Николай Романович Миронов — известный партийный деятель, в 1950-е годы направленный на руководящую работу в органы КГБ, так оценивал материалы следственного дела на Абакумова:

«Меня заинтересовала личность бывшего министра госбезопасности СССР Абакумова, осужденного на три года по так называемому «Ленинградскому делу» на закрытом судебном процессе в Ленинграде. Не секрет, что многие ленинградцы знали о зловещей роли Маленкова в судьбе ленинградских руководителей и оценки, действительно ли был виноват Абакумов, были разными. Я решил составить личное мнение по этому делу и затребовал его.

В результате изучения дела я пришел к следующей оценке: Абакумов не виновен в преступлениях, которые ему были предъявлены. Он выполнял лишь волю ЦК. Меня поразила цельность и мужество Абакумова. Его регулярно держали в карцере, холодильнике, обливали ледяной водой и подвергали другим издевательствам. Но он держался стойко и в приписываемых ему преступлениях, которых он не совершал, не признавался и, главное, никого не оговорил.

Этим он спас жизнь врачей и других лиц еврейской и не еврейской национальности. Признайся он, что руководил ими в заговоре против Сталина — суд… и их всех бы расстреляли.

Вызвало чувство брезгливости подлое поведение на суде Бровермана. До декабря 1950 года он — заместитель начальника секретариата МГБ СССР. В декабре того же года был откомандирован Абакумовым на периферию, ранее понижался им в должности (по всей вероятности, за изъяны в службе — Прим. авт.).

В угоду суду он явно клеветал на Абакумова и других подследственных. На проводившейся между ним и Абакумовым очной ставке утверждал, что Абакумов якобы рассказывал антисоветский анекдот и привел его содержание. Выслушав это, Абакумов высказал возмущение и заявил:

— Броверман, ты докладывал мне по стойке «смирно», кроме деловых вопросов, я с тобой ничего не обсуждал. При наших отношениях с тобой, мог ли я рассказывать тебе анекдот?! Да и по своему содержанию этот анекдот, если бы он и рассказывался, не был антисоветским…»

Справка:

Броверман Яков Михайлович (1908–1976). Родился на Волыни. С 1937-го по 1938 год — старший инспектор отдела трудовых колоний УГБ НКВД УССР. Работал начальником секретариата Особого отдела Киевского особого военного округа. С 1941 года — на руководящей работе в секретариате УОО НКВД СССР. С 1943 года — начальник особой группы и секретариата ГУКР Смерш. В 1946 году назначен заместителем начальника секретариата МГБ СССР. Арестован Броверман в 1951 году по делу Абакумова.

Чтобы оклеветать своего начальника Абакумова он пошел на сделку со следователями-костоломами, обещавшими его освободить, если признается в своих антисоветских грехопадениях. И он «признался», что являлся участником изменнической группы в МГБ, проводил вредительскую работу, снабжал секретными сведениями о деятельности органов госбезопасности СССР английского шпиона Белкина…

Несмотря на «помощь» следователям, в декабре 1954 года был осужден к 25 годам заключения. Бровермана освободили из лагеря 13 ноября 1976 года.

Таким образом, ответчиками за «Ленинградское дело» должны были быть Маленков, Берия, Хрущев и их соучастники Шкирятов, Булганин, Андрианов, Козлов, Матулевич, а также ряд других партийных и государственных чиновников.

Справка:

Матулевич Иван Осипович (Матулявичус), генерал-лейтенант юстиции (1895–1961). Заместитель председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР. Председательствовал на выездных коллегиях Верховного Суда в Ленинграде, приговоривших поэта Бориса Корнилова и астрофизика Матвея Бронштейна к расстрелам. В 1950 году председательствовал по «Ленинградскому делу».

5 апреля 1952 года был издан приказ Председателя Верховного Суда СССР № 007 «О порядке рассмотрения дел с высшей мерой наказания». Для рассмотрения подобных дел был создан спецотдел по особо важным делам. Такие дела могли рассматривать только руководители коллегии, в том числе Матулевич. На рассмотрение отводилось несколько дней.

В части последнего очевидно, что он знал — «ленинградцы» не виновны, однако в нарушение законов того времени, во исполнение решения Политбюро обеспечил их приговор к высшей мере наказания — расстрелу.

Один из участников «Ленинградского дела» Иосиф Михайлович Турко в изложении публициста Льва Сидоровского вспоминал:

«…Вот зал Дома офицеров Ленинградского военного округа, и он видит рядом, на позорной скамье, товарищей по несчастью… Боже, как страшно они изменились: Кузнецов, Вознесенский, Родионов, Попков, Капустин, Лазуткин, Закрежевская, Михеев…»

Все это результаты жестокого следствия и «шемякина» суда.

Оценка содеянного Абакумовым на всем протяжении его службы зависела не от «содеянного» им, а от расстановки сил в верхних эшелонах власти. Уже упоминаемый Главный военный прокурор РФ генерал-лейтенант юстиции А. Ф. Катусев в ходе изучения материалов по жалобе осужденного в 1954 году гражданина И. А. Чернова сделал заключение. В нем он показал, что Абакумов и его некоторые сослуживцы были привлечены к уголовной ответственности по статьям о преступлениях, которых они не совершали.

Страницы смутных лет

Бьет набат, бьет набат Интернацонала, Пламя Октября в глазах бойца. Есть у революции начало, Нет у революции конца! Юрий Каменецкий


И действительно, у революции не было конца. Скоро она переросла в противостояние между белыми и красными. К 1921 году уже отгремели бои Гражданской войны, но вожди призывали «жить в полете, быть всегда в атаке, биться насмерть с черной силой тьмы!» И продолжали биться, часто ожесточеннее и коварнее, чем при горячих сшибках. Подозрительность и идеология становились тягловой лошадкой в борьбе против инакомыслящих советских граждан. С верой в коммунизм страна строила его социалистический фундамент. Успешные коллективизация и индустриализация давали повод к оптимизму.

И в то же время писались страницы смутных лет, окрашенных кровью репрессий. Сегодня мы обвиняем в этом зле Сталина, а кто написал пять миллионов доносов на своих людей, в том числе и родственников, ставших чужими? Кто нес портреты тех, кого они же проклинали на кухнях? Кто постарался в первые же месяцы правлений избранных или назначенных элитой президентов в постсоветском пространстве клепать их бюсты и ставить памятники этим пока незаслуженным поводырям? Автору за восемьдесят, и он видел все это своими глазами, а потому имеет право искренне сказать о пережитом. В том числе и о сталинском времени, в котором варилась жизнь его родителей — они были частичкой советского народа. Нет, они не были «совками», которыми их нарекли сегодняшние бароны бизнеса и партийные перевертыши, ставшие «либеральными демократами». Они вкалывали во имя всяких пятилеток и благополучия семей.

Тридцатые годы!

Это было время распада «старой — ленинской — гвардии» и возникновения проблемных узлов в развитии отечественной промышленности и сельского хозяйства. Шел поиск путей дальнейшего развития и причин появления кризисных явлений. Бухарин предлагал идти в деревню на бой с кулаком. Сталин пошел дальше — призывал принять дополнительные меры для борьбы с «классовыми врагами» — с кулаками в деревне и с «буржуазными» специалистами в промышленности. Это был толчок в сторону атаки на внутреннего врага. И к началу 1928 года органы ОГПУ при поддержке партийного руководства активизировали свою деятельность в экономической сфере.

Вместе с тем жесткость Сталина, перешедшую в жестокость, некоторые его соратники в середине 1920-х годов критиковали. Вот как описывает Владимир Успенский в своем романе «Тайный советник вождя» реакцию Сталина на просьбу родственницы — внучки забрать тело расстрелянного белого офицера — грузина на Родину. Но вопрос длительное время не решался.

Советник вождя обращается к Сталину:

— Женщина приехала издалека, движимая естественным чувством, зачем чинить помехи?

— Не хочу обращаться к Дзержинскому, — поморщился Сталин. — Мы с ним не слишком большие друзья…

Да уж, конечно! Не так давно Дзержинский в запальчивости сказал о Сталине: «Откуда взялся в нашей партии этот политический уголовник?!»

Перегнул палку Феликс Эдмундович, стремившийся к строгому соблюдению законов. Естественно, что Иосиф Виссарионович, не прощавший обид, тоже пускал ядовитые стрелы в адрес Дзержинского.

И вдруг Дзержинский скоропостижно скончался… Не будем искать конкретики в причинно-следственных связях. Говорят — сердечный приступ. Поверим и мы с вами.

Кстати, Владимир Ильич предлагал обдумать способ перемещения Сталина с поста генерального секретаря, чтобы выдвинуть вместо него другого человека, который был бы более терпим и лоялен, менее горяч, внимательнее к товарищам, менее капризен. Думается, что Ленин имел при этом совершенно конкретную кандидатуру. И этим человеком мог быть только один в то время человек — Михаил Васильевич Фрунзе.

Но и он скончался на операционном столе. На проведении хирургической операции упорно настаивал именно Сталин…

* * *

Перенесемся к конкретным событиям того сталинского периода, который выражался нередко в жесткости и даже жестокости. В это время лепилась личность и нашего героя — Н. С. Хрущева.

Первая волна репрессий началась с «Шахтинского дела» или «Дела об экономической контрреволюции в Донбассе».

Небольшой поселок Шахты, входивший с 1920-го по 1924 год в состав Украинской ССР, привлек внимание ОГПУ еще в 1923 году, когда горняки Власовско-Парамоновского рудника, измотанные голодом и безденежьем, выдвинули петицию из 12 пунктов. В ней они требовали решения вопросов по улучшению условий труда, повышению зарплаты, соблюдению техники безопасности и прочее. В поселке прошла десятитысячная манифестация рабочих. Она была встречена отрядом вооруженных солдат, открывших огонь по мирным людям. В результате стрельбы пролилась кровь. Были и другие выступления.

Инсценированный судебно-политический процесс проходил с 18 мая по 6 июля 1928 года в московском Доме Союзов над группой из 53 человек — руководителей и специалистов угольной промышленности СССР. Это были преимущественно представители старой технической интеллигенции. Они обвинялись во вредительстве и саботаже. Эта первая волна репрессий мотивировалась стремлением запугать «техническую интеллигенцию», обозначив ей своеобразные рамки дозволенного поведения.

Первые аресты начались летом 1927-го и весной следующего года. После того, как Политбюро ЦК ВКП(б) приняло версию о «заговоре», дело стало политическим. Прямых улик не существовало, поэтому итоговые обвинения строились на компрометирующих показаниях и самооговорах.

Молотов и Сталин разослали членам Политбюро информацию, в которой утверждалась связь шахтинских специалистов с русскими контрреволюционными элементами в эмиграции, а также с немецкими капиталистами.

Другой процесс по делу контрреволюционного «Союза инженерных организаций» («Промышленной партии») проходил тоже в Колонном зале Дома Союзов в Москве с 25 ноября по 7 декабря 1930 года. Руководители и члены «Промпартии» обвинялись в организации вредительства с целью вызвать общий хозяйственный кризис в стране и тем самым облегчить условия для иностранной военной интервенции, в шпионской и диверсионной работе по заданиям французского Генерального штаба и «Торгпрома», а также разложении Красной армии.

Все обвиняемые подтвердили на суде свою виновность признательными показаниями, данными в ходе следствия. Пятерых обвиняемых приговорили к расстрелу, остальных — к 10 годам лишения свободы. По постановлению Президиума ЦИК СССР расстрел был заменен десятилетним сроком заключения. И здесь на лицо оговор. Обвинение не смогло предъявить суду никаких объективных доказательств вины подсудимых, оперируя исключительно их признательными показаниями.

Это был очередной политический спектакль, в котором главные роли отводилось сотрудникам «боевого отряда партии».

В том же направлении шла и очередная волна репрессий 1929–1933 годов. Она била по крестьянам и привела к ужасному голоду не только на Украине, но и по всей Советской России. Превращение сельскохозяйственного сектора в огромную страну «колхозию» имело конкретную тактическую цель — путем изъятия и увеличения экспорта зерна получить средства, необходимые для грандиозного рывка индустриализации Советской России. Никакой личной ненависти у Кремля к крестьянам не существовало — одна политика с прожилками экономики.

А вот репрессии 1934–1936 годов били по «бывшим эксплуататорским классам» и ленинской гвардии, то есть представляли собой «зачистку» старых противников. В 1934 году XVII съезд ВКП(б) констатировал, что «СССР окончательно укрепился на социалистическом пути». Декларировалось, что идея социального равенства практически реализована. Но именно в этот период в сфере распределения люди были разделены на множество категорий и вынуждены были вести бесконечную борьбу за доступ к качественным товарам. Очередь традиционно считалась в Советском Союзе одним из его символов. Она существовала и в дореволюционной России. Но в советское время это чрезвычайное явление действительно стало «нормой жизни». Особенно ярко это явление проявлялось в Москве, Ленинграде и в других крупных городах. Они снабжались гораздо лучше глубинки. Что оставалось делать обывателям провинции? Правильно — выезжать за дефицитным ширпотребом, а затем и за продуктами в эти «райские» для них места.

Самой загадочной выглядит предвоенная четвертая волна 1937–1938 годов, связанная с именем «железного наркома», руководителя НКВД Николая Ежова. Его жертвами стали новое поколение партийных, хозяйственных и военных номенклатурщиков, помогавших Сталину в борьбе с троцкистами, зиновьевцами и бухаринцами.

* * *

Да, в конце 1930-х годов репрессии катком прошли по стране. Нет, не было тех миллионов политических расстрелянных, о которых писал «обустройщик» России Солженицын, смешав в одну кучу уголовников и политзаключенных. Эти цифры рождались в его воспаленном сознании из-за неприязни к социалистическому пути, по которому пошла Россия, и в частности к ее вождю и победителю на экономических и военных фронтах Сталину. Были у него и другие причины обиды на жизнь — нереализованное длительное время творческое тщеславие с воображением, что каждым его словом люди восхищаются. А когда слов, но особенно цифр, набралось много и внимательные читатели стали сомневаться в их объективности, автор стал глух к ним. Он ожидал только похвал. Надо признать, что человеческая природа тщеславию очень подвержена. И тут ничего не поделаешь, кроме самоконтроля.

Вместе с тем, перегибов в борьбе с инакомыслием все же было много. Вот несколько примеров. В 1937 году в Ленинграде под пресс следователей НКВД попало Всероссийское общество глухонемых, членов которого обвинили в создании фашистской организации, целью которой были убийства руководителей ВКП(б) и членов советского правительства. Как писал журналист Юрий Паренко:

«Чтобы понять, откуда пришла беда к инвалидам, стоит понять, как им тогда жилось. А жилось им тяжело. Стране Советов требовалось много рабочих рук. Но если ты потерял здоровье, тебе назначали грошовую пенсию, позволяющую разве что не умереть от голода. Что касается глухонемых, то их вообще никуда не брали. Поэтому они зарабатывали от своей организации. Люди с ограниченными возможностями торговали на вокзалах, продавая пассажирам электропоездов самодельные, художественные открытки.

И вот однажды в ходе обыска у одного из причастных к торговле обнаружили несколько фото немецкого лидера Адольфа Гитлера. В результате и началась раскрутка нелепого и кровавого «Дела глухонемых».

Инвалида обвинили в антисоветчине, в умышленном распространении «контрреволюционных материалов». Хотя к самому глухонемому эти карточки попали совершенно случайно. Его соседом по дому был немецкий коммунист Альберт Блюм, который переехал из нацистской Германии на постоянное жительство в СССР. В его багаже оказалось несколько упаковок немецких сигарет, куда производители для пропаганды вкладывали фотографии тогдашнего лидера Германии. Сосед немца, не догадываясь, кто изображен на фото, взял одну из них с намерением, что он сможет легко продать изображение импозантного мужчины. Его задержали с вопросом: «Где взял?» Он чистосердечно рассказал историю появление у него этой фотографии.

В ходе обыска на квартире Блюма были обнаружены «доказательства» его причастности к организации фашистского кружка, вовлечения в него инвалидов. А дальше расследование разматывалось в духе того времени. Немецкого еврея обвинили в привлечении глухонемых к шпионажу. Да еще где — на объектах оборонной промышленности и даже в подготовке терактов на площади у Смольного и на Красной площади. По указанию начальника Управления НКВД Л. М. Заковского (Генриха Штубиса), выдвиженца троцкиста Ягоды, для усиления материалов дела в городе было арестовано несколько десятков глухонемых. В Москву на Лубянку Ежову была направлена телеграмма об изъятии следователями якобы несколько сотен портретов Гитлера. В результате этого «расследования» были расстреляны 34 человека, 19 отправились в лагеря.

В 1938 году, с приходом к руководству НКВД СССР Л. П. Берии, казнили и самого Леонида Заковского…

* * *

В Воронеже в 1947 году учениками девятого класса мужской средней школы Борисом Батуевым, Юрием Киселевым и Игорем Злотником была учреждена организация под претензионным названием «Коммунистическая Партия Молодежи» (КПМ). Было создано Бюро КПМ, в которое вошли: Борис Батуев — первый секретарь, Анатолий Жигулин-Раевский — секретарь по идеологии, Юрий Киселев — начальник особого отдела и Игорь Злотник — хранитель денежного фонда КПМ. Кстати, отец Батуева был вторым секретарем местного обкома партии. За организацию низовых ячеек отвечал Аркадий Чижов.

Осенью 1948 года юноши утвердили Программу КПМ с задачей изучения и распространения в массах подлинного марксистско-ленинского учения с антисталинской направленностью. Символом КПМ был красный флажок с профилем Ленина. Существовали членские билеты с девизом «Борьба и победа!». Был издан и первый номер журнала «Спартак», а также литературный буклет «Во весь голос». Гимном Бюро КПМ утвердили «Интернационал».

В своей книге «Черные камни», написанной после отбытия тюремного заключения на Колыме, Анатолий Жигулин описал одно из партийных собраний. На нем одна из девушек заявила, что члены КПМ должны окончить университет, вступить в партию, занять там ключевые посты и потом попытаться провести медленные изменения в социально-политической жизни страны.

Жигулин ответил ей:

— Нет-нет, изменения должны быть более скорыми и более радикальными.

Кстати, Анатолий Жигулин станет известным поэтом и получит литературную премию. Он являлся отпрыском героя Бородинской битвы генерала Раевского.

На юношеский порыв максималистов власть ответила массовыми арестами членов партии КПМ. После отбытия наказания отдельные руководители остались живы и с появлением хрущевской «оттепели» перестроились. Но, наверное, ненадолго — колесо власти покатилось в том же направлении, как оно бежало и при Сталине.

* * *

В марте 1951 года министр госбезопасности генерал-полковник В. С. Абакумов стал поочередно вызывать на допрос членов молодежной организации «Союз борьбы за дело революции» (СДР). В нее входили школьники 9–10 классов и студенты первых курсов ВУЗов. Это были ребята 15–17 лет от роду. Один из участников СДР Владимир Захарович Мельников рассказывал, что «…молодежная антисоветская организация в центре Москвы, да еще полностью состоящая из евреев в то время, когда государственный антисемитизм в стране бушевал вовсю, и Абакумов об этом знал лучше, чем кто-либо другой. Некоторых сажали и придумывали им политические и не политические преступления, а в нашем случае — еще с оружием, это вызвало у него интерес. Этим объясняется желание самому допросить нас и составить собственное мнение об опасности, ведь он то знал, и опять лучше других, цену протоколам и методам их получения. И он увидел нормальных молодых людей, не озлобленных, не фанатичных, может даже слабых. Доброжелательность друг к другу, влюбленность, как и положено в восемнадцать лет. Именно этим и были вызваны вопросы, кто за кем ухаживает, кто в кого влюблен. Никакой террористической угрозы Абакумов в нас не разглядел, так как ее и не было».

Следователь МГБ подполковник Евдокимов, разобравшись в сути материалов СДР, в какой-то момент признался, что родителям их «надо было пороть» и «драть за косы».

В таком ракурсе он и доложил руководству. После чего расследование дела СДР было спущено на тормозах. Оно затухало. Ребят, конечно, перепугали вызовы в ЧК, да еще на Лубянку. Так продолжалось до середины 1951 года, когда в МГБ развернулась кардинальная чистка аппарата. Поводом к этому послужило уже упоминаемое письмо, направленное 2 июня Сталину следователем по особо важным делам подполковником Рюминым. В письме он обвинил руководство МГБ, и прежде всего, министра Абакумова, «в сознательном укрывательстве террористических замыслов еврейских националистов и вражеской агентуры». Помимо прочих дел, Рюмин уличил своего высокого начальника в том, что тот «намеренно свернул расследование дела антисоветской молодежной организации троцкистского типа, известной как «Союз борьбы за дело революций» (СДР). В конце письма по этому делу он добавил:

«Деятельность такой преступной организации Абакумов пытался представить как безобидную игру детей в политику».

Рюмин умышленно вставил, что СДР носила троцкистский характер. Вполне понятно, кто для Сталина был Троцкий — равносилен красной тряпке для быка.

Донос Рюмина на Абакумова был передан из рук в руки кем-то из секретарей ЦК. А дальше Маленков и Берия, давно мечтая расправиться с ненавистным им Абакумовым, убедили Сталина, что руководителю МГБ нельзя больше доверять.

— Он — неуч, замахнулся на вашу безопасность, товарищ Сталин, на единство нашей партию и целостность советского государства. Он — враг народа, — тихо щебетал лукавый царедворец.

Берия кивал в знак согласия, а потом вывалил:

— Товарищ Сталин, все дела, проводимые нами по особо опасным преступлениям с суровыми приговорами, Абакумов взвалил на ЦК и на вас лично.

Сталин встал со стула и прошелся в мягких хромовых чувяках мимо Маленкова и Берии с трубкой в руке. Потом остановился и задал неудобный вопрос обоим.

— А пачему об этом перерождении таварища Абакумова вы не докладывали раньше? А вот коммунист подполковник Рюмин оказался на высоте. Среагировал!

— ???

— Вы свободны.

Он подошел к столу, удобно усадил отяжелевшее из-за возраста тело на стул, отодвинул подальше от себя кипу бумаг и снова взял письмо Рюмина в руки. Пробежал еще раз внимательно по строчкам рюминского пасквиля… Тяжело вздохнул. И ему почему-то вспомнились слова, сказанные в беседе с немецким евреем-писателем Леоном Фейхтвангером в 1937 году, когда он резонно заметил, что среди тех, кто громче других восхваляет меня, могут быть злейшие враги Сталина.

Он не ошибся — в их число история записала Хрущева, Маленкова, Берию и даже Жукова, который хоть и любил резать правду матку в глаза, но после смерти вождя в угоду нового хозяина Кремля пытался ему помочь в некотором очернении роли Верховного в войне. Тем самым он лишний раз хотел выделить себя. Это его не красило, война и так его выделила в отряд великих полководцев СССР.

Вот почему Хрущев заявлял, что Сталин воевал по глобусу и никаких десяти сталинских ударов не существовало. Как не назови — они были. И были полководцы вровень с Жуковым. Недаром Сталин называл Рокоссовского «советским Суворовым».

Когда на одном из банкетов после смерти вождя нетрезвый Н. С. Хрущев подошел к маршалу и почти в приказном порядке потребовал (просьбы там не было) написать пасквиль на Верховного, К. К. Рокоссовский ответил:

— Иосиф Виссарионович для меня святой!

На следующий день Константин Константинович, придя на службу — он находился в то время на должности заместителя министра обороны — обнаружил на своей двери табличку: «Москаленко К. С.».

Месть? Да!

До этого дня, с 1949-го по 1956 год Рокоссовский был министром Национальной обороны Польской Народной Республики (ПНР). На этой должности ему было присвоено звание Маршал Польши. Видному военному контрразведчику генерал-лейтенанту Н. И. Железникову, верному другу маршала, К. К. Рокоссовский признавался:

«Я самый несчастный Маршал Советского Союза. В России меня считали поляком, а в Польше — русским. Я должен был брать Берлин, я был ближе всех. Но позвонил Сталин и говорит: «Берлин будет брать Жуков». Я спросил, за что такая немилость? Сталин ответил: «Не немилость, это — политика».

Жизненный мир человека создан в белом исполнении, мы сами его раскрашиваем. Но нередко наши недоброжелатели добавляют ему черные тона. Жизнь у каждого своя. Но часто от того, что не получилось или получилось коряво, ошибочно, ущербно, могут пострадать и нередко страдают окружающие нас люди. Поэтому каждому, особенно из высоких чиновников, надо делать как можно меньше ошибок и принимать взвешенные решения. Их ошибки могут страшно гипертрофироваться и ущемлять людей.

* * *

В период с 1944-го по 1947 год на Украине в результате «судебной ошибки» были необоснованно осуждены по подозрению в принадлежности к немецкой разведке более ста юношей-одногодок Снигиревского и Николаевского районов Николаевской области.

Весной 1944 года эти школьники старших классов были насильственно мобилизованы немецкими властями на земляные работы в батальон аэродромного обслуживания с подпиской о неразглашении увиденного на аэродроме. При первой возможности они эти работы покинули и разбежались. С освобождением Николаевской области все они были призваны в части Красной армии.

Следователь военной прокуратуры, ведший дело на 2 агентов немецкой разведки, завербованных из числа призванных на земляные работы, в протоколе допроса превратил батальон аэродромного обслуживания в разведывательный орган Абвера. В таком качестве все они были объявлены во всесоюзный розыск, разысканы, арестованы и осуждены Военным трибуналом.

Сколько не обращались необоснованно осужденные, их родители и парторганы Николаевской области с ходатайством пересмотреть их дела, из органов прокуратуры заявителям каждый раз поступал трафаретный ответ: «Осуждены правильно… дело пересмотру не подлежит». Н. С. Хрущев суть материалов прекрасно знал, но и пальцем не повел, чтобы дать ход реабилитации юношей и девушек Николаевщины.

Только с фальсификаторов за это никто не спросил…

* * *

21 августа 1941 года Военной коллегией Верховного суда СССР был осужден заочно к ВМН командующий 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов по обвинению в измене Родине. Осужден генерал был необоснованно. Приговор связали не с фактическими данными, а с приказом Сталина № 270 от 16 августа 1941 года «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия». В одном и пунктов приказа говорилось:

«…Командующий 28-й армией генерал-лейтенант, находясь со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам… Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу».

Этот пункт появился в приказе в результате лживой информации одного из организаторов массовых репрессий в РККА, члена Военного совета Западного фронта Л. З. Мехлиса. Объективными данными, подтверждающими факт измены командарма Качалова, Мехлис не располагал. Это был его собственный домысел. Член Военного совета армии и начальник политического отдела возможность измены Качалова не допускали. Мехлис же обозвал их «политическими слепцами».

На самом деле 4 августа 1941 года Качалов огнем танка пытался поддержать дрогнувшую пехоту. Прямое попадание тяжелого снаряда в танк — Качалов и экипаж танка гибнут.

Командир немецкого 9-го армейского корпуса генерал пехоты Герман Гейер вспоминал:

«На месте я смог убедиться своими глазами, насколько ожесточенными были бои под Ермолино 4 и ночью на 5 августа. Здесь осталось множество сгоревших и брошенных танков. В одном из них мы нашли убитого русского командующего…»

После этого он через переводчика объясняет жителям деревни Старинка:

— Это ваш храбрый командующий армией, похороните его, как положено…

Кстати, при проведении Ельнинской наступательной операции нашими войсками были захвачены штабные документы 9-го армейского корпуса. В одном из них сообщалось о гибели генерала Качалова в боях за деревню Старинка. Таким образом, к моменту суда над советским генералом ряд высокопоставленных командующих знали о гибели и невиновности Качалова, но ничего не предприняли, чтобы предупредить скорый и неправый суд. В 1943 году среди военнослужащих фронтов, особенно офицеров и генералов, утверждается мнение, что командарм погиб. Это угрожало карьере лукавого царедворца Мехлиса.

И из Ставки в войска пришла телеграмма за подписями Сталина, Жукова и Василевского, подтверждающая измену Родине генерала Качалова. В ней конкретизировалось, что «Власов, Качалов и другие… как теперь достоверно установлено… перебежали на сторону противника и в настоящее время работают с немцами против нашей Родины, против Красной армии».

Сразу после окончания войны находившийся в немецком плену генерал Лукин сообщил, что немецкие спецслужбы использовали факт необоснованного осуждения Качалова и репрессировании его семьи при обработке советских генералов и командиров других званий, оказавшихся в немецком плену, и склонении их к вступлению в армию Власова РОА.

Но и на это наша фемида никак не реагировала. Вдова Качалова находилась в ссылке. Ее сын — на воспитании у жены от первого брака. С 1947-го по 1951 год 6 раз поступали мотивированные ходатайства о пересмотре дела, и все они Генеральной прокуратурой СССР отклонялись. Власти боялись оказаться в испачканном мундире и покаяться.

Один из прокурорских работников полковник В. Н. Щекин на просьбы второй жены вернуть мать сыну отца, погибшего в бою, ответил: «Анна Ивановна, мы тоже знаем, что Качалов погиб, но пока жив Иосиф Виссарионович дело пересматриваться не будет».

А еще она была удивлена, узнав, что усилиями органов военной контрразведки — «выкормышами Абакумова» в трактовке нового руководителя МГБ С. Д. Игнатьева — доброе имя Качалова было восстановлено еще при жизни Сталина, но полная его реабилитация задержана по вине министра обороны СССР Н. А. Булганина.

В марте 1952 года старший лейтенант розыскного отдела Главного управления органов военной контрразведки принял в производство 50 розыскных дел, в том числе дело за № 1184. Оно было заведено по розыску агента американской разведки и изменника Родине бывшего командующего 28-й армией, героя Гражданской войны, участника многих боевых операций по борьбе с басмачами, многократно раненного в боях генерал-лейтенанта, лишенного этого звания по суду, Качалова Владимира Яковлевича.

Контрразведчик обнаружил в архиве МО СССР документ командования 9-го армейского корпуса «Обзор военных действий за август 1941 года, в котором сообщалось о гибели в бою командующего 28-й армией Качалова. В этом архиве также имелась полученная по специальным каналам немецкая газета «Мюнхише Беобахтер», корреспондент которой присутствовал при захоронении Качалова.

Чего все они боялись? Было бы ошибкой полагать, что Сталин возмутился бы попыткой опротестовать приказ, где стоит его подпись. Отнюдь нет! Верховный строго бы спросил их за то, что столько лет все они, генералы министерства обороны и военной прокуратуры, его обманывали.

Следствие по Абакумову

До того, как наступит следствие, верят в другие причины, чем после его наступления. Фридрих Ницше


Первопричиной гонения на В. С. Абакумова было письмо-пасквиль, подписанное следователем по особо важным делам Следственной части МГБ СССР подполковником Рюминым, составленное не без помощи интриганов Маленкова и Хрущева и адресованное Сталину. В письме Рюмина говорилось:

«Считаю своим долгом сообщить Вам, что товарищ Абакумов, по моим наблюдениям, имеет наклонность обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных недочетов в работе органов МГБ…

Тов. Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение в государственном аппарате, и он является опасным человеком для государства».

Судьба Виктора Семеновича Абакумова решалась в ночь на 5 июля 1951 года в кремлевском кабинете Сталина. В половине первого ночи в кабинет к вождю зашли Берия, Маленков, Молотов и Булганин. Через тридцать минут вызвали на беседу ожидавшего в приемной министра государственной безопасности Абакумова. Вопросы задавал Сталин. Абакумов отвечал честно и четко — не «плавал», понимая, что эта встреча в таком составе началась неожиданно, как всякая неприятность.

Примерно через полчаса двери сталинского кабинета открылись, и в проеме показалась сконфуженная физиономия подполковника. Это был Рюмин. Так Сталин как заправский дознаватель устроил очную ставку между начальником и подчиненным. Министр гневно опровергал все обвинения. Маленков суетился, пытаясь включиться в процесс, но Сталин его одернул, мол, я тут главный следователь. Естественно, он никаких оправданий со стороны Виктора Семеновича не принял и, повернувшись в сторону подполковника, которого видел первый раз, сверкнув очами, в которых плавали сполохи гнева, почему-то тихо проговорил:

— Вот простой человек, а насколько глубоко понимаете задачи органов госбезопасности. А министр не в состоянии никак разобраться…

После этих слов мозги у Абакумова закипели, но ему не дали выговориться до конца. Он понял — готовится его шельмование.

11 июля 1951 года политбюро приняло постановление «О неблагополучном положении в МГБ СССР». Документу был присвоен высший гриф секретности — «особая папка». В нем, в частности, говорилось:

«Снять Абакумова В. С. с работы министра государственной безопасности СССР как человека, совершившего преступления против партии и Советского государства, исключить из рядов ВКП(б) и передать его дело в суд».

12 июля 1951 года Виктора Семеновича вызвали в Прокуратуру СССР. Он уже был готов к самому страшному — аресту, и все понял. Телефоны не работали.

Бывший начальник ГУКР Смерш считался одним из самых приближенных к Сталину людей, пока вождь не приказал его посадить и бить смертным боем. Статный и уверенный в себе профессиональный оперативник, ставший министром госбезопасности СССР, приглянулся Сталину. После начала войны, 19 июля 1941 года, Сталин поставил В. С. Абакумова во главе Управления особых отделов НКВД СССР. Он сменил на этом посту Анатолия Николаевича Михеева, который отправился по своей инициативе на фронт. Он возглавил армейскую контрразведку Юго-Западного фронта.

Дело в том, что перед арестом Абакумова Лаврентий Павлович Берия распорядился переключить телефоны кремлевской АТС: домашний на дежурного офицера в комнате охраны, а служебный — на приемную. Это сталинский нарком Берия сделал для того, чтобы Абакумов не смог соединиться с ним. Тут трусость множилась на коварность.

«Мне трудно будет отвечать ему на вопрос в лоб — он настырный. Да и хозяин что подумает… Уши донесут о разговоре, — рассуждал сам с собой человек из сталинской обоймы. — У таракана усы длинные. Он ими далеко слышит».

Это говорил человек, готовивший операцию по противодействию группе немецких террористов во главе с Отто Скорцени, планировавшей уничтожить «Большую тройку» в лице Сталина, Рузвельта и Черчилля на Тегеранской конференции в 1943 году. Нацисты назвали готовившийся теракт операцией «Длинный прыжок». Скоро и он будет готовить такую же операцию. Лаврентий понимал, что хозяин Кремля болен старостью, а потому свиреп. И ему не стоит перечить, а тем более перебегать дорогу. Для него Абакумов, особенно в войну, всегда был конкурентом. Часто опережал его в докладах Сталину.

Жена министра госбезопасности Антонина Андреевна Смирнова плакала, качая полуторамесячного сына Игоря и пристально вглядываясь в посеревшее лицо мужа. Слегка прищуренные глаза и игра на скулах тугих желваков — вот то, что запомнилось молодой женщине на лице супруга. Она не знала, что в этот момент она прощалась с ним навсегда.

— Разберутся в навете… Кругом завистники и измена. На крест для распятия я не дамся, — рубил короткими фразами бывший руководитель и герой Смерша.

— Ой, Витя, время сегодня препоганое. Хозяин стареет, вот и вьются вокруг него шептуны, желающие ему не здоровья, а гибели, — стонала Антонина, еще недавно секретарь морского отдела военной контрразведки, ставшая год назад женой любимца коллектива, в первую очередь женского, и не только на Лубянке. В Главном управлении контрразведки работали машинистками, секретарями, делопроизводителями много девушек, которым нравился их высокий, подтянутый, до синевы выбритый, наглаженный, с копной густых русых волос, всегда аккуратно причесанных, начальник. Он был требователен, но никогда не обижал подчиненных зря…

Генеральный прокурор, государственный советник юстиции 1-го класса Г. Н. Сафонов объявил вошедшему В. С. Абакумову два постановления — о возбуждении уголовного дела по признакам статьи 58–1 «б» УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим) и об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей.

После необходимых «процедур» подследственного поместили в одиночную камеру следственного изолятора тюрьмы № 14 Управления МВД по Московской области — Матросской Тишины.

Виктор Семенович хорошо знал историю этого учреждения. Ему было известно, что в 1775 году на этом месте был основан смирительный дом для «предерзостных», который находился в ведении Общества признания. «Предерзостным» оказался и он. В 1870 году смирительный дом был переименован в «Московскую исправительную тюрьму» на 300 мужчин и 150 женщин, а в 1912 году тут были возведены тюремные здания.

В годы советской власти в 1918 году на базе тюрьмы был создан так называемый «Реформаторий» для несовершеннолетних, затем «Кожевническая исправительная колония». После казни Абакумова с 1956 года здание именовалось — «СИЗО № 1 ГУВД Москвы».

Только начальник этой тюрьмы знал, кто обозначается в ней, как «заключенный № 15». Именно такие меры предосторожности были приняты в отношении бывшего всесильного и всемогущего главы МГБ СССР.

По рассказам очевидцев-чекистов тех событий журналисту, руководителю историко-архивной службы «КомерсантЪ» Евгению Жирнову, «…содержали Абакумова в более, чем сносных условиях и будто даже обед доставляли из его любимого «Арагви». Никаких признательных показаний он не давал. И тогда в следственной части по особо важным делам МГБ (министром ГБ с 9 августа 1951 года по 14 июня 1953 года был партийный функционер С. Д. Игнатьев — Прим. авт.) был составлен альбом с фотографиями вещей, изъятых у Абакумова при обыске. Теперь такой список вряд ли кого-нибудь удивит, но тогда десятки пар обуви, ворох галстуков и все прочее было попаданием в десятку. Ходивший в латаных сапогах Сталин приказал обращаться с Абакумовым как с государственным преступником».

Как только Абакумов отправился в прокуратуру, в доме № 11 по Колпачному переулку произошел обыск при плотно зашторенных окнах.

При обыске в его кабинете следователи обратили внимание на большое количество бумажной золы — пепла, что свидетельствовало о сожжении многих документов, которые хранились, очевидно, дома. Однако сжег бывший министр не все. В ящике письменного стола изъяли документы, на которых стоял гриф «совершенно секретно». Это были компроматы на Л. П. Берию и Г. М. Маленкова. На первого — о его сексуальных шабашах, а на второго — копии заявлений по линии бракованных самолетов. Это были своеобразные скелеты в шкафу.

А что касается барахла, то, наверное, для министра ГБ с окладом 25 тысяч рублей, а до этого — руководителя ГУКР Смерш, эти тряпки были мелочью. У Г. К. Жукова и у некоторых других генералов находили трофейных вещей, в том числе мебели и антиквариата, картин, тканей и гобеленов, еще больше. Да, их снимали с должностей, но не расстреливали.

* * *

13 июля арестовали и жену Абакумова — Антонину, вместе с грудным ребенком. Как писал К. Столяров: «ребенок причинил сотрудникам прокуратуры Союза ССР массу хлопот — у матери сразу пропало молоко, и чтобы мальчик выжил, им пришлось позаботиться об искусственном питании».

В одной из бесед автора с ветераном Смерша, бывшей шифровальщицей младшим лейтенантом в отставке Марией Ивановной Диденко (подругой Тони Смирновой по работе на Лубянке — Прим. авт.), она тепло отзывалась о ней. Отмечала ее природную красоту, корректность и скромность.

«Она была самая красивая женщина в нашем главке, — заметила Диденко. — Кстати, ее отцом был Смирнов Николай Андреевич — врач, артист оригинального жанра, гипнотизер, в том числе массовых сеансов. Имел, если мне память не изменяет, псевдоним Орландо. Она даже приносила и показывала мне его небольшую афишу. Ее арестовали вместе с двухмесячным сыном Игорем».

Со слов уже упоминаемого сотрудника МГБ А. К. Малышева, Абакумову на следствии предъявили обвинение, что его следователи применяли к арестованным пытки. Вот так он поясняет этот эпизод:

«В период пребывания Сталина у власти действовал нормативный акт от 10 января 1939 года, подписанный лично Сталиным, думается в редакции Берии, гласящий:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с разрешения Центрального Комитета партии… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь в виде исключения (но исключение часто перерастало в правило — Прим. авт.) в отношении явных и не разоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Органам прокуратуры известно, что в бытность у власти Сталина и Хрущева вопрос о применении пыток к конкретным арестованным решался не органами МГБ и КГБ, а ЦК ВКП(б) и ЦК КПСС. Со слов Малышева, в аппарате ЦК существовало специальное подразделение, которое принимало решения о применении пыток к подследственным и их характере.

Вслед за Абакумовым арестовали и всех семерых его заместителей. Всех принуждали дать показания на своего начальника. У одного из замов министра генерал-майора Е. П. Питовранова требовали, чтобы он признался в том, что Абакумов собирался захватить власть.

— Говори, какими силами Абакумов располагал для захвата власти, как он планировал и намечал распределить министерские портфели в новом правительстве? — требовал следователь Рюмин.

— Мне эта информация не известна. Она надумана, — смело отвечал генерал.

— Ничего, скоро заговоришь, — угрожал следователь, намекая на применение пыток…

О смелом и решительном генерал-лейтенанте Евгении Петровиче Питовранове автор написал книгу «Фаворит и узник».

Но вот что интересно: ни Генеральная прокуратура, ни Верховный совет СССР не опротестовывали вышеуказанный документ, обязывающий применять пытки, и наличие такого штатного подразделения в аппарате ЦК.

Абакумов лучше других понимал: признание равносильно расстрелу. Поэтому он никаких обвинений не признавал. Тогда Сталин приказал бить его смертным боем. Новый министр МГБ Игнатьев спешил исполнить зубодробительное указание вождя. По этому поводу он даже направил Сталину записку:

«Подобраны и уже использованы в деле 2 работника, могущие выполнить специальные задания (применять физические наказания — Прим. авт.) в отношении особо важных и особо опасных преступников».

Двумя работниками были Соколов и Коняхин. Абакумов держался с большим достоинством.

В обвинительном заключении на Абакумова говорилось:

«Продолжая преступную деятельность, в 1950 году Абакумов расправился со 150 членами семей осужденных по «Ленинградскому делу», репрессировав их по решению Особого совещания при МГБ СССР».

Возникает вопрос — чьи подписи стоят на Решениях Особого совещания? Представителя прокуратуры и партийных органов там, безусловно, есть. Партии в тот период принадлежала руководящая роль в стране, следовательно, вина ложится на нее, вернее руководителей ВКП(б). Но повинны были органы Прокуратуры и МГБ. А вот участвовал ли сам Абакумов в работе таких совещаний — это вопрос.

На суде Абакумов заявил, что в работе Особых совещаний он участия не принимал. Что касается Хрущева в бытность его первым лицом на Украине, то он в работе таких совещаний участвовал. Если такие протоколы уничтожены (а происходило это по одной из версий в период с 1956-го по 1961 год) — это лишнее доказательство наличие там его подписей.

Но и это еще не главное. Репрессии членов семей, осужденных за так называемые государственные преступления, производились и до Абакумова — при Сталине и Хрущеве. Вину за установление такого порядка несет ЦК ВКП(б), при чем тут Абакумов! Смешно слушать ложь, когда знаешь правду. А перебивать жалко — человек старается, или опасно — могут посадить. Людей, о которых сказал поэт: «Я в жизни не любил овал, я только угол рисовал!», к сожалению, было мало. Время химерой пожирало волю.

В бытность Хрущева жена Абакумова провела 8 лет и 8 месяцев в заключении с младенцем, сыном Игорем, арестованная без предъявления обвинения сразу после ареста мужа.

Подвергся административной высылке в Казахстан и сын Гоглидзе от первого брака — отец 2 детей, который даже не поддерживал никаких отношений с отцом с 1934 года — момента развода с его матерью. В заключении оказался и сын Сталина — Василий, содержавшийся во Владимирской тюрьме вместе с особо опасными «государственными» преступниками. Такой порядок существовал до марта 1958 года. Что тогда Средневековье?

В этот период Хрущев и Маленков предложили солистке Большого театра Вере Александровне Давыдовой выступить на Пленуме ЦК КПСС с разоблачительным заявлением в адрес Сталина, для которого она якобы была последней любовью. Артистка категорически отказалась. Тогда Хрущев пригрозил ей возмездием. Зная коварную и мстительную натуру нового хозяина Кремля, она вынуждена была оставить Большой театр и перебраться на жительство в Тбилиси — родину мужа. Это была добровольно-принудительная ссылка.

При оценке личности и деяний Абакумова следует вдуматься в следующую оценку, данную генералом армии П. И. Ивашутиным, близко знавшим его по работе:

«Принижать заслуги Абакумова в успешной работе ГУКР Смерш несерьезно, думаю, что это не позволит себе ни один контрразведчик военного времени. Практические результаты деятельности Смерша оказались выше, чем у НКГБ, что и стало причиной выдвижения Абакумова…»

К сожалению, у нас мало кто знает новейшую историю — она по сей день толком не написана. А в поверхностных представлениях многих обывателей Берия и Абакумов соотносятся между собой примерно так же, как Гиммлер и Кальтенбруннер у немцев. Если применительно к Берии все это более или менее верно, то с Абакумовым дело обстоит не так. Трагедия Виктора Семеновича в том, что он верой и правдой служил царю, вождю, Верховному Главнокомандующему Сталину, беспрекословно выполнял все то, что он приказывал. Мог ли Абакумов как-то повлиять на Сталина, в чем-то изменить его карательную политику тех лет? Не мог. Откажись он хоть раз подчиниться, это ничего бы не изменило. Он был бы немедленно расстрелян, а приказ исполнил бы тот, кого поставили бы на место Абакумова.

Можно добавить с учетом «бурной», но отнюдь не созидательной деятельности последующего руководителя МГБ партийного функционера С. Д. Игнатьева, только с той разницей, что произошло бы ужесточение карательной политики. Продержись Сталин еще годок, Игнатьев, возможно, вывел бы страну по незаконным репрессиям на уровень 1937 года.

— В связи с этим представляет интерес оценка органов прокуратуры, — говорил в беседе с автором бывший сотрудник Смерша полковник Б. А. Сыромятников, — почему Игнатьев за совершенные им преступления не был привлечен к уголовной ответственности. У Абакумова были заслуги — огромный вклад в дело победы в Великой Отечественной войне. Что в позитивном багаже Игнатьева? Ничего. Пустота!

Кстати, вот оценка деятельности ГУКР Смерш противником… Из справки, подготовленной Главным имперским управлением безопасности Третьего рейха в январе 1945 года:

«В области военных операций на Восточном фронте действуют обе советские службы: КРО НКВД и ГУКР Смерш. Однако главным противником немецкой разведывательной и контрразведывательной служб являются органы Смерш… Агентура советских органов контрразведки проникла в лагеря, где проводятся вербовки… для разведшкол…»

И вот, когда преступник Второй мировой войны Вальтер Шелленберг вышел на свободу, поселился в Швейцарии и приступил к написанию книги «Лабиринт», в это самое время победитель Виктор Семенович Абакумов был заключен в застенок, а затем в угоду преступному приказу Хрущева морально и далее физически уничтожен — расстрелян.

В декабре 1997 года при Ельцине в ходе пересмотра дела он был осужден к 25 годам исправительно-трудовых работ. Можно ли придумать еще более бессмысленное издевательство над собственной историей, как сооружение в центре Москвы памятника недоброжелателю России Солженицыну, призывавшему бомбить Советскую Россию. Это о нем дважды Герой Советского Союза маршал Чуйков и великий писатель Шолохов наряду с другими умами России отозвались крайне отрицательно. Говорят, лишь тот заслуживает памятника, кто в нем не нуждается. Вот и получается, что своим творчеством, порой необъективным и поносящим Советскую Россию, с призывами расправиться с нею ее недоброжелателями, он запятнал свое имя.

Как писал чехословацкий политик Ян Чарный: «А не попробовать ли сразу возводить монументы на колесиках?»

* * *

Как писал Леонид Млечин, группе костоломов-следователей выдали резиновые палки, обещали путевки в дом отдыха, денежное пособие и внеочередное присвоение воинских званий. Они старались. Заключение тюремного врача свидетельствует о том, что Абакумова (ему было всего 40 с небольшим, и на здоровье он прежде не жаловался, был спортсменом — Прим. авт.) превратили в инвалида.

Вот его показания:

«Заключенный № 15 еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость. По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру».

В апреле 1952 года он попросил у следователя бумагу и карандаш.

— Зачем они тебе?..

— Напишу письмо товарищу Берия и… Маленкову, — ответил Абакумов, цепко впившись взглядом в недавнего своего подчиненного, ставшего по воле рока его палачом.

Написал откровенно в надежде на положительную реакцию:

«Меня привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером в 2 метра. В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и 2 кружки воды в день) я провел 8 суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Я много раз впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал. Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг. Это чуть не кончилось смертью — меня чудом отходили и положили в санчасть, впрыснув сердечные препараты и положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой…»

При всем уважении к Абакумову за мужество и порядочность, не оклеветавшего ни одного из своих подчиненных во время нечеловеческих пыток, он не мог не знать о фактах физического надругательства над личностью, в том числе невинно арестованных. Страж закона Генпрокурор СССР Роман Руденко вспоминал:

— Я не хочу расшифровывать некоторые формы пыток с тем, чтобы не унижать достоинство тех лиц, к которым они применялись.

«Расшифровал» одну из них бывший председатель Верховного суда СССР Владимир Теребилов:

— Допрашиваемого раздевали и сажали на ножку перевернутой табуретки с тем, чтобы она попала в прямую кишку…

И возникает вопрос: «Почему же блюстители законности молчали, видя эти нарушения человечности? Жестокость, как всякое зло, не нуждается в мотивации. Ей нужен лишь повод и она вступает в силу и наслаждается процессом издевательства над слабым. Как говорил кто-то из великих людей — отвращение к кровопролитию нужно иметь в крови…

Заканчивающееся следствие над буквально обезображенным шефом всемогущих Смерша и МГБ наконец-то перетекло в судилище, где по определению не было пыток, но ожидался по тем временам суровый вердикт. Другого не могло быть — Хрущев обиды помнил…

Судилище

Идея судебного процесса заключается в том, что если заставить двух лжецов разоблачать друг друга, правда выплывет наружу. Бернард Шоу


Судейская поговорка гласит — врет, как очевидец.

Несколько слов о том «шемякином» суде, устроенном по указанию Хрущева. «Шемякин суд» — это древнерусское сказочно-сатирическое повествование о неправедном судье Шемяке, литературный памятник неправды в последние времена уделов. Зачастую он бездоказательно связывается с именем Великого князя Московского Дмитрия Шемяки. Но не будем влезать в историческое густолесье. У нас тема несколько другая и более конкретная.

В процессе суда над Абакумовым преступления, совершенные Сталиным, Маленковым, Берией, Хрущевым, Булганиным и другими высокими партийными чиновниками, были переложены на Абакумова, а сам процесс стал цепью фальсификаций.

В ходе «открытого» судебного заседания выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР председательствующим членами генерал-лейтенантом юстиции Е. Л. Зейдиным, членами — генерал-майором юстиции В. В. Сюльдиным и полковником юстиции В. В. Борисоглебским с позиции сегодняшних дней были грубо нарушены все существовавшие в тот период нормы судебного производства.

На суде Абакумовым был заявлен ряд ходатайств:

— приобщить к делу постановление директивных органов о расследовании преступлений Кузнецова, Вознесенского, Попкова и других;

— вызвать в суд в качестве свидетеля бывшего первого заместителя министра государственной безопасности С. М. Огольцова, который непосредственно курировал Следственную часть по особо важным делам;

— рассмотреть в судебном заседании факты применения к нему мер физического воздействия в период предварительного следствия;

— занести в протокол судебного заседания, что на следствии ему не разрешали писать заявление в Президиум ЦК КПСС…

Абакумов убедительно обосновывал эти и другие внесенные им ходатайства, в противном случае, как он заявлял, суд не сможет установить действительные обстоятельства, в которых он, Абакумов, принимал те или иные решения. Например, арестовывал ли он каких-то людей по собственной инициативе или выполнял приказы руководителей партии и государства…»

Как же реагировал на эти обоснованные и законные ходатайства суд? Государственный обвинитель Генеральный прокурор Р. А. Руденко заявил:

«Я считаю, что большинство ходатайств, заявленных подсудимым Абакумовым, несостоятельны и удовлетворению не подлежат».

Что касается судей, то они умудрились эти ходатайства на предмет их удовлетворения или отказа просто не рассматривать. Что касается ходатайств других подсудимых, то и их суд «не заметил».

Любой суд в цивилизованном государстве должен основываться на законе. А по закону в это время смертная казнь была отменена, однако суд, игнорируя закон, приговаривает Абакумова и трех его коллег к ВМН — расстрелу.

Задача суда исследовать доказательства вины подсудимых. Однако суд и не пытался провести объективное расследование. Начальника секретариата МГБ СССР полковника Чернова обвинили, что он якобы корректировал протоколы допроса. Он на суде заявил, что вынужден был на следствии оговорить себя после трехмесячных истязаний:

«…Крепко наседали они, требуя разоблачить заговор Абакумова, а потом круто изменили тактику. Решили сперва меня замарать с головы до ног, чтобы не на что было надеяться. Признавайся, говорят, что составлял фальсификационные письма «авиаторов» к вождю народа! Я — ни в какую, не было этого и все, хоть режьте на куски… Несколько дней я держался, а потом…

Был у них отработан садистский прием — перевернут тебя на спину, снимут брюки и давай хлестать сыромятной плетью. Боль невыразимая, особенно, если бьют с оттяжкой. После такой пытки я графин воды выпивал, жажда была — все внутри полыхало. Тут подпишешь даже то, что придушил собственную маму годика за 3 до своего рождения…»

Руденко знал, что именно так и было, тем не менее, предложил меру наказания Чернову 25 лет тюремного заключения. Это была элементарная фальсификация. Ответ прост: если у Абакумова не будет соучастников — дело рассыплется. Ему же троицей в лице Берии, Маленкова и Хрущева поручено подвести Абакумова под «вышку». Что не сделаешь в угоду Хрущеву и Маленкову (Берии уже не было), но к делу подключился Булганин. Реальный ход суда скрывался от общественности с пояснением, что протокол судебного заседания велся как секретный документ. В СМИ сообщалось, что все виновные якобы полностью признались в совершенных ими преступлениях. В таких условиях одна фальсификация шла за другой. Руденко иезуитски выгораживал высокопоставленных особ, на которых лежала главная вина в создании «Ленинградского дела».

Вот воспоминания одного из заключенных по этому делу — Турко:

«…Однажды — это было 30 апреля 1954 года — в камеру вошел незнакомый человек и сказал: «Я — генеральный прокурор СССР Руденко. Пришел объяснить вам, товарищ Турко, что дело против вас спровоцировано. Вы реабилитированы полностью, Иосиф Михайлович!»

Перехватило горло. Покачнулся, поплыл пол…

— Воды! — крикнул Руденко, и подхватил заключенного. — Иосиф Михайлович, продолжил он, — Центральному Комитету (ЦК) известно, что вели вы себя все эти годы мужественно. Что же сейчас сдали нервы? Держитесь!»

Что стояло за фразой Руденко: «ЦК известно!»? Если ЦК известно, так почему он столько лет отсидел? Если «Ленинградское дело» создано не ЦК, а Абакумовым, то с июля 1951 года он же был в заключении. Тогда же его дело подлежало пересмотру. Ан, нет! Мол, в угоду Сталину. Но вождя с марта 1953 нет, а оставшиеся в живых узники «Ленинградского дела» продолжают пребывать в заключении. Наконец, в июле 1953 Хрущев объявляет, что Абакумов будет судим за создание «Ленинградского дела»…

С июля 1953 года ЦК — это Хрущев и Маленков, причем последний уже уходит на второй план, остальные члены Президиума ЦК заискивают перед новым хозяином Кремля. Поэтому скоро ЦК — это один Хрущев, который, восхищаясь мужеством Турко, держит его в тюрьме до тех пор, пока он не понадобился в качестве свидетеля.

Питерский журналист Лев Сидоровский, автор публикации «Несколько страниц из «Ленинградского дела» в журнале «Аврора» рассказал, что Турко выступил на процессе Абакумова против следователя Путинцева, ведшего его дело. Последний тоже выступал на процессе с заявлением, что следователей инструктировали Маленков, Берия и Булганин.

Справка:

Турко Иосиф Михайлович (1908–1994) — советский партийный и государственный деятель. С апреля 1940-го по сентябрь 1944-го — секретарь по кадрам, первый секретарь Красногвардейского районного комитета ВКП(б) в Ленинграде. Один из организаторов обороны города во время Великой Отечественной войны. С января 1945-го по август 1946-го — второй секретарь Ленинградского областного комитета ВКП(б), а с 26 августа 1946-го по 25 февраля 1949 года — первый секретарь Ярославского областного комитета ВКП(б).

Снят с поста в связи с «Ленинградским делом». 1 октября 1950 года осужден к 15 годам лишения свободы. 30 апреля 1954 года был освобожден из заключения и восстановлен в партии.

О том, как проходило «следствие», Турко много лет спустя вспоминал так:

«…Я никаких преступлений не совершал и виновным себя не считал и не считаю. Показания я дал в результате систематических избиений, так как я отрицал свою вину. Следователь Путинцев начал меня систематически избивать на допросах. Он бил меня по голове, по лицу, бил ногами. Однажды он меня так избил, что пошла кровь из уха. После таких избиений следователь направлял меня в карцер, угрожал уничтожить мою жену и детей, а меня осудить на 20 лет лагерей, если не признаюсь…

Потом Путинцев предложил мне подписать чудовищный протокол о Кузнецове, Вознесенском и других. В нем также содержались дикие измышления о руководителях партии и правительства. И что я — участник заговора. Били. Я кричал на всю тюрьму. 7 суток просидел в карцере. Снова отказался подписать протокол… Снова побои. Потом я увидел врача со шприцем. Я испугался и подписал сразу два протокола… Повели к Комарову. Его я боялся больше, чем Путинцева… Хотел покончить самоубийством… Дома жена лишилась рассудка, сына арестовали, малолетнюю дочь отдали в детдом…»

Турко заявил на суде, что одним из организаторов этого дела был Маленков, а Путинцев лишь дублировал его требования. О преступной деятельности Маленкова дала показания и другой узник «Ленинградского дела» Таисия Владимировна Закрежевская. Именно она назвала Маленкова главным организатором этого дела, так как была одним из заместителей его аппарата, не вписавшаяся в номенклатурные игры. Затем по его указанию ее исключили из партии, перевели на скромную должность в Ленинград. Вскоре ее уволили с работы, а потом арестовали.

Она, как заместитель Маленкова в прошлом, раскрыла Сидоровскому технологию ареста номенклатурных лиц:

«…Без санкции ЦК никто такое лицо не арестует. Исключение из партии уже является добром на арест номенклатурного лица не органами безопасности, само ЦК задолго до суда объявило Закрежевскую «врагом народа»… Судьи знали, что «ленинградцы» невиновны, но они руководствовались не существом дела, а указанием Политбюро».

В период правлений Горбачева и Ельцина вся вина за это дело отодвигалась подальше от ЦК партии и вешалась исключительно на органы госбезопасности.

17 декабря 1997 года Президиум Верховного суда Российской Федерации (РФ) в составе: Председателя В. М. Лебедева, членов Президиума: Радченко В. И., Меркушова А. Е., Верина В. П., Сергеевой Н. Ю., Каримова М. А., Кузнецова В. В. и Свиридова Ю. А., рассмотрев дело по протесту заместителя Генерального прокурора РФ по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 19 декабря 1954 года, согласно которому осужден Абакумов В. С. (перечисляются уже упоминаемые выше — Прим. авт.) Постановляет:

…В соответствии со ст. 1 и 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отмене смертной казни» определить Абакумову В. С., Леонову А. Г., Лихачеву М. Т., Комарову В. И. по ст. 193–17 «б» УК РСФСР наказание в виде 25 лет заключения в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) каждому; исключить в отношение каждого осужденного дополнительную меру наказания в виде конфискации имущества.

Возникает вопрос, как человека, расстрелянного 43 года тому назад, заключить в ИТЛ?! Имелись ли в мировой юридической практике подобные прецеденты, а то он прямо напрашивается впрыгнуть в книгу рекордов Гиннеса.

Это еще не все! В чем же теперь обвиняется Абакумов и его содельцы по Лубянке? Как явствует из Постановления — «…признаны виновными в том, что… в течение длительного времени систематически злоупотребляли властью, что выразилось в фальсификации уголовных дел и применении незаконных мер физического воздействия при производстве предварительного следствия».

Но обвинение в злоупотреблении властью в ходе суда над Абакумовыми, его заместителями и другими сотрудниками не предъявлялось. Предъявить им это после расстрела, значит лишить их права на защиту!

В этой ситуации суд обязан был выполнить их ходатайства, заявленные ими на судилище при жизни:

— приобщить материалы с указаниями директивных органов;

— копии приказов Абакумова о наведении порядка в следствии;

— дисциплинарные взыскания на нарушителей социалистической законности и другие действия.

Тогда все обвинения в адрес Абакумова рассыпаются.

Рассмотрение отдельных эпизодов «преступной деятельности», вменяемых судом Абакумову, навело автора на самые тягостные размышления по поводу уровня юридического мышления в стране ельцинского периода, заявившей о строительстве правового государства. Многие юристы, стоящие в стороне от власти, прямо заявляли, что весь смысл таких трактовок кровавых событий сорокалетней с небольшим довеском давности покоится на торопливости, угодничестве и некомпетентности. Взглядам Ельцина того периода юристы старались угодить, как угождали Сталину и Хрущеву.

Очевидно одно: «ленинградских руководителей» уничтожал не Абакумов, они расстреляны по решению Военной коллегии Верховного Суда!

Матулевич руководствовался не законом, а указанием и решением Политбюро. Знал ли Матулевич, что они оговорили себя в результате пыток? Да, знал, потому что он видел, до какого состояния подсудимые доведены. Если принять всерьез, что пытки в тот период были «строжайше запрещены», то следовало, что суд должен был начать свою работу с рассмотрения имевших место недопустимых методов следствия. Но он этого не сделал. Для суда очевидна была роль в фабрикациях этого дела самого Маленкова. Но от фиксации ее он уклонился. Поэтому можно считать, что этот суд был тоже одним из главных участников фабрикации дела на министра.

Следующий вопрос — мог ли злонамеренно собирать материалы на Кузнецова Абакумов, ведь они находились в дружеских отношениях? В действительности сбор информации на «ленинградцев» осуществлялся по заданиям Сталина его преданными клевретами Маленковым, Берией и Хрущевым, а также первыми лицами в республиках, краях и областях. Таков был порядок. Это подтверждают некоторые рассекреченные материалы дела. Такой сбор органами прокуратуры никогда не опротестовывался, пока на это не поступало указаний сверху.

Скажем, решил Хрущев скомпрометировать Молотова и Маленкова, и тут же поступала команда раскрутить все неприглядные моменты в их деятельности, а порой превратить и явно позитивные действия в негатив, на что еще вчера было наложено табу…

* * *

История сегодня распорядилась так, что сформулированные Хрущевым, Маленковым и другими адептами будущей «оттепели» на июльском 1953 года Пленуме ЦК КПСС обвинения в адрес Берии превратились в позитивные деяния и должны быть зачтены ему в заслугу. Однако наша юридическая мысль и СМИ обращаться к этому не желают. В памяти остались лишь такие понятия как «клика» и «заговор». Он действительно преступник, но его злодеяния бледнеют перед вредом, нанесенном Советской России Хрущевым.

Но за компанию с Берией по схеме Хрущева были до предварительного следствия и суда приговорены к высшей мере 10 человек. В их числе под № 8 и руководитель 4-го диверсионно-разведывательного управления НКВД, много положительного сделавшего за линией фронта со своими диверсионно-разведывательными группами и отрядами в борьбе с фашистской нечистью. Правда, за подвиги на войне высшую меру наказания заменили 15 годами отсидки в застенках Владимирского централа. Его книга «Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля» — обвинительное заключение и по делу Хрущева, которое должно быть открыто, и по делам высокопоставленных прокуроров: Руденко, Цареградского, Преображенского и Костромина.

Пока прокуратура РФ не рискнула опровергнуть фактов и оценок, изложенных в этой книге. Вот, например, 26 июня 1953 года Берию арестовали, все сотрудники его секретариата, знавшие о письме П. Г. Мдивани (советского государственного и партийного деятеля, одного из лидеров грузинской оппозиции), в котором он порочил деятельность Г. М. Маленкова, были немедленно арестованы и брошены в тюрьму. И лишь после падения Хрущева, одиннадцать лет спустя, их амнистировали. Чья это была работа? Известно, что следствие по делу Берии вела Прокуратура СССР под руководством Р. А. Руденко.

На процессе по делу Абакумова начальник секретариата МГБ И. А. Чернов, в прошлом сотрудник ГРУ, боевой офицер заявил, что он оговорил себя, подписав после трехмесячных зверских истязаний заготовленный без его участия сфальсифицированный протокол о показаниях на Абакумова, которых никогда не давал.

Прокурор Руденко предлагает Чернову, не знающему за собой какой-либо вины, 25 лет тюрьмы. Суд определяет — 15. Все многочисленные ходатайства о пересмотре дела остаются без реакции.

В числе жертв В. С. Абакумова суд называет Героя Советского Союза Петра Евсеевича Брайко, командира одной из частей партизанского отряда С. А. Ковпака. Брайко не опрашивают по этому обвинению бывшего министра ГБ. Но партизан знает, что его пытал следователь подполковник Рюмин, тот самый Рюмин, который затем будет организовывать со своей командой костоломов истязания теперь уже в ранге заместителя главы игнатьевского МГБ самого Абакумова.

Со слов ветерана минувшей войны, армейского чекиста, глубоко исследовавшего судебный процесс по Абакумову, полковника Бориса Александровича Сыромятникова, у Брайко самая большая обида была на работника прокуратуры полковника Кузяйкина (так в рукописи Сыромятникова) или Кузякина, курировавшего в тот период следствие в следственной части МГБ по особо важным делам.

На одном из допросов Брайко обратился к нему с заявлением о том, что следователь Рюмин после истязаний принудил его подписать сфальсифицированный следователем протокол. Прокурор предпочел в это дело не вмешиваться.

Потом Брайко скажет:

«В 1948 году, не зная за собой никакой вины, я получил 10 лет ИТЛ. Члены Особого совещания были празднично одеты. Это было летом, в их числе была женщина, и мне показалось, что им доставляло удовольствие объявлять мне такую меру… Единственное, в чем была доказана моя вина, это в том, что я восхвалял маршала Жукова.

Уже доброе имя Жукова было восстановлено, а я продолжал отбывать срок. Неоднократно обращался с ходатайствами пересмотреть дело — я невиновен. Наконец, приходит лаконичное извещение из канцелярии прокуратуры: «Осужден правильно».

В октябре 1953 года меня освободили. И вот проводится очная ставка между мной и Рюминым. Он подследственный. Ставка проводится в присутствии того же прокурора, и я задаю ему вопрос: «Зачем вы здесь?». Вы чем-нибудь помогли мне, когда Рюмин меня истязал и когда мое дело фальсифицировалось? В чем же ваши функции и ваша роль? Только присутствовать при этом!?»

Конкретно против Абакумова Брайко не свидетельствовал, а вот против отдельных работников прокуратуры Герой Советского Союза, партизанский командир соединения Сидора Ковпака высказался негативно.

После освобождения из ИТЛ у Петра Евсеевича Брайко появились и другие заботы. Он ищет доказательства того, что Н. С. Хрущев причастен к гибели 4 августа 1943 года комиссара партизанского соединения, генерал-майора Семена Васильевича Руднева.

Партизанский генерал был незаурядной личностью, поэтому неудивительно, что некоторые неясности его судьбы и гибели продолжают привлекать внимание профессиональных ученых, писателей, журналистов и других неравнодушных к истории людей. Официальная версия гласит, что Руднев с сыном погибли, отбиваясь от карателей при выходе из окружения в районе города Делятин Станиславской области. Существует еще две. Вторая гласит: это сделала радистка разведывательно-диверсионной группы (РДГ) «Лезвие» ГРУ Генштаба подполковника Петра Вершигоры — Анна Туркина (Лаврухина) якобы из-за высказываний Руднева о привлечении к борьбе с немцами сил УПА*. Но у военных разведчиков были другие задачи, хотя нельзя исключать того, что она могла быть и негласным сотрудником НКВД.

Взаимоотношения с украинскими повстанцами были для советских партизан злободневны. Только в конце 1943 года состоялось 54 боя УПА* с партизанами. В партизанском отряде (ПО) Сабурова 28–29 мая 1943 года на реке Уборть на Житомирщине состоялось даже совещание командиров ПО с секретарем ЦК КП(б)У Демьяном Коротченко, группой членов ЦК, включая пять генералов. В числе приоритетных тем поднимался вопрос об «украинских и польских националистах». Но нам не дано знать, как на него ответили, и кто вообще эту тему поднял первым.

Третья версия гласит, что физическое устранение произошло по указанию Хрущева силами украинского НКВД. Ее поддерживал и Брайко. В частности, он утверждал, что гибель Руднева совпала с прибытием в партизанский отряд Ковпака члена ЦК КП(б) Украины И. К. Сыромолотного, который сразу же заявил, что его задача уничтожить «врага народа» Руднева.

В период репрессий 1937–1938 годов Руднев арестовывался во время службы на Дальнем Востоке, но, к счастью, был освобожден «за недоказанностью».

Такое заявление, как писал Брайко, вызвало взрыв негодования среди личного состава партизанского соединения, даже возникло намерение уничтожить провокатора Сыромолотного, но от самосуда удержал сам Руднев. Этот факт нашел документальное отражение в протоколе заседания парткома соединения от 16 апреля 1943 года, где содержится осуждение и протест против подобного поведения члена ЦК КП(б) Украины. Сыромолотный пытался отстранить от руководства соединением и другого героя партизанской войны — А. Н. Сабурова, но и там получил отпор со стороны партизан этого соединения.

Брайко убежден, что Сыромолотный не был столь значительной фигурой, чтобы принимать и проводить в жизнь подобные решения. Напрашивается вопрос: кто его мог послать к партизанам? Ответ один — Н. С. Хрущев. На Украине авторитетом он не пользовался. Авторитет же у Руднева и Сабурова на Украине был высок. В них украинцы стали видеть своих лидеров.

Весной 1943 года в Москву в ЦК ВКП(б) были вызваны два представителя партизанского соединения Ковпака. Принимал их Сталин в присутствии Берии. Вождь наряду с проблемами партизанского отряда интересовался Рудневым. Чувствовалась, что у него есть заинтересованность услышать о Рудневе отрицательное. Однако представители сообщили совсем другую информацию. Не только для партизанских отрядов, но и для населения территории Украины, оккупированной немцами, Руднев является общепринятым лидером украинского народа, за которым они готовы «идти в огонь и в воду». Напротив, Н. С. Хрущев среди украинского народа авторитетом не пользуется. Они так и заявили хозяину Кремля.

Брайко считал, что Сталин в тот момент располагал какими-то отрицательными данными о Рудневе. В 1930-х годах он был близок к ленинградской оппозиции, возглавляемой Зиновьевым. В момент разгрома этой оппозиции Руднев был военкомом Севастопольского укрепрайона и тогда не пострадал. Затем он — военком укрепрайона поселка Де-Кастри Ульчского района Хабаровского края. Многое делает там для воссоздания мощи УКРа, за что награждается орденом «Красная Звезда». В июне 1937 года его снимают с должности и назначают начальником политотдела соединения речных кораблей базы Краснознаменной Амурской флотилии. После ареста Блюхера Руднева тоже арестовывают 7 февраля 1938 года и объявляют «врагом народа». Позднее, как уже говорилось ранее, его освобождают. В 1939 году он по состоянию здоровья демобилизовался из армии и перебрался на Украину в город Путивль, где устроился председателем Путивльского райсовета Осовиахима. В сентябре 1941 года он создает партизанский отряд в Сумской области, который в октябре влился в отряд Ковпака. Руднева назначают комиссаром объединенного отряда.

Роль Хрущева в ликвидации Руднева партизаном Брайко не доказана, но современникам известно, что, встав у власти после смерти Сталина, он многие документы по Украине уничтожил не без помощи своего давнего киевского друга генерала Серова. Мешками эти документы из Киева направлялись в Москву…

Крымская Калифорния

Маскарад устраивают для того, чтобы каждый мог показать свое лицо. Иван Иванюк