Я продолжал листать страницы. Записи везде были похожи. Число, имя, фамилия, некий проступок, сумма. Количество денег варьировалось от ста до десяти рублей. Один раз, правда, встретилась другая цифра. Я перечитал эту запись несколько раз: «Десятое декабря. Пупырин Константин. Утопил в проруби дочь своей сожительницы Карповой Валентины. Изобразил несчастный случай. Двести целковых».

– Что это? – удивился Гена.

– Боря, найдите календарь за тот год, когда делались эти записи, и скажите: январь, второе, девятое, шестнадцатое, какие дни недели?

– Воскресенье, – после небольшой паузы сообщил батлер.

Я отдал ему тетрадь.

– Проверь остальные, допустим, до мая.

– Все записи делались в воскресенье, – спустя минут пять сказал Борис. – А почему вы этим интересуетесь?

– Я не воцерковленный человек, – признался я, – но читал Библию, ради интереса изучал разные книги о православной вере. Кроме того, я состою в дружбе с одной пожилой дамой, которая посещает все службы…

Перед моими глазами предстала матушка Амвросия, она улыбнулась и ласково произнесла: «Ванечка! Сегодня седьмой день недели, спасибо, что приехал, привез нам подарки. Но в другой раз приезжай в выходной к семи пятидесяти. Каждое воскресенье – литургия, на службе постоишь. Исповедаться надо в субботу, но можно и перед литургией. Сделай мне подарок, прими причастие! Вот только без исповеди до него не допускают».

Я вздрогнул, прогнал видение и сказал:

– Заметки делал тот, кто слышал исповеди людей в церкви. Они признавались в своих грехах, а их потом шантажировали.

– За семьдесят второй год автор получил одну тысячу девятьсот семьдесят шесть рублей, – заявил Борис. – Огромная сумма для тех лет. Гена, вскрывай все шкафы.

Очень скоро мы увидели, что в ячейках хранятся картонные папки с матерчатыми завязками. Я взял первую попавшуюся, открыл ее, пробежал глазами один лист и принял решение:

– Забираем все документы. Вероятно, где-то в них найдется ответ на вопрос: кто лишил жизни Якова и замаскировал убийство под бытовую неосторожность. Татьяна, очень прошу вас никому не сообщать о том, что мы здесь сегодня обнаружили. Если вся семья погибла из-за Димкина, то вы тоже можете стать жертвой. Дойдет до убийцы весть о том, что к нам попали документы, и он постарается убрать всех, кто знает о нем правду.

Глава тридцать четвертая

Когда мы вернулись домой, я почувствовал неприятный запах и попросил Бориса проветрить квартиру.

– Не пойму, откуда здесь вонь, – поморщился батлер. – Сейчас все проверю.

– Вымою руки, поем и пойдем в офис, – решил я, – будем работать с бумагами.

– Я хотел вам предложить тот же план действий, – улыбнулся Боря.

Я направился в спальню и удивился. Хорошо помню, что перед нашим отъездом и здесь царил идеальный порядок. А сейчас подушка лежит на полу, плед на кровати скомкан, часы, которые всегда стоят на столике, тоже валяются на полу, рядом с ними книга… И запах!

Я позвал Бориса. Батлер вошел в спальню и возмутился:

– Что это?

– Честное слово, я не швырял подушку, часы и книгу на пол, – засмеялся я.

Боря наклонился и поднял тканевую закладку, которую я помещаю между страницами. Многие люди просто загибают угол листа, на котором прервали чтение. Но я воспитывался в семье писателя, поэтому приучен с уважением относиться к книгам, использую закладки. Они у меня особенные. Матушка Амвросия свободное время тратит на вышивание, она сделала для меня несколько очень красивых широких шелковых закладок. Сейчас Боря держит одну такую, но она почему-то мокрая.

– Демьянка! – позвал батлер.

Собака не замедлила появиться в комнате. Борис показал ей закладку:

– Кто это сделал?

Обычно, услышав сей вопрос, да еще произнесенный грозным тоном, Дёма понимает, что совершила непотребство, опускает голову и начинает поскуливать. В переводе на человеческий язык это означает: «Простите меня, глупую, ерунду натворила, не подумала, больше так не буду». После столь искреннего раскаянья Демьянку сразу обнимают. Справедливости ради замечу, что собака очень аккуратна, основное ее прегрешение: воровство со стола чего-нибудь вкусного. Раскидать вещи хозяина, да еще справить малую нужду в моей спальне, это невероятное событие! Но еще удивительнее была реакция псинки, она не устыдилась, а смотрела изумленными глазами на мокрый шелк, который Боря сунул ей под нос. Потом понюхала закладку, чихнула, отошла в сторону и тявкнула.

Боря повернулся ко мне:

– Иван Павлович, мне показалось или Дёма спросила: «Чего пристал?»

– Думаю, вы правильно ее поняли, – согласился я. – Преступница пытается убедить нас в своей невиновности! Может, она и правда ни при чем?

– А кто испортил закладку? – задал вопрос дня батлер. – В доме никого, кроме собаки, не было.

– Мы с вами вне подозрений, – развеселился я, – можем подтвердить алиби друг друга. Вдруг Дема заболела? Цистит у нее или что-то другое с почками или мочевым пузырем?

– Я подумал об этом, – смутился Боря. – Сейчас позвоню Людмиле Юрьевне, Ходякова прекрасный ветеринар. Иди сюда, не переживай, если ты заболела, то мы непременно тебя вылечим.

Весь оставшийся день мы с Борей провели, изучая бумаги. Я просматривал архив неизвестного человека, который шантажировал исповедовавшихся, скорей всего это был кто-то из тех, кто каждое воскресенье находился в церкви. Боря изучал записи Якова.

Потом пришла наш ветеринар, сказала после осмотра, что Демьянка выглядит вполне здоровой, и увела псинку в свою клинику, чтобы посмотреть ее на УЗИ. Больница для животных находится в соседнем переулке, Дёма любит Ходякову, потому что у той в карманах всегда есть собачьи конфеты. Псинка не раз посещала медцентр и сейчас с большим удовольствием отправилась с Людмилой. А мы с Борей продолжили работу.

Дёма вернулась к ужину, мы с радостью узнали, что аппарат не обнаружил ничего плохого, четверолапая дама здорова, никаких процедур и лекарств ей не требуется. Мы напоили Людмилу чаем и снова взялись за папки. Около девяти вечера мне на глаза попался текст, который заставил меня вздрогнуть.

Я протянул тетрадь Борису:

– Смотрите!

– Интересно, – оживился батлер, – Иван Павлович, вы молодец!

– Никакой моей заслуги тут нет, – возразил я, – просто я внимательно читал записи.

– Это тоже надо уметь делать, – не упустил случай еще раз похвалить меня батлер. – Вот не зря мы хотели побеседовать с Маврой Арнольдовной. Думаю, вам завтра надо к ней съездить.

Около десяти часов вечера я устал, пошел в спальню, налил себе малую толику коньяка, взял том «Загадочные цивилизации», устроился в кресле, а ноги положил на банкетку. Демьянка ухитрилась влезть между мной и подлокотником и положила голову мне на грудь. Я использовал ее макушку вместо подставки для книги. За окном бесновался метелью январь, а у меня в спальне царило тепло, Боря зажег камин. Да, да, у нас в квартире есть три точки живого огня: в моей спальне, в кабинете и в столовой. Дом, в котором я живу, построен в начале двадцатого века, еще до октябрьской революции большевиков. Особняк возвел богатый купец. На первых двух этажах дома работал один из его магазинов, на трех верхних жили семья и челядь. В своих апартаментах торговец сделал изразцовые печи. Слава богу, их не уничтожили и не сбили прекрасную лепнину. Поэтому я сейчас могу любоваться ангелами на потолке и наслаждаться теплом камина. Тот, кто поселился здесь после бегства первого хозяина за границу, укоротил печи, повесил сверху полки, а следующий хозяин заменил чугунные дверцы на стеклянные, огнеупорные, получились камины. Я очень благодарен всем, кто сохранил прекрасные изразцы. История дома, в котором я живу, очень интересна, местами драматична. Как-нибудь я ее расскажу. А о том, как мне досталась эта чудесная квартира, я уже говорил. Мы с Демьянкой увлеклись чтением, потом я принял душ и лег спать.

Ночью меня несколько раз будил странный звук. Утром, выйдя в столовую, я спросил у Бориса:

– Как вы думаете, могли ли вместе с дровами для камина к нам попасть мыши?

– Исключено, – ответил батлер. – Поленья хранятся в подвальном помещении, мы с Ирэн Львовной всегда вместе покупаем несколько кубов дров на зиму. Потом Владимир, ее шофер, сооружает поленницу. Я спускаюсь вниз с корзиной, каждую деревянную чурку беру руками. Даже если предположить, что грызун затаился в дровах, то он непременно удерет, когда человек начнет ворошить его дом. А почему вы спрашиваете?

– Кто-то ночью царапался в моей спальне, – объяснил я.

– Наверное, это Демьянка, – предположил Борис. – Она иногда во сне елозит лапами по паркету.

– Дёма без задних лап спала в моей постели, – возразил я.

– Мышей у нас точно нет, – стоял на своем Боря. – Что же касаемо псинки, то сегодня утром я обнаружил на полу в гостевом туалете небольшую лужу. Наверное, Дема ночью слезла с кровати, направилась в санузел и напрудила возле него.

– Она никогда прежде так себя не вела, – воскликнул я.

Борис поставил передо мной тарелку с омлетом.

– Все когда-нибудь случается впервые. Главное, мы знаем, что собака здорова. А с остальным разберемся. Я выяснил, что в доме для престарелых, где живет Мавра Арнольдовна, нет никаких запрещений для визитов посетителей. Единственное условие: жилец должен сам пригласить гостя. И с режимом дня там иначе, чем в простых социальных учреждениях. Постоялец просыпается и ложится спать в любое время. Ресторан работает с шести утра до ноля часов. На ночь там остается дежурный. Если кому-то захочется заполночь попить чайку с пирожными, нет проблем, заварят и принесут. Сервис, как в пятизвездочном отеле. Лишь бы в конце месяца все счета были оплачены. В каждом доме есть городской телефон, я дозвонился до Мавры вчера в одиннадцать вечера. Дама весьма пожилая, но голос у нее бодрый, проблем с речью нет. Когда я стал извиняться за то, что поздно ее побеспокоил, она рассмеялась:

– Голубчик, я только что из бассейна пришла. Люблю на ночь поплавать!

Узнав, что к ней хочет приехать детектив, Ильина пришла в полный восторг:

– О, боже! Прямо как в кино! Чем мне его угостить?

Я заверил, что вы обожаете чай с кексом. Надеюсь, что они не будут противными. Ну, и мне стало интересно, откуда у женщины преклонных лет деньги, чтобы достойно проводить старость в райском местечке. Ответ оказался прост. Все счета Мавры оплачивает Игорь Михайлович Ильин, сын ее покойного мужа от гражданского брака. Он владелец заводов, фабрик, пароходов, стоит в списке Форбс на почетном месте. Мавра его усыновила и, наверное, воспитала, раз бизнесмен столь нежно заботится о мачехе.

– Букет будет кстати, – пробормотал я, – и коробка конфет от французского шоколатье Патрика Роже тоже не помешает.

– Возможно, сладкое ей запретил врач, – предположил Борис, – но, судя по нашей беседе, госпожа Ильина плевать хотела на любые запреты. На данном этапе своей жизни она наслаждается ею на полную катушку.

Глава тридцать пятая

– Шарман! – воскликнула Мавра, взяв из моих рук букет. – Иван Павлович, я терпеть не могу веники в стиле а-ля рюс. Почему-то в нашей стране мужчины считают: чем больше роз, тем шикарнее. И чтобы угодить даме, приносят охапку цветов. Возможно, сноп восхитит бабу, которой никогда в жизни не преподносили ничего другого, но меня нет! Конечно, я скажу спасибо за розы, но после ухода гостя немедленно велю прислуге отправить их… ну… э… в местный ресторан. Там им самое место. Вы же доставили мне настоящее удовольствие. Ландыши! В январе! Живые! С ароматом! Кристиан Диор когда-то изобрел духи «Диориссимо», они так же пахли, обожала этот парфюм.

– Моя мать тоже их когда-то любила, – улыбнулся я.

– Надеюсь, ваша матушка в добром здравии, – сказала Мавра.

Я поддержал светскую беседу:

– Спасибо, она прекрасно себя чувствует.

– У вас замечательная фамилия, – не утихала пожилая дама, – дворянская.

– Верно, – согласился я, – отец рассказывал мне о наших предках.

– В России был писатель Павел Подушкин, – пустилась в воспоминания Мавра. – Мой муж тоже литератор, драматург, он занимал высокий пост в Союзе писателей, и…

Ильина замолчала, потом с живостью юной девушки вскочила из кресла, подбежала к столу и взяла айфон.

– Простите, это мой сын, надо ответить.

Я во все глаза смотрел на хозяйку дома, которая бойко стучала пальцем по экрану. Может, Боря ошибся, когда назвал мне ее возраст? Выглядит дама намного моложе, у нее нет никаких признаков старческой немощи или деменции. Ильина ведет себя как молодая женщина. У нее домашние туфли на небольшом каблуке, и одета Мавра не в старомодное платье, а в элегантные черные брюки и белую рубашку. Добавьте сюда бусы, серьги, браслет, пару колец – все изделия от дорогого ювелирного дома. Да, бижутерия сейчас в моде и стоит подчас наравне с золотом, но есть дамы, которые никогда не украсят себя стразами. Помню, как Николетта, увидев на каком-то суаре незнакомку в бижутерии, прошептала Коке:

– Посмотри на ее серьги, они сделаны из старых мыльниц.

– Ники, тебе надо идти в ногу со временем, – ответила подружка, – сейчас стиль помойки очень моден. И скорей всего то, что она воткнула в свои несчастные уши, стоит дорого.

– Но определенно дешевле моих бриллиантов, – парировала госпожа Адилье.

Мавра могла бы стать одной из подружек моей маменьки. И она умеет пользоваться айфоном? Ну и ну!

– Вы же Иван Павлович? – спросила Мавра, откладывая трубку. – Терпеть не могу отчество, буду звать вас – Ванечка. Но сейчас имя отца понадобилось. Передо мной сын Паши Подушкина? Боже! Я только сейчас сообразила, кто вы! Вот какая я дура! Ведь подумала после беседы с Борисом: «Надо же, сыщик однофамилец Паши». На отчество детектива внимания не обратила. А сейчас меня озарило!

Я вздохнул. Иван Павлович, на что ты рассчитывал, идя к женщине, чей супруг в советское время стоял у штурвала Союза писателей? Естественно, Мавра знала моего отца, они определенно сталкивались в Центральном доме литераторов, в домах отдыха писателей в Коктебеле или Пицунде. Теперь важно понять: Михаил Андреевич Ильин был в хороших отношениях с Павлом Подушкиным или терпеть его не мог? Если второе верно, то мне нечего рассчитывать на продуктивную беседу.

– Ваня, – всплеснула руками Мавра, – не верю своим глазам. Детонька, иди сюда, расцелую тебя. Минуточку, минуточку!

Мавра схватила трубку городского телефона.

– Ресторан? Живо принесите коньяк, да, мой любимый. И сервируйте достойную легкую закуску. Поживей! Ванечка! Господи! Помнишь, как ты на юбилее Миши, моего мужа, стихи читал?!

– Простите, забыл, – честно ответил я.

– Это выглядело так мило, – заломила руки дама. – Ну иди сюда!

Я встал и подошел к Ильиной.

– Наклонись, – велела она, – боже, какой ты высокий, весь в отца! Ну все, получил поцелуй, садись на место.

Дверь комнаты открылась, появилась официантка с подносом.

Минут через двадцать, когда мы с Маврой выпили по малой толике прекрасного коньяка, угостились деликатесным сыром и я ответил на все вопросы дамы о Николетте, о том, чем сам занимаюсь, где живу, Ильина положила ногу на ногу и осведомилась:

– Ну, а теперь, котенок, говори честно, зачем пришел.

– Хотел кое-что узнать, – ответил я.

– Начинай, – приказала Мавра Арнольдовна, – отвечу на все вопросы.

– Ваша сестра Олимпиада… – начал я.

Собеседница закатила глаза.

– О, боже! Зачем тебе понадобилась Липа? Она давно скончалась!

– Я работаю по просьбе ее сына, – слегка приврал я.

Мавра прищурилась.

– Которого?

Вопрос меня удивил. У Олимпиады был один ребенок. Наверное, возраст все же повлиял на память дамы. Я сказал:

– Ко мне обратился Вениамин Андреевич, мы с ним учились какое-то время в одном классе, дружили, в школе его звали Гога. Олимпиада была редактором моего отца.

– Плесни мне еще коньяку на донышко, – велела Мавра. – Думаешь, я не знаю, чем занималась Липа? Миша упросил Павла согласиться на сотрудничество с моей сестрой, безмозглой дурой! Так! Значит, Вениамин жив!

– Мы с ним одногодки, – уточнил я.

– И что? – махнула рукой Мавра. – Встретить старуху с косой можно в любом возрасте. Чем парень занимается?

Я вкратце рассказал о бизнесе Гоги.

– Смотри-ка, – удивилась Ильина, – значит, мальчику не достался мозг мамаши-идиотки, он пошел в отца! Держись от него подальше, он определенно мерзавец!

– Почему вы так думаете? – удивился я.

– С тех пор как один монах[7] доказал, что горошины получаются разными по четкой, никогда не изменяемой схеме, люди перестали поражаться тому, что у писателя рождается сын или внук с литературными способностями. А у вора непременно кто-то из детей станет преступником!

– Генетика, безусловно, играет огромную роль, – согласился я, – но очень многое зависит от воспитания.

– Не спорь со мной, – нахмурилась Мавра, – яйца курицу не учат! И что он хочет от тебя, мой ангел?

Я пару секунд колебался, но потом рассказал про Якова Димкина, Вадима, Боброва…

– Значит, я права, мальчишка уродился в своего отца-мерзавца! Андрей Алексеевич отличался хитростью и изворотливостью, – воскликнула Мавра. – О, боже! Моя сестра никогда не отличалась умом…

Мавра замолчала, потом продолжила:

– Зря я разгорячилась. Можно ли обвинять медведя в том, что он не способен исполнить партию Одетты-Одиллии в балете «Лебединое озеро»? А? Отвечай, Ванечка.

– Это животное не создано для танцев, – улыбнулся я, – максимум, на что способен Топтыгин, это покружиться на месте на задних лапах.

– Никто не злится на Михаила Потаповича за неумение исполнить гранд батман, – уже спокойным голосом продолжала пожилая дама. – И мне не стоит кипеть из-за давно покойной сестры. Головой она пользовалась исключительно для того, чтобы в нее есть. Ванечка, тебя интересует личная жизнь Олимпиады?

– Да, очень, – признался я. – При жизни Липы еще не было интернета, соцсетей. Сейчас граждане с энтузиазмом сообщают всем, как ведут себя их соседи, друзья, коллеги. Да и про себя пишут что надо и не надо. Во времена моего детства тоже было в достатке сплетников, но ареал их деятельности ограничивался коммунальной квартирой, двором, местом работы. По всей стране весть о том, что Марию Ивановну в отсутствие мужа посещает Петр Петрович, не разносилась. Поэтому о вашей сестре во Всемирной паутине сведений нет, она человек из доайфоновой эры.

– И слава богу, – обрадовалась Мавра, – я все тебе расскажу. Понимаю, конечно, что ты сообщишь информацию для Вениамина. Так вот, если он запоет песню о том, что хочет помочь своей нищей, немощной, престарелой тетке, то объясни ему, что я ни в чем не нуждаюсь, прекрасно обеспечена, у меня есть мальчик, которого я воспитала, он добился успеха. Не родной ребенок по крови, но родной по духу, мой настоящий сын. А Вениамина Олимпиада мне не показывала по причине отсутствия ума. Она боялась, что я открою ему всю правду о его матери. Понимаешь, дружок, каждый меряет всех по себе. На что сам способен, в том и других уличает.

Мавра приподняла бровь.

– Итак! Думаю, Вениамину нужно знать правду о своей матери, брате и об отце. Я единственный человек, который в курсе всех событий. Остальные, кто владел информацией, умерли. Ты, мальчик мой, сын Павла, нашего с Мишей друга, и Николетты, а дитя таких родителей не может быть подлым. Павел – святой человек. А Ники… Ну, она капризная, взбалмошная, жадная, любит быть в центре внимания, терпеть не может детей любого возраста, обожает хвастаться богатством, считает себя лучше всех. Но! Ванечка, когда Ники забеременела от Павла, они уже состояли в браке. Не ловила она мужика на ребенка. Если кто тебе говорил другое, не верь. Понимаешь, Николетту от младенцев корежит, она тщательно предохранялась. И вдруг ошибка! Аборт Ники могла сделать без проблем, денег у нее на обезболивание хватало. Но ты жив. Почему? Мне она сказала: «Не могу убить живого человека». Мать из нее получилась фиговая, но она к тебе относилась хорошо, насколько умела. И у них с Павлом поначалу горела любовь, потом Николетта становилась все вздорнее, глупее, объелась денег и внимания, которое ей, как супруге обожаемого народом писателя, уделяли. Она задрала нос и стала такой, какой ты ее знаешь. Ники окружила себя подругами, создала свой мирок, в котором царствует. Твоя мать счастлива и убеждена: все, что она имела и имеет, дано ей по справедливости из-за ее красоты и ума. Я тоже посещала ее суаре и журфиксы. Нравилось ли мне там? Одно время очень, потом твой отец умер, затем Миша ушел, мы с сыном остались вдвоем. Ну, да это уже не интересно. Речь идет о твоих родителях. Павел терпел жену, не уходил. Почему? Отец тебя обожал, ты его в этой семье держал. Вот так. Ты зарабатываешь ремеслом детектива, поэтому я все сейчас тебе сообщу, чтобы Паша на том свете порадовался – помогла Ильина его Ванечке. Ну, слушай. Включай диктофон, который в карман спрятал.

Я открыл сумку и положил на стол свой айфон.

– Вы правы, иногда я держу диктофон тайно, но только в исключительных случаях. Обычно спрашиваю разрешения у собеседника на запись. Частный детектив не имеет права возбуждать дело, передавать его в суд. Все собранные сведения передаются клиенту. Я не стану использовать ваш рассказ в корыстных целях.

– Ваня, – усмехнулась Мавра, – ты сын Павла, а он классический образец абсолютной честности. Не сомневаюсь в твоей порядочности. Ну, слушай.

Я включил диктофон.

Глава тридцать шестая

Мавра всего на полтора года старше Олимпиады, но родители всегда говорили ей: «Следи за малышкой». Лет в десять Мавра вдруг сообразила, что она делает почти всю домашнюю работу, а сестра от своих обязанностей ловко отлынивает. Липа вела себя хитро. Велит ей мама принести из подпола овощи, и через секунду оттуда доносятся крик и плач. Что случилось? Липа забыла, что в погребе надо стоять полусогнутой, потолок низкий, и резко выпрямилась.

– Вот дура, – кричал отец, который тогда был совсем молодым. Андрей Алексеевич женился, как говорится, по залету, и ему, и невесте едва семнадцать исполнилось, в загс девушка пришла с животом. Дело было в конце тридцатых годов, тогда в СССР никто не говорил о совращении малолетних. Старшие члены семьи просто женили детей. Книг по психологии ребенка в магазинах не было, ребят воспитывали просто: если помогаешь родителям, не врешь, вежлив со старшими, не куришь, не пьешь, то хвалить тебя не станут, потому что так и надо себя вести. Если же безобразничаешь, воды из колодца не принес, огород не прополол, тогда отец выдернет ремень из брюк и наподдаст тебе так, что мигом забудешь про лень.

Замуж тогда выходили рано, двадцатитрехлетняя девушка, которая не завела семьи и не имеет детей, считалась старой девой, и у нее, определенно, есть серьезные проблемы со здоровьем. Мавра появилась на свет, когда родителям еще восемнадцати не исполнилось. Олимпиада была не намного младше сестры, но ей достались невероятная хитрость и явный талант актрисы. Отправят Липу за водой – ведро утопит, велят грядки прополоть – огурцы выдернет, а сорняки оставит, прикажут яйца в курятнике собрать – упадет и раздавит все, что несла. И давай причитать и стонать:

– Простите, простите, простите, я это не напрочно, я такая глупая, мне так стыдно.

Сначала Липе доставались затрещины, потом родители стали смеяться, когда младшенькая, идя от молочницы, разбивала кувшин. И закончилось все так: Мавра старательно помогала матери, Олимпиада делала, что хотела. Отец больше не наказывал косорукую дочь, он махнул на нее рукой, мать не поручала ей даже белье повесить, знала: Липа непременно уронит чистые вещи в грязь.

Мавра жалела младшую сестричку, вот какая она неудачливая, ее замуж не возьмут. А потом летом, когда Мавра катила от колодца здоровенную баклажку с водой (хорошо, что к ей приделали колеса), Олимпиада, которая сидела на скамейке у ворот и грызла семечки, осведомилась:

– Тяжело?

– Ага, – выдохнула Мавра, – устала я что-то.

– Не могу тебе помочь, – весело сказала неуклюжая сестричка, – еще воду разолью, потому что косорукая, а ты все умеешь. Сейчас пойду на речку купаться, а тебе придется огород полоть, свинье жрачку давать, двор мести… Ой, как плохо быть неаккуратной неумехой, ой, какая я глупая.

Липа рассмеялась и убежала. Мавра осталась у ворот с разинутым ртом. Она сообразила, что младшая сестра нарочно прикидывалась глупой неумехой, терпела наказания, насмешки, упреки и добилась своего: ее оставили в покое.

Дед девочек служил дьяконом в храме Грунска. В советское время священники были не в почете, церкви жгли, батюшек и матушек убивали, отправляли в ссылку, расстреливали, а детям их меняли фамилии и отправляли в интернаты. Но всего этого Мавра и Липа в детстве не знали. Никаких разговоров о гонениях ни дед, ни бабушка, ни родители при девочках не вели. Детство сестер выпало на время Великой Отечественной войны, крестьяне в то голодное время спасались огородами, держали скотину. Грунску повезло, немцы, наступая на Москву, обошли его стороной, поэтому жители выжили, дома не разграбили, коровы, козы, куры остались целы.

Мавра то время помнит смутно, Липа о нем вообще забыла. Удивительно, но отца Алексея и всю семью Ильиных никто не тронул и в пятидесятые-шестидесятые годы. Его сын Андрей, отец девочек, стал алтарником.

Мавра прервала рассказ.

– Знаете, кто такой алтарник?

Я покосился на присутствующих, хотел ответить, но меня опередил Борис:

– Это пономарь, мужчина мирянин, не имеющий сана, который помогает священнику в алтаре. Отсюда и второе наименование пономаря – алтарник. Человек этот должен быть благочестивым, не пить, не курить. Но на него не распространяются запреты для священников. Если у батюшки умирает жена, он остается вдовцом до конца своих дней. Алтарник же может вступить во второй брак и работать может везде, где хочет.

Мавра допила чай и опять заговорила о своем детстве.

Жизнь вроде налаживалась. А потом дед и бабушка поехали на рыбалку и пропали. Их тела нашли через неделю. Место старшего в семье занял Андрей. Время шло, однажды родитель сказал:

– Получите документ об окончании школы и пойдете работать в колхоз. Там на свиноферме нужны руки.

В те годы на селе дети обязательно учились семь лет. Но родители старались их подольше на занятия не пускать. Дома нужны были помощники. Обе сестры пошли в первый класс, когда им исполнилось девять лет. Получив аттестат, Мавра, слава богу, не попала в свинарник. Новый настоятель храма взял внучку покойного коллеги и дочь алтарника на работу. Девушка стояла при свечном ящике, мыла полы, чистила подсвечники, потом помогала матери по хозяйству. Олимпиада же ухитрилась поступить в швейное училище. Отец сначала рассвирепел, надавал Липе пощечин, но потом успокоился и сказал:

– Ладно! Учись! Портнихи хорошо зарабатывают.

Вроде жизнь повернулась светлой стороной, и тут умерла мать. У нее заболел живот, она заваривала себе ромашку, положила на больное место грелку… Когда Андрей привез супругу, потерявшую сознание, в местную больницу, ей уже не смогли помочь. У нее на фоне аппендицита развился перитонит. Алтарник стал вдовцом. А потом он лишился и младшей дочки, Липа сбежала из Грунска. Куда она делась, ни Мавра, ни отец не знали. Просто однажды утром кровать младшей сестры оказалась пустой, а из шкафа пропали все деньги. Их было мало, но для Андрея Алексеевича и его старшей дочери это серьезная сумма. Жила семья на копейки. Отец и дочь работали в храме, именно работали, Мавра в Бога не верила. Но бегать по церкви со шваброй казалось ей намного приятнее, чем возиться со свиньями. Андрей Алексеевич тоже вроде усердно помогал священнику, но дочь никогда не видела его дома молящимся. Отец постоянно по вечерам куда-то уезжал. Мобильных телефонов тогда не существовало, а городской аппарат был в Грунске у председателя колхоза в конторе и дома, у местного врача и в храме. В церковь часто звонили незнакомые Мавре люди и говорили:

– Скажите Андрею Алексеевичу номер моего телефона, мне надо о крещении на дому договориться. Контакт этот Маша Круглова дала.

Дочь не удивлялась этим просьбам.

Жизнь девушки походила на день сурка, ничего интересного не происходило. Потом Мавре повезло, прихожанка Анна устроила ее в санаторий неподалеку от Грунска. Там отдыхали и восстанавливали здоровье сотрудники и рабочие одного из самых крупных заводов столицы.

– Авось найдешь себе хорошего мужа, – бесхитростно сказала Аня. – Я там постояльцев оформляю, паспорта их вижу, подскажу, у кого штампа нет.

Мавра была молодой, но она уже знала: жить в нищете ей совершенно не хочется. Провести в убогом Грунске всю свою жизнь она тоже не собиралась. А как вырваться из Грунска? Сбежать? Где и на что жить? Оставался один путь: найти богатого супруга. Девушка твердо решила: если ей попадется мужик с толстым кошельком, то она сделает все, чтобы пойти с ним в загс. Возраст, внешность, наличие жен и детей от других браков, свекровь-змея, свекор-кровопийца – все это в расчет не принимается. Главное – деньги, чем их больше, тем лучше. Ради переезда в Москву Мавра согласна была любить безумного деда или пьяницу, или развратника, или черта лысого, главное – сбежать из убогого Грунска подальше и никогда в него не возвращаться. Да только в село не приезжали женихи, о которых мечтала Мавра, поэтому ей будущее рисовалось в черных тонах. И вдруг предложение Анны. Дочь алтарника мигом ответила:

– Да. Когда начинать работать?

Она подумала, что в санаторий, наверное, приезжают не только простые работяги, но и начальство. Совсем неплохо стать женой директора. Понятно, что в доме отдыха бегать с трепкой и веником не весело. Но это шанс выбраться из болота, в котором она живет.

Через неделю Мавре стала нравиться ее дополнительная работа. В пансионате отдыхало много молодежи, а общаться со сверстниками намного интереснее, чем с бабками в храме, которые постоянно говорят о грядущей смерти. Работу в церкви девушка бросить не могла, полы там она мыла исправно и только ждала момента, когда наконец появится он, тот самый, богатый. Но денежных мешков на горизонте не мелькало.

Как-то раз в субботу после всенощной Ильина зашла в правый придел, стала чистить подсвечник у иконы Пантелеймона-целителя и услышала голос:

– А исповедь уже была?

– Опоздала ты, Нина, – ответил Андрей Алексеевич, – но батюшка в алтаре, могу его попросить выйти.

– Век тебе благодарна буду, – ответила женщина, которую Мавра сразу узнала по голосу, да и Ниной звали только одну прихожанку, Короткову, медсестру из местной больницы. Там лечились жители близлежащих деревень.

Через некоторое время до Мавры донесся бас священника:

– Что ж ты, голубушка, на службу-то не явилась?

– В роддоме дежурила, – ответила Нина.

– Говори громче, – велел церковнослужитель.

– Вдруг кто исповедь мою услышит, – возразила Нина.

– Главное, чтобы тебя Господь услышал, – отрезал священник. – Оглянись, нет тут никого. По домам народ разошелся, одна ты объявилась. Исповедываться собираешься? Если нет, то завтра под причастие не подходи.

Нина стала излагать свою историю.

Мужчина, имя которого медсестра не сообщила, дал ей большую сумму денег, чтобы младенец, который родился сегодня ночью, не дожил до полудня. Нине очень нужны деньги, она хочет уехать жить в Москву. Новорожденный скончался. Никто не заподозрил ничего дурного, медсестра знала, как надо действовать. Но сейчас ее стала терзать совесть.

В ужасе от услышанного, Мавра, сама не зная почему, осторожно выглянула в центральную часть храма и обомлела.

Священник и Нина стояли лицами к окну, спиной к ней. Находились они неподалеку от алтаря. По правую руку от кающейся грешницы находился П-образный закуток. В нем, тоже спиной к Мавре, стоял ее отец. Девушка сообразила: Андрей Алексеевич подслушивает, о чем говорят на исповеди!

Глава тридцать седьмая

Мавра прервала рассказ.

– Понимаешь, Ванечка, сколь шокирована была наивная девица? Место для того, чтобы развесить уши, было выбрано идеально. Ни священник, ни грешник не видят того, кто притаился в укромном уголке. Батюшка глуховат, всегда просил говорить громко. После окончания исповеди он читает молитву. Едва он ее начнет, мой папаша скрывается в алтаре, до него два шага. Конечно, вести себя так, когда в храме есть народ, опасно, кто-то может увидеть любителя чужих секретов. Но!

Мавра вздернула подбородок.

– Приход-то деревенский. Посторонние редко бывают на службе, только свои. Батюшка каждую овцу стада Христова знает. А люди в курсе, что он глуховат. Ну и кто захочет во весь голос исповедоваться в своих грехах? Ты согласишься?

– Нет, – улыбнулся я, – поищу другую церковь.

– Решение молодого человека двадцать первого века, – фыркнула Ильина. – Сейчас легко найти батюшку. Но в те годы государство злобно скалило зубы в адрес всех, кто служил в храме и кто его посещал. Церковь в Грунске была единственной на всю округу. Куда людям податься? Прихожане нашли выход, стали грехи на бумаге писать, священнику дают прочитать, а он листок потом им возвращает, и все довольны. Записку с прегрешениями бросают в мусорное ведро, оно на свечном ящике всегда стояло. Но этот метод работал только с простыми прегрешениями, вроде: внучку веником стукнула, не слушается, зараза. А что делать такой, как Нина? И в этом случае решили проблему. Человек ждал, когда закончится литургия, все разойдутся, и спешил к настоятелю со словами:

– Простите, опоздал, мне исповедаться надо.

Священник не имел права отказать в таинстве. Мой отец это прекрасно знал и подслушивал откровения прихожан. И еще информация тебе, Ваня, к размышлению. Я уже говорила, что записки с грехами священник потом людям отдавал. А те скомкают исповедь и в ведро кинут. Я потом должна была церковь убрать и ведро от мусора освободить. А помойка была далеко! Очень я радовалась, что отец всегда мусор сам выносил. Увидев же, как он подслушивает чужие исповеди, я сообразила: в ведерке-то записки! Может, алтарник их вытаскивал и читал? Почему он это проделывал? Я решила, что из чистого любопытства. Но с той поры стала относиться к отцу настороженно.

Мавра положила ногу на ногу.

– В заводской санаторий приглашали для выступления перед рабочими актеров, певцов, художников. Как-то раз позвали писателя Ильина. Дальше случилось чудо. Почетных гостей после встречи угощали. В день приезда Михаила Андреевича официантка, которая всегда прислуживала знаменитостям, заболела. Директор велел найти среди персонала молодую симпатичную женщину. Ну и позвали меня. Спустя неделю после своего визита Ильин приехал в санаторий как отдыхающий, взял путевку на двадцать четыре дня. Мы стали тайком от всех встречаться. За сутки до отъезда Миши в Москву он вручил мне коробочку, я ее открыла, внутри лежала брошь: золотая туфелька в бриллиантах. Ильин сказал: «Моя любимая, убегая с бала, потеряла туфельку, но я знал, где ее найти. Выходи за меня замуж». И утром я отправилась с ним в Москву, соврала отцу, что меня в санатории попросили выйти не в свою смену. Не взяла ничего из вещей, убежала в чем была. Очень боялась, что папаша поймет, что я собралась уехать, и запрет меня на замок. Но все удалось. Началась другая жизнь, именно такая, о которой я мечтала.

– Почему у вас и у Олимпиады отчество Арнольдовна, если отца звали Андреем? – спросил я.

– По паспорту он Арнольд, – пояснила Мавра, – а крестили его Андреем, так все и звали. Когда мне исполнилось семнадцать, отец решил имя сменить, стал Андреем и в паспорте. А мы с сестрой остались Арнольдовнами. У отца нашего был бзик на имена. Я Мавра. Это православное, очень редкое имя, сколько раз меня переспрашивали: «Как вас зовут? Марфа?» Имя Олимпиада тоже есть в святцах, но оно очень громоздкое. Сестра всегда представлялась Липой. Как я уже сказала, наши с ней отношения прервались после ее побега. Она просто испарилась. Годы прошли, а от нее никаких известий. И вдруг! Звонок в дверь моей московской квартиры. На часах семь вечера, сочельник. В те годы представители советской интеллигенции признавались в своей вере в Бога. Писатели, художники, композиторы покупали у спекулянтов иконы, вешали их в комнатах. Сомнительно, что кто-то перед ними молился, образа были просто данью моде. На Пасху и Рождество в Доме литераторов устраивали ночные посиделки в ресторане. Мы с Мишей собирались уезжать, гостей не ждали. Домработница открыла дверь и закричала: «Мавра Арнольдовна, вас спрашивают». Я вышла в прихожую и увидела оборванку в прямом смысле этого слова. У вешалки стояла грязная, до изумления худая баба в замызганной одежде. С ней ребенок непонятно какого пола в ужасном пальто и стоптанных ботинках. Ни обувь, ни одежда были на них не по сезону, на улице мороз, время уютных шуб, теплых шапок, сапог на меху.

Я очень удивилась, спросила:

– Вы к кому?

– К тебе, Мавра, – ответила нищенка. – Не узнаешь? Я Липа.

Ильина переменила позу.

– В ресторан мы в тот день не попали. Я отправила сестру и ребенка в душ и побежала к мужу. Когда Липа с ребенком вышла из ванной, мне стало понятно, что это мальчик. Я подобрала в своем гардеробе платье для Липы, колготки, обувь. И для мальчика нашлись брючки и рубашечка. У нас с Мишей детей не было, но у мужа имелся ребенок от гражданской жены. Они разошлись задолго до нашего с Мишей знакомства, сын остался с отцом, его мать сбежала с любовником. Игорь жил с нами, я его всей душой полюбила. Старые вещи ребенка лежали в чемодане на антресоли. Мы в те годы ничего не выбрасывали. Короче, взрослые сели за стол, Игорек увел малыша в детскую. Я стала расспрашивать Липу, и та поведала жалостливую историю.

В Москву ее привез шофер, который остановился в Грунске, чтобы купить в сельпо еды. Моя сестра в это время стояла у магазина, считала копейки в кошельке. Красивая девушка понравилась водителю, он предложил ей уехать с ним в столицу. Олимпиада побежала домой за документами. Ей повезло, в избе никого не оказалось, Липа опустошила коробку с семейной кассой, схватила свой паспорт, и прощай, Грунск.

Мавра приложила ладонь к чайнику, позвала горничную, велела принести горячий чай и продолжила рассказ.

Глава тридцать восьмая

Спустя неделю в нашем офисе собралась интересная компания. В большом кресле устроилась Мавра, одетая в любимом стиле подружек Николетты. На диване сидел Бобров, напротив него, тоже в кресле, расположилась Татьяна. На моем письменном столе лежали общие тетради и папки, которые мы с Борисом нашли в потайной комнате сарая Димкиных, переделанного под логово хакера.

Мавра повторила рассказ, который я уже слышал. По мере того, как разворачивалось повествование, лицо Вениамина меняло цвет. Когда его родная тетя сообщила о появлении в ее доме в сочельник Липы, бизнесмен побагровел.

– Я сын любовника моей матери?

– Да, – подтвердила Мавра. – Водитель на протяжении не одного года использовал сестру для сексуальных утех, а когда та забеременела, попросту выбросил ее на улицу, как ненужную вещь. Липа устроилась домработницей в семью, несколько месяцев жила у хозяев, но когда те поняли, что прислуга ждет ребенка, они отказались от ее услуг. Как-то Липе удалось найти православный приют для женщин, попавших в беду. Ей там помогли, дали комнату, кормили, потом Липа родила близнецов, двух мальчиков. Мать и дети продолжали жить в приюте, но когда малышам исполнилось четыре года, скончался милосердный человек, на деньги которого существовала богадельня. Все жильцы оказались на улице. И куда ей деваться?

– Господи, – пробормотал Вениамин.

– Несколько месяцев сестра бомжевала, – продолжала Мавра, – спала в подвалах, выпрашивала еду у магазинов. Она оказалась в отчаянном положении: жить негде, денег нет, двое детей на руках. А потом настала зима. У мальчиков не было ничего теплого, на улице трещал мороз, и Липе пришлось поехать в Грунск. Отец встретил блудную дочь не по-библейски. Тельца закалывать не стал, праздника не устроил, сердито спросил:

– Нагулялась? Нахлебалась счастья? Чего приперлась?

Липа стала просить оставить ее с детьми в отчем доме. Но алтарник ответил:

– Еще чего. Ты у меня совета ехать в Москву спрашивала? Решила жить своим умом? Деньги все сперла? Ешь теперь кашу, которую заварила.

И тут на помощь Олимпиаде пришла незнакомая девочка по имени Катя, лет ей тогда, наверное, было девять-десять, она сказала:

– Давай мальчиков себе заберем! Они вырастут, будут огород копать.

– Двое мне тут не нужны, – пробурчал алтарник, потом схватил одного ребенка и велел Олимпиаде: – Отдавай его документы!

Липа, которой стало совсем плохо, протянула отцу метрику. Тот взял свидетельство о рождении и вытолкал дочь с другим пареньком на мороз. Липа побрела к калитке, ее догнала Катя.

– Я тебя не знаю, – сказала она, – но хочу помочь. Здесь деньги из моей копилки.

– Спасибо, детка, – заплакала Липа. – А ты кто?

Катя опустила голову.

– Когда я родилась, Андрей Алексеевич женился на моей маме, он мой отец. И очень хочет сына, а детей у них с мамой больше пока нет, только я одна. Поэтому папа на жену все время кричит. Еще он очень зол на вашу сестру Мавру, которая вышла замуж за богатого человека. Ему одна прихожанка все рассказала. Андрей Алексеевич узнал, где зять работает, приехал к нему на службу, попросил: «Я отец вашей жены, алтарник, бедствую, помогите Христа ради». А тот его выгнал. Вот вам адрес Мавры, я у отца из телефонной книги переписала. Вы к сестре съездите. Может, она вас не выгонит.

Мавра на секунду прервала рассказ, сделала глоток воды и заговорила:

– Ну, и Липа послушалась Катю. А что ей оставалось делать? Всю ситуацию я знаю только со слов сестры. С отцом общаться не имела желания. Катю никогда не видела, но знаю, что она живет в Москве. Можете считать меня бесчувственной, но я не испытывала ни малейшей любви ни к отцу, ни к другой родне, – отрезала Мавра, – мы чужие люди.

– Однако вы помогли Олимпиаде, – возразил я.

Ильина склонила голову к плечу.

– Ваня, я забочусь о бродячих животных, сын по моей просьбе открыл для них приют. Просто пожалела дуру-бабу и ее ребенка.

Я решил задать вопрос, который давно висел на языке:

– У Липы не было высшего образования, каким образом она стала редактором?

Собеседница поморщилась.

– Я ждала, когда же ты поинтересуешься! Не просто редактором, мальчик мой, а человеком, который работал с рукописями Павла Подушкина, писателя, любимого всеми советскими тетками. Литераторы весьма придирчивы к тем, кто прикасается к их тексту. К сожалению, у некоторых редакторов, в особенности у тех, кто пытался издать свою книгу и потерпел неудачу, возникает ничем не оправданная звездная болезнь: я гениален, а должен править чужой корявый опус! И такой человек начинает заниматься вкусовщиной. В рукописи написано: «красивая женщина», а он исправляет на «очаровательная женщина». В чем смысл рокировки прилагательных? Кстати, «красивая» и «очаровательная» не синонимы. Просто редактор решил потешить свое самолюбие, он работает по принципу: «Мне не нравится это слово». Но это полное непонимание своей профессии. Твой отец всегда вдумчиво работал над текстом, просил: «Пожалуйста, не вносите правку в первую и последнюю фразы рукописи». Ан нет! Перо редактора всегда плясало именно на этих предложениях. В конце концов Павел, человек терпеливый, не скандальный, отправился к руководству издательства и заявил: «Более не желаю иметь дело с людьми, которые переделывают мои тексты по своему вкусу. Если ваши сотрудники гениальны, то пусть сами пишут книги». Главный редактор стал сопротивляться, убеждать Подушкина, что ему необходим помощник. Павел ответил спокойно: «Хорошо. Мы с вами разошлись во мнениях. Я уйду в другое издательство. Задерживать меня вы не имеете права, я сдал рукопись, за которую получил аванс. Ничем вам не обязан. До свидания». Принято считать, что в советское время конкуренции не существовало. Ан нет. Между издательствами шла борьба за авторов, которых любил народ. «Советский писатель», «Московский рабочий», «Художественная литература», «Молодая гвардия», «Современник» – все они мечтали получить, как теперь говорят, топовых писателей. А кто возглавлял их список? Твой отец. Чтобы Подушкин не ушел, приняли решение: пусть Павел Иванович сам подберет себе помощника, а пока работает без оного.

Мавра засмеялась.

– Понимаешь, Ванечка, главред не имел права разрешить Подушкину наплевать на редактора. Если пойти на поводу у Павла Ивановича, то об этом быстро станет известно другим популярным писателям, кое-кто из них тоже решит избавиться от постороннего «вклада» в свое творчество. Вот поэтому и родилась формулировка «подберет себе сам помощника». Главред теперь мог сказать коллегам Подушкина:

– Павел Иванович не отказывается от редактуры, он просто ищет подходящего человека.

А уж как долго прозаик будет искать, никому не ведомо.

– Михаил знал об этой ситуации, он рассказал Павлу Ивановичу историю Липы, попросил друга: «Давай оформим Олимпиаду твоим редактором. Ты навсегда избавишься от завистливых баб, которые портят рукописи. А Липа получит зарплату. Только поставь условие: «Ильина занимается исключительно мною». Чтобы ей еще кого-то не подсунули. Липа слово «мама» с ошибкой пишет». Подушкин пожалел женщину и стал ей активно помогать. Как?

Мавра вытянула руку и начала загибать пальцы:

– Первое. Устроил ее в институт на заочное отделение, сам занимался с дурой, учил ее русскому языку. Второе. Выбил ей квартиру, и она, слава богу, от нас с Мишей уехала. Третье. Давал ей денег. Надо признать, что Олимпиада взялась за ум. Она стала вести себя достойно, не отпускала далеко сына. После смерти Павла Ивановича сестра устроилась в какое-то ПТУ, не помню его название, преподавала там русский язык и литературу. И что интересно! Пока Миша был жив, пока он был секретарем Союза писателей, Липа постоянно вертелась в нашем доме, сидела за столом вместе с гостями, всячески подчеркивая: я сестра жены Михаила. Но на его похороны она не пришла и звонить мне перестала. Ну зачем ей вдова? Потом Николетта, которая тоже овдовела, сообщила мне, что Липа нашла себе нового покровителя, Николая Димкина!

– Что? – подпрыгнула Татьяна. – Нашего с Яковом отца?

– Верно, – согласилась Мавра. – Никки всегда знала о всех правду. И у нее был особый интерес к Олимпиаде.

Ильина повернулась ко мне:

– Ваня, прости! Я не хотела говорить тебе правду. Но в этой запутанной истории все так тесно и неожиданно переплелось. Придется сообщить нечто для тебя неприятное.

– Говорите, – кивнул я, – весь внимание.

Глава тридцать девятая

– Твоя мать никогда не ревновала мужа, – завела новый рассказ Ильина, – она хорошо знала супруга, понимала, что Павел брезглив, ему не нужна женщина, чтобы просто позабавиться в постели. Подушкин любил свою жену, потом Николетта стала его раздражать, он дистанцировался, часто уезжал работать на дачу. Миша быстро понял, что происходит в семье приятеля. Один раз, когда Павел приехал к нам в гости, Ильин не выдержал:

– Да пошли ты Николетту куда подальше! Разведись и живи счастливо.

Подушкин вздохнул.

– Порой я думаю о разрыве, но решил оставить все как есть. Ненавижу выяснения отношений, суды, скандалы, вопли. А все это получу, едва я заявлю о том, что ухожу к Олимпиаде.

Я чуть со стула не упала.

– Вы с Олимпиадой…

– Мы дружим, – сказал приятель мужа. – Липа прекрасный человек, она много страдала, поэтому благодарна даже за букет ромашек. Сынишка ее подружился с Ваней. Один я жить не смогу. Среди всех женщин, находящихся рядом, Липа мне наиболее подходит. Но мне жаль Николетту, Ваню и свои нервы. Поэтому я сбегаю на дачу или приезжаю к Олимпиаде в гости. Пожалуйста, поверьте, мы просто разговариваем. У Ильиной крохотная квартирка, в доме маленький мальчик. Я у Липы душой отдыхаю.

Мавра начала вертеть кольцо на пальце.

– Тогда мы на этом и расстались. В последний раз я видела Павла, когда он на девятый день после смерти Миши ко мне приехал и положил на стол толстый конверт с деньгами. Я стала отказываться, он сказал:

– Не спорь. Кстати, Олимпиада не пришла на похороны Миши из-за Николетты. Липа побоялась, что та ей скандал устроит!

Мне стало смешно.

– Похоже, ты всерьез влюбился, раз так выгораживаешь бабу, которая посещала наш дом исключительно в корыстных целях. А после кончины Ильина мне, своей сестре, даже не позвонила!

И Павел мне сообщил, что его законная половина, взяв сына, приехала к Липе домой и объяснила ей:

– Если мой муж уйдет к тебе, то готовься принять его голым и босым. Квартира, дача, машина, счет в сберкассе – все оформлено на мое имя. В придачу к писателю, на которого ты губу раскатала, получишь Ивана. И большой скандал в качестве приправы. Перед вами закроются двери домов всех моих друзей. Павел узнает всю правду о тебе. В Грунске дочку дьякона многие помнят. Людям есть что рассказать. Лучше я дам тебе денег, отстань от Подушкина, он мой.

Олимпиада спокойно ответила:

– Зачем мне твой муж? Я люблю Николая Димкина.

– Никогда не поверю, что Коля изменяет жене, – взвилась госпожа Адилье.

– Мне наплевать на твои ощущения, – ответила Олимпиада, – убирайся. Денег мне твоих не надо! Забирай конверт.

Гога посмотрел на меня, я отвел взгляд. Друг детства вспомнил сейчас, как встретил Николетту в подъезде своего дома, как на него, ушедшего раньше с занятий, рассердилась мама. А в моей голове вертелась история с моей поездкой на рабочую окраину столицы… Спустя много лет правда вылупилась наружу. Все тайное рано или поздно становится явным. Не зря мне дом и подъезд, где находится квартира Олимпиады, показались знакомыми.

Мавра засмеялась.

– Никки не понимала, что Липа – агрессивная хамка, которая, побывав на дне жизни, уже ничего и никого не боится. Думаю, моя сестрица единственная, кто так поступил с госпожой Адилье. Естественно, Никки приехала ко мне в истерике, твердила: «Она меня вышвырнула, я в разорванной кофте домой ехала! Да еще Иван всю дорогу корчил рожи! Ужасный день».

Мавра всплеснула руками.

– Я просто оторопела, спросила: «Ты брала с собой мальчика?

Она брови вскинула.

– Не одной же мне ехать туда, где нищие живут. Ваня конверт с деньгами нес. На меня могли напасть, кошелек украсть. А кто подумает, что у школьника есть такие деньги?

Ваня, неужели ты эту историю не помнишь?

– Ничего не задержалось в памяти, – соврал я, мне очень не хотелось продолжать беседу на эту тему.

– Наш с Яшей отец изменял маме, – никак не могла прийти в себя Татьяна.

Мавра прищурилась.

– Дорогая, к чему этот дешевый спектакль? Вам не десять лет, чтобы корчить из себя ми-ми-ми. Неужели вы до сих пор все не поняли, что для многих мужчин с кем-то переспать, как пописать сходить. Сей акт для них ничего не значит. Многие идиотки полагают, что они могут увести мужика из семьи. Глупости! Да, он говорит любовнице, что не спит с супругой, но не бросает ее потому, что она тяжело больна, дети только в школу пошли, надо подождать, пока они там освоятся… Не верьте! Детки вырастут, получат аттестаты, поступят в институт, а законная половина все никак не уйдет на тот свет из-за своих недугов. И, опля, она рожает еще одного ребенка, ветром ей младенца надуло. А любовница все надеется, что ее принц бросит супругу. Смешное и жалкое положение у бабы, которую используют, как резиновую куклу, а потом спешат домой к семье. С умной женщиной такое не прокатит. Ты в меня влюблен? Жду кольца и предложения руки и сердца. Через шесть месяцев отношений кавалер не позвал замуж? Адью, дорогой, не хочу терять время попусту. Если вас не зовут в загс спустя полгода, ну, ладно, год, интимных отношений, значит, партнер не желает брать на себя ответственность за вас. Уходите от него живо.

Мавра улыбнулась.

– Вава, знаешь прозвище Липы? Как ее называли между собой те, кто постоянно посещал журфиксы и суаре госпожи Адилье?

– В компании маменьки есть Мака, Зюка. Кока, Нюка, – перечислил я, – еще Дюка и штук двадцать подобных кличек. Для Липы напрашивается – Люка. Но это прозвище занято.

Мавра откинулась на спинку кресла.

– Ваня, твоя мать и все ее клевреты – снобы. Липу они принимали только из-за того, что она сестра жены Ильина. А клички, которые ты назвал, они вроде прописки в мирке Николетты, которая там определенно царит. Я была Мюка. Вот если ты Кука, Нюка, Сюка и так далее, то своя. Если тебя именуют Машенька, Танечка, Олечка, то не обольщайся, ты чужая. И совсем плохо, это когда Николетта щебечет: «Ах! Леночка, как я рада тебя видеть». А потом отходит к Зюке, Люке, Коке, Маке и закатывает глаза: «О, боже! Опять заводная швабра с нами!» Никки – мастер художественных прозвищ. «Змея в сиропе», «Тюлень в отпуске», «Колобок на катке» – это все ее перлы. Так вот, Липу именовали – «Бабулька на горошине». Почему? Она вечно на все жаловалась. И погода плохая, и чай холодный, и печенье черствое, и диван жесткий. А в кругу госпожи Адилье надо всем восхищаться: «Ах, какой кофе! Шарман». Липа категорически не вписывалась в компанию. Кстати, я присутствовала в тот момент, когда Липа стала бабулькой на горошине. После того как моя сестра в очередной раз заныла о своих бедах, а потом отправилась закусить, Кока закатила глаза.

– Да она просто принцесса на горошине! Кресла у Никки для цацы неудобные!

– Дорогая, – засмеялась Николетта, – ты, как всегда, удачно высказалась. Вот только унылая особа не принцесса. Она бабулька на горошине.

– Вроде Олимпиада не старая, – заметила Зюка.

– Посмотри, как Липа одевается, – веселилась Николетта, – оцени ее платье, туфли.

– Такие носят бабульки в деревне, – захихикала Дюка, – Никки, ты гениальна.

– А где Олимпиада познакомилась с нашим отцом? – спросила Татьяна.

Мавра переменила позу.

– Душенька, кем работал ваш папенька?

– Директором гастронома, – ответила моя клиентка.

– Задрипанного магазинчика где-то на задворках Москвы? – нежно осведомилась главная героиня нашей встречи.