Мать предлагала заняться глажкой белья.

Эми не могла представить ничего более беспокойного, чем игра в воображаемый теннис, и она никогда не гладила. «Это заметно», – говорила ее мать.

Эми перевернулась на бок, поправила подушку.

Ей могла понравиться эта девушка, которая пыталась украсть ее родителей. Эта Саванна из саванны, где бродили саблезубые тигры.

Когда она спросила Троя о Саванне, тот сказал, что она «ничего», тем же словом он пользовался, когда официант спрашивал у него: «Вам понравилась еда?» – а он считал, что блюдо было не такое уж вкусное, но и не настолько плохое, чтобы изображать из себя по этому поводу Гордона Рамзи[5] в гневе.

Логан сказал, у него нет мнения о Саванне. И она услышала, как он пожимает плечами.

Бруки завтра тоже впервые встретится с Саванной, но во время их последнего разговора она сказала, что говорила с мамой и ни о чем плохом не думает, что Эми тоже не стоит беспокоиться и что их родители делают доброе дело – помогают жертве домашнего насилия, так что всем им нужно гордиться.

Эми никогда не бил ни один из ее парней, правда, двое трахали ее, когда она бывала слишком далека от мыслей о сексе, чтобы получать удовольствие, но это было до того, как сексуальное удовлетворение вошло в моду. Подобные инциденты тогда считались «забавными». Даже «смешными». Чем хуже тебе было, тем громче полагалось смеяться. Смех был необходим, потому что он возвращал контроль над ситуацией. Когда ничего невозможно вспомнить, ты создаешь воспоминание и надеешься, что оно правдиво. Иногда Эми встречалась с каким-нибудь мальчиком, временно убеждая себя, что любит его, просто ради того, чтобы было о чем рассказать, если кто спросит. Да что там. Незачем возвращаться в те времена. В ее памяти полно катакомб, вход в которые нужно держать заваленным, вроде заложенной кирпичом топки печи в гостиной у родителей. Саму печь, о которую когда-то разбила лицо бабушка, давно разобрали.

Эми подумала о своем деде, отце отца, о котором никто не говорил из-за того, что он сделал. Ей хотелось увидеть хотя бы его фотографию. «Зачем тебе смотреть на него?» – неодобрительно спрашивали ее младшие братья и сестра, ведь их бабушка пекла такие восхитительные яблочные крамблы и вкладывала в липкие ладошки внуков пятидолларовые купюры, будто подкупала их.

А Эми было просто интересно. Сожалел ли он о своем поступке? Позволял ли себе такое с другими женщинами? Она пришла к выводу, что интерес к покойному, распускающему кулаки деду свидетельствовал о ее тяге к плохим парням.

Спи, Эми, спи.

Она услышала, как внизу хлопнула дверь, значит вернулся кто-то из соседей, и это хорошо, ни к чему воображать грабителей в черных балаклавах, которые крадутся по дому и впадают в раздражение, потому что здесь нечего брать, кроме сорокадолларового тома с биографиями.

Вдох на четыре счета.

На семь – задержи дыхание.

Выдох – на восемь.

Вероятно, солдаты в армии используют технику дыхания «4-7-8» и засыпают за минуту.

– Давайте начнем со сна, – сказал ее последний психотерапевт.

Его звали Роджер, и Эми сомневалась в его квалификации. Вероятно, он прочел об этой дыхательной технике в Интернете. Ей нравилось, что в нем есть какая-то легкая плутоватость. Она чувствовала себя уютнее в его невзрачном кабинете, чем в мягко освещенных, устланных толстыми коврами салонах дорогих психиатров и психологов, которые, Эми это чувствовала, скептически оценивали ее прическу и одежду.

Она не рассчитывала, что Роджер исцелит ее. Эми устраивало, что, когда кто-нибудь скажет, а это происходило с завидной регулярностью: «Я думаю, тебе нужна помощь, Эми, профессиональная помощь», – она сможет ответить: «Разумеется, я ее получаю».

Профессиональных помощников она меняла так же, как парней, – выбрасывала их на помойку, если они обижали ее, злили или просто надоедали.

Парни говорили, что она с головой не дружит, что по ней психушка плачет, обзывали королевой драмы и психопаткой. Специалисты говорили, что у нее СДВГ или ОКР[6], депрессия или повышенная тревожность, а скорее всего, и то и другое, нервное расстройство, эмоциональное расстройство, расстройство личности, обсессивно-компульсивное расстройство, может быть, даже биполярное аффективное расстройство. Слово «расстройство» было очень популярно.

Один заявил, что с ней вообще все в порядке, ей просто нужно избавиться от стресса. На следующей неделе он прислал ей эсэмэску и пригласил выпить с ним. По его словам, теперь это будет нормально, так как он больше ее не консультирует. Сам факт согласия на неэтичное предложение этого слизняка показывал: с ней действительно что-то серьезно не так.

– Медицинские диагнозы – не моя сфера деятельности, – нервно ответил ей новый психолог Роджер, когда Эми поинтересовалась с прохладцей, какой конкретный диагноз он рассматривает. – Я консультант. Я работаю параллельно с медиками и бок о бок с вами. – После чего с улыбкой наклонился к ней, будто собирался поделиться каким-то секретом, и перестал нервничать. – Знаете, иногда ярлыки мешают. Вы не бирка с диагнозом. Вы – Эми.

Неискренне, но мило. У нее действительно появлялось ощущение, будто он сидит с ней плечом к плечу на скамейке запасных, а не просто наблюдает со стороны холодным профессиональным взглядом одного из своих коллег.

Он ей нравился. Пока, по крайней мере.

Только иногда Эми принимала таблетки, выписанные ей хорошими психиатрами, и лишь изредка – пилюли, которые предлагали плохие бойфренды.

То и дело она строила полные надежд и обязательные к исполнению планы психического здоровья, которые они разрабатывали вместе с ее терапевтом, старалась, как могла, держаться избранной стратегии и прибегать к техникам, позволявшим ей выглядеть относительно нормальной для мира: поэзия, ведение дневника, зарядка, внимательность к своим состояниям, природа, медитация, дыхание, ягоды, витамины, хорошее питание, пробиотики, благодарность, ванны, беседы, сон.

Иногда это помогало, а иногда нет.

– Все оттого, что твои чувства слишком большие, – говорила ей в детстве бабушка, мать отца, когда Эми плакала так долго, что родители теряли терпение. – Ты дорастешь до них. Мои чувства тоже когда-то были слишком большими. Выпей лимонаду, моя милая.

Очевидно, бабушка тоже не доросла до своих чувств, так как смягчала их выпивкой, но алкоголь и лимонад только усиливали и без того необъятные эмоции Эми.

– Эми просто нервная, – услышала она однажды слова другой своей бабушки, матери мамы, – как тетя Эдна. Да не расстраивайся, Джой, все в порядке. Фу ты! Хотя, конечно, эти нервные натуры действуют нам на нервы. Может, попросить ее, чтобы она плакала где-нибудь в другом месте?

Тетя Эдна закончила дни своей несчастной нервной жизни привязанной к стулу, но не стоит расстраиваться.

– Мы не допустим, чтобы тебя привязывали к стулу, дорогая, – говорила мать Эми. – Вообще, я думаю, ты больше похожа на тетю Мэри, а ее никто не привязывал к стулу.

Тетя Мэри погибла, ступив на рельсы перед приближавшимся трамваем, но она сделала это не нарочно, что бы ни говорили люди. На самом деле, по словам матери Эми, тетя Мэри отвлеклась, погнавшись однажды летним днем за неделю до Рождества за сдутой с головы какой-то девочки порывом южного ветра панамкой, что, как говорила мать, было бы таким же неразумным поступком со стороны Эми, и, если она так сделает, Джой никогда не простит ее. Смотри в обе стороны. Особенно накануне Рождества. Совершай этот нелепый семейный ритуал, один из многих. Смотри в обе стороны.

У самой Эми сейчас не было никаких маленьких ритуалов. По крайней мере, заметных посторонним. Но ведь у всех они есть – эти маленькие ритуалы и суеверия, странные мелкие привычки. Трой три раза постукивал по носу перед подачей. Логан всегда надевал на соревнования свои красные носки удачи, даже когда ноги у него выросли и уже с трудом в них помещались. У Бруки до сих пор проблемы с тем, чтобы вылезти из машины, когда она куда-нибудь приезжает. Бруки думает, что об этом никто не знает. Но Эми знала.

– С тобой все в порядке, дорогая, – говорил отец. – Все проблемы у тебя в голове.

Все в голове. Папа был таким милым и недалеким.

Эми лежала спокойно и дышала, разговаривая с призраками тети Эдны и тети Мэри. Она никогда не встречалась ни с одной из своих полоумных тетушек, но чувствовала, что они поладили бы.

«У меня недобрые чувства из-за этой девушки, которая живет у родителей».

«У меня тоже», – сказала тетя Эдна.

«И у меня», – поддержала ее тетя Мэри.

«Избавьтесь от нее», – велела тетя Эдна, которая была женщиной властной.

Недоброе чувство усилилось, схватило за живот, скрутило его. На улице у какой-то машины сработала сигнализация. Кто-то постучал в дверь спальни Эми.

Та схватилась за одеяло и прикрыла наготу.

– Кто там? – отозвалась она.

– Извини! – произнес хриплый мужской голос. – Это я. – Парень помолчал. – Саймон. – Он откашлялся. – Саймон Бэррингтон.

Можно подумать, в этом доме жили несколько Саймонов.

Эми посмотрела на потолок. Она как будто догадывалась, что это может случиться, и обещала себе, что ни при каких обстоятельствах не допустит такого.

– Ты спишь? – спросил он через дверь.

– Нет, – откликнулась она. – Я не сплю, Саймон Бэррингтон.

Просто лежу и разговариваю с духами своих сумасшедших покойных теток, Саймон Бэррингтон.

Не нужно больше ничего говорить. Спать с соседями по дому – это ошибка. Особенно когда им нет еще тридцати, а тебе уже вот-вот перевалит за сорок. Девушка Саймона, с которой у него были длительные отношения, недавно бросила его за ям ча[7]. Они встречались со старшей школы и собирались пожениться в следующем году, он не предвидел такого оборота событий и любил ям ча, что было известно его девушке и еще на один тон углубило трагедию.

Теперь Саймон был безутешным и пьяным, он вернулся домой и вспомнил о своей одинокой соседке сверху, как вспоминают о забытой в холодильнике купленной навынос еде, и он подумал: «Кого позвать?» Саймон был довольно приятным парнем, милым и вежливым, щепетильным в том, что касалось домашних дел, но он прочел этот том со скучнейшими биографиями от корки до корки и раньше играл в регби, так что у него было тело тяжелого регбиста (Эми нравились высокие, сухощавые, загадочные мужчины, а в Саймоне Бэррингтоне не было ничего загадочного) и работа у него какая-то скучная, а какая именно, Эми никак не могла запомнить, что-то связанное с телекоммуникациями, или недвижимостью, или, может, он был бухгалтером, к тому же он моложе ее и ниже ростом, а мужчины всегда говорят, что им дела нет, кто какого роста, но это не так, это совершенно не так, и со временем их подавленная злость так или иначе прорывается наружу.

Значит, это на один раз, и секс не будет умопомрачительным, и остальные семь месяцев, пока не истечет ее договор на аренду, они будут ощущать неловкость, и придется искать себе новое жилье, а здесь хорошо, и ей нравились неоновые огни от этой миниатюрной площадки для гольфа, нравился опоссум с паническим расстройством.

– Прости! – крикнул через дверь Саймон. – Прости! Я пойду.

Эми ждала.

Тишина. Ушел? Пусть уходит.

Она встала с кровати, надела футболку и открыла дверь. Он подходил к лестнице.

– Саймон? Саймон Бэррингтон?

Он обернулся. Рубашка выпущена из джинсов, очки косо сидят на носу, глаза красные, и ему нужно побриться.

Эми подняла палец. Поманила.

Расстройство контроля над импульсами. Очередное.

Глава 19

Сейчас

Звякнул телефон. Зажужжал принтер. Заклацали кнопки клавиатуры. Мужской голос со смехом произнес:

– Ты меня разыгрываешь?

Женщина чихнула и сказала себе:

– Будь здорова!

Это мог быть любой корпоративный офис с открытой планировкой утром в четверг: пол в серых квадратиках из ковролина, бежевые стены, разве что работавшие здесь люди изо дня в день имели дело с худшими представителями человечества. Неудивительно, что самые старшие из них говорили одинаково резкими, нетерпеливыми голосами, отчего их партнеры вздыхали: «Почему ты всегда так циничен?»

Кристина сидела за столом, пила двойной пикколо со сливками из кафе рядом с заправкой и думала о Нико, сегодня утром он со вздохом произнес: «Почему ты всегда так цинична, Кристина?» – вместо ответа на вопрос, с какой стати свадебный фотограф, приятель его приятеля, требует оплату вперед?

Джой Делэйни не выходила на связь тринадцать дней после ссоры с мужем. Это была женщина, дети которой не могли припомнить, чтобы их мать хотя бы на одну ночь уезжала куда-нибудь без своего супруга.

Почему ты всегда так цинична, Кристина?

Потому что обычные люди лгут, крадут и убивают, Нико.

Они заплатили фотографу вперед.

Она сделала последний глоток кофе, открыла лежавшую перед ней папку и стала читать распечатку документов с рабочего стола компьютера Джой.

Итак, вы хотите написать мемуарыНаписание мемуаров – обогащающий опыт. Подумайте об этом упражнении как о разминке, необходимой, чтобы вас напитали соки творчества. Давайте начнем со «спуска на лифте» – расскажите нам историю вашей жизни в нескольких абзацах!
Меня зовут Джой Маргарет Беккер. Никаких родственных связей с известным теннисистом Борисом Беккером, на случай если вас это волнует! (Но я теннисистка.) Мою мать звали Перл, и она была красотка, вот почему она так до конца и не оправилась от шока, после того как мой отец бросил нас, когда мне было четыре года. Он сказал, что пошел встретиться с другом, но не упомянул, что друг этот живет за две тысячи километров от нас, на Северной Территории!
Три года спустя мой отец погиб в кулачной драке. Он был вспыльчив. Я и сама тоже вспыльчива, – по крайней мере, мне так говорили, но я ни разу не участвовала в кулачных драках! Старшие уверяли, что отец меня обожал, но он избрал какой-то странный способ показать это.
Мать вернулась в дом своих родителей, моих бабушки и дедушки, которые стали мне как мама с папой и вырастили меня. Особенно близка я была с дедом, самым болтливым человеком из всех, кого я знаю. Он мог и глухого заговорить. Я до сих пор иногда думаю: «Вот об этом я хотела бы рассказать деду». Моя мать была довольно критически настроена ко всему в жизни и несчастна. Это не ее вина. Она родилась в неудачное время. Появись она на свет сейчас, могла бы стать директором крупной корпорации. Или ведущей прогноза погоды. Она явно была достаточно симпатичной для этой роли и всегда очень интересовалась погодой.
Мой дед любил теннис и однажды, совсем малышкой, я взяла в руки его большую деревянную ракетку с квадратной головкой. Она была очень тяжелой для трехлетней девочки. Дедушка в шутку бросил мне мяч, и я отбила его. Он говорил, что едва со стула не грохнулся. Я отбила десять мячей подряд и только потом пропустила один. По словам бабушки, отбитых мячей было всего пять. Мать вообще ни во что это не верила. Кто знает! Мне точно известно одно: в детстве никакие другие занятия, кроме тенниса, меня не привлекали. Мне просто нравилось стучать по мячу. Твердые ровные удары с края площадки. Мои любимые. Сейчас очень много крученых. Это все новые ракетки. Мне нравился звук. Клоп. Клоп. Клоп. Как копыта лошади. Запах новых теннисных мячей – один из моих любимых. Я никогда не принимала наркотики, кроме парацетамола, мне нравится парацетамол, но иногда я чувствую, что теннис – мой наркотик. Когда матч завершается, ты как будто просыпаешься после прекрасного сна.
Участвовать в турнирах я начала в десять лет. В одиннадцать играла против тринадцатилетней девочки, и она плакала, когда я победила ее. Мне совсем не было жаль ее. Это я помню точно. Моей наградой за победу в том турнире был зонтик. Прозрачный, с красной каймой. В тот же день я услышала, как один человек сказал моему деду, что у меня есть потенциал стать чемпионкой мира. Это засело у меня в голове. Мы с дедом составили план. Сперва я выиграю местный юниорский чемпионат, потом получу титулы на уровне штата, потом одержу победу на чемпионате Австралии среди женщин-одиночниц, потом поеду за океан – я никогда не летала на самолете! – и получу титулы во Франции и США и наконец стану первой на Уимблдоне.
К моменту, когда мне исполнилось двенадцать, деду пришлось сколотить новую полку для моих призов.
Я была совсем юной, когда вышла замуж за высокого – очень высокого! – темноволосого и красивого молодого теннисиста по имени Стэн Делэйни. Мы строили планы карьеры в теннисе. Исколесили всю страну, выступая на турнирах, одновременно пытаясь как-то себя содержать. Это было нелегко, но весело. После школы я закончила курсы секретарей. Мать хотела, чтобы у меня была опора на случай, если с теннисом не получится. Она надеялась, что я выйду замуж за делового человека. По ее мнению, теннис – это волшебная сказка, и, вероятно, она была права, потому что мой муж получил очень тяжелую травму, когда ему было всего двадцать два. Он порвал ахиллово сухожилие в третьем сете четвертьфинала турнира среди мужчин в Мэнли. Если бы не травма, он непременно выиграл бы матч. Это была его ахиллесова пята! На самом деле – сухожилие. Мы покинули регулярный круг турниров и через несколько лет открыли Теннисную академию Делэйни, которая со временем превратилась в одну из известнейших теннисных школ в штате, если не в стране, простите меня за нескромность! Матери я сказала, что сама стала деловой женщиной, но она решила, что это шутка.
У нас четверо детей, двое мальчиков и две девочки. Как в сериале «Зажигай со Стивенсами»! Все они очень одаренные игроки. Внуков у нас пока нет.
Недавно мы продали теннисную школу, и теперь у нас есть время ставить галочки в списке жизненных достижений! Если бы только он у нас был! Ну да ладно.


– Кристина?

Она подняла глаза на Этана: сегодня он в бирюзовой рубашке, стоит у входа в ее отсек, сияя здоровьем и оптимизмом. «Эти молодые ребята, они как хреновы кролики „Энерджайзер“», – со вздохом сказал Кристине один из детективов, а он был на пятнадцать лет моложе ее, но она поняла, о чем он.

– История поисковых запросов Джой Делэйни за день до ее исчезновения, – сказал Этан, подавая ей лист бумаги. Относящиеся к делу строчки он выделил желтым.

Джой задала Google такие вопросы:

Как понять, что пора разводиться?
Развод после шестидесяти.
Как влияет развод на взрослых детей?
Выдыхается ли виски?


– Так вот как обстояли дела с их безупречным браком, – произнесла Кристина.

– Да. – Этан на миг склонил голову, словно в память об умершем, но сразу поднял ее и оживленно сообщил: – У меня есть еще сведения о ее разговоре по телефону. За час до того, как она отправила сообщение…

– Если она его отправила… – уточнила Кристина.

– За час до того, как было отправлено сообщение, – скорректировал сам себя Этан, – состоялся сорокаминутный телефонный разговор с доктором Генри Эджвортом. Он пластический хирург, сорок девять лет, женат, двое детей. Сейчас находится за океаном и не отвечает на наши звонки.

– Пластический хирург? – Кристина нахмурилась. – И куда это пристроить?

Это никуда не встраивалось.

– Записалась к нему, чтобы изменить внешность? – предположил Этан.

– Да. Потому что замешана в делах мафии, – парировала Кристина.

– Поискать потенциальные связи с организованной преступностью? – с энтузиазмом спросил Этан.

Кристина посмотрела на него: не шутит ли? Непонятно.

И ровным голосом произнесла:

– Нам нужно проверить все потенциальные связи.

Этан кивнул и опустил взгляд в свои записи:

– После Дня святого Валентина был ужасный ливень с градом.

– И ты думаешь, ей настучало по голове градинами и теперь у нее амнезия?

Этан посмотрел на нее. Теперь уже он пытался определить, шутит ли Кристина.

– Какие-нибудь подвижки с этой их гостьей?

– Я подбираюсь к ней, – ответил Этан.

– Хорошо. Потому что мне кажется, все дорожки сходятся к ней.

Глава 20

День отца

В День отца Джой проснулась поздно и хорошо отдохнувшей. Она лежала посреди кровати вниз лицом, раскинув руки, как ребенок. На простыне остался небольшой влажный кружок от вытекшей изо рта слюны. Стэна рядом не было. Весеннее солнце лилось в окно и пригревало голые ноги, торчавшие из-под футболки. Из сада до нее доносился запах жасмина, а с кухни – бекона. Наверное, Саванна готовит завтрак.

Джой непозволительно быстро привыкала к тому, что кто-то готовит и убирает на кухне вместо нее. Вот каково, вероятно, быть знаменитостью. Неудивительно, что они так харизматичны и бодры на телешоу. Она чувствовала, как с каждым днем становится все харизматичнее и бодрее.

На самом деле Саванна обращалась с ней и Стэном так, будто они были гостями в студии, а она – ведущей программы, очарованной сложным сюжетом их достославной жизни. Ей хотелось знать о них все: как они играли в теннис, как открыли теннисную школу, про клуб, про детей. Саванна задавала вопросы, которые, Джой была в этом убеждена, никогда не удосужились бы задать ее собственные дети: «Когда вы поняли, что подходите друг другу?»

– Сразу, как только увидел ее, – ответил Стэн.

Говоря это, он сидел, а Джой стояла, и он схватил ее за талию и притянул к себе, так что она плюхнулась к нему на колени.

Джой увидела свой брак юными, заинтересованными глазами Саванны: прочным и ценным, как антикварная вещь, отполированная возрастом и мудростью. Саванне, вероятно, самой хотелось таких отношений, как у них. Отношений, результатом которых становятся дети, прекрасный дом, успешный бизнес и полки с фотографиями с дней рождений, ланчей на Пасху и в рождественское утро.

Джой стояла под душем, подставив лицо под струйки воды, и вспоминала постыдные моменты, которые никто не фотографировал:

собственное лицо, искаженное яростью, с летящей из перекошенного рта слюной,

затылок уходящего Стэна,

они сидят в машине, которая застыла на обочине, четверо детей притихли на заднем сиденье, а у нее самой сердце колотится в ритме тиканья секундной стрелки часов.



Джой вздрогнула, шампунь попал ей в глаз. Разумеется, грязными секретами они с Саванной делиться не станут. У всякой честности имелись свои пределы, не важно, что там происходит с их пожилыми лобными долями.

Шампунь щипал адски. Джой яростно заморгала, массажными движениями втирая в голову кондиционер для объема волос, который ее парикмахерша Нарель посоветовала использовать раз в три дня. Рекомендованный Нарель режим ухода за волосами был сложен, но Джой получала много комплиментов в адрес своих волос и любила Нарель как сестру или, скорее, так, как должны любить друг друга сестры. Ее собственные дочери любили друг друга, но в любой момент времени одна, как правило, была чем-нибудь обижена, возмущена или изумлена поведением другой.

Наклейка с ценой шампуня до сих пор не отклеилась от задней стороны флакона. Стэн скажет: «Из чего это сделано? Из золотой пыли?» Джой отскоблила бумажку ногтем, скатала ее между пальцами в крошечный шарик, уронила и столкнула пальцем ноги в сливное отверстие.

Да, Саванне, определенно, ни к чему знать, сколько раз за прошедшие пятьдесят лет Джой и Стэн влюблялись друг в друга и начинали ненавидеть один другого; как страстно, до тошноты временами ненавидела Джой Стэна; как, когда трое младших детей были совсем маленькими, их родители всерьез обсуждали и говорили, словно о чем-то само собой разумеющемся, почти с удовольствием, что им надо разъехаться на год; как Джой верила, что это наверняка произойдет; как Бруки стала ребенком-сюрпризом, зачатым в момент случайного примирения родителей; как это вызвало ощущение полного обновления отношений; как столь явная угроза разрыва сблизила супругов и сделала их отношения более глубокими и богатыми, но потом они снова сбились с пути, и вся эта любовь, все это счастье медленно и незаметно расплывались, будто просачивались в какую-то невидимую крошечную течь.

Однажды Эми сказала Джой, что она не представляла, каким одиноким чувствует себя человек, когда живет один. Джой хотелось ответить ей, что можно быть одинокой и замужем, что было время, когда она изо дня в день просыпалась, раздавленная гнетущим чувством одиночества, и при этом готовила завтрак для четверых детей.

Она не сказала этого Эми. Она сказала: «Да, дорогая, ты права. Это, должно быть, очень нелегко».

Невозможно поделиться правдой о своем браке со взрослыми детьми. Они этого и знать-то не хотят по большому счету, даже если думают, что хотят.

Был один год, действительно плохой год, когда и мать Джой, и мать Стэна тяжело болели, а потом обе умерли с разницей в три месяца одна после другой. Как единственные дети в своих семьях, Джой и Стэн оплакивали матерей в одиночку. Именно тогда Джой тайно планировала побег. Ее мысль состояла в том, что она дождется, пока Бруки не окончит школу, на чем ее материнские обязанности завершатся. С каким удовольствием Джой обдумывала все это, даже представляла, как больно ей будет, упиваясь садомазохистскими фантазиями.

Но потом Бруки окончила школу, и снова все стало хорошо. Может быть, даже лучше, чем когда-либо. Они со Стэном возобновили выступления в паре и выигрывали турнир за турниром. Победы, казалось, затмевали все: сексуальную жизнь, бизнес. Джой сосредоточилась на выжимании денег из теннисной школы. Она открыла кафе и магазин товаров для тенниса, стала устраивать лагеря на каникулах. Вот так все и шло. Можно долго играть без поражений и проникнуться убеждением, что вы не можете потерять ни одного очка, пока это наконец не случается.

И вот они теперь. Джой не могла точно сказать, в каком месте застала их Саванна: на взлете, в падении или в точке, где они обрели равновесие, которое продлится до тех пор, пока смерть не разлучит их. Иногда ей казалось, что в их отношениях происходят приливы и отливы на протяжении одного дня или даже разговора. Она могла за десять минут испытать нежную привязанность к мужу, на смену которой являлось жгучее недовольство.

Джой начала смывать с волос дорогой кондиционер и вспомнила, что Нарель советовала оставлять его не меньше чем на три минуты. Джой решила потратить эти три минуты на наклоны вперед, до лодыжек, с закрытыми глазами. Бруки советовала ей делать это упражнение каждый день, чтобы улучшить подвижность голеностопа. Рекомендации своей дочери Джой выполняла не так послушно, как парикмахера, и ей захотелось сегодня честно сказать Бруки, что она выполнила ее упражнения. Она попрыгала на одной ноге, закрыв глаза и расставив руки в стороны на случай, если нужно будет за что-то ухватиться. Бруки могла не одобрить занятия гимнастикой в ванной. Если Стэн войдет и увидит, как она голая скачет на одной ноге в душе, то обхохочется.

Разумеется, мальчики уже познакомились с Саванной, когда помогали ей забирать вещи, и все прошло гладко, хотя ее бывший бойфренд оказался дома, но он не доставил никаких проблем и члены тела у всех остались целыми и невредимыми.

Вероятно, Саванна подружится с девочками? Но, наверное, с Бруки – нет. Бруки так занята своей клиникой и иногда бывает чересчур сдержанной. С другой стороны, Эми коллекционирует друзей всех мастей, где бы их ни встретила. Однажды она так подружилась с женщиной, сидевшей за рулем такси, что та припарковала свою машину и вместе с Эми и ее друзьями развлекалась всю ночь. Только благодаря этой милой девушке Эми нашла свой дом, в котором тогда снимала с друзьями квартиру!

Может быть, Саванна переедет к ней, если там освободится комната?

Хотя, честно говоря, Джой не спешила расставаться с Саванной.

Она перестала скакать, смыла кондиционер и ополоснула напоследок тело ледяной водой, которая, предположительно, должна заставить ее стволовые клетки формировать коричневый жир вместо белого, а коричневый жир явно лучше.

Сегодня она расспросит Бруки об этом коричневом жире, и Бруки, вероятно, посмеется над ней и скажет, что она все перепутала. Джой старалась как можно чаще давать Бруки почувствовать себя умной и квалифицированной по части медицины. Бруки действительно была умной и квалифицированной, просто сильно нуждалась в одобрении и отчаянно пыталась скрыть эту свою внутреннюю потребность, так ясно отпечатанную на ее милом хмуром личике. Если бы она хоть немного подкрашивала губы.

Джой быстро вытерлась. Боже, она и правда немного нервничает!

Беспокоилась ли она о том, что дети заметят несоответствие между теми добродушными, любящими «Я», которые они со Стэном демонстрировали Саванне, и их истинными «Я»? Теми, в присутствии которых они росли? Да ладно, хватит уже! У них был счастливый брак по большей части, и они действительно добродушные и любящие, по крайней мере Джой-то уж точно.

Каждый из четверых ее детей горячо верил с свою версию того, как проходило его детство, и часто эти картины не совпадали с тем, что отложилось в памяти у самой Джой и других свидетелей тех же событий. Иногда один из них рассказывал историю о каком-нибудь происшествии, которого, по мнению Джой, не случалось вовсе, или, по крайней мере, все происходило не так, как описывалось, потому что фактами биографий она оперировала с легкостью: «Но мы тогда даже не жили в доме на Фейрмонт-стрит!»; «Но твоей бабушки уже не было в живых, когда тебе исполнилось тринадцать!». Иногда они спорили о том, кто был негодяем, а кто жертвой, кто мучеником, а кто героем. «Это не тебя ужалила пчела, когда ты помогал бабушке, упавшей в обморок на дне рождения Троя, а меня!» При этом Джой думала, что день рождения был у Логана, а не у Троя, и не пчела там была, а оса, и никого она не жалила. Эми считала, что помогала она, и больше никто, и бабушка не в обморок упала, а напилась.

Дети Джой не желали докапываться до правды. Что они помнили, то и было, а когда их версии событий не совпадали с другими, продолжали твердо отстаивать свою, упрямые, как их чертов отец.

Хотя иногда кто-нибудь из них смотрел на дело отстраненно и все вставало на свои места, тогда они заново анализировали события своего детства, глядя на них глазами взрослых, и говорили: «Погоди, может быть, в тот день бабушка была пьяна?»

Джой надела халат, чтобы идти на кухню. В первые несколько дней после появления в доме Саванны она каждое утро старательно одевалась, прежде чем покинуть спальню, но было просто удивительно, как быстро она успокоилась и перестала стесняться. Большинство гостей, какими бы милыми они ни были, создают впечатление, будто в доме что-то не так, и вы позволяете себе полностью расслабиться только после их отъезда, но Саванна вошла в дом, не оставив ряби на воде.

Джой заметила, что Саванна никогда не закрывает по ночам дверь в свою спальню, даже не прикрывает ее немного, а ложится в постель с распахнутой настежь, поэтому, если Джой шла укладываться позже, чем Саванна, ей приходилось красться на цыпочках мимо ее комнаты, будто там спал ребенок. «Спокойной ночи!» – кричала Джой, если прикроватная лампа горела. «Спокойной ночи, Джой! – весело откликалась Саванна. – Приятных снов!»

С болезненной ясностью Джой сознавала, что эта девушка, вероятно, приучилась быть незаметной в детстве. Она мало рассказывала о своих ранних годах, но обмолвилась, что росла в системе приемных семей. По ее словам, некоторые из домов, куда ее брали, были великолепны, просто фантастика! Тогда как другие – нет. Она много раз меняла место жительства, потому что какие-нибудь родственники забирали ее к себе, но потом что-то не срасталось или они меняли свои планы. Саванна призналась, что эти ситуации были не слишком приятны. О своих биологических родителях она ничего не знала, хотя смутно помнила какие-то встречи под надзором с ее настоящей матерью, но они прекратились, когда девочка была еще совсем маленькой, и сейчас Саванна не представляла да и не особо интересовалась, где теперь эта женщина.

Джой расчесала мокрые волосы. Феном подсушит их после завтрака. Ей хотелось есть. Она посмотрела на себя в зеркало. Интересно, Саванна готовит для них со Стэном, чтобы понравиться? Ужас состоял в том, что это вынуждало их проникаться к ней симпатией.

Что это? Волосок на подбородке? Еще не хватало! Где же щипчики? Джой надела очки, склонилась к зеркалу и выдернула его одним резким рывком, отчего на глаза навернулись слезы.

Было бы ужасно, если Саванна готовит ради того, чтобы купить этим их привязанность. Они не брали ее под опеку, она взрослая женщина, но все равно нужно иметь в виду прошлое этой девушки.

Джой перевязала заново пояс халата. Сегодня Саванне придется нелегко. Она станет свидетельницей того, как дети Джой поздравляют отца, с шутками дарят ему подарки, когда у нее самой отца никогда не было. У Джой тоже никогда не было отца, но она выросла в одном доме с матерью, которая любила ее, хотя и выражала свою любовь по-своему, оригинально, не особенно любящим образом, но важнее всего, что у Джой были любимые бабушка и дедушка, которые с лихвой заполнили собой пустующее место отца. Бедная Саванна росла безо всякой стабильности.

Джой вошла на кухню и увидела Саванну, одной рукой разбивавшую в сковородку яйцо.

– Доброе утро, Стабильность! – с чувством воскликнула Джой и покраснела. – Я имела в виду, Ханна, то есть Саванна!

Боже мой!

Стэн, сидевший за столом и уплетавший яичницу с беконом, параллельно разгадывая кроссворд, посмотрел на жену поверх очков для чтения:

– Тебя хватил удар?

– Доброе утро, Джой! – Саванна двумя пальцами вынула из коробки еще одно яйцо. – Два или одно?

– Одного вполне достаточно, но знаешь, ты не должна готовить для нас завтрак каждый день! Особенно если готовишь и ланч тоже! – Джой неуверенно замялась у плиты.

Казалось, это уже не ее плита. Она никогда не уважала Джой так, как уважала Саванну.

В кухне пахло выпечкой. На блюде что-то остывало, накрытое алюминиевой фольгой.

Джой сердито глянула на Стэна:

– Никакого удара у меня нет. А если бы был, ты попросил бы меня поднять правую руку.

– Подними правую руку, – попросил Стэн.

– Но я люблю готовить, – серьезно сказала Саванна. – Это привилегия – готовить на такой кухне. Пожалуйста, позвольте мне и дальше делать это. – Она посмотрела на Джой своими глазами с белесыми, как у кролика, ресницами.

Иногда прямой зрительный контакт с ней почти смущал Джой. Ей пришлось отвести взгляд первой.

– Готовь, конечно. Мне нравится, что ты этим занимаешься! Спасибо тебе!

– У тебя один глаз красный, – сказал Стэн жене. – Это признак удара?

– Шампунь в глаз попал, – раздраженно ответила Джой. – С Днем отца тебя.

– Спасибо, – буркнул Стэн, дожевывая еду. Он положил нож и вилку, тщательно вытер губы льняной салфеткой, которую приготовила для него Саванна, будто он король Англии, черт бы его побрал! – Лучший завтрак в День отца за всю мою жизнь.

– О, это высокая похвала! – воскликнула Джой.

Которую, вероятно, лучше не слышать твоим взрослым детям.

Ей вспомнилась картинка, как Бруки на цыпочках стоит у плиты, высунув изо рта язык, и пытается перевернуть омлет, который готовила Стэну в День отца.

– Что это? – Джой приподняла уголок листа фольги; запах был густой, сладкий и знакомый.

– Шоколадные брауни, – ответила Саванна.

Очень глупо и мелодраматично, но у Джой подвело живот, будто Саванна сказала: «Змея!» или «Пожар!», а не «Брауни».

– Мило, – произнесла Джой, избегая смотреть на Стэна. – Как это мило.

Чтобы отвлечься, она открыла холодильник, но сделала это так резко, что проклятый магнитик слетел с дверцы, увлекая за собой листовку о раздельном сборе мусора, которую прислал муниципалитет и которую Стэн сразу заламинировал, чтобы они могли хранить ее вечно (вместо того чтобы сдать в макулатуру). Джой успела подхватить магнит у самого пола. Это был сувенир, купленный у Лондонского глаза, – миниатюрная фотография ее и Стэна, как они стоят в обнимку перед колесом обозрения и изображают из себя пенсионеров, всю жизнь мечтавших оказаться здесь. На самом деле Стэн беспрестанно ворчал, что билеты уж больно дорогие.

Когда они приобрели этот магнит, Стэн решил, что тот слишком тяжелый. «Не удержится на дверце холодильника», – пренебрежительно бросил он, и Джой взбесилась. Она так хотела привезти его в Сидней, прилепить на холодильник как фотосвидетельство, что у них был вот такой замечательный отпуск, которого на самом деле не было, и уловка сработала, потому что Джой слышала, как Саванна спрашивала Стэна об этом, и он в ответ разливался соловьем о магических видах Лондона. Он действительно использовал слово «магические».

Виды были магическими. Ну и что плохого? Почему бы не переписать историю и не вспоминать об этом как о прекрасном дне? Какой смысл в точности, когда речь идет о воспоминаниях? Что бы сказал по этому поводу ее милый маленький наставник по написанию мемуаров?

Джой вернула на дверцу магнит с листовкой и подумала, что ей и правда нужно выбросить магнит с Лондонским глазом и пользоваться подаренным Индирой, но в душе у нее сохранялось неоправданное недовольство им, потому что он оказался не картинкой с УЗИ, которую она ожидала увидеть. Джой спрятала его в ящик, чтобы не задевал ее чувства всякий раз, как попадется на глаза, а Индире собиралась сказать, что он слишком хорош для холодильника и она поставила его на свой туалетный столик. Джой была непревзойденной лгуньей, когда на кону стояли чьи-нибудь чувства. Индира не станет проверять.

Джой закрыла холодильник и повернулась к Саванне:

– Вообще, сегодня у нас будет уйма шоколадных брауни, потому что Эми всегда приносит их для Стэна. Он их очень любит… и это фирменное блюдо Эми.

– О нет! – Саванна приуныла. – Ее фирменное блюдо?

Она приподняла фольгу и посмотрела на свои брауни. Аккуратные маленькие прямоугольнички. Брауни Эми всегда были кривыми, комковатыми и слишком сладкими на вкус Джой, хотя она энергично присоединялась к семейному хору похвал.

– Ничего. Я их заморожу, – решительно произнесла Саванна. – Нет проблем! Сохраним их до дождливого дня.

– Наверное, так будет лучше всего. Но мне очень неловко, ты столько трудилась, – сказала Джой. – Хотя…

– Глупости! – заявил Стэн, и они обе повернулись к нему. – Шоколадных брауни много не бывает, – добавил он.

«Еще как бывает», – подумала Джой.

– Мы протестируем их, посмотрим, чьи лучше. – Стэн улыбнулся. Он был в прекрасном настроении. – Разве не такую профессию выбрала Эми? Оценщик вкуса? Устроим состязание поварих!

– Ты, наверное, шутишь, – сказала Джой.

Стэн пожал одним плечом, чем напомнил ей Логана.

– Почему нет?

– Потому что речь идет об Эми.

– Я не хочу раскачивать лодку. – Саванна вытерла руки о чистый передник.

Она такая взрослая. Гораздо взрослее дочери Джой, которая старше на десять лет и выросла, пользуясь всеми привилегиями.

– Ты не будешь раскачивать лодку, – сказал Стэн.

– Ну что ж, – произнесла Джой.

– Эми тридцать восемь лет, – заявил Стэн, – а не восемь.

– Ей тридцать девять, – поправила его Джой.

Он не обратил внимания.

– Двое приготовили шоколадные брауни. И что тут такого?

Джой заколебалась. Может, это действительно глупо, что Саванна собралась прятать свои брауни. Эми поймет, вероятно, даже посмеется над тревогами Джой по этому поводу.

– Мы не можем потакать капризам Эми, – сказал Стэн.

Он говорил беспечно, но Джой пятьдесят лет предсказывала перемены в его настроении. Она изучила весь процесс в деталях – видела по линии нижней челюсти, что Стэн сжал зубы, а значит, решил не отступаться, как будто он до сих пор – молодой родитель и действует в воспитательных целях, а так как он мужчина, отец, глава семьи, его слово – закон; видимо, и теперь еще он считал, что существует возможность повлиять на поведение детей, как они влияли на их игру в теннис, подбирая верное сочетание наград с наказаниями и регулируя время отхода ко сну, хотя Джой уже давным-давно пришла к выводу, что личные качества ее детей в значительной степени заложены при рождении.

Стэн всегда восставал против признания психологических проблем Эми. Он полагал, что одним усилием воли может заставить ее стать нормальной. «Я просто хочу, чтобы она была счастлива», – говорил он. Можно подумать, Джой хотела чего-то другого. «Мы ведь не говорим Бруки, чтобы она прекратила свои головные боли», – сказала она ему однажды, но он не понял.

Джой помнила, как Стэн, бывало, резко бросал Эми: «Закругляйся!» – когда она в детстве слишком долго не могла добраться до сути какой-нибудь своей запутанной и бессвязной истории, или говорил: «Не тараторь!» – когда она впадала в неуемный восторг и проглатывала слова. Эми мрачнела, настроение у нее портилось, и она резко умолкала, как выключенный водопроводный кран.

«Она трещала как сумасшедшая, я не мог разобрать ни слова», – виновато говорил потом Стэн, пытаясь защититься. Джой тоже не понимала ни слова, но ее это не волновало, она даже не пыталась уловить суть, просто любовалась оживленным лицом Эми, пока та несла всякую бессвязную чушь, и наслаждалась тем, что ее дочь для разнообразия счастлива.

Но сейчас Эми в порядке. Никаких проблем не было уже довольно давно. У нее светлая полоса, как говорят в таких случаях. Джой нравилось, что нового консультанта Эми зовут Роджер. В школе она училась с одним очень милым Роджером.

Но как бы там ни было, по правде говоря, Джой никогда не могла предсказать, что расстроит Эми. Иногда она узлами завязывалась от беспокойства, думая, что какая-то тема сильно заденет ее, и совершенно напрасно. Трюк состоял в том, чтобы отпустить Эми на волю и не мешать. Пусть болтает как сумасшедшая, когда счастлива. Пусть грустит, когда ей грустно. И нужно не поддаваться внутреннему импульсу составить список причин, почему ей не стоит грустить.

– Все будет хорошо, Саванна, – сказала Джой. – Чем больше брауни, тем лучше!

Риск вызвать недовольство Стэна затмил собой риск расстроить Эми. Риск испортить настроение Стэну всегда одерживал верх над опасением огорчить кого-нибудь из детей.

Почти всегда.

Кислое, жгучее чувство разлилось по груди Джой, как изжога или сердечный приступ: в ее возрасте возможно и то и другое, но она проигнорировала это неприятное ощущение и села за стол – ждать, когда перед ней поставят завтрак, решительно отвернувшись от фарфоровых кошек свекрови. Иногда Джой казалось, что они злобно следят за каждым ее шагом, как когда-то следила свекровь.

Джой мягко положила ладонь на руку Стэна:

– Может, наденешь голубую рубашку, дорогой? Ту, что Эми подарила тебе на Рождество.

– Она жмет мне в подмышках, – проворчал Стэн.

– Знаю, – ответила Джой. – Но все равно надень.

Глава 21

Сейчас

Шоколадные брауни будете? – спросила старшая дочь Джой Делэйни, с нетерпеливой, жаркой надеждой протягивая тарелку Кристине и Этану. Они взяли по штуке. – Только что испеклись, – добавила Эми Делэйни.

Кристина и Этан сидели на диване в гостиной арендованного дома с террасами недалеко от центра, который Эми, очевидно, делила с тремя соседями. Сама она поместилась напротив, на краешке кресла, такого ободранного, будто кто-то резал его ножом. Обстановка как в типичном арендованном на несколько человек доме. Комната, в которой они сидели, была заставлена разномастной мебелью, в воздухе витал легкий запах каннабиса и чеснока. Эми оказалась на голову выше Кристины и Этана, на ней были шаровары из легкой струящейся ткани, напоминавшие пижаму, и белый топ на одной бретели с надписью «Вот как я качусь». Вчера ради пресс-конференции она завязала свои голубые волосы в хвост, но сегодня утром они были распущены, и с них капало, будто она только что вышла из душа.

Никто и не подумал бы, что эта женщина выросла в том милом семейном доме с цветочными клумбами и садовыми гномами, если бы она не суетилась так, принимая их у себя: настояла, что приготовит чай, принесла брауни, десертные тарелки и салфетки.

Кристина откусила кусочек брауни, который оказался очень сладким и сильно ореховым, что вызвало у нее мгновенный прилив энергии. Она была очень чувствительна к повышению уровня сахара в крови, равно как и к резкому его снижению. Нико использовал это к выгоде для себя: когда делал предложение, преподнес ей кольцо с бриллиантом и пакетик шоколадных коала.

Кофейный столик стоял слишком далеко от дивана, тянуться за чашками с приготовленным Эми чаем было неудобно.

– Ой, извините! – воскликнула хозяйка, заметив это, встала на колени и попыталась подвинуть столик ближе к гостям. Чай выплеснулся из чашек.

Эми чертыхнулась себе под нос и чуть не расплакалась.

– Ничего, я помогу, – успокоил ее Этан, встал и одним мягким движением подтянул столик к дивану.

– Спасибо! – Эми теребила пальцами свои шаровары. – Эта комната не приспособлена для приема гостей. Ну да ладно. Спасибо, что зашли ко мне. Это очень любезно с вашей стороны. Не знаю, смогу ли я дать вам еще какую-нибудь информацию, кроме той, что уже сообщила. То есть я на самом деле не так уж переживаю. Я уверена, что с мамой все в порядке. Она сообщила нам, что будет вне доступа. Когда она вернется домой, то очень рассердится, что мы понапрасну тратили ваше время! Ей будет очень стыдно. Мне и самой, честно говоря, немного неловко.

Словами она говорила одно, но язык ее тела сообщал нечто совершенно другое.

– Мне любопытно. Если вы так уверены, что с вашей мамой все в порядке, зачем тогда заявлять в полицию о ее исчезновении? – задала Кристина ей тот же вопрос, что и ее брату накануне.

– Ну, наверное, на тот случай, если с ней все-таки что-то случилось. – Взгляд Эми блуждал по комнате. Она сцепила руки, словно боялась, что они сбегут.

Кристина окинула ее опытным взглядом – не наркоманка ли? – и не заметила никаких физических признаков этого, за исключением суетливости и темных кругов под глазами, которые легко можно было отнести на счет тревоги за мать.

– Надейся на лучшее – готовься к худшему, – сказала Эми. – Я думала, вы проверите больницы, объявите розыск, что-то такое.

– Мы все это делаем, – ответила Кристина. – Вы же были на пресс-конференции от начала до конца.

– Да. Я была там! Отличная получилась пресс-конференция, спасибо вам! Это было по-настоящему… профессионально! – Эми бешено озиралась в поисках вдохновения. – Но… хм… я хочу сказать, я не ожидала, что вы начнете обыскивать дом моих родителей как место преступления.

Кристина молчала. Она ждала.

– Эти царапины на лице отца – они из-за живой изгороди позади нашего дома. Я могу показать вам ее! Они не от ногтей моей матери.

«От ногтей, от ногтей, – подумала Кристина, – могу поспорить на миллион баксов».

Упомянув о ногтях своей матери, Эми конвульсивно вздрогнула, так что на мгновение Кристине показалось, у нее и правда судороги или начинается припадок.

Этан тревожно взглянул на Кристину, потому что Эми закрыла глаза, глубоко вдохнула и сморщилась, как поднимающий штангу тяжелоатлет, словно физическим усилием пыталась взять под контроль свое психическое состояние.

Открыв глаза, Эми заговорила снова, и теперь ее голос звучал ровно.

– Дело вот в чем. Вы не знаете моего отца. Он для вас посторонний человек. Вы видите перед собой только сварливого старика. Он подавляет свои эмоции. Так всегда поступают мужчины его возраста. Вероятно, поэтому вы возлагаете вину на него.

Вообще говоря, Стэн Делэйни вовсе не вел себя как человек в чем-то виновный. Виновные пускаются в пространные объяснения. Говорят слишком много и сообщают лишние подробности. Они обычно чересчур вежливы и стараются слишком подолгу удерживать зрительный контакт с вами. Стэн отвечал на их вопросы резко и нетерпеливо, как будто они отрывают его от других, более важных дел.

– Я о том, что вы ведь ничего не нашли в доме, верно? Ну, не нашли никаких настоящих… улик?

На слове «улик» у нее слегка дрогнул голос, будто оно обожгло ей язык.

Кристина пропустила вопрос мимо ушей, а вместо этого выдала ей обрывок информации, будто удочку забросила:

– Эми, вы знали, что на следующий день после исчезновения вашей матери ваш отец тщательнейшим образом вымыл свою машину? Он поехал на автомойку, которой раньше никогда не пользовался, и заказал самую дорогую чистку, какую там могли предложить. «Премиум»-обслуживание. Обычно такую услугу выбирают люди, у которых очень дорогие машины. Это обошлось ему в четыреста долларов.

– Четыреста долларов? – Эми побледнела. – Вы утверждаете, что мой отец потратил четыреста долларов на мытье машины? Вы ничего не путаете?

Кристина задорно проговорила:

– Вы утверждали бы, что это для него не характерно?

Ответ ей был не нужен.

Эксперты-криминалисты ничего интересного не сказали про машину Стэна. Спецы на автомойке превосходно справились со своей работой. Никто из ее сотрудников не заметил ничего необычного в этой машине. Они с гордостью подтвердили, что использовали оксидирующие чистящие средства, которые устранили бы любые пятна крови.

Но человеку, который отдает свою машину в чистку на следующий день после исчезновения жены, явно есть что скрывать.

– Вы знакомы с доктором Генри Эджвортом? – спросила она Эми.

– Каким доктором?

– Эджвортом, – повторила Кристина. – Генри Эджворт. Ваша мать долго разговаривала с ним по телефону в день исчезновения.

– Правда? – удивилась Эми, потом расцвела. – Нужно связаться с ним!

Похоже, она всерьез полагала, что эта идея никому до сих пор не приходила в голову.

– Мы пытаемся сделать это. Но он за границей. На конференции.

– Погодите. Вы думаете, моя мать может быть с ним?

– Мы не смогли обнаружить никаких подтверждений того, что ваша мать покинула страну, – сказала Кристина. – Кроме того, нам известно, что она не взяла с собой паспорт.

– Если только она не отправилась в путь с фальшивым, – произнесла Эми.

Кристина не могла определить, говорит ли та серьезно.

– Это возможно? – подал голос Этан. – Что у вашей матери есть фальшивый паспорт?

– Нет, – согласилась Эми. – Но полагаю, у нее могла быть какая-то тайная жизнь, о которой я ничего не знала, правда? Я о том, что родители могут преподнести вам сюрприз, да?

– Ваша мать могла завести любовника? – спросила Кристина.

У Эми отпала челюсть.

– Абсолютно нет.

– Но вы только что говорили, что у нее могла быть какая-то тайная жизнь. – Кристина доела брауни и облизнула пальцы.

Эми почесала комариный укус на руке так энергично, что выступила капелька крови, и приложила к ней большой палец.

– Я так сказала, да? Вы и правда считаете это возможным? Что у нее роман с этим врачом? Полагаю, иногда случаются странные вещи, да? Вы, вероятно, часто сталкиваетесь с разными странностями на работе. Но просто мои родители, мои родители… – Она отняла палец от руки и посмотрела на Кристину и Этана с открытым, честным лицом. – Мои родители были единственными, кто держался за руки на разных школьных мероприятиях. Они целовались при людях, постоянно! Они работали вместе, играли в паре. Их брак не идеален, я такого не утверждаю, но это хороший брак, я точно знаю. Их брак – моя контрольная точка.

Было что-то почти детское в том, каким видела Эми союз своих родителей. Кристина вспомнила поисковые запросы Джой в Google: «Как влияет развод на взрослых детей?» Неудивительно, что она беспокоилась.