равных, но Гелал все-таки чуточку выше.
— По меркам архидемонов я пушинка, — лениво сказал он. — У меня всего полпроцента такульту. Но у нас плавающая система, так что пока Лэнг на гребне волны — я не жалуюсь. Могу позволить себе все, что хочу, и даже больше.
— Как скромен ты в своих желаниях, раз они все еще находятся в пределах твоих возможностей! — похвалил его Асмодей.
— Иногда я думаю, что скромность — это единственное, что все еще удерживает меня в младших архидемонах.
Гелал оказался из кхариотов — демонов-вампиров Лэнга. Низших из них именовали Злыднями, высшие же были уже весьма малочисленны, и возглавлялись его отцом, древним как сама Тьма Акхкхару.
Хальтрекарок же принадлежал к гхьетшедариям, барственным демонам Паргорона, что управляли землями, владычествовали в огромных латифундиях.
— Ты не поверишь, от кого они произошли! — полушепотом сказал Асмодею Гелал.
— Мы не стыдимся дедушки, — с легкой обидой ответил Хальтрекарок. — Он был частью бога — причем лучшей. Его любил весь Паргорон.
— Знаешь, твои слова так двусмысленно звучат, что я даже не знаю, как тут еще пошутить, — вскинул руки Гелал. — Просто продолжай говорить сам.
— Он не был в буквальном смысле фаллосом! — повысил голос Хальтрекарок.
Беседующая с Носящим Желтую Маску старушка обернулась, приподняла очки и испытующе посмотрела на Хальтрекарока. Тот невольно дернулся, как будто испугался.
— Ай-яй-яй, Хальтрекарок, за такие слова тебя бабуля накажет, — хмыкнул Гелал. — Может, переместимся в какое-нибудь местечко повеселее? Как насчет моего дворца? О, покажу вам величие Лэнга!..
— А давай! — легко согласился Хальтрекарок. — Сравню твой дворец с моим… Асмодей, ты с нами?
Конечно, Асмодей согласился без разговоров. И вот так в тот вечер зародилась прекрасная дружба.
5319 год до Н.Э., Паргорон, лабиринт Хальтрекарока.
Сегодняшнюю пирушку Гелал, Хальтрекарок и Асмодей начали в Аду, продолжили в Лэнге, а закончили в Паргороне. Они вконец ужрались и теперь веселились у озера, среди прекрасных цветов Темного Балаганщика… и мы не имеем в виду те цветы, что растут на грядках!
За двести лет их дружбы Асмодей как следует распробовал эту сторону плотских радостей и стал стремиться к ним всей душой. В Аду он уже был известен, как сластолюбец и растлитель, чем Асмодей немало кичился.
Мало кто из смертных и даже бессмертных женщин мог перед ним устоять. Гелал и Хальтрекарок даже немного ему завидовали. По меркам демонов и большинства смертных они были чрезвычайно привлекательны, но даже среди них Асмодей был сказочно красив.
Он обладал каким-то обволакивающим обаянием, животным магнетизмом. То, что в прежние времена было аурой светлой любви, дружелюбия и благожелательности, превратилось в инструмент совращения — причем потрясающе действенный.
— Эх, практически нет вызова… — вздохнул Асмодей. — Думал я совратить одну монахиню…
— Красавицу?
— Что?.. А… да нет… но душа, душа была такая прекрасная… чистая… только печаль по упущенной плотской любви ее и пятнала. А потом я перед ней проявился… заговорил… вот даже договорить не успел, а она уже исподнее снимает.
Гелал и Хальтрекарок заржали.
— Мне стало так отвратительно, — поморщился Асмодей. — Куда делись добродетельные женщины? Были ли они когда-либо? Почему даже в монастыре не найти достойного испытания?
— Не там ищешь, дружище, — наставительно сказал Хальтрекарок. — И не то. Мне вот гораздо милее женщины, погрязшие в пороках. Случается, конечно, по любви встретить девицу скромного нрава, но я ее быстро учу всему, чему надо.
— Эх, ты не понимаешь…
— А я вот понимаю… — вздохнул Гелал, заходя в воду. — Животные страстишки никуда не денутся. Даже если девица окончательно впадает в прелесть в мнимом стремлении к свету, она все равно проигрывает в голове вечерами, запустив руку под юбку: да как бы это меня соблазнили!.. И так представляет, и эдак… Собирает она эту мнимую добродетель себе в подол, а чуть помани — задерет она этот подол, и все посыплется в грязь!
— Во-о-о-от! — восторженно ткнул пальцем Асмодей. — Гелал, ты один меня понимаешь! Если у меня будет сын — назову в твою честь!
Гелал аж расчувствовался. По щеке кхариота скатилась скупая мужская слеза, и он обнял Асмодея. Но не слишком долго — очень уж красив был Асмодей. Гелал боялся не сдержаться и опорочить мужскую дружбу.
Три демона пили на берегу озера еще битый час, но постепенно начали скучать. Гелал широко зевнул и спросил:
— А что, Хальтрекарок, сегодня у тебя шоу не будет?
— По синедням, — напомнил тот. — А сегодня зеленодень.
— Скучно, — присоединился и Асмодей. — Давайте придумаем что-нибудь.
— А что тут придумаешь? — пожал плечами Хальтрекарок. — Мы пьем. Можем выпить еще. Можем пойти к женам… любого из нас. Можем переместиться в «Соелу» и послушать байки Корчмаря. Можем…
— Было это уже все, было. Хочу что-то другое. Сегодня ровно двести лет, как мы познакомились — надо отметить так, чтоб треск стоял. В мир выйти, что ли?..
Друзья переглянулись.
— В мир надо выходить под знаменем, — глубокомысленно произнес Гелал.
— Чо?.. — не понял Асмодей.
— Ну под знаменем. Покорять его.
— Назначаю тебя, Гелал, пивным вексилларием! — торжественно объявил Хальтрекарок, осеняя Гелала кружкой пива. — Неси этот титул достойно, не падая лицом в бле… да не падая же!.. Все, ты больше не вексилларий! Ты не продержался и минуты!
— Слишком тяжела была ноша, — вздохнул Гелал, утирая лицо.
Да, они дошли до кондиции. Нажрались как свиньи. Когда демоны того желают, они могут напиться не хуже смертных — просто влить в себя нужно гораздо больше.
И теперь, пьяные и счастливые, они действительно отправились на поиски приключений. Рука об руку, втроем и немного вприпрыжку они двинулись сквозь Кромку, и даже сами не смогли бы сказать, в какой конкретно мир переместились.
Тут жили люди. Смертные, на которых все трое были очень похожи. Только Асмодей убрал крылья, а Гелал изменил цвет глаз и волос. Даже не намеренно — когда сильный демон не хочет привлекать внимания, его и так все видят как себе подобного.
Был поздний вечер, три друга шагали по узкой улочке, распевая песни. Ничего плохого, но прохожие таращились, а из окон в них летели объедки. Какая-то тетка вышла на балкон и принялась осыпать их бранью.