* * *

Харпер бесило, с какой легкостью от нее отделались. После того как на поляне появилась шериф, Митси и Сет отвели ее домой. Она попыталась обсудить с отцом произошедшее с Норой, но он заверял, что все это было случайностью. Харпер ему не верила, но доказательств у нее не было.

Следующие несколько дней прошли в спокойствии.

Джастин, Айзек, Мэй и Вайолет не показывались в школе. Вайолет не отвечала на звонки, а Харпер не могла себя заставить связаться с Джастином. Поэтому, когда спустя пару дней она вошла в класс и увидела Вайолет на ее привычном месте, выглядевшую отдохнувшей и умиротворенной, она была, мягко говоря, сбита с толку.

Харпер села в другой части кабинета и наблюдала, как Джастин с Айзеком идут к заднему ряду. Она ожидала чего-то, какого-то признания увиденных ими событий, монстра в Вайолет. Но ничего не произошло. Вайолет ни с кем не разговаривала, просто смотрела на миссис Лэнхэм с легкой улыбкой на лице.

То же самое повторилось на истории и биологии, так что когда перед обедом Харпер увидела Вайолет у шкафчиков, то подавила свою тревогу и промаршировала к ней. В конце концов, Вайолет назвала ее подругой в ночь равноденствия. Быть может, последние несколько дней она просто обдумывала все, что с ней произошло.

– Тебе нужна помощь со шкафчиком? – спросила Харпер.

– Никак не могу вспомнить комбинацию. – Вайолет нахмурилась. – Вот позорище, да?

– Я учусь здесь с первого класса и все равно иногда ее забываю.

Девушка хихикнула:

– Спасибо, теперь я уже не чувствую себя такой неадекватной. Как тебя зовут?

Сердце Харпер ухнуло в пятки:

– Что? Вайолет, это не смешно.

– Прости, мы уже встречались? – На ее лице по-прежнему расплывалась та странная полуулыбка. – У тебя и вправду знакомый вид. Ты Хэйли? Холли?

Харпер стало плохо от ее взгляда. Прямо как у Джастина три года назад – неопределенного, апатичного. И хоть она понимала, что что-то произошло, ведь Вайолет не могла просто ее забыть, в ней все равно начала подниматься паника.

– Мне нужно идти.

Харпер убежала в кабинет для занятий музыкой, где обычно обедала, и поджала колени к груди.

С Вайолет что-то случилось. Либо так, либо она намеренно решила игнорировать Харпер. Но нет. Это было бы слишком жестоко. Вайолет бы так не поступила, особенно после того, как Харпер рассказала ей о поступке Джастина. Она знала, должна была знать, что второй раз Харпер такого не перенесет.

Ее отец отправил Нору в лес. А Вайолет, единственный человек, с которым она могла это обсудить, больше не может ее выслушать. Харпер чувствовала себя потерянной, испуганной, грустной и более одинокой, чем когда-либо. Ее левую руку пронзила фантомная боль. Девушка дернулась и сжала культю.

Три года назад она позволила панике взять над собой верх. Покорилась воле Готорнов и стала человеком, которым они хотели ее видеть, – крошечным, испуганным и забытым. Но теперь Харпер знала, что она намного лучше этой невидимки.

Она заправила волосы за уши и вытерла глаза. Пульс приходил в норму, боль в руке убывала. Кто-то постучал в дверь кабинета.

– Простите! – крикнула она. – Тут занято!

– Харпер? Это ты?

Девушка подняла голову, по ней прокатилась волна адреналина.

– Джастин?

– Можно войти?

Харпер могла бы ему отказать. Но если она хочет разобраться в том, что случилось с Вайолет, ей нужна помощь. И она не в том положении, чтобы отказываться. Поэтому она встала и открыла дверь.

Джастин выглядел даже хуже, чем тогда в лощине. Лицо осунулось, во взгляде появилось что-то раненое, неприкрытое – что-то, чего не было в ночь равноденствия.

– Знаю, ты просила оставить тебя в покое, – сказал он. – Но ты не будешь возражать, если я тоже тут посижу? Не уверен, что мне хватит сил торчать на виду у всей школы.

Харпер настолько удивилась, что ответила простым кивком, наблюдая с крайним недоверием за тем, как Джастин вешает рюкзак на пюпитр и плюхается на стул. Дверь за ним закрылась. Харпер снова села, замечая, как мало места в этом кабинете. Хоть их спины прислонялись к противоположным стенам, их ноги почти соприкасались.

– Где Айзек? – поинтересовалась она.

Джастин провел рукой по копне своих светлых волос. В голове Харпер всплыл образ: она держит Джастина за затылок, его локоны блестят между ее пальцами, словно чистое золото. Девушка отмахнулась от этой фантазии, но пальцы дрогнули.

– Сидит с Мэй, – ответил Джастин. – Пытается сохранить мнимое перемирие.

– Мнимое перемирие? Не поняла.

– Меня выгнали из дома. Ну, не совсем. Я сбежал. Но, думаю, в противном случае меня бы официально попросили уйти.

– Что? Почему? – изумиласьХарпер.

– Я больше так не мог. Мама сказала, что городу повезло, что я провалил свой ритуал. И мне начинает казаться, что она права. Ведь это заставило меня увидеть, какой вред причиняет моя семья нашему городу, – он испустил глубокий, прерывистый вдох. – Никто не заслуживает того, как я обошелся с тобой.

Харпер так долго ждала от него этих слов. Но когда они пронеслись эхом по кабинету, осели в ее голове, она не почувствовала облегчения. Только пустоту.

– В определенный момент это перестает иметь значение, – медленно произнесла она, не сразу поняв, что говорит вслух. Но ей не хотелось останавливаться: – Ты не можешь оправдать этим три года плохого обращения. И не можешь приползать ко мне, когда тебе захочется.

– Знаю. Я не могу исправить свое жестокое поведение или то, что я тебя ранил. Просто хочу, чтобы ты знала, что теперь я это понимаю. Мне стоило вступиться за тебя перед семьей. Поддержать тебя. Все, что я сделал для Айзека и Вайолет, было сделано из-за того, что я не смог помочь тебе.

Харпер не знала, правдивы ли его слова, но, о, как же ей хотелось, чтобы они были искренними.

Она подавила всхлип:

– Я тебя не прощаю.

– Знаю.

– Я не могу тебя простить.

– Мне все равно.

Сердце Харпер сжалось, потому что она увидела того Джастина, которого когда-то знала – доброго, честного, преданного без остатка.

В ночь перед ее ритуалом они тайком пробрались к озеру и наблюдали за темными волнами, облизывающими грязный берег.

«Что, если я не выберусь?» – спросила Харпер, и тогда Джастин переплелся с ней пальцами, одаряя ее полной уверенности улыбкой.

В этой улыбке крылось обещание, как и в их соединенных ладонях.

«Выберешься».

А поскольку Харпер любила ту версию Джастина, она ему поверила.

Возможно, она по-прежнему его любила.

Но в чем она точно была уверена, так это в том, что любовь должна придавать сил, а не заставлять тебя гнить изнутри. Что бы между ними ни осталось, оно спуталось в узел из желания, злости и сожалений, который так долго отравлял ее организм, что Харпер уже не знала, кто она без него.

Она не могла избавиться от мысли, что Джастин игнорировал ее, когда она верила, что он силен. Он пользовался всеми возможностями, которые предоставляла ему фамилия Готорн: девушками, друзьями, беспрекословным уважением. Лишь достигнув дна, он вернулся к Харпер. И только потому, что она тоже опустилась на самый низ.

Харпер не спутает его отчаяние с теплыми чувствами. Потому, когда она снова заговорила, она не дала ему надежду на примирение. Она хотела получить ответы.

– Что-то не так с Вайолет, – сказала она.

Джастин даже не пытался выглядеть удивленно:

– Я знаю. Она попалась в руки моей матери.

– Попалась? Что ты имеешь в виду?

– Вот что делает Августа, – ответил Джастин. – Забирает воспоминания людей, когда считает их слишком опасными. Они больше не могут пользоваться своей силой, потому что не помнят о ее существовании.

Вероятно, эта новость должна была шокировать Харпер, но она не была лишена смысла. Само собой, Готорны имели преимущество, о котором предпочитали умалчивать.

Очередные секреты. Очередная ложь.

В горле Харпер вновь появился комок слез, когда она поняла. Вайолет не могла ее вспомнить. А значит, девушка, которую она знала, девушка, которая о ней заботилась, исчезла.

– Воспоминания? – повторила она. – И их уже не вернуть?

Голос Джастина стал хриплым и сдавленным, когда он ответил:

– Думаю, нет.

Вайолет действительно была для него важна, раз он поссорился из-за нее с Августой и ушел из дома.

– Я пришел сказать тебе, что нас ждет что-то поистине ужасное. Наверное, моя семья этого заслуживает. Но остальные жители – нет. Так что держись подальше от леса, ладно?

И внезапно Харпер увидела выход.

Годами она рассматривала свою жизнь как некую историю. Сказку о девушке, которая больше всего на свете хотела любви, могущества и семьи. Она провалила свое испытание на доблесть. Мерзкие злодеи Готорны приговорили ее к одинокому, несчастному существованию, используя свои чары, чтобы скрыть внутреннюю безобразность. Ее отец сыграл бы роль в легкой концовке этой сказки. Такую, благодаря которой они оба стали бы героями.

Но сейчас, глядя на Джастина Готорна, она понимала: ничто из этого не было правдой. Она подумала о героях и злодеях, легендах и монстрах. И решила, что могущественнее всех них тот, кто рассказывает эту историю. И рассказывает ее теперь Харпер.

Может, Вайолет и не могла вспомнить, что с ней сделали. Но Харпер все равно хотела ее спасти.

– Не думаю, что твоя семья единственная в этом городе, не такая хорошая, какой хочет казаться, – медленно ответила она, не веря в то, что собирается сделать. – Джастин… мне нужно кое-что тебе рассказать.

18

Вайолет посмотрела на клавиши под своими пальцами и вздохнула. Весь день она чувствовала себя как-то неправильно. Она думала, что игра на пианино поможет ей сосредоточиться, но каждый раз, когда ее руки прикасались к клавишам, в животе расцветал ужас. Что-то в инструменте ее пугало.

Делу также не помогало, что Орфей постоянно расхаживал туда-сюда и жалостливо мяукал, его вой эхом разносился по дому, напоминая рев двигателя. Вайолет понимала, что кот скучал по своей хозяйке. Но тети Дарьи больше не было. Орфей вновь мяукнул, и тогда сзади раздался новый шум – непрерывные, осторожные шаги.

Вайолет недоуменно обернулась. Ее мать ушла по делам. Но это оказалась не Джунипер. Вместо нее по центру музыкальной комнаты стояла высокая блондинка с гладкими прямыми волосами и невероятно симметричными чертами лица.

В ее приятной улыбке чувствовалась скрытая напряженность, щеки выглядели впалыми от худобы, и в целом от ее вида в груди Вайолет появился дискомфорт. Девушка смотрела на нее так же, как другая этим утром, – словно они делили между собой секрет, хотя Вайолет ее никогда не встречала.

В ее голове всплыло имя, однако она понятия не имела, откуда его знает.

– Ты Мэй, верно? – спросила Вайолет. Девушка кивнула. – Что ты тут делаешь?

Мэй пожала плечами; на ней была свободная футболка кремового цвета.

– Ты меня пригласила. Я стучала, но дверь оказалась открытой, так что я сама себя впустила. – Она показала на пианино. – Ты очень хорошо играешь.

– Не так хорошо, как раньше. – Вайолет нахмурилась. – Я не помню, чтобы приглашала тебя.

С другой стороны, она многое не помнила. Ее жизнь после смерти Роузи окуталась дымкой, и становилось лишь туманнее, когда Вайолет пыталась вспомнить свои первые недели в Четверке Дорог. К счастью, Мэй совершенно не смущала ее растерянность.

– Мы вместе готовим проект по местной истории, – сказала она, доставая деревянную шкатулку из сумки. – Ты попросила зайти к тебе после школы. Чтобы мы могли закончить исследование, помнишь?

Вайолет действительно смутно помнила, как проводила исследование по городу. А еще зал с металлическими шкафчиками и портретами на стенах. Казалось, будто это важно.

– Конечно, – кивнула она. – Верно. Мы исследуем… э-э…

– Вот их. – Мэй открыла шкатулку и достала крупную колоду карт. – Колоду Предзнаменований. Городской фольклор. Вариация карт Таро. – Ее губы снова изогнулись в напряженной улыбке. – Я пришла, чтобы погадать тебе. Для проекта. Да что с тобой такое сегодня?

Вайолет ощутила тревогу:

– Не знаю. Наверное, день выдался неудачный.

– Ну, мы всегда можем перенести на другой, если ты не в настроении.

Но Мэй уже пришла, и Вайолет не могла придумать достойной причины, чтобы ей отказать.

– Все нормально, – сказала она. – Давай просто покончим с этим.

Мэй настояла, чтобы они сели на пол. Вайолет всегда считала себя человеком, который не следует чужим приказам, не задав пары вопросов, но она слишком устала для возражений. Странность, которую она испытывала весь день, только усилилась при виде Мэй; когда она моргала, то могла поклясться, что видела какие-то щупальца за своими веками, похожие на извивающиеся ветви.

То, как они сидели, как Мэй легко перетасовывала колоду Предзнаменований, казалось поразительно знакомым. Вайолет мельком задумалась, делали ли они это раньше, но она наверняка бы такое запомнила.

С картами происходила какая-то оптическая иллюзия. Вайолет понимала, что Мэй просто ловко их тасовала, но она могла поклясться, что колода уменьшалась. Что тонкие деревянные пластинки исчезали одна за другой. Когда осталось всего несколько карт – куда подевались остальные? – Мэй подняла взгляд на Вайолет.

– Теперь мы должны взяться за руки, – сказала она, слегка ухмыльнувшись. – Странно, я знаю. Но это древняя примета.

У Вайолет вновь появилось чувство, что они делали это прежде.

– Я не уверена…

Но Мэй уже взяла ее за руки. Ее ладони были холодными и липкими, пальцы – на удивление сильными. И когда Вайолет попыталась вырваться, на изнанке сознания что-то взорвалось.

Будто в ее череп углублялсь корни – маленькие ростки сознания, которые изменяли все, к чему прикасались, и делали каждое воспоминание более четким и ярким. Как если бы кто-то реставрировал пейзаж с поблекшими красками. Вайолет ахнула от силы раскрывающейся перед ней истины, разум Мэй разорвал все путы, которыми ее связали. Девушка невольно отпрянула, вырываясь, и события последних нескольких недель вернулись к ней необузданным потоком.

Все, что она могла делать, – это с содроганием смотреть на девушку, сидящую напротив. Но вскоре ее лихорадочные мысли кристаллизировались в жестокую, яростную правду.

– Твоя мать, – прошипела Вайолет, и слова эхом раскатились по музыкальной комнате.

Мэй кивнула, ее бледное лицо выглядело предельно серьезно.

– Значит, ты вспомнила?

– Да.

– Ты злишься.

– Само собой, я злюсь! А чего еще ты ожидала?

Вот почему Готорны врали своей матери. Почему жители казались поглощенными ими – ведь они не знали о тех случаях, когда их любимая семейка ошибалась.

Неудивительно, что Джунипер ничего не помнила о Четверке Дорог. Неудивительно, что история Харпер с Готорнами была такой запутанной.

Это Августа. Все дело в ней.

Сколько еще людей пострадало, как Вайолет? Сколько всего забыл этот город?

– Так она забирает воспоминания людей, – сказала Вайолет, ее голос пульсировал от гнева. – И ты можешь их возвращать. Но не делаешь этого.

Тени на шее Мэй углубились, когда та опустила голову.

– Я прошла ритуал всего полгода назад, – тихо ответила она. – Я даже не знала, сработает ли это. Ты первая, кому я попробовала вернуть память.

– Ну, теперь ты знаешь наверняка, – сказала Вайолет. – И должна просто…

– Нет! – Так громко Мэй еще никогда не говорила. Все ее тело заполняла паника. Глаза расширились, одна рука потянулась к Вайолет, словно в мольбе. – Не могу. И если ты кому-то об этом расскажешь, я буду все отрицать.

– Почему? – тихо поинтересовалась Вайолет. Она по-прежнему злилась, но Мэй Готорн, несмотря на страх, несмотря ни на что, только что спасла ее от неведения. Ей не хотелось спугнуть ее.

Мэй сглотнула.

– Мама придет в ярость, если узнает, что я тебе помогла. Она никогда меня не простит.

– Тогда зачем ты это сделала?

Вайолет терпеливо ждала, пока Мэй ерзала, ее взгляд бегал в разные стороны. Девушка подняла руку к голове, и на ее коже заплясал солнечный свет. В ухе блеснула золотая сережка в виде крошечного листика.

– Я не знаю, – наконец ответила она. Вайолет слышала правду в ее голосе так же четко, как видела ее на лице Мэй. – Просто это было неправильно. То, что мама с тобой сделала.

В уголках ее глаз собрались слезы, но Вайолет не успела убедиться в их реальости: Мэй вскочила на ноги.

– Мне пора, – сказала она, прижимая колоду Предзнаменований к груди. – Я не могу тебя заставить, но, пожалуйста… не говори никому.

А затем она поспешила к двери, ее сандалии тихо застучали по деревянным половицам.

Вайолет быстро поднялась.

– Стой!

Она была уверена, что Мэй не послушается. Но та остановилась всего в паре сантиметров от двери.

Вайолет не знала, сердится она на нее или нет. И возможно ли в их ситуации подобрать правильные слова.

Но в конце концов она хрипло сказала:

– Спасибо.

Мэй быстро кивнула головой, как птичка. Через пару секунд входная дверь в поместье Сондерсов захлопнулась, и пораженная Вайолет осталась стоять одна в золотых лучах закатного солнца. Она не знала, что делать дальше. Ей хотелось позвонить Джастину и Айзеку, накричать на них за то, что врали ей. Но Мэй была так напугана. Вайолет не хотела предавать ее доверие. Но она нуждалась в ответах. А значит, ей просто придется найти их самой.

Наверняка она что-то упустила о своих провалах в памяти и ритуале.

Девушка побежала к себе в комнату и провела следующие несколько минут, суетливо собирая все имеющиеся сведения. Фотография Стивена, Дарьи и Джунипер. Фотография гравюры на телефоне из дома Готорнов. И наконец, дневник Стивена Сондерса – по крайней мере, половина, которую ей удалось найти.

Глядя на свой запас улик, Вайолет размышляла, как связать их между собой. Внезапно о лодыжку потерлось что-то мягкое и пушистое.

– Полагаю, ты тоже сойдешь за улику, – сказала она, почесав Орфея между ушами. Кот мяукнул, как бензопила, и ткнулся головой во что-то, прикрытое кардиганом на полу.

Пульс Вайолет ускорился, когда она узнала гладкий коричневый тубус, подаренный Дарьей.

– Может, ее убили из-за того, что она что-то знала, – тихо произнесла девушка, доставая цилиндр из-под кардигана и поднимаясь на ноги. Вайолет сняла крышку, и ее взгляд зацепился за что-то на боку футляра.

Темное дерево потускнело и было шероховатым. Вайолет поднесла тубус к свету и прищурилась, а затем улыбнулась, когда ее глаза разобрали едва видимый круг, вырезанный в дереве. Круг с четырьмя линиями, пронзающими его края, и кусочек дерева, слегка выпирающий над основной поверхностью.

Она прижала палец к центру символа основателей, и тот с щелчком погрузился внутрь. Как оказалось, цилиндр делился на два отсека.

Вайолет перевернула футляр, и на ее ладонь выпал тубус поменьше. Внутри него оказалась свернутая бумажка.

Еще одна страница с чертежом одной комнаты. В углу бумажки был поблекшими чернилами нарисован символ основателей, а под ним значилось одно-единственное слово: «шпиль».

* * *

– Ну, разумеется, тут есть жуткий чердак, – пожаловалась Вайолет Орфею, глядя на тонкий квадратик камня, встроенный в потолок. – Ведь с чего бы нашей семье хранить свои тайны в шкафу или чем-то подобном, как нормальные люди?

Поместье Сондерс имело три шпиля, но Вайолет сразу догадалась, о каком шла речь. О том, что был в центре, прямо над прихожей. О том, который она рассмотрела над верхушками деревьев, когда была заключена в ужасных объятиях Серости – единственный шпиль, который построили сто пятьдесят лет назад. И, естественно, она там обнаружила рыжевато-бурый камень, не сочетающийся с остальным потолком.

Люк.

Вайолет встала на стул, чтобы изучить его поближе. Джунипер сказала, что пойдет работать в ближайшую кофейню, так что Вайолет не пыталась вести себя тихо, пока разбиралась, как открыть люк. Он был на пружине – она чувствовала механизм с другой стороны, но его заклинило. Девушка поддела пальцами край камня и давила на него, пока тот не поддался; поржавевшие металлические петли заскрипели, и люк скользнул в сторону.

Перед ней предстал решетчатый металл, в котором Вайолет узнала нижнюю часть складной лестницы. Но она крепилась к потолку кодовым замком. Вайолет нахмурилась и дернула. Он выглядел грязным, но не очень старым. Такие же замки висели на шкафчиках в раздевалке ее старой школы.

Но хоть и сам навесной замок был крепким, дуга, на которой он держался, безнадежно проржавела. Девушка снова дернула за замок, тот не поддался. Вайолет сбегала за молотком из древнего набора инструментов, хранившегося в шкафчике в коридоре, и била им изо всех сил, пока дуга не треснула.

Замок с грохотом упал на пол, запачкав ржавой трухой ее черные джинсы, но люк можно было открывать. Вайолет засунула молоток в задний карман штанов – на случай, если ей потребуется что-нибудь ударить, и схватилась за металлические уголки лестницы, потянув на себя.

Лестница со скрежетом уступила, от него захотелось заткнуть уши. Она разложила ее, насколько было возможно, и закашлялась от потока затхлого воздуха с чердака.

Девушка попыталась всмотреться в комнату под крышей, но что бы ее там ни ждало, оно было окутано глубокой, кромешной чернотой. Вайолет включила фонарик на телефоне и осторожно подняла руку. Но на наклонном потолке не оказалось ничего зловещего, а проем был слишком узким, чтобы рассмотреть стены. Тогда она спрятала телефон и начала подниматься с быстро бьющимся сердцем.

Вайолет прекрасно понимала, что, если что-то пойдет не так, ее никто не спасет. Джастин, Айзек и Харпер думали, что ее память стерта. Мэй попросила сохранить все в тайне. Джунипер ничего не помнила. А Роузи… Роузи была мертва.

Внутри шпиль оказался больше, чем можно было представить, даже больше, чем ее гардеробная в Оссининге, с идеально круглыми стенами и сужающимся потолком. На одной из стен висели черные бархатные шторы. Вайолет заметила за ними оконную раму и направилась к ней, но внезапно в ее лодыжку впился зубами темный силуэт.

Вайолет попятилась, вскрикнув от неожиданности. Но это оказался всего лишь Орфей. Она посмотрела, на что он шипит, и увидела, что из пола вырвали каменную плитку и заменили ее идеальным кругом из дерева, очерченным белой краской. Вайолет попыталась обойти вздыбленного Орфея, но тот снова кинулся ей в ноги. Его хвост выгнулся, кончик задергался, а сияющие желтым глаза спутника пристально смотрели на нее.

Вайолет видела много ужастиков и знала, что, когда животное пытается тебе что-то сказать, лучше прислушаться. Кроме того, глядя на этот пыльный круг из дерева, она чувствовала пульсацию в глубине себя – такое же ощущение появилось у нее в равноденствие.

– Не заходить в круг. – Вайолет отшагнула от белой линии. – Поняла.

Больше здесь ничего такого не было, только стеллаж, на котором лежали разные безделушки: затупленный каменный меч крошечный сколотый колокольчик, пустая живописная деревянная шкатулка, напоминавшая ту, в которой Мэй хранила свои карты.

Вайолет начала терять надежду, как вдруг ее привлекло что-то на нижней полке. Из книги в кожаном переплете торчала стопка страниц. Вайолет открыла книгу: внутри томика стихов оказались небрежно спрятанные бумаги.

Стоило увидеть надписи, выведенные неаккуратным почерком, как Вайолет поняла, что нашла, что искала.

– Джекпот, – прошептала она.

Наконец-то отсутствующие страницы дневника Стивена Сондерса нашлись.

* * *

Перед Харпер простиралось озеро Карлайлов, напоминающее открытый рот. Джастин, стоявший рядом, выглядел слегка болезненно. Ему было явно не по себе с тех самых пор, как Харпер изложила свой план, но это ее не останавливало. Теперь ей ничто не помешает.

– Такое впечатление, будто оно впитывает солнечный свет, – тихо сказал юноша, глядя на илистую воду.

Харпер перевела взгляд с озера на его побледневшее лицо. Это правда, что свет тут казался тусклее, окуная каменных зверей позади них в тень. С их последнего разговора в этом месте прошло всего две недели, и все так изменилось.

Джастин врал ей о своих силах. Харпер врала ему о Церкви. Но в кабинете музыки она рассказала ему все. Что она стала частью новой фракции Церкви Четверки Богов, которая плела заговор по свержению семьи Готорн. И что они имеют какое-то отношение к случившемуся с Вайолет.

Харпер нуждалась в его помощи.

Джастин воспринял эту информацию вполне неплохо – даже слишком, но у Харпер не было времени беспокоиться, почему он отнесся к этому с пониманием, а не злостью. По крайней мере, они оба признались, и баланс сил между ними наконец-то восстановился.

Вместе они придумали план и пришли сюда после уроков, чтобы получить ответы. Чтобы разобраться, что в действительности происходило в этом городе. Харпер смотрела на сарай за садом статуй и готовилась исполнить обещание.

Митси и Сета не было дома. Мама Харпер поехала с малышом Олли к сестре, жившей недалеко от них, а Джастин согласился посидеть с Бреттом и Норой, утверждая, что прекрасно ладит с детьми. В обозримом будущем такой возможности поймать отца Харпер в одиночестве уже не представится.

– Я готова, – сказала она Джастину.

Когда он посмотрел на нее, Харпер вспомнила, как они стояли на берегу озера три года назад. Как их руки переплелись. Как он улыбнулся. И сказал, что верит в нее. Сейчас Джастин не улыбался. Не прикасался к ней. Но его голос был уверенным:

– Я знаю.

Харпер благодарно кивнула и пошла к отцовской мастерской.

Это – ее битва.

19

Первые слова на странице были написаны на следующий день после последней записи в дневнике. Но хоть их безусловно вывел Стивен, это сложно было назвать продолжением дневника.


Отредактированный устав Церкви Четверки Богов, 23 сентября 1984


Церковь Четверки Богов.

Вайолет уже слышала о ней. Так называлась религия, о которой рассказывал Джастин. Та, что поклонялась основателям. Она не знала, какое Церковь имела отношение к этому. Но все равно прочитала.


Клянусь не раскрывать никому, кроме самых верных моих последователей, содержимое этого устава. Клянусь своей семьей, честью и бессмертной душой.
Сто сорок лет назад жители Четверки Дорог создали Церковь Четверки Богов, чтобы выразить свою признательность основателям, которые, как они полагали, защищали город от монстра.
Но теперь я знаю, что они ошибались. Основатели не пытались никого защитить – они стремились надругаться над невинным существом и забрать себе его силы, а затем хладнокровно убить, чтобы скрыть улики.
Их план не удался. Существо пребывает в чудовищной изоляции, а город поклоняется его мучителям, не подозревая, что основатели сами обрекли себя на страдания своей алчностью и самонадеянностью.
Церковь Четверки Богов задумывалась как путь к спасению. Поэтому я беру на себя ее ношу и главную цель и применяю к истине. Я знаю, что сделал этот город, и мне показали путь к нашему искуплению.
Я свергну лжеоснователей.
Я исполню свое предназначение. И за это меня очень щедро вознаградят.
Ветви и камни, кинжалы и кости. Судный день стучится в гости.


* * *

Участок травы за мастерской полнился скульптурами. Отец Харпер покорно обеспечивал Августу Готорн стражами для городской границы и жителей, чтобы они вешали их над входными дверями. Но он также создавал и другие, странные, искаженные создания, слепленные из глины, которая доставалась со дна озера.

Харпер знала, что он пытался создать собственных хранителей. Но его статуи становились причудливее, а не сильнее. Лиса с хвостом из глазных яблок; приземистая, уродливая лягушка с человеческой рукой вместо языка; и много других неузнаваемых существ – не звери, не люди, а просто разрозненные части, кое-как соединенные воедино.

Унылый вид стражей вызвал у Харпер дискомфорт. Они не могли двигаться, но могли наблюдать. Она старалась не дрожать от взглядов этих деформированных глаз, следящих за каждым ее шагом, пока направлялась к сараю.

Морис Карлайл сидел за рабочим местом и что-то напевал себе под нос, обтесывая кусок глины. На стене позади него висело три стальных меча. Статуи и колокольчики глядели с затененных стен, висели на потолке и теснились на полках. Зрители их разговора.

– Харпер, – позвал отец, не отрываясь от работы. Его лоб прорезали морщины легкого раздражения. – Что такое? Ты что-то хотела?

– У меня вопрос. – Харпер не знала, к чему это приведет. Но если Джастин Готорн нашел в себе силы открыть ей правду, наверняка ее отец тоже на это способен. – Пап… чего на самом деле хочет Церковь Четверки Богов?

Морис Карлайл оторвался от глины.

– Лишить Готорнов власти, Харпер. Мы тебе уже говорили.

Но дело было не только в этом. Харпер не сомневалась. Она видела Зверя внутри Вайолет. Страх в глазах Норы. И знала, что в том, как ее попросили завоевать доверие Вайолет, не объясняя причины, было что-то неправильное. У нее заканчивались оправдания для своего отца.

– Может, ты пытаешься защитить меня, – сказала она. – Но я – твоя дочь. Пожалуйста, просто поверь, что я справлюсь с этим.

– Тут не с чем справляться, – ответил Морис Карлайл, на лице появилось напускное беспокойство. – Тебя снова тревожит рука? Этот спектакль здесь ни к чему; если тебе больно, мы можем отвезти тебя в больницу.

Ее рука. Какой низкий прием, чтобы заткнуть ее. Чтобы она почувствовала себя жалкой.

– Я вижу, когда ты врешь, пап, – тихо произнесла Харпер. – Но зачем ты это делаешь?

Лицо Мориса напряглось.

– Харпер, прошу, – начал он, поднимаясь со скамьи, в его голосе была слышна легкая паника. – Не дави на меня.

– Ты отвел меня на собрание. Заставил меня выманить Вайолет на улицу в равноденствие…

– Я клянусь тебе, – перебил он, – если ты будешь молчать и делать, что тебе говорят, то будешь в полной безопасности.

И тогда Харпер поняла, что ее использовали. Точно так же, как она предупреждала Вайолет, что ее будут использовать Готорны. Прошло столько времени, а она так и не запомнила, что никому нельзя доверять.

– По-твоему, это все, что меня заботит? – спросила Харпер. – Соблюдение инструкций? Безопасность? Ты действительно думал, что я буду слепо следовать вашим указаниям и не потребую объяснений?

Отец встретился с ней взглядом:

– Пока что тебя устраивали те ответы, которые ты хотела слышать. Я не врал насчет Готорнов. Только взгляни, как Августа с тобой обращается! Как обращается с любым, кто не обладает могуществом!

– Но, папа, у тебя есть сила.

– Недостаточно, – с горечью произнес он, разводя руками и показывая на мастерскую. – Наша семья ослабла, Харпер. И сколько бы я ни трудился, эти стражи никогда не сравнятся с хранителями моей матери.

В его глазах появилось что-то безумное; у Харпер скрутило желудок.

– Наши семьи совершили ужасную ошибку, заточив Зверя. Они обрекли нас на поколения раздора и смятения. Но я все исправлю.

* * *

Каждая следующая запись заканчивалась одной и той же строчкой. Желудок Вайолет сжимался каждый раз, когда она ее видела.


20 ноября 1985
Первое собрание прошло великолепно. Поначалу некоторые были настроены скептически, но, когда я изложил наш план, они задумались. Все, кто пришел, поклялись держать наши встречи в тайне. Если они нарушат клятву, то будут наказаны соответственно. Я об этом позабочусь.
Отец радуется, что в последнее время в лесу было спокойно. Жаль, я не могу ему рассказать, что причина во мне, что Зверю попросту нужно набраться сил – но он не должен знать. Пока нет.
Осталось всего четыре месяца до весеннего равноденствия. Впереди ждет серьезная подготовка, но я знаю, что конечный результат того стоит. Я полностью уверен в силе Церкви.
Ветви и камни, кинжалы и кости. Судный день стучится в гости.


* * *

– Папа, – медленно произнесла Харпер. – Что ты имеешь в виду под «все исправишь»?

Морис выдержал паузу.

– Лидер не разрешает нам говорить.

Девушка поняла, что, если она хочет добиться реальных ответов, ей придется врать. Поэтому она собрала всю ярость, кипевшую внутри, и позволила ей выйти на поверхность.

– Ты обратился ко мне потому, что я боец, – сказала Харпер. – Я хочу бороться во имя Церкви. Настоящей Церкви. Но не могу, если ты не скажешь, чем она по-настоящему занимается.

Слова прозвучали немного настойчивее, чем планировала Харпер. Но, похоже, это сработало. Страх в выражении ее отца полностью сменился лихорадочным ликованием.

– Ты уверена? – тихо поинтересовался он, глядя ей в глаза и беря ее за целую руку обеими ладонями. – Подумай, Харпер, ведь если я расскажу тебе правду, обратной дороги не будет. Миссия нашей Церкви чрезвычайно важна.

Харпер с трудом сглотнула. Подумала о Джастине, сидящем с ее братом и сестрой. Об испуганной Норе в лесу. О потерянной памяти Вайолет. О Дарье Сондерс.

– Я понимаю, – ответила она. – А теперь расскажи мне о миссии Церкви.

Тусклый свет мастерской растянул тень улыбки на лице отца.

– На самом деле все предельно просто, – сказал он. – Основатели заперли Зверя, поскольку хотели забрать его могущество. А мы его освободим.

Харпер потребовались все силы, чтобы ничего не отразилось на ее лице.

Зверь убивал людей. Основатели заперли его, потому что он был опасен, и это стоило им жизни. Все об этом знали. Так что слышать, как ее отец, основатель, настаивает на том, что жертва их предков была ошибкой, невозможно без ужаса. Это было богохульство.

– Освободить Зверя, – повторила Харпер. – Ясно. И как именно вы планируете это сделать?

Но ложь прозвучала уже не так складно, как раньше. В ее голосе появилась дрожь. Отец начал что-то подозревать. Его хватка на руке Харпер усилилась, и в ней впервые зародился искренний страх.

Она изучающе посмотрела на Мориса – не как на отца, а как на противника. Того, кто орудовал двумя руками и весил как минимум на сорок килограммов больше нее.

Он достаточно сильно верил в Церковь Четверки Богов, чтобы отправить Нору в лес. Харпер не знала, на что он способен. Да и вообще его не знала.

– Харпер, – произнес ее отец с какими-то мерзкими нотками в голосе, – ты сомневаешься в нашей миссии?

Она покачала головой:

– Нет, просто… я пытаюсь понять…

– Но если бы ты действительно верила, что основатели совершили ошибку, – медленно сказал он, – ты бы поняла.

– Я понимаю, – быстро ответила она. – Но это такая внезапная мысль. Наверняка у тебя тоже были сомнения поначалу? У меня по-прежнему столько вопросов…

– Разумеется. Прошу, позволь мне развеять твои опасения.

У Харпер пересохло во рту. Она должна была переубедить его, их действия не приведут ни к чему хорошему.

– Чего ты добьешься, папа? Когда Зверь освободится… чего ты надеешься достичь?

Его глаза остекленели.

– Он сказал нашему лидеру, что наградит нас, – прошептал Морис. – Силой – настоящей силой, о которой основатели даже мечтать не могли. Разве ты не хочешь этого, Харпер?

Девушка ощутила облегчение. Его подозрения ослабевали. И все могло бы закончиться хорошо – если бы в этот момент до мастерской не донесся громкий, сердитый голос Айзека Салливана.

– Тебе нужно подкрепление, – сказал он. – Ты не можешь просто сбегать без меня… – Внезапно его голос стал тише, но было слишком поздно.

– Ты пришла не для того, чтобы поклясться в верности, – выдохнул отец, его глаза гневно замерцали. Его рука сжала запястье Харпер до боли. – Ты предала нас.

Он освободил одну руку, и Харпер слишком поздно поняла, за чем он тянется, а потом увидела знакомый блеск стали. Кинжал.

– Папа. – Ее голос сломался от паники, пока она пыталась освободиться. – Папа, что ты делаешь?

– Я слишком многое тебе рассказал, – прошипел он с легкой одышкой. Лезвие кинжала зловеще блеснуло в свете лампы; рука Мориса дрожала, но он все равно наставил кончик клинка на Харпер. – Готорны… они не должны узнать. Особенно когда мы так близки к цели.

Изменение в его поведении пугало, будто кто-то чужой захватил его. Но это не было похоже на то, что произошло с Вайолет. Харпер узнавала его позу, язык тела, как он себя преподносил. Это определенно был ее отец. И он собирался сделать ей больно, возможно, даже убить.

Харпер вырвалась за секунду до того, как он набросился на нее. Девушка действовала исключительно инстинктивно, прыгнув к стене позади себя и сняв один из мечей, а затем развернулась к Морису Карлайлу. Длины ее сверкающего лезвия хватило, чтобы задержать его – по крайней мере, временно.

– Харпер, подумай, что ты делаешь, – сказал ее отец. – Это не игрушка.

Рука Харпер тряслась, ее переполняли в равной степени злость и страх. Левую руку пронзила боль.

– Как и твой кинжал.

Все это казалось нереальным: тенистый сарай, пристальные взгляды стражей, безобразная ярость, проступающая на лице Мориса.

– Пожалуйста, – прошептала Харпер. – Не подходи.

Он склонил голову набок.

– Ты серьезно мне угрожаешь?

А затем вновь накинулся на нее.

Тренировки Харпер не прошли даром. Она нырнула под руку отца, развернулась и замахнулась мечом в идеальном маневре, выбивая кинжал из его руки. Тот, блеснув серебром, заскользил по полу. Когда Морис попытался побежать за ним, Харпер наставила меч на его грудь, кончик лезвия затрепетал у рубашки. На краю клинка повис лоскуток ткани, обнажая кожу.

Харпер была так близка, чтобы на самом деле ему навредить. Она сделала глубокий, прерывистый вдох; ее затошнило.

– Какого черта?! – прошипел отец, с неверием прикоснувшись к своей рваной рубашке. – Ты понятия не имеешь, что творишь!

– Я защищаю себя. – Голос Харпер ломался. В ее глазах блестели слезы. – Спасаю друзей. Спасаю наш город. И если ты попытаешься навредить мне, клянусь, я снова воспользуюсь мечом. Так что рассказывай, как Церковь планирует освободить Зверя.

* * *