– Верить Этану, – безучастно повторила она. – А ведь там, должно быть, миллионы серых. По всей Земле. В Китае… в России… в Южной Америке… везде. А то и миллиарды. Если Этану и удастся прекратить войну, что ты скажешь про серых людей? И еще миллионы тех, кто сошел с ума или в последние два года жил как дикие звери. Что скажешь про них, а, Дейв? Как может это исправить даже Этан? Как было прежде, никогда больше не станет.

Она говорила, не отводя взгляда от ограждения, и Дейв живо представил себе, что она сейчас думает: броситься вниз с такой высоты – и всем страданиям конец.

– Слишком много мы потеряли, – сказала она. – Чересчур много.

Ища поддержки, Дейв посмотрел на Этана, но миротворец молчал. Значит, он должен сам постараться увести Оливию подальше от пропасти.

– Да, мы много потеряли, – сказал он. – Я потерял жену и сыновей. Ты потеряла мужа, с которым была счастлива. Оливия, посмотри на меня. Неужели ты это сделаешь?

Она послушалась, но Дейву показалось, что глаза ее почти мертвы, как и дух.

– Зато мы не потеряли друг друга, – продолжал он. – И мы должны держаться. Если Этан считает, что ему надо попасть в квадрат пятьдесят один, то я тоже так считаю. Оливия, мы зашли слишком далеко, чтобы бросить все это.

Он кивнул в сторону взрывов в облаках:

– Если мы сдадимся, они все здесь уничтожат. Прошу тебя… не покидай меня… останься с нами… потерпи… хотя бы еще немного.

– Скажи, – проговорила она все еще безжизненным голосом, – как мы туда доберемся? Автомобилей здесь больше нет, они разбиты вдребезги. Наш автобус… – Она неуверенно помолчала, не зная, как это сформулировать. – Для использования он больше не пригоден. Сколько времени понадобится, тоже неизвестно, но это через Розуэлл в штате Нью-Мексико, а туда путь очень неблизкий. Ну и как мы туда доберемся, а, Дейв? Этан? Есть какие-то мысли?

– Пока нет. Надо поговорить с мистером Деррименом.

Их разговор прервал явившийся Джефферсон Джерико, который, проходя через дыру в проходе, споткнулся о кусок разбитой скалы и крепко выругался. В лице его не было ни кровинки, в глазах царило смятение, и его шатало так, будто он принял бутылку виски, о котором так мечтала Ханна.

– Что это за штука там внутри? – спросил он. – И куда подевался наш автобус?

– Эта штука и была нашим автобусом, – объяснил ему Дейв, когда тот подошел совсем близко. – У горгонцев есть такое средство, с помощью которого создается живое из…

– Не хочу ничего об этом знать, – перебил его Джефферсон. – Боже мой, что здесь творится! Это ты его убил? – спросил он, глядя на Этана.

– Да.

– А Воуп? – спросил он у Дейва. – Что стало с ним?

– Он… тварь такая… исчез. Или его переместили в другое место; не знаю, как они это делают. А ты где шлялся?

Джефферсон услышал отдаленный раскат, и до него вдруг дошло, что в небе за много миль от них происходит яростное сражение. На секунду его внимание привлекли далекие вспышки.

– Был на четвертом уровне, – ответил он наконец. – Там апартаменты президента Биля и его жены, первой леди. Охраняют двое матросов… сначала вели себя со мной несколько грубо, но потом получили приказ отпустить.

Он вдруг нахмурился:

– А с нашими как? Все в порядке? Где Ханна и Никки? С ними все хорошо?

– Они в лазарете – он, мне кажется, где-то на этом уровне, в глубине горы. Они не ранены, просто нервишки расшалились.

– Ага, у меня то же самое. – Джефферсон перевел взгляд на Оливию и увидел, что она едва держится. – А вы как? – спросил он ее.

– Уже лучше. Вот тут Этан говорит, что нам надо попасть в квадрат пятьдесят один и найти там… сама не знаю что… нечто такое, что, возможно, поможет ему остановить это безумие. – Она махнула рукой в сторону вспышек в желтых облаках. – Лично я не понимаю, как это можно прекратить, не важно, что мы там найдем.

– А-а-а, квадрат пятьдесят один! – воскликнул Джефферсон, глядя на Этана. – Это где летающие тарелки.

Года три назад, услышав такое, он бы хохотал до упаду, а потом еще выставил бы средний палец придуркам, которые рассуждают про правительственные заговоры и препарирование круглоголовых инопланетян в секретных подземных лабораториях.

– Я хочу проникнуть в исследовательский центр и посмотреть, что у них там есть. Мистер Дерримен сказал, что единственный человек, кто может провести меня туда, – ваш президент. Но он…

– Да-да, не в своем уме, и довольно серьезно. Когда-то я был с ним знаком – правда, давно это было, он тогда был студентом, юриспруденцию изучал и работал в команде Клинтона. На одной вечеринке в Литтл-Роке мы с ним курили травку. Можно было потом шантажировать друг друга – такой компромат!

Откровенно говоря, было дело, Джефферсон рассматривал когда-то и такой вариант, но скоро понял, что армия крючкотворцев-юристов сотрет его в порошок, а если кто хорошенько пороется в его собственном прошлом, то можно ставить крест на всем, что он строил с таким трудом. Поэтому к черту, он обойдется и без фотокарточки с автографом. Затуманенный взгляд его вернулся к действительности.

– Значит, говорите, у них есть средство, которым они превратили наш автобус в эту тварь?

– Да, неживой предмет в живое существо во плоти и крови, – сказал Этан. – Высокосовершенная и быстрая технология создания живых клеток с использованием самого предмета в качестве каркаса. Или, проще говоря, лучи жизни.

– Вот черт! – воскликнул Джефферсон. – А я-то думал, трехмерная печать – это уже верх фантастики!

– Вернемся к президенту, – сказал Этан, продолжая думать о своем. – Так вы, значит, с ним знакомы?

– Конечно. Он меня не узнал, да и неудивительно, я же совсем изменился с тех пор. Впрочем, сомневаюсь, что в таком состоянии он узнал бы собственную маму.

– Худо-бедно у вас есть с ним хоть что-то общее. И если получится напомнить ему об этом, то тем лучше.

– Сначала придется пройти через Дерримена, – сказал Дейв.

– Да, – согласился Этан.

Какое-то время он стоял молча, наблюдая за тем, как сражение в небе перемещается все дальше от Белой Обители, и это был добрый знак. Облака вдруг осветились ослепительной синей вспышкой, синие разряды били, казалось, со всех сторон, и было хорошо видно, как вдалеке огромный черный корабль, медленно вращаясь в воздухе, пошел вниз, пробил облака и рухнул где-то за горными вершинами. Еще одно очко в пользу горгонцев, подумал Этан, но у сайферов будет возможность отомстить. Вот почему эта война никогда не закончится. Месть порождает месть, и так будет длиться вечно.

Прошло еще немного времени, и из Белой Обители вышел солдат с одним из агентов секретной службы, которые под дулами автоматов всю группу загнали внутрь. Какие-то люди пытались навести в помещении порядок, но этот подвиг, похоже, был под силу только Гераклу. Однако главной и почти неразрешимой задачей представлялось то, что же делать с разрушенным входом. Проходя мимо трупа чудовища, Оливия споткнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в Дейва.

– Вы не могли бы отвести ее в лазарет? – спросил он солдата. – Видите, женщина едва стоит на ногах, ей сейчас нужен врач.

– Исполняй, – сказал агент, один из тех, что в джинсовых костюмах, которые сопровождали их из автобуса внутрь горы и вели себя не столь строго, как остальные.

Он понимал, что такое нервное потрясение. Его назначили охранять девушку-подростка с повязкой на глазу; и когда в коридоре раздался выстрел, он оставался, как и положено, на посту и был так потрясен, что застыл как столб, потеряв несколько драгоценных секунд, при виде существа в обличье мужчины со змееобразными руками. Он был одним из тех, кто упал животом на бетонный пол и открыл огонь по сайферским солдатам. После того как его вырвало с кровью, а из ушей и носа перестала течь кровь, он сходил в лазарет и взял там таблетки диазепама. На успокоительные таблетки вообще был большой спрос. Теперь он лучше держал себя в руках, хотя слух восстановился еще не совсем и в левом ухе не прекращалась стреляющая боль, отдающая в шею.

– Нам нужно видеть мистера Дерримена, – сказал ему Этан, когда солдат увел Оливию в лазарет.

– Мне приказано сопроводить вас по вашим комнатам.

– Но дело срочное, – настаивал Этан. – Горгонцы и сайферы скоро сюда вернутся. И на этот раз в живых здесь не останется никого.

Агент не мог смотреть в серебристые глаза Этана. Он уставился на мертвое, обезглавленное тело и довольно долго молчал. Потом достал из кармана переговорное устройство и потыкал пальцем в клавиши.

– Буран, один, один, – проговорил он в микрофон. – Сержант Эйкерс, Дерримен на месте?

– Так точно. Помогает боссу подготовиться. У тебя все нормально?

– Более-менее. Послушай… Я сейчас приведу троих новеньких наверх. Пусть это будет на моей совести. Ихний блажной мальчишка хочет поговорить с Деррименом.

– Наш иноходец не в форме, Джонни. Ему нужен врач, но он хочет толкнуть свою речь.

– А мы что, в форме? Этот пацан говорит, ему нужно срочно, и я ему верю. Если бы ты видел, что у нас тут творилось, ты бы тоже поверил. Я веду их наверх. Отбой. – Он убрал переговорник обратно в карман. – Ну, пошли, только помните: если мне что-то не понравится, я имею право пристрелить любого из вас или даже всех сразу.

Впрочем, эти слова прозвучали как пустая угроза, формальное предупреждение, фраза из служебной инструкции, потому что всем было ясно, что этот «блажной» спас комплекс Белой Обители от полного и безвозвратного разрушения.

– Шагайте вперед, в колонну по одному, – добавил он.

Глава 30

– Вот-вот начнется запись, – сказал сержант Эйкерс агенту секретной службы, когда они поднялись на четвертый уровень. – И нашему иноходцу не очень понравится, если мы сейчас ворвемся.

Он заглянул в серебристые глаза пришельца, и по телу его прошла дрожь, но это был не страх – он давно уже ничего не боялся, – скорее изумление и ожидание какого-то чуда. «Может, лучше подождем?» – хотел было спросить он, но сразу понял, что нет, не лучше.

– Под мою ответственность, – сказал агент с позывным «Буран, один, один».

Он жестом приказал Дейву, Этану и Джефферсону следовать за ним по коридору. Джефферсон не удержался и, проходя мимо двух моряков-охранников, шутовски отдал им честь.

Они подошли к двери с табличкой «Студия», и агент приказал стоящему впереди Дейву входить. Дейв открыл дверь и оказался в ярко освещенной комнате со светло-зелеными стенами, кремового цвета диваном, низеньким столиком и множеством разнокалиберных мягких стульев. Из маленьких динамиков в потолке лилась музыка, напомнившая Дейву мелодии «Мейн-стрит парада», а Джефферсон совершенно точно узнал в ней марш Джона Филипа Сузы, типично американский – так и видишь начищенные пуговицы марширующих, и тебя распирает от гордости. Он и сам использовал подобную музыку, чтобы в день праздника Четвертого июля у жителей Нью-Идена возбуждалось чувство патриотизма и сами собой раскрывались кошельки. В помещении имелось еще три двери, и все были сейчас закрыты. Секретный агент подошел к самой дальней, расположенной слева, и постучал. Почти сразу она открылась, и за ней показался мужчина в темно-синем костюме с белой рубашкой и галстуком в серую полоску, американским флагом в петлице и с острым подбородком. Этан уже видел этого человека, когда его с друзьями привели в гараж, но с тех пор ни разу его не встречал.

– Они хотят поговорить с Деррименом, – сказал агент и сделал шаг в сторону, чтобы не заслонять просителей. – Говорят, это срочно.

Прежде чем что-то сказать, человек с острым подбородком окинул Этана тяжелым, холодным взглядом. В этом взгляде читалось отвращение и в равной степени страх.

– Вы же знаете, он занят. Билю только что сделали макияж, через три минуты будут записывать.

– Да, я это знаю. Просто скажите ему, что они здесь. Скажите, пришелец утверждает, что горгонцы и сайферы скоро появятся снова.

– Сейчас не время.

– К черту ваш протокол, – сказал агент под позывным «Буран, один, один», вскипев от злости. – Еще немного – и все здесь накроется медным тазом. Так и передайте Дерримену.

Человек, ни слова больше не говоря, вернулся обратно в комнату и закрыл за собой дверь.

– Теперь ждите, – сказал агент своим подопечным.

Марш Джона Филипа Сузы продолжал играть, сопровождаемый ударами барабанов и медных тарелок и бравурными звуками давно покинувших этот мир тромбонов.

Прошло где-то с минуту. Дверь снова открылась, и в ней появился Вэнс Дерримен. Лицо его было так перекошено болью, что казалось, будто он встречает их с торчащим в спине клинком. Глаза под очками распухли и покраснели. Правда, Дерримен успел переодеться в черный костюм, поскольку серый, который он носил прежде, был весь испачкан.

– Я же сказал, что мне нужно время, – обращаясь к Дейву, проговорил он медленно, взвешенно и несколько громче, чем обычно, поскольку слух его еще не восстановился.

– Мы не можем позволить себе такой роскоши, – сказал Этан. – Я вот что хочу знать… каким транспортом вы все сюда добирались?

Ответ он получил почти мгновенно, прочитав мысли Дерримена.

– Где же ваш вертолет? – тут же спросил он.

Дерримен мысленно проследил весь маршрут от начала до конца: президентский самолет из Вашингтона до Солт-Лейк-Сити, из аэропорта на черном внедорожнике к секретному ангару и вертолетной площадке и перелет сюда. Он, конечно, понял, что пришелец сразу увидит все эти мысленные образы. И Этан, разумеется, уже знал, где они прячут комфортабельный вертолет «Кестрел», но подождал, пока Дерримен скажет это и всем остальным.

– С другой стороны горы у нас вертолетная площадка. Тщательно замаскированная. А вертолет в специальном ангаре.

– Вот на нем мы и полетим к объекту S-4, – сказал Этан так, словно это дело было уже решенное.

– Это около трех часов лету. Но я уже говорил вам…

Дерример помолчал, двигая челюстью. Его все еще мучила жуткая головная боль, и мысли немного путались.

– Хотите узнать, почему нам нельзя покидать Белую Обитель? Следуйте за мной.

Дерримен провел Дейва, Этана и Джефферсона еще через одну комнату, похожую на гостиную, и подвел к двери, над которой горела красная лампа и висело пока еще выключенное табло с надписью «Идет передача». Он открыл дверь и впустил их в тускло освещенное помещение с двумя рядами театральных кресел. Перед звукооператорским пультом с приборной панелью, на которой мигали зеленые лампочки, сидели три человека в наушниках. За большой стеклянной перегородкой располагалась трибуна с президентской печатью, а за ней стоял президент Соединенных Штатов Америки. К нему были устремлены лучи нескольких прожекторов и объективы двух профессиональных телекамер. Ими манипулировали операторы, тоже в наушниках. Еще один человек, примостившись на самом верху стремянки, настраивал лучи прожекторов. Седовласая женщина в джинсах и синей узорчатой блузке кисточкой пудрила влажный лоб Джейсона Биля. За спиной президента и за трибуной виднелись книжные полки, на которых стояли книги в твердых переплетах, а также небольшой бюст Авраама Линкольна, бронзовая скульптурка в виде сложенных в молитве ладоней с прислоненной к ним Библией, цветная семейная фотография в рамке – с Билем, первой леди и их детьми студенческого возраста, Джеймсом и Натали, небольшой глобус и кое-какие другие предметы, украшавшие кабинет президента в Белом доме. Все это расположилось на полках таким образом, чтобы попасть в объективы камер.

– Что это? – спросил Дейв. – Как…

– Сядьте, – сказал Дерримен. – Через минуту он начнет выступление.

Он указал на висящие над стеклянной перегородкой и отсчитывающие секунды цифровые часы.

Один из сидящих за пультом нажал на кнопку.

– Кэти, нос у него еще немного блестит, – сказал он усталым, безжизненным голосом, словно понимал, что проделывал это уже сотню раз, но такова его работа, и он должен исполнять ее по мере сил и возможностей.

Женщина кивнула и снова взялась за кисточку.

Дерримен сел в первом ряду рядом с Дейвом, а с другой стороны между Дейвом и Джефферсоном сидел Этан. В конце этого же ряда расположилась жена президента, которая не удостоила их ни единым взглядом. Она прихлебывала из стакана какой-то напиток с кубиками льда. Дейв поводил носом и учуял алкоголь.

– Ну что, теперь все в порядке? – спросил Биль, глядя вверх, где, должно быть, находилась закрепленная на стене с его стороны акустическая колонка.

– Да, все замечательно, сэр, – ответил сидящий за пультом.

– Мэнди! Я в порядке?

Голос Биля был тонкий и ломкий, совсем не тот, что Джефферсон с Дейвом помнили по прежним его выступлениям… впрочем, Дейв слушал его нечасто, политиков он недолюбливал. До того как пришли инопланетяне, он считал, что политики простым народом гнушаются, а заискивают и льстят только в том случае, когда им нужны голоса избирателей.

– Да, все нормально, – не глядя на него, отозвалась первая леди и сделала очередной глоток.

– Этому критику я доверяю больше всего, – объявил Биль всем, кто его слушает, и нервно хихикнул.

На нем был все тот же темно-синий костюм, в котором Джефферсон недавно его видел, с белой рубашкой и галстуком с красным узором. В этом наряде и после умелой работы визажистки он выглядел безукоризненно. Однако дело в том, что можно спрятать и круги под глазами, и глубокие морщины, но никакой мастер макияжа не спрячет внутреннее чувство трагического отчаяния, которое – Этан прекрасно это понимал – ощущали все, кто присутствовал в помещении.

– Сэр, – сказал сидящий за пультом оператор, – посмотрите, телесуфлер не отсвечивает?

Вопрос прозвучал холодно, механически-рутинно.

– Нет-нет. Все хорошо.

– Перед началом записи, как всегда, даем обратный отсчет. Кэти, заканчивай. Джордж, у тебя все в порядке. Освещение в норме.

Визажистка мгновенно прекратила работу, а осветитель спустился с лестницы и, сложив ее, отнес к дальней стене.

Джефферсон наклонился вперед.

– Что здесь происходит? – спросил он Дерримена.

– Президент выступает с обращением к нации. Он делает это два раза в месяц.

– К нации? К какой нации?

– К той нации, которая, по его мнению, где-то там еще существует.

– Он что, не знает всей правды? Думает, что у людей есть электричество и кабельное телевидение?

– Джентльмены, я нажимаю кнопку записи, – сказал человек за пультом, желая предостеречь их, чтобы они аккуратнее выбирали слова.

– Давай, – сказал ему Дерримен. – Мы пришли просто посмотреть.

– Камера один, приготовиться. Камера два, приготовиться. Господин президент, начинаем обратный отсчет… пять… четыре… три… два… один… вы в эфире.

В лучах прожекторов Джейсон Биль выпрямился во весь свой рост. Он не стал улыбаться, глядя в камеры, но и отчаяния в его лице больше заметно не было. Он был политиком до мозга костей и сумел выразить на своем худом желтоватом лице глубочайшую и самую искреннюю решительность и твердость.

– Мои дорогие соотечественники, – читал он с экрана телесуфлера, – граждане великой страны, которую не под силу сломить никакому агрессору, откуда бы он к нам ни пришел… Сегодня я обращаюсь к вам с вестью, которая вселяет в нас новую надежду. Согласно последним военным сводкам, наша армия, армия Соединенных Штатов, и наши Военно-воздушные силы уничтожили оплот так называемых сайферов к западу от реки Миссисипи, в районе города Александрии, штат Луизиана. Наш славный флот Военно-морских сил в настоящее время сражается против твердыни горгонцев в районе Сиэтла, штат Вашингтон, и глава моей администрации сообщил мне, что, не выдержав нашего натиска, горгонцы отступают.

Президент Биль сделал паузу. Левое веко его задергалось, и по всей щеке прошла дрожь. Он склонил голову.

– Простите меня, – глухо проговорил он в микрофон, – не могу сдержать своих чувств… как и все мы, я в этом не сомневаюсь… каждый из нас… в эти тяжелые дни выпавших на нашу долю испытаний.

Таких слов на экране телесуфлера не было, это был приглушенный крик исстрадавшейся души. Секунд десять или даже пятнадцать президент молчал, хотя все это время шла запись. Когда же Биль поднял голову и снова посмотрел в объектив камеры, веко его продолжало дергаться, но уже не так заметно, что демонстрировало: у этого человека еще есть воля держать себя в руках. Дальше он снова начал читать бегущую строку телесуфлера:

– Я счастлив с удовлетворением сообщить, что, несмотря на тяжелые потери, на пороге освобождения от этой невиданной прежде угрозы находятся следующие города нашей страны: Шарлотт, Северная Каролина; Балтимор, штат Мэриленд; Провиденс, Род-Айленд; Чикаго, штат Иллинойс; Сидар-Рапидс, штат Айова; Омаха, штат Небраска; Денвер, штат Колорадо; Феникс, штат Аризона, и Портленд, штат Орегон. Рекомендую всем, кто сейчас находится в этих городах, оставаться в своих убежищах до тех пор, пока не будет подан сигнал отбоя… дата и время сигнала будут определены позднее. С прискорбием должен сообщить, что, как информировал меня глава администрации, из столиц и от лидеров других стран никаких вестей нет, но мы будем продолжать отслеживать связь со всеми спутниками, рассылать всем слова нашей поддержки и двадцать четыре часа в сутки продолжать молиться о жителях нашей планеты.

Дерримен поерзал в своем кресле. Этан понял, что весь этот спектакль был придуман только для того, чтобы вселить в президента надежду и не допустить, чтобы он наложил на себя руки. Какой глава государства мог бы выдержать на своем посту, видя страну, за которую он несет ответственность, растерзанной, разгромленной и покоренной?

– Мы все еще здесь, – продолжал между тем Биль мужественным, настоящим президентским голосом, хотя его и выдавало подергивание левой стороны лица. – Мы все еще остаемся Соединенными Штатами Америки. Каждые несколько часов я получаю свежие сообщения со всех фронтов действующей армии. Как я уже говорил в прошлый раз, мы потеряли немало доблестных воинов, как мужчин, так и женщин, но не меньше их остается в строю, и все они продолжают служить своей родине. Мы шлем наши самые искренние пожелания успехов всем другим странам мира и надеемся, что это телеобращение до них дойдет. Хочу повторить еще раз то, что уже говорил неоднократно: оставайтесь в своих убежищах, пока не услышите сигнал отбоя. Вооруженные силы продолжают драться за вас, и я верю, что они сумеют предотвратить угрозу, нависшую над нашей страной, нашим образом жизни. Я хочу обратиться к моим детям, Джеймсу и Натали: оставайтесь в своем безопасном убежище и твердо верьте, что совсем скоро над нами взойдет солнце нового дня. Я обращаю эти слова и ко всем детям мира, ко всем семьям, которые еще крепче сплотились, чтобы выстоять перед вражеским нашествием. Я обращаю их к каждому воину на полях сражений, к каждому матросу на море, да хранит вас всех Бог в вашем полном опасностей ратном труде: помните, что вы – гордость нации, вы – лучшие из лучших; мы верим, что вы никогда не сложите оружия, что бы ни случилось. И каждый из нас, находясь в этом безопасном месте, продолжит борьбу.

Несколько секунд он молчал, чтобы его проникновенные слова дошли до каждого сердца, а слушающие его представители вновь прибывших думали о том, насколько он сам верит в то, что говорит.

Первая леди еще раз отхлебнула, и кубики льда, звякнув о стенки стакана, объявили собравшимся, что он уже пуст.

– Ровно через две недели вы услышите меня снова, в этот же день и в это же время, – сказал стоящий за трибуной, на лбу которого уже сверкали капельки пота, хотя через вентиляционные отверстия в помещение продолжал исправно поступать свежий прохладный воздух.

– И на прощание я, президент Соединенных Штатов Америки Джейсон Биль, хочу, как всегда, пожелать всем вам: будьте мужественны.

И Биль застыл без движения, если не считать подергивающейся щеки.

– Снято, – сказал оператор за пультом. – Это все, сэр.

– Ну как, неплохо? Мэнди, как я смотрелся?

– Скажите ему, – слегка заплетающимся языком отозвалась она, сделав очередной глоток, – что он выглядел очень неплохо.

– Она говорит, что вы выглядели великолепно, сэр.

– Я очень волновался. Здесь у нас жарковато. Как вам кажется?

– Это от прожекторов. Так всегда бывает от прожекторов, сэр.

Дейв повернулся к Вэнсу Дерримену и приблизил губы к его уху:

– Как все это сходит вам с рук? Я ведь своими глазами видел Денвер, он ни черта не освобожден!

– Совершенно верно, – сказал Дерримен.

– Вот именно, совершенно верно! И что, он действительно думает, что наши спутники там крутятся? И у людей есть электричество?

– Говорите потише, он уже выходит, – сказал Дерримен и встал. – Превосходно, Джейсон. Ты сказал все, что должен знать народ.

Биль окинул критическим взглядом Дейва, Этана и Джефферсона, которые тоже встали. Заглянув в серебристые глаза Этана, президент провел по губам тыльной стороной ладони.

– Он не опасен?

– Уверен, что нет.

– Вэнс рассказал мне про видео. Как ты раздербанил ворота непонятно чем, но без оружия, – сказал президент Биль. – Кто ты такой и откуда пожаловал?

– Я не горгонец и не сайфер, если вас это интересует. С группой товарищей мы прибыли сюда из Денвера. Откуда пожаловал лично я, объяснить непросто, но я явился сюда для того, чтобы прекратить эту войну.

– Мы и так побеждаем, – сказал президент. – Конечно, понадобится время… возможно, у нас будут большие потери, тысячи жизней… сотни тысяч… но все равно мы победим. Разве не так, а, Вэнс?

– Наши полевые командиры смотрят в будущее с большим оптимизмом, – кивнул Дерримен.

– Послушайте… сэр, – вступил в разговор Дейв. – Мне кажется, вы…

– Я рад это слышать, – перебил его Этан; ему не хотелось, чтобы неприкрашенная, суровая правда, которую Дейв хотел выложить перед президентом, лишила этого человека остатков душевного равновесия. Быстрый мысленный взгляд в его душу показал спутанный клубок эмоций и угрызений совести, чувство собственной вины, безысходное отчаяние и упадок духа, страхи, которые метались, как темные птички в зачарованном лесу его сознания. Уныние и чувство утраты чего-то важного были настолько глубоки, что душа его находилась на грани срыва в темную пропасть болезни. Этан не стал больше читать его мыслей, понимая, что Джейсон Биль действительно верит в те байки, которые ему подсовывал экран телесуфлера для того, чтобы, как он полагал, успокоить и поддержать американский народ.

– В некоторых районах страны у нас продолжает работать энергосистема, – сказал президент Биль. – На северо-востоке, например, на западном побережье тоже. Я, конечно, понимаю, что далеко не все люди увидят и услышат мои слова поддержки, мой призыв продолжать стойко держаться… Может быть, не сейчас… но я думаю, это принесет свою пользу. Вы как считаете, Вэнс?

– Согласен, сэр.

Президент Биль все никак не мог отвести от Этана взгляда.

– А ты выглядишь прямо как обыкновенный земной мальчик, если бы не… глаза. Так ты говоришь, что… пришел прекратить эту войну? Но как? И… кто тебя к нам послал?

– Мой верховный главнокомандующий, – ответил Этан. – Относитесь ко мне как к миротворцу, у вас ведь тоже есть солдаты войск Организации Объединенных Наций. Мне нужно задать вам один вопрос, сэр. Не поможете ли вы мне попасть на объект S-4 исследовательского центра в квадрате пятьдесят один?

Президент Биль мгновенно перевел взгляд на Дерримена:

– О чем это он говорит, а, Вэнс? И почему он хочет туда попасть?

– Ему пришло в голову, что он может найти там среди артефактов какое-то нужное ему средство. Я сказал ему, что у нас нет никаких намерений покидать эту базу. Для вас это было бы огромным риском, сэр.

– Может быть, – сказал Этан, – но вот если бы мы воспользовались вашим вертолетом… мне кажется, риск был бы оправдан.

– Лететь по воздуху, да еще в такой обстановке? – Дерримен бросил холодный взгляд в его сторону. – Вы не представляете, что нам пришлось пережить во время перелета на борту номер один из Вашингтона в Солт-Лейк. А сейчас ситуация гораздо хуже. Насколько я понимаю, это просто немыслимо.

– Господин президент, – сказал Дейв, – вам нужно послушать Этана. Предоставьте ему возможность сделать то, что просто необходимо.

– Этан, – повторил президент Биль. – Оригинальное имечко для существа из иного мира.

– Сэр, – продолжал Этан. – Я прошу вас поверить мне, поверить в мои возможности. Я хочу прекратить эту войну, но не могу это сделать без вашей помощи. Вашей, понимаете, сэр? Мне крайне необходимо проникнуть в…

– Так, разговор окончен, – сказал Дерримен. – Мы не позволим президенту покидать это место, и точка. Говорить больше не о чем.

– Нет, говорить есть о чем. Сайферы и горгонцы собираются снова напасть на эту гору, как только у них появится перерыв в сражениях между собой. И на этот раз они уничтожат здесь все.

– Он дело говорит, Джейсон, верь ему, – сказал Джефферсон Джерико. – Послушай… неужели ты меня не помнишь? Вспомни: Литтл-Рок, благотворительный обед для сбора средств на избирательную кампанию Била Клинтона в мае тысяча девятьсот девяносто второго года. Вечеринка у Джинджер Райт. Я тогда отзывался на имя Леона Кушмана. Ну, вспомнил?

Президент Биль медленно сощурился. Казалось, он хочет сосредоточиться и что-то вспомнить, но получалось у него плохо.

– Нет… не думаю, что мы с вами знакомы. Кушман, говорите?

– Ну да!

– У меня было… так много знакомых. Столько лиц, столько имен, всех не упомнишь. Сливаются в памяти. Простите… У меня болит голова, – сказал он, обращаясь ко всем троим. – Мэнди! Мэнди!

Он звал жену таким голосом, будто ее уже не было на своем месте, хотя она продолжала сидеть все там же, в каких-нибудь десяти футах, в конце ряда. Мэнди допила из стакана и встала с видом крайней усталости и уныния. Она ведет себя так потому, что ей на все наплевать, подумал Этан – буквально за несколько секунд он получил информацию о том, что она считает своих детей погибшими. А алкоголь притуплял ее душевные страдания.

– Я здесь, – сказала она. – Я всегда рядом с тобой.

Она проговорила это так, словно руки и ноги ее были скованы кандалами. А Этана разглядывала, как некое экзотическое растение, проросшее сквозь трещину в тротуаре. Этан знал, что ей очень хочется задать ему вопрос: «Кем ты себя, черт побери, возомнил?» Но даже для этого ей требовалось сделать усилие, на которое она была сейчас неспособна, и ее язвительный вопрос так и не прозвучал.

– Вы проделали очень хорошую работу, сэр, – сказал Дерримен и пожал худое предплечье президента.

Джейсон Биль сейчас походил на собственную тень. Ему нужно было постоянно напоминать и чуть ли не силой заставлять принимать пищу хотя бы один раз в день.

– Вы неизменно прекрасно делаете свое дело, – добавил Дерримен. – А теперь идите отдыхать. Послушайте музыку. Прошу вас, Аманда, не забудьте напомнить мужу, чтобы в пять часов он принял лекарство.

Этан заглянул в мысли Дерримена и узнал о том, что президент Биль принимает целый ряд лекарств, включая антидепрессанты, а для его жены первейшим лекарством служит бутылка виски. Запас виски на базе таял на глазах, она прикладывалась к бутылке все чаще. Это уже был второй ящик, от которого осталось всего три бутылочки. И Дерримен очень беспокоился о душевном здоровье первой леди государства, когда у нее больше не будет возможности заниматься самолечением.

Она взяла мужа под руку и повела к выходу из студии, стараясь ступать твердо и не очень качаться при ходьбе. Биль повернулся к главе администрации.

– Вэнс, – сказал он, бросив сначала быстрый взгляд на миротворца, – мы ведь здесь в безопасности, это так? Я имею в виду… он что-то говорил… про нападение горгонцев и сайферов. Нам здесь ничто не угрожает, правда?

– Я уже докладывал, сэр, что брешью в стене уже занимаются. Действительно, к нам кое-кто прорвался, но, как я уже говорил, атака отбита. – Последнее слово Дерримен подчеркнул особо. – Для вас и вашей супруги места безопаснее, чем это, нет.

– Благодарю вас. – Президент Биль снова повернул усталое лицо с измученными глазами в сторону Этана. – Вы ведь не причините нам вреда, правда? – спросил он тоном испуганного ребенка.

– Нет, сэр. Я не желаю вам зла, я только хочу помочь.

– Похоже… запирать вас бессмысленно, да? То, что вы сделали с воротами… запирать вас все равно бесполезно.

– Это верно.

Биль не нашел что добавить к сказанному; его истерзанный разум и так был перегружен до предела. Он кивнул жене, и они направились к двери. Непонятно было, кто из них кого поддерживает, кто из них чувствует себя лучше. Но выйти они не успели.

– Леон Кушман! – вдруг прокричал им в спину Джефферсон. – Теперь у меня другое имя, Джефферсон Джерико! Я был проповедником, выступал на телевидении! Вспомни же наконец!

Совсем немного не дойдя до двери, президент вдруг остановился и бросил быстрый взгляд назад:

– О да… тот человек. Это имя мне и вправду откуда-то известно.

– Это я! Я – это он!

– Идите отдыхать, сэр, – сказал Дерримен. – А с ним поговорите после, когда будет время.

Президент и его супруга вышли. Когда дверь за ними закрылась, Дерримен облегченно вздохнул. Потер все еще болевшую щеку.

– Да, – сказал он, – все это было очень… очень непросто.

– А легче уже не будет, – откликнулся Дейв. – Вы в самом деле снимали это его выступление или это так, для видимости?

– Он всегда просит записывать диск, чтобы потом смотреть и видеть свои ошибки. Так было с тех пор, как мы здесь, два раза в месяц. Я собираю отзывы. Он думает, что вооруженные силы все еще оказывают организованное сопротивление, что где-то там идут бои. Если бы у него не было веры в это… до сегодняшнего дня вряд ли дотянул бы.

– Когда они снова придут, – решительно сказал Этан, – то уничтожат и гору, и всех, кто в ней находится. Я, конечно, сделаю все, что смогу, чтобы вас защитить, но я не всесилен. Сожалею, что не смог защитить мистера Джексона, допустил его гибель. Когда вы доложите об этом президенту?

Дерримен ничего не сказал в ответ, но выслушал с предельным вниманием.

– И сайферы, и горгонцы хотят меня схватить и уничтожить, потому что уже знают, что я чужой, что я существо для них непонятное, – продолжал Этан. – А если не смогут меня захватить – а они не смогут, – им придется меня нейтрализовать, а иными словами, просто убить, и они ради этого готовы на все. Это тело можно уничтожить, но сущность мою уничтожить нельзя. – Так Этан ответил на вопрос, который собирался задать ему Дерримен. – Нет, я не могу вот так взять и перепрыгнуть из одного тела в другое… Чтобы полностью слиться с новой оболочкой и составить с ней единое целое, требуется время. А времени у нас больше нет, сэр. Для меня и для всех нас чрезвычайно, жизненно важно, чтобы я попал на объект S-4. И нашел там… я еще сам не знаю, что именно, но там должно быть что-то такое, чем я мог бы воспользоваться.

– Я уже говорил, что президенту нельзя…

– Тогда весь ваш мир ждет гибель, – отрезал Этан. – Погибнет все, и вы сами, и вся ваша цивилизация. Я понимаю, вы не хотите подвергать его опасности, но другого выхода у нас нет.

– Да прислушайтесь же к его словам, – воззвал к Дерримену Джефферсон умоляющим голосом. – Прошу вас… прислушайтесь.

– Нет, – твердо ответил Дерримен. – Это вы послушайте меня. С Джейсоном Билем я проработал почти пятнадцать лет. Я был свидетелем его падений и взлетов – словом, чего только не повидал. Сейчас он едва держится, не говоря уже о его супруге. Они оба уверены, что дети их, скорее всего, погибли. И я ни за что не пошлю его туда на вертолете – вы только посмотрите, что творится в небе! Если сайферы и горгонцы так сильно хотят тебя уничтожить, то сбить вертолет – для них плевое дело. Нет. А теперь… Пойдемте в столовую, там вы сможете перекусить. Ты сам-то употребляешь пищу?

– Этот мой организм нуждается в ней.

– Господи, если бы только это могла видеть моя школьная учительница биологии! – сказал Дерримен, лицо его сморщилось, и Дейв подумал, что он вот-вот расплачется. – Надеюсь, она скончалась до того, как все это началось!

– Значит, так вы встречаете конец света?

– Что?

– Конец света не под фанфары, а распустив нюни[16]?

Уставившись в пол, Дерримен какое-то время молчал.

– Итак, в столовую, – проговорил он наконец, поправляя очки. – Лично я сейчас иду в столовую. Предлагаю пойти со мной, тем более что охрана все равно не позволит вам оставаться здесь без меня.

Он направился к двери, открыл ее и дождался, когда они не потянулись к выходу, как безропотные, безмозглые солдатики.

Глава 31

Наконец-то миротворец обнаружил здесь кое-что такое, чего ему, похоже, очень не хватало. Жидкость под названием «кофе». Он сделал глоток и сразу понял, как прекрасен этот напиток. Черный, горячий, слегка горьковатый… Этан сразу почувствовал прилив энергии, если это слово здесь уместно. Он представил себе, как энергия напитка разливается по жилам присвоенного им чужого тела, и, сидя за столиком вместе с Дейвом, Джефферсоном и Оливией, он подумал, что ему очень нужна была эта встряска.

Оливия пришла к ним чуть позже, пробыв какое-то время в лазарете. Военный врач, деловитый, с короткой стрижкой, настолько короткой, что, казалось, череп его усыпан темными песчинками, осмотрел ее, смерил давление, проверил сердце и легкие, попросил, не двигая головой, одними зрачками последить за движущимся лучиком света, дал таблетку валиума и сказал, чтобы она прилегла в одной из соседних палат и отдохнула. А сам отправился к другим своим многочисленным пациентам, часть из которых принесли на носилках, а другие сами кое-как доковыляли до лазарета после нападения на Обитель. Оливия полчасика полежала, но потом ей показалось, что валиум подействовал, она чувствует себя довольно неплохо и ей можно уйти. Но перед уходом забежала проведать Никки и Ханну, которые тоже лежали здесь. Никки уже приходила в себя, ей было гораздо лучше, хотя из лазарета уходить не хотела. Ханна спала и во сне казалась постаревшей, исхудавшей и очень усталой; Оливия попросила у одной из сестер листок бумаги и оставила ей записку: «Ханна, я навещу тебя позже. Отдыхай, пока есть возможность, и ни о чем не думай. Поверь, все будет хорошо. С любовью, Оливия».

Столовая была ярко освещена, на стенах висели фотографии прежней Америки: сверкающая неоновыми огнями, заполненная народом Таймс-сквер; Золотые Ворота, освещенные восходящим солнцем, лучи которого пробиваются сквозь туман; калифорнийский лес мамонтовых деревьев; покрытая ярко-зелеными мхами земля в государственном заповеднике Мьюир-Вудс; Бостонский залив в день парада многочисленных и разновеликих кораблей с красными, синими и белыми парусами; бескрайние, простирающиеся до самого горизонта пшеничные поля Канзаса под ярко-синим летним небом; посыпанная гравием и с обеих сторон обсаженная дубами с толстенными стволами дорога, ведущая к восстановленной усадьбе плантатора где-то на юге страны. Имелись тут и другие картины, напоминающие о том, как прекрасна была когда-то земля. Этан молча рассматривал их и размышлял о том, что эти виды должны поддерживать дух и гражданских, и военных, вынужденно укрывающихся в этом убежище. Это их конечная остановка, подумал он. Последняя станция на пути, где можно спрятаться и переждать страшную войну и бедствия, накрывшие не только эту страну, но и всю землю.

В столовой сидело еще человек двадцать, и военные, и гражданские люди. Все они заметно сторонились вновь прибывших. Сегодня кормили здесь куриным супом с лапшой, который подавали в небольших пластиковых чашках с одной булочкой, и апельсиновым соком в такой же чашке. Чашечки надо было относить в специальную урну для мусора. Дейв встал и попросил добавки, но повариха в кудряшках сказала, что больше не полагается.

А вот кофе можно было пить сколько душе угодно. Дейв взял еще одну порцию, и в голове мелькнула мысль, не добавляют ли они в кофе каких-нибудь препаратов. Он представить себе не мог, как здесь можно прожить даже день, не говоря уже о неделе или месяце, без стимуляторов или антидепрессантов. Здесь нет окон, и человек должен ощущать себя как в тюрьме; мужчины и женщины передвигаются медленно, осторожно, и лица у всех пустые. Все они пережили тяжелые утраты: у кого-то погибла вся семья, у кого-то родственники, друзья, они потеряли дом, они не чувствуют себя в безопасности, у них нет уверенности в завтрашнем дне. Каждый из них получил смертный приговор, оставалось только ждать его исполнения.

Сколько еще они здесь могут продержаться? Он не знал, что они думают по этому поводу. Недавнее нападение убедило их, что здесь далеко не так безопасно, как им казалось. Чтобы привести в порядок даже гараж, потребуется черт знает сколько усилий, а возможно ли своими силами заделать вход… в этом он сильно сомневался. Может быть, так они и жили тут изо дня в день, подумал Дейв. Решали ежедневные проблемы по мере возникновения, занимались рутинной работой, смена за сменой, по восемь часов.

Ели молча. Этан читал их мысли, но не говорил ни слова, не желая быть слишком назойливым. Оливия все еще выглядела болезненно; иногда она сидела, невидящим взглядом уставившись в пространство и все думая о смерти Джона Дугласа, о безнадежности ситуации, в которой они оказались. Она обманывала себя тем, что ей стало лучше; на самом деле ей хотелось забиться куда-нибудь в угол, отгородившись от всего мира толстыми стенами. Этан видел, что в ее сознании снова и снова вспыхивают картины: лежащий в коридоре с разбитым черепом молодой секретный агент и обезглавленный монстр в гараже, из горящей груди которого клубами валит дым. Она уже почти дошла до предела, стояла на самом краю пропасти. Этан не знал, что сказать ей, как можно ее утешить. Да и что тут скажешь в подобной ситуации? Так что он сидел и помалкивал.

– Вы посмотрите, кто к нам пожаловал, – вдруг проговорил Джефферсон.

К их столику приближался Вэнс Дерримен. Он на секунду остановился перед другим столиком, перекинулся парой слов с человеком в рубашке в серую полоску и с закатанными до локтей рукавами. Разговаривая, Дерримен несколько раз махнул рукой в сторону новоприбывших, и его собеседник всякий раз кивал, поглядывая на них, но его исхудалое суровое лицо абсолютно ничего не выражало. Дерримен продолжил свой путь, подошел к их столику и, достав из кармана пиджака белый носовой платок, протер стекла очков.

– Он захотел с нами встретиться, – сказал Этан.

– Да, это так.

– А зачем он захотел с нами встретиться? – спросил Дейв.

– Не со всеми, – уточнил Этан. – Только с Джефферсоном и со мной.

– И это верно, – подтвердил Дерримен, водружая очки на место. – Разумеется, в моем присутствии.

– Ну да, мы тут не в счет, – пожав плечами, сказал Дейв. – Мы останемся здесь, с остальными пешками.

Столовая располагалась на втором уровне, но по отношению к гаражу глубже в недрах горы. Этан с Джефферсоном встали и вслед за Деррименом направились ко второй лестнице. Оказавшись на четвертом уровне, вошли в расположение жилой части президента, но уже с другой стороны. Сержант морской пехоты Эйкерс с автоматом ждал их, чтобы сопровождать дальше.

Они прошли по коридору до двустворчатой двери, которую Джефферсон раньше уже видел.

– Благодарю вас, сержант, – сказал Дерримен, отпуская морского пехотинца.

Он нажал на белую кнопку звонка в стене, и внутри послышался простой звон колокольчика.

– А я-то думал, что сейчас услышим «Президентский гимн», – нервно усмехнулся Джефферсон.

Дерримен на его слова никак не отреагировал.

Одна половинка двери открылась почти сразу, едва успел закончиться звон. Перед ними стояла Аманда Биль; взор ее был туманен, но на ногах она уже держалась гораздо тверже, чем во время записи час назад. Первая леди была одета по-прежнему: коричневые свободные брюки и белая блузка, слегка пожелтевшая от множества стирок.

– Входите, – сказала она и повернулась к ним спиной: ее обязанность была исполнена.

Дерримен первым пересек порог уютной квартиры с полом из твердого дерева, покрытым темно-синим ковром, обставленной крепкой, изготовленной лучшими мастерами Америки мебелью; за ним вошли остальные. Стены были увешаны художественными тарелками с пейзажами, и в голове Джефферсона мелькнула мысль, что такую дешевку можно купить оптом в любом количестве во всякой гончарной мастерской. Он с трудом отвел взгляд от покачивающихся бедер Аманды, когда она удалялась от них, и подумал: интересно, трахается ли она еще с первым парнем Америки, или они тут спят напропалую с кем попало, когда не думают про пришельцев и про наступивший конец света? А что, он бы и сам не прочь попытать, так сказать, с ней счастья.

Тут он почувствовал на себе внимательный взгляд серебристых глаз и опустил голову.

– Добрый день, – сказал неожиданно появившийся президент.

Он улыбался, но смотреть на него было жалко – глаза его излучали страдание. На нем были брюки со стрелками и белая, расстегнутая на шее рубашка. Он подошел к ним почти вплотную, но руки не подал.

– Благодарю вас, – добавил президент, – за то, что откликнулись и пришли. Пройдемте в мой кабинет.

Кабинет президента располагался дальше по коридору. Войдя туда, они увидели огромное фотографическое панно во всю стену с видом на Вашингтон с высоты птичьего полета, которое, очевидно, должно было заменить отсутствие окон. На другой стене висел пробковый щит с приколотой к нему картой Соединенных Штатов, а также несколькими региональными картами поменьше. Кто-то уже прошелся по карте фломастером, пометив что-то кружочками и стрелками, и Джефферсон догадался, что стрелки обозначают направление ударов пехоты, танков и реактивных истребителей, то есть всего, чего на самом деле не существовало. На полках располагались книги, которые служили скорее декорацией: стояли все ровненько и не было заметно, чтобы их брали почитать. Центральной точкой кабинета являлся большой старинный письменный стол. Спереди на нем был вырезан американский флаг, а с обеих сторон – два орла. К столу были придвинуты два черных кожаных кресла, а за ним находилось третье. Тут имелось и четвертое черное кожаное кресло, а также крытый чехлом диван непонятно какого цвета, то ли серого, то ли зеленого. Джефферсон подумал, что его, должно быть, привезли из какого-нибудь магазина распродаж в Солт-Лейк-Сити, когда у них кончились деньги налогоплательщиков и на черный диван не хватило.

– Закройте дверь, Вэнс, – попросил президент, а сам уселся за письменным столом в вертящемся кресле. – Прошу вас, присаживайтесь, господа, – обратился он к Этану и Джефферсону, указывая на два кресла, стоящие перед ним. – Вам здесь не жарко? Если хотите, можно включить кондиционер.

– Ничего, я не из замерзшего мира, не растаю, – сказал Этан.

– Ах… да, конечно. Впрочем… твои глаза… цвет их какой-то холодный.

Дерримен устроился на диване, закинув ногу на ногу, и приготовился ко всему, потому что понятия не имел, чего президент хочет от этих двоих, кроме того, что они, как он заявил, вызвали у него «любопытство».

– У нас есть фруктовый сок, – сказал Биль. – Яблочный и апельсиновый. Я бы предложил вам чего-нибудь покрепче, но мы стараемся это беречь.

Он проговорил все это, обращаясь к Джефферсону.

– А кофе у вас есть? – спросил Этан, но тут же спохватился: он уже и так выпил много кофе, вдруг придется бежать в президентский туалет избавляться от лишней жидкости в организме, а это было бы неуместно. – Впрочем, нет, не надо, обойдусь и так, – переиграл он.

– Ну хорошо, – сказал президент.

Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, словно увидел там что-то очень интересное. Казалось, прямо у всех на глазах мысли его куда-то унеслись, он словно забыл о своих гостях. Джефферсон проследил направление его взгляда: может, он заметил там какого-нибудь забавного паучка или его заворожила сотканная им паутина, которая ритмично колыхалась взад и вперед под струей свежего воздуха из вентиляционного отверстия?

– Простите меня, задумался на минутку, – спохватился президент Биль, возвращаясь к действительности. – Значит, говорите, Джефферсон Джерико. Да-да, я вас припоминаю. Не сразу, конечно, вспомнил. Вы знаете… в последние дни так много всего навалилось… надеюсь, вы меня понимаете.

– Да, конечно.

– Но мы не собираемся вот так, безропотно, подчиниться и умереть, – продолжал президент.

Левое веко его снова едва заметно задергалось, словно на неподвижной поверхности пруда появилась какая-то рябь. Он бессознательно поднял руку и потер место, которое его беспокоило.

– Так много людей погибло… слишком много. Гибнут герои, мужчины и женщины, они отдают свои жизни в борьбе с врагом, защищая всех нас. А дети… ведь гибнут и дети. И неужели вы думаете, что мы должны сдаться, подчиниться врагу и безропотно умереть? Тогда… зачем мы тогда вообще живем?

– Мы вовсе не собираемся сдаваться, – сказал Дерримен.

– Да, ни в коем случае. Города один за другим освобождаются от врага. Вы ведь слышали мою речь, да?

Джефферсон осторожно кивнул.

– В сообщениях, которые я получаю… говорится о людях… они не военные, они простые граждане, но они продолжают бороться. Слава богу, у них есть оружие… и еще два года назад я бы не мог сказать этого, но, слава богу, есть у нас люди, которые умеют изготавливать бомбы.

– Совершенно верно, – поддакнул Джефферсон.

– И победа будет за нами, рано или поздно. Эти сайферы и горгонцы… они не смогут нас так просто раздавить. Хотите я расскажу вам, что скоро произойдет? Над этим оружием у нас идет непрерывная работа, даже сейчас, в данную минуту. Как думаешь, стоит рассказать им про джи-бомбу, а, Вэнс?

От Этана с Джефферсоном не укрылось, что при этих словах лицо Дерримена сразу помрачнело. Этан уже знал, что сейчас скажет президент, потому что мысли его были перед ним как на ладони, словно трепыхающийся, изорванный до дыр флаг, но миротворец продолжал молчать.

– Как вам будет угодно, – едва слышно промямлил Дерримен.

– Джи-бомбы собираются в штате Кентукки. В пещерах, – сказал президент, глядя на Джефферсона. – Когда сборка подойдет к концу, их у нас будут тысячи. Мы развяжем против врага бактериологическую войну. Мы сбросим эти бомбы на цитадели горгонцев и сайферов. Это обычная земная бактерия, для нас совершенно безвредная, потому что наш организм к ней привык. У нас к ней выработался иммунитет. Но вот пришельцы… они ведь и знать не будут, от чего погибают. На них свалятся тысячи джи-бомб. Понимаете?

Никто не произнес ни слова.

– Вот так наша Земля была спасена в «Войне миров»[17], – продолжал президент Биль. – У нас все получится. А потом сожжем их трупы, а останки зароем бульдозерами. Трупы, – повторил он и сдвинул брови. – Может, лучше сказать «их туши», как ты считаешь, Вэнс?

Тут уж миротворец не выдержал:

– Простите, сэр, а где находятся эти цитадели?

– Прости, что ты сказал?

– Я спросил про цитадели.

Тут Этан почувствовал, что Дерримен хочет вмешаться, и поднял указательный палец, чтобы успеть досказать все, что хотел:

– Где они находятся, можете показать на карте?

– Не так важно, где они находятся в данный момент, – сказал Дерримен. – К тому времени, когда наш проект будет завершен, все равно придется заново оценивать ситуацию.

Этан повернул голову, наконец-то обратив внимание на этого человека:

– Вы действительно верите в то, что все делаете правильно?

Снова в кабинете повисла тишина. Джефферсон переступил с ноги на ногу и откашлялся: атмосфера тревожно сгущалась.

– Джефферсон Джерико! – вымученно улыбаясь, проговорил президент. – Я несколько раз смотрел по телевизору ваши выступления. В общем… два раза. Моей Аманде очень понравилась музыка. У вас пел хор из Атланты, один раз я тоже смотрел. Должен сказать… я бы ни за что не узнал вас. Даже сейчас… трудно понять, что там были вы.

– Мне бы побриться и принять душ. Тогда бы, наверное, узнали.

– И… вы еще назвались… Леоном Кушманом. Я долго думал, все пытался вспомнить. Так много людей, так много разных лиц. Но потом в голове сложилось. Да, я вспомнил ту вечеринку в квартире у Джинджер Райт, в мае тысяча девятьсот девяносто второго года. Мы тогда были в Литтл-Роке, на благотворительном обеде в честь Клинтона. И я вас вспомнил, точно вспомнил. Боже мой, как давно это было!

– Да, целая жизнь, – согласился Джефферсон.