— Юлия? А что говорит Рубен?

— Не думаю, что когда-нибудь видела его таким озабоченным.

Винсент открыл фотоприложение на смартфоне и начал делать снимки.

Такие ужасные вещи проще рассматривать на экране. Легче сфокусироваться на отдельных деталях, игнорируя целое. Показать именно те ракурсы, которые, по мнению Винсента, должен видеть Сайнс. Здесь, правда, возникает еще одна проблема. «Шкаф» нужно сфотографировать изнутри.

* * *

Винсент волновался. Он позаимствовал у Беньямина одну из его разноцветных пластиковых папок и уже успел пожалеть об этом. Легкомысленно-розовая, она могла придать его докладу налет несерьезности, но это было то, что подвернулось под руку. В конце концов, главное не папка, а ее содержимое.

То самое, которое он раскладывал на столе вот уже, наверное, десятый раз. Винсент всю ночь размышлял над тем, как ему убедить в своей правоте следственную группу. В любом случае это можно было сделать только при помощи того, что сейчас лежало перед ним.

В прошлый раз у него не очень-то получилось перетянуть их на свою сторону. Зато теперь Винсент знал, что способность к сосредоточению не у всех членов группы развита одинаково, поэтому и выбрал самые яркие, разноцветные фотографии, которые в любом случае должны были привлечь внимание. По сути, Винсент решил использовать старый риторический прием Марка Аврелия. Для начала он решил добиться расположения членов группы, представив им точку зрения, с которой они не могли не согласиться, а затем уже использовать это в своих целях. Теперь он исходил из того, что прав. И что они об этом знают.

Менталист снова собрал снимки в папку. Комплект можно было дополнить фотографиями из семейного архива, чтобы было четное число. Здесь главное было не ошибиться в выборе снимков. Осторожность превыше всего. Фотография из отпуска в Лас-Вегасе явно не подойдет. В тот день у Винсента болел живот. Это Астон захотел его «щелкнуть». И снимок, конечно, оказался насквозь пропитан плохим настроением Винсента.

Лас-Вегас. L — двенадцатая буква алфавита, V — двадцать вторая. 1222. 12:22 — в некоторых школах христианской нумерологии называют тройным зеркальным часом. Это напомнило Винсенту, что час назад он забыл пообедать. Теперь времени на еду не оставалось. Пора в путь, если он хочет успеть. В папке десять картинок. 1+0 = 1. Важна только одна картинка — та, которую ему предстоит создать в их головах.

Юлия ждала у регистрационной стойки в здании полиции.

— Здравствуйте, Винсент! — Она улыбнулась, пропуская его через турникет.

Винсент поднялся с ней на третий этаж, в такую же комнату для совещаний, где был в прошлый раз. Если, конечно, это не была та самая комната. Там уже собрались все — Педер, Кристер, Рубен и Мина. Они как будто ждали его. Рубен отвел глаза.

— Прошу прощения за опоздание, — начал Винсент. — Я до последней минуты готовил это выступление.

Юлия села рядом с человеком, которого Винсент видел впервые. Очки в стальной оправе, поредевшие на висках волосы, вязаный зеленый жилет, застегнутый на все пуговицы, и очень серьезное выражение лица. Если существовал архетипический образ психолога, этот человек соответствовал ему на все сто. Похоже, это и был пресловутый профи, о котором говорила Мина. Ян.

— Мы поделим нашу встречу на две части, — серьезно объявила Юлия. — Винсент выступит во второй, а начнем мы с Кристера и Яна. У нас есть какие-то подвижки, Кристер?

Юлия вопросительно кивнула, и Винсент заметил, что Кристер сглотнул, прежде чем ответить.

— Да, я просмотрел материал, отснятый видеокамерой, как я уже говорил. Там проходила масса народа — мужчины, женщины, парни, девушки, старики, молодежь, дети, даже какой-то чудак с хорьком. Поначалу я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание, но потом присмотрелся и…

— Ближе к делу, — нетерпеливо перебила его Юлия.

Кристер сглотнул еще раз. Он выглядел совсем измученным.

— Да, и кое-кто показался мне знакомым. Я не мог разглядеть его лицо, но этот человек хромал. В общем, в нем было что-то…

— А потом подошел я и расставил все точки над i, — перебил Кристера Рубен и заложил руки за голову.

— Я знаю, Рубен. — Юлия строго посмотрела на него. — Дай сказать Кристеру.

— Да, да, — продолжал Кристер. — Я никак не мог его вспомнить, но тут подошел Рубен и сразу узнал его.

Рубен перегнулся через стол. Очевидно, его терпение подошло к концу.

— Это был Юнас Раск.

— Что ты сказал? — Педер резко выпрямился на стуле. — Юнас Раск? Разве он на свободе?

— Кто такой Юнас Раск? — Винсент повернулся к Юлии, но Рубен ее опередил:

— Насильник и убийца. Сидел в тюрьме в Скугоме. Да… двадцать лет без одного месяца. Вышел прошлой осенью, в сентябре. Реабилитирован. — Рубен выставил по два пальца на обеих руках, изображая кавычки.

Винсент кивнул:

— Да, в Скугоме действует специальная программа для работы с насильниками.

Педер выпучил глаза, как будто менталист вдруг заговорил по-гречески.

— Да, — продолжал Винсент. — Она называется «Отношения и совместное проживание». — Он оглядел присутствующих. — Или я что-то путаю? Программа для работы с мужчинами, совершившими преступления на сексуальной почве. Включает как работу в группах, так и индивидуальное консультирование. Действует в пяти тюрьмах, в том числе и в Скугоме. Снижает риск рецидива. Разница не слишком заметна — восемь процентов против десяти. С другой стороны, при таком небольшом количестве случаев статистически надежная картина вряд ли возможна.

— Простите, мое имя Ян Бергсвик, — прервал его мужчина в вязаном жилете и протянул Винсенту руку. — Вы ступили на мою территорию. Я психолог и имею большой опыт участия в полицейских расследованиях. Профили преступников — моя обязанность. Руководство пригласило меня приехать на эту встречу. Нам нужен точный профиль. Расследование застопорилось, как я вижу.

Винсент покосился на Мину и пожал руку Яна — вялую, как дохлая рыба. Классическое рукопожатие того, кто ставит себя превыше других. Они не считают нужным даже нормально поздороваться с человеком.

— Я работал с Юнасом Раском, — продолжал Ян. — Меня удивляет, что вы ничего не слышали о нем. В девяностые годы на эту тему была большая шумиха в прессе. Юнас работал водителем грузовика в крупной экспедиционной компании. Ездил по всей Швеции и Норвегии.

Что-то смутно зашевелилось в памяти Винсента.

— Это он похищал и насиловал девушек, которые путешествовали автостопом? Двух из них даже убил, кажется?

— Тесе Бергстрём и Нину Рихтер, — пробормотал Кристер.

— Он изнасиловал их, задушил, а потом еще раз изнасиловал, — подтвердил Ян. — Разрубленные на части тела были обнаружены на обочине дороги в мешках для мусора. Раск насиловал их прямо в своей машине, и никто ничего не подозревал, потому что он развозил в том числе и мясо для скотобоен.

— Это не бог весть какая загадка, — воодушевленно объявил Рубен. — Юнас Раск зависал в том же кафе, где работала Тува. Там же мог увидеть и Агнес. Ясное дело, это он.

— Давайте воздержимся от поспешных выводов, — строго оборвала его Юлия.

Винсент осторожно поднял два пальца.

— Modus operandi[22] Юнаса Раска несколько другой. Я бы даже сказал, совсем другой, чем у нашего преступника.

Ян в вязаном жилете издал кроткий смешок и покачал головой, как будто на его глазах маленький ребенок выкинул какую-то забавную штуку.

— Простите, подзабыл… вы, собственно, кто такой?

— Винсент здесь в качестве консультанта, — напомнила Юлия. — Можно сказать, это наш эксперимент.

Она явно не хотела конфликтовать с Яном, поэтому не стала вдаваться в подробности относительно того, что уже успел сделать Винсент.

— В таком случае мне придется немного пояснить, как это работает у людей вообще, и в частности у преступников, — сказал Ян, глядя на Винсента поверх очков. — Их стиль может меняться со временем, но только в определенном русле. Юнас Раск — насильник высокого ранга, за ним числятся три зверских убийства. Женщины примерно того же возраста, с какими Раск имел дело раньше. Надругательства, которым подверглись тела, тоже вполне в духе Юнаса Раска. Наконец, объявился и он собственной персоной, так чего нам еще надо? Вероятность того, что Раск в этом не замешан, крайне мала; я бы сказал, мизерна.

— Мне трудно спорить со специалистом такого уровня, — начал Винсент, — но мне не дает покоя то, что Роберт — не женщина. И что ни одна из жертв не подверглась сексуальному насилию, а ведь это была сигнатура Раска, насколько я понимаю? Наконец, только тело Роберта обнаружено расчлененным. Что вы на это скажете?

Пару секунд Ян молчал. Его рука беспокойно скользила по ряду пуговиц на зеленом жилете, сверху вниз и обратно — движения, явно указывающие на поиск опоры в мыслях. Очевидно, вопрос Винсента спровоцировал выброс гормона кортизола в организме психолога.

— Значит, теперь Раском движет не сексуальное возбуждение, а что-то другое, — ответил он. — Кто знает, что могло произойти с ним в тюрьме за столько-то лет… И отсутствие сексуальной мотивации объясняет, каким образом среди его жертв оказался мальчик.

— То есть вы хотите сказать, что раньше действия Раска имели преимущественно сексуальную мотивацию? — спросил Винсент.

— Вне всякого сомнения, — оживился Ян. — Прежде всего это касается самого акта насилия. Убийство вторично. Это вынужденная мера, с целью обезопасить себя. Хотя не исключено, что и это Раск делал не без некоторого удовольствия.

— А теперь, вы полагаете, стремление к сексуальному наслаждению исчезло и Раск нашел какую-то другую мотивацию для совершения более сложных актов насилия? Мне крайне любопытно было бы ознакомиться с психологическим профилем такого человека. Тем более с учетом вашего более раннего замечания насчет того, что его стиль эволюционирует в одном и том же направлении. При том что я не специалист, мне трудно увязать воедино эти факты.

Винсент смотрел на психолога с невинным лицом. Ян переводил взгляд с одного полицейского на другого. Мина опустила глаза в блокнот.

— Я вижу, мой опыт здесь больше не востребован. — Ян Бергсвик брезгливо поджал губы. — Удачи в расследовании без моего участия. Руководство будет незамедлительно поставлено в известность.

Он еще раз прошелся пальцами по ряду пуговиц и поднялся со стула.

— И на будущее: неплохо бы вашим консультантам поучиться вежливости.

С этими словами Ян Бергсвик выбежал из комнаты.

Группа притихла. Краем глаза Винсент наблюдал, как Мина сдерживает приступ смеха.

— Как не стыдно, Винсент, — сказала она, когда шаги Бергсвика стихли в другом конце коридора. — Не забывай, что ты здесь на птичьих правах.

— А я, пожалуй, соглашусь с Винсентом, — сказал Рубен и сложил руки на груди.

Менталист уставился на него с недоумением. С каких это пор Рубен на его стороне? Это что-то новенькое.

— Винсент ведь не утверждает, что это сделал не Раск, — продолжал Рубен. — Он всего лишь задался вопросом, каков теперь ход мыслей Раска. А это то, что и мне хотелось бы знать. Тогда и поймать его было бы проще.

— Одно ясно, — подхватил Винсент, — Раск наверняка замешан, чисто из соображений вероятности. Более, чем кто-либо другой из подозреваемых на сегодняшний момент. Только вот, хоть убейте, не могу понять, каким образом.

— Нам нужно найти Раска и допросить его. — Юлия кивнула. — И поиск уже идет полным ходом. Поэтому давайте ненадолго оставим Раска и послушаем, что скажет Винсент.

Она с нетерпением смотрела на розовую папку в руке менталиста.

Винсент поднял глаза на Юлию. Правильнее всего сосредоточиться на лидере, диктующем свою волю остальной части группы. Он заметил, что взгляд Рубена поначалу переместился в том же направлении, но потом рефлекторно опустился к обтянутому джинсами заду Юлии. Винсент нисколько не удивился, Мина давно предупредила его, что Рубен хочет переспать со всеми. Тем не менее всему свое время и место… О’кей, теперь держим фокус.

— То есть можно? — Винсент показал на доску у стены.

— Мы вас внимательно слушаем. — Юлия хлопнула в ладоши.

Винсент достал из папки несколько фотографий и распределил их по доске, закрепив магнитами. Он действовал по той же схеме, что и Мина, и это не было случайностью. У всех присутствующих действия Винсента должны были ассоциироваться с настоящей полицейской работой. Подражая Мине, менталист добивался, чтобы они воспринимали его не менее серьезно, чем ее. Их доверие — вот что ему в первую очередь было нужно. Только после этого он имел шанс преуспеть со своей теорией.

Но сонный взгляд Педера остановился на розовой папке.

— Как сахарная вата. — Он слизал с пальцев остатки сахарной пудры и достал очередную булочку.

Кристер протянул ему блюдце.

— Оставь и мне половину, — пробормотал он.

— Позаимствовал у сына, — пояснил Винсент, похлопывая по папке. — Все, что подвернулось под руку.

Он откашлялся и приступил к докладу:

— Итак, для начала я хочу представить вам две вещи. Первая — эти фотографии. Всем видно?

С доски в лучах софитов улыбались мужчины в блестящих костюмах. Некоторые — на фоне декораций, представляющих египетский храм или какое-либо другое «экзотическое» место, рядом с ящиками разных форм и размеров и женщинами в трико или коротких цирковых юбках.

— Ваши коллеги? — спросил Рубен, оторвав наконец взгляд от зада Юлии.

— Совершенно верно, — подтвердил Винсент. — Но присмотритесь внимательнее.

Рубен прищурился на снимки, Педер перегнулся через стол.

— Черт… — вырвалось у Рубена спустя пару секунд.

— Это же… — подхватил Педер.

— Именно так, — кивнул Винсент. — Перед вами разные варианты трюков «Ловец пули», «Ящик с мечами» и «Леди Зигзаг». Трех исторически наиболее известных иллюзий. Но кроме того…

— …это то, как умерли Агнес, Тува и Роберт, — закончила его фразу Юлия.

Она приблизилась к доске и внимательнее вгляделась в снимки.

— Ящик Тувы пародировал сценическую иллюзию, — продолжал Винсент, — это было ясно с самого начала. Случай Агнес не столь очевиден, но после Роберта никаких сомнений не осталось. Наш преступник — некто, разбирающийся в сценической магии. Достаточно, во всяком случае, чтобы конструировать собственный реквизит, что должно существенно сузить круг подозреваемых.

— То есть мы ищем убийцу-иллюзиониста? — Юлия тряхнула головой. — Кто-нибудь в курсе, знают ли Раск или Даниэль какие-нибудь карточные фокусы?

— Не думаю, что идея с иллюзиями стала для кого-то откровением, — продолжал Винсент. — Но я хотел показать вам еще кое-что…

Он достал черный маркер и написал на доске имена Агнес, Тувы и Роберта, подписав их соответственно цифрами 14, 15 и 14.

— Время на разбитых часах, — заметил Рубен. — Возможное время каждого убийства. И это единственное, что нам нужно знать; я твержу об этом с самого начала.

— Разве? — удивился Педер. — Насколько я помню, твоей версией был скорее любовный треугольник…

Рубен сделал вид, что не расслышал эти слова, и еще раз пригляделся к иллюзионистам на снимках.

— Ох уж мне эти геи…

Педер и Кристер, как по команде, подняли брови, а Юлия громко расхохоталась:

— Ради бога, в каком веке ты живешь? Кто сейчас так говорит? И потом… стыдись, Рубен…

Винсент перенес вес тела с одной ноги на другую. Он будто терял опору, когда аудитория отвлекалась от главного, и именно поэтому отказался выступать перед учениками гимназии. Но, похоже, их умение концентрироваться превосходило в этом плане способности полицейских.

— Так что там с часами, Рубен? — сказал Педер, прикрывая зевок ладонью. — Я тебя перебил…

— Выглядят они, во всяком случае, эффектно, — заметил Кристер, очевидно, имея в виду иллюзионистов в блестящих костюмах.

С последней булкой было давно покончено, и Педер пальцем собирал со стола остатки сахарной пудры. Похоже, ему так и не удалось поспать после их с Винсентом последней встречи.

— Время убийства — вот и всё, что нам нужно знать, — наставительно повторил Рубен. — В принципе во всех трех случаях оно одно и то же. Два совпадения можно списать на случайность, но не три. Или убийца в своих действиях придерживается одной и той же схемы, или же это делают его жертвы. Скорее всего, и то и другое. Так или иначе, все, что нам остается, — выяснить, где жертвы имели обыкновение находиться около двух-трех часов пополудни. Именно там и надо искать убийцу.

Рубен торжествующе заложил руки за голову, как будто только что в одиночку распутал все дело.

— То, что говорит Рубен, является наиболее очевидным выводом, и хорошо, что вы пришли к нему так быстро…

Рубен потянулся, его лицо просияло довольной улыбкой.

— …но этот вывод в корне ошибочный, — закончил Винсент.

Улыбка вмиг слетела с лица Рубена. Жестоко, но что оставалось делать Винсенту? В конце концов, это по милости Рубена он оказался выставленным за дверь в первый раз. Все, что сделал Винсент, — это дал ему лопату, которой Рубен сам выкопал себе яму.

— О’кей, господин менталист. — Теперь полицейский смотрел на него глазами ребенка, только что узнавшего о том, что никаких рождественских гномов не существует. — Так выдайте нам другую версию. Но она должна быть чертовски убедительной.

Вместо ответа Винсент написал две даты под именами соответственно Агнес и Тувы — 13 января и 20 февраля. Под именем Роберта он поставил два вопросительных знака. Потом стер черные цифры, обозначающие время на часах, и тоже переписал их в красном цвете.

— Он хочет, чтобы мы знали время убийства, — сказал Винсент. — Отсюда разбитые часы. Но день и дата для него не менее важны. Именно поэтому он оставлял тела там, где их проще всего обнаружить. Транспортировка была связана с большим риском; тем не менее преступник оставлял трупы в публичных местах, где их находили незамедлительно, прежде чем они успевали разложиться. И всё ради того, чтобы вы знали, в какой именно день произошло убийство.

— Но зачем? — удивился Кристер. — Или он хочет, чтобы его побыстрее поймали?

— В том-то и дело, что он не оставляет очевидных указаний на то, когда ударит в следующий раз. Временны́е отрезки между убийствами очень разнятся. Да и время на часах несколько разное. Так что, думаю, дело здесь в другом.

— Я проверяла, нет ли указаний на какие-либо исторические события, — сказала Мина, — но ничего такого не нашла. Конечно, здесь может быть нечто связанное исключительно с его биографией, с тем, что важно только для него… Но в таком случае почему он старается донести это до нас?

— Я согласен с Миной. — Винсент кивнул. — И поэтому, повторюсь, речь идет о чем-то другом.

Он сделал паузу, давая полицейским возможность полностью сосредоточиться на продолжении доклада. Мина права, это все равно что выступать перед аудиторией. Винсент снова чувствовал себя в своей стихии.

— Полагаю, что дата и время — части некоего сообщения, — сказал он.

— Части? — медленно переспросил Педер. — То есть… они как-то связаны между собой… что-то вроде кусочков пазла?

Винсент кивнул.

— Сообщения? — снова подала голос Юлия. — Но кому?

— Нам… то есть вам. Правда, оно еще не полное. Он ведет обратный отсчет, ведь так? Тела нумеруются римскими цифрами. Четвертое, третье и второе убийства уже произошли. Будет по меньшей мере еще одно, прежде чем мы сможем прочитать текст целиком.

— По меньшей мере еще одно? — ужаснулся Кристер.

— Я говорю о жертве номер один. Будет ли нулевая — мы не знаем. И все-таки…

Винсент остановился, переводя взгляд с одного слушателя на другого. Его выступление неумолимо приближалось к кульминационному моменту.

— …нам совсем не обязательно дожидаться следующего убийства. Более того, само содержание сообщения теперь не столь важно, потому что убийца допустил ошибку.

Винсент почувствовал, как все, включая Рубена, затаили дыхание. Педер не донес до рта руку, и сахарная пудра с пальцев снова просыпалась на стол.

— Жертва последнего убийства, Роберт, была оставлена на парковке, которая оставалась закрытой в течение нескольких дней. Когда обнаружили тело, определить точную дату смерти было уже невозможно. Мы даже не знаем, в каком месяце это произошло. Он был найден пятого мая, то есть мог быть убит самое позднее четвертого мая. Но с тем же успехом и несколькими днями раньше, то есть еще в апреле. И если убийца хотел таким образом дополнить свое сообщение, то на этот раз это ему не удалось. Дата отсутствует. Полагаю, он попытается исправить свою оплошность, с учетом того, сколько сил в это вкладывает.

Глаза Юлии раскрылись, как будто она вдруг что-то поняла. Умная девочка, почти как Мина.

— Мы проведем пресс-конференцию, — сказала она, — чтобы выманить его. Сразу после того, как поговорим с родителями Роберта. Пора переходить к радикальным мерам. Сейчас не время обсуждать внутриполитические проблемы, но терпение начальства истекает. Если в ближайшее время мы так никуда и не продвинемся, группу расформируют в два счета, и каждый из нас снова окажется в обычном полицейском подразделении. Думаю, имеет смысл потрясти дерево, чтобы яблочко наконец упало. Кроме того, аудиторию рано или поздно придется расширить, если мы хотим выйти на новые источники информации. Без этого нам не обойтись.

— И дезинформации тоже, — мрачно добавил Кристер. — Будем бродить по колено в дерьме.

— Выходите на СМИ, — кивнул Винсент, оставляя без внимания последнее замечание.

Кристер был прав. Но если выход на журналистов — обоюдоострый меч, то, что они имели сейчас, можно было сравнить с тупым кухонным ножом. Так что выбор не представлял особой проблемы.

— Объясните, что собираете информацию о ящиках, обнаруженных на парковке возле Тредгордсхаллена в Остре, — сказал Винсент. — Можно даже добавить, что речь идет об охоте на серийного убийцу. Если мои догадки касательно профиля верны, это должно ему польстить. Нарциссу нравится слышать, что он лучший, потому что это вписывается в его мировоззренческую картину. И тогда шансы на то, что он восполнит третий, неудавшийся пазл, возрастут. Честно говоря, не думаю, что он так просто от этого отступится.

Лицо Педера выразило недоумение.

— Но сообщение все равно останется неполным, как вы только что сказали… — Он прикрыл ладонью зевок. — В любом случае это только три фрагмента из четырех. Как мы его найдем, прежде чем он ударит в четвертый раз?

— Остается надеяться, что убийца каким-то образом себя обнаружит, — ответила Юлия. — Если повезет, услышим его голос. У нас есть записи бесед с Раском. Винсент сравнит их и посмотрит, что из этого можно взять. Опять же, фоновые звуки. Иногда они дают четкие указания о месте, с которого сделан звонок. В конце концов, его можно локализовать при помощи GPS. Сейчас же начинаем готовиться.

Мина кивнула Винсенту и улыбнулась. Он здорово держался. Юлия подошла и обеими руками пожала руку менталиста.

— Это бесценно, — сказала она. — Но до пресс-конференции я хотела бы сохранять информацию о Юнасе Раске в тайне. То же касается и вашего участия в расследовании. Так что если кто спросит — я видела Винсента Вальдера только по телевизору. Договорились?

Винсент кивнул. Это было почти как громовые овации.

— И еще одно, прежде чем мы разойдемся… — Юлия повернулась к группе.

Педер навис над столом на полусогнутых, не зная, встать ему из-за стола окончательно или сесть.

— Сядь, — вздохнула Юлия. — Итак, если кто-то из вас до сих пор не успел познакомиться с материалами дела Роберта, сделайте это немедленно. Мы начинаем сначала. Родители Роберта и персонал интерната, где он наблюдался, допрашивались неоднократно, но не нами. И до того, как… его нашли. Теперь вопросы будут другими. С родителями постараемся встретиться уже послезавтра, я и Кристер. С персоналом — сразу после конференции. Мы начинаем работать, вы слышали?

Кристер кивнул. Остальные поднялись из-за столов. Юлия повернулась к Винсенту с пластиковым значком в руке:

— Вот ваш пропуск. Теперь вы — один из нас.

* * *

Она сделала глубокий вдох, прежде чем нажать кнопку звонка.

Красивый подъезд. Высокие потолки, пол выложен черной и желтой плиткой в шахматном порядке. Белые стены.

Кристер следовал за Юлией мрачной тенью. Всю дорогу до квартиры в Васастане он пытался выяснить, почему взяли именно его. Совсем как ребенок. Юлии хотелось ответить «потому что», но она воздержалась. В конце концов, она — начальница, а это кое к чему обязывает. Юлия успела достать мобильник, прежде чем дверь открылась.

Юнас Раск объявлен в розыск. Проверялись старые адреса, и она в любой момент ожидала сообщения о его локализации. Если Раска найдут, необходимость в пресс-конференции отпадет.

Далеко не сразу за дверью послышались шаги, и на пороге возникла женщина.

— Входите. — Она отступила в сторону, пропуская гостей.

Их ждали. Кристер и Юлия вошли в прихожую.

Квартира мечты — именно в такой она хотела бы жить. Когда-то они с Торкелем предпочли городской квартире дом постройки рубежа веков, но теперь Юлия не была уверена в правильности этого выбора. Отчасти потому, что после пяти лет брака играть в садике за домом было по-прежнему некому.

— Хотите кофе?

Мама Роберта сохраняла отстраненно-вежливый тон, но красные круги под глазами выдавали ее горе. На кухне стоял седой мужчина в джинсах и белой рубашке, тоже видный и как будто старше жены. Несмотря ни на что, они смотрелись красивой парой.

— Кофе? С удовольствием, — ответила Юлия, и Кристер тоже кивнул.

— Томас. — Мужчина протянул правую руку поочередно Юлии и Кристеру.

— Простите, я Йессика, — представилась хозяйка, хлопотавшая возле фыркающей кофемашины.

То, что кажется естественным, забывается в первую очередь — элементарные правила вежливости.

Томас тяжело опустился за большой деревянный стол возле окна и жестом пригласил гостей последовать его примеру. Он пребывал в некоторой растерянности, судя по выражению лица. Как будто все это был сон, в пространстве которого Томас не ориентировался, не различая внутреннего и внешнего, верха и низа. Примерно так выглядели почти все родственники жертв, с которыми доводилось беседовать Юлии за годы работы в полиции.

— Спасибо, — Кристер принял от Йессики чашку кофе.

На поверхности молочной пены был нарисован дубовый лист. Кристер вопросительно взглянул на Юлию. Это был не обычный кофе, каким люди угощают визитеров из полиции.

— У нас магазин деликатесов на первом этаже, — сказала Йессика, подавая чашку Юлии. — Вы, наверное, видели.

Юлия кивнула. Она действительно останавливалась перед витриной. Поедала глазами огромные куски ветчины, свисавшие на шнурах. Пата негра. Прошутто. Бреазола. Огромный диск пармезана, возвышавшийся над множеством других — козьих, голубых, бри… Названия некоторых сыров Юлия не знала, но одного взгляда на них было достаточно, чтобы рот наполнился слюной.

— Это по моей линии, — сказал Томас.

Йессика поставила перед Юлией чашку кофе — с сердцем на поверхности молочной пены.

— Сырами занимались дедушка и прадедушка Томаса, — пояснила она. — Он — четвертое поколение сырной династии.

Себе хозяева ничего не налили. Судя по впалым щекам, они почти ничего не ели и не пили вот уже много дней.

— Кантуччи. — Томас кивнул, подвигая гостям миску.

Юлия любила эти итальянские миндальные сухарики, но не хрустеть же ими во время беседы… Она отказалась. Кристер хватанул сразу три штуки и скорчил недоумевающую мину в ответ на раздраженный взгляд Юлии.

— Так это правда? — спросил Томас дрогнувшим голосом.

— Что вы имеете в виду? — не поняла Юлия, хотя уже догадывалась о сути вопроса.

Она собралась с силами. Попыталась думать о чем-нибудь другом, только не о мальчике с широкой улыбкой на витрине каждого магазина, на каждой бензозаправке и каждом киоске на протяжении нескольких недель.

— Что он… был не целый, когда его нашли.

Дома, в саду, только что распустились цветы. И детская кроватка, которую Торкель смастерил своими руками, до сих пор стояла пустая. У Юлии продолжалась депрессия — следствие гормонотерапии и снижения уровня эстрогена.

Кристер все еще хрустел сухариками, а за открытым окном, на большом дереве во внутреннем дворе кричала ворона.

— Это правда.

Юлия заставила себя ответить — и увидела, как сразу сникла Йессика.

— И теперь вы хотите поведать об этом всему миру.

— Только с вашего разрешения. Мы уважаем память Роберта, и…

— Делайте что хотите, только найдите того, кто это сделал, — перебила Йессика ледяным тоном.

Юлия даже вздрогнула от такой внезапной перемены и замолчала.

— Расскажите о Роберте, — попросила она спустя некоторое время.

Лицо Йессики просветлело. Она бросила быстрый взгляд на мужа.

— Роберт появился у нас не сразу, спустя несколько лет после свадьбы — наше маленькое чудо… Мне было двадцать пять лет.

Она протянула мужу руку, которую тот взял в обе свои, крепко и одновременно нежно. За окном снова каркнула ворона.

— Боббан был самой доброй, невинной и любящей душой, которая когда-либо воплощалась на этой Земле…

Голос Томаса дрогнул, но он взял себя в руки и продолжил:

— Столько радости доставлял нам каждый день этот мальчик, но… со временем мы перестали справляться. Мы не могли держать его под наблюдением круглые сутки, как то требовалось. Несколько раз он уходил из дома, иногда посреди ночи. Вы, наверное, знаете, что Боббана и раньше объявляли в розыск. Поэтому поначалу мы не слишком обеспокоились. Не более, чем обычно в таких случаях, я хочу сказать. И только потом, спустя несколько дней…

Кристер снова потянулся к миске и набрал полную горсть кантуччи. Юлия легонько пнула его ногой под столом. Родители Роберта как будто ничего не заметили.

— Вы были довольны интернатом, в который устроили Роберта?

Вопрос задал Кристер, и Юлия посмотрела на него с недоумением. Похоже, его больше занимало угощение, чем беседа.

— Очень довольны, — с готовностью ответила Йессика. — Роберт прожил там пять… нет, семь лет. Как быстро летит время! Персонал — просто чудо. Мы навещали Роберта каждый день и забирали домой на выходные. И он был весел… Ухожен, любим…

Она всхлипнула, и Томас еще раз сжал ее руку. Вокруг тонкого запястья Йессики болталась тонкая серебряная цепочка с медальоном. Присмотревшись, Юлия увидела потрет Роберта. Йессика заметила ее внимание и подняла руку с медальоном.

— Это его подарок на День матери. Роберт не тратил свое пособие, копил деньги целую неделю. А потом попросил Томаса сходить с ним в магазин и купил это.

— Очень красиво, — похвалила Юлия.

Следующий вопрос всплыл у нее в голове сам собой: дождется ли она когда-нибудь подарка на День матери? Юлия быстро отмахнулась от этой мысли. Слишком мелочными и несущественными казались теперь ее проблемы.

— Мог ли кто-нибудь желать Роберту зла?

— Нет, нет…

Томас решительно затряс головой.

— Все любили Роберта. Я в жизни не встречал ни одного человека, который не был бы им очарован.

— Помнишь тетеньку, которой он разбил окно из рогатки? — Йессика повернулась к мужу и коротко рассмеялась. — Ту, наискосок через двор? В итоге она пригласила его на сок с булочками.

— Я помню.

Томас кивнул, улыбаясь. Потом поднял глаза на Юлию.

— …и еще тысячу похожих историй. Роберт был светом в нашем окошке. Наша радость, да… Он родился инвалидом… точнее, с тем, что мир, по невежеству и недостатку чуткости, считает инвалидностью. Но верьте мне: мир был бы намного чище, если б его населяли только такие, как наш Роберт. Он был само совершенство.

Краем глаза Юлия поймала фотографию Роберта в рамке на полке буфета. Ту же самую, что была в газетах. Она подумала, как отреагировала бы сама, если б у нее родился ребенок с синдромом Дауна. Ей ведь сорок два, не так уж маловероятно… И с каждым годом вероятность только возрастает. Интересно, что сказал бы на это Торкель?

— Роберт был доверчив, — продолжал Томас. — Мог пойти куда угодно и с кем угодно.

Он сделал паузу, прежде чем задать следующий вопрос:

— Вы кого-нибудь подозреваете?

Юлия кивнула.

— Убийцу-рецидивиста. Мы его ищем.

— Вы… вы должны обещать нам, что поймаете его, — тихо добавил Томас. — Иначе… иначе как мне жить после всего этого?

Юлия поднялась. Она еще не знала, что скажет. Столько раз уже от нее требовали этой клятвы. Клятвы возмездия. Искупления. Исправления через наказание. Но нельзя давать обещаний, не будучи уверенной, что сможешь их сдержать. Юлия поставила в мойку кофейную чашку и только собиралась открыть рот, чтобы ответить, как ее опередил Кристер.

— К сожалению, мы не можем ничего обещать, — сказал он. — Кроме разве того, что сделаем все возможное. Роберт был замечательным мальчиком, теперь он самое светлое ваше воспоминание. Не позволяйте же никому забрать его у вас.

Юлия с удивлением посмотрела на коллегу. И это тот самый Кристер, который всегда считал жизнь юдолью скорби, а смерть — освобождением? Неудивительно, что на выходе она принюхалась к его дыханию.

Когда полицейские ушли, Йессика и Томас все еще сидели за столом на кухне и держались за руки. И это было последнее, что видела Юлия, закрывая за собой дверь.

Квибилле, 1982 год

Яне отыскала маму на самом краю лужайки, возле леса. Мама сидела в тени и вычищала участок от сорняков. Яне могла бы спросить, какой смысл бороться с одуванчиками на самой границе леса, но она знала, что этот разговор ни к чему не приведет.

— Как продвигается работа? — Яне присела на корточки рядом с мамой.

Мама продолжала корчевать одуванчики по идеально прямой линии.

— Ты уверена, что это нужно?

— Нет, но должно же у меня быть хоть какое-то дело, — ответила мама. — Кстати, ты не видела брата?

— Укатил на велике с тремя девицами, — отмахнулась Яне и сорвала лист одуванчика. — Оттягиваются теперь где-нибудь.

— Яне! — с ужасом воскликнула мама. — Какие девицы? Им же всего по семь лет. И зовут их Малла, Йесси и Лотта. Ты должна радоваться, что у брата есть хоть какие-то друзья.

— Скорее я этому удивляюсь.

Яне посмотрела на лист и осторожно его надкусила.

— Ты ведь знаешь, что они съедобны, — сказала она, — одуванчики, я имею в виду. Так, может, не стоит с ними бороться?

— С какой стати мне есть одуванчики? — Мама утерла пот со лба, оставив грязную полоску над бровями.

Яне пожала плечами.

— В них масса всего полезного — калий, магний, железо…

— Тебе-то откуда знать? — почти возмутилась мама. — Вряд ли ты состоишь в обществе юных друзей леса.

— Странно, что ты этого не знаешь, — продолжала Яне. — Кстати, по-французски одуванчик называется piss-en-lits, что означает «помочиться в постель», это же сильнейшее мочегонное средство.

— Мочегонное средство, — торжественно повторила мама. — Иногда я спрашиваю себя, чья ты все-таки дочь? Ты слишком умна для этих мест.

Вот оно… Сейчас самое время. Мама вонзила железный совок под корень и осторожно копнула. Яна затаила дыхание — сейчас или никогда.

— Кстати, насчет того, что слишком умна для этих мест… ты в курсе, что я уезжаю через восемь дней?

— Я в курсе.

Мама вытащила из земли очередной одуванчик.

— Собирешься навестить Ивлу в Даларне? Мы уже говорили об этом. С ее мамой как будто всё в порядке, насчет этого я даже не беспокоюсь. Тебя не будет две недели.

— Я не об этом, — перебила ее Яне.

Скажи ей сейчас, скажи…

— Как только вернусь, соберу вещи.

Яне затаила дыхание. Мама, застыв на месте, подняла глаза на дочь.

Теперь ничего другого не оставалось, как только до конца объясниться.

— Я уезжаю, — сказала Яне. — Не могу больше жить здесь, на этом хуторе. Мне нужно чем-то заниматься… Жить в городе… Учиться, наконец. Я… я не выдержу здесь… Свихнусь.

Мама молча смотрела на дочь. Яне заморгала, чтобы смахнуть слезу. Она не должна плакать, просто не имеет на это права. Потому что тогда у нее не хватит духа порвать со всем этим, и мама победит. Яне подняла глаза к голубому небу и снова заморгала. Небо пустое — ни облачка, ни самолетика. Но ей не нужна пустота, совсем наоборот. И того, что ей нужно, на этом хуторе нет и никогда не будет.

— Не волнуйся за меня, — продолжала Яне. — Мне шестнадцать, я справлюсь. Я уже нашла себе жилье.

— Я волнуюсь не за тебя, а за себя, — ответила мама. — Ты всегда была самой сильной из нас. Самой умной. Ты даже знаешь, что одуванчик — сильное мочегонное, и много других вещей, а я… я… у меня едва хватает ума раздобыть еды на обед. Без тебя я… да и твой брат с его фокусами… я… я не смогу.

Мама снова опустила глаза в траву.

— Если ты исчезнешь, я наложу на себя руки.

Яне как будто ударили в грудь, так что из легких разом выбили весь воздух. Она ожидала чего угодно — что мама рассердится, запретит, заплачет или очередного приступа депрессии — только не этого.

И в Яне вскипела ярость.

— Ну и черт с тобой, — сказала она. — Ты мне мать или не мать, в конце концов? Это шантаж. Я не могу посвятить жизнь тебе одной, да и брат не такой уж неженка. У меня своя жизнь, тебе понятно? Если не справляешься одна, у тебя еще есть возможность найти кого-нибудь себе в пару. Но это буду не я.

Яне вскочила. Мама продолжала смотреть в траву, на ровный, очищенный от одуванчиков ряд. Она казалась такой маленькой. Такой бесхребетной. Но Яне все сделала правильно. Она должна уехать отсюда, иначе быстро покатится по наклонной. Как мама.

* * *

Педер беспокоился, поджидая ее у туалета, и уже начинал сомневаться, что Анетта выйдет оттуда живой.

— Дорогая, с тобой всё в порядке?

Он приложил ухо к белой деревянной двери.

Наконец изнутри донесся стон, а потом появилась и сама Анетта — белая как мел.

— Назад. — Она выставила ладонь, призывая Педера держаться на расстоянии. — У меня изжога или того хуже… В общем, ко мне опасно приближаться. Близнецов это тоже касается.

— Нет проблем, дорогая, — ответил Педер. — Мы окутаем тебя заботой и вниманием. А близнецам полезно развивать жевательные мышцы.

Анетта закатила глаза, прихватила из ванной пузырек антисептика и протерла дверную ручку со всех сторон. Педер затаил дыхание. Ему и в самом деле очень хотелось, чтобы Анетта никогда больше не открывала эту дверь.

— Я серьезно, — сказала она. — Отныне этот туалет — моя территория. Если, конечно, у тебя не возникнет желания беспрерывно блевать и испражняться.

Педер попятился, изобразив на лице ужас.

— Органические жидкости? Разве в этой семье есть такая проблема? Близнецы как будто высушены изнутри.

Он привлек жену к себе и пригладил ее взъерошенные волосы.

Анетта слишком устала, чтобы протестовать.

— Предлагаю тебе забаррикадироваться в спальне. Я принесу тебе планшет. И не выходи, пока не выздоровеешь или не просмотришь все сериалы по «Нетфликсу», в зависимости от того, что произойдет раньше. Я и близнецы будем в гостиной. Соорудим вигвам. Если будут скучать по маме, скажу, что ты нас бросила.

Анетта слабо улыбнулась.

— Можешь рассчитывать на секс в качестве благодарности, — она с тоской посмотрела на постель, — но не раньше, чем через два года.

— Проверю по ежедневнику, когда буду свободен, — пообещал Педер, прихватывая из гостиной пару дополнительных подушек. — А теперь мне надо позвонить в отделение, отпроситься на несколько дней.