Корсаков.


Но, прекрасная маркиза… Судите нас, но не карайте его. В чём его вина?




Жермена



(тихо).


Он может опозорить меня… Предупредим же его. (Громко.) Как в чём? Да знаете ли вы, что этот наглец осмелился — ха-ха-ха — осмелился объясниться мне в любви! Считая его дворянином, я его высмеяла, узнав, что он мужик, — караю!




Диана



(тихо Ивану, которого мимо неё ведут слуги).


За поворотом — калитка. Вырвитесь и бегите…




Иван.


Нет… Это всё будет иначе. (Вырывается и с низким поклоном обращается к Жермене.) Высокородная госпожа! Дозвольте слово молвить!




Жермена



(тихо и угрожающе).


Ни звука!




Диана.


Но, Жермена, даже осуждённым на смерть даруют последнее слово.




Окружающие дружным ропотом требуют выслушать Ивана.





Жермена



(тихо).


Что ж, говори! Но помни: тебе дорого может обойтись каждое слово.




Вступает музыка.





Иван



(нарочито, изображая покорного слугу-увальня).




1.



Клянусь вам, госпожа, что я на вас

Поднять не смел бы этих рабских глаз.

За дерзость столь преступную, поверьте.

Я б не бича достоит был, а смерти.

Но с древних, незапамятных веков

Обычай на Руси у нас таков:

Слуга послушен воле барской строгой

И расчищает перед ним дорогу.


(Кланяется Антону и жестом указывает ему по земле путь к тому месту, где стоит Жермена.)


Я — только мужик,

Сызмальства привык

Служить своему господину.

Тружусь для него,

Учусь за него

И гну свою рабскую спину.



2.



Я дерзости и в мыслях не имел,

Я только за хозяина радел.

Я жарко и, надеюсь, не напрасно

Твердил вам об его любови страстной.

Меня вы, видно, поняли не так…

В красе я разбираться не мастак.

Простите мне, холопу, смерду, гнусу:


(С силой, гордо.)


Вы мне и ни к чему и не по вкусу!


(Снова подобострастно.)


Я — только мужик,

Сызмальства привык

Служить своему господину

Я чувства его

Открыл за него

И гну свою рабскую спину.




(В низком поклоне склонился перед Антоном.)





Конец музыки.





Корсаков



(вполголоса).


Молодец!




Акакий



(громко, Антону).


Молодец!




Антон



(орёт).


Молодец! Так это ты за меня? Сие другое дело.




Жермена


(ей ясно, что она снова выставлена перед обществом в смешном виде и что есть один способ спасти положение: попасть в ловушку, подставленную ей Иваном). Вот как? Значит, у вас такой обычай? Ты не лжёшь? Ты не спасаешь спину от ударов? (Гостям.) Есть такой обычай?




Корсаков.


Такой обычай у нас есть, маркиза. Мы можем клятвенно подтвердить, что он, например, учится за господина Свиньина по его же приказу и под его именем!




Жермена



(Антону).


Это правда?




Антон



(гордо).


Вуй, вуй, вуй.




Жермена


И вы приказали ему изъясниться за вас под вашим именем?




Антон



(колеблется).


Да оно собственно…




Акакий



(тихо Антону).


Не теряй, дурак, случая!




Антон



(радостно).


Вуй, вуй, вуй. Же приказе. Маркиза де Курси манн-фиг. (Целует пальцы.) Манифиг! Муа — гранд амур. Же ву держ! Паде! (Протягивает руки.)





Жермена



(тихо Ивану).


Вы отомстили. Но я тоже отомщу, как бы дорого мне это ни стоило.




Вступает музыка.




Ну, если так, на этот раз

Он заслужил вполне прощенье

Я отменяю свой приказ!




Слуги отходят.





Жермена.



(Антону.)


Мерси, месье! Я в восхищеньи,

Я вашим выбором горда.

Он неожидан, правда, очень,

Но, может быть, отвечу «да»,

Когда узнаю вас короче.




(Нежно берёт под руку Антона и идёт по направлению к дому, за ней следуют все остальные. Уже на верхней ступеньке террасы она оборачивается и заканчивает мелодию.)




Слугу же надо наградить, —

Вы в нём имеете находку.

Свести на кухню!

Накормить!




Слуги любезно приглашают Ивана.




Постойте! Луидор на водку!


(Бросает в лицо Ивану золотой.)





Все скрываются в доме. Потрясённый Иван остаётся один.





Вступает музыка — реминисценция дуэта.





ЗАНАВЕС






АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ


Горница в петербургском доме Смурова, За широким низким окном виден строящийся город. На столе — богатое угощение. Смуров и Ненила сидят, внешне спокойные, чинные, но в напряжённом ожидании. На авансцене за пяльцами Люба. Она с трудом сдерживает волнение, пытаясь делать равномерные стежки, но по ходу действия то замедляет, то убыстряет движения.





Вбегает молодой приказчик. Он делает отчаянный, лихой жест рукой, будто собирается сообщить очень важную новость, но, размахнувшись, переводит жест в отрицательный.





Смуров.


Ну? Что?




Приказчик.


Не видать-с…




Смуров.


Так зачем в горницу пожаловал? Только всполошил зря. Это не дело. Брысь!




Приказчик.


Я к тому, Карпий Семёнович, чтоб не сумлевались: за версту махальщиков расставил.




Ненила.


Ну и ступай, ступай! Да смотри, чтоб не обознались махалы твои. Париж, поди, всех наших сынов под одну гребёнку подстриг. (Загрустила.)





Приказчик.


Не сумлевайтесь! У молодого боярина, чай, Ивашка на запятках.




Люба вздрагивает.




По нем и признаем-с! (Ушёл.)





Смуров.


Ненила Варфоломеевна! Чем на ножах сидеть, ожидаючи, дозвольте о делах поговорить.




Ненила.


Ну тебя с делами. Мать сына ждёт, невеста — жениха, а у тебя одна прибыль на уме. (После паузы.) Ну, чего тебе? Небось, опять насчёт зелья бесовского?




Смуров.


Какое же оно бесовское? Помилуйте, Ненила Варфоломеевна, сам государь табак курить изволит-с.




Ненила.


Не будет моей русской земли под басурманским твоим табаком.




Смуров.


Доверься, боярыня! Ему в твоих южных вотчинах самый раз расти!




Ненила.


Экий упрямый! Сказала нет, да и полно.




Смуров.


Доверься, боярыня! Я ж за эти три года доход твой вдвое поднял.