— Ребекка… — начал Фрэнк, явно пытаясь собраться с мыслями.

— Но я говорю как есть. — Она указала на мужа. — Вот человек, который является жертвой Мартина Вика в той же мере, что и люди, которых он убил, а вы видите только…

— Ребекка, — повторил Фрэнк, на этот раз настойчивее.

Она посмотрела на него, потом снова на меня:

— Что вы говорили про письменное признание, Уэйтс?

— Возможно, это ничего не значит, — сказал я. — Но это правда. Вик не умел толком ни читать, ни писать. Он подписывал признание в состоянии шока или даже хуже. У него не осталось ни единого друга в целом свете, и он пытался отказаться от признания сразу, как только появилась возможность.

По лицу Фрэнка расплывалось взволнованное, обеспокоенное выражение. Он походил на человека, который доставил необычайно ценную посылку не по адресу. Я вдруг отчетливо понял, что он не убивал свою семью и никак не связан с убийством.

До этого момента он не сомневался, что Вик виновен.

— Произошло еще одно преступление, и я обязан задать вам этот вопрос. Фрэнк, вы имеете отношение к убийству Мартина Вика?

Он посмотрел мне в глаза и покачал головой.

Я взглянул на Наоми, и она встала с места:

— Может, поставим в воду? — Она показала на цветы, которые принесли Фрэнк с Ребеккой.

Ребекка открыла дверь санузла. И вскрикнула от неожиданности, увидев там Полубокса в шляпе, как у Синатры.

— Как поживаешь, Фрэнк? — поинтересовался Полубокс.

Лицо Мура посуровело, недоуменное выражение сменилось едва сдерживаемой яростью. Он протянул руку к жене, и та тут же ушла к нему, за кровать. Он уступил ей стул, а сам встал у стены и скрестил руки на груди. Рукава блейзера едва не лопались на мощных бицепсах.

— Полагаю, вы знакомы с мистером Полубоксом, — сказал я.

— Что происходит? — спросила Ребекка. — Кто этот человек?

Полубокс вышел из туалета и снял шляпу, обнажив вмятину в черепе. Улыбнулся золотыми брекетами. С татуировкой во всю шею и взглядом, затуманенным наркотой, он смахивал на пациента, сбежавшего из нарколечебницы.

— Мистер Мур проводил со мной консультации в «Стренджуэйз».

— Какого рода консультации? — уточнил я.

Полубокс со свистом вдохнул сквозь брекеты.

— Всякие. — Он сосредоточил внимание на Ребекке — единственной из присутствующих, кого он раньше не видел. — Вы, может, не заметили, но у меня тут небольшой физический дефект, которого я иногда стесняюсь. Мистер Мур помог мне понять, что я красавчик, несмотря ни на что.

— А еще ты человека убил, — напомнил я ему.

— Ну, случайно вышло. Поэтому я там и оказался. Мистер Мур сказал, мол, я должен себя простить.

— Вы ладили друг с другом? — спросил я.

— Он ко мне по-доброму отнесся, — сказал Полубокс с чувством. — Таких людей, знаете ли, немного.

Фрэнк кивнул:

— Рад, что помог, Крис. Ты тоже по-доброму ко мне отнесся.

— Ага, — подтвердил Полубокс. — А еще добрее ты стал, как узнал, что я сижу в одной камере с Виком. И уж совсем подобрел, узнав за что.

— Не припомню такого. — Фрэнк пожал плечами, не глядя ни на кого конкретно и поигрывая бицепсами, будто для того, чтобы мы про них не забывали.

— Констебль Блэк, — окликнул я.

Наоми взяла бумаги, лежавшие у ее ног.

— Я только что из «Стренджуэйз», — сказала она. — Начальник тюрьмы исправно ведет документацию. Мы подняли записи о каждом заключенном, который посетил хотя бы одну вашу консультацию. Вам знакомы эти имена? — Она встала и передала Фрэнку бумаги.

Мур покраснел. Видно было, что он пытается придумать какую-нибудь отговорку, но в конце концов ему пришлось посмотреть на список.

— Кажется, все верно. Мартина Вика тут нет, как я уже говорил.

— Действительно. — Наоми посмотрела на Полубокса. — Зато там есть Крис.

— Так он и должен быть, — улыбнулся Фрэнк. — Послушайте, я про каждого из этого списка могу рассказать. Я работал с ними со всеми, но…

— Ой, кажется, я вам не тот список дала, — перебила его Наоми и протянула ему другой листок. — Вот список заключенных, с которыми вы работали в «Стренджуэйз». А в первом были те, кто покушался на Мартина Вика в тюрьме.

Фрэнк поглядел на два почти идентичных списка и с улыбкой опустил взгляд.

Я встал и преградил ему путь:

— Как тебе удалось такое провернуть, Фрэнк?

— Не понимаю, о чем ты.

— Может, Полубокс пояснит?

— Он рассказал нам, что Мартин сделал с его семьей, — сказал Полубокс. — С детишками. И что Мартин преследовал его дочь, что он был педофилом.

— А фотографии? — спросил я.

— А, да. Он сказал, что Вик все присылал ему газетные вырезки из тюрьмы. С его дочуркой…

— Лиззи Мур? — Я поглядел на Фрэнка.

— Да, мол, чисто псих. Типа серийный убийца. Мистер Мур попросил меня по-тихому обшарить камеру. Мол, найду кое-что. Ну, я нашел. Это меня и убедило.

— Не понимаю, — сказала Ребекка.

Фрэнк положил руку ей на плечо, но она ее стряхнула.

— Фрэнк пользовался своим служебным положением, — пояснил я. — Подговаривал пожизненно осужденных напасть на Мартина Вика. Сейчас у него в руках хитро составленный список сокамерников. Он выбирал самых отъявленных головорезов. Так ведь, Фрэнк?

Тот ничего не сказал.

— Тех, кто на двадцать-тридцать лет сел. Что им еще каких-то несколько месяцев, тем более раз Вика так презирали. Одним он приплатил, других просто уговорил. Было бы проще оправдываться, если бы Мартин Вик действительно убил его семью, но теперь он сомневается: а вдруг тот был невиновен?

— Пойдем. — Фрэнк резко повернулся к жене.

— Не забудьте отметиться на выходе. — Я помахал перед ним листом учета.

Он хмуро на него посмотрел.

— Где же я видел ваш почерк раньше? — Я сделал вид, что тщательно изучаю написанное. Достал конверт, который мне дал Адам, приложил его к листку. — Миссис Мур, извините, еще один вопрос. Это почерк вашего мужа?

Ребекка попыталась встать, неловко плюхнулась на стул, потом резко поднялась, не глядя на Фрэнка, и неуверенной походкой подошла ко мне. Закрыла рот рукой при виде конверта с адресом Мартина Вика. Написанным почерком ее мужа.

— Что в нем? — спросила она.

— Пойдем, Ребекка, хватит…

— Что в нем? — повторила она.

Я открыл конверт. Ребекка схватилась за грудь, будто ей не хватало воздуха.

— Ты… — обратилась она к мужу. — Ты отправлял этому скоту фотографии твоей погибшей дочери? Твоей маленькой девочки?

Фрэнк безуспешно попытался обратить гримасу в улыбку.

Он мог бодро лгать мне, но жене он кивнул и, обхватив голову руками, сел, полный отвращения к самому себе. Я открыл дверь Полубоксу. Он напялил шляпу и вышел из палаты с нехарактерной для него деликатностью. Даже он чувствовал стыд, витавший в воздухе.

2

Дверь неожиданно открылась; все обернулись. Я думал, Полубокс за чем-то вернулся, но это оказался бывший детектив-инспектор Кевин Блейк. Не решившись уйти, раз я его видел, он прошел в палату. Дверь за ним захлопнулась.

После нашей последней встречи он еще больше побледнел. В свете больничных ламп его лицо выглядело болезненным, неоново-белым.

Блейк молча уставился на ширму вокруг кровати. В тишине слышалось только мерное пиканье кардиомонитора. Надень его сейчас на меня, он бы запикал чаще.

— Добрый вечер, Кев. Хорошо, что зашел.

— Не похоже, что проснулся… — констатировал очевидное Блейк.

— Все тот же старина Сатти, — вздохнул я. — Но ты прав, нас всех поимели. Мы с Наоми увидели новость и примчались. Ты, видимо, тоже…

— Что происходит? — спросил Блейк, обращаясь куда-то в пространство.

Его внутренняя антенна сработала и на этот раз. Он повернулся и попытался оценить ситуацию по выражению наших лиц.

Не глядя на него, Фрэнк встал, уступил стул Ребекке и снова встал у стены. Сложил руки на груди, будто зажимая разверстую рану.

— Фрэнку так понравилось в «Стренджуэйз», что он там заночует, — сказал я.

— Что-что?

— Ты намекал, Кев, но я тебя не послушал.

— На что я намекал?

— На причастность Фрэнка к делу.

Выражение на лице Мура не изменилось, только натянулась ткань пиджака на плечах, потому что он еще сильнее напрягся.

— Именно этого я не говорил, о нем случайно речь зашла.

— Но без твоей подсказки мы не попали бы на его семинар. Что ты хотел нам показать?

— Человека, который совладал с собой…

— Или шарлатана, торгующего банальностями.

— Погодите, я не понимаю… — Блейк оглядел палату и сообразил, что даже Муры не собираются оправдывать работу Фрэнка.

— Ты раз за разом говорил про благотворительную деятельность Фрэнка и плохие условия содержания в «Стренджуэйз», — пояснил я. — Даже о Полубоксе упомянул, будто наводя нас на след…

— Ты слишком много мне приписываешь, приятель. Навести на след чего?

— Работы Фрэнка в «Стренджуэйз».

— Не знал, что он там работал.

— Мы сегодня подняли записи, — сказала Наоми. — Ты дал ему рекомендацию.

Блейк пожал плечами:

— Да разве упомнишь всех, кто ссылается на меня в рекомендациях.

Не успели мы расспросить его подробнее, как в дверь постучали. Я открыл ее и увидел Чарли Слоуна. Он запыхался и изо всех сил пытался заглянуть мне за спину.

— Тут частная вечеринка или можно войти?

— Больше народу — веселее. — Я посторонился. — Ты же вроде мчишь на поезде прочь из города?

— Мчал, пока ты не сказал мне, что твой напарник проснулся и снова в деле. — Слоун бочком протиснулся в палату и хлопнул в ладоши. — Уже заговорил?

Я закрыл за ним дверь:

— Не верь всему, что читаешь в «Мейл», Чарли. Боюсь, он еще в коме. У нас тут поток посетителей. Тоже здоровья пожелать зашел?

— Естественно. — Слоун уселся на мой стул и оторвал горсть виноградин от принесенной с собой грозди.

— Мы тут как раз обсуждали новость. Оказывается, Фрэнк еженедельно посещал «Стренджуэйз» в течение последних пяти-шести лет.

Слоун обвел взглядом присутствующих, понял весь драматизм ситуации и рассмеялся:

— Неудивительно, что бедный Мартин и позавтракать не мог так, чтоб ему в тарелку не плюнули.

Я кивнул:

— Но, похоже, это пришло в голову только тебе и мне. Блейк говорит, он понятия не имел, что Фрэнк Мур раньше легко выходил из себя…

— Неужели? — наигранно удивился Слоун, жуя виноград и глядя на бывшего детектива-инспектора. В его голосе послышался профессиональный журналистский интерес.

— Я тоже все удивляюсь. Но ты же продемонстрировал ему заявления соседей Фрэнка двенадцатилетней давности.

— Заявления соседей? — переспросила Ребекка. — Какие заявления?

— Ваш муж регулярно рихтовал первой жене физиономию, — ответил Слоун с полным ртом.

Ребекка с молчаливым достоинством потупилась.

— Никогда не видел никаких заявлений, — сказал Блейк. — Слоун ничего такого мне не показывал двенадцать лет назад.

— Тогда тебе было неинтересно, — зыркнул на него Слоун.

— Зато на этой неделе интерес проснулся, — сказал я. — Поэтому он и сделал так, чтобы мы их наверняка увидели.

— Серьезно? — Блейк сцепил пальцы. — Я сделал?

— Когда я отправил к тебе патрульную машину, ты выбил у себя пару окон и разрисовал фасад.

— Да черт подери…

— А потом ты якобы случайно упомянул, что должен встретиться со Слоуном.

— Может, я и в прошлый раз сам к себе вломился и телефон украл?

— Не пытайся сменить тему. Вора мы арестовали. Насчет этого можешь не переживать.

Блейку пришлось выбирать между двумя нежелательными для него темами. Он предпочел первую:

— Зачем мне было двенадцать лет молчать о склонности Фрэнка к рукоприкладству?

— Чарли, — обратился я к Слоуну. — Ты нам рассказывал, почему в свое время заявления соседей не всплыли…

— Общество делит всех на героев и злодеев. К тому времени Блейк уже представил публике злодея.

— Все просто, — подытожил я. — Если бы Фрэнка сделали злодеем двенадцать лет назад, это не вписалось бы в официальную версию.

Я оглядел собравшихся. Фрэнк Мур смотрел куда-то сквозь меня.

Человек такого роста и комплекции выражает эмоции не лицом, а всем телом. Казалось, охватившие его чувства проделали путь от головы до ног и теперь искали выхода в постоянных непроизвольных движениях.

Он то складывал руки на груди, то опускал их, то снова скрещивал, будто пряча кулаки.

Блейк махнул рукой:

— Если бы я только знал об этих заявлениях…

— Мы постоянно слышим о том, что ты сделал бы, Кев.

Все посмотрели на меня.

— Ты взглянул бы на Фрэнка другими глазами, если бы прочел заявления. Поискал бы других подозреваемых, если бы Вик не был весь в крови. Сообщил бы о покушениях на него в тюрьме, если бы знал, что Фрэнк там работал. Заявил бы о краже телефона, если бы не забыл. И мы должны поверить, что все эти недосказанности в твою пользу — просто счастливые случайности?

— Да я не рад всему этому! — выкрикнул он, хватаясь за сердце. — Что ты пытаешься доказать? Что это сделал Фрэнк?

Кажется, он боялся ответа.

Фрэнк выпрямился во весь рост и медленно прошел по комнате. Встал у стены напротив Кевина Блейка и посмотрел ему в глаза.

Все его движения выражали физическую угрозу.

— Давай поговорим о телефоне, который украли из твоего дома.

— Опять…

— Да, и опять, и снова, пока не услышим нечто, похожее на правду. Почему ты не заявил в полицию о краже?

— Руки не доходили.

Я покачал головой. Посмотрел на Блейка:

— Ты не хотел, либо чтобы полиция обнаружила что-то в телефоне, либо чтобы нашли человека, который его украл.

Блейк задрожал:

— С какой стати мне беспокоиться о какой-то чертовой бродяжке?

— Может, она рассказала тебе то, чего ты не хотел слышать.

— Например?

— Например, что-то, из-за чего последние двенадцать лет предстали перед тобой в ином свете, и ты теперь срочно набросил дерьма на вентилятор и направил его на Фрэнка Мура.

— Простите, — сказала Ребекка, вставая.

— Например, что?! — завопил Блейк.

Теперь стояли все, кроме Чарли Слоуна, который невозмутимо жевал виноград и с интересом наблюдал за разворачивающейся драмой. Ребекка смотрела на кардиомонитор, который пикал все чаще по мере того, как спор разгорался.

— Наверное, надо кого-нибудь позвать.

— Я бы об этом не беспокоился, — отмахнулся я.

Все посмотрели на меня.

— Детектива-инспектора Сатклиффа здесь нет. Мы перевезли его в другую палату два часа назад.

Я отдернул ширму.

3

Пациент сел в кровати и размотал на лице повязки. Эстер, разрумянившаяся, вся в поту, внимательно оглядела присутствующих. Сдвинула одеяла, которые мы подложили к ней для объема, высвободилась из лишней одежды и открепила проводки кардиомонитора.

Пиканье превратилось в непрерывный писк.

— К этому человеку ты забралась в дом? — спросил я.

Она посмотрела на Кевина Блейка и кивнула.

— Кто это? — спросила Ребекка.

Чарли Слоун усмехнулся:

— Подружка Мартина Вика, я лично видел фотографии…

— И что она здесь делает?

— Они переписывались, пока Вик был в тюрьме, — сказал я. — Им даже удалось несколько раз встретиться, несмотря на охрану. Можно сказать, она — наше окно в его душу…

— Ну нет. Не все хотят туда смотреть. — Ребекка сложила руки на груди.

— Эстер, когда и где ты познакомилась с Кевином Блейком?

— В его доме, — ответила Эстер, глядя, как Блейк съеживается под злобным взглядом Фрэнка. — Несколько недель назад.

— Ты рассказала ему про кампанию покушений на Мартина Вика. И наверняка упомянула, кто за ней стоял, потому что после этого Блейк начал копать под Фрэнка Мура.

— Мне он не стал помогать.

— А какой помощи ты от него ждала?

— Я достаточно наслушался. — Блейк — жалкий, больной, несчастный, едва стоящий на ногах — задрал голову и взглянул на Мура. — Приношу свои извинения за этот спектакль, Фрэнк. А тебе… — Он гневно наставил на меня палец. — А тебе должно быть стыдно.

— Дверь там, Кев.

Блейк направился к двери, но Фрэнк толкнул его обратно на стул.

Эстер хваталась за одеяла, пытаясь унять дрожь.

— Правда его не интересовала, — продолжала она. — Я решила, а ну его к черту, залезла в окно как-то ночью и взяла все, что у него было на Вика.

— И телефон тоже…

— Лежал там с паролем. Чего бы не взять?

— И что ты сделала с этой информацией?

— Там были записи о том, где Вика содержали, кого к нему приставили, все такое… Блейк явно еще водил дружбу с копами, хотя сам уже давно не коп. Еще я нашла его номер. — Она кивнула на Слоуна. — Выманила несколько тысчонок у гнусного жирдяя, который накропал всякие мерзости про Мартина.

Лицо Слоуна исказил гнев:

— Знал бы, кто ты, не платил бы.

Я кивнул:

— Она и больше могла получить.

— То есть?

Я махнул ему рукой, чтоб замолчал.

— Зачем ты сделала фото, Эстер?

— Вы правы, я хотела, чтобы мир увидел Мартина. Мы хотели всех придурками выставить.

— Миссия выполнена, — с ободряющей улыбкой констатировала Наоми. — Что ты сделала с деньгами?

— Заплатила Полубоксу и тетке из полиции.

— Луизе Янковски?

— Да, с иностранным именем. Заплатила ей, чтоб она сказала, когда Мартин остается один. Хотела улучить несколько минут с ним.

— Погодите. — Слоун махнул всем, чтоб замолчали. — Ты сказал, что я бы отвалил ей больше, если бы знал, кто она. Выкладывай, раз начал.

Эстер оглядела палату.

— Эх, мужики, — сказала она. — У вас один секс на уме. Отношения? У нас с Мартином? Отец он мне, уроды.

Фрэнк отвернулся от Блейка и ехидно прищурился:

— У Мартина Вика не было детей.

Все взгляды обратились ко мне.

— Когда ты сошелся с Маргарет, Фрэнк, то знал, что она спит с Мартином. И надо полагать, догадывался, что Лиззи — не твоя дочь.

4

Фрэнк Мур подошел к стене и шарахнул по ней кулаком так, что вся палата задрожала. Потом, пошатнувшись, повернулся и сбросил кардиомонитор, который пищал с тех пор, как Эстер сняла с себя датчики. Фрэнк пнул его и несколько раз топнул, кроша обломки.

Потом замер в центре палаты, сжав кулаки.

— Когда мы предъявили Фрэнку свидетельские показания, доказывающие, что он был домашним тираном, он для разнообразия сказал правду. Что они с Маргарет ссорились, потому что она заразила его хламидиозом. Интересно, что, по словам бывшей жены Вика, он заразил ее этой же болезнью примерно в то же время. Вот только Фрэнк опустил то, что Маргарет ему и раньше изменяла.

Фрэнк присмотрелся к девушке, лежащей на кровати.

— Ребекка, — обратился я к миссис Мур. — Вы говорили, что проблемы в их браке начались задолго до вашего появления. Не поясните?

Она перевела взгляд с мужа на девушку на кровати:

— Фрэнк никогда не считал Лиззи своей дочерью…

— Даты не совпадали, — рассеянно сказал Фрэнк, стоя среди обломков кардиомонитора. — Я был в армии, когда Мэгги забеременела.

— Ясно, она — чадо Вика. — Слоун поглядел на Эстер. — Значит, он не убивал Муров или наоборот? Где она была все это время?

— Я убежала, — сказала Эстер. — Узнала, что мой отец не Фрэнк, а Мартин. Потом решила, что он всех убил. У меня никого не осталось.

Кевин Блейк расстегнул верхние пуговицы рубашки.

— Когда ты узнала, что Фрэнк тебе не отец? — спросил Слоун.

— Все эти нападки, угрозы и прочая фигня. — Она посмотрела на Фрэнка. — Побои. Да она с радостью мне рассказала.

— В одном ты ошиблась, — сказал Фрэнк. Он будто потерял часть своей силы, а заодно ослаб и голос. — Чья бы кровь в тебе ни текла, я воспитывал тебя двенадцать лет. Любил двенадцать лет. И каждый день после. — Неверными шагами он подошел к кровати.

Эстер, то есть Лиззи Мур, смотрела на него так, будто он — ядовитая змея.

— Ты что, не понимаешь? Кровь — не вода. Ты перестал быть моим отцом в тот день, когда поднял руку на маму. Не тебе решать, Фрэнк. А мне. Та девочка, которую ты воспитывал, жива, мои брат и сестра живы, и мама тоже. А вот ты, черт подери, умер для нас.

Я подошел к кровати и встал между ними:

— Расскажи, что случилось той ночью.

— Мартин этого не делал, — сказала она. — Он был со мной. Мы тогда впервые встретились. Он мне даже не понравился, если честно. Приоделся, волосы назад зачесал, все такое, но все равно рядом с Фрэнком выглядел неудачником. Сводил меня в придорожное кафе, накормил ужином, а потом повез домой. — Она оглядела палату. — Вот только машина по дороге сломалась. Мы приехали поздно. Было темно, и сколько бы мы ни стучали, никто не открыл. Мартин не знал, что делать, вот и оставил меня ночевать у него в гостинице. Провел в номер украдкой, чтобы вопросов не задавали, а утром мы вернулись.

— И что случилось потом?

— Мы приехали очень рано, — продолжала Эстер. — Он постучал, но опять никто не открыл. При свете дня можно было заглянуть в окно. Он заглянул и чуть не упал. Велел мне подождать, а сам пошел на задний двор. Я услышала звон разбитого стекла и испугалась. Я еще не совсем доставала до окна и не увидела того, что видел он, поэтому просто ждала. Целую вечность. — Она сглотнула и вытерла глаза. — Потом тоже обошла дом и залезла в окно на кухню вслед за Мартином. Он порезался, когда залезал, но я все равно последовала за ним. Вошла в прихожую и…

Мы переглянулись.

— Везде была кровь. А у лестницы что-то вроде кучи грязного тряпья. Почему-то с лицом. Маминым. Я замерла у входа и смотрела на нее. Забыла, как выйти из дома. И даже как дышать. Со второго этажа спустился Мартин. Весь в крови, натурально, и я поняла, что не слышу голосов Артура и Мэри. Он что-то сказал. Что-то вроде «все умерли», и я закричала. Он попытался меня обнять, я его ударила. Теперь я понимаю, что он испугался не меньше моего, но тогда я просто подумала, что он влез в окно и их убил. Обозвала его психопатом, распахнула дверь и побежала.

— Куда? — спросила Наоми.

Эстер покачала головой, будто не могла вспомнить:

— В школу, кажется. В первую ночь спала в сарае для спортинвентаря. Устала до смерти. А когда проснулась и вернулась в город, о Мартине уже писали все газеты. Дали ему прозвище Лунатик. Арестовали. Сказали, что это он всех убил. А я, получается, стояла у дома, пока он всех убивал. В некоторых газетах даже заявили, что я тоже погибла. — Эстер прижала руку к груди. — Я и правда будто умерла. Я даже расстроилась, что еще дышу!

— Лиззи… — произнес Фрэнк.

— Но знаешь, что было хуже всего после всей этой крови, смертей и страха? Что испугало меня по-настоящему?

Фрэнк покачал головой.

— Что меня отправят жить с тобой.

Фрэнк весь будто сдулся.

— Тот, кто пришел с ножом и убил их всех, сделал это быстро. Настоящая жестокость — убивать человека медленно, много лет. Словами, оскорблениями, угрозами и ложью. Я никогда не буду ненавидеть убийцу моей матери так, как я ненавижу тебя, Фрэнк. Это из-за тебя я убежала в тот день. И бежала каждый день после. — Ее голос дрогнул. — Я жила на улице. Связалась с девчонкой, которая с матерью занималась мошенничеством под видом благотворительности. Они приглядывали за мной. Переезжали с места на место, и вскоре мы оказались в Ирландии. Я трахалась за наркоту и деньги, Фрэнк, я хочу, чтобы ты это знал. Сперва я называла себя Эстер, только когда шалавила, а спустя какое-то время сжилась с этим именем.

— Почему ты вернулась? — спросила Наоми.

— В газетах сообщили, что Мартин умирает. Все снова всколыхнулось. В какой-то благотворительной лавке мне попалась его книга. — Она кивнула на Блейка, который, казалось, держался на ногах только за счет стены. — Читать было тяжело. Я впервые позволила себе подумать о случившемся. Он написал, мол, криминалисты доказали, что все умерли ночью в пятницу. И тогда я поняла, что я — алиби Мартина, ведь в это время он был со мной.

Я повернулся к Кевину Блейку:

— Возникает вопрос. Как Вик составил, прочел и подписал двадцатипятистраничное признание? Особенно будучи неграмотным.

— Не хочу это обсуждать, — сказал Блейк, держась за сердце.

— Папа сказал, его трое или четверо суток держали без сна. Описывали ему все подробности убийства, пока он не затвердил их наизусть. Потом включили магнитофон, заставили наговорить признание, составили протокол. Велели подписать каждую из двадцати пяти страниц и только потом позволили поспать. Он и так был в шоке, когда его арестовали…

— А кто же тогда, — сказал Блейк, прижимаясь к стене. В его глазах стояли слезы. — Кто, если не он…

— Это вопрос не к нам, — сказал я. — А к тебе. Наверное, ты хотел как лучше. Навсегда упрятать убийцу за решетку. Да только не того посадил, Кев. Понадобилось всего-то подкинуть орудие убийства в гостиничный номер и принять меры, чтобы Мартин подписал признание. Твоя книга стала вишенкой на торте.

Скрючившийся у стены Блейк переводил взгляд с одного присутствующего на другого.

— А спустя двенадцать лет объявляется Эстер с железным алиби Мартина Вика. Доказывающим, что все — твое расследование, твоя книга, твоя жизнь — построено на лжи. Я все недоумевал, кто же мог подобраться к Реннику, пожать ему руку, а потом зарезать? Думал, может, дела сердечные какие-нибудь, ну или взятки…

— Он меня узнал, — сказал Блейк. — Сказал: «Это вы поймали Мартина Вика. Позвольте пожать вам руку…»

— А потом ты полоснул его ножом по шее.

Блейк сделал три судорожных вдоха.

— Я не хотел… Не хотел. Но мне недолго осталось. А когда чертов конец близок, начинаешь подводить итоги. Я не хотел умереть опозоренным. Не хотел, чтобы меня подняли на смех. А Сатти… — Он покачал головой. — Да наплевать. Он и копом-то не был, и ты не коп. Даром что его протеже.

— Я никого не поджигал, Кев.

— В первую нашу встречу я сказал тебе… — Он еще крепче схватился за грудь. — Что для кого-то поджог был единственным выходом. Только этот кто-то — я. Выбора не было. Сегодня ты в игре, а завтра — нет.

Он еще раз судорожно вдохнул, сполз по стене и осел на пол.

5

Наоми, Эстер и я стояли на крыше больницы Святой Марии и смотрели на парковку, освещенную натриевыми фонарями. Фрэнка Мура арестовали, а Кевина Блейка увезли в реанимацию с обширным инфарктом. Смертельно бледную после ночных сюрпризов Ребекку Мур отправили на патрульной машине домой, а Чарли Слоун сорвался писать эксклюзивный репортаж.

Как только суматоха улеглась, Эстер попросила вывести ее на свежий воздух. Мы поднимались по лестнице, на которой впервые пересеклись, но в этот раз с нами была Наоми. Ночь выдалась долгой, но полученные ответы нас так взволновали, что спать никому не хотелось. Светало, мы передавали друг другу бутылку «Джонни Уокера».

В воздухе повис единственный оставшийся вопрос.

Эстер наконец решилась заговорить о трагедии всей своей жизни:

— Кто их убил?

Мы стояли у стены и смотрели вниз.

— Не знаю, — ответил я. — Блейк появился в деле только после ареста Вика. Это вне сомнений. И у него, и у Фрэнка есть алиби. Фрэнк был искренне убежден в виновности Мартина. Считал, что имеет право организовывать покушения на него в «Стренджуэйз», потому что тот убил его семью. — Я посмотрел на Эстер. — На мгновение я подумал, что это ты…

— Я была ребенком. Хоть сейчас и не верится.

Глядя на нее, я вдруг понял, как она еще молода. Ей самое большее двадцать четыре — двадцать пять лет. Эстер дрожала, но не от холода. Сколько же времени у нее уйдет на то, чтобы окончательно завязать?

— Почему ты изменил мнение? — спросила она.

— Ты — алиби Мартина. С ним мы уже не можем поговорить, но ты уверена в его невиновности. Я тебе верю.

— Холодает, что ли, — сказала Эстер. — Я до костей промерзла. — На ней было надето три теплых халата, но от моей куртки она отказалась, мол, немодная. — Сигареткой бы кровь разогнать.

Я посмотрел на Наоми.

Она пожала плечами, кутаясь в просторную темно-зеленую парку. Впервые за все это время я был самим собой, лучшей версией себя. Мне хотелось ей нравиться. И я надеялся, что нравлюсь.

— Я пойду, — сказал я и взял бутылку. — Если завязывать, то точно не сегодня.

— Я с завтрашнего дня брошу, — пообещала Эстер.

Я кивнул и зашагал к выходу, лавируя между корпусами больничных кондиционеров. У двери оглянулся. Эстер и Наоми стояли спиной ко мне и о чем-то увлеченно беседовали.

Зеленая парка и трехслойный больничный халат.

Только я собрался отпить из горлышка бутылки, как челюсть прошила резкая боль.

Удар сбил меня с ног. Я запоздало выставил руки, пытаясь смягчить падение. Хотел подняться, но следующий удар пригвоздил меня к земле. Во рту появился привкус крови, теплая струйка потекла по подбородку.