Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Джейн Донелли

Мельница на лугу

Глава 1

Свадьбу сыграли быстро. Но, несмотря на поспешность, все было организовано прекрасно. Деревенская церковь была наполнена гостями, праздничный стол в деревенском зале для торжеств ломился от угощения.

У алтаря Крисси Бурнетт и Кит Чандлер испуганно смотрели на друг друга. И Эмма Чандлер, сестра жениха, сидевшая во втором ряду, заметила неуверенность на их бледных молодых лицах.

Девятнадцатилетняя Кристина и Кристофер, в возрасте двадцати одного. Два месяца назад свадьба, казалось, была в туманном будущем. Но однажды после завтрака Кит вскрыл конверт с официальным штемпелем и сказал подавленно:

– Я не верю этому.

– Подоходный налог? – с сочувствием произнес отец.

– Это жилищный отдел. Они предложили нам квартиру.

– Очень любезно с их стороны, – сказал Томас Чандлер.

– Но мы были в списке очередников только десять месяцев. – Новость ошеломила Кита. Он собирался жениться на Крисси, но не думал, что придется это сделать немедленно.

Они могли бы подождать еще несколько лет, встречаясь, тратя больше, чем позволяли их жалованья, ссорясь и мирясь. Кит жил с овдовевшим отцом, Крисси – со своим семейством.

Крисси, услышав о квартире, отреагировала как Кит:

– Это слишком скоро. Вряд ли мы получим квартиру. Это ошибка.

Их заверили, что никакой ошибки нет. Организация, ведающая распределением квартир, действительно предлагала им жилплощадь. Недалеко, в местечке Алмонд-Три-Крессент, где стояли три трехэтажных здания в стиле модерн. Им повезло – одно семейство решило жить в Австралии, и, в случае женитьбы, Кристофер Чандлер и Кристин Бурнетт получали квартиру. Кит позвонил Эмме, и ее квартирная хозяйка подозвала ее из ванны к телефону. Эмма стояла, дрожа, кутаясь в полотенце, и ее мокрые ступни приклеивались к линолеуму.



Кит звонил нечасто. Эмма даже испугалась. Она вскрикнула:

– В чем дело?

Кит объявил с легкой бравадой:

– Пятнадцатого числа следующего месяца приглашаем тебя на свадьбу.

– Какую свадьбу?

– Нашу, конечно. Крисси и мою.

Он объяснил относительно квартиры, и Эмма согласилась, что им выпала удача. Одна гостиная, две спальни, кухня, ванная. Много мебели не надо.

– Необходим легкий ремонт, – продолжал Кит, – но это легко устроить. Ты не купила бы для нас диван в качестве свадебного подарка?

– Да, – согласилась Эмма.

– Диван… – Кит вычеркнул его из списка. – Поговори с Крисси.

Трубку взяла Крисси:

– Привет, Эмма, как насчет совета? Я не знаю, что делать в первую очередь. – Она хихикала. – Я нашла только пару кастрюль в ящике шкафа, и что только делать с ними, не знаю, я такой плохой повар. Да, я жду. Пятнадцатого, Эмма. Ты будешь у нас, не так ли?

– Конечно, – обещала Эмма. Потом попрощалась и вернулась в ванную. Слишком неожиданно, чтобы радоваться.

Кит взял руку Крисси, и они наконец-то спокойно взглянули друг на друга – до этого все выбирали обои для гостиной и обсуждали гостей.

– …Пока смерть нас не разлучит… – повторял Кит очень медленно, Крисси почти шептала и, перед тем как Кит надел кольцо на ее палец, посмотрела через плечо, оглядев проход к церковному крыльцу.

Имелась тысяча причин для этого взгляда, и Эмма надеялась, что это не была отчаянная проверка возможности бежать в последнюю минуту свободы.

Крисси была еще очень молода. Девятнадцать – юный возраст, а Эмме уже двадцать два. Стоять бы в этой церкви три года назад и давать те же обещания и смотреть только на Марка, если бы Марк был готов стоять рядом.

Марк не был готов. Скорее всего, он даже никогда и не собирался. Марк Хардич стоял теперь далеко позади Эммы в темном углу церкви. Серые глаза, высокий, худой, темные волосы уже седеют на висках, хотя его тридцатый день рождения был только в прошлом месяце.

С детских лет все герои Эммы имели лицо Марка Хардича. Каждое утро, проснувшись, она отдергивала занавеску – окно было рядом с ее кроватью – и смотрела через луга туда, где, как она знала, находится дом Марка, и говорила очень нежно: «Привет». Иногда она сидела так минут пять, сообщая ему о разных вещах.

Она не могла припомнить, когда начала эти приветствия, но закончила, когда ей было тринадцать. Кит прошел мимо открытой двери однажды утром и спросил: «С кем ты говоришь?» Однако она не прекратила отодвигать занавеску и всегда всматривалась в даль в поисках серого дома, как если бы это был ее талисман.

Дом Эммы, хотя она жила в Лондоне последние три года, назывался «Милл-Хаус»[1]. Мельница все еще стояла на участке, но никто не помнил, чтобы там мололи муку, а Томас Чандлер работал школьным учителем перед уходом на пенсию.

Дом Марка был центром конного завода Хардичей. Марк Хардич, как и его предки, был владельцем красивых, дорогих скаковых лошадей. Деревня Хардичи находилась на земле графства. Никто не знал, что появилось сначала – семейство или деревня.

Времена менялись, конечно, но «Хардич-Хаус» был все еще самым внушительным домом на много миль вокруг, и Марк Хардич все еще был героем Эммы, когда ей было девятнадцать. Тогда и начались золотые месяцы.

Два месяца, точнее. Только два. Одна из лошадей Марка выиграла на бегах в Стратфорде. Это была четырехлетняя каштановая кобыла Пиппа. Эмма с толпой друзей поддерживали наездника на трибунах, так как наездником Пиппы был Марк.

Позже он, проходя мимо, сказал:

– Я надеюсь, что вы поставили на Пиппу.

– Мне жаль, что не поставила больше.

– Все собрались? Пойдемте выпьем, чтобы отпраздновать.

Они были соседями всю жизнь, и предложение Марка насчет празднования было достаточно естественно, но в то время, как он говорил, Эмма чувствовала восхитительную легкость сердца. Она разрумянилась, а глаза ее все еще искрились от триумфа Пиппы.

Набралось целых шесть человек: две девушки, работающие в том же магазине, что и Эмма, Кит и два молодых человека. Они все пошли к бару – выпить за Пиппу и конный завод Хардичей.

Впервые Эмма заметила, что Марк глядит как-то оценивающе. Это было не похоже на обычные ухаживания. Пропасть отделяла его от Джимми Лоренса, студента-медика, что был последним увлечением Эммы. Да и глядел он на нее иначе. «Смотрит как доберман-пинчер на косточку с мясом», – заметил Кит.

У Марка Хардича это выражалось в легком вскидывании бровей и улыбке, которая предназначалась для Эммы, в то время как он говорил с другими. Это было восхищение мужчины женщиной.

Марк был старше, чем Эмма и ее друзья. На пять лет старше Джимми. Их шутки и их болтовня внезапно показались ей инфантильными. Она не обращала на них внимания и говорила главным образом с Марком о лошадях. Она ни за что не сказала бы, из чувства самосохранения, что предпочитает собак и кошек. Скаковые лошади нравились ей, потому что они были частью Марка Хардича.

Она задавала вопросы и слушала. Она делала замечания, и он слушал. И ему, казалось, хотелось, чтобы она осталась.

Бедный Джимми не выдержал. Он вдруг схватил руку Эммы и попробовал втянуть ее назад в компанию. Она отчитала его с терпимой улыбкой. Она была добра, и она была уже в другом измерении, где происходили замечательные вещи, и она была настолько уверена в себе, что ее почти не удивило, когда Марк спросил:

– Вы пообедаете со мной сегодня вечером?

– Хотелось бы, – сказала она, не краснея, без запинки. – Спасибо, очень бы хотелось.

Но позже, дома, в комнате, когда она готовилась к встрече, ее спокойствие уступило место волнению, столь же пьянящему, как у ребенка в ночь перед Рождеством.

Она посмотрела на свое отражение и удивилась, что оно не изменилось. В девятнадцать она все еще ожидала чуда. Она делала новые прически и надевала модные платья с неослабевающим оптимизмом. Результаты были почти всегда хороши. У нее были темные блестящие волосы, которые струились по плечам. Широко расставленные зеленые глаза, круглое лицо и чистая белая кожа. Она была красива, но никогда не выглядела сногсшибательно, хотя очень надеялась, что когда-нибудь это случится. А в этот день она почувствовала себя сногсшибательной.

Итак, Марк Хардич пригласил ее. Он хочет провести этот вечер с ней, хотя, конечно, существует множество красивых женщин, которых он мог бы пригласить на обед. Мысли об этом зажигали звезды на небе, чувственно изгибали ее губы, согревали ее кожу. Даже линии ее гибкого молодого тела, казалось, становились более мягкими и изящными.

Он привел ее в придорожное кафе, где его знали. Владелец вышел, чтобы проследить за обслуживанием, обменяться шутками и поговорить о скачках.

Марк Хардич был самым красивым мужчиной в кафе, и не только в глазах опьяненной Эммы. Его особенностью было утонченное высокомерие, и, поскольку он сидел напротив нее, ей хотелось зажмуриться, чтобы поверить этому.

Они говорили о новой книге одного из его любимых авторов. Эмма не читала книгу, но случайно натолкнулась на небольшую заметку о ней в воскресной газете и бесстыдно притворилась, что читала.

Это было не вполне честно. Но она хотела понравиться, и Марк был сражен. Во всяком случае, она читала некоторые произведения этого автора.

Они говорили о текущих событиях. Здесь она имела преимущество, ее отец всегда полагал, что Эмма и Кит должны быть в курсе политических новостей, музыкальных и театральных новинок.



Укладываясь спать той ночью, Эмма решила, что каждое слово их разговора нужно запомнить, и чуть не встала, чтобы записать его. Но заснула в теплой кровати, всё-таки решив не записывать. Она всегда будет помнить. На следующей неделе у нее новое свидание с Марком. Она помнила наизусть все, что он говорил ей, и надеялась, что он скажет: «Эмма, я люблю вас».

В сущности, он был серьезным человеком. И если он искал общества девушки, то это было серьезно.

Эмма любила его. Всегда любила. Она думала, что он влюбился в нее. От его поцелуя она вся трепетала. Она восхищалась им даже больше за самообладание, с которым он целовал ее. Это было уважение, настоящая любовь. В Марке Хардиче не было ничего импульсивного, и Эмма ждала, что в свое время он скажет, что он обожает и хочет ее.

Два светлых месяца. Она была глуха к деревенским сплетням. Насмешки Кита, противоречивые и немного взволнованные комментарии отца. Но все изменилось после разговора с Сарой Хардич.

Сара была на десять лет старше Марка, к тому же выглядела старше своего возраста. Худая высокая женщина из семейства Хардичей. Но где черты Марка были тверды, у Сары были слишком остры, ее лицо было чересчур узким.

Эмма никогда не любила Сару. Ее вообще мало кто любил. У той был острый язык и отсутствовала выдержка. Она была бы более счастлива, живя лет сто назад, когда девочки вроде Эммы Чандлер делали реверансы перед дамами, подобными мисс Хардич.

В девятнадцать лет Эмма работала в магазине в ближайшем к деревне городке. Одежда продавалась дешевая и яркая, явно не для Сары Хардич. Поэтому, когда Сара вошла в магазин в тот день, Эмма мысленно отметила, что она ничего не будет покупать.

Она прошла вперед. Освещение было не слишком хорошее, и Сара как будто боялась, что из-за угла выскочит крыса.

– Я могу вам помочь? – спросила Эмма.

Громко звучала музыка. Сара сказала:

– Я хочу поговорить с вами. Этот гвалт когда-нибудь кончится?

– Боюсь, что нет. – Эмме часто хотелось тишины, но клиенты любили громкую музыку. Они примеряли одежду быстро двигаясь в такт ритму. Эмма обратилась к Софи, хозяйке магазина: – Можно я выскочу на пять минут?

– Да хоть на десять, – разрешила Софи великодушно. Эмма была ее лучшей продавщицей.

Сара припарковала машину напротив магазина, и теперь она подошла к автомобилю и села, открыв дверцу для Эммы. Сердце Эммы забилось сильнее. Сев, она спросила с тревогой:

– С Марком все в порядке?

– Все хорошо, – кивнула Сара. Потом холодно заметила: – Именно о брате я хочу поговорить с вами.

Эмма сидела прямо и молчала, потому что догадывалась о намерениях Сары. Сара Хардич любила подчеркивать свой аристократизм. Конечно, она не одобряет брата, встречающегося с простолюдинкой. Эмма умела сохранять выдержку, она сумеет выдержать грубость Сары. Не стоит обращать на нее внимание. Вот только Марк будет сильно огорчен.

– Знайте, он не женится на вас, – сказала Сара.

Что она знала об этом? Эмма собралась выйти из автомобиля, удивляясь, с какой стати она послушно пошла из магазина за Сарой Хардич, чтобы слушать этот бред.

– В тот день, когда он пригласил вас на обед, – продолжила Сара, – он поссорился с ней. Поэтому он и пригласил вас.



Слова укололи больно, но это могла быть злонамеренная выходка в духе Сары. Если это правда, сказала себе Эмма, она была бы рада устроить скандал. Кто бы ни была эта девушка, Марк не встречается с ней теперь.

Она вышла из автомобиля, Сара Хардич – тоже. На тротуаре Сара сказала уверенно:

– В конце концов он женится на Гиллиан. Она для него все. И я думаю, что несправедливо, если вы думаете, что вы для него больше чем временное увлечение. Вы встречаетесь два месяца? Она позвонила ему сегодня. Кто-то должен был предупредить вас.

Потом Сара подумала, правильно ли поступила, приехав сюда. Но она знала, что ее брат выжидает, пока Гиллиан не придет в чувство, и Эмма Чандлер должна была быть предупреждена.

«Надеюсь, что девушка не упадет в обморок к моим ногам, – думала Сара, – она выглядит смертельно бледной». Вслух же произнесла:

– Марк поступил эгоистично.

Скорее всего, он не хотел быть эгоистом. Не было вопроса о совращении Эммы или влюбленности. Те нетребовательные поцелуи, которые будоражили ее воображение, были доказательством чуткого ограничения, это был просто более теплый способ прощания, на градус теплее, чем рукопожатие.

Марк не обманывал ее. Она обманула себя. Он не сказал ей о Гиллиан, но никогда и не говорил, что Эмма – девушка, которую он хочет. Они говорили много, и теперь она поняла, что все было поверхностно.

Возможно, были хорошие, дружеские отношения. Как Марк мог знать, что она боготворила его в течение пятнадцати лет из своей девятнадцатилетней жизни?

Их последнее свидание должно было состояться в театре тем же вечером. Она задавалась вопросом, скажет ли он ей о Гиллиан или просто не назначит другой встречи. И она поняла, что не в силах будет высидеть трехактную пьесу, ожидая разведки их отношений.

Она извинилась и сказала, что у нее болит голова. Это было правдой. Он посочувствовал, обеспокоенно и в то же время явно с облегчением. Стоя у своего дома на неровных каменных плитах, Эмма сказала:

– Сара приезжала ко мне на работу.

– Какого дьявола! – Марк знал какого.

– Она рассказала мне, что Гиллиан позвонила тебе сегодня после длительной, двухмесячной ссоры. Кто это – Гиллиан?

– Гиллиан Грэм, – сказал Марк, – тебе она понравится.

Это казалось невероятным. Марк больше ничего не сообщил. Эмма чувствовала, что если она потребует больше, то он может сказать: «Пойдем к ней».

Эмма не готовилась к встрече с Гиллиан. Той ночью она резко и честно оценила себя. Временная замена. Обычная девушка с обычным лицом, ничего особенного. Ее собственное достоинство было предельно унижено. Как она была глупа, вообразив, что Марк Хардич влюбился в нее. Впереди не ждало ничего, кроме бесплодных лет, однообразных, как пустыня.

Ей казалось тогда, что ее единственный актив – это работа. Она была хорошая продавщица, чутко улавливающая клиента. Марк не любит ее. А так как она никогда не сможет полюбить никого другого, она решила уехать из Хардичей в Лондон. Сконцентрироваться на карьере, новых лицах, новых интересах.

Она сбегала, и каждый мог догадаться почему. Никто не пробовал отговаривать ее. Это были бы потраченные впустую усилия. Она нашла работу в большом магазине и уехала из дому через неделю. Поселилась в крошечной комнате в темном доме, где всегда пахло капустой.

Ко времени помолвки Хардича у нее появилось несколько новых друзей. У нее был кто-то, просто для компании, когда она получила первое письмо, сообщающее новости. Письмо от отца. Оно было написано в спешке, потому что он хотел оградить ее. Оградить от любой неприятности вообще. Он знал, что другие письма могут опередить.

Когда Марк Хардич женился на Гиллиан Грэм, а произошло это на следующий год после отъезда Эммы, у Эммы была большая комната в доме, который благоухал лавандой. Пастельно-серые стены, испанские коврики и ее собственная мебель. Недорогая, но со вкусом. У нее была также лучшая работа – в отделе мод.

Она ездила домой на выходные, писала и звонила регулярно. Те несколько дней, что она провела с Марком Хардичем, были более или менее забыты. Все считали, что у Эммы есть кто-то другой.

Когда она бывала в Хардичах, она слышала о Гиллиан. Красива и богата, носит самую великолепную одежду, и все ее обожают. Крисси, подружка Кита, говорила, что все, кто работает в конюшнях, называют госпожу Хардич конфеткой. Но так или иначе, Эмма всегда избегала видеть ее. Однажды она натолкнулась на фотографию в журнале – Гиллиан с Марком на благотворительном балу. Эмма находилась в приемной дантиста в это время, и только этого ей не хватало.

Она поспешно захлопнула журнал и тупо уставилась в окно, пока медсестра не коснулась ее плеча:

– Ваша очередь, мисс Чандлер. – Похоже, она уже повторяла это не раз.

На фото у Гиллиан были чудесные волосы, собранные в пучок на затылке, платье из темного бархата было великолепно и просто. Она выглядела ослепительно, и это делало ее смерть вдвойне ужасной.

Это случилось за шесть месяцев до свадьбы Кита, несчастный случай.

Марк собрал всю свою силу, чтобы выстоять под таким ударом, и, хотя никто не видел, чтобы он плакал, он в момент постарел, линии в гордом лице углубились, волосы поседели на висках.

Он продолжал управлять конным заводом. Лошади были быстроноги и красивы, но он больше не принимал гостей и редко покидал свои владения. Он стал похож на отшельника.

Крисси и Кит пригласили его на свадьбу и были взволнованы, когда он принял приглашение. Он не будет на приеме, но он прибудет в церковь, и это его первый выход после смерти жены.

Эмма видела его впервые за прошедшие три года. Эмма тоже изменилась, но изменилась к лучшему. Она теперь была уверена в себе и ничем не выдавала, что когда-то ей была причинена боль. С тех пор достаточно много мужчин сказали Эмме Чандлер, что она хороша. Этого вполне хватило, чтобы восстановить чувство попранного достоинства.

Юная округлость ушла с ее лица, обнажая красивые скулы. Ее волосы были все еще темны и плавно струились по плечам, она умело подчеркивала косметикой зеленый цвет глаз и молочную бледность кожи. Одета она была с иголочки, по последней моде, – некоторые из приглашенных женщин вспоминали, что видели похожие модели в обзоре осенней модной коллекции.

Эмма вошла в церковь за несколько минут до невесты; она остановилась, чтобы поздороваться за руку с двумя ее подружками. Большинство гостей уже собрались в церкви, включая Марка Хардича. И когда Эмма прошла, он обернулся.

«Марк, – подумала она, – Марк…» Ее дыхание перехватило, но не из жалости. Он наклонил голову, и она слегка улыбнулась, ей надо было идти дальше, чтобы занять место, указанное ей шафером.

Ей сказали, что Марк будет здесь. Она была рада. И неизбежно задавалась вопросом, что почувствует, увидев его снова. Она все еще не была уверена в себе. Мимолетно улыбнуться было бы достаточно просто, но разговаривать значительно труднее. Он не будет на приеме, но у церкви она должна будет поговорить с ним. Всю службу она думала об этом. Она смотрела на Кита и Крисси, молилась за их счастье и сознавала, что Марк рядом.

Возможно, он уйдет и не оставит ей шанса поговорить с ним. Она не знала, хочется ли ей этого или нет. Честно, она не знала. Но она знала, что под внешней холодностью возбуждена ужасно.

Марк не ушел. Он ждал, стоя среди гостей, состоящих наполовину из деревенских детей. Ожидался выход жениха и невесты из церкви.

Делали снимки на память. Эмма попала в один кадр, а затем отстранилась. Она наблюдала за фотографом, бойким, уверенно расставляющим людей для съемки… Она знала, что Марк где-то рядом. Она видела его, когда позировала фотографу. Но она не могла смотреть на него. Невероятно, но она не могла отвести глаза от фотографа, пока не услышала, что Марк говорит:

– Привет, Эмма!

И затем, как бы освободившись, она повернулась и сказала:

– Привет.

Это казалось невозможным, но он был более красив, чем она помнила. Седеющие волосы изменили его, серьезное лицо было больше, чем когда-либо, лицом ее мечты. Он спросил:

– Как ты? – И ответил за нее, прежде чем она смогла что-нибудь сказать: – Чудесный и преуспевающий вид.

«Не выгляжу преуспевающе, а только стараюсь», – подумала Эмма и сказала спокойно:

– Мне так жаль, Марк.

Хотя она никогда не встречалась с Гиллиан, все-таки она была потрясена нелепостью этой катастрофы. Он молча кивнул, она сказала:

– Было очень любезно с твоей стороны прийти на свадьбу.

– Я должен был видеть, что Крисси вышла замуж. Кит счастливый человек.

– Ему повезло, – согласилась Эмма.

Фотограф теперь снимал, как невеста и жених глядят в глаза друг другу. Эмма вспомнила их неуверенность в церкви, сейчас они выглядели восторженно влюбленными.

– Ты не уедешь? – спросил Марк.

– Пробуду остаток недели.

– Я думаю, что ты могла бы остаться здесь теперь, когда твой отец будет один.

Она не считала так. Скоро Кит и Крисси будут жить недалеко, так что ее отец не будет один. Кроме того, у нее есть работа и небольшая квартирка и никто не предлагает ей остаться.

– Я так не думаю, – заметила она.

– Жалко, – сказал он, а затем кто-то встрял в их разговор, и несколькими минутами позже Марк Хардич ушел. В это время другие гости двинулись на праздничный прием в зал по соседству с церковью.

Три года был большой срок. Если бы Эмма вернулась, это далось бы ей нелегко. Некоторые вещи не изменились. Праздничный зал, она танцевала здесь в субботние вечера еще подростком, так и оставался в зелено-кремовых тонах.

Гости – в основном друзья и соседи, но много было и незнакомых людей. Самый близкий сосед, лучший друг Кита, был незнаком ей. За прошлые двенадцать месяцев она встречала его несколько раз лишь случайно.

Причина, по которой она не хотела жить постоянно в «Милл-Хаус», заключалась в близком соседстве с этим человеком. Эмме казалось символичным, что ее первое впечатление, связанное с ним, было таким: когда она приехала как-то домой на выходные, уже стемнело, она вошла в кухню, посмотрела в окно и закричала:

– Мельница горит!

Верхний этаж был ярко освещен. Она уронила чайник и помчалась к двери, а Кит закричал ей вслед:

– Успокойся, все в порядке. Это – лампа.

Эмма уже открыла дверь черного хода. Стояла и смотрела в дверной проем, понимая, что свет недостаточно ярок для пожара и не мерцает. Она спросила:

– Что там происходит с лампой?

– Это проводят электричество.

– Какое электричество? Зачем электричество в старой мельнице?

Это была добротная мельница. Толстые звуконепроницаемые стены защищали ее все годы. Мельнице все было нипочем. Еще детьми они играли в ней, а Томас Чандлер, академически образованный человек, преподававший историю перед уходом на пенсию и теперь, на досуге, изучающий местную историю, любил эту мельницу. Впервые Эмма слышала об электричестве здесь.

– Тип, который купил ее, делает проводку, – объяснил Кит.

– Купил ее? Купил мельницу?

У Кита были рыжие волосы, не нравящиеся многим людям, и карие глаза. Когда он был взволнован, его глаза темнели, когда он был счастлив, они светились янтарем. Они были темны и озабочены теперь. Он сказал:

– Мы не сообщали тебе по телефону. Мы ждали, когда ты приедешь. Мы знали, что ты поднимешь шум.

– Я не понимаю.

– Не много надо, чтобы понять, – сказал Кит. – Попробуй спросить папу.

Томас Чандлер был в гостиной, откуда он, должно быть, слышал суету в кухне, так как комнаты были смежными. Эмма влетела в гостиную, и он сказал мягко:

– Никто не пользовался ею, моя дорогая.

У него была хорошая пенсия. Кроме старых книг и иногда бутылки вина, у него не было никаких расходов. Эмма сказала:

– Если бы деньги были необходимы, я дала бы. Я…

Ее отец улыбнулся:

– Не шантажируй меня, моя любовь, я не нуждался в наличных. Он дал хорошую цену, но я продал не из-за денег.

– Тогда почему?

– Он хотел купить.

– И ты позволил ему это? Просто так? – Эмму трясло. – А если он заделает все штукатуркой и превратит мельницу в кафе?

– Он хотел жить там, работать. Он – художник.

– Что может быть хуже, – стонала Эмма, – свободный художник. – Она накинулась на Кита: – А ты как мог позволить?

Их отец был непрактичный человек, но Кит мог воспрепятствовать контракту. В течение нескольких месяцев Эмма не приезжала, но она звонила каждую неделю, и никто не сказал ей ни слова.

– Как говорит папа, мельница ни для чего не использовалась. – Кит пожал плечами. – Этот Корби относится к сорту людей, всегда получающих то, что они хотят. Я не жалею, что ему продали мельницу.

Эмма жалела. Ей претила мысль, что мельница больше не принадлежит им. Она спросила печально:

– Он собирается строить забор?

Отец показал ей чертеж:

– От мельницы до луга и рощи. Вся земля от забора сада – его.

Это была собственность ее отца, он мог делать все, что угодно. Она спросила:

– Кто он? Что, он едва постучался к вам и уже купил?

Отец снова улыбнулся:

– Да, это было неожиданно. Я встретил его, когда бродил по холмам. Мы оба попали в бурю. Он приглядывал, что купить в этих местах. Он любит сельскую местность. Оставил автомобиль и решил прогуляться. Мы изрядно промокли, пока добрались домой, я пригласил его.

Эмма пробормотала:

– Это звучит как начало глупой пьесы. Мистер Эрншоу приводит домой человека, который занимает его дом.

– Смешно ты говоришь. – Кит широко улыбнулся. – Корби выглядит настоящим чудовищем.

– Так не играйте с ним в азартные игры, или мы можем потерять остальную часть фермы.

– Эй! Представляешь себя героиней пьесы? – засмеялся Кит.

– Нет. И какое у него странное имя. Как там дальше?

– Корби Кемпсон.

– Никогда слышала о нем. – Она улыбалась теперь, постепенно приходя в себя. – Художник-неудачник, конечно.

– Ты еще услышишь о нем, – сказал отец спокойно. Он заколебался на мгновение и добавил другим тоном: – Он прекрасный шахматист. Все время выигрывает.

Она поняла, что Кит имел в виду, когда увидела Корби. Высокий человек, худой и загорелый, как цыган. Не такой тощий, как Марк, но тонкокостный, одежда на нем висела как на вешалке. Эмма была готова ненавидеть его. Она обижалась на потерю мельницы. Когда послышался стук в дверь черного хода и Кит сказал, что это Корби, она внутренне напряглась.

Ее отец сказал:

– Входите.

Корби вошел через кухню в гостиную, зная дорогу, знакомый с расположением комнат; и ей это не понравилось.

– Заходите и познакомьтесь с Эмми, – продолжал отец.

– Вы неприятно удивили меня, мистер Кемпсон, – сказала холодно Эмма. – Я только что услышала о продаже мельницы и не скрываю, что это удар для меня.

– Мне жаль, что это так, – ответил Кемпсон.

Конечно, ему не было жаль. Он хотел мельницу, и он получил ее. Она думала, смотря на него: «Все ты видишь. Любой человек, встающий у тебя на пути, должен быть начеку».

– Мельница казалась такой заброшенной. У вас не было планов насчет нее, не так ли? – продолжал Кемпсон.

Он знал, что планов у нее не было, что ее жизнь проходила далеко отсюда. Она сказала:

– Это была наша мельница, в этом все дело. Я любила ее, стоящую на лугу позади дома.

– Никто не будет ничего менять.

– Какие у вас планы? Не собираетесь ли вы превратить ее в блок квартир?

– Нет.

– В наше время люди не покупают землю, если не планируют что-нибудь построить.

– Я так делаю.

– Все равно вам не дадут разрешения на перепланировку. Здесь зеленая зона, – произнесла она весело.

– Действительно? – Он смеялся над нею, и ее щеки запылали в ребяческом запале. С детства было все наоборот – у Кита были рыжие, как огонь, волосы, а у Эммы – горячий, как огонь, характер.

Она давно научилась самообладанию, имея дело с клиентами, с которыми нужно терпение святых, и была удивлена ярости, которая захватила ее теперь.

– Раскладывайте шахматную доску, Корби, если будете играть, – поспешил заметить отец.

Корби сказал, что будет. Они вошли в комнату с камином, складское помещение в старые времена. С полом, покрытым коврами, и с мягкими креслами. Эта комната служила для отдыха уже более половины столетия. Эмма впилась взглядом в дверь, которая закрылась за ними, и Кит мягко улыбнулся:

– Будь я проклят, – сказал он. – Давненько я не видел тебя такой.

– Какой?

– Узнаю мою Эмми. Несмотря на всю твою городскую жизнь, ты осталась прежней девчонкой, которая столкнула Бастера Бэдоу в канаву.

Ей было в то время девять лет, а Киту восемь. Бастер был врагом Кита, и больше их обоих. Эмма засмеялась:

– Если ты помнишь, это было нелегко, я толкнула его сзади.

– Да, так ты и сделала, – сказал Кит, – крикетной битой.

Эмма готовила еду, когда пришла Крисси. Крисси и Кит уходили. Она заглянула, чтобы поздороваться с Эммой. Кит насмешливо заметил:

– Жаль, что тебя здесь не было полчаса назад, когда Эмме представляли Корби. Она чуть не избила его.

Крисси не рассмеялась. Она, нахмурившись, поглядела на Кита и сочувственно сказала Эмме:

– Я предупреждала, что они должны были сказать тебе. Дождаться тебя, чтобы посоветоваться.

– Это был удар, – признала Эмма. – Хотя я признаю, что от мельницы не было пользы.

– Они не должны были продавать ее незнакомцу, – сказала Крисси. – Все в Хардичах судачат об этом. – Работая в конюшнях, Крисси была предана Хардичам, но это можно было понять. – Мистер Хардич говорит, если бы он знал о желании вашего отца продать мельницу, он купил бы ее для себя, так как она примыкает прямо к его земле.

Хардичам следовало отказать в первую очередь. Эмма сказала:

– Не думаю, что отец думал о продаже заранее. – Она взглянула на Кита. – Но можно было бы подумать о Марке и предоставить ему такую возможность.

Она готовила цыпленка с абрикосами и миндалем, и Кит ел миндаль с такой же скоростью, как она чистила его.

– Зачем? – спросил он, набив рот. – У Хардичей достаточно земли. И хотя я рискую, высказываясь в вашей компании, но у Марка Хардича и так всего полно. Я рад, что Корби купил мельницу.

Крисси злобно вскрикнула:

– У вас больше общего с жуликом, чем с джентльменом!

– Хватит поедать миндаль, – сказала Эмма.

Пока еда готовилась, Кит и Крисси уехали. Эмма вошла в гостиную. Ее отец и Корби Кемпсон сидели, склонив головы над шахматной доской. Они оба посмотрели на нее и улыбнулись. Отец – с обычной теплотой, Кемпсон, как показалось Эмме, проницательно и испытующе.

У него был слишком большой нос, и рот был слишком широк. Твердый рот, хотя на нем сейчас была улыбка. Эмма выбрала место у огня и, разворачивая газету, сказала:

– Не хочется прерывать вашу игру.

– Мы можем закончить в другой раз, – сказал отец. Она предпочла бы, чтобы они продолжали игру.

Она была утомлена. Она приехала из Лондона после рабочего дня, ей хотелось расслабиться теперь, но она не могла расслабиться под взглядом Кемпсона. У него были темные глаза, не добрые, как у Кита, а суровые и внимательные, замечающие любую слабину.

Она чувствовала себя ущемленной. Уже только потому, что он появился здесь как гром среди ясного неба. Она бы привыкла к нему через некоторое время, но на сегодня это было чересчур.

Ее отец говорил на общие темы: погода, болезнь домашней птицы на близлежащей ферме. Затем он перешел к своей работе по истории здешних мест. Пока он остановился на пятнадцатом столетии. Эмма сказала внезапно:

– Мой отец сообщил, что вы – художник. Мистер Кемпсон, какие картины вы пишете? – Он мог бы быть скульптором, предположила она. Его руки выглядели сильными и умелыми. Это был идиотский вопрос, но он должен был перевести беседу в русло его интересов. «Давай обсуждать тебя для разнообразия, дружок», – подумала она.

– Иллюстрирую журналы, – сказал он. – Карикатуры, комиксы, как вы это называете.

– И поэтому вам понадобилась мельница? Чтобы вы могли работать в тишине? Вы хотите найти здесь вдохновение для ваших карикатур? – Она провоцировала и знала это.

– Кто знает? – сказал он.

– Вам за это хорошо платят, не так ли? – елейно произнесла она.

– Свожу концы с концами.

– Я вам верю. Кит говорит, что вы обычно остаетесь на ужин. Я надеюсь, что вы присоединитесь к нам сегодня вечером. – Приглашение прозвучало так фальшиво, что он поспешил сказать, что ему нужно закончить работу. Она отвела глаза в сторону, прежде чем смогла заметить, что это досадно.

Он встал. Она тоже поднялась. Он пожелал спокойной ночи ее отцу, который ответил тем же.

Эмма пошла с ним. Она хотела закрыть за ним дверь на замок и задвижку. Луна была яркой. Через окно кухни бледно мерцала мельница. Она сказала:

– В следующий мой приезд, наверное, в каждом окне будет свет.

– Вероятно. Если вы опять вернетесь через четыре месяца.

– Откуда вы знаете, как долго я не была здесь? – требовательно спросила она.

– Я был в деревне в прошлый уик-энд. Об этом говорили.

– Вы выбрали хорошее время, – сказала она. – Я не позволила бы вам купить ни мельницу, ни землю.

– Да. – Он знал это. Ему не надо было спрашивать почему. «Потому, что я не люблю вас», – ясно висело в воздухе.

– Думаю, надо было дать возможность купить мельницу нашим соседям, – продолжала она.

– Марку Хардичу, – уточнил он. – Об этом шли разговоры.

Естественно. Все недоумевали, почему луг и мельница не были проданы Марку и Гиллиан Хардич. Но, когда Кемпсон говорил, она задавалась вопросом, сказали ли ему о Марке Хардиче и о Эмме Чандлер.

– Спокойной ночи, – пожелал он.

Она закрыла за ним дверь и задвинула задвижку. Пошла назад через кухню, не взглянув в окно. Свет осветит мельницу, как только он дойдет, а она не хотела видеть свет в окнах мельницы.

– Появился человек, приводящий меня в ярость, – сказала она отцу и села на свое место у огня. – Что ты знаешь о нем? Крисси сказала, что он цыган, действительно?

Ее отец сказал голосом школьного учителя:

– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «цыган». Корби Кемпсон – сын последнего сэра Арнольда Кемпсона, судьи – члена высокого суда. – Он соединил кончики пальцев вместе, сидя на стуле и наслаждаясь своей маленькой лекцией. – С другой стороны, если «цыган» означает «путешественник», тогда Крисси была права, потому что он, кажется, много путешествовал.

– Я не думаю, что она подразумевала путешественника. Скорее всего, она имела в виду кого-то, кто может обмануть на ярмарке.

– Это резковато. Он заплатил очень хорошую цену.

– Он шел напролом. И я готова держать пари, он не часто совершает плохие сделки.

– Я знаю, что у него редкий талант.

– Какой? Сделки или карикатуры?

– В живописи. Картины, не карикатуры. Его работы волнуют. – Отец хмуро взглянул на доску, запоминая позиции шахматных фигур. Сказал спокойно: – Думаю, что ему можно доверять, хотя признаю, что он озадачивает меня иногда.

Это было двенадцать месяцев назад. Даже если Эмма вернется, чтобы жить в «Милл-Хаус», то все равно мельница превращена теперь в студию, дорога к дому проходит через Корби Кемпсона, расположившегося в конце их сада. Столкновение неизбежно. До сих пор им редко приходилось сталкиваться. Когда Эмма бывала дома, она подозревала, что он старается не попадаться ей на пути, но, когда они встречались, она всегда находила его неизменно серьезным. Всегда существовала угроза конфликта.

Однажды она спросила отца:

– Он хоть что-нибудь продает из своих картин?

– О да, – сказал отец. – У него будет выставка весной.

– Где?

– В Лондоне.

Она подумала, если бы у нее было время, она могла бы проскользнуть в галерею и посмотреть. У нее обычно много работы. И теперь, на свадьбе Кита и Крисси, она думала, сколько надо принести в жертву, если придется возвращаться в Хардичи.

Она сидела, не слушая речи и тосты. В округе было много городков, где нашлось бы место для хорошей продавщицы. Она теперь первая продавщица, и управительница не будет рада ее отъезду. Но перемены – неплохая вещь. Она смогла бы видеться с друзьями. У нее была машина, и кругом были автострады. Не было любовной интриги, достаточно крепкой, чтобы привязать ее к одному месту. Существовал не один мужчина, желающий укрепить отношения. Но ни один из них не был ей дорог.