Гарет Л. Пауэлл

Арсенал ножей

Gareth L. Powell

FLEET OF KNIVES

Copyright © 2019 by Gareth L. Powell

This edition published by arrangement with Conville & Walsh UK and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

© Г. В. Соловьева, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство АЗБУКА®

* * *

Это настоящая космическая опера, полная неизвестности и тайны… но именно гуманность видения Пауэлла делает его роман чем-то особенным.
Bornes&Noble.com

Прекрасное сочетание техники и человечности… с элементами сегодняшнего дня и логически проецируемого далекого будущего…
New York Journal of Books

Изящно выстроенная фантастическая история, красиво написанная и мастерски рассказанная.
Booklist (аудиообзор)

Эмоционально напряженный взгляд на жизнь в далеком будущем, раздираемом войной… Темп повествования быстро набирает обороты… и приводит к взрывному финалу с сильным потенциалом серии.
Publishers Weekly

Интересные и острые межзвездные сюжеты и проблемы, а также неотразимые персонажи…
Tor.com

Умная, смешная, трагическая космическая опера, которая демонстрирует остроумие Пауэлла, его привязанность к персонажам, навыки построения мира и непредсказуемые повествовательные изобретения.
Locus magazine

* * *

Гарет Лин Пауэлл

Родился в 1970 году в Великобритании, живет и работает в Северном Сомерсете. Он изучал писательское мастерство в Гламорганском университете и приобрел популярность как ведущий и оратор на литературных собраниях и конвентах по всей стране. Триллер Пауэлла «Ack-Ack Macaque», написанный в жанре альтернативной истории, получил в 2013 году премию Британской ассоциации научной фантастики (BSFA), дал два продолжения, а в 2016-м был включен в шорт-лист японской премии «Seiun Awards» как лучший переводной роман. Рассказы Гарета публиковались во множестве журналов и антологий, а его рассказ «Ride the Blue Horse» вошел в шорт-лист премии BSFA за 2015 год.

Помимо художественной литературы, Гарет приложил перо к серии британских комиксов «2000 н. э.», он сочиняет тексты песен для инди-электро-группы, пишет статьи и обозрения для «The Irish Times» и «SFX».

* * *

Посвящается Эдит и Винтер
Здесь танца нет, здесь только танец[1]. Т. С. Элиот


Пролог

Сал Констанц

– Я почти добралась.

Мое восхождение на вершину началось еще в предутренней мгле. Тонкие пальцы ветров пустынного Высокогорья норовили сорвать с меня накидку. Спасаясь от вихрей песка и пепла, я обмотала рот и нос шарфом, а для защиты глаз от слепящего света надела темные очки.

– Знаю, – прозвучал через имплантат в правом ухе голос «Злой Собаки». – Отслеживаю твою позицию и жизненные показания.

В ее тоне я расслышала нетерпеливые нотки, но ответить не хватило дыхания. Храмы Высокогорья стояли на внушительной столовой горе, возвышавшейся над засушливой равниной, и единственная дорога к ним вела по высеченным в ржавой скале ступеням.

– А все-таки, мне кажется, быстрее было бы высадить тебя прямо на плато, – добавила «Собака».

– Ха! Запрещено, ты же в курсе.

За тысячелетия суховей, песок и бесчисленное множество ног – не только человеческих – отполировали каменную лестницу. У меня от подъема уже горели мышцы и легкие.

Между двумя трудными вдохами я выговорила:

– Кроме того, тогда весь смысл пропадает. Восхождение по склону усиливает переживание.

Путь занял три часа. Накануне я заночевала в палатке у подножия и вышла в зябких предрассветных сумерках, чтобы достичь вершины, пока полуденный зной не добавил мне жару.

– Тебе виднее, – буркнул корабль.

Среди известных людям памятников иных цивилизаций храмы Высокогорья были одними из старейших и считались бесценным духовным и археологическим сокровищем. Но я так высоко лезла не только затем, чтобы полюбоваться на стены из выщербленного песчаника.

Я отстегнула и сбросила рюкзак. Рядом с этими допотопными руинами собственные проблемы представлялись мне мелкими и преходящими, а волнения – напрасными и пустыми. Присев на корточки возле рюкзака, я достала из бокового кармашка черную розу на длинном стебле. Шелковистые лепестки затрепетали на ветру.

– Еще пара шагов налево, – подсказала «Злая Собака».

Она сейчас бездельничала на парковочной орбите в сорока тысячах километров над пустыней, но ее датчики позволяли разглядеть и разметить поверхность с микронным разрешением.

Я чуть сдвинулась в сторону.

– Здесь? – И посмотрела под ноги.

Пятнадцать лет назад, когда война Архипелаго только разгоралась, на этом месте при защите спуска по огромной каменной лестнице была убита сержант-канонир Грета Новак. Тактические компьютеры, мониторившие ход боя, сохранили ее точную позицию в момент смерти. Но полтора десятилетия спустя не осталось никаких примет, ни пятнышка на голых, выскобленных ветром камнях.

– Ты уверена? – усомнилась я.

– Уверена.

– Хорошо.

Я достала из кармана портрет Джорджа Уокера, бывшего медика «Злой Собаки». Он погиб при попытке спасти экипаж сбитого корабля-разведчика. В тот раз я пренебрегла оценкой опасности местной фауны, а он заплатил за мою оплошность жизнью.

Рукавом я стерла со стекла пылинки и следы прикосновений. Старинная рамка из литого серебра казалась достаточно тяжелой, чтобы ее не сдуло высотными вихрями. Фотография была сделана в лазарете «Злой Собаки» во время войны Архипелаго – до того, как корабль подал в отставку и присягнул Дому Возврата. Джордж в ярко-оранжевом комбинезоне военного медика выглядел на снимке моложе, чем я его помнила. Волосы еще не совсем поседели, морщины не такие глубокие. Но его улыбку нельзя было не узнать.

Встав на колени, я прислонила фото к обветшалой красной каменной стене под таким углом, чтобы первые солнечные лучи каждое утро освещали это лицо. Кончиком пальца провела по портрету вдоль линии скулы. Сухой ветер разметал полы моей накидки. На западе еще виднелись три из пяти лун планеты – зависли, как бледные зеваки.

– Прости, Джордж.

Других слов я не нашла. Поднесла розу к закутанным губам и положила у рамки, прижав стебель булыжником размером с кулак.

Грете Новак мне сказать было нечего. Я ее не знала. Она погибла здесь, и ее найденное, однако не востребованное никем тело было разобрано на органы и стволовые клетки. Осколки порвали ей сердце и легкие, но почки, печень и селезенка спасли жизнь троим ее раненым товарищам. А стволовые клетки были переданы на флотскую фабрику в дюжине световых лет отсюда, и год спустя из них вырастили органические процессоры – мозги – для стаи боевых кораблей класса «хищник», в которую вошли шесть крейсеров: «Злая Собака» и ее родичи.

Роза была благодарностью от «Собаки», как фотография – моим прощанием с Джорджем.



Близился полдень. Я неудобно лежала в тени храмовой стены, подложив руки под голову, на жестких камнях, вычищенных пустынным ветром. Ворочаясь в поисках комфортной позы, я заметила горячее марево над краем плато.

– И что дальше? – скучающим тоном произнесла «Злая Собака». – Спускаться тоже будешь пешком?

– Для начала дождусь прохлады.

– Ну и сколько ее ждать?

– Пару часов.

– Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подобрала?

Я улыбнулась под прикрытием шарфа:

– Совершенно точно, спасибо.

Обе мы знали, что руины находятся в центре невидимого купола запретной для полетов зоны. Да и, сказать по правде, я радовалась одиночеству. После событий в Галерее нас на некоторое время отстранили от работы. Вот и это путешествие было задумано как эмоциональная разгрузка.

После боя нас загнали в карантин, пока врачи не признали, что мы не стали нечаянно носителями инопланетной заразы. Даже «Собаке» провели профилактику, что называется, «с носа до кормы». Убедившись, что мы не опасны с точки зрения медицины, старейшины Дома устроили нам подробный допрос. Наши показания и сделанные кораблем записи событий процедили мелким ситом: начиная с сигнала бедствия, посланного с лайнера «Хейст ван Амстердам», до явления миллионной Мраморной армады и моих действий, приведших к роковому убийству адмирала флота Конгломерата прямо в рубке его корабля.

На протяжении всей своей истории Дом Возврата был вне политики, занимаясь исключительно сохранением жизни и помощью терпящим бедствие космическим скитальцам. Неудивительно, что старейшины Дома не пришли в восторг, поневоле оказавшись в средоточии величайшей после войны Архипелаго военной и политической передряги.

Нас неделя за неделей подвергали перекрестному допросу, физическому обследованию и всевозможным анализам. «Злая Собака» вернулась из того дальнего мавзолея во главе чужого флота, превосходящего даже объединенные силы человеческой Общности. На старейшин давили со всех сторон, требуя выяснить, каково влияние «Собаки» и ее команды на маневры и намерения армады.

Мы как могли ответили на все вопросы. И когда «Собака» непререкаемо заявила, что уходит, у Дома Возврата хватило благоразумия с ней не спорить. Тяжелые крейсеры класса «хищник» – строптивые зверюги, а эту конкретно недавно предал брат, и она вынуждена была его убить.

Легко забывается, что в сердцевине корабля таится человеческий разум. Сто семьдесят два метра в длину, весом десять тысяч тонн – они грозные боевые орудия. Но за ракетными установками, торпедными аппаратами и гроздьями датчиков понемногу набирала силу способность к человеческим переживаниям. Да, три четверти мыслительных операций производилось искусственными процессорами, однако кремний уже не в состоянии был сдержать бушующее в клонированной коре мозга горе и чувство вины.

Она убила брата. Да, при самозащите, но от этого не становилось легче.

А мне? Я отдала приказ убить человека. Да, спасая его команду от безнадежной войны, но все равно я ощущала себя палачом.

Нам обеим нужно было время примириться с тем, что мы сделали, и еще – сказать «прощай» погибшим товарищам.

Старейшины Дома скрепя сердце предоставили нам оплачиваемый отпуск. По чести сказать, мы его заслужили.

Я лежала в тени развалин, смотрела в небо и думала о Джордже, о войне, о тех, кого мы потеряли. И о том, что внутри себя мы изъязвлены накопленной в жизни болью, как астероид – щербинами и бороздами от хлестких ударов ледяных потоков межзвездной пыли.



Что такое честь?

Командуя в годы войны медицинским фрегатом, я много говорила с ранеными солдатами – мужчинами и женщинами. Иногда со смертельно раненными. Ослепшие, скрипящие зубами от боли, они сжимали мою руку и спрашивали, верю ли я, что они не посрамили своей чести. Для них честь равнялась отваге: почетное ранение означало, что они без страха встретили врага, что были не просто пушечным мясом, а вели себя так, чтобы их родные могли утешиться их подвигом, сознанием, что эти люди оказались достойны ценностей, за которые воевали.

А для меня честь всегда означала другое. Более высокое и более личное. Моя прапрабабка вписала это определение в основополагающие документы Дома Возврата: «Отвага состоит в том, чтобы заставить себя простить, даже когда каждый нерв вашего тела вопиет о мести».

Для меня честь – в такой отваге, в волевом решении поступать правильно, пусть и вопреки собственным интересам. А по таким понятиям командование Конгломерата в битве Пелапатарна обесчестило себя. Встав перед выбором: поражение или уничтожение древнего уникального мира с миллионами разумных деревьев, – они предпочли второе. Выбрали зло, потому что оно отвечало их насущной нужде. Те деревья вырастали и умирали в течение немыслимых тысячелетий, и продолжительность жизни каждого была длиннее срока многих земных цивилизаций. Их убийство стало святотатством. Геноцидом ошеломляющей близорукости. На мой взгляд, позор разделяли все: от отдавших приказ генералов до командующего флотом Конгломерата, который, в свою очередь, передал распоряжение капитанам, превратившимся в палачей. Я винила всю иерархическую цепочку: от капитана Аннелиды Дил до отдельных неназваных кораблей в ее ударной группировке. Будь у них крупица чести, они бы свою жизнь положили, чтобы не принять участия в непростительном варварстве.

Когда совершилось это преступление, я находилась в системе, но мой фрегат получил приказ оставаться на позиции вместе с другими судами поддержки – на орбите вокруг большей из двух пелапатарнских лун. Нам оставалось только ужасаться, глядя на возникшие виды горящей планеты и тотальную, неимоверного масштаба смерть.

Я поступила во флот Внешних после гибели родителей. Поступила, желая выйти из тени семьи, особенно прапрабабки. Но уничтожение Пелапатарна изобличало тиранию, а я не могла служить организации, посвятившей себя насилию, – каким бы оправданным или неоправданным, каким бы «благородным» оно ни было. Я ушла в отставку. Сдала медицинский фрегат помощнику и подала заявку в Дом Возврата.

Вставая под их шестнадцатиконечную желтую звезду, под девиз «Жизнь превыше всего», я не сомневалась, что проведу остаток дней с настоящей честью – той честью, что идет от сочувствия и прощения, а не от расчетливой жестокости.



Я пробудилась через два часа, вся разбитая после долгого лежания на жестком, и удивилась, что проспала так долго. Видно, подъем на обрыв дался мне трудней, чем казалось.

– Приветствую. – Голос «Злой Собаки» неожиданно наполнил меня ощущением заброшенности.

Зачем я здесь, на голых камнях, в сотне световых лет от родины? В сотне световых лет от могил родителей и бог знает насколько дальше от замороженного тела единственного любимого мужчины.

– Как спалось? – спросила «Собака».

Протерев глаза, я приподнялась на локтях. Ветер был теплым, но уже не обжигал дыханием печки, как в полдень.

– Как нельзя было и ожидать, – ответила я, садясь; в пояснице что-то хрустнуло, и я сдержала стон. – Ты почему меня не разбудила?

– Подумала, ты не прочь отдохнуть.

Я заморгала от удивления:

– Необычная для тебя забота. Знай я тебя не так хорошо, сказала бы, что ты взрослеешь.

Собрав вещи, я направилась обратно к лестнице. На подходе к ней увидела кучку туристов, выезжающих на край плато на ослах. Они поднимались в самый зной и все раскраснелись, пыхтели под своими широкополыми шляпами. Заметив меня, заулыбались с братским чувством альпинистов, повстречавшихся на горной вершине. Пока они слезали с седел, мы обменялись вежливыми замечаниями о жаре, крутизне подъема и отсутствии перил в опасных местах.

– Вы из Дома Возврата? – спросил один мужчина.

У него были густые усы, и держался он как военный. Я оглядела свое просторное одеяние, гадая, как он узнал. Потом вспомнила о застежке накидки: с рельефной шестнадцатиконечной звездой Дома на бронзовом поле – и потерла ее пальцем.

– Да.

– Мы видели на орбите ваш крейсер. – Он указал в непрозрачное небо пустыни, и я едва утерпела, чтобы не взглянуть туда же.

– Верно, – признала я, – она со мной.

Мужчина кивнул, вероятно понимая сложность отношений с грозным боевым кораблем, который я звала и сестрой, и домом.

– Она ведь из «хищников»?

– Списана.

– Я так и подумал. – Он постучал себя пальцем по выпуклой груди. – Восемнадцать лет во флоте Конгломерата. Боевые действия в системе Шарлотты.

Усатый так явно гордился, так был доволен собой, что я не смолчала:

– А мне выпало побывать у Пелапатарна.

Он сразу сдулся.

– Сражались у Пелапатарна?

– Командовала медицинским фрегатом.

– Правда? – Он подался ко мне, не скрывая восхищения. – Действительно было так страшно, как рассказывают? Я имею в виду сражение.

– Хуже.

Вдаваться в подробности у меня не было сил. Есть вещи, которые не передать словами. Разгром сил внешников при Пелапатарне был невыразимым зверством. К счастью, мужчина вроде бы и так понял. Мы оба уставились в пыль под ногами, вернувшись на время каждый в свою память о войне.

Остальные туристы уже шли к руинам храма. Усач выдавил улыбку.

– Приятно было познакомиться, капитан. – Он отдал мне честь. – И рад видеть, что еще остались корабли с человеческим экипажем.

Я в легком смятении ответила на салют. Мне уже не терпелось начать спуск. Я вся была липкой, не помешало бы принять душ и выпить чего-нибудь холодного. Но последние слова собеседника меня озадачили.

– С человеческим экипажем? – переспросила я, ведь такой был на всех кораблях, кроме только… – Вы о Мраморной армаде?

Его улыбка стала недоброй. Он отхаркнул и сплюнул в пыль.

– Проклятый флот вторжения, я вам скажу.

– Разве?

Мужчина явно не имел представления о моей роли в пробуждении армады из тысячелетней спячки.

– Они до сих пор не проявляли никакой враждебности, – заметила я.

Насколько мне было известно, армада разместилась на краю системы Камроз и сейчас обсуждала со старейшинами Дома средства к наилучшему исполнению своей миссии – предотвращению любых конфликтов масштаба войны Архипелаго. Я так и пояснила, но умиротворить моего нового знакомого оказалось непросто.

– А что мы о них знаем, – пыхтя и потея, твердил он, – кроме того, что они пережили расу своих создателей, а теперь явились к нам с предложением помощи?

Конгломерат всегда был замкнут и с подозрением относился к иным видам. Меня, бывшую внешницу, эти их взгляды в глубине души откровенно раздражали.

– Они не проявляют враждебности, – повторила я.

Усач покачал головой, дивясь моей наивности, и ткнул себя пальцем в грудь:

– Ну, лично я им не доверяю. И вам не советую.

Часть первая

Душа Люси

Способность вселенной очаровывать и устрашать не знает предела. София Никитас
Глава 1

Джонни Шульц

Атака застала нас в высших измерениях – застала врасплох. Я допоздна засиделся за картами с Сантосом и Келли и как раз возвращался из кают-компании в рубку, тараща мутные от недосыпа глаза, когда «Душа Люси» завалилась набок и здорово шмякнула меня о переборку.

Я приземлился на спину под трапом. Ушиб левое плечо и ободрал правое бедро. Старинную кожаную куртку пилота, которую нес в руке, выронил от удара о стену и еще как-то умудрился рассадить себе лоб. Потрогал – пальцы стали липкими и красными.

– Эй, – гаркнул я в сторону кают-компании, – это что сейчас было?

Мерцала, пытаясь вернуться к предписанному уровню, гравитация – компенсировать такой дикий маневр ей не удалось.

В люке надо мной появилось лицо Вито Аккарди.

– Нас что-то стукнуло, шеф.

Зажимая одной рукой ссадину на лбу, я подобрал куртку и встал на ноги.

– Да ну, кроме шуток? – спросил я, взявшись за стену; гравитация шалила, а мне не хотелось пострадать от нового удара. – И как же это? Нас что, обстреляли?

Вито, глянув на меня круглыми глазами, покачал головой:

– Не знаю. Но ты бы поднялся сюда.



«Душа Люси» – торговое судно средней величины, рассчитанное, согласно лицензии, на доставку ста шестидесяти тонн груза к мирам Общности. В длину триста метров, поперек – сто пятьдесят. В профиль корабль похож на крепкое, солидное трехгранное зубило: нос тупой, на корме обрубки дюз. Он в свое время сменил много хозяев и исходил Общность из конца в конец, от самой Земли до Звездного Обода и Хвоста. В сечении судно треугольное, с закругленными углами, разделено на три уровня. Большую часть нижней палубы занимает груз, а остатки этого отсека отданы запасам горючего и двигателям. На средней палубе обитает команда, тут же каюты для пассажиров, тесный камбуз, ремонтные мастерские и склад оборудования. Маленькая верхняя палуба почти целиком отведена под рубку, но еще там уместился главный пассажирский шлюз и небольшая комната отдыха с видовым окном, потертыми кожаными креслами и ползучими растениями с бурыми ломкими листьями.

Местные сплетни – я их как мог поддерживал – уверяют, что я семнадцатилетним сопляком, маленькой портовой крысой выиграл этот корабль в карты. Вранье, но на пользу моей репутации.

На самом деле я его купил, добавив к наследству после бездетного дядюшки солидную банковскую закладную, – до сих пор выплачиваю ее помесячно. За десять обычных и тыщонку световых лет я так заигрался в Счастливчика Джонни Шульца, что порой забываю, где правда, а где выдумка.

Я подтянулся по трапу, пролез в люк и оказался в рубке. Главный экран покрыт серым туманом наружного вида. На втором экране, поменьше, выведен компьютерный интерфейс «Люси» – озорная, с блестящими глазами девчонка, волосы цвета звездного света. Я бросил кожанку на спинку капитанского кресла и пристегнулся к нему, прежде вытерев о штанину измазанные кровью пальцы.

– Что нам известно?

– Мало, – ответил Вито. – Корабль ничего не видел.

Я обернулся к «Люси»:

– Ничего?

Девочка на экране поджала виртуальные губки.

– Показания датчиков без изменений, дорогуша.

За все эти годы я так и не привык, что малявка обращается ко мне, как старая бабуля. Но ее аватара была заморожена с момента подключения корабля, а разум, пока она десятилетиями таскала грузы по Общности, не переставал стареть.

– Что, никаких изменений температуры, массы и прочего?

– Обычный гипер, как всегда.

Я осторожно пошевелил онемевшим плечом.

– Вито?

Пилот нахмурился. Он, похоже, был не в себе.

– Нас что-то ударило.

– А ты не видел что?

– Оно заходило не с носа, – ответил Вито; над его губой, как бриллиантики, блестели капельки пота. – И корабль не видел…

– Ты уверен, что это был удар? А не взрывная декомпрессия, к примеру?

Мне пришло в голову, не рвануло ли что внутри, устроив нам пробоину в корпусе.

– Дорогуша, – вмешалась Люси, – все внутренние отсеки показывают нормальное давление. При этом я регистрирую серьезные повреждения обшивки правого борта. То, что нас ударило, определенно появилось извне.

Значит, несчастный случай, неисправность или диверсия исключаются.

Вито нервно утер губы.

– Пираты?

– В гипере? – Я покачал головой. – Не бывает. В гипере чужой корабль не отследишь. К тому же, окажись он здесь, «Люси» бы его увидела.

– Тогда что нас стукнуло? – спросил пилот, и мне показалось, он сейчас сорвется в истерическое хихиканье. – Гиперпространственное чудовище?

– Не дури.

Человеческий мозг запрограммирован эволюцией на высматривание таящихся в зарослях хищников, а столкнувшись с бесконечной пустотой высших измерений, склонен рисовать себе несуществующие картины и угрозы. Те, кто долго всматривается в колыхание здешних туманов, порой видят боковым зрением тени и воображают странных, небывалых зверей, снующих возле корабля, как волки вокруг костра.

Вито нервно хмыкнул:

– А что еще, шеф? Булыжник? Или кто-то выкинул из люка пустую бутылку?

– Это вряд ли.

Чтобы удержаться в гипере, нужны работающие двигатели. Отключи их – и мигом вывалишься в нормальное обыденное пространство. Так что шанс наткнуться здесь на случайный космический мусор бесконечно мал.

Я вывел на экран показания наружных камер, но и на них увидел только обычную колыхающуюся пустоту.

– У тебя на датчиках ничего? – обратился я к «Люси».

– Ничегошеньки, дорогуша.

– Хм…

Кося одним глазом на наружные экраны, я связался с помещениями команды. Ответила Рили Эддисон. В двадцать пять лет – длинные каштановые волосы и золотая серьга в правой брови – она была судовым суперкарго, заведовала погрузкой и разгрузкой, а также корабельными кладовыми.

– Что там? – спросила она меня.

– На ухаб наехали. – Я заметил, как она хмурится на мой окровавленный лоб. – Там все целы?

– В основном обошлись ссадинами и синяками. – У нее самой на щеке остался красный след от скользящего удара чем-то маленьким и тяжелым вроде летающей кофейной чашки или отвертки. – Только вот Чет в это время был в машинном. Его здорово побило.

– Как он?

– Похоже, поломал пару ребер.

Чет был нашим механиком. Драфф с блестящей чешуей, шесть конечностей, каждая по совместительству еще и лицо.

– Проклятье…

– Есть мысли, чем нам попало?

– Я еще разбираюсь. Эйб подавал голос?

Эйб – это наш кок. Он сейчас должен был готовить обед на камбузе.

– Он опрокинул кастрюлю себе на ногу.

– Цел?

– Нога распухла и сильно болит. Вероятно, у него еще и серьезный перелом в придачу к ожогу. Честно говоря, он больше расстраивается из-за погубленных спагетти.

Я улыбнулся:

– Ну, тут уж ничего не поделаешь. А что у Янсена с Монком?

– С ними пока не могу связаться.

– Попробуй снова. – Я потянулся к кнопке отключения связи. – Пусть Дальтон поможет вам чем сумеет, и проследи, чтобы все пристегнулись. Не надо нам больше травм.

Эддисон отмахнулась салютом:

– Есть, шеф!

Я целиком направил все свое внимание на наружные экраны. Пустота гипера меня никогда особо не беспокоила. То ли потому, что я с пятнадцати лет летаю и привык к завихрениям и щупальцам тумана, то ли я храбрее обычного. А может, у меня просто не хватает воображения слепить всякие ужасы на пустом месте. Так или иначе, мне смотреть в бездну не страшно.

– Выходим на цель через пять минут, – предупредил Вито и подключил интерком, чтобы голос разнесся по всему кораблю. – Команде приготовиться к прыжку в реальность. Четыре минуты сорок пять, отсчет пошел.

Пилотом числился он, но большую часть навигационных расчетов выполняла «Душа Люси». Человеческому мозгу без поддержки машины просто не справиться с вычислениями, необходимыми для прокладки курса в высших измерениях, а бросаться в гипер без расчетов – лучший способ навсегда пропасть без вести.

На наружных экранах ничего не менялось, и я попросил «Люси» их мониторить, пока сам напоследок уточню подробности касательно нашей цели.

Мы собирались перехватить старый нимтокский корабль поколений под названием «Неуемный зуд по чужим землям». Его соорудили из выдолбленного изнутри астероида в те времена, когда нимтокцы еще не открыли высших измерений, так что он уже десять тысяч лет провел в рейсе. Население его развалилось и вымерло задолго до подхода к пункту назначения, а потому Нимток превратил древний корабль в памятник, выведя его на кольцевой курс. И теперь он кружил по их владениям в космической тьме, лишь раз в несколько столетий выходя на свет обитаемых систем.

По плану мы должны были пристыковаться к астероиду, вломиться внутрь и вынести оттуда все годное для продажи. Война Архипелаго оставила обломки человеческих кораблей в десятках систем Общности. Мы уже пару лет подбирали с них уцелевшие материалы и запчасти. Но теперь стоящие находки стали реже, и нам потребовался новый источник дохода – пусть даже, строго говоря, противозаконный и с шансом нажить здоровенные неприятности, если нимтокцы когда-нибудь проведают о наших делах. С их точки зрения, мы затеяли пиратский набег, но я предпочитал называть это спасением бесхозного имущества. «Неуемный зуд» много веков провел без команды и со впавшими в спячку системами, пока вся вселенная свистала мимо него через гипер, за пару дней покрывая расстояния, на которые он тратил десятилетия. Просто надгробие, летающая могила. А мы – археологи в поисках ценных древностей.

Во всяком случае, я уверял себя в этом, хотя на деле мы собирались вломиться и похватать все, на что глаз ляжет. Ни времени, ни настроения деликатничать у нас не было.

Вито прокашлялся и объявил:

– Четыре минуты пятнадцать.

Он начал сбрасывать тягу, готовясь к плавному переходу в нормальное пространство. Если «Люси» рассчитала верно – и если купленные мной координаты стоили своих денег, – мы вывалимся в пустоту в каких-то десятках километров от массивного дрейфующего булыжника под названием «Неуемный зуд».

– Четыре десять.

Я ухватился за ручки кресла и вознес безмолвную молитву всем богам, каким случится меня услышать. Если это дело сорвется, мне нечем будет расплатиться с командой, не говоря уже о заправке и снабжении корабля для следующего рейса. Да, мы рисковали разъярить иную цивилизацию и наших таможенников. Но если мы не сумеем как следует загрузиться и доставить товар на рынок, нам грозит застрять на грунте без работы.

– Три пятьдесят.

Я заново проверил крепления кресла. При переходе в нормальное пространство иногда трясет, а мне на сегодня хватило синяков. Я поудобнее подтянул ремни. Сердце уже стучало от предвкушения нового налета.

Еще три минуты, и…

Глядя на табло отсчета, я краем глаза уловил какое-то движение: почудилось, будто между клочьями тумана проскользнуло что-то черное. Когда я посмотрел на экран, оно уже исчезло.

– Корабль, что это было?

– Что «это», дорогуша?

– Что-то показалось по правому борту, всего на секунду.

– Мои датчики ничего не зарегистрировали.

– Вот, опять!

На этот раз оно возникло на носовом экране – тонкая черная полоска, виляющая сквозь сумрак в сотне-другой метров перед «Люси».

– Где?

– Вот! – Я ткнул пальцем в изображение, но та штука уже растворилась в тумане, и я обернулся к пилоту: – Ты-то хоть видел?

Вито выкатил глаза. Он изо всех сил вцепился в край своей панели. Хотел что-то сказать, но звук не шел. Тогда он с трудом сглотнул и неуклюже, испуганно кивнул. Значит, не галлюцинация – он тоже видел, значит это на самом деле.

Но аватара «Люси» по-прежнему хмурила брови:

– Боюсь, я ничего не улавливаю.

– А датчики у тебя работают?

– Я дважды перепроверила, – не без возмущения заявила она. – Диагностика показывает норму.

– Так задействуй посадочный радар, инфракрасный. Подключай все, что есть.

У меня бешено колотилось сердце, а в животе что-то трепетало. Я бросил взгляд на Вито.

Он снова обрел голос:

– Две минуты до выхода.

Я показал ему большой палец и отвернулся к экрану.

Опять оно!

Пространство исказилось, раздалось и выпустило его. Огромное немыслимое существо падало на нас стремительно, как атакующий сокол, прижав к телу бахромчатые черные крылья, разинув пасть и блестя клыками под светом звезд. Мне запомнились челюсти, усаженные алмазными зубами. Экран погас, и корабль швырнуло вбок.

Мгновение всех нас трясло в этих кошмарных челюстях. Потом мы полетели кувырком, а чудище струйкой дыма ушло вверх, заходя на новую атаку.

– Выход из гипера! – скомандовал я Вито сквозь заполнивший рубку сигнал тревоги. – Пока оно не вернулось – выводи сейчас же!

Его рука дернулась к управлению, и «Душа Люси» рухнула вниз. Какое там изящество – она продавила переходную зону между измерениями и кубарем выкатилась в нормальное пространство, пуская газ из дыр в правом борту. Пару секунд звезды тошнотворно плясали вокруг, а потом мы врезались в каменный бок «Неуемного зуда», как самодельный планер в горный склон.

Глава 2

Она Судак

Я смотрела в окно камеры, как бледнеет небо. Где-то за тюремной стеной пели птицы. Внизу на мощеном плацу в зыбком предрассветном мареве стояли, заряжая и проверяя винтовки, солдаты. Они переговаривались тихими мягкими голосами, и морозный утренний воздух доносил до меня их восклицания эфемерными струйками пара. Между ними и задней стеной выщербленный деревянный столб отмечал место, где через несколько коротких минут мне предстояло умереть.

Четыре года назад я под настоящим своим именем Аннелида Дил возглавляла флот, стерилизовавший Пелапатарн. Эта операция мгновенно и страшно остановила жернова войны Архипелаго ценой нескольких тысяч человеческих жизней и гибели миллиардолетних разумных джунглей. И несмотря на то что я, позволив своим кораблям совершить это убийство, действовала согласно приказу, суд – под нарастающим давлением населения, устрашенного огромным масштабом жертвы, принесенной ради него армией, – счел меня ответственной за разрушения и потери и приговорил к смерти в этой тюрьме в очередную годовщину заключения мира.

В моей голове вели поединок две половины моей личности. Та, которая когда-то под именем Оны Судак претендовала на звание поэта, бунтовала против несправедливости – смерти в этой жалкой тюрьме после всего, что я сделала и повидала. А та, что была Аннелидой Дил и пережила войну, с насмешкой спрашивала: «Почему бы и нет? Что в тебе такого особенного? Думала, у тебя предназначение? И мироздание не зря так долго тебя щадило? А знаешь что? Точно так же думали все погибавшие на всех полях сражений во все эпохи: каждый бедняк, восставший против несправедливого сеньора, каждый замученный голодом крестьянин, каждый скончавшийся в катастрофе, от болезни или по случайности… Все считали, что у мира на них свои планы, – и все ошибались. Потому они и умирали так дерьмово, безвременно, безнадежно – потому что отдельная жизнь ни черта не значит для хода истории, а у богов есть более важные занятия, чем заботиться о ваших жизнях».

Я смотрела, как солдаты вставляют свежие магазины. У них были карабины, как у меня в учебке: крепкое оружие всего из нескольких частей, главное достоинство – надежность и простота в обращении.

В камере за моей спиной кашлянул военный капеллан.

– Если хотите облегчить душу, сейчас, мне кажется, самое время.

Я отвлеклась от созерцания своих будущих палачей:

– Нет, спасибо.

Преподобный Томас Бервик был тучен и круглолиц, с большими добрыми карими глазами. Он носил черное церковное облачение и держал на коленях толстую, переплетенную в кожу святую книгу.

– У вас не будет другой возможности исповедаться, – сказал он, – и примириться со своими богами.

Мои кулаки сами собой сжались.

– Зачем? Облегчить совесть тех, кто меня приговорил?

Он сочувственно слабо улыбнулся и развел руками:

– Нет, дочь моя. Ради своей души.

Души? Я бы расхохоталась, будь у меня на это силы.

– Вы видели, как умирают люди, падре? И не здесь, – я мотнула головой в сторону окна, – где это сравнительно быстро и чисто. А на поле боя, где их в скользкие клочья разносит артиллерийским снарядом и остается только вонючее месиво крови, дерьма и хрящей? Или в столкновении флотов, когда пробита герметизация и в оставшемся без атмосферы отсеке в легких вскипает кровь? Или когда наступят на мину, ноги отрывает по пояс, а кишки вываливаются в пыль? И умирают они не быстро и уж наверняка не спокойно.

У капеллана дернулся кадык – словно он проглотил отвращение.

– Нет, не могу сказать, чтобы видел.

– Ну а я там была. – Я понизила голос. – Я видела, как мужчины и женщины умирают такой жестокой и страшной смертью, какую вам и близко не вообразить. И вот что я вам скажу: не заметила в них ничего, кроме мяса, крови и жил. – Я постучала себя пальцем по виску. – Мы живем здесь, под костяной шапочкой, и только. Аварийного выхода на небеса не предусмотрено. Когда череп пробит пулей, бессмертная душа не выпрыгивает изо рта. – Я сердито передернула плечами и отвернулась к окну. – Кто мертв, тот мертв. Никакого бессмертия, никакого мистического белого света, просто темнота, забвение и вечность небытия.

Бервик помолчал, а потом произнес:

– Весьма безрадостная точка зрения.

Я мотнула головой. Солдаты внизу вставали по местам.

– Не в точке зрения дело, падре. А что до «безрадостной», так меня сейчас пристрелят, поэтому вы уж меня извините за недостаток обычной бодрости.

Далеко за тюремной стеной обозначилась черная точка. Она быстро скользнула на фоне рассветной полосы, чуть не задевая гребни холмов, которые в последние шесть месяцев ограничивали мой горизонт. Пару секунд я следила за ней, а потом потеряла из вида, когда она опустилась ниже уровня стены.

Я услышала, как проскребли по полу ножки стула, – капеллан тяжело поднялся.

– Осталось всего несколько минут, – отдуваясь, заговорил он. – За вами скоро придут. Не хотите сказать последнее слово? Передать через меня прощальное утешение друзьям или родным?

Мой взгляд был обращен на собственные руки.

– Скажите им, что я выполняла приказ. Скажите им, что я уважала военную дисциплину. И что в конечном счете я поступила так, как сочла за лучшее.

– Вы верите, что поступили правильно?