– У меня дом в Кентукки…

– Да к черту этот дом.

– Я не готова…

– А когда будешь готова? Через год? Через десять лет?

– Не знаю.

Бенни наклонился к ней, опершись на стол, и веско произнес:

– Если ты не сделаешь этого сейчас, попросту пропьешь свой талант. Он уйдет в песок.

– Боргов выставил меня круглой дурой.

– Тогда ты не была готова.

– Я не знаю, насколько готова сейчас.

– Зато я знаю. Ты лучшая.

Бет сделала глубокий вдох:

– Ладно. Я приеду в Нью-Йорк.

– Можем поехать вместе прямо отсюда. Я на машине.

– Когда? – Все происходило так быстро, что Бет была слегка напугана.

– Завтра после обеда, когда здесь все закончится. Уедем, как только сможем. – Бенни встал из-за стола. – А насчет секса… – Бет вскинула на него глаза. – Забудь об этом, – сказал он.

* * *

– Весна будет – высший класс, – говорил Бенни. – Выше не бывает.

– Откуда ты знаешь? – спросила Бет.

Они ехали по серой асфальтированной полосе Главной магистрали Пенсильвании, вдоль укатанной песчаной дороги с одноквартирными домиками и пыльными легковушками.

– В воздухе разлито, где-то над горами. Это даже в Нью-Йорке чувствуется.

– В Огайо было хорошо, – сказала Бет, но весь этот разговор ей не нравился. Погода ее не занимала. Она так и не позаботилась о доме в Лексингтоне, не связалась с нотариусом по телефону и не знала, что ждет ее в Нью-Йорке. Неуверенность усиливалась от того, что, пока она нервничала, Бенни вел себя беспечно, и совсем уж тревожно ей становилось, когда на его лице вдруг появлялось безмятежно-бессмысленное выражение. С таким выражением лица он присутствовал на церемонии награждения, пока Бет отвечала на вопросы репортеров, раздавала автографы, благодарила организаторов чемпионата и представителей Шахматной федерации США, специально приехавших из Нью-Йорка, чтобы рассказать о важном значении шахмат. Сейчас его лицо тоже было безмятежно-бессмысленным. Бет перевела взгляд на дорогу.

Спустя какое-то время Бенни сказал:

– Когда поедешь в СССР, возьми меня с собой.

Просьба была неожиданной. С тех пор как сели в машину, они еще не заговаривали ни о шахматах, ни о московском турнире.

– В качестве ассистента? – спросила Бет.

– Вроде того. Сам я не смогу оплатить расходы.

– Ты хочешь, чтобы я оплатила?

– Это мы как-нибудь уладим. Пока ты давала интервью журналу, я поговорил с Йохансеном. Он сказал, Шахматная федерация больше не будет выделять деньги на поездки для ассистентов.

– Я пока думала только о Париже, – сказала Бет. – Насчет Москвы еще не решила.

– Ты поедешь.

– Я даже не знаю, сколько времени пробуду с тобой. И мне нужен паспорт.

– В Нью-Йорке оформим.

Бет хотела еще что-то сказать, но промолчала, глядя на Бенни. Сейчас, когда бессмысленное выражение исчезло с его лица, у нее снова проснулась симпатия к нему. За свою жизнь она переспала с двумя мужчинами и не сказала бы, что «занималась с ними любовью». Возможно, с Бенни все будет иначе, если они окажутся в постели. Ей захотелось проверить. До его квартиры они доберутся к полуночи, и может быть, тогда между ними что-нибудь произойдет. Может быть, у себя дома Бенни изменит мнение.

– Давай сыграем в шахматы, – предложил он. – Чур я белыми. Пешка на четвертое поле короля.

Бет пожала плечами:

– Пешка на четвертое поле ферзевого слона.

– Конь на третье поле королевского слона.

– Пешка на третье поле ферзя. – Бет не знала, как относиться к этой игре. Она никого еще не допускала к своей воображаемой шахматной доске и теперь, подставив ее под ходы Бенни, чувствовала, что совершает насилие над собой.

– Пешка на четвертое поле ферзя, – сказал Бенни.

– Пешка бьет пешку.

– Конь бьет пешку.

– Конь на третье поле королевского слона.

На самом деле все оказалось очень просто – Бет смотрела на дорогу сквозь лобовое стекло, одновременно видела в уме воображаемую доску с фигурами на ней и без труда воспроизводила ходы.

– Конь на третье поле ферзевого слона, – продолжал Бенни.

– Пешка на третье поле королевского коня.

– Пешка на четвертое поле слона.

– Пешка на четвертое поле слона.

– Вариант Левенфиша, – сухо констатировал Бенни. – Терпеть его не могу.

– Ходи конем, – подсказала Бет.

– Не указывай мне, как ходить. – Его голос внезапно сделался ледяным, и Бет невольно отпрянула, словно ее укололи.

Несколько минут они ехали в молчании. Девушка смотрела на серый стальной барьер, отделявший их сторону магистрали от встречных полос. Когда машина вкатилась в туннель, Бенни сказал:

– Ты права насчет коня. На третье поле слона. Ставлю его туда.

Она помедлила с ответом, затем кивнула:

– Ладно. Беру коня.

– Пешка бьет фигуру.

– Пешка на пятое поле короля.

– Пешка опять бьет. Знаешь, что об этом говорил Шарц в примечании?

– Я не читаю примечания.

– Пора бы уже начать.

– Мне не нравится Шарц, – сказала Бет.

– Мне тоже, – отозвался Бенни. – Но я его читаю. Ты ходишь или нет?

– Ферзь бьет ферзя. Шах. – Она сама услышала злость в собственном голосе.

– Король бьет ферзя. – В голосе Бенни ледяные нотки уже не появлялись, он немного расслабился.

За окнами опять потянулись пейзажи Пенсильвании. Бет заставила его сдаться на двадцать седьмом ходу, и настроение у нее повысилось. Она всегда любила сицилианскую защиту.

* * *

В подъезде дома Бенни валялись пластиковые пакеты с мусором, под потолком болталась грязная голая лампочка. Холл был облицован белой плиткой и производил такое же депрессивное впечатление, как какой-нибудь сортир возле автобусной остановки посреди ночи. В двери его квартиры красовались три замка. Сама дверь была выкрашена красным, и на ней смутно читалось что-то похожее на «Безбо», нанесенное черной краской из баллончика.

За дверью была тесная гостиная, загроможденная стопками книг, наваленными повсюду. Зато когда Бенни включил люстру, свет оказался приятным и стало поуютнее. В дальнем конце комнаты находился кухонный уголок, а рядом – дверь в спальню. На полу лежал травяной коврик; ни дивана, ни стульев не наблюдалось – только черные подушки с торшерами возле них.

Ванная была оформлена в старомодном стиле – черно-белая плитка на стенах и полу. Вентиль для горячей воды на кране оказался сломан. За черной пластиковой шторкой была ванная с душевой стойкой. Бет вымыла руки, ополоснула лицо и вернулась в гостиную. Бенни распаковывал свои пожитки в спальне; чемодан Бет по-прежнему стоял на полу в гостиной рядом с книжным шкафом. Бет приблизилась к шкафу, устало обвела взглядом корешки – все без исключения книги на всех пяти полках были посвящены шахматам. Некоторые – на русском и на немецком, но тоже о шахматах. Бет прошла по коврику к другой стене, у которой стоял еще один книжный шкаф – этот был сделан из досок, положенных на кирпичи, и в нем тоже хранились книги о шахматах. Целую полку занимал советский «Шахматный бюллетень» – от свежих номеров до выпусков пятидесятых годов.

– Тут в гардеробе есть место! – крикнул Бенни из спальни. – Можешь повесить свою одежду, если хочешь.

– Ладно, – сказала Бет.

В пути, когда они еще мчались по Главной магистрали Пенсильвании, она думала, что в квартире у нее будет шанс заняться любовью с Бенни, сейчас же ей хотелось только спать. Вопрос был в том, где бы прилечь.

– Я думала, буду спать на диване, – вслух сказала Бет.

Бенни выглянул из дверного проема:

– Я говорил, ты будешь спать в гостиной. – Он исчез и снова появился с огромным свертком и чем-то похожим на насос, сверток раскатал на полу, воткнул в него шланг от насоса и начал ногой накачивать воздух. То, что казалось куском полотна, стало обретать очертания надувного матраса.

– Сейчас принесу простыню, – сказал Бенни и сходил в спальню за стопкой постельного белья.

– Я сама застелю. – Бет отобрала у него тряпки. Ей не понравилось, как выглядел матрас, но у нее с собой были зеленые таблетки. Можно выпить их, когда Бенни заснет, если, конечно, они понадобятся. Спиртного в этой квартире не было – Бенни об этом не говорил, но Бет и так догадывалась.

Должно быть, она заснула раньше Бенни, а пузырек с транквилизаторами так и остался в чемодане. Утром ее разбудил вой сирены – под окном ревела то ли «Скорая помощь», то ли пожарная машина. Бет села, полусонная, в постели, попыталась свесить ноги – не вышло, – и она вспомнила, что спала на матрасе. Встала кое-как, в пижаме, и огляделась. Бенни стоял у кухонной раковины спиной к ней. Она знала, где находится, но сейчас, при утреннем свете, гостиная выглядела по-другому. Сирена затихла, и теперь слышен был обычный шум нью-йоркского дорожного движения. На окне одна штора была отдернута, и прямо за ним, так же близко, как Бенни, Бет видела угол огромного кузова грузовика. Позади него пробирались по перегороженной дороге такси. Где-то безостановочно лаяла собака.

Бенни обернулся и подошел к ней, протягивая большой картонный стакан. На стакане было написано «Полным-полно орехов»[55]. Это было странно и удивительно – никто и никогда не подавал ей утром ни кофе, ни завтрак. Миссис Уитли и вовсе вставала позже, уже когда Бет заканчивала есть.

Она сняла пластиковую крышку со стакана и отпила кофе.

– Спасибо.

– Можешь переодеться в спальне, – сказал Бенни.

– Мне нужно принять душ.

– Он в твоем распоряжении.

* * *

Бенни принялся раскладывать посреди гостиной портативный шахматный столик с зелеными и бежевыми квадратами. Когда Бет вернулась из ванной, он расставлял фигуры и пешки.

– Итак, – сказал Бенни, – начнем, пожалуй, с этого. – И протянул ей скатанные в трубку брошюры и журналы, перехваченные резинкой. Сверху оказалась брошюра в дешевой бумажной обложке с крупным заголовком «Рождественский шахматный конгресс в Гастингсе. Фалез-Холл, Уайт-Рок-Гарденс» и помельче: «Сборник партий». Страницы брошюры были заполнены крошечным, неряшливо отпечатанным шрифтом. На каждой умещались записи двух партий с жирными заглавиями: «Лученко – Ульман», «Боргов – Пенроуз». Вторая брошюра называлась просто – «Гроссмейстерские шахматы» и по качеству издания была похожа на гастингскую. Из четырех журналов три были немецкие и один – советский.

– Разберем гастингские партии, – сказал Бенни. Он сходил в спальню, принес оттуда два деревянных стула и поставил по обеим сторонам складного шахматного столика у большого окна. Грузовик все еще стоял возле дома, и улица была запружена медленно ехавшими машинами. – Ты – белыми, я – черными.

– Я еще не завтракала…

– Яйца в холодильнике, – махнул рукой Бенни. – Первым делом займемся партиями Боргова.

– Всеми?

– Он будет в Париже, когда ты туда приедешь.

Бет посмотрела на журналы у него в руках, скользнула взглядом в окно и перевела его на часы. Было десять минут девятого.

– Сначала я позавтракаю, – сказала она.

Пообедали они сэндвичами из ближайшего гастронома, не отрываясь от доски, а ужин заказали из китайской забегаловки на Первой авеню. Бенни не позволял Бет торопиться в дебютах – останавливал после каждого неочевидного хода и требовал объяснить, почему она пошла именно так; заставлял анализировать все действия, выбивавшиеся за рамки привычных схем; иногда в буквальном смысле хватал за руку, не позволяя сделать следующий ход, и начинал задавать вопросы: «Почему не конем?», «Почему он не поставил защиту от ладьи?» или «А что будет с отсталой пешкой?». Бенни был скрупулезен, дотошен и безжалостен. Бет и самой доводилось задаваться такими вопросами за годы игры в шахматы, но она никогда не искала ответы с такой одержимостью. Сейчас ее мозг то и дело удваивал обороты, хотелось немедленно проверить возможности, открывавшиеся на том или ином ходу шахматной партии, которую они воспроизводили на доске, броситься с позиции, найденной Лученко, Мекингом или Черняком, в молниеносную атаку на Боргова, но Бенни гасил ее порыв очередным вопросом о защите, об открывшихся ходах для белопольных и чернопольных фигур, о том, не нужно ли ладье занять такую-то вертикаль. Порой это бесило Бет, но она видела, что вопросы Бенни не лишены смысла. Она разыгрывала партии гроссмейстеров в уме с того дня, как ей в руки впервые попал выпуск «Шахматного обозрения», но не приводила свои знания в систему. Она разыгрывала эти партии, чтобы насладиться победой, ощутить дрожь волнения от смелой жертвы или форсированного мата, особенно в партиях, которые потому и публиковали в книгах и журналах, что в них таились драматические повороты – как в играх из сборников Фреда Рейнфельда[56], изобиловавших жертвами ферзя и нарочитыми эффектами. По своему турнирному опыту Бет знала, что не стоит ждать от соперника жертвы ферзя или внезапного мата конем и ладьей, однако подобные партии, напечатанные на бумаге, доставляли ей наслаждение. Она любила Морфи именно за это, а не за проходные матчи и уж точно не за проигранные унылые партии – а Морфи, как и все, бывало, проигрывал. Но обычные шахматы с банальными ходами всегда навевали на нее скуку, даже если в этих партиях участвовали гроссмейстеры, и совсем уж в тоску ее вгоняли Ройбен Файн с его анализом шахматных окончаний и статьи в «Шахматном обозрении» с разбором ошибок в анализе Ройбена Файна. Никогда в жизни она не занималась ничем подобным тому, что Бенни заставил ее делать сейчас.

Партии, которые они разбирали с Бенни, были образцами очень серьезной, продуманной, искусной игры лучших шахматистов мира; интеллектуальная энергия, сосредоточенная в каждом ходе, поражала воображение, но при этом зачастую они заканчивались феерически глупо или неубедительно. Колоссальная сила мысли вкладывалась порой в один-единственный ход какой-нибудь белой пешкой – начиналось затяжное наступление, в котором угроза должна была проявиться только через полдюжины ходов, но черные угадывали эту угрозу раньше и находили решение, разрушавшее планы белых, и тогда тот блистательный ход пешкой полностью терял смысл. Это приносило разочарование и все же, благодаря тому, что Бенни заставлял ее останавливаться и подробно анализировать позиции, увлекало. Они посвятили этому занятию шесть дней, покидая квартиру лишь по необходимости, и один раз, в среду вечером, сходили в кино. Ни телевизора, ни магнитофона у Бенни не было, его квартира предназначалась исключительно для еды, сна и шахмат. Они сыграли почти все партии из гастингского сборника и советской брошюры, за исключением тех, что заканчивались гроссмейстерской ничьей.

Во вторник Бет связалась с нотариусом из Кентукки по телефону и попросила его съездить посмотреть, все ли в порядке с ее домом в Лексингтоне. Она сходила в отделение Химического банка и открыла там счет, положив на него призовые деньги с чемпионата в Огайо. Проверка должна была занять пять дней, а на это время у нее хватало дорожных чеков, чтобы оплачивать свою долю расходов на еду.

В первую неделю они с Бенни не разговаривали почти ни о чем, кроме шахмат, и намеков на секс никто не делал. Бенни, возможно, уже был не против, но все мысли Бет занимали шахматы. Когда они заканчивали с разбором партий, порой ближе к полуночи, Бет еще какое-то время просто сидела на подушке, глядя в окно, или шла прогуляться по Второй и Третьей авеню, по пути покупая себе мороженое либо шоколадный батончик в гастрономе. В бары она не заходила, и ее одинокие прогулки обычно не затягивались надолго. Нью-Йорк по ночам казался угрюмым и опасным, но дело было не в этом – Бет так уставала за день, что у нее едва хватало сил доплестись до дома, надуть матрас и завалиться спать.

Иногда в присутствии Бенни ей казалось, что рядом совсем никого нет. Он часами вел себя безучастно, становился как будто безликим. Бет соответствовала – тоже держалась холодно и отчужденно, говорила только о шахматах.

Но порой все менялось неожиданным образом. Однажды, когда они разбирали особенно сложную позицию в партии двух советских шахматистов, которая закончилась ничьей, Бет вдруг увидела в ней возможность другого варианта развития событий и, выпалив:

– Смотри, Бенни! – начала перемещать фигуры. – Он упустил свой шанс. Вот здесь можно было пойти конем…

Она показала, как черные могли победить, и тогда Бенни с широкой улыбкой бросился к ней и сгреб в объятия.

Бо́льшую часть времени единственным средством общения для них был язык шахмат. Как-то около полудня, после нескольких часов изучения эндшпилей, Бет устало поинтересовалась:

– На тебя шахматы никогда не наводят скуку?

Он взглянул на нее со знакомым безмятежно-бессмысленным выражением лица:

– Это как?

* * *

Они занимались разбором пешечно-ладейных окончаний, когда раздался звонок в дверь. Бенни впустил троих гостей – двух мужчин и одну женщину. Одного из мужчин Бет узнала по фотографии в «Шахматном обозрении» – о нем написали статью несколько месяцев назад; лицо второго тоже показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела. А женщина была удивительная – хрупкая брюнетка лет двадцати пяти в очень короткой серой юбке и курточке, похожей на военный китель с эполетами.

– Это Бет Хармон, – принялся знакомить гостей Бенни. – А это Хилтон Векслер, гроссмейстер Артур Левертов и Дженни Бейнс.

– Стало быть, наша новая чемпионка, – слегка поклонился Левертов – лысеющий молодой человек слегка за тридцать.

– Привет, – сказала Бет, встав из-за шахматного столика.

– Мои поздравления! – улыбнулся Векслер. – Бенни давно надо было преподать урок смирения.

– Я уже чемпион по смирению, – буркнул Бенни.

Женщина протянула Бет руку:

– Приятно познакомиться.

Странно было видеть такое количество людей в тесной гостиной Бенни. Бет казалось, что она уже полжизни прожила в этой квартире вместе с ним, изучая шахматные партии, и вторжение чужаков вызвало у нее возмущение. На самом деле она провела в Нью-Йорке всего девять дней. Не зная, как себя вести, Бет снова уселась за шахматный столик. Векслер подошел и встал напротив:

– Решаете шахматные задачи?

– Нет. – В детстве Бет пробовала этим заниматься, но шахматные задачи ее не увлекли – позиции в них выглядели неестественными. «Белые начинают и ставят мат в два хода». Все это было, как сказала бы миссис Уитли, несущественно.

– Позвольте вам показать одну задачу. – Тон у Векслера был дружелюбный и непринужденный. – Можно переставить фигуры?

– Можно.

– Хилтон! – окликнула его подошедшая Дженни. – Она же не какой-нибудь шахматный фрик, а чемпионка США.

– Ничего, мне интересно, – сказала Бет, но рада была услышать эти слова от Дженни.

Векслер переставил фигуры, и теперь на доске образовалась причудливая позиция с двумя ферзями по углам и всеми четырьмя ладьями на одной вертикали. Короли стояли почти по центру, что едва ли могло произойти в реальной партии. Закончив расстановку, Векслер скрестил руки на груди.

– Моя любимая задача, – сообщил он. – Белые побеждают в три хода.

Бет недовольно посмотрела на доску. Ей казалось, что такие дурацкие построения глупо даже обдумывать – в настоящих играх не бывает подобных позиций. Ход пешкой, шах конем, король уходит в угол… Но дальше пешка превращается в ферзя и возникает патовая ситуация. Тогда так: пешка превращается в коня и ставит второй шах. Годится. Но если бы король после первого шаха не ушел на это поле… Бет вернулась к началу и через секунду поняла, что делать. Это было похоже на математическое уравнение, а ей всегда легко давалась алгебра.

Она подняла взгляд на Векслера:

– Пешка на седьмое поле ферзя.

Он вытаращил глаза:

– Ого, как быстро!

– Вот видишь, Хилтон, – заулыбалась Дженни.

Бенни все это время молча за ними наблюдал.

– Как насчет сеанса одновременной игры? – внезапно спросил он Бет. – Сыграй с нами со всеми.

– Только не со мной, – помотала головой Дженни. – Я даже правил не знаю.

– А у нас хватит досок и фигур? – поинтересовалась Бет.

– Все, что нужно, есть в шкафу на полке. – Бенни сходил в спальню и вернулся с большой картонной коробкой. – Разложим на полу.

– Какой контроль времени? – спросил Левертов.

Бет вдруг пришла в голову идея:

– Давайте в быстрые шахматы.

– Это даст нам преимущество, – заметил Бенни. – У нас будет больше времени на обдумывание, чем у тебя.

– Я хочу попробовать.

– Напрасно, – сурово покачал головой Бенни. – В быстрых шахматах ты не сильна. Забыла?

Бет с внезапной яростью отреагировала на это напоминание о своем разгроме:

– Ставлю десятку, что ты проиграешь.

– Если ты спустишь на тормозах остальные партии и все время употребишь на то, чтобы уделать меня, будет нечестно, – заявил Бенни, и ей захотелось его ударить.

– Тогда ставлю десять долларов на каждую партию. – Она сама удивилась, насколько жестко это прозвучало. В духе миссис Дирдорфф.

Бенни пожал плечами:

– Ладно. Твои деньги – тебе решать.

– Давайте положим три доски на полу по кругу, а я сяду в центре.

Они так и сделали, поставив возле каждой доски шахматные часы. В последние несколько дней разум Бет был необыкновенно ясным, и теперь она играла решительно и точно, сразу начав атаку на трех досках. Победила во всех трех партиях с запасом времени.

Когда игра закончилась, Бенни молча ушел в спальню, вернулся с бумажником, достал оттуда три десятидолларовые банкноты и протянул их Бет.

– Давай еще раз, – сказал он. В голосе его звучала то ли обида, то ли злость, и Бет представила себе, что теми же словами он мог бы говорить и о сексе: «Давай еще раз». Если Бенни этого хочет, она не откажется. Бет принялась заново расставлять фигуры и пешки.

Они снова расселись на полу около досок, и Бет сыграла белыми на всех трех. Теперь доски лежали перед ней веером и не нужно было вертеться вокруг своей оси, но Бет все равно на них почти не смотрела – только для того, чтобы сделать очередной ход. Она играла на досках, четко нарисовавшихся в ее воображении. Механические движения – протянуть руку и переместить фигуру или хлопнуть по кнопке часов – не требовали усилий. Положение Бенни было безнадежным, когда упал флажок на его циферблате, при этом у Бет осталось время в запасе. Он дал ей еще тридцать долларов, и она предложила сыграть еще раз, но Бенни сказал:

– Нет.

В комнате возникло напряжение, и никто не знал, как разрядить обстановку. Дженни попыталась обратить все в шутку, заявив: «Это в нем говорит мужской шовинизм», – но не помогло. Бет злилась на Бенни, была в бешенстве от того, что он позволил так легко разгромить себя, и от того, как он отреагировал на проигрыш – старался выглядеть так, будто его это ничуть не задело, будто ее победа не имеет значения.

А потом вдруг Бенни сделал нечто удивительное. Раньше он сидел по струнке, выпрямив спину, а теперь привалился к стене, вытянув ноги на полу, и расслабленно выдохнул:

– Ну, детка, по-моему, ты меня уделала.

И все засмеялись.

Бет покосилась на Дженни, сидевшую на полу рядом с Векслером. Дженни, прекрасная и умная Дженни, смотрела на нее с восхищением.

* * *

Следующие несколько дней Бет и Бенни провели за изучением советского «Шахматного бюллетеня», проштудировав выпуски до 1950-х годов. Время от времени они играли партии между собой, и каждый раз Бет выигрывала. Она почти физически ощущала, как преследует Бенни по доске и загоняет его в угол. Это приводило в изумление их обоих. В одной партии она пошла в открытую атаку на его ферзя на тринадцатом ходу, и он вынужден был опрокинуть на бок короля на шестнадцатом.

– Н-да, – протянул Бенни, – за пятнадцать лет со мной никто такого не проделывал.

– Даже Боргов?

– Даже Боргов.

Иногда из-за шахмат Бет ночами напролет лежала без сна. Это было почти как в «Метуэне», только теперь она не чувствовала болезненного напряжения и не боялась бессонницы. Вытягивалась на надувном матрасе на полу в гостиной, слушая шум полуночного Нью-Йорка, залетавший сквозь открытое окно эркера, и продолжала изучать шахматные позиции в уме. Они вырисовывались перед мысленным взором как никогда отчетливо и объемно. Транквилизаторы она давно не принимала – это способствовало ясности сознания. Теперь уже Бет не разыгрывала партии от начала до конца – она разбирала отдельные позиции, ставшие классическими из-за своей сложности.

Однажды прямо под окном гостиной Бенни какая-то парочка затеяла ссору. «Я на пределе, мать твою! – орала женщина. – На пределе!» – «Ты гребаная истеричка, как твоя гребаная сестра!» – орал в ответ мужчина. Бет перевернулась на бок – и вдруг ее осенило, как совершенно по-новому можно провести пешку в ферзи. Эта комбинация была прекрасна. И эффективна. Ее можно было использовать на практике. «Вали отсюда на хер!» – заверещала женщина, а Бет снова перекатилась на спину, замирая от восторга, и уснула в хорошем настроении.

* * *

Почти всю третью неделю они повторяли партии Боргова и последнюю из них закончили поздно ночью в четверг. Когда Бет изложила свои соображения по поводу эндшпиля, объяснив, как Боргов мог избежать ничьей, она подняла глаза от доски и обнаружила, что Бенни зевает. Ночь была жаркая, окна стояли открытыми.

– Шапкин выбрал неверную тактику в миттельшпиле, – сказала Бет. – Ему нужно было защищать ферзевый фланг.

Бенни сонно взглянул на нее:

– Знаешь, даже я иногда устаю от шахмат.

Бет встала из-за раскладного столика:

– Тогда пора спать.

– Не так быстро. – Бенни рассматривал ее пару секунд и вдруг улыбнулся: – Тебе все еще нравятся мои волосы?

– Я пыталась понять, как победить Василия Боргова. Твои волосы мне тут не помогли бы, – отрезала Бет.

– Ты ляжешь со мной в постель?

Они прожили в одной квартире три недели, и Бет почти не вспоминала о сексе.

– Я устала, – сердито бросила она.

– Я тоже. Но хочу спать с тобой в одной постели.

Он казался таким милым и непосредственным в тот момент, что у Бет снова проснулись к нему теплые чувства.

– Ладно, – сказала она.

Утром она проснулась и вздрогнула, обнаружив, что кто-то лежит рядом. Бенни перекатился на свой край кровати – она видела только его бледную голую спину и пряди светлых волос на подушке. Почему-то возникли смущение и страх его разбудить. Бет осторожно села, привалившись к стене. Находиться в одной постели с мужчиной все-таки было неплохо. Секс тоже оказался неплохим, хотя и не таким волшебным, как она надеялась. Бенни почти все время молчал. Он был нежным и вел себя с ней естественно, но дистанция, которая сохранялась между ними его стараниями, не исчезла и во время секса. Бет вспомнила слова своего первого мужчины – того парня, студента колледжа: «Для меня эта игра слишком рациональна». Он говорил о шахматах. Бет снова посмотрела на Бенни. В утреннем свете его кожа выглядела восхитительно – как будто сама светилась изнутри. На мгновение Бет захотелось обхватить его руками и прижаться к нему голым телом, но она сдержалась.

Наконец Бенни тоже проснулся, перекатился на спину и сонно заморгал, глядя на нее. Бет натянула на себя одеяло, прикрывая грудь, а потом сказала:

– Доброе утро.

Бенни снова поморгал.

– Тебе не надо было играть против Боргова сицилианскую защиту, – сообщил он. – Боргов ее слишком хорошо знает.

Утро они провели за разбором двух партий Лученко. В этот раз Бенни напирал на стратегию, а не на тактику. Он был в веселом настроении, а Бет чувствовала смутную обиду. И в сексе, и в интимных отношениях в целом ей хотелось чего-то большего, но вместо этого Бенни читал ей очередную лекцию о шахматах.

– Ты хороший тактик, – говорил он, – но планы выстраиваешь кое-как.

Бет молчала, стараясь совладать с досадой и раздражением. По сути, Бенни был прав, тем не менее то, с каким удовольствием он указывал на ее ошибки, Бет бесило.

В полдень он сказал:

– Сегодня схожу на партию в покер.

Бет оторвала взгляд от шахматной доски, на которой изучала сложную позицию:

– В покер?

– Мне нужно платить за квартиру.

Бет сильно удивилась – она не подозревала, что Бенни играет в карты. Начала расспрашивать – он сказал, что покер и трик-трак приносят ему больше денег, чем шахматы.

– Тебе тоже стоит научиться, – добавил он с улыбкой. – В играх ты мастерица.

– Тогда возьми меня с собой.

– Там будут только мужчины.

Бет нахмурилась:

– Что-то подобное мне говорили о шахматах.

– Не сомневаюсь. Ты можешь пойти со мной и посмотреть, если хочешь, но веди себя там тихо.

– Это надолго?

– Может, на всю ночь.

Бет хотела спросить, давно ли у него была назначена эта партия, но не стала. Уж точно задолго до прошлой ночи. Они с Бенни доехали по Пятой авеню на автобусе до Сорок четвертой улицы и от остановки дошли пешком до отеля «Алгонкин». Бенни похоже, был занят какими-то мыслями, которыми не хотел делиться, и всю дорогу молчал. Бет опять начала злиться – она приехала в Нью-Йорк не для этого, к тому же была недовольна тем, что Бенни не предупредил ее заранее и вообще не счел необходимым объясниться. В жизни он вел себя так же, как в игре в шахматы: внешне был дружелюбен и беспечен, а в глубине души коварен и неистов. Бет вовсе не собиралась ходить за ним по пятам и уже передумала тащиться на покер, но возвращаться в квартиру и в одиночестве изучать шахматные партии ей тоже не хотелось.

Картежники собрались в небольшом номере на шестом этаже отеля. Как и предупреждал Бенни, там были только мужчины. Четверо игроков сидели за столом, на котором стояли чашки с кофе, лежали фишки и карты. Шумно работал кондиционер. Еще два человека, похоже, были не при делах – просто пришли посмотреть. Когда Бенни вошел, игроки все как один радостно его поприветствовали. Бенни был невозмутим и обаятелен.

– Бет Хармон, – представил он свою спутницу, и мужчины кивнули, ничего ей не сказав.

Бенни вынул из бумажника стопку банкнот, бросил их на стол напротив свободного стула и уселся, перестав обращать внимание на Бет. Она, не зная, чем заняться, пошла в спальню, где заметила стеклянный кувшин с кофе и чашки. Налила себе кофе и вернулась к игровому столу. Перед Бенни стоял столбик из фишек, в руках у него были карты. Мужчина, сидевший слева, бесстрастно сказал: «Повышаю», – и бросил голубую фишку в центр стола. Остальные последовали его примеру, Бенни – последним.

Бет стояла в сторонке и наблюдала за игрой. Она вспомнила, что когда-то в подвале приюта точно так же смотрела, как мистер Шейбел переставляет шахматные фигуры на доске, и была заворожена происходящим. Сейчас никакого интереса она не испытывала. Ей были безразличны правила покера, хотя она знала, что могла бы сделаться хорошим игроком. Бет злилась на Бенни, а он продолжал играть, ни разу не взглянув в ее сторону. Лихо управлялся с картами, подбрасывал фишки в центр стола не без апломба и время от времени говорил что-нибудь вроде «Пропускаю» или «Ваш черед». В конце концов, когда один из мужчин за столом в очередной раз раздавал карты, Бет положила руку на плечо Бенни и тихо сказала: «Я ухожу». Он кивнул, пробормотав: «Ладно», – и снова сосредоточился на игре. Шагая к лифту, Бет испытывала жгучее желание шарахнуть Бенни бревном по голове. Бесчувственный сукин сын переспал с ней по-быстрому и сбежал в мужскую компанию. Вероятно, он так и запланировал все заранее. Тактика и стратегия. Шею бы ему свернуть…

Но прогулка по городу утихомирила гнев, и к тому времени, когда на Третьей авеню Бет садилась в автобус, который шел до дома Бенни на Семьдесят восьмой улице, она уже обрела спокойствие. Даже приятно было немного побыть в одиночестве. Остаток вечера она провела за «Шахматным вестником» – новым журналом из Югославии, – разыгрывая опубликованные там партии в уме.

Бенни вернулся заполночь. Бет проснулась, когда он укладывался в кровать, и обрадовалась его возвращению, но заниматься с ним любовью не хотела. К счастью, он тоже не проявил желания. Она спросила, удалось ли что-нибудь выиграть. «Почти шестьсот долларов», – ответил он, довольный собой.

Бет перекатилась на другой бок и снова заснула.

Секс у них случился утром, и Бет не получила от этого особого удовольствия. Она все еще злилась на Бенни из-за покера – не оттого, что он играет в азартные игры, а оттого, что забыл о ней ради покера сразу после того, как они стали любовниками. После секса он сел на кровати и некоторое время рассматривал Бет, потом спросил:

– Дуешься на меня, да?

– Да.

– Из-за покера?

– Из-за того, что ты не рассказал о покере раньше.

Он понимающе кивнул:

– Извини. Я привык держать дистанцию в отношениях с людьми.

Бет почувствовала некоторое облегчение от того, что он это сказал.

– Наверное, я тоже.

– Я заметил.

После завтрака она предложила сыграть партию – Бенни неохотно согласился. Они поставили контроль времени на полчаса, чтобы не затягивать, и Бет начала громить его позиции в сициалианской защите, используя вариант Левенфиша – ловко отметала все угрозы и безжалостно преследовала короля. Когда все было кончено, Бенни с кривой усмешкой покачал головой:

– Мне правда нужны были эти шестьсот долларов.

– Не сомневаюсь, – отрезала Бет. – Но ты выбрал неудачный момент.

– Похоже, не стоит тебя злить.

– Сыграем еще партию?

Бенни пожал плечами и отвернулся:

– Прибереги свою энергию для Боргова.

Бет прекрасно понимала, что он согласился бы сыграть, будь у него надежда победить. Теперь она чувствовала себя гораздо лучше.

* * *

Они оставались любовниками, но в шахматы теперь играли только по описаниям партий в книгах. Через несколько дней Бенни снова сходил на покер, вернулся с двумя сотнями долларов, и они провели в постели лучшую ночь за все время совместной жизни; деньги до утра лежали на тумбочке у кровати. Бет питала к нему теплые чувства, но не более того. За неделю до отъезда в Париж она пришла к выводу, что ей больше нечему учиться у Бенни.

Глава 12

Миссис Уитли всегда возила с собой документы на удочерение Бет и ее свидетельство о рождении, когда они путешествовали, и Бет переняла у нее эту привычку, хотя до сих пор ни одна бумажка не пригодилась. Для поездки в Мексику нужна была только туристическая карточка, и ее оформляла миссис Уитли. В первую неделю в Нью-Йорке Бенни отвез Бет в Рокфеллеровский центр, где она сдала все документы для получения паспорта. Маленькая книжечка в зеленой обложке была готова через две недели; внутри красовалась фотография строгой Бет с поджатыми губами. Она все еще не решила, будет ли участвовать в парижском турнире, тем не менее за несколько дней до отъезда из Кентукки на чемпионат в Огайо отправила организаторам в Париж письмо с подтверждением своего согласия.

Когда пришло время, Бенни отвез ее на машине в аэропорт Кеннеди и высадил у терминала «Эр Франс».

– Его можно победить, – сказал он, имея в виду Боргова. – У тебя получится.

– Посмотрим. Спасибо за помощь. – Бет поставила чемодан у окошка со стороны водителя. Они находились в зоне, где была запрещена парковка, и Бенни не мог выйти из автомобиля, чтобы проводить ее до входа в аэропорт.

– Увидимся на следующей неделе, – сказал он.

На мгновение Бет захотелось наклониться к открытому окну и поцеловать Бенни, но она сдержалась.

– Увидимся. – Она подхватила чемодан и зашагала к терминалу.

* * *

На этот раз Бет была готова к тому, что при виде коренастого мужчины в черном костюме ее охватит жгучая ненависть, но это не помогло – дыхание резко перехватило, едва она вошла в вестибюль. Боргов стоял там, спиной к ней, беседуя с двумя репортерами. Бет нервно отвернулась – как тогда, в мексиканском зоопарке, встретив его впервые. «Это всего лишь человек в черном костюме, всего лишь русский, который умеет играть в шахматы», – сказала она себе. Один из репортеров фотографировал Боргова, пока тот разговаривал со вторым. Бет несколько минут разглядывала всю троицу, и напряжение постепенно отпускало. Она сумеет победить. Развернувшись, Бет зашагала к столу регистрации – турнир должен был начаться через двадцать минут.

Это было самое скромное по количеству участников соревнование из тех, на которых ей доводилось играть. Оно проходило в изысканном старинном здании рядом с Эколь Милитэр. Было шесть шахматистов и пять туров – по одной партии в день, без выходных. Если они с Борговым оба проиграют кому-то из первых соперников, после этого уже не встретятся за шахматной доской, а конкуренция тут будет серьезная. Тем не менее Бет не сомневалась, что и она, и Боргов выйдут победителями. Она направилась по коридору к турнирному залу твердым шагом, без тени беспокойства насчет партии, которую ей предстояло сыграть этим утром. Остальные шахматисты, те, с кем она будет состязаться в следующие несколько дней, тоже не внушали тревоги. Лицом к лицу с Борговым она окажется только в одном из финальных туров, а сейчас, через десять минут, сядет за стол на стороне черных фигур напротив голландского гроссмейстера. Эта партия не вызывала у нее ни малейших опасений.

Франция не считалась шахматной державой, однако зал, отведенный для турнира, был великолепен. Под высоким синим потолком висели две хрустальные люстры, на полу лежал роскошный синий ковер с цветочным орнаментом. Шахматные доски были разложены на трех столах полированного орехового дерева, рядом с каждой стояли в маленьких вазочках розовые гвоздики. Синяя бархатная обивка старинных кресел гармонировала с цветом потолка и ковра. Обстановка была, как в дорогом ресторане, а представители команды организаторов турнира проскальзывали между столами, как вышколенные официанты в смокингах. Все было тихо и чинно. Бет прилетела в Париж из Нью-Йорка накануне поздно ночью и толком не видела город, но чувствовала себя здесь комфортно. В самолете она хорошо выспалась, а пото еще заснула в отеле. Этому предшествовали пять недель основательной шахматной подготовки. Она никогда еще не была так уверена в своих силах.

Голландец разыграл дебют Рети, и Бет повела защиту, как в тренировочных играх с Бенни, добившись равенства позиций к девятому ходу. Атаку она начала до того, как соперник успел рокироваться, – принесла в жертву слона и вынудила голландца вывести коня и две пешки на защиту короля. К шестнадцатому ходу она создала угрожающие комбинации по всей доске, и хотя ни одна из них не была победной, количество угроз обеспечило голландцу серьезные проблемы. Он отступал до тех пор, пока не сдался из безнадежно закупоренной позиции.

В полдень Бет, счастливая, шагала по улице Риволи, щурясь на солнышке. Рассматривала в витринах блузки и туфли, и хотя не собиралась ничего покупать, это само по себе было наслаждением. Париж походил на Нью-Йорк, только казался более изысканным, культурным, цивилизованным. На улицах было чисто; отмытые стекла магазинов блестели. Она проходила мимо настоящих уличных кафешек со столиками, вынесенными на тротуары; за столиками сидели довольные люди и разговаривали по-французски. Голова Бет была настолько занята шахматами, что только сейчас до нее окончательно дошло: она в Париже! У нее под ногами – парижская авеню, эти прекрасно одетые дамы вокруг – француженки, parisiennes[57], а ей всего восемнадцать лет, и она чемпионка США по шахматам. Сердце чуть не выскочило из груди от радости, и Бет замедлила шаг. Ее обогнали двое мужчин, переговариваясь на ходу; Бет услышала обрывок фразы: «…avec deux parties seulement»[58]. Это были французы, и она их понимала! Бет остановилась посреди тротуара, постояла, впитывая в себя изысканную красоту серых зданий на авеню, солнечный свет, играющий в листве деревьев, странные ароматы чужого города. Когда-нибудь она купит здесь квартиру – на бульваре Распай или на улице Капуцинок. Когда ей перевалит за двадцать, она станет чемпионом мира и будет жить где пожелает. Можно обзавестись pied à terre[59] в Париже, ходить здесь на концерты и спектакли, каждый день обедать в разных кафе и выглядеть как эти женщины, идущие сейчас рядом с ней и навстречу, – такие уверенные в себе, элегантно одетые, с гордо поднятыми головами, с безупречными стрижками и укладками. У нее есть то, чего они лишены, и этот особенный дар обеспечит ей жизнь, о которой все могут только мечтать. Бенни не зря постоянно твердил, что ей нужно следующим летом поехать на турнир в Москву. Он прав. Ее ничто не держит в Кентукки. Ее возможности безграничны.

Бет несколько часов бродила по бульварам, ни разу не остановившись что-нибудь купить – только смотрела на витрины, на людей и здания, на рестораны, деревья и цветы. Переходя улицу Пэ, она случайно толкнула пожилую даму и сказала: «Excusez-moi, madame»[60], – так легко и естественно, будто всю жизнь говорила по-французски.

В здании, где проходил турнир, на четыре тридцать был назначен банкет. Бет не без труда отыскала дорогу назад и, запыхавшись, добралась туда с опазданием на десять минут. Организаторы сдвинули игровые столы в дальний конец помещения, кресла расставили вдоль стен. Бет усадили возле двери, подвезли к ней тележку с самыми прекрасными пирожными в мире, и она, держа в руках чашку café filtre[61], вдруг загрустила от того, что рядом нет Альмы Уитли и она уже никогда не увидит этого великолепия. Взяв с тележки блюдце с «наполеоном», Бет услышала громкий смех, посмотрела в дальнюю часть зала – там стоял Василий Боргов с чашкой кофе и в окружении обступивших его людей, почтительно ждавших, когда он навеселится. Массивное, грубое лицо было искажено неистовым весельем, а Бет смотрела на него и чувствовала, как в животе разрастается ледяной ком.

В тот вечер она вернулась в отель, уныло разыграла дюжину партий Боргова – те самые, которые разбирала вместе с Бенни, поэтому знала вдоль и поперек, – спать легла за час до полуночи, не став принимать таблетки, и отлично выспалась. Боргов уже одиннадцать лет носил звание международного гроссмейстера, он пять лет был чемпионом мира, но на этот раз она ему не уступит. Что бы ни случилось, Бет решила, что больше не позволит себя унизить. К тому же теперь у нее появилось преимущество: Боргов окажется не настолько хорошо подготовлен к игре с ней, как она – к игре с ним.

* * *

Бет продолжала копить победы в турах: после голландца ей сдался француз, а на следующий день – англичанин. Боргов тоже не проиграл ни одной своей партии. За день до финала, когда Бет состязалась со вторым голландцем – постарше и поопытнее первого, – она очутилась за соседним столом с Борговым. Он сидел так близко, что на несколько минут это привело ее в смятение, но мало-помалу она совладала с собой. Голландец оказался сильным шахматистом, и необходимо было сосредоточиться на игре. Когда спустя четыре часа, все-таки заставив его сдаться, Бет подняла голову и огляделась, на доске за соседним столом уже не было фигур, а Боргов ушел.

По пути к выходу она остановилась у стола администраторов и спросила, с кем ей предстоит играть завтра утром. Арбитр порылся в бумагах и слегка улыбнулся:

– С гроссмейстером Борговым, мадемуазель.

Она этого ждала, но дыхание сразу перехватило.

На ночь Бет выпила сразу три зеленые таблетки и в кровать легла рано, опасаясь, что еще долго не сумеет расслабиться и заснуть. Но сон пришел сразу, и в восемь утра она открыла глаза, свежая и отдохнувшая, с чувством уверенности в своих силах, с ясным умом и полным ощущением готовности к игре.

* * *

Когда Бет вошла в зал и увидела Боргова за шахматным столом, он не показался ей таким уж грозным. На нем был знакомый черный костюм, и все остальное тоже было по-прежнему: жесткие черные волосы аккуратно зачесаны со лба назад, лицо, как всегда, бесстрастно, – но теперь в его облике Бет не видела ничего угрожающего. Он вежливо встал со стула, пожал ее протянутую руку без тени улыбки. Играть белыми выпало Бет, и когда они сели, Боргов запустил ее часы.

Она почти определилась с тем, как будет действовать: вопреки совету Бенни пойдет пешкой на четвертое поле короля в надежде на то, что Боргов начнет сицилианскую защиту. Бет проштудировала его партии с этим дебютом – всё, что было опубликовано, – и теперь, взяв королевскую пешку, поставила ее на четвертую горизонталь, а когда Боргов ответил пешкой ферзевого слона, почувствовала приятную дрожь волнения. Она была готова к игре с этим человеком. Бет пошла конем на третье поле королевского слона; Боргов – конем на третье поле ферзевого слона, и на шестом ходу они приблизились к варианту Болеславского. Бет выучила наизусть – досконально, ход за ходом – восемь партий Боргова, в которых он использовал именно этот вариант, подробно разобрала их с Бенни, препарировала дотошно и безжалостно. Боргов начал развивать вариант Болеславского на шестом ходу – вывел свою пешку на четвертое поле короля. Бет сыграла конем на третье поле коня с уверенностью, которая опиралась на незыблемое знание, что она права, затем оторвала глаза от доски и взглянула на Боргова. Тот принял обычную позу шахматиста – подпер кулаком щеку и смотрел на фигуры. «Он сильный, хладнокровный и коварный игрок, но в его действиях нет никакого колдовства», – сказала себе Бет. Не глядя на нее, Боргов поставил слона на второе поле коня. Она сделала рокировку. Он тоже. Бет обвела взглядом ярко освещенный, роскошно обставленный зал – кроме них, над досками задумались еще две пары шахматистов.

К пятнадцатому ходу она начала различать комбинации, которые складывались на территории обоих лагерей, а к двадцатому сама поражалась ясности собственного разума. Мозг работал легко и молниеносно, аккуратно намечая путь в хаосе бесчисленных ходов. Бет принялась теснить соперника на вертикали ферзевого слона, угрожая двойной атакой, – Боргов отступил, и она усилила свои центральные пешки. Ее позиция открывалась все больше и больше, возможности для нападения множились. И хотя Боргов каждый раз вовремя уклонялся от угроз, Бет именно этого и ожидала от него, потому не теряла решимости; она чувствовала стальную внутреннюю уверенность в том, что сумеет найти сильные ходы. Никогда еще она не играла лучше. Серия угроз скомпрометирует позицию черных, а дальше она применит двойные и тройные угрозы, от которых он не сможет уклониться. Черный ферзевый слон уже заперт в результате двух ходов, к которым Бет его вынудила, а черный ферзь связан – он защищает ладью. В отличие от черных белые фигуры становятся свободнее с каждым ходом. Собственные способности создавать угрозы для вражеского лагеря теперь казались Бет безграничными.

Она снова огляделась. Две другие партии в зале уже закончились – и это ее удивило. Она посмотрела на часы – шел второй час дня. Значит, они с Борговым играют уже три часа с лишним. Бет снова переключила внимание на доску, изучала позицию несколько минут и выдвинула в центр ферзя. Пора было усилить натиск. Она вскинула взгляд на Боргова.

Он, как всегда, был невозмутим и на ее взгляд никак не отреагировал – продолжал изучать положение на доске после ее хода ферзем. Потом едва заметно пожал плечами и выдвинул против ферзя ладью. Бет знала, что он может так сделать, и у нее уже был готов ответ – она вывела коня, угрожая шахом и гибелью ладье. Теперь Боргову придется переместить короля, а она сможет перенести своего ферзя на вертикаль ладьи. Оттуда открывается десяток путей построения угроз более серьезных, чем она создавала до сих пор.

Боргов сделал ход без промедления, и это не был ход королем. Он выдвинул вперед ладейную пешку. Бет потратила на анализ позиции минут пять, прежде чем поняла, что он задумал. Если она сейчас объявит шах, Боргов позволит ей забрать ладью, а после этого выставит слона перед ладейной пешкой, и ей придется отводить ферзя. Бет задержала дыхание, чувствуя, как накатывает паника. Падет ее ладья на последней горизонтали, а вместе с ладьей две пешки. Это будет катастрофа. Требовалось немедленно переместить ферзя на поле, с которого будет возможно отступление. Она стиснула зубы и сделала ход.

Боргов все равно вывел слона вперед, под защиту пешки. Бет некоторое время смотрела на этого слона, прежде чем осознала последствия: любой ход, который она сейчас сделает, чтобы от него избавиться, слишком дорого ей обойдется, а если оставить слона на месте, он усилит всю позицию черного лагеря. Бет взглянула в лицо Боргову – теперь он смотрел на нее с едва заметной улыбкой. Она поспешно перевела взгляд обратно на доску. Попыталась нанести контрудар двумя белыми слонами, но он нейтрализовал угрозу ходом пешки, перекрыв ею диагональ. Бет играла превосходно с самого начала и оставалась на высоком уровне, но Боргов ее превзошел. Нужно было ужесточать натиск.

И она ужесточила, и нашла блистательные ходы, которые никогда раньше не приходили ей в голову, но всего этого оказалось недостаточно. К тридцать пятом ходу у Бет пересохло в горле – прямо перед ней на доске позиции белых были смяты и опустошены, а сила черных неуклонно росла. Это было невероятно. Она играла лучше, чем когда-либо, а Боргов ее разгромил.

На тридцать восьмом ходу он решительно опустил ладью на ее вторую горизонталь создав первую угрозу мата. Бет вполне отчетливо видела, как можно парировать этот удар, но за ним вырисовывалась целая череда угроз – Боргов либо объявит ей мат, либо возьмет ее ферзя, либо превратит во второго ферзя свою пешку. Бет затошнило, голова закружилась уже только от того, что она смотрела на доску, на зримое воплощение собственного бессилия.

Она не опрокинула своего короля. Просто встала и, глядя в лишенное эмоций лицо, сказала: «Я сдаюсь». Боргов кивнул. Бет развернулась и вышла из зала, чувствуя себя больной почти физически.

* * *

В самолете на пути в Нью-Йорк Бет словно попала в ловушку: она сидела у окна и не могла избавиться от воспоминаний о партии с Борговым, которая безостановочно прокручивалась в ее голове. Стюардесса несколько раз предлагала спиртные напитки – Бет заставляла себя отказываться; ей так невыносимо хотелось выпить, что это пугало. Она приняла транквилизаторы, но тугой узел в животе не желал исчезать. В игре с Борговым она не допустила ни единой ошибки. Она играла чрезвычайно хорошо. И в конце партии ее лагерь оказался в руинах, а Боргов выглядел как ни в чем не бывало.

Встречаться с Бенни не было никакого желания. Поначалу Бет собиралась позвонить ему, чтобы забрал ее в аэропорту, но вернуться сейчас в его квартиру она не могла. Дом в Лексингтоне стоял заброшенным полтора месяца – Бет решила, что надо ехать туда и зализывать раны в одиночестве. Денежный приз за третье место на парижском турнире оказался на удивление приличным – она вполне могла позволить себе путешествие в Кентукки и обратно. К тому же на дом еще не были оформлены документы – необходимо было связаться с нотариусом. Она побудет недельку в Лексингтоне и поедет к Бенни, чтобы продолжить курс обучения. Но чему еще можно у него научиться? При воспоминании о том, какую долгую и кропотливую работу она проделала, готовясь к партии с Борговым, Бет опять затошнило. Она усилием воли отбросила эти мысли. Главное сейчас – подготовиться к турниру в Москве. Времени еще достаточно.

Бет позвонила Бенни из аэропорта Кеннеди и сказала, что проиграла финальную партию, что Боргов опять одержал над ней победу. Бенни разговаривал отстраненно, но был любезен, а когда она сказала, что собирается некоторое время побыть дома, в Кентукки, он вдруг разозлился:

– Не сдавайся, Бет! Одна проигранная партия ничего не значит.

– Я не сдаюсь, – сказала Бет.