Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Флёр Хичкок

Коробка с секретом

Посвящается Розе


Fleur Hitchcock

Dear Scarlett



Text Copyright © Fleur Hitchcock, 2017

This translation of Dear Scarlett is published by arrangement with Nosy Crow ® Limited





© Бушуев А.В., Бушуева Т.С., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Коробка



Дзынь-дзынь.

Звонили в дверь.

Я прислушалась, но ничего не произошло.


Дзынь-дзынь.


Снова звонок в дверь.

Мой младший брат Сидни застыл на месте. Он был занят тем, что кидал динозавров в корзину для белья. Он улыбнулся и протянул мне скользкого стегозавра.


Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь.


Ну дела. Не иначе как мама оглохла или что-то в этом роде.

Соскользнув головой вниз с верхней койки, я обернула талию простыней. Вот так я хотела бы сбежать из горящего дома, но на этот раз все постельные принадлежности потянулись следом за мной, и в итоге я рухнула на пол.


Дзынь-дзынь!


– Иду! – крикнула я и, натянув джинсы, выглянула в окно.

Сквозь стекло почти ничего не видно, потому что все дожди мира, похоже, пытаются обрушиться на наш дом, и все в мире дождевые струйки стекают по моему окну. Между большими бетонными прямоугольниками, образующими грядки кресс-салата за нашим домом, стоял чей-то видавший виды допотопный автомобиль. Мистер Хэммонд, хозяин кресс-салата, разговаривал с каким-то человеком, указывая на нашу парадную дверь, но я так и не смогла разглядеть, кто это.

Я не узнала машину, и на секунду у меня возникло чувство, что вот-вот произойдёт нечто захватывающее. Возможно, кто-то пришёл сказать мне, что я выиграла большой приз.

Я натянула грязную вчерашнюю футболку и попыталась вспомнить, не участвовала ли я когда-нибудь в розыгрыше призов от производителей хлопьев «Медовый монстр», или же картонная упаковка так и застряла за тостером.

Я была почти уверена, что она застряла за тостером.

Положив руки на перила, я, не опираясь на ноги, перемахнула через перила и бесшумно приземлилась на нижней части лестничной площадки. Здесь я повертела головой. Где же мама? Похоже, она, засунув в уши затычки, занималась своей утренней йогой и даже не слышала, что в дверь позвонили.

Я остановилась в прихожей и выглянула на улицу.

По ту сторону стекла, прижимаясь к нему, кто-то стоял, но поскольку наша входная дверь сделана из старинного матового стекла с изображениями корабликов, мне был виден лишь тёмный силуэт. Я предположила, что у этого человека нет зонта, и он пытался укрыться от дождя на нашем крыльце.


Дзынь-дзынь.


На мгновение у меня мелькнула мысль: вдруг это безумный убийца с топором? Но потом я решила, что безумный убийца с топором вряд ли станет звонить в дверь в девять часов утра в субботу.

Я снова посмотрела на тень за стеклом. Вряд ли это страшная тень, она ведь не выше меня.

И я решила рискнуть.

Резким движением я распахнула входную дверь.

– Скарлет? Скарлет Мак-Налли?

На пороге стоял круглый улыбающийся мужчина в дублёнке и с бородой Санта-Клауса. Нет, это определённо не безумный убийца с топором, хотя по нему не скажешь, что он пришёл сказать мне, что я что-то выиграла. Он скорее был похож на покупателя кресс-салата. Я уверена: люди, которые говорят вам, что вы выиграли приз, не водят допотопных автомобилей, предпочитая машины, сделанные в этом веке.

В руках он держал коробку.

– Да? – сказала я, оглядываясь на маму. В данный момент та делала упражнения на растяжку мышц. Она по-прежнему ничего не замечала, но я была уверена, что справлюсь сама.

– Доброе утро, Скарлет. Я был адвокатом твоего отца.

Незнакомец стоял прямо в дверях; половина его дублёнки была тёмной от дождя. Адвокат?

Не зная, что сказать, я просто таращилась на необычного гостя. Я могу, не мигая, смотреть на людей целую вечность, а вот у них такое получается плохо. Это дает мне преимущество.

Заметив, что ему становится неловко, я решила дать ему шанс и моргнула. Но он, похоже, растерялся ещё больше.

– Я действую согласно указанию твоего отца.

– Папа… но ведь он…

– Да, Скарлет, но он оставил эти вещи на моё попечение, чтобы я вручил их тебе в твой одиннадцатый день рождения. Тебе ведь на прошлой неделе исполнилось одиннадцать, да?

Он крепко держал коробку, как будто собирался унести её обратно.

– Да… во вторник.

– Ну, с прошедшим днём рождения тебя! Теперь она твоя.

С этими словами он поставил коробку на ковёр, нащупал дверную ручку, прикоснулся к полям шляпы и вышел на улицу.

– Почему именно одиннадцать? – крикнула я ему вслед сквозь завесу дождя.

– Понятия не имею… возможно, он думал, что ты будешь достаточно взрослой и не станешь искать встреч с его менее симпатичными друзьями.

Горбясь под струями дождя, он поспешил к своей машине.

– Да ты особенно не волнуйся.

Дверца скрипнула, и когда он, сев за руль, захлопнул её, от дверцы машины отлетела маленькая частичка краски.

Дав задний ход, он едва не наехал на одну из грядок с кресс-салатом и, шлёпая по лужам, покатил прочь. Видавшая виды машина свернула на главную дорогу и исчезла из виду.

Я уставилась на коробку, затем подняла её с пола и встряхнула. Внутри что-то звякнуло, но не слишком громко.

Папа.

Это от моего отца.

Мой папа был грабитель. Вор. Человек, о котором никто не вспоминает.

Вот уже пять лет, как его нет в живых.

Элли и дядя Дерек



Я сидела у подножия лестницы, глядя в дверной проём гостиной на мамину спину. Я уже хотела окликнуть маму, но потом посмотрела на своё имя, написанное на крышке коробки, и промолчала.

Я всегда могу рассказать ей позже.

Мне было видно, как Сидни швырял в ванну игрушечные машинки. Они падали с громким стуком.

Наверно, мне следует сказать маме сейчас. Она будет недовольна тем, что я не сказала ей сразу, но если рассказать ей сейчас, она испугается и будет долго ходить в дурном настроении.

У неё есть пунктик по поводу пап. И особенно моего.

Но на крышке написано моё имя. Не её.

Взяв в руки коробку, я понесла её наверх и, вернувшись в свою комнату, села на кровать. Коробка удобно поместилась на моих коленях. Коричневая почтовая лента для посылок, налепленная сверху, в одном месте была приклеена плохо.

Эх, лучше бы этот незнакомец принёс приз лотереи «Медового монстра». Меня не оставляло ощущение, что ничем хорошим это не кончится. Я не слишком много знаю о папе и не уверена, что хочу знать о нём больше, но от любопытства всё моё тело как будто превратилось в газировку.

Как будто моя кровь превратилась в газированную воду.

Я никак не могла понять, взволнована я или напугана.

Папа?

Эта коробка от папы?

Я потянула за клейкую ленту.

Картонные створки распахнулись, и наружу выскочила скомканная, скатанная в шар газета.

Я вздрогнула, глубоко вздохнула и разгладила газетный лист. Газета была старая, но ничего особенного в ней написано не было. Мне даже стало чуточку обидно. Шипучка утратила энергию, сделавшись похожей на выдохшуюся колу. Но я всё равно сунула руку внутрь.

Мои пальцы нащупали что-то мягкое, может быть, кусок замши? Внутри лежало что-то металлическое, и оно негромко звякнуло. Коробка с ювелирными изделиями?

Вдруг это бархатный кошелёк, полный золотых колец и ожерелий с изумрудами? Добыча давно забытого ограбления. Закрыв глаза, я вытащила таинственный предмет и провела по нему пальцами. Нет, никакие это не украшения, а футляр с чем-то железным.

Впрочем, вдруг это тоже что-то ценное?

Я открыла глаза. Футляр был коричневым и замасленным, и совсем не похож на ювелирный. Кожаный рулон, перехваченный двумя длинными ремешками. Я попыталась их распутать, но футляр выскользнул из рук и упал на пол. Его содержимое разлетелось во все стороны. Инструменты?

ИНСТРУМЕНТЫ??!

Да, просто набор длинных, тонких, колючих инструментов; и ничего похожего на отвёртку. В моей голове пронеслись все грубые слова, какие я только знала, и я поняла, что передо мной.

Это отмычки.

Я видела такие штуки раньше. Я закрыла глаза и мысленно вернулась в детство, увидела себя совсем маленькой – мой нос едва достигал края маминого лоскутного одеяла на кровати. Мама тогда как раз сидела на кровати. Она что-то делала, может, расчесывала волосы?

Рядом был папа; его длинные пальцы ловко сложили инструменты в футляр и, накинув на него ремешок, застегнули. Я чувствовала его запах, запах чего-то такого, чем он мазал волосы… или это была его куртка? Запах был тёплый и мускусный.

Папа поднял меня и подкинул в воздух; я приземлилась на кровать, и из моей груди вырвался счастливый смех. Я протянула к нему руки, чтобы он подбросил меня снова, но он торопился – как обычно.

Прежде чем исчезнуть, выйдя через дверь спальни, он улыбнулся мне, и вокруг его синих глаз собрались лучики морщин.

Вот и сейчас я видела это почти как наяву.

Инструменты в моей руке показались мне большими и тяжёлыми, как что-то такое, что ждёт, когда о нём вспомнят; что есть только у взрослых. Но я знала: маме эти штуки не понравятся, она заберёт их у меня. Поэтому я сунула их под кровать.

Я снова запустила руку в коробку и пощупала. Мои пальцы скользнули по тонким пачкам каких-то гладких карточек, перехваченных резинками, но я схватила самую большую штуковину, какую только мне удалось найти.

Книга. «Унесённые ветром».

Я знала эту книгу, она о вредной девушке по имени Скарлет О’Хара. Моей тёзке.

С какой стати папа передал мне эту книгу? У нас дома уже есть экземпляр, который он купил маме, когда я родилась.

Снова сунув руку в коробку, я достала две пачки фотографий и открыток.

Затем сняла перетягивавшие их резинки. На одном снимке была мама. Молодая и красивая. На другом – по всей видимости, папа. Настоящий щёголь: бакенбарды, остромысые туфли. На остальных – люди, которых я не знала; какие-то места, где я никогда не бывала.

Ощущение газировки в крови почти исчезло. В коробке не оказалось ни золотого ожерелья, ни кольца с изумрудом. Я снова сидела на полу в своей спальне, слушая стук машинок, которые Сидни кидал в ванну.

Всё, что у меня есть, это куча фотографий и набор отмычек.


Дзынь-дзынь.


Наверно, этот человек вернулся, чтобы сказать мне, что я всё-таки выиграла приз в конкурсе «Медового монстра».

Я затолкнула коробку под кровать. Сид стоял на лестничной площадке, раскинув руки, поэтому я подняла его и, перешагнув барьерчик, опустила снова, чтобы он дальше сполз вниз по лестнице сам.

Я распахнула входную дверь.

На крыльце стояли дядя Дерек и Элли.

Я совсем позабыла про Элли! Она пришла к нам переночевать, чтобы мама и дядя Дерек могли сегодня поработать. У него дежурство, а мама этим вечером готовит еду в приюте. В руках у Элли было большое розовое одеяло в цветочек и белый пушистый медведь.

– Привет, Скарлет! – сказала она.

У неё противный голос, который всегда заканчивается на низкой ноте, и дурная привычка повсюду в тетрадках рисовать дурацкие смайлики.

Я с трудом выношу её, как, впрочем, и все, кого я знаю.

– Привет, Элли. Привет, дядя Дерек, – поздоровалась я, впуская их, и заставила себя улыбнуться.

– Доброе утро, Скарлет, – поздоровался дядя Дерек.

– О, Дерек! – крикнула из кухни мама.

И вышла из кухни, на ходу вытирая руки о легинсы. В холле она остановилась, и дядя Дерек чмокнул её в щеку. Мама тут же покраснела.

Он тоже.

Вообще-то никакой он мне не дядя.

– Большое спасибо, Кэрол, мне тут надо срочно проверить новую систему видеонаблюдения в офисах городского совета да ещё…

Дядя Дерек потёр подбородок и, стоя в дверях, попереминался с ноги на ногу. Он просто не в состоянии спокойно оставаться на месте. Он полицейский в штатском и обожает бегать марафоны. Думаю, что и сегодня он побежит на работу по всем лужам, а затем поймает парочку преступников и, зажав их под мышкой, помчится дальше.

– Я вернусь в пять пятнадцать, хорошо?

Мама улыбнулась, и взяла Сидни на руки.

Мы с Элли посмотрели на них.

Эти двое, похоже, не замечали нас.

Элли



Что касается полицейских, настоящих полицейских, а не тех, кого показывают в телевизионных детективах, то они жутко аккуратны. Они чистят свои ботинки, вовремя приходят на работу и не забивают контейнеры в дверцах своих машин обёртками от сосисок в тесте. Или, по крайней мере, папа Элли этого не делает. Но он вроде как единственный полицейский, которого я знаю.

Он очень чистоплотный и следит за тем, чтобы Элли тоже была опрятной. Сегодня на ней голубое платье в цветочек с синим блестящим пластмассовым пояском, который обхватывает её талию в самом толстом месте. Хотя сегодня на улице ветер и дождь, у неё безупречные белые носки. А также очки с толстыми стеклами в синей оправе, на которых остались капли дождя.

Интересно, Элли в них что-нибудь видит? Возможно, она даже не знает, как она выглядит в зеркале.

– Можно отнести это в комнату Скарлет? – спросила она мою маму, показывая одеяло.

– Конечно, Элли, дорогая, – ответила мама, глядя на меня, и указала на лестницу.

Мы поднялись по лестнице наверх, и Элли положила своё пуховое одеяло на верхнюю койку. Мою комнату тотчас наполнил искусственный цветочный запах стирального порошка, которым пользуется её отец. Я едва не стянула её одеяло, чтобы положить на нижнюю койку, но вовремя вспомнила, что мама хочет, чтобы я была с Элли милой и приветливой, несмотря ни на что.

В общем, я не стала скидывать её одеяло. Вместо этого я просто показала ей язык за её спиной.

Она взяла в руки мою розовую кофту в цветочек, которую лично я не перевариваю.

– Красивая, – сказала она.

– Да, – солгала я.

Между нами на несколько мгновений возникла океаническая тишина.

– Жаль, что идёт дождь, – сказал она.

– Да, – ответила я, на этот раз искренне.

Я очень надеялась, что мы с ней сможем поплавать в баке за грядками с водяным кресс-салатом. Мне там нравится, это всё равно что плавать в аквариуме, но Элли жуткая чистюля, и для неё это будет просто ледяная вода, кишащая всякой водяной живностью. Вряд ли ей понравится. Особенно под дождём. Мистер Хэммонд не возражает, когда мы плещемся в большом баке; он говорит, что всё в порядке, главное, не повредить грядки с кресс-салатом. Он доволен, что мы живём рядом. По его словам, мы отпугивали грабителей лучше любой системы сигнализации. Хотя, если честно, я не могу даже представить себе, как кто-то пытается украсть с его грядок кресс-салат.

С какой стати кому-то это делать – это ещё большая загадка.

Я всё равно посмотрела в окно, на тот случай, если солнце передумает и перестанет дуться.

Увы, оно не передумало.

Снаружи всё было серым. Серый бетон вокруг грядок кресс-салата, серый бак за ними, серая посадочная полоса аэродрома по соседству, серая диспетчерская вышка.

Всё либо серое, либо мокрое. Или то и другое одновременно.

Мы обе молчали. Клянусь, мне было слышно, как, словно перекати-поле, летят во Вселенной планеты.

* * *

Внизу мама и дядя Дерек стояли под дождём, разговаривая под зонтиком. Сидни откусывал от двух помидоров одновременно. Я включила телевизор. Элли увязалась за мной. Она села на диван в одном конце комнаты, я – на пол в другом.

Мы пришли как раз к началу мультсериала «Цифрики». На экране танцевали разноцветные белки. Сид пританцовывал вместе с ними, пальцами размазывая по экрану сок от помидоров. Возможно, он решил, что белки живут внутри телевизора.

Но ещё один звук раздражал меня даже больше, чем телик.


Тыц, тыц, тыц, тыц, тыц.


Это щёлкал планшет Элли.

Лежа на спине, она нажимала кнопки своей игровой приставки. У неё очень большие пальцы, очень большие руки.

На самом деле у неё всё очень большое.

Она с головой ушла в свой планшет.

Я встала с пола, вышла в коридор и слиняла в свою комнату. Я решила улучить минутку, притворившись, что мне нужно в тубзик, а на самом деле мне хотелось ещё раз заглянуть в коробку.

Первое, что нащупали мои пальцы, это «Унесённые ветром». Зачитанная книжка пожелтела и распухла, стала совсем замусоленной. Страница тридцать девять была загнута, но на ней не было никаких пометок. Я прочитала несколько строк, а потом даже понюхала книгу. Та ничем не пахла, кроме книжной плесени.

И ничего, что говорило бы об отце. То же самое и открытки; в основном они были написаны маминым почерком, а на некоторых красовались мои рисунки и каракули.

И все они были адресованы в разные тюрьмы.

Я быстро перебрала их. Их было несколько десятков.

В основном это были открытки с видами Демпингтонского пирса, зоопарка или мэрии. Как будто мы с мамой больше никуда не ходили. Интересно, что думал папа, когда получал их? Наверное, они были для него фотками его дома. Хотя даже когда он был на воле, а не в тюрьме, он никогда не жил с нами. Он навещал нас довольно часто, из чего я сделала вывод, что за решёткой он сидел короткие сроки.

Я разложила открытки по датам. Последняя была отправлена в ноябре, а умер папа незадолго до Рождества.

В церкви стояла наряженная шарами ёлка, а в рождественском вертепе – вязаный трёхногий ослик, на которого я таращилась все похороны. Кажется, я тогда подумала, что будь я действительно хорошей и вправду любила бы пластмассового ребёночка в яслях, то папа вернулся бы на Рождество.

Но он не вернулся.

Мама сильно сдала после этого. Мы не выходили гулять, она всё время плакала. В общем, это было самое худшее Рождество из всех, что мне запомнились.

Вскоре у нас поселился отец Сида, а потом появился и он сам. Но затем мама и папа Сидни надоели друг другу, и она вышвырнула его вон.

Нам в нашей семье не очень везло с папами.

Сунув руку сквозь смятые газеты, я пошарила внутри коробки, в надежде отыскать что-нибудь ещё. И, шурша бумагой, достала последние несколько фотографий. Затем мои пальцы коснулись чего-то маленького и металлического, но я не смогла толком до него дотянуться, потому что эта штука застряла под картонными клапанами на дне коробки.

Я перевернула коробку и похлопала по дну. Металлическая вещица вылетела наружу и пролетела над ковром. Дзынь. Это она стукнулась о жестянку, в которой Сидни хранит свои автомобильчики.

– А-а-а! – воскликнула Элли, вбегая в комнату, и подняла вещицу. – Вот ты где.

Я не слышала, как она сюда попала. Вот незадача.


Блин.


Элли присела рядом со мной и уронила эту штуку мне в ладонь. Это был ключик. Крошечный ключ, каким открывают небольшие навесные замки.

– Я пришла посмотреть, куда ты подевалась, – сказала Элли, таращась на лежащие на полу вещи. – Что это?

Она запустила свою бледную веснушчатую руку в скомканную газету, лежавшую в верхней части коробки, и вытащила из неё чёрную пластиковую канистру, которую я даже не заметила. Прежде чем я успела остановить Элли, она отвинтила крышку и перевернула канистру вверх дном.

К моим ногам упал металлический контейнер.

– Ой! – вырвалось у Элли.

Я сердито посмотрела на неё.

– Я всего лишь хотела помочь, – попыталась оправдаться она.

Я подняла контейнер и сняла с него красную резинку. Затем, зажав его пальцами, покрутила. Это маленькая металлическая кассета для фотоплёнки, как в старомодных камерах. Между чёрными ворсинками из середины торчала небольшая блестящая полоска.

У Элли голубые глаза, которые за стёклами очков кажутся огромными. В эти минуты они как будто прожигали меня насквозь.

– Что это? – спросила она. – Откуда это?

У неё такой жалкий вид. Придётся всё рассказать.

– Но ведь твой отец умер?

– Да, – ответила я. – Но он завещал это мне, чтобы мне это отдали, когда мне стукнет одиннадцать. А мне сейчас одиннадцать.

Она обвела взглядом содержимое коробки.

– Какой странный набор вещей.

Взяв «Унесённых ветром», Элли принялась листать книгу. Меня же так и подмывало вырвать «Унесённых» из её толстых пальцев. Что ж, пусть это и странный набор вещей, но они мои, и все они остались от отца, и не от её, воняющего стиральным порошком, а от моего крутого папы-грабителя.

Увы, ради мамы я вынуждена быть с ней вежливой.

Готовая разреветься, я встала и посмотрела в окно на мистера Хэммонда, собиравшего кресс-салат. Там стояла большая чёрная машина, и можно было точно сказать, что она по-настоящему чистая, судя по тому, как с неё стекали дождевые капли. В эти минуты я была готова броситься под этот дождь. Но, увы, не получится.

– Это все открытки, которые ты и твоя мама отправляли ему в тюрьму? – Элли пристально посмотрела на них. – А ты хорошо рисовала, Скарлет.

Я повернулась к ней спиной, упёрлась руками в пол и закинула ноги на верхнюю койку.

– Да, он, должно быть, сохранил их все до единой, – процедила я сквозь зубы. – У мамы есть такая же подборка. – Я попыталась посмотреть на неё, но вся кровь прилила к коже головы, и голова как будто покалывала. А ещё мне показалось, у меня вот-вот отвалятся брови. Стойка на руках – хороший способ унять слёзы.

– А это? – спросила она, поднося кассету с фотоплёнкой к самому моему носу.

– Я не знаю.

Сейчас я не хотела ни на что смотреть. Не хотела ни на что надеяться, потому что ненавижу разочаровываться.

Элли встряхнула кассету. В ней ничто не загремело.

– Хорошо, тогда я сейчас её открою, – сказала она.

Я резко опустила ноги на пол и выхватила кассету из её рук.

В конце концов, мы открыли её вместе. Элли держала один конец, я же протащила другой через всю комнату. Примерно на полпути я с ужасом осознала, что это может быть непроявленная плёнка, но через пару сантиметров она превратилась в карточку, а затем в длинную полоску бумаги.

Мы разложили её по полу и недоуменно уставились.

«Выше голову, Скарлет, всегда смотри вверх, продолжай заниматься в тренажёрном зале и не доверяй НИКОМУ».

Вот и всё, что там было написано.

Большие голубые глаза Элли моргнули и уставились на меня сквозь стёкла очков. Мои почти наполнились слезами, но я сглотнула комок и, вернув записку в контейнер, бросила кассету обратно в коробку.

Затем сделала ещё одну стойку на руках и продолжила заниматься этим до самого вечера.

По стопам отца



Я лежала в кровати и наблюдала за тем, как по полу тянется длинная тень – тень диспетчерской вышки старого аэродрома по соседству с нашим домом. Это означает, что сейчас полнолуние.

Элли вовсю храпела на верхней койке, я же не могла сомкнуть глаз.

Я посмотрела вверх, на матрас Элли над моей головой. Я приклеила к низу верхней койки папину записку.

«Выше голову, Скарлет, всегда смотри вверх, продолжай заниматься в тренажёрном зале и не доверяй НИКОМУ».

Бесполезно.

Абсолютно бесполезно.

Всё это бесполезно. Даже открытки. Они будут значить больше для мамы, чем для меня. Что же касается того, чтобы никому ничего не говорить, то Элли уже знает.

Я повернулась лицом к стене, поджала колени и плотно закуталась в одеяло.

Я попыталась вспомнить папино лицо, но из-за Элли в моей спальне непривычно пахло, поэтому я видела только её и её отца. Её сумка похожа на волшебный дозатор вонючего стирального порошка. Это запах идеальной белизны, который душит всё остальное. Даже запах подгузников Сида. Их дом весь провонял этим стиральным порошком.

Интересно, чем пахнет наш дом. Выпечкой? Супом? Какашками?

Дом Элли – единственный дом, в котором я теперь бываю, и она единственный человек, который бывает у нас. Раньше приходили мальчишки. Сэм Льюис когда-то постоянно бывал здесь, но теперь он увлёкся футболом. Мальчишки в нашей школе всегда были веселее, чем девочки. Все девочки скучны, как смертный грех, и я не хочу никого из них приводить домой. Я точно не хотела бы ходить к ним в гости, и я жутко рада, что они никогда не приглашают меня.

Мне кажется, их мамы боятся и сторонятся нас. В конце концов, мой отец был преступником.

Но Элли – честное слово, что я сделала не так в прошлой жизни, чтобы в конечном итоге оказаться в её обществе?

Я перевернулась на живот, обняла руками перекладины койки и уставилась в стену.

Наверно, Элли не такая как все; у неё нет друзей из числа мальчишек или девочек, у неё есть только я, и то лишь из-за дяди Дерека и моей мамы. Мы же лишь потому получили дядю Дерека, что он как-то раз, когда мы застряли в грязи, вытащил на буксире мамину машину. Дядя Дерек не парится из-за моего отца, но, опять-таки, он ведь привык иметь дело с криминальными типами.

Хотя я не уверена, что назвала бы Элли подругой. Если она и подруга, то жутко занудная. Неужели подруги должны действовать на нервы?

Я перевернулась на спину и упёрлась ногами в дно койки Элли. Может, разбудить её?

Или нет. Лучше взгляну на папины инструменты. Я представила, как они лежат в лунном свете и ожидают меня, всего в пятнадцати сантиметрах от кровати.

Желание потрогать их было выше моих сил. Я сунула под кровать руку и осторожно сжала пальцами кожаный чехол.

Я перелезла через гаджеты Элли – игровую приставку, телефон, планшет (поставленные на зарядку, они светились в углу моей спальни). На миг у меня возник соблазн вырвать провода из розеток, но затем я подумала, что вдруг гаджеты – её настоящие друзья, и хотя они, как сама Элли и её отец, страшно раздражали меня, поступить так было бы некрасиво.

Усевшись на полу, кот Гудини вылизывал свой зад. Он выходит только тогда, когда Сидни ложится спать.

Кот оставил своё занятие, чтобы потереться носом о моё колено. Стоило мне развернуть инструменты, как он улёгся на них, отчего они неожиданно звякнули.

– Мой папа был грабителем, и он оставил мне свои инструменты.

Я прошептала эти слова Гудини, но он лишь почесался об угол дивана.

Я провела пальцами по инструментам. Мне нужно опробовать их. Хотя бы разок. Какие же они холодные и тяжёлые! Я по пятнам лунного света прошлёпала в кухню. Дядя Дерек оставил свои кроссовки у задней двери, рядом с резиновыми сапогами моей мамы. Я на цыпочках обошла их и отодвинула задвижку.

Что теперь?

Я ступила на мокрый гравий. Лунный свет отражался на листьях кресс-салата. Мне было слышно, как вода стекает в большой резервуар на дальнем конце грядок. Лунный свет падал на деревянный сарай мистера Хэммонда. На двери висел большой замок, потому что в сарае была заперта коробка для денег, в которую люди честно клали денежку за кресс-салат.

Холодный и острый гравий хрустел под моими ногами. Я попыталась ступать бесшумно. Где-то в лесу за аэродромом заухала сова. Что-то зашуршало в живой изгороди, затем раздался чей-то писк.

Положив папины инструменты на землю, я выбрала самую длинную отмычку с заострённым концом. Понятия не имею, зачем я это сделала, но я воткнула её в замок и покрутила туда-сюда.

Ничего не произошло.

Тогда я взяла самую короткую. И вновь никакого результата.

Похоже, работа взломщика куда сложнее, чем это кажется на первый взгляд.

Я попробовала ещё три отмычки, прежде чем что-то подсказало мне, что теперь у меня всё получится. Попробуем вон ту железку с толстым концом. Я осторожно вставила её в замок, и на этот раз что-то повернулось. Как будто моя правая рука, державшая замок, почувствовала его, а мои глаза увидели его изнутри. Отмычкой я орудовала левой рукой. Не знаю почему, но я решила, что так правильно.

Щёлк.

– Да!

Замок открылся.

Он легко выскользнул из пробоя; я же чуть приподняла дверь, чтобы её нижний край не скрежетал по гравию.

Это безумие.

Я безмолвно наблюдала за тем, как мои пальцы положили открытый замок на крыльцо.

Я сошла с ума.

Да-да, не иначе как я сошла с ума.

Я замерла на месте.

Я могла бы просто уйти.

Или действовать дальше.

Но внутри виднелась встроенная в стену копилка.

На ней оказался другой замок. Я попыталась рассмотреть его в темноте.

Мне следовало повернуться и запереть сарай. Но вместо этого я снова полезла в сумку. И выбрала массивную отмычку. Нет, похоже, эта не подойдёт. И я вытащила другой набор отмычек. Эти были тяжелее.

Щёлк.

Крошечная дверца со скрипом открылась. Я сунула руку внутрь и нащупала купюры и кучу монеток по одному фунту. Настоящие деньги. Но мне нравится мистер Хэммонд, и вряд ли мой отец стал бы красть у него. Это нехорошо, и я не буду ничего трогать.

Но теперь я знаю, что могу быть…

…что я тоже могу быть грабителем.

Моя большая ошибка



Утро понедельника.

Почти пять часов.

Мне казалось, что я не спала всю ночь. Элли вчера вернулась к себе домой, и в моей комнате снова стало пахнуть почти нормально.

Я больше ничего не делала с папиной коробкой, лишь повесила ключ себе на шею на оранжевом шнурке и вновь задумалась над тем, почему папа дал его мне.

Наверное, отец пытался мне этим что-то сказать.