Внезапно встревожившись, Клеманс Бальмер решила немедленно позвонить Меселю. На мобильный, потом на домашний. Ответил ей полицейский. Узнав, что случилось, Бальмер была потрясена, убита. Когда она отвечала на вопросы офицера, ее охватила бесконечная печаль, смешанная с дикой яростью. Когда же она видела Виктора в последний раз? В начале марта. Они ужинали у “Липпа”, отмечали его премию за перевод, он взял, как всегда, колбаску из потрохов, она – парижский салат, они пили “Пик-Сен-Лу”, и она ни о чем не догадалась, вообще ни о чем, не усмотрела ни в одной фразе своего друга тревожных знаков. Клеманс перечитала “Аномалию” в свете объявленной в ней катастрофы. Заметила, что роман подписан Виктøром Меселем, с ø – символом пустого множества. Трагическая бравада.

Бальмер сообщила новость всем, кому могла. Родителей Меселя, его брата и сестры уже нет в живых. Но есть Иляна Лескова, молодая преподавательница русского в Школе восточных языков, бросившая его после года бурного романа, к тому же дочь внучатой племянницы Николая Лескова, которого переводил Виктор. Иляна с глубоким внутренним убеждением то и дело восклицала Bozhe moï! “Какой ужас!”, “Не укладывается в голове!” и поспешила распрощаться. Клеманс вспомнила недавно прочитанные слова Меселя: “Никакой жизни не хватит, чтобы понять, до какой степени всем на всех наплевать”.

Издательница взяла все в свои руки, оповещение друзей, похороны – гражданские, само собой, – и заказала объявление в разделе некрологов “Монд”.

ИЗДАТЕЛЬСТВО “ОРАНЖЕ”, КЛЕМАНС БАЛЬМЕР И ВСЕ СОТРУДНИКИ С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЮТ О КОНЧИНЕ ВИКТОРА МЕСЕЛЯ, ПИСАТЕЛЯ, ПОЭТА, ПЕРЕВОДЧИКА И ДРУГА.


Клеманс сочинила подробный пресс-релиз для агентства Франс Пресс, перечислив самые выдающиеся переводы Меселя и романы, получившие положительный отклик критиков. И добавила, что в ближайшее время будет опубликовано уникальное сочинение и что автор поставил в нем точку как раз перед тем, как совершить свой роковой поступок. Она включила в прессрелиз три отрывка из “Аномалии” и, хотя вообще не по этому делу, налила себе глоток виски и медленно выпила его, шотландский single malt, который так любил Виктор.

На следующее утро в “узком кругу” – если так можно выразиться, потому что собралось все издательство, в том числе даже двое практикантов, – она твердым голосом зачитала начало текста. Оба редактора книжной серии одобрительно покивали, коммерческий директор настоятельно порекомендовал выпустить “Аномалию” в кратчайшие сроки, не решаясь, правда, приводить некрофильские аргументы: критика и читатели будут в восторге от романа с историей, завершенного прямо перед гибельным прыжком. Уже ведь был прецедент, думает он, тринадцать лет назад, как его там, писателя этого? Можем мы хотя бы поменять название, чтобы как-то отобразить трагический финал? – предложил менеджер по маркетингу. Нет, не можем, сухо отрезала Клеманс Бальмер. Тогда манжетка, суперобложка? Тоже нет. Ну на худой конец, давайте хоть напишем Victor вместо Victør, для библиографической базы данных “Электра” такая орфография будет гораздо практичнее, нет? Нет.

Корректуру сделали за выходные, в понедельник сверстали, копии первой верстки немедленно отправили журналистам, в конце недели “Аномалию” заслали в печать, и типограф запустил машины в тот день, когда Меселя кремировали на кладбище Пер-Лашез. Его прах еще не развеяли, а книга уже ушла в распространение. Это рекорд, издательские работники редко проявляли такую расторопность с момента выпуска биографии Леди Ди. В первую среду мая стопки “Аномалии” уже громоздились во всех книжных магазинах. Бальмер решила дать ей все шансы на успех и напечатала сразу десять тысяч экземпляров, ограничившись простой синей манжеткой с фамилией месель.

Успех пришел мгновенно. Отдел культуры “Либерасьон” отдал роману целый разворот, как они и обещали, “Монд де ливр”, обойдя молчанием все его предыдущие книги, искупил свою вину длинным комплиментарным некрологом, где сказано, в частности, что “издательство «Оранже» следует поздравить с публикацией романа Меселя”, телепередача “Гранд Либрери” откопала для специального выпуска все возможные видеосюжеты с участием Виктора, “Франс кюльтюр” посвятила ему три программы, короче, делу Меселя был дан ход. Клеманс срочно допечатала “Неудавшиеся провалы” и даже его роман пятилетней давности “Горы сами к нам придут”, последние экземпляры которого, так и лежавшие на складе, чуть было не пошли под нож.

Бальмер согласилась также поучаствовать в нескольких вечерах памяти. Актеры проводили читки в книжных магазинах, в парижском Доме поэзии организовали “Ночь Меселя”, и, стоя перед переполненным залом, один знаменитый актер с красивым низким голосом, буквально потрясенный “Аномалией”, прочел ее от начала до конца за четыре часа. В публике сидела Иляна, вся в слезах. Май не самое подходящее время для издания романа, если он может принять участие в гонке за премиями в начале литературного сезона, но от Меселя, бормотали себе под нос члены жюри, все равно никуда не деться. Премия Медичи уже у всех на устах.

В том же мае создается “Общество друзей Виктøра Меселя”, разношерстная группа товарищей и поклонников, хотя они, само собой, далеко не все его знали и даже читали. У Меселя теперь переизбыток “лучших друзей”: от месье Т., денди с писклявым голоском, всегда в черном пиджаке в облипку, до некоего Салерно – Сильвио, Ливио? – его “старинного приятеля”, о котором Клеманс Бальмер никогда ничего не слышала. Вскоре общество переименовало себя в “ДруВиМе”, потом в “Аномалистов”. Иляна тоже член общества, и, творчески переработав историю их бесславного романа с Виктором, мадемуазель Лескова постепенно поднялась до трагического и исполненного достоинства статуса официальной вдовы.

Клеманс Бальмер издалека наблюдала за их возней, и от всего этого ее слегка подташнивало. Да и вообще успех в пятьдесят лет… дорога ложка к обеду. Посмертная слава Меселя огорчает ее как подругу даже больше, чем несправедливое равнодушие к нему расстраивало когда-то издательницу. Как там писал Виктор? “Слава это чистое надувательство в любой области, кроме разве что спортивного бега. Но я подозреваю, что тот, кто станет утверждать, что презирает ее, просто злится оттого, что ему можно даже не мечтать о ней”.

Но Эбби все равно было стыдно. Волшебный дар не перешел к ней от матери. Пропустил ее.

Слимбой

Жители Конни Кроссинга зависели от матери Эбби. Она помогала больным и немощным. Давала советы по делам управления городом и улаживала семейные неурядицы. Иногда помогала утроить счастливый брак. Учила некоторых уму-разуму. Она была колдуньей. Владела магией. Защищала жителей Конни Кроссинга.

Многие открыто ей поклонялись. А кое-кто боялся и тайно ненавидел ее.

Пятница, 25 июня 2021 года.

Хельзу уважали за то, что она делала для людей. А боялись ее потому, что она обладала волшебным даром, владела магией. Некоторые люди ненавидят магию и больше всего на свете хотят быть от нее подальше.

Эбби магией не владела и не могла лечить болезни и раны. Ей очень этого хотелось, но она не могла. Когда Эбби как-то спросила у матери, почему она не обращает внимания на неблагодарность некоторых людей, та ответила, что возможность помочь ближнему — уже сама по себе награда, и не следует ждать за это благодарности. Человек, который делает добро с корыстными целями, сказала она, проживет очень несчастную жизнь.

Пока мать была жива, к Эбби относились настороженно; после смерти Хельзы настороженность переросла в открытую неприязнь. Жители Конни Кроссинга ждали, что Эбби станет служить им так же, как служила ее мать. Обычные люди мало знают о волшебном даре и уверены, что он передается по наследству всегда. Поэтому они считали Эбби равнодушной и черствой эгоисткой.

Волшебник тем временем объяснял колдунье, как надо Творить заклинание. Закончив, он перевел взгляд на Эбби. Ей нужна его помощь. Немедленно.

— О чем ты хотела просить меня, Абигайль?

Эбби сжала в руках котомку.

— Это насчет моего города, Конни Кроссинга. — Она замолчала, потому что волшебник начал что-то указывать в протянутой ему кем-то книге, но он жестом велел ей продолжать, и она заговорила снова:

— У нас творятся ужасные вещи. Через Конни Кроссинг прошли д\'харианские войска и…

Волшебник Первого Ранга повернулся к пожилому человеку с длинной седой бородой, который, судя по его простому балахону, тоже был могущественным волшебником.

— Я уже говорил тебе, Томас, — это вполне осуществимо, — решительно заявил Зорандер. — Я не утверждаю, что согласен с Советом, а просто сообщаю тебе, что мне удалось выяснить. И хотя не могу сказать, что до тонкостей понимаю, как это действует, но я довольно тщательно изучил вопрос. Сделать это можно. Но мне еще нужно решить, согласен ли я с решением Совета о том, что я должен это сделать.

Томас провел ладонью по лицу.

— Я слышал, что говорят об этом, но до этой минуты не верил. Ты действительно считаешь, что это возможно? Ты что, из ума выжил, Зорандер?

— Я обнаружил это в одной из книг в анклаве Первого Волшебника. Она написана еще до войны с Древним Миром. И видел это собственными глазами. Я даже сплел несколько пробных коконов, чтобы удостовериться. — Он вновь повернулся к Эбби. — Да, там прошел легион Анарго. Конни Кроссинг находится в Пендисан Рич.

— Верно, — ответила Эбби. — Значит, д\'харианская армия пришла и…

— Пендисан Рич отказался присоединиться к остальным Срединным Землям и подчиняться единому командованию, чтобы оказать сопротивление Д\'Харе. Держась за свой суверенитет, твои соотечественники предпочли сражаться с противником сами. И теперь им придется самим расхлебывать последствия этого решения.

Старый волшебник теребил седую бороду.

— И все же ты твердо уверен? Ведь этой книге больше трех тысяч лет. За это время многое могло измениться. Результаты приблизительных опытов — довольно ненадежное доказательство.

— Я знаю об этом не хуже тебя, Томас, — но еще раз повторяю, это вполне реально, — сказал волшебник Зорандер. Его голос упал до шепота. — да смилуются над нами добрые духи, это вполне можно сделать.

Сердце Эбби отчаянно колотилось. Ей хотелось все ему рассказать, но она не могла найти слов. Он должен ей помочь! Это единственная надежда.

Из дальней двери в зал влетел офицер и протолкался к Первому Волшебнику.

“Эко Атлантик”, Лагос, Нигерия

— Волшебник Зорандер! Мне только что сообщили! Мы протрубили в рога, которые вы прислали, и все получилось отлично! Армия Ургланда бежит!

Несколько человек замолчали. Остальные — нет.

Итальянский консул в Лагосе, то и дело спотыкаясь, неуклонно движется к птифурам. Он плохо переносит и Нигерию, и алкоголь. Уго Дарчини шатается, оступается, и когда из его бокала выплескивается шампанское, оставляя пятно на экзотическом паркете огромного несуразного зала приемов в отеле “Эко Атлантик”, он извиняется хриплым, пьяным голосом.

— Им самое малое три тысячи лет, — сообщил Волшебник Первого Ранга бородатому Томасу. Потом положил руку на плечо офицеру. — Передайте генералу Брайнарду, пусть разделит свою армию. Половина пусть останется у реки Керн — будем надеяться, что Ургланду не удастся найти замену своему полевому чародею, — а другую половину пусть Брайнард отведет на север и перекроет путь к отступлению войскам Анарго. Это наша основная цель, но мосты через Керн сжигать не надо: возможно, нам еще придется преследовать Ургланда.

Дарчини подплывает к французской консульше, стоящей возле стола с закусками, как утопающий к спасательному кругу, отыскав в толпе ее гипнотически-лимонное одеяние с золотыми разводами, чем-то напоминающими спираль на брюхе папаши Убю. С тех пор как на нигерийских вечеринках разноцветные дашики и традиционные агбады народа йоруба пришли на смену костюмам от Версаче и смокингам от Армани, надо сильно постараться, чтобы не пройти незамеченным. Три нигерийца, собеседники консульши, заприметив итальянца, шарахаются от него как от чумного. Водоворот ее платья засасывает взгляд консула, его мутит.

Офицер побагровел.

– Buona sera, Элен. Какой потрясающий у вас тапафизический… патафизический наряд[10]. Прошу прощения, я выпил-то всего два стакана.

— Остановиться у реки? Но почему?! Враг бежит. Сейчас самое время добить их, прежде чем они успеют очухаться и соединиться с другой армией!

– Добрый вечер, Уго, я как раз хотела узнать, как вы. Я так и подумала, что вы вернетесь в Италию после того, что случилось. Я знаю, что ваша дочь уехала с матерью в Сиену.

Ореховые глаза волшебника сверкнули.

— А вы знаете, что ждет нас по ту сторону границы? Сколько людей погибнет, если Паниз Рал приготовил какой-нибудь очередной сюрприз? Сколько наших солдат погибнет, сражаясь с д\'харианцами на их территории, которую они знают как свои пять пальцев, а мы — нет?

Уго Дарчини через силу улыбается, но нет, Элен Шаррье не может понять, не может представить себе, как мучительно тянулись переговоры о возвращении его четырнадцатилетней дочери с похитителями, закинувшимися метом, когда страшно было даже вообразить, через что сейчас проходит Рената, этим уродам ничего не стоило отрубить ей палец, отрезать ухо, чтобы он поскорее отстегнул им семьдесят тысяч долларов. Он отдал деньги Тайво, “консультанту по безопасности”, весьма подозрительному типу, но его рекомендовал замдиректора подразделения по добыче и геологоразведке Eni. Тайво уже выступал посредником два года назад, когда похитили сына замдиректора. Обмен с Area boys[11] состоялся, с “калашами” наперевес, в Апапе, в переулке неподалеку от доков, перед евангелистской церковью с надписью Pray as you go[12] над воротами. Но тогда они запросили всего пятьдесят тысяч. Цены растут.

— А сколько людей погибнет, если они вернутся и снова обрушатся на нас? Паниз Рал никогда не уймется. Мы должны догнать их и перебить всех д\'харианцев, как бешеных псов!

— Я думаю, как это сделать, — кратко ответил волшебник Зорандер.

А ведь все – от посла в Абудже до секретарши в консульстве, – все поголовно предупреждали его: господин консул, следите повнимательнее за дочерью, когда она отправляется в город, в международный лицей, здесь люди живут на доллар в день, так что похищение – это обычный бизнес, как любой другой бизнес, а то и поприбыльней остальных. Но если он хочет перевестись в Афины через год или два, пост в Лагосе – необходимый этап. Мария твердо вознамерилась сопровождать его, чтобы Рената побывала в Африке. Однажды, всего один раз, ему не хватило духу запретить дочери выйти без вооруженного эскорта с охраняемой территории вокруг дома. Один-единственный раз.

Старый Томас потеребил седую бороду и саркастически хмыкнул.

– Хорошо, что они вернулись в Италию, – вздыхает консульша Франции, – в Лагосе становится хуже день ото дня. Уж я-то знаю, о чем говорю. Электричества хватает минут на тридцать, потом все внезапно вырубается на несколько часов. Не понимаю, как люди хранят еду без холодильника. Не будь у нас в консульстве генератора, мы вообще не смогли бы работать, а без привозной цистерны лишились бы и воды. И все тут так, Уго. Tutto.

— Ну да, он считает, что сумеет обрушить на них Подземный мир!

Офицеры, две оставшиеся колдуньи и трое других волшебников замолкли и уставились на Зорандера с откровенным недоверием.

Да, все тут так. Уго в курсе. Его первому взгляду на Лагос из иллюминатора, сквозь коричневую взвесь выбросов, открылись бесконечные квадратные километры трущоб, прилипших друг к другу, миллионы крыш из проржавевшей жести, замысловатое переплетение улиц и гигантская желто-черная как колорадский жук пробка из тысяч микроавтобусов, таких опасных, что их все время пытаются запретить, но безуспешно. Каждое лето, когда идут проливные дожди и улицы превращаются в зловонное болото, город словно напоминает, что на португальском “Лагос” значит “Озера”. Уже долгие десятилетия Лагос брошен на произвол судьбы и коррумпирован до такой степени, что иностранные строительные компании отказываются заключать договоры с местными властями. Даже государство капитулировало, и уже пять лет нигерийский президент сюда носа не кажет.

Колдунья, которая привела Эбби на аудиенцию, наклонилась к девушке.

Уго узнает по одной трагической истории в день. Историю девочки, которая, чтобы добраться до единственного крана с питьевой водой, переходит шоссе, попадает под машину, и по ней проезжают десять следующих, даже не притормозив. Историю человека, упавшего в припадке эпилепсии, – это случилось вчера, и Нарума, его повариха, все видела собственными глазами, как вот вас сейчас, – прохожие бросили его на земле, трясущегося в конвульсиях и с выступившей на губах пеной, может, он вообще там и умер. Историю старика из бидонвиля Ошоди, который бросился под гусеницы бульдозера, чтобы спасти какое-то свое тряпье, а бульдозер и не подумал остановиться.

— Ты пришла поговорить с Первым Волшебником. Так говори. А если струсила, я выведу тебя отсюда.

Если ты такой крутой, приезжай в Лагос, потом поговорим.

Эбби провела языком по пересохшим губам. Она не понимала, как можно вторгаться в такое серьезное обсуждение, но знала, что должна говорить. И она заговорила:

Консульша отставила бокал и окликнула высокую чернокожую девушку с пышными формами в пурпурном платье дашики, та подошла и радостно поцеловала ее.

— Господин, я не знаю, в чем провинилась моя родина, Пендисан Рич. Я с королем не знакома, я ничего не понимаю в войне и понятия не имею, какие решения принимает Совет. Я родом из маленького городка и знаю лишь, что его жителям угрожает опасность. На д\'харианцев движется войско Срединных Земель.

– Ах, Элен! Я ищу директрису Fashion Week в Лагосе, не понимаю, куда она…

Эбби испытывала неловкость, разговаривая с человеком, который одновременно беседует с десятком других людей. Но еще острее она чувствовала злость и отчаяние. Ее соотечественники погибнут, если ей не удастся убедить Зорандера оказать помощь.

– Свахила, позвольте познакомить вас с Уго Дарчини, моим итальянским коллегой. Свахила Одиака, наша атташе по культуре в Лагосе, уже год как.

— Сколько там д\'харианцев? — спросил волшебник. Эбби открыла рот, чтобы ответить, но ее перебил один из офицеров:

Девушка улыбнулась и пожала вялую руку, протянутую ей консулом. У входа в зал послышались крики, замигали вспышки фотоаппаратов.

— Легион Анарго основательно потрепан, но подобен разъяренному раненому быку. Они уже недалеко от своей родины, но с севера их отсекает Сандерсон, а с юго-запада жмет Мардейл. Анарго допустил ошибку, пойдя через Кроссинг. Теперь он будет вынужден либо биться с нами, либо отступать на свою территорию. Мы должны с ним покончить. Другой такого удобного случая может и не представиться.

– О, это Слимбой! – воскликнула атташе по культуре. – У него через два часа концерт на острове Виктория. Вы конечно же слышали Слимбоя, Элен.

Волшебник Первого Ранга потер гладко выбритый подбородок.

Нет, Элен его не слышала.

— И все же точно их численности мы не знаем. Разведчики не вернулись. Вероятно, они погибли. И вообще почему Анарго пошел через Кроссинг?

– Money not worth it worth it worth it…[13] – смеясь, напевает атташе по культуре. – Элен, вы что, не дружите с YouTube? Еще три-четыре месяца назад он был широко известен в узком кругу, но теперь все просто с ума посходили, за несколько недель его Yaba Girls зашкалила за миллиард просмотров. Настоящий медийный взрыв, как с тем корейцем десять лет назад, помните? Ну… Слимбой. Что скажете, господин консул Италии?

— Ну, это кратчайший путь в Д\'Хару, — ответил офицер. Первый Волшебник повернулся к колдунье, чтобы ответить на вопрос, которого Эбби не расслышала.

Уго вежливо покачал головой:

— Не вижу, как это можно сделать. Передай, что я сказал «нет». На основании столь зыбких предположений я не стану плести для них такую сеть и никому не позволю.

– Увы, госпожа атташе, я тоже впервые о нем слышу. Я, знаете ли, все больше по Верди, Пуччини, ну в крайнем случае Паоло Конте.

Колдунья кивнула и торопливо ушла.

На этот раз Свахила – ему в отместку – изобразила полное неведение.

Эбби знала, что у колдуний сетью называются особые заклинания. Судя по всему, волшебники тоже пользовались этим названием.

– Yaba Girls – это ритм в стиле хип-хоп / R&B, ну, хотя скорее афро-поп. Посвящение матери, которая держала лавку в Ябе, это местный fashion district.

— И все же, если такая штука возможна, — гнул свою линию бородатый Томас, — мне хотелось бы увидеть твою интерпретацию текста. Основываться на книге, которой больше трех тысячелетней, — большой риск. Знания, которыми , обладали волшебники древности, почти все утрачены, и у нас нет никаких ключей к тому, как…

Она жестом позвала их за собой.

Впервые за время беседы в глазах Волшебника Первого Ранга загорелся гнев.

– Давайте подойдем к нему поближе, он сейчас дает пресс-конференцию. При содействии министерства в марте прошлого года состоялся его концерт в Париже.

— Так ты, Томас, хочешь увидеть то, о чем я говорю? Все заклинание?

Оба консула двинулись за атташе по культуре, последняя, вне себя от восторга, пробиралась к музыканту и его спутнице сквозь растущую толпу, среди пронзительных криков его фанатов и папарацци:

Тон, каким были сказаны эти слова, заставил окружающих сразу умолкнуть. Первый Волшебник развел руки, вынуждая всех отступить. Мать-Исповедница жестом велела всем расступиться. Колдунья, которая привела Эбби, сделала несколько шагов назад и потащила за собой девушку.

– Слимбой! Слимбой! Только одно фото! Поцелуй Суоми!

Волшебник Зорандер слегка кивнул, и один из мужчин протянул ему маленький мешочек с песком. Только сейчас Эбби заметила, что песок был не просто рассыпан по столам — на нем были начертаны символы. Ее мать иногда творила заклинания с помощью песка, но в основном пользовалась другими вещами, например, мощами или сушеной травой. На песке она, как правило, упражнялась: заклинания, настоящие заклинания, должны выписываться очень точно, в строгом порядке и без единой ошибки.

Король африканской эстрады опустился на колени и под вспышки фотоаппаратов послушно чмокнул юную актрису, он столь же невероятно высок, как невероятно мала его свежеиспеченная невеста. Позируют они долго, покорно и любезно. Может, это и есть счастье.

Первый Волшебник присел на корточки, взял из мешка пригоршню песка и тонкой струйкой начал сыпать его на пол.

Феми Ахмед Кадуна, он же Слимбой, не может опомниться. Еще три месяца назад его популярность ограничивалась Пекхэмом, этим “Малым Лагосом” на юге Лондона, ну и, допустим, Уэстчейзом в пригороде Хьюстона, и как он ни перепевал культовые хиты Фела Кути, ни парижский концерт, ни последовавший за ним нью-йоркский успеха ему не принесли.

Его рука двигалась с уверенностью, выработанной годами. Он завершил круг, потом зачерпнул еще песка и начертил еще один круг внутри первого. Похоже, он рисовал Благодать.

И только в последний час полета из Парижа в Нью-Йорк, решив было, что ему пришел конец, и использовав кучу рвотных мешков, Слимбой придумал Yaba Girls. В этой песне он простыми словами признавался в любви кварталу своего детства и девочкам “ниточкам-иголочкам” и выражал благодарность маленького Феми своей матери, которая торговала бусами на базаре, молилась за него каждый день и совсем недавно умерла, – получилась нежная, удивительная, мелодичная песня.

Мать Эбби всегда вторым рисовала квадрат. Все по порядку, от внешнего к внутреннему, а потом, в самую последнюю очередь, лучи. Волшебник Зорандер сразу нарисовал внутри малого круга восьмиконечную звезду, а затем лучи — все, кроме одного.

Ему еще предстояло изобразить квадрат, означающий границу между мирами. Он был Волшебником Первого Ранга, поэтому Эбби решила, что он имеет полное право рисовать иначе, чем простая колдунья из маленького городка вроде Конни Кроссинга. Но другие волшебники, а также обе колдуньи, обменялись серьезными взглядами.

В самолете на обратном пути в Лагос он решил, что в кои-то веки в его клипе не будут мелькать большие автомобили и водные скутеры, он обойдется без полуголых красоток, танцующих на пляже или извивающихся вместе с ним на кровати на роскошной вилле, не станет увешивать себя золотыми цепями и с улыбкой пересчитывать доллары. Нет, так делают все, а ему захотелось чего-то другого, поэтому он покажет величие обычных людей, усталых тружениц, лавочниц, портных и гладильщиков за работой, которые смеются и танцуют, несмотря на сорок пять в тени, причем единственным цветовым пятном станут яркие ткани с восковым принтом. А он, Слимбой, весь в белом на грязных улицах, будет петь на английском и на йоруба, почтительно, а то и смиренно приветствуя всех встречных, да, это будет такой своеобразный поклон бывшего мальчишки своему счастливому детству. Да, он, Слимбой, сломает все коды афро-рэпового вайба, будет избегать автотьюна, реверба, дилея и других, затасканных до дыр эффектов, а поверх мелодии саксофонист мягко поддержит его. Слимбой даже нашел музыканта-виртуоза из Квебека, белого тощего старика с редкими волосами, которому случалось играть с канадским рэпером Дрейком, пусть он символизирует старый мир, передающий эстафету новому.

Зорандер нарисовал две стороны квадрата, взял еще песка и начал вырисовывать две оставшиеся стороны.

Они сняли клип на улицах Ябы за два дня, тут же выложили его в интернет, и песня обошла весь мир. Существует уже четыре ремикса Yaba Girls, в том числе один от Franks, Слимбой стал сюрпризом Коачелла-феста, пел вместе с Бейонсе, выступал в дуэте с Эминемом, Опра пригласила его на свое ток-шоу. Да, может, это и есть счастье.

Но вместо прямой он нарисовал дугу, уходящую в глубь внутреннего круга — того, который символизировал мир живых, — и пересекающую внешний круг. Потом она начертил вторую дугу, тоже уходящую за пределы внешнего круга, и соединил их в том месте, где остался ненарисованным один луч Света. В отличие от остальных точек квадрата она располагалась за внешним кругом — то есть в мире мертвых.

В мае, вернувшись из турне по Англии, он все-таки купил желтый “ламборгини” и огромную квартиру на верхнем этаже одной из башен в “городе будущего” Эко Атлантик, хотя ее первый камень еще даже не заложили; против природы все же не попрешь. Но как ни крути, этого и хотят молодые нигерийцы, хотят, чтобы им рассказывали сказки, хотят распивать шампанское в спортивном автомобиле и побывать в пентхаусе с видом на море, хотят услышать, что даже если они и просыпаются по утрам в гнилой жестяной хибаре среди дырявых покрышек и дохлых крыс, богатство и слава поджидают их за поворотом, да пусть хоть одного на миллион, плевать, в любом случае удача выпадет им.

Все вокруг дружно ахнули. На мгновение повисла тишина, а потом те, кто владел волшебным даром, начали тревожно перешептываться.

Обоим консулам и атташе по культуре удалось наконец пробраться к эстраде, на которой стоит Слимбой. Вопросов им почти не слышно, но певец, немного подумав, громко отвечает в микрофон:

Волшебник Зорандер выпрямился.

– Хочется верить, что Эко Атлантик станет счастливым билетиком для Лагоса и Нигерии, что все население, живущее вокруг него, только выиграет от строительства самого амбициозного города Африки.

— Ты удовлетворен, Томас?

Лицо Томаса стало таким же белым, как его борода.

Французская консульша кивнула со вздохом: у этой идиотской теории “просачивания” еще все впереди.

— Да хранит нас Создатель! — Он в упор посмотрел на Зорандера. — Совет не понимает, с чем имеет дело. Это просто безумие!

– Кстати, Уго, – она обернулась к Дарчини, – как по-вашему, ну не ужас ли это – мы открываем одну башню за другой, нажираясь птифурами?

Волшебник Зорандер отвернулся от него и спросил Эбби:

Итальянский консул поморщился. Да, Эко Атлантик, искусственный остров, отвоеванный у океана, конечно, безобразие. Пока что это просто гигантский пустырь, но двести тысяч олигархов Лагоса найдут вскоре пристанище в его сияющих небоскребах, надежно отгородившись от ярости мегаполиса мостами под охраной вооруженных церберов. В этой крепости у них будет собственная электростанция, собственный очистной завод, свои рестораны, паласы, бассейны и гавань для личных яхт…

— Сколько д\'харианцев ты видела?

— Три года назад на наши поля обрушилась саранча. Все холмы вокруг Конни Кроссинга были коричневыми от нее. Так вот. Мне кажется, что д\'харианцев я видела больше, чем саранчи.

– Африканский Дубай, как они выражаются, – продолжает Элен Шаррье. – Его даже приподняли на несколько метров, принимая во внимание возможные изменения уровня воды. С высоты этих роскошных билдингов они смогут наблюдать, как потонет Лагос и его сорок миллионов жителей от Курамо-Бич до трущоб Макоко, сточной канавы под открытым небом… Извините, Уго, но, по-моему, это чудовищно. А знаете, что хуже всего? Таков мир будущего. Мы сдались, сложили оружие, теперь каждый за себя, но все равно никто не спасется. Это не Лагос отдаляется от цивилизации, а мы, все мы повсюду неумолимо приближаемся к Лагосу.

Волшебник Зорандер недовольно крякнул и посмотрел на нарисованную им Благодать.

– Вы преувеличиваете.

— Паниз Рал не успокоится. И сколько еще это продлится, Томас? Сколько пройдет времени, прежде чем он изобретет что-нибудь новенькое и снова нашлет на нас Анарго? — Он оглядел столпившихся вокруг людей. — Сколько лет мы прожили в страхе, что нас уничтожит орда завоевателей из Д\'Хары? Скольких людей Рал убил своей магией?

– Если бы.

Сколько жизней унесла чума, которую он на нас наслал? Сколько тысяч человек истекли кровью, соприкоснувшись с людьми-тенями, которых он сотворил? Сколько городов, больших и малых, сколько деревень он стер с лица земли? — Никто не ответил, и волшебник Зорандер продолжал:

Внезапно в зале, где проходит пресс-конференция, стихает шум. Какой-то репортер задал Слимбою вопрос.

– Эз Онедика из “Панча”. Слимбой, говорят, ты споешь новую песню с Doctor Fake? Это что, будет песня в защиту гомосексуализма? Ты гомосексуал?

— У нас ушли годы на то, чтобы поднять страну из пепла, но наконец в войне произошел перелом, и враг бежит. Теперь у нас есть три варианта. Первый — дать ему возможность отступить и надеяться на то, что больше он к нам не сунется. Лично я полагаю, что на это рассчитывать просто смешно и всерьез можно обсуждать только две возможности. Либо мы будем преследовать д\'харианцев до самого их логова и покончим с ними навсегда ценой жизни десятков, а может, и сотен тысяч солдат. Либо я положу конец Д\'Харе.

Волшебники и колдуньи с беспокойством посмотрели на нарисованную на полу Благодать.

Наступает тишина, непробиваемая как кирпич. Если вся Африка – ад для гомосексуалов, то Нигерия – его девятый круг. По закону им здесь грозит четырнадцать лет тюрьмы, полиция преследует их, вымогает деньги, и поголовно все население с отвращением и омерзением чурается их, подстегиваемое слухами и ненавистью епископов и священников-евангелистов на юге и мусульман на севере, применяющих шариат на деле. Ни дня не обходится без того, чтобы не убили или не линчевали каких-нибудь молодых людей, ни дня без того, чтобы какой-нибудь певец, актер или спортсмен не был вынужден с дрожью в голосе защищаться и уверять, что он не гей. Так что да, три месяца назад утонченный Doctor Fake, не рискнув, разумеется, признаться в любви к мужчинам, все же нарушил табу своим хитом с вполне безобидными и все же двусмысленными словами Be Yourself.

— В нашем распоряжении есть и другая магия, — сказал один из волшебников. — Мы можем воспользоваться ею и обойтись без такой катастрофы.

– Слишком много вопросов, – отвечает Слимбой. – Да, я собираюсь петь с Doctor Fake, песня называется True Men Tell the Truth. Но что такое “песня в защиту гомосексуализма”? Это пустой звук. Вот My Nollywood Girl, например, это песня о любви, а не “в защиту гетеросексуальности”. Чувствуешь разницу? Кроме того, у меня для вас сенсация: я только что узнал, несколько минут назад, что в Лондоне у меня намечена запись с Элтоном Джоном. Его личный самолет прилетит за мной послезавтра.

— Волшебник Зорандер прав, — возразил другой. — Как и Совет. Враг заслужил свою судьбу. Мы должны это сделать.

Но журналист не отстает:

Вновь разгорелся яростный спор. Волшебник Зорандер поглядел Эбби в глаза, и в его взгляде она прочла приказ поторопиться с изложением просьбы.

– А сам ты гей, Слимбой?

— Мои соотечественники захвачены в плен. Прошу вас, волшебник Зорандер, вы должны мне помочь! Я спряталась и слышала, как колдунья д\'харианцев разговаривала с офицерами. Они хотят использовать пленников как живой щит, прикрыться ими не только от копий и стрел, но и от магии, которую вы на них обрушите. А если они решат контратаковать, то погонят пленных перед собой. Волшебник Зорандер, вы должны их спасти!

– Напрашиваешься на свидание?

Никто даже не посмотрел в ее сторону. Все были заняты своими спорами, словно жизнь людей, о которых говорила Эбби, была таким пустяком, на который не стоило обращать внимания.

Журналисты смеются, Слимбой его добивает:

У Эбби на глаза навернулись слезы.

– Почему бы тебе не задать этот вопрос Суоми?

— Погибнут ни в чем не повинные люди! Пожалуйста, волшебник Зорандер, нам нужна ваша помощь! Он бросил на нее быстрый взгляд.

Девушка любезно улыбается и тут же целует Слимбоя взасос с наигранной и одновременно игривой жадностью. Под аплодисменты журналистов поцелуй быстро сходит на нет. Слимбой, галантно завершив его, добавляет:

— Мы ничем не можем помочь твоим землякам. Эбби едва удерживалась, чтобы не разрыдаться.

– Но когда я читаю, что жители одной деревни забили камнями двух шестнадцатилетних ребят, после того как проповедник громогласно осудил их просто потому, что они поцеловались, да, я заявляю, что нам есть что менять в этой стране. Суоми вполне согласна со мной по этому поводу. Мы не можем никого заставить быть тем, кем он не является. Нам нужна терпимость, нужна любовь. Неужели мы станем счастливее, причиняя зло другим?

— Среди пленных мой отец. И мой муж. И моя дочь. Ей нет еще и пяти. Если вы прибегнете к магии, они все погибнут. Если завяжется бой — тоже. Вы должны либо спасти их, либо отказаться от атаки.

Казалось, волшебник искренне огорчен.

Всеобщий гул, новые вопросы. Слимбой поворачивается к обеспокоенному менеджеру, и тот заканчивает пресс-конференцию. Но, будь его воля, певец рассказал бы историю Тома, своего первого любовника, – Слимбою было тогда пятнадцать лет, и у него на глазах Тома сожгла живьем разъяренная толпа, он рассказал бы, как сам спасался ночью бегством, босой, изможденный, запуганный, с окровавленным лицом, как он несся по Ибадану, подальше от враждебного сброда, он описал бы свои мимолетные рискованные свидания и отчаянное положение геев в Нигерии и в других странах Африки, откуда в конечном счете они все сбежали, найдя приют у белых в холодных странах, где у них еще есть хотя бы право дышать. С Doctor Fake он будет петь True Men Tell the Truth, но какая же в этом таится ирония, какая ложь, какое предательство! Чтобы остаться в Лагосе – и Слимбой это прекрасно понимает, – ему пришлось изобрести себе другую жизнь и даже вступить в сговор с Суоми, восходящей звездой “Нолливуда”, восхитительной Суоми, которая, понятное дело, любит женщин так же сильно, как он мужчин.

— Прости. Я ничем не могу им помочь. Да позаботятся о них добрые духи и возьмут их души к Свету. Он хотел отвернуться, но Эбби вскричала:

Внезапно Элен Шаррье заметила высокого чернокожего мужчину в темном костюме. Он скромно стоит в сторонке и наблюдает за молодым певцом. Она повернулась к итальянскому консулу, мотнув головой в его сторону:

— Нет! — Двое мужчин замолчали, но другие лишь недовольно покосились на нее и продолжали беседу. — Моя дочь! Вы не можете!.. — Она сунула руку в котомку. — У меня есть мощи…

– Уго, видите того мужика, он что-то все время пишет на мобильнике и фотографирует. Представляю вам британского торгового атташе. Джон Грей. Не поручусь, что это его настоящее имя, но вот в том, что он служит в британской разведке, я абсолютно уверена. И он тут не один такой. Здесь находятся еще два сотрудника службы безопасности консульства. А главное, с полдюжины странных типов, которых я никогда раньше не видела. МИ-6, как пить дать.

— А у кого их нет, — перебил ее Зорандер. — Я не в состоянии тебе помочь.

– У вас глаз алмаз, Элен, ну надо же. Вы сами, случайно, не из французской разведки?

— Но вы обязаны!

– Нет, Уго, конечно нет. Но сами подумайте, будь я в разведке, я бы все отрицала.

— Это значит — предать общее дело. Мы должны уничтожить войско д\'харианцев, и твои соотечественники, какими бы невинными они ни были, мешают мне в этом. Я не могу допустить, чтобы затея д\'харианцев увенчалась успехом, иначе они станут прибегать к ней повсюду, и тогда погибнет еще больше ни в чем не повинных людей. Враг должен понять, что ничто не заставит нас свернуть с выбранного пути!

– Разумеется. Кстати, Элен, знаете анекдот, как американский шпион, засланный в СССР – ох, это нас не молодит, – решает сдаться властям? В общем, едет он на Лубянку…

— НЕТ! — взвыла Эбби. — Она ведь еще ребенок! Вы обрекаете на смерть мою малышку! Там есть и другие дети! Да что же вы за чудовище?!

– Куда?

Никто, кроме волшебника, уже не слушал ее, все были заняты своими разговорами.

– На Лубянку… Это штаб-квартира КГБ в Москве… Короче, он приходит и говорит: “Я шпион и хочу сдаться”. – “На кого вы работаете?” – спрашивает дежурный на входе. “На Соединенные Штаты Америки”. – “Хорошо, тогда вам в кабинет номер два”. Американский шпион идет в кабинет номер два и говорит: “Я американский шпион и хочу сдаться”. – “Вы вооружены?” – “Да, вооружен”. – “Тогда пройдите в кабинет номер три”. Он идет в кабинет номер три и говорит: “Я американский шпион, я вооружен и хочу сдаться”. – “Вы на задании?” – “Да, я на задании”, – начинает злиться американский шпион. “Тогда вам в кабинет номер четыре”. Он идет в кабинет номер четыре и говорит: “Я американский шпион, я вооружен, я на задании и хочу сдаться!” – “Вы правда на задании?” – “Да”. – “Так идите и исполняйте свое чертово задание! Не мешайте людям работать!”

Голос Зорандера перекрыл гвалт и обрушился на Эбби, как топор палача.

Уго улыбнулся собственной шутке.

— Я — человек, вынужденный принимать такие решения. В просьбе отказано.

– Отличный анекдот, – подтвердила Элен, которой он прекрасно известен, потому что его любят рассказывать в так называемом бассейне – Управлении внешней безопасности. До ее назначения консулом в Лагос Элен работала на контрразведку на территориях Кении и Южной Африки.

Эбби сдавленно вскрикнула, понимая, что потерпела поражение. Ей даже не дали возможности показать ему…

Агенты не сдвинулись ни на шаг, они глаз не сводят со Слимбоя.

— Но это долг! — закричала она. — Священный долг!

– Но это нам никак не объясняет, что они тут забыли и с каких пор Интеллидженс Сервис интересуется афро-рэпом и R&B.

— И он не может быть выплачен прямо сейчас. Эбби не выдержала и разрыдалась. Колдунья хотела отвести ее в сторону, но девушка вырвалась и выбежала из зала. Она понеслась по лестнице, из-за пелены слез ничего не видя перед собой.

Внизу силы оставили ее, и она, всхлипывая, рухнула на пол. Он не поможет. Он отказался помочь беспомощному ребенку. Ее дочке предстоит умереть.

Эдриан и Мередит

Эбби почувствовала на плече чью-то ладонь. Ласковые руки обняли ее. Нежные пальцы гладили ей волосы, пока она рыдала, уткнувшись женщине в колени. Другая рука коснулась ее спины, и Эбби ощутила успокаивающее воздействие магии.

Четверг, 24 июня 2021 года.

— Он убивает мою дочь! — всхлипнула она. — Ненавижу его!

Файн-Холл, Принстонский университет, Нью-Джерси

— Ничего-ничего, Абигайль, — произнес голос над ее головой. — Этих слез тебе не нужно стыдиться. Мы понимаем твою боль.

Эбби вытерла щеки и подняла голову. Рядом с ней на ступеньке сидела колдунья.

В Принстоне перед зданием математического факультета, элегантной многоэтажкой из стекла и розоватого кирпича, отдающей устаревшим уже модернизмом, студенты накрыли столы на козлах, установили островерхий белый тент и разожгли барбекю. Они отмечают морем сосисок присуждение Танидзаки Филдсовской медали, и Эдриан Миллер, специалист по теории вероятностей, прекрасно отдает себе отчет, что наблюдает за своей коллегой Мередит Харпер с напряженной улыбкой, которую иногда сменяет выражение идиотской мечтательности. Когда Эдриан впервые увидел Мередит, она показалась ему жуткой уродиной. Но лучшие в мире писатели подтвердили бы ему мимолетность этого впечатления. С момента приезда британской топологини прошло два месяца, и теперь к этой Мередит с тонюсенькими ножками, слишком примерно прилизанными каштановыми волосами, слишком длинным носом и слишком черными глазами, к этой вечно отмороженной Мередит он испытывает безрассудное влечение.

Эбби посмотрела на женщину, которая обнимала ее. Это оказалась сама Мать-Исповедница, но теперь Эбби было все равно. Она не боялась ни ее взгляда, ни ее прикосновения. Какое это теперь имеет значение? Что теперь вообще имеет какое-либо значение?

Чтобы набраться смелости и заговорить с ней, Эдриану пришлось выпить бутылку пива, потом еще одну. В трезвом виде он может еще кое-как сойти за “опустившегося и полысевшего Райана Гослинга”, как ему как-то раз беззлобно заметила Мередит, но сейчас он выглядит просто как заурядный пьянчужка. По его оценке, шансы на успех равны 27 %. Они могли бы вырасти до 40 %, если бы от него не так сильно разило перегаром, но с другой стороны, опьянение уменьшит процентов на шестьдесят муки, вызванные ее отказом. Вероятностник заключает, что, имея столь высокие шансы обломаться, лучше поддать.

— Он чудовище! — вскричала Эбби. — Правильно его называют. Он — злобный ветер смерти. Только на сей раз он убивает моего ребенка, а не врагов!

Большую часть своей жизни Эдриан провел за расчетами вероятностей, изредка слушая Баха и Beach Boys. Семьи он не создал, ни один ребенок не носит его фамилии, остается разве что возвести в статус отпрыска некую смутную теорему. Любовное чувство посетило его впервые за очень долгое время и, подумал он сейчас не без некоторого пафоса, возможно, впервые в жизни. Мередит стоит в гордом одиночестве под развесистой акацией, она чудо как хороша в черном ситцевом платье в пол. Ему удалось дойти до нее по более или менее прямой линии.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Абигайль, — спокойно произнесла Мать-Исповедница. — Только это неправда.

– Я выпил, – с ходу сообщил он.

— Как вы можете так говорить! Моя дочка даже еще не начала жить, а он ее убивает! Мой муж умрет. И мой отец тоже. Только он успел прожить жизнь, а моя девочка — нет!

– Оно и видно, – отозвалась Мередит, и правда заметив, что он пошатывается.

Она снова зарыдала, и Мать-Исповедница опять ласково обняла ее. Но Эбби было не нужно ее утешение.

– И от меня воняет пивом. Простите.

— У тебя только один ребенок? — спросила колдунья. Эбби всхлипнула и кивнула.

– Не мне вас судить, я сама не лучше.

— У меня был еще сын, но он умер сразу после рождения. Повитуха сказала, что у меня больше не будет детей. Моя маленькая Яна — единственное, что у меня есть. — Острая боль пронзила Эбби. — А он ее убивает. Как того мужчину передо мной. Волшебник Зорандер — чудовище! Да пошлют ему смерть добрые духи!

Она помахала Эдриану своей пустой бутылкой и восхитительно неуверенным движением наклонилась, чтобы горячо дыхнуть ему прямо в нос, шибанув хмельным ароматом.

Колдунья отбросила волосы Эбби со лба.

– Дышите глубже, Эдриан, это запах досады и скуки.

— Ты не понимаешь. Ты видишь лишь часть. И сама не знаешь, что говоришь.

Но Эбби отлично знала, что говорит.

Дело в том, что Мередит скучно в Принстоне. Будучи жительницей Лондона, она не любит этот провинциальный город, где в японском ресторане – единственном, что открыт “допоздна”, – уже с полдесятого начинают мигать лампочками, намекая, что они закрываются, не любит и сам кампус, косящий под Хогвартс с его средневековыми донжонами и колокольнями девятнадцатого века, она никак не свыкнется со студентами, которые очень много о себе понимают и под тем предлогом, что родители выложили шестьдесят тысяч баксов за их обучение, днем и ночью шлют ей по мейлу дурацкие вопросы про теорему о симплектическом верблюде Громова, требуя к тому же немедленного ответа, притом что, черт побери, могли бы типа сами заглянуть в соответствующую статью Википедии, кстати очень хорошо написанную, она ненавидит профессоров, смотрящих на нее свысока, ну понятно, ее родной Сент-Эндрюс в подметки не годится Принстону, а они-то как раз из Принстона, ЧТД. Вот Эдриан не такой, и не будь он ужасным недотепой, он бы уже сто раз догадался, что нравится ей. Больно он мечтательный для вероятностника, у него зеленые глаза, по которым его можно принять за теоретика чисел, несмотря на довольно длинные волосы теоретика игр, троцкистские стальные очочки логика и старые дырявые футболки алгебраиста, – та, что на нем в данный момент, на редкость растянутая и дурацкая. Она догадывается, что он жутко талантлив. Иначе давно бы ушел в финансы. Талантлив, но застенчив, и когда он, заикаясь, произносит: “Мередит, я хотел вас спросить… Ммм… вы ведь занимаетесь… локально симметрическими пространствами и…” – она обрывает его:

— Будь у вас…

– Нет, Эдриан, отнюдь. В данный момент я занимаюсь тем, что добросовестно напиваюсь. Я счастлива, что Танидзаки и этот мачо Бреннер из Стэнфорда получили Филдсовскую премию за проблемы взаимодействия топологии и алгебраической геометрии, учитывая, что в этой области я являюсь соавтором почти всех статей в том случае, когда я не единственный их автор. Кстати, я живу в Трентоне, в гнилом домишке, где вода то чуть теплая, то холодная, моя гибридная “тойота” уже шесть дней как заглохла, вроде что-то с аккумулятором, я порвала с мужчиной своей жизни – по крайней мере, я его таковым считала – год назад, так что получается, дайте-ка я подсчитаю, у меня четыре месяца не было секса. Сейчас конец июня? Тогда нет, шесть. Полгода… И я даже не особенно унываю. А вы как, Эдриан, у вас все путем? Дом, машина, секс?

— Делора все понимает, — кивнув на колдунью, сказала Мать-Исповедница. — У нее есть сын и десятилетняя дочь.

Не успев начаться, разговор принимает для Эдриана тревожный оборот. Он старается произнести как можно четче:

Эбби поглядела на колдунью. Та сочувственно улыбнулась и кивнула, подтверждая эти слова.

— У меня тоже есть дочь, — продолжала Мать-Исповедница. — Ей двенадцать лет. И Делора, и я понимаем, как тебе больно. И Волшебник Первого Ранга тоже.

– Моя машина на ходу. У меня есть горячая вода. Я…

— Да откуда ему понять! — Эбби сжала кулаки. — Он сам почти еще мальчишка! И хочет убить мою девочку! Он — ветер смерти и думает только о том, как убивать людей!

– Тогда почему у вас вечно вид печального спаниеля, ушами в миске? Дело идет к тому, что я допью пиво и возьму еще бутылку.

Мать-Исповедница похлопала по ступеньке рядом с собой.

– Если вы хотите побыстрее впасть в кому, Мередит, в зале Тьюринга, в шкафу, за фломастерами, стоит текила.

— Присядь-ка со мной, Абигайль. Разреши мне рассказать тебе об этом человеке.

– Отличная идея.

Продолжая всхлипывать, Эбби уселась на ступеньку. Мать-Исповедница была старше ее лет на двенадцать — четырнадцать; у нее были приятные черты лица и притягательные фиалковые глаза. Густые волосы достигали талии. Улыбка у нее была очень теплой. Эбби никогда не думала о Матери-Исповеднице как об обычной женщине, но именно обычную женщину она сейчас видела перед собой. И этой женщины она не боялась. Все равно она не могла причинить Эбби большего зла, чем волшебник Зорандер.

Мередит отставила бутылку, двинулась по лужайке к входу в здание, выписывая кренделя, и неловко толкнула дверь. Эдриан последовал за ней, немного волнуясь и стараясь не слишком пялиться на ее задницу, когда она быстро взбегала по лестнице. Она остановилась перед дверью в зал и прислонилась к стене.

— Я присматривала за Зеддикусом, когда он был еще карапузом, а я лишь входила в пору зрелости. — Взгляд Матери-Исповедницы устремился вдаль, губы тронула задумчивая улыбка. — Он был сущим наказанием, но не потому, что у него был вредный характер, а оттого, что он был непоседой и ужасно любопытным ребенком. Из него вырос настоящий мужчина. Когда началась война с Д\'Харой, волшебник Зорандер довольно долго оставался в стороне. Он не хотел сражаться, не хотел убивать людей. Только после того, как Паниз Рал, Владыка Д\'Хары, начал использовать магию, Зедд встал на нашу защиту, понимая, что с волшебниками могут сражаться лишь волшебники. Возможно, Зеддикус Зу\'л Зорандер и кажется тебе чересчур молодым, но он необычный чародей. Зедд — сын волшебника и колдуньи. Он был необычайно одаренным ребенком. Даже его учителя не всегда понимают, как ему удается постигать загадки древних книг и справляться с могуществом, которое он черпает оттуда. У него ясный ум, но все мы отлично знаем, что у него чистое сердце. Он думает не только головой, но и сердцем тоже. Во многом его избрали Волшебником Первого Ранга именно за это — хотя и других причин было достаточно.

– Я британка, Эдриан, предупреждаю вас, если вы попытаетесь меня изнасиловать, я не окажу сопротивления, и все мысли мои будут о королеве.

— Не сомневаюсь, — кивнула Эбби. — Он очень талантливый ветер смерти.

– Вы перебрали, Мередит.

Мать-Исповедница слегка улыбнулась.

– А вы недобрали.

— Мы — те, кто действительно хорошо его знает, — зовем его Ловкачом. Ловкач — вот прозвище, которое он на самом деле заслужил. А «ветер смерти» — это прозвище для других, в основном для врагов, чтобы вселить ужас в их души. Некоторые из наших людей тоже приняли это прозвище близко к сердцу — но, может быть, раз у тебя мать была колдуньей, ты понимаешь, что люди порой совершенно без оснований боятся тех, кто владеет магией?

Мередит повернула дверную ручку и вошла, вращаясь вокруг собственной оси, и, едва не растянувшись во весь рост, рухнула на стул, не в силах совладать с головокружением. Потом осмотрелась вокруг:

— А иногда, — упрямо возразила Эбби, — те, кто владеет магией, действительно самые настоящие чудовища, которым наплевать, сколько людей они уничтожат.

– Ну и где ваша текила?

Мать-Исповедница посмотрела Эбби в глаза долгим взглядом и предостерегающе подняла палец.

– Не уверен, что с вашей стороны будет разумно…

— То, что я расскажу тебе сейчас о Зеддикусе Зу\'л Зорандере, — тайна. И если ты когда-нибудь кому-нибудь это перескажешь, я никогда не прощу тебе того, что ты не оправдала моего доверия.

– Сядьте рядом со мной. И не говорите мне о стохастических процессах, если бы вы только знали, как мало меня это волнует в данный момент.

— Я никому не скажу, но не понимаю, какое это…

Эдриан повиновался, взглянув на нее в замешательстве.

— Просто слушай.

– Да поцелуйте же меня, черт возьми. Вам же ужас как хочется меня поцеловать, и сейчас мне плевать, что вы фигово целуетесь.

Эбби замолкла, и Мать-Исповедница начала рассказ.

– Я… Мередит, уверяю вас… Нет, вы мне нравитесь, но я…

— Зедд был женат. Эрилин была чудесная женщина. Ее все любили, но никто не любил ее так сильно, как Зедд. У них родилась дочь.

– Да, пусть это не очень романтично, и что с того? Потом мы посмеемся над собой вместе с нашими детьми. Поцелуйте меня, или я заплачу. Или закричу. Эй! Караул!

Эбби вся превратилась в слух.

– Мередит, прошу вас. – Эдриан внезапно встревожился. – Вы так дошутитесь.

— И сколько ей лет?

– А! Попался. Ладно, шучу. Почему все мужики впадают в ступор, когда женщина проявляет инициативу?

— Примерно столько, сколько и твоей дочери, — ответила Делора.

Мередит внезапно притянула его к себе и ткнулась ему в губы. У ее губ клубничный вкус, она закрыла глаза, и они надолго замерли, не осмеливаясь даже толком поцеловаться, как вдруг у Эдриана во внутреннем кармане пиджака завибрировал и громко зазвонил мобильник. Он резко отстранился от Мередит, у которой, как оказалось, такой же обалдевший вид, как и у него, вынул телефон металлического цвета и с изумлением посмотрел на экран.

Эбби сглотнула комок.

– Это ваша жена? – тут же спросила Мередит. Впрочем, ей сейчас на это плевать с высокой колокольни.

— Понятно.

– Я не женат.

— Когда Зедд стал Волшебником Первого Ранга, дела пошли скверно. Паниз Рал создал людей-теней.

После трех звонков смартфон внезапно умолк, выждал пять секунд и снова принялся трезвонить и вибрировать. Но на этот раз стих после первого же звонка. Эдриан не мог оторвать от него глаз. Вот прямо сейчас, что ли?

— У нас в Конни Кроссинге никогда не слышали о людях-тенях.

– Если это не ваша жена, то кто-то очень-очень настойчивый.

Мать-Исповедница горько вздохнула.

– Черт, черт! Простите. Мне надо во что бы то ни стало… Мередит, я должен…

— Их так называют, потому что они действительно напоминают тени в воздухе. У них нет четкой формы, и сражаться с ними обычным оружием — все равно что сражаться с дымом. От людей-теней нельзя укрыться. Они плывут к тебе через поле или через лес. И рано или поздно находят тебя. Когда они прикасаются к человеку, его тело начинает раздуваться и в конце концов лопается. Люди умирают в чудовищных муках. Даже магия не в силах помочь тому, кого коснулся человек-тень. Когда д\'харианцы шли в атаку, их волшебники посылали вперед людей-теней. Наши солдаты гибли целыми батальонами. Мы почти потеряли надежду. Это был самый черный период в нашей жизни.

Он бросился вон из зала, побежал по коридору факультета, и через десять секунд телефон зазвонил опять. Три звонка, один, три. Это условный код, он ответил. Мужской голос, уверенный и безжизненный одновременно, звучал по-военному твердо:

— И волшебник Зорандер смог их остановить? — спросила Эбби.

– Профессор Эдриан Миллер?

Мать-Исповедница кивнула.

– Ммм… да, – нерешительно признался он.

— Он изучил древние книги и создал боевые роги. Их магия развеивает людей-теней, как ветер развеивает дым. Кроме того, магия рога устремляется по следу магии, породившей людей-теней, находит волшебника, который их сотворил, и убивает его. Впрочем, эти роги тоже не безупречны, и Зедд вынужден все время изменять их магию, потому что противник тоже меняет способ создания людей-теней. С помощью магии Паниз Рал насылал на нас эпидемии ужасных болезней и туман, вызывающий слепоту. Зедд работал дни и ночи, но сумел справиться и с тем, и с другим. А пока Паниз Рал разрабатывал новую магию, мы могли воевать обычным способом. Таким образом, благодаря волшебника Зорандеру удалось переломить ход войны.

– Тото, сдается мне…

— Все это, конечно, замечательно, но… Мать-Исповедница подняла руку, призывая к молчанию. Эбби тут же прикусила язык и стала слушать дальше.

Голос терпеливо ждал, и Миллер глухо отозвался:

– Что мы уже не в Канзасе.

— Разумеется, Паниз Рал пришел в бешенство. Он пытался убить Зедда, но у него ничего не вышло. И тогда он послал квод, которому было поручено убить Эрилин.

— Квод? А что такое квод?

“Тото, сдается мне… что мы уже не в Канзасе”. Черт-те что. Но ему остается пенять только на себя, вернее, на юнца двадцатилетней давности, любителя дурацких школьных шуточек, выбравшего первую часть реплики из “Волшебника из страны Оз”, хотя он был далек от мысли, что однажды ему и в самом деле придется закончить кодовую фразу, чтобы подтвердить свою личность. Вот уже двадцать лет он не расстается с этим мобильником, который ему регулярно меняют на новый, потому что Эдриан обязался за тысячу долларов в месяц никогда не отключать его и постоянно носить при себе, чтобы иметь возможность, при любых – при каких угодно, как вот сейчас, например, – обстоятельствах, ответить на звонок и немедленно поступить в их полное распоряжение. Зазвонил он при этом впервые.

— Квод, — ответила колдунья, — это отряд из четырех специально обученных убийц, действующих под защитой заклинания, наложенного на них тем, кто их послал. То есть Панизом Ралом. Их задача не просто убить свою жертву, но сделать ее смерть как можно более мучительной и страшной.

– Эдриан, – кричит Мередит, – возвращайтесь и поцелуйте меня, даже если это ваша жена!

Эбби сглотнула.

– Профессор Миллер, будьте наготове, – продолжает голос. – Через минуту полицейская машина подъедет к Файн-Холлу и отвезет вас к месту встречи.

— И они… Убили его жену? Мать-Исповедница придвинулась ближе.