Расслабившись как следует, оставшиеся перебрались в Малиновую гостиную слушать фрагменты Второго фортепианного концерта Рахманинова. Королева особенно любила эту комнату: стены здесь были обиты красным шелком, по бокам от камина висели величественные портреты мамочки и папы на коронации, днем из окон открывался вид на парк, вечерами горела роскошная люстра, а чуть дальше, в анфиладе залов, просматривалась Зеленая гостиная. Пожар 1992 года едва не погубил Малиновую гостиную, но теперь об этом ничего не напоминало: интерьерам вернули былую безупречность, и в такие вечера, как этот, было очень приятно собираться здесь.

Юный пианист, как и обещали, играл превосходно. Кажется, Саймон говорил, его фамилия Бродский? Лет двадцати с небольшим, подумала королева, однако манера исполнения вполне зрелая. Музыка захватила его совершенно; королева же вспоминала эпизоды из “Короткой встречи”[10]. А еще музыкант был хорош собой. Дамы не сводили с него глаз.

Потом настал черед балерин, и они премило станцевали свои номера. Маргарет бы понравилось. Правда, топали как лошади, но в этом, видимо, виноваты пуанты. Затем юный мистер Бродский вернулся за фортепиано и исполнил танцевальные мелодии тридцатых годов. Откуда он их знает? Королева приказала отодвинуть мебель, и начались танцы.

Сперва гости робели, но потом Бродского за фортепиано сменил кто-то другой — кажется, муж преподавательницы русской литературы. Играл он тоже на удивление хорошо. Юный русский присоединился к танцующим. Подошел к хозяйке вечера, щелкнул каблуками, поклонился и спросил с мольбой во взгляде:

— Ваше Величество, не соблаговолите ли потанцевать со мной?

Что ж, манеры у него безукоризненные. Разумеется, она согласилась — и, не успев опомниться, уже позабыв о радикулите, танцевала фокстрот. В тот вечер на ней было легкое шифоновое платье с летящей юбкой. Мистер Бродский оказался опытным партнером и напомнил ей многие забытые шаги. У него была безупречная координация. С ним она почувствовала себя Джинджер Роджерс.

К этому времени почти все гости пустились в пляс. Музыка стала громче, энергичнее. Заиграли аргентинское танго. Кажется, за фортепиано по-прежнему был муж преподавательницы? Даже архиепископ Кентерберийский не удержался от соблазна, чем всех развеселил. Как бы красиво ни двигались гости, никому было не сравниться с русским и его партнершей — одной из балерин: до того величественно они танцевали.

Вскоре она удалилась к себе, заверив гостей, что они могут продолжать сколько им будет угодно. В былые дни королева перетанцевала бы половину чиновников из Министерства иностранных дел, теперь же в одиннадцатом часу ее уже клонило в сон. Однако это не повод прерывать хорошую вечеринку. Горничная потом сообщила ей, что, по словам одного из помощников дворецкого, веселье закончилось далеко за полночь.

Когда она уходила, мистер Бродский кружил по гостиной прелестную юную балерину. Таким королева его и запомнила — очаровательным, счастливым… полным жизни.

После обеда Филип пришел выпить с ней кофе; ему не терпелось поделиться новостями.

— Лилибет, ты уже слышала, что он был голый?

— Да, вообще-то слышала.

— Повесился, как тори. Кажется, для этого есть название. Автосекси… как его бишь?

— Аутоэротическая асфиксия, — мрачно поправила королева: она уже загуглила это на айпаде.

— Вот-вот, оно самое. Помнишь Баффи?

Разумеется, она помнила Седьмого графа Уондла, старого друга, который, если верить слухам, в пятидесятые был неравнодушен к подобным утехам. Тогда в определенных кругах это считалось едва ли не de rigueur[11].

— Каково приходилось дворецкому, а? — заметил Филип. — Сколько раз он вынужден был спасать этого паршивца. А ведь Баффи и в одежде был далеко не красавчик.

— О чем он только думал? — удивилась королева.

— Ну, дорогая, я не желаю входить в подробности сексуальной жизни Баффи.

— Нет. Я о молодом русском. О Бродском.

— Что ж, нетрудно догадаться. — Филип обвел рукой комнату. — Ты же знаешь, как чувствуют себя люди в таких местах. Попав сюда, они решают, что это апогей их жалкого существования, вот и выпускают пар. Какое шумное веселье бурлит здесь, когда они думают, что мы за ними не наблюдаем… Бедняга. — Он сочувственно понизил голос. — Видимо, не подумал. Никому не хочется, чтобы его нашли с голым срамом в королевском дворце.

— Филип!

— Я не шучу. Неудивительно, что прислуга помалкивает. Вдобавок они щадят твои слабые нервы.

Королева впилась в него взглядом.

— Они забыли. Я пережила мировую войну, скандал с этой Фергюсон и твою службу во флоте.

— Однако ж они полагают, что при малейшем намеке на пикантную историю тебе понадобится нюхательная соль. Они видят лишь старушку в шляпке. — Королева нахмурилась, и он ухмыльнулся. Последнее было справедливо, исключительно проницательно и довольно грустно. — Не расстраивайся, милая, они обожают эту старушку. — Он неуклюже поднялся со стула. — Ты помнишь, что днем я уезжаю в Шотландию? Дикки уверяет, что лосось в этом году клюет как никогда. Тебе что-нибудь принести? Может, помадку? Или голову Николы Стерджей[12] на блюде?

— Нет, спасибо. Когда ты вернешься?

— Где-то через неделю — как раз ко дню твоего рождения. Дикки не прочь загрязнить атмосферу и привезти меня на своем самолете.

Королева кивнула. Филип теперь предпочитал существовать по своему расписанию. Прежде ее расстраивало, когда он уезжал бог знает куда заниматься бог знает чем, а дела оставлял на нее. Быть может, в глубине души она завидовала его самостоятельности и свободе. Но он всегда возвращался — с новым энтузиазмом, овевавшим коридоры власти, точно свежий морской бриз. И она приучила себя быть благодарной.

— Вообще-то, — сказала она, когда он неловко — из-за артрита — наклонился поцеловать ее в лоб, — я бы не отказалась от сливочной помадки.

— Твое желание для меня закон.

Он улыбнулся (сердце ее, как обычно, растаяло от его улыбки) и направился к двери.

Глава 3

Мередит Гостелоу вылезла из черного такси, которое за баснословную сумму отвезло ее из Виндзора домой, на запад Лондона, и остановилась перевести дух, пока водитель доставал из салона ее чемодан.

Она смотрела на свой дом, выкрашенный в бледно-розовый цвет, и понимала, что никогда уже не станет прежней. Что-то переменилось, и она чувствовала страх, стыд и еще что-то, чему не подобрала бы названия. Она и сама не знала, о чем думает, но по ее припудренной щеке робко сползала слеза. С тех пор как менопауза, точно товарняк, сбила ее с ног, организм ее скупился на любую влагу. Она была молодой женщиной в теле старухи, в этом скрипучем плотском панцире, над которым она не имела власти. И после того, что случилось сегодня ночью, стало только хуже.

А утром… Она рухнула бы на колени, но сознавала, что уже не встанет.

— Это все, мэм?

Она оглянулась, убедилась, что сумочка и чемодан на месте, и кивнула. Она уже расплатилась с таксистом картой. Двести фунтов! О чем она только думала? Но не вызывать же в Виндзорский замок “убер”. Конечно, ей следовало бы прогуляться до вокзала и сесть на поезд в Лондон, как поступил бы на ее месте всякий разумный человек без машины, но в Виндзоре мысли текут иначе. Когда вокруг прислуга в ливреях, поневоле начинаешь швыряться деньгами. В такие места попадают лишь те, кто добился успеха. Накануне она двадцать минут разговаривала с архиепископом Кентерберийским о возможном заказе на строительство церкви двадцать первого столетия в Сазерке. После такого заказываешь такси, черт с ними, с деньгами… и расстаешься со стоимостью баночки крема “Ла Мер”[13], абсолютно предсказуемо застряв в жуткой пробке на М4.

Некоторые люди… а, да что там — она сама… И хватит уже воображать себя богаче королевы. Между прочим, Ее величество тоже считает деньги. В общем, беда в том, что Мередит Гостелоу одна.

Будь у нее партнер, он предложил бы ехать поездом. Партнер сказал бы: не торопись, подумай. Партнер не допустил бы… того, что случилось вчера. Партнер отвез бы ее домой на большой дорогой машине. И сейчас поднял бы ее чемодан на высокое крыльцо, до двери.

И говорил бы не умолкая, и диктовал бы ей, что делать, и нужно было бы готовить ему еду, стелить постель, уделять внимание: словом, ее жизнь превратилась бы в кошмар. Мередит уже устала от этих дурацких мыслей и рассердилась на себя за то, что снова думает об этом.

Но вчера ночью что-то переменилось. В самой глубине ее нутра.

Кстати о нутре: ей срочно нужно в туалет. Одной рукой она подхватила чемодан, другой прижала к груди объемистую сумочку и потащилась вверх по ступенькам. Отыскала ключи, открыла дверь, швырнула сумки на пол, промчалась по коридору и еле успела плюхнуться на стульчак.

Вот она, старость. Когда влага нужна, ее не дождешься. А когда не нужна — подступает галлонами.



“Майбах” Перовских понемногу продвигался к дому, Маша на заднем сиденье слушала ритмичную музыку итальянской речи. Сложив руки на коленях, она смотрела на свое обручальное кольцо, любовалась игрою света на гранях желтого бриллианта размером с чаячье яйцо. Сидевший рядом Юрий яростно матерился в телефон. На шее его билась жилка.

Поразительно, как быстро лучший день в жизни превращается в очередное воспоминание.

Языковое приложение в Машиных наушниках по-итальянски живописало прелести прогулок. Или речь шла о настенной живописи? Она отвлеклась.

Разумеется, Юрий не преминул сделать ей замечание за вульгарность и дурной вкус. Упоминанием о Диснее она испортила ему аппетит! И не только ему, а всем присутствовавшим.

Не он ли сам перед визитом в Виндзор уточнял, можно ли привезти личного повара (нельзя), соглашался есть лишь те блюда, которые входили в его алкалиновую диету, и притащил на завтрак розовую гималайскую соль в таблетнице из горного хрусталя? Жена бывшего российского посла это заметила — и видели бы вы, как она на него посмотрела!

Недостаток Виндзорского замка в том, что это мечта. И простые люди ее только портят.

Между тем назревала торговая война. Рынки просели. Юрий бушевал из-за того, что помощники не выполнили его приказ и не продали вчера какие-то акции. Наконец, исчерпав всю желчь, он прервал разговор, с силой ткнув в кнопку телефона. — Пятьсот тысяч. Можешь попрощаться со своей галереей.

Он обиженно и сердито покосился на жену. При слове “галерея” она наконец-таки повернулась к нему. Вот и славно, подумал он. Для того и сказал. На какие только ухищрения он не пускался, чтобы привлечь Машино внимание! А она даже не соизволит поддержать его, когда он борется за их будущее, за их общее благополучие. Ее интересует только искусство — она коллекционирует картины, устраивает выставки и общается с людьми, рядом с которыми чувствует себя умной потому, что знает слово “постимпрессионизм”. А еще ей нравится, что ее боготворят. Что ж, он боготворил Машу с той самой минуты, как увидел ее, семнадцатилетнюю, в куцей маечке и грязных джинсах: тогда она и правда была богиней. Он уже устал ей поклоняться. Да и если бы он был ее единственным поклонником!

— Кстати, Максим умер, — произнес он заготовленную фразу

— А?

Он заметил, как застыло ее лицо.

— Сегодня утром. Вероятно, сердечный приступ. Он тебе нравился, да?

Маша на миг лишилась дара речи, но быстро оправилась и выдавила еле слышно:

— Пожалуй.

— Он ведь учил тебя играть на фортепиано. Столько уроков дал! Сыграй мне как-нибудь, что успела выучить.

Он заметил, что она смотрит на него с возмущением. Словно он сказал какую-то дикость. Она часто смотрела на него вот так, молча, со своего заоблачного пьедестала. Ему же хотелось одного: чтобы она наконец спустилась с небес, попыталась его понять. Чтобы ей, в конце концов, стало стыдно, и она, нежная и покорная, пришла к нему, обняла его. Как она не догадывается? Это она во всем виновата. Так почему же стыдно всегда ему? Голова по-прежнему гудела. Почему она допустила, чтобы он перепил? Неужели не знала, что будет потом?

Она вынула наушники из ушей. Молчание окутало салон, точно погребальная пелена. Наконец Маша пробормотала:

— Дома я обязательно тебе поиграю. — В неземных ее глазах блеснули слезы, но она удержалась и не расплакалась.

Ледяная баба, подумал он. Ну ничего, однажды он растопит этот лед.

Как королева ни пыталась, она не сумела отвлечься от мыслей о бедном заблудшем юноше. Весь день обсуждала с управляющим предстоящие скачки в Аскоте. А потом, когда посетителей благополучно выпроводили из замка, направилась в парадный зал осмотреть гобелен, которому требовалась небольшая реставрация, но тут подошел швейцар и сообщил, что сэр Саймон срочно хочет ее видеть.

— Он не сказал зачем?

Швейцар нажал на кнопку рации.

— Он просил передать, мэм, что обнаружились новые обстоятельства, — бесстрастно произнес он.

Похвальное безразличие. Меньше всего ей нужны слуги, которые подмигивают и кивают, передавая известия. Такие у нее не задерживаются.

Королева вздохнула, развернулась и направилась обратно в кабинет. Если уж сэр Саймон приказал ее отыскать, значит, дело серьезное. Она вновь прошла через парадные залы, где накануне принимала гостей, к Большому коридору, где располагались ее личные покои. В Светлом фойе навстречу ей попалась небольшая группа людей. Здесь когда-то начался пожар, и, хотя сейчас фойе выглядело великолепно — с новым потолком и расходящимися веером балками, — она все равно вздрагивала, проходя тут. Встречные с удивлением воззрились на королеву.

Группу возглавлял величественный мужчина средних лет, с квадратным подбородком, в двубортном костюме в тонкую полоску и галстуке.

— Управляющий!

— Ваше величество.

Генерал сэр Питер Венн щелкнул каблуками и наскоро поклонился. Из всей группы лишь он один не удивился, увидев королеву. Теперешний управляющий Виндзорским замком жил в отведенных ему покоях в Нормандской башне у ворот, ведущих в Верхний двор, и королева отлично его знала. Она могла перечислить по порядку все должности, которые он занимал в разных уголках мира, и процитировать заслуженные им благодарности — половину она помнила точно. Знавала она и его дядю: они познакомились в Гонконге на борту королевской яхты “Британия”, он тогда был юным стройным лейтенантом; с тех пор она пожаловала ему немало наград за операции слишком секретные, чтобы о них упоминать. Венны были потомственными военными. Если вдруг начнется революция, королева предпочла бы, чтобы Питер оказался рядом. А лучше чуть впереди.

— Вы чем-то заняты? — спросила королева, подойдя ближе.

— Мы уже заканчиваем, мэм. Очень полезное совещание. Я собирался провести краткую экскурсию по замку.

Королева благосклонно улыбнулась гостям: большинство из них она видела вчера. Она уже собиралась продолжить путь, но взгляд сэра Питера остановил ее. Не будь он стойким солдатом, привыкшим переносить любые трудности, она сказала бы, что в глазах его читалось волнение. Она остановилась на миг, и сэр Питер не преминул воспользоваться этой возможностью:

— Позвольте представить вам Келвина Ло. Он выполняет кое-какие наши интересные задания в Джибути.

Под “интересными заданиями” имелась в виду внешняя разведка. Сэр Питер проводил совещание по поручению МИ-6 и Министерства иностранных дел. Молодой азиат в свитере с капюшоном и… неужели? да! в тренировочных брюках! — шагнул вперед и отвесил робкий поклон. Казалось, он совсем потерялся от выпавшей ему чести. И почему все и всегда так теряются в ее присутствии? Ужасно неприятно — хотя, конечно, те, кто болтает без умолку и грузит своими проблемами (этому новомодному словечку научил ее Гарри — оно прекрасно описывало зануд), куда неприятнее.

— Вы были на вчерашнем вечере? — спросила она.

— Нет, Ваше вели… эээ… мадам.

— Вот как?

Юноша поднял глаза и увидел, что королева смотрит на него.

— Самолет опоздал, — промямлил он.

И она отказалась от попыток его разговорить. Каким бы талантливым ни был молодой человек, нельзя же посвятить ему целый день. Прочие собравшиеся вчера — да и сегодня — вели себя не лучше. Один из юношей дрожал, как осиновый лист на беркширском ветру, а стоящая рядом с ним девица, казалось, вот-вот грохнется в обморок. Королева распрощалась с ними. Нужно же выяснить, что хочет сказать секретарь. Она поспешила в кабинет, где ждал ее сэр Саймон.

Загоравшиеся во дворе фонари заливали молочным светом дорожки и лужайки, ведущие к Длинной аллее. Хорошо, что шторы еще не задернули, подумала королева. В кабинете было тепло и светло. В этот час неплохо бы выпить джина, но сперва требовалось разобраться с делами.

— Да, Саймон, в чем дело?

Сэр Саймон дождался, пока она сядет за стол, и произнес:

— Я хотел сообщить вам о молодом русском, мэм. О мистере Бродском.

— Я уже догадалась.

— Это не несчастный случай.

Она нахмурилась.

— Боже мой. Бедняга. Как это определили?

— По узлу, мэм. Судмедэксперт заподозрила, что дело нечисто. У молодого человека была сломана подъязычная кость. Это кость в области шеи, мэм, которая…

— Я знаю, что такое подъязычная кость. — Она прочла множество романов Дика Фрэнсиса. Там все время ломались подъязычные кости. Недобрый знак, как ни крути.

— Сам по себе перелом еще ни о чем не говорит, поскольку такое могло произойти и случайно. Однако след от пояса тоже оказался необычным. Но и этого недостаточно, чтобы сделать вывод. Судмедэксперт весь день занималась расследованием, поскольку мы хотели выяснить, как все-таки все произошло. Она изучила снимки с места происшествия и… в общем, они показались ей подозрительными. В частности, узел.

— Он неправильно его завязал? — Королева с ужасом представила, как несчастный пианист изящными руками хватается за пояс от халата. Что если он пытался спастись, но не сумел? Кошмар.

Сэр Саймон покачал головой.

— Дело не в том узле, который на шее. А в другом.

— Каком же?

— Э-э-э, остановите меня… если вам будет неугодно…

— Продолжайте, Саймон.

— Да, мэм. Когда рассчитывают придушить себя… для удовольствия, или наоборот, другой конец веревки нужно привязать к чему-то прочному, что не сломается. Бродский же выбрал ручку на двери шкафа и перекинул пояс от халата через рейку для вешалок.

Теперь она ясно представляла себе бедного юношу в шкафу, но никак не могла понять, к чему клонит секретарь.

— Он ведь не упал?

— Насколько я понял, этого и не требуется, — уныло ответил сэр Саймон: новообретенные знания, похоже, ничуть его не радовали. — Достаточно подогнуть колени. Многие из тех, кто… рассчитывает таким манером получить удовольствие… именно так и делают, поскольку, когда им надоедает, можно встать и ослабить удавку, однако это не всегда получается: человек теряет сознание или узел не поддается, и тогда…

Она кивнула. Так она и думала. Бедный, бедный молодой человек.

Сэр Саймон продолжал:

— Но это все, в сущности, неважно, потому что умер он не поэтому.

На миг повисло молчание.

— То есть как “не поэтому”?

— Если бы причина его смерти, умышленная или неумышленная, заключалась именно в этом, под тяжестью его тела затянулся бы узел на дверной ручке. А он был ослаблен — следовательно, Бродский, падая, его не затянул. Судмедэксперт воспроизвела обстоятельства случившегося, используя похожий пояс, и выводы очевидны. Пояс на шее Бродского привязали к дверной ручке уже после того, как…

Повисло долгое молчание.

— Ясно.

С полминуты в кабинете слышно было лишь, как тикают часы из золоченой бронзы.

Сперва королева полагала, что произошел несчастный случай: это само по себе ужасно. Или, того хуже, самоубийство… Но о том, что открылось теперь, страшно даже подумать.

— Уже выяснили, кто…?

— Нет, мэм. К сожалению, нет. Я хотел как можно скорее поставить вас в известность. В Круглой башне как раз собирается следственная группа. Будут вести расследование.



Ей приготовили джин с “Дюбонне”, джина не пожалели, и коктейль получился крепким. Она скучала по Филипу. Он бы сейчас отпустил грубую шутку, рассмешил бы ее, он догадался бы, как ей грустно, и утешил бы ее.

Не то чтобы прислуге не было дела до ее настроения — или леди Кэролайн Кэдуолладер, которая в тот день исполняла обязанности фрейлины и сочувственно выслушала рассказ госпожи. Те немногие, кто знал правду, смотрели на нее с такой жалостью, что становилось тошно. Она жалела не себя — это было бы смешно: ей было жаль замок, живущих в нем и молодого человека, чью жизнь оборвали так жестоко и так постыдно. И еще ей было не по себе.

По Виндзорскому замку разгуливает убийца. Или, по крайней мере, был здесь прошлой ночью.

Королева собиралась ужинать: сегодня должны были съехаться только близкие и друзья. Она ободряла себя, что делом уже занимаются лучшие умы полиции и соответствующих государственных учреждений: остается лишь положиться на то, что они раскроют его как можно скорее. Ей же сейчас не помешает еще бокал джина с “Дюбонне”.

Глава 4

Горничные, экономки и дворецкие в людской наблюдали за перемещениями полицейских с любопытством, к которому примешивалось раздражение.

— Ночь на дворе. Что они здесь забыли? — шепнул помощник старшего лакея проходившему мимо приятелю-кондитеру.

Поскольку мистер Бродский был не гостем, а музыкантом, ему отвели комнатку окнами на город, в тесной мансарде у башни Августы, над гостевыми покоями, в южной части Верхнего двора. Сейчас полиция отгородила коридор мансарды — к вящему неудовольствию всех причастных, поскольку в замке было не так-то много свободных комнат, где можно было бы при необходимости разместить вновь прибывших. В коридоре толпились люди в перчатках и белых комбинезонах с капюшонами: они то и дело уносили куда-то объемистые пакеты и не отвечали на вопросы. Разумеется, уже просочились сплетни, в каком именно виде обнаружили тело. А вот о втором узле слуги пока не слышали.

— Можно подумать, это преступление, — проворчал кондитер. — В конце концов, у всех есть сексуальные причуды. Парня уже не вернешь. Знаешь, как говорят: что было в Вегасе, остается в Вегасе. Не лезли бы они в это дело.

— Какие еще причуды? — Заместительница дворецкого остановилась, услышав слова кондитера. Она только сегодня вернулась из отпуска и о случившемся знала только из сплетен.

— Мне сказала одна горничная, которая дружит с парнем из охраны, так вот он ей признался… но она поклялась молчать! — в общем, покойник был в женских трусиках, с накрашенными губами, и еще обмотал галстуком свой…

Тут послышались быстрые шаги: к ним приближался один из старших слуг, и сплетники тут же притворились, будто заняты делом.

— Как он его под трусиками-то обмотал? — недоуменно прошептала заместительница дворецкого. Кондитер пожал плечами, но заместительница дворецкого не успокоилась: она любила ясность. — По-моему, она тебе наврала.

— Нет, честное слово!

— Даже если это правда, — не унимался помощник лакея, — с какой стати они рыщут по всему дворцу? Время позднее. — Он достал телефон, взглянул на часы. — Половина десятого! Все равно покойника уже не вернешь.

— Может, они считают, что он развлекался не один, а с кем-то, — предположила заместительница дворецкого, отличавшаяся смекалкой и живым воображением.

— С кем бы это? — удивился помощник лакея. — Он только приехал! И пробыл всего ночь. Ты вообще видела эти комнаты? Это же клетушки!

— Когда это кому мешало, — заметил кондитер. — Может, он занимался сексом с одной из тех девиц. Ты их видел? Танцовщиц этих? Какие ноги!

К завтраку балерины, уверенные в собственной неотразимости, спустились в самых обтягивающих джинсах и самых коротких топиках из возможных. Гостьи Виндзора нечасто щеголяли в таких нарядах, и добрая половина слуг ими залюбовалась.

— Да ладно! И они решили: раз уж мы в Виндзоре, давай-ка оттянемся по полной? — Помощник лакея фыркнул и, подумав, продолжал с сомнением: — Тогда им надо было бы идти к нему вдвоем.

— Это еще почему?

— Да потому что их поселили вместе. Народу приехало много, мне пришлось помогать Мэрион, мы вместе решали, кого куда поселить, вот и запихнули их в одну комнату. Там и одному-то тесно, а тут две кровати. И если бы одна из девиц отправилась к нему, а потом вернулась, вторая обязательно узнала бы об этом.

— А может, он развлекался со служанкой жены того банкира, — предположила заместительница дворецкого. — Или вообще с каким-нибудь парнем.

— Вы что тут делаете?

Все трое дружно повернули головы, увидели, что в шести футах от них стоит старшая экономка из ночной смены и грозное ее лицо не сулит ничего хорошего. Все знали, что она остра на язык, скора на расправу и появляется незаметно, как ТАРДИС[14], но в отличие от последней беззвучно.

Они наперебой забормотали, что ничего такого не делали, но она не поверила и отослала их прочь, строго-настрого предупредив: если они и впредь, вместо того чтобы выполнять обязанности, за которые им платят, намерены сплетничать и болтать, им не поздоровится.

Тем же вечером вернулась из отпуска еще одна сотрудница. Рози Ошоди прилетела из Нигерии, со свадьбы двоюродной сестры, и почувствовала, что за эту неделю успела отвыкнуть от Англии. После ярких красок Лагоса и ритмичного африканского фанка тишина и камни вечернего Виндзора казались нереальными. В Среднем дворе, неподалеку от покоев, где некогда обитал Чосер, Рози смотрела в сводчатое окно спальни вдаль, на блестящую под луной Темзу, и чувствовала себя принцессой. Чернокожей принцессой, по чьим коротким детским косичкам принцу нипочем не взобраться в башню, чтобы спасти Рози. Но она приложила массу усилий, чтобы стать помощницей личного секретаря королевы, и спасать девушку явно не требовалось.

А требовалось ей выяснить, что, черт возьми, происходит. Сэр Саймон отправил ей пять сообщений с просьбой перезвонить. Ее вылет долго задерживали, и, едва они приземлились, Рози бросилась звонить, но у сэра Саймона срабатывал автоответчик. Начальник ее отличался невозмутимостью и не стал бы паниковать попусту. Тем более что на этой неделе предполагалось затишье. Поэтому ей и разрешили слетать на свадьбу кузины Фран. (Если совсем точно, свадьбу назначили на то время, когда Рози могла отлучиться: ей было настолько неловко, что она всякий раз отгоняла эту мысль. Королевская семья всегда была для нее на первом месте, и, поскольку Фран желала, чтобы кузина, которая не так давно заняла высокую должность во дворце, прилетела на свадьбу, пришлось ей выходить замуж именно на этой неделе.)

Рози в десятый раз проверила новости в телефоне. Ничего необычного. Она поежилась от холода. На мгновение ей захотелось надеть пижаму и забраться под одеяло — ведь завтра предстояло работать с раннего утра до позднего вечера, тем разумнее отдохнуть после целой недели вечеринок. А с сэром Саймоном можно пообщаться и завтра, на свежую голову.

Но она понимала, что просто устала от долгого перелета. Королевская служба устроена иначе — тут нужно всегда быть наготове и в курсе происходящего: она знала, на что шла, когда подписывала договор.

Рози разбирала чемодан, мурлыкая себе под нос мотивчик, который играл в каждом ночном клубе Лагоса. Улыбнулась, увидев портрет жениха с невестой на брелоке с ключами от самого ценного ее имущества — “мини-купера”. А потом, так и не сняв пальто, села на узкую кровать и в ожидании звонка от сэра Саймона принялась выбирать в телефоне лучшие кадры с Фран и Феми из сотен сделанных ею снимков.



Сэр Саймон позвонил в час ночи: его рабочий день давным-давно закончился. Рози отправилась к нему. Он обитал в восточной части Верхнего двора, неподалеку от апартаментов королевы. В комнатах сэра Саймона, полных антикварной мебели и картин, царил безупречный порядок. Как и в его голове, подумала Рози.

Сэр Саймон открыл дверь и уставился на Рози. Она бросила на него удивленный взгляд.

— В чем дело?

— У вас новая стрижка.

Рози нервно пригладила вьющиеся волосы: в Лагосе она действительно сменила прическу — неожиданно для себя. С самой службы в армии Рози стриглась элегантно и коротко, эта же асимметричная стрижка получилась еще короче, и она сомневалась, что ее пожилые коллеги, коренные англичане, это одобрят.

— Вам не нравится?

— Она… другая. Я… Ох… Вы чудесно выглядите. Прошу прощения. Входите же.

Порой сэр Саймон держался с ней неловко, но, по крайней мере, неловкость его была дружелюбной. Наверное, думала Рози, он рядом со мной чувствует себя стариком и коротышкой (на каблуках она была выше на добрых два дюйма), она же рядом с ним чувствовала себя невеждой: он лучше нее разбирался в жизни королевской семьи, в конституции, да вообще во всем. Однако сработались они идеально. Правда, сегодня оба устали. Они сидели на обтянутых чинцем стульях, сэр Саймон цедил односолодовый виски из хрустального стакана — надеялся, что это его взбодрит. Рози пила газированную минералку: опасалась, что от виски ее сморит сон. Сэр Саймон рассказывал о ходе расследования, она делала пометки в ноутбуке.

— В общем, кошмар, — вздохнул он. — Черт ногу сломит. Почти полсотни подозреваемых и ни единого мотива. Бедняги детективы. Представляете, с какими заголовками выйдут газеты, если о деле пронюхает “Мейл”?

Он вкратце описал Рози, что произошло, а потому она живо представила себе эти заголовки:



РУССКИЙ УМЕР ВО ВРЕМЯ СЕКСУАЛЬНЫХ ИГРИЩ ПОСЛЕ ПРИЕМА У КОРОЛЕВЫ



Или что-нибудь в этом роде. Сочинители своего не упустят: статьи с такими заголовками прочтут миллионы.

— Кто он вообще такой? — спросила Рози.

Сэр Саймон пробежал глазами свежий полицейский отчет.

— Максим Бродский. Двадцать четыре года. Музыкант, живет в Лондоне. Не профессиональный музыкант: подрабатывал тапером в барах, гостиницах, давал уроки игры на фортепиано, иногда выступал с друзьями. Не очень ясно, как он ухитрялся оплачивать жилье: он снимал приличную квартиру в Ковент-Гардене — правда, не один, а с соседом. Полиция как раз выясняет этот вопрос. Она спрашивала о его родителях.

— Кто?

— Королева. Проснитесь, Рози! Наш босс. Хочет выразить им соболезнования. Мы ждем ответ из посольства.

— Ясно, — смущенно ответила Рози.

— Но пока ничего конкретного узнать не удалось. Отца его нет в живых. Его убили в девяносто шестом: Максиму тогда было пять лет. — Во взгляде Рози мелькнуло удивление. — Вас, наверное, еще на свете не было, — пробормотал сэр Саймон и криво улыбнулся.

— Мне было десять.

— Бог мой. — Он вздохнул. — В девяностых в Москве каждый день кого-нибудь убивали. Советский Союз распался, к власти пришел Ельцин, и начался период дикого капитализма. Точь-в-точь как в Чикаго двадцатых годов — бандиты, коррупция, хулиганье. Каждого, у кого водились деньги, могли убить в любой день — не те, так эти. У моих друзей из Сити остались родственники в Москве, так вот они признавались, что живут в постоянном страхе.

— Отца Бродского убили?

— Зарезали на пороге квартиры. Он работал юристом в инвестиционном фонде. Власти уверяли, будто его убила уличная шпана, но через десять лет Максим — ему тогда было пятнадцать — получил стипендию на обучение в английской музыкальной школе-пансионе. А недостающее доплатила компания, зарегистрированная на Бермудах. И жилье на каникулах ему оплачивала она же, насколько полиции удалось выяснить. На время зимних и летних каникул он останавливался в дорогущей гостинице в Южном Кенсингтоне.

— Это в пятнадцать-то лет?

— Именно так. Пару раз на Пасху ездил к школьному другу, у которого дом на Мюстике[15], но меня больше интересуют Бермуды. Полиция предполагает, что убийца отца Бродского со временем разбогател, раскаялся и решил для спасения души помочь мальчику — перевез его в Англию на деньги, происхождение которых отследить невозможно. Может, какой-нибудь олигарх, который поссорился с Путиным и сбежал к нам.

— Перовский?

— Нет, этот разбогател не в лихие девяностые при Ельцине, а уже в двухтысячные.

Рози вспомнила, что завтра королева, возможно, спросит ее о родителях покойного.

— А где его мать?

Сэр Саймон не то вздохнул, не то фыркнул.

— В посольстве уверяют, что не могут ее найти. Она психически больна. До отъезда в Англию Максимом занимались родственники и соседи. Вроде бы мать его лежала в психиатрической больнице где-то в Подмосковье, но теперь ее там нет.

— То есть фактически он сирота?

— Выходит, так.

Сэр Саймон рассматривал стакан виски. Рози подумала, что отрочество Максима Бродского напоминает классическую биографию шпиона. Может, жизнь настоящих шпионов именно так и складывается? Однако, не желая показаться невежей, вопросов решила не задавать.

— Возможно, — сказал сэр Саймон.

— Прошу прощения?

— Вы гадаете, не связан ли он с ФСБ. Вполне возможно. Но в списках не значится.

Рози кивнула и сделала непроницаемое лицо. На этой работе она новичок, и ей по-прежнему казалось невероятным, что всего лишь год назад она руководила небольшим стратегическим отделом в банке, а теперь, как ни в чем не бывало, обсуждает русских шпионов с начальником, который это знает наверняка. Или, по крайней мере, должен знать. Закон о неразглашении государственной тайны внушал ей трепет, однако же она поклялась его соблюдать, и теперь, что ни день, ей выкладывают все новые и новые секреты. Она никак не могла к этому привыкнуть.

— А другой убийца? Я имею в виду, вчерашний.

Сэр Саймон отпил глоток “Гленморанджи”.

— Тут-то и начинается кошмар. Команда лучших детективов, в замке, окруженном вооруженной охраной, найден обнаженный труп русского. Вечером без документов ни войти, ни выйти — проверяют даже нас с вами. Повсюду камеры, все записывают. Всех досматривают, у новых посетителей по прибытии просят паспорт. Словом, полиция рассчитывала, что дело раскроют за полдня, уже к вечернему чаю, однако ж… — Он пожал плечами. Было заметно, что сэр Саймон очень устал. Рози знала, что он работает на износ. — Бродского привез Перовский, — продолжал он. — Логично предположить, что это сделал кто-то из его окружения. Личного слугу Перовского поселили в соседней комнате с Бродским. По завершении вечера Перовские позвали его к себе в комнату; в общем, ничего необычного в этом нет. Полиция выяснила, что Бродского он почти не знал. Никто никогда не слышал, чтобы между ними был роман или ссора. Миссис Перовская приехала со своей горничной: та хорошо знала Бродского, но она крохотная, субтильная, такая и мокрый носовой платок не отожмет, где уж ей повалить и задушить сильного молодого человека. Тем более что, судя по узлу на шее, его сперва удавили, потом уложили на пол и вздернули. Прошу прощения за грубость. День выдался долгий.

Рози подняла глаза от клавиатуры ноутбука.

— Ничего страшного. Кого еще подозревают?

— Двух балерин, которые выступали после ужина. Эти сильные, как быки, но они уверяют, что познакомились с Бродским только в машине, когда ехали из Лондона. Девушек поселили вместе, и одна из них полночи беседовала со своим молодым человеком по Фейстайму; обе клянутся, что никуда не выходили, кроме как в туалет и в душ — за такое короткое время они вряд ли успели бы поучаствовать в сексуальных утехах с малознакомым молодым человеком, после чего задушить его и инсценировать самоубийство.

Он потер глаза и продолжал:

— Если уж на то пошло, Бродского мог убить любой из перечисленных, но это не очевидно. В конце концов, в замке осталось на ночлег еще десятка два гостей — после совещаний, конференций и прочего. То есть народу здесь было как на площади Пикадилли, черт бы ее побрал. Может, кто-то из гостей уже начал искать себе пару в Тиндере? Кстати, я говорил, что в два часа ночи Бродский выходил покурить?

Рози хмуро покачала головой.

Сэр Саймон поднял стакан к свету, полюбовался янтарным сиянием.

— Один из дежурных полицейских застал Бродского на Восточной террасе: он курил практически под окнами спальни Ее величества. Сказал, что вышел подышать ночным воздухом и заблудился. Как можно заблудиться в Виндзоре, когда там королева? И еще этот волосок.

Рози снова подняла глаза от ноутбука.

— Волосок?

Сэр Саймон задумчиво пояснил:

— На шее Бродского, под пояском от халата, нашли черный волос. Дюймов шести длиной. В окружении Перовского нет никого с такими волосами. ДНК покажет, чей он. Расскажите ей про волосок. Возможно, это ее утешит.

— А королева расстроилась? — встревожилась Рози.

— Да. — Сэр Саймон допил виски. — Еще как.

Глава 5

Весть о найденном волоске ничуть не утешила королеву. Последние новости ее вообще не радовали. Умер молодой человек — и умер страшной смертью — в древнем замке, который охраняют, как крепость. Но за минувшие сутки так и не удалось выяснить, кто его убил и почему. Неудивительно, что она опасалась за свою жизнь. Однако же ничем не обнаруживала ни огорчения, ни беспокойства, вела себя как ни в чем не бывало и лишь мрачно кивала, когда Рози и сэр Саймон сообщали, что расследование так и не сдвинулось с места.

По крайней мере, сэр Саймон и отдел по связям с общественностью отлично поработали с журналистами. В прессу “просочилась” скучная, ничем не примечательная история: ночью скоропостижно скончался один из посетителей замка, не гость королевы. Ее величество выражает соболезнования близким покойного. Слухи о том, что у несчастного случился инфаркт, опровергать не стали. Некоторые сайты, охочие до грязи, принялись распускать сплетни, что умершего-де застукали во время сексуальных игрищ с одним из королевских конногвардейцев, но сплетни эти были настолько нелепы — признаться, от подобных сайтов другого не ждали, — что ни одно уважающее себя информационное агентство их не подхватило.

Тем временем четыре детектива и два офицера службы безопасности трудились не покладая рук в Круглой башне под хмурыми небесами. Королю Георгу IV эта средневековая башня показалась недостаточно внушительной, так что он пристроил к ней пару этажей и готические стены с бойницами. В получившемся строении разместили королевских архивариусов, но сейчас их временно перевели вниз, а помещение заняли детективы. Перед высокими, до самого потолка застекленными шкафами с королевским архивом установили белые доски. Поставили компьютеры с высокой степенью защиты информации. В чайнике детективам и их коллегам из МИ-5 вежливо отказали, однако же провели в оперативный штаб линию экстренной связи с кухней и по первому требованию приносили сэндвичи.

По отсыревшим дорожкам приходили и уходили все более важные чины. В замке не умолкали сплетни. По словам королевской камеристки, большинство полагало, что у покойного была тайная гомосексуальная связь с личным слугой мистера Перовского, и они повздорили. Однако управляющий королевской конюшней сообщил ей, что, если верить конюхам, неофициальные источники ставят семь к четырем на то, что это был несчастный случай, а полиция просто перестраховывается.

Они не знают о втором узле, подумала королева. Опасно делать щедрые ставки, если не знаешь подноготную. Да и бестактно заключать пари на чужую кончину, однако нужно признать, что азарт у Виндзоров в крови. От замка до Аскота всего-то семь миль по специально проложенной дороге; вдобавок скоро скачки.

Люди есть люди, решила королева. Их не изменить. В эпоху Тюдоров увеселительным зрелищем считались публичные казни. По сравнению с ними неуместное пари — сущая чепуха.



Лишь в пятницу, через три дня после того, как было найдено тело, команда Круглой башни наконец вышла на свет из своей душной каморки без окон. Детективы встретились с начальством, которое, в свой черед, должно было доложить о ходе расследования Ее величеству. До обеда оставался час; королева собиралась идти гулять с собаками, когда конюший[16]сообщил ей, что к ней пришла делегация детективов. — Скажите им, чтобы надели резиновые сапоги, — сказала королева. — Там грязно.

Трое детективов, пришедшие через десять минут на Восточную террасу, являли собой жалкое зрелище: все они были в плащах с чужого плеча и в резиновых сапогах. Младший, которого представили королеве как главного инспектора сыскной полиции Дэвида Стронга, судя по лицу, не спал несколько дней. Он возглавлял группу следователей из Круглой башни. Под глазами инспектора Стронга залегли сизые тени, на землистых щеках виднелись свежие порезы — он явно брился наспех. Ему нужно солнце и физические нагрузки, подумала королева. Прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу.

Остальные двое выглядели лучше и в представлении не нуждались. На Рави Сингха, ловкого и опытного комиссара лондонской полиции, последнее время частенько обрушивалась строгая критика из-за происшествий, к которым он не имел никакого отношения. Королеву так и подмывало пожать ему руку и выразить сочувствие, но, разумеется, она этого не сделала.

Третьим был Гэвин Хамфрис, которого в прошлом году назначили новым начальником управления МИ-5, службы безопасности, именуемой в правительственных кругах “Ящиком”[17]. На этот пост претендовало два блестящих высококвалифицированных кандидата, и каждого активно поддерживали сторонники. Как обычно бывает в таких случаях, вследствие их ожесточенного соперничества из тени вышел третий кандидат, не вызвавший ни у кого возражений: это и был Хамфрис.

А возражений он не вызвал потому, что никого особо не интересовала ни его персона, ни его лидерские качества. Хамфрис принадлежал к новому поколению управленцев-технократов. Королева знавала технических специалистов, с таким пылом обсуждавших специфику киберпространства, что поневоле заслушаешься, — но Хамфрис, с которым ей не раз доводилось встречаться, пока он вяло карабкался к вершинам власти, не относился к таковым. Он не блистал ничем: серый костюм, серые способности и даже волосы какого-то мышиного цвета. Вдобавок он был убежден, что в восемьдесят девять лет человеку уже не под силу разобраться в сложностях современной жизни. Ему, похоже, и в голову не приходило, что она десятки лет существовала в том мире, который и создал этот, современный, и, пожалуй, разбирается в нем получше многих.

Короче говоря, королеве не нравился Хамфрис. Слава богу, что есть собаки.

— Уиллоу! Холли! Идемте.

У ее ног вились последние оставшиеся в живых корги и два дружелюбных дорги. Группа тронулась в путь.

— Приношу свои извинения за то, что расследование затянулось, — начал Хамфрис, едва они направились к садам. — Дело оказалось сложнее, чем я полагал. Мы всю ночь пытались воссоздать картину случившегося.

Королева покосилась на детектива Стронга: судя по его бледности, он до поздней ночи сидел за компьютером, чего не скажешь о цветущем Хамфрисе.

— Боюсь, у нас дурные новости.

Королева повернулась к нему.

— Да? И кто же за всем этим стоит?

— Этого мы пока не выяснили, — признался Рави Сингх. — Но, по крайней мере, установили заказчика.

— Заказчика?

— Да, — подтвердил Хамфрис. — Это заказное убийство. Тут действовали профессионалы.

Королева остановилась, окликнула собак, которым не терпелось продолжить прогулку.

— Заказное убийство? — повторила она. — Маловероятно.

— Вовсе нет, — снисходительно улыбнулся Хамфрис. — Вы недооцениваете Путина.

Королева прекрасно отдавала себе отчет, на что способен Путин, и возмутилась из-за того, что усомнились в ее проницательности.

— Объяснитесь.

Они пошли дальше; Холли и Уиллоу, которым по человеческим меркам уже перевалило за девяносто, не поспевали за Хамфрисом. Комиссар шагал следом, за ними устало плелся бедняга Стронг. В пелене измороси маячили высокие парковые деревья; под ногами хрустел гравий. Вслед за младшей корги они ступили на сырую траву. Обычно королева наслаждалась прогулкой, но сейчас ее все раздражало.

— Бродский был очень хороший пианист, — продолжал Хамфрис.

— Я знаю. Я его слышала.

— Ах да, конечно. Но это было только прикрытие. Мы выяснили, что он вел анонимный блог, в котором критиковал путинскую Россию. Блог — это такой сайт. Своего рода сетевой дневник…

Королева нахмурилась. Он явно принимал ее за собственную выжившую из ума бабку. Она хотела было напомнить ему, что не далее как сегодня утром подписывала документы государственной важности, могла перечислить в алфавитном порядке все страны Африки, а также королей и королев Англии начиная с Этельреда и заканчивая ею самой. Но не стала. Подставила лицо моросящему дождю и приготовилась выслушивать снисходительные разъяснения.

— Бродский вел блог под ником — это, если угодно, вымышленное сетевое имя, — поэтому мы не сразу об этом узнали, однако, проанализировав историю просмотров на его ноутбуке, убедились, что он критиковал Путина. В блоге он перечислял всех журналистов, которые скончались при подозрительных обстоятельствах на постсоветском пространстве за то время, что Путин у власти. Самая известная, разумеется, Анна Политковская, которую убили десять лет назад, но вообще список очень-очень длинный. Для любителя Бродский провел неплохое расследование. Он занимался этими делами, поскольку тоже считал себя оппозиционным журналистом. Но, конечно, заниматься этим опасно даже в Лондоне. Путин вполне может расправиться с бывшим российским подданным и на территории иностранного государства. Десять лет назад они создали прецедент. В общем, такое случалось и раньше.

— Но не у меня во дворце.

— Значит, на этот раз он поднял ставки, мэм. Возможно, тем самым он рассчитывал показать нам, что способен в любой момент добраться до кого угодно, — не сдавался Хамфрис. — Вполне в его духе. Дерзко. Жестко.

— Даже здесь?

— Именно здесь. В самом сердце британского высшего общества. В этом весь Путин.

Королева обернулась к мистеру Сингху.

— Вы согласны, комиссар?

— Признаюсь, я не сразу согласился. Но мотив веский. И Путин непредсказуем.

— Кэнди! Перестань!

Старшая корги, плескавшаяся в грязной луже, робко взглянула на хозяйку, вернулась к ней и принялась энергично отряхиваться, забрызгав брюки Хамфриса. Королеве хватило выдержки скрыть одобрительную улыбку.

— Прошу прощения.

— Ну что вы, мэм. — Хамфрис наклонился и отряхнул с брюк грязные брызги. Штанины вымокли до колен. — Вы же понимаете, что это значит, — добавил он, выпрямившись.

— И что же?

— Видите ли, мы внимательно изучили биографии слуг Перовского и двух балерин и не нашли ни единого подтверждения того, что они агенты Путина, к тому же для того, чтобы устроить подобное, требуются немалые возможности. Скорее всего, на момент убийства киллер уже некоторое время был в замке.

— Еще до того, как стало известно о приезде Бродского? — Королева вопросительно посмотрела на мистера Сингха, но ответить тот не успел: Хамфриса несло.

— Они хотели быть готовыми ко всему. Так работают эти люди, мэм. Агента внедряют заблаговременно. “Кроты” годами ждут приказа, чтобы в нужный момент начать действовать. Сами посудите, жертву убили здесь, — он обвел рукой окрестности, — в Виндзорском замке, так сказать, у вас под носом. Тем самым они дали понять, что под удар может попасть любой.

— Значит, крот, — недоверчиво повторила королева.

— Да, мэм. Шпион. Здесь, среди ваших слуг. Минимум один, но их может быть и больше. Конечно, нельзя исключить, что киллер был в числе гостей, однако же, поскольку русские выбрали именно это место, логичнее предположить, что такое дело поручат тому, кто хорошо знает Виндзор.

— Прошу меня простить, но мне это кажется нелогичным.

Они остановились под одним из ее любимых буков. Хамфрис с жалостью посмотрел на королеву.

— Боюсь, все обстоит именно так. Нужно смотреть правде в глаза. К тому же это не первый случай.

Королева поджала губы, развернулась и направилась к замку. Вымокшие до нитки спутники последовали за ней; собаки выбежали из кустов и помчались впереди.

— И что вы намерены делать? — наконец спросила она.

— Выследить его. Это не так-то просто. Разумеется, мы будем соблюдать осторожность.

Сингх добавил подробность, которую упустил его одержимый путиноманией коллега.

— Мы полагаем, мэм, что Бродский договорился встретиться с киллером после вечеринки. Около двух часов ночи на территории заметили человека, по описанию похожего на Бродского: он курил на веранде, его препроводили в гостевые покои. Должно быть, у него было назначено свидание. Прошу меня извинить, что я вынужден сообщить вам дурные вести.

Вид у Сингха и правда был виноватый. В отличие от Хамфриса, он явно относился к дворцу не как к месту, где можно устроить игру в прятки со шпионом, а как к дому, множественные обитатели которого отныне окажутся под подозрением, в чем приятного мало.

— Благодарю вас, мистер Сингх.