Кэролайн Б. Куни
Голос в радиоэфире
© Андреев А., перевод на русский язык, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Посвящается Гарольду, который знал, что случилось с Ривом
Благодарю чудесного редактора Линн Хокинс
Спасибо Сайре, считающей, что редактура – это: «Вау, мам, да все идеально!»
И моему редактору Беверли Горовиц, у которой светлая голова и которая способна отличить идеальное от неидеального
I
FROM: JanieJson@aol.com
TO: ReeveShlds@hills.edu
SUBJ: несправедливый график учебы студентов
Ты в колледже уже 39 дней – как я без тебя выжила? С трудом. Зачем мне нужна эта средняя школа? 599 дней до окончания. Приезжай скорее. У меня ОРОШ… острое расстройство от школы. Единственное лекарство – ты.
Люблююююююю,
Дженни
FROM: ReeveShlds@hills.edu
TO: JanieJson@aol.com
SUBJ: аттестат о ср. образовании
Как и всем остальным американцам, тебе придется заплатить полную цену за получение аттестата о среднем образовании. Не забывай, что 599 дней – это всего лишь 19 месяцев, что, по сути, недолго. Не могу приехать, пока не стал богатым и знаменитым, что случится скоро… через час… когда я, твой покорный слуга, буду настоящим диджеем на настоящей радиостанции…
Рив
Он не знал, что говорить дальше. Рив не предполагал, что у него будет боязнь микрофона. Как получилось, что он исчерпал все темы, о которых мог высказаться? Прошло лишь одиннадцать минут в эфире из шестидесяти, которые он выпросил, и вот, не дойдя до половины, перегорел. Язык прилипал к небу. Еще шестьдесят секунд, и он не сможет произнести и звука.
Риву казалось, что его не испугает и война в джунглях, что он может быть полицейским на дежурстве в плохом и опасном районе во время войны между бандами за территорию влияния. И вот он сел перед микрофоном, а ему нечего сказать.
Мертвая волна. В большом городе можно много кого убить, и это никого не удивит. Но никто не будет слушать радиостанцию, транслирующую молчание. Мертвое молчание – это мертвый диджей.
Опытный диджей Дерек сидел в офисном кресле, спинка которого откидывалась назад. Он ухмылялся, помахивая ладонью в сторону Рива, давая понять, что настала пора передать микрофон.
Рив взял спасительную музыкальную паузу.
– Это радиостанция WSCK, – произнес он в микрофон. – Мы с вами, мы ваши, мы все больны! И ведем передачу из подвала нашего административного здания. А сейчас послушаем релиз группы Visionary Assassins из нашего колледжа!
Будущие члены коллектива не были знакомы, когда 27 августа началась учеба. Сейчас уже 4 октября – они создали группу и выпустили демокассету. Ребята хотели стать знаменитыми, уважаемыми, богатыми и любимыми, выступать перед забитыми залами и гастролировать по всей стране.
Рив всю жизнь любил радио. Он слушал обычные ток-шоу, те, куда слушатели могли позвонить, хард-рок, софт-рок, кантри, эйсид-рок и даже вестерн. Все, за исключением скучнейшей попсы. Парень готов был слушать двухчасовые новостные программы, которые родители включали во время обеда. Иногда просто для прикола слушал местные радиостанции с описаниями пропавших собак и бестолковой рекламой местных магазинов.
Но никогда в жизни он не представлял, что сам сядет перед микрофоном. Радио всегда было частью поездки в автомобиле или домашней атмосферы, и парень не мог предположить, что сам захочет и сможет оказаться на радиостанции.
Рив пришел на WSCK исключительно по той причине, что очень нервничал в общаге среди полутора тысяч незнакомых студентов. Сосед по комнате оказался более чем странным персонажем. Как вообще можно в течение девяти месяцев делить маленькую комнатку с человеком, который казался ему настоящим животным? Парня звали Корделл. Он не чистил зубы, не стирал нижнее белье и не менял постельное.
– У меня такой период, – гордо заявлял он.
«Блин, закончи этот период и начни новый», – думал Рив, приглашая в комнату курильщиков, чтобы вонь соседа меньше чувствовалась.
Он не мог взять в голову, как Корделла вообще взяли в колледж. Еще большей загадкой оказалось, как тот умудрялся нравиться девушкам.
Однако после вечера, когда Рив впервые вызвался выступить диджеем на радиостанции колледжа, все проблемы с соседом показались сущими пустяками, недостойными внимания. Рив знал, к чему стремился: чтобы его голос услышали по радио. Он представлял, как люди замолкают и шикают друг на друга: «Тише! Сейчас будет Рив Шилдс!»
На самом деле фамилии во время программы он не произносил. Ему хотелось стать одним из немногих людей на планете, которых узнают по имени. Рив. Но вместо этого боялся настолько сильно, что был близок к тому, чтобы забыть собственную фамилию. Мечты о славе исчезли.
В наушниках звучала песня Visionary Assassins. Музыка была отличной. Ритм гармонично сливался с ударами его сердца, бас мягко отдавался в груди. Наушники оказались суперудобными: мягкими, легкими, не давили и транслировали очень хороший звук. Но суть в том, что «вписался» Рив не на музыкальную передачу, а на целый час ток-шоу.
ДерекVIP
[1] ухмыльнулся, как бы давая понять: «Ну я же говорил». На его голове был пурпурного цвета ирокез, семь сережек в одном ухе и три в другом.
– Дорогуша, не хочешь передать сюда микрофон? – спросил он.
– У меня все под контролем, – пробормотал Рив, фальшиво улыбнувшись. Придет время, он подстережет этого Дерека в темном углу и покажет, что бывает с теми, кто называет Рива «дорогушей».
Большую часть жизни у него было только одно желание – стать выше 183 сантиметров. Добившись цели, он начал качаться, чтобы нарастить мускулы. И только после этого был готов заняться учебой. К тому времени он перешел в выпускной класс. Было приятно получать пятерки вместо троек. Ему захотелось продолжить образование в колледже. Учиться оказалось прикольно. Он чувствовал, что у него получается, все давалось легко. Теперь появился смысл тратить десятки тысяч долларов, которые родители были готовы отдать за его образование. Но как только он забрел в студию WSCK, мысли об учебе улетучились, будто их и не было.
Сейчас Рив, ростом 183 см, смотрел на Дерека, рост которого был всего 165 см, и понимал, что на радио все это не имеет значения. Тут надо говорить. В этой ситуации не спасут широкие плечи.
– Найди тему, на которую ты готов порассуждать, – посоветовал Дерек. – Может, тебе повезет и какой-нибудь идиот позвонит, тогда время уйдет на разговор. А если тебе повезет посильнее, позвонит какой-нибудь нормальный парень и попросит, чтобы ты передал микрофон ДерекуVIP.
Именно так он себя величал в эфире: ДерекVIP. Он произносил эти слова с апломбом, словно представлял президента США.
Хит Visionary Assassins оказался коротким. Песня закончилась.
Оставалось еще сорок шесть минут эфира, а сказать было совершенно нечего.
Дженни и Сара-Шарлотта сидели на кровати и рассматривали журнал «Невеста». Они купили два последних номера. Сара-Шарлотта была девушкой практичной и решила почитать статью о совместных счетах и вкладах. Дженни не была такой и просто рассматривала платья.
– Твой брак не будет долгим, – говорила Сара-Шарлотта, – потому что ты слишком романтичная. Для тебя свадьба – это только повод надеть белое платье. Не забывай, что в нем ты проходишь всего несколько часов.
– Перестань. Рив, между прочим, тоже большой романтик.
– Представляешь, как будет здорово! – воскликнула Сара-Шарлотта. – Я уже вижу, как он ждет тебя у алтаря.
Девушка с радостью представляла себе ситуацию. С тех пор как во время выпускного бала она увидела Рива в смокинге, у нее были сны об их свадьбе. Ее не покидали навязчивые воспоминания о классическом сочетании черного и белого, элегантности запонок, а также ощущение и вид накрахмаленных воротничка и манжет. Воспоминания казались своего рода предвкушением будущей свадьбы.
Понятное дело, она ничего не сказала парню. Дженни еще училась в школе, а Рив – на первом курсе колледжа. Если бы она произнесла вслух слово «свадьба», тот, вполне вероятно, купил бы яхту и отправился путешествовать вокруг света лет на десять или даже больше. Когда Рив начинал о чем-то мечтать, его было не остановить.
Сара-Шарлотта внимательно изучила статью о цветочных букетах для современных невест.
– А какой из отцов поведет тебя к алтарю?
Это был непростой вопрос. Дженни считала отцом папу из Коннектикута, с которым выросла. Но у нее был папа и в Нью-Джерси, который постепенно становился все милее и любимей.
– Оба, – ответила она. – Я буду в середине, они по бокам.
– Да ладно! Ты уверена, что они согласятся?
– Конечно, – сказала девушка и подумала: «А я смогу поставить их в такую ситуацию? Возможно, это будет не очень приятно. Хотя, с другой стороны, я столько себе позволяла, что это далеко не самый страшный поступок».
– Однако, – сказала Сара-Шарлотта, научившаяся спрашивать, не задавая вопросов, – ситуация уже не напряженная, все пришло в норму.
«Наверное, она будет репортером, – подумала Дженни. – Те знают, как разговорить молчаливых людей: высказать предположение, которое те должны оспорить».
– Не думаю, что в моей ситуации все может окончательно прийти в норму, – возразила она. – Это можно сравнить разве что с очень сложным разводом.
– Ну не знаю, настолько ли он сложный. Ты преувеличиваешь, – произнесла Сара-Шарлотта.
Девочки услышали, как на второй этаж поднималась мама Дженни, быстро спрятали журналы для невест под кровать и завели громкую и бесполезную дискуссию по поводу задания по химии. Миссис Джонсон вошла в свою комнату, спустя несколько секунд вышла и снова спустилась на первый этаж.
– Не знаю, почему мы ведем себя так, будто сделали что-то плохое, – заметила Сара-Шарлотта, вынимая журналы. – Каждая нормальная девочка мечтает о свадьбе.
– Но нам советуют читать журналы с анализами разных инвестиционных стратегий, чтобы подготовиться к карьере на Уолл-Стрит, или статьи о компьютерах и софте, чтобы нацелиться на карьеру в области технологий, – кивнула Дженни. – Хотя вместо этого хочется обдумывать дизайн приглашений на собственную свадьбу.
Что они и сделали. Девушке казалось, что сочетание «Рив Шилдс» и «Джейн Элизабет Джонсон» смотрелось весьма органично.
– Слушай, – произнесла Сара-Шарлотта, – тебе придется выходить замуж со своим настоящим именем. Иначе все будет незаконно.
И подруга переписала приглашение: «Рив Шилдс» и «Джен Спринг».
От вида «Джен Спринг» девушке стало не по себе. У нее было чувство, что она – здание, чудом избежавшее сноса. Динамит все еще был заложен в основании, и сочетание данных имени и фамилии казалось слишком взрывоопасным. Она решила сменить тему.
– Давай сделаем приглашение на твою свадьбу, – предложила она и нарисовала на листе квадрат, в котором собиралась написать текст. – Ты все еще влюблена в Алекса, верно?
– Да, но не настолько, чтобы выходить замуж. Тем более у него ужасная фамилия. Кинкл. Кошмар! Ему придется взять мою.
– Сара-Шарлотта Кинкл. По-моему, звучит неплохо. Тебя точно невозможно будет не заметить.
Лицо подруги приняло обиженное выражение.
– Я сделаю такую блестящую карьеру, что меня и так все заметят, – сказала она.
– Здорово! А чем будешь заниматься?
– Пока не решила, но точно буду лучшей в своей области. – Та открыла журнал на одной из первых страниц и изучила список редакции. – Главный редактор. Вот кем я могу стать: буду главным редактором журнала, который знает все о свадьбах.
Дженни рассмеялась.
– Невесты вряд ли сильно обрадуются, что кто-то кардинально изменит их представление о свадьбах, поставив саму концепцию с ног на голову.
Девушка с удовольствием продолжила бы обсуждение этой темы, но Саре-Шарлотте уже надоело, поэтому она довольно бестактно спросила:
– А что именно происходит в Нью-Джерси?
Она говорила о второй, биологической семье Дженни. Семье Спринг. Братья и сестра ее навещали, но родители, которых она бросила, не были готовы посетить тех родителей, которых она предпочла. Зато Джоди, Стивен и близнецы приезжали уже два раза. Как ни странно, они совершенно спокойно отнеслись к тому, что у Дженни две семьи.
– Что ты имеешь в виду под словом «именно»? – недовольно переспросила та. – Никто никогда точно не знает, что именно происходит.
– Ладно. Перефразирую вопрос. Они спокойнее все воспринимают?
Ответить на этот вопрос было практически невозможно. Все слишком сложно и запутанно. Сама девушка по-прежнему была сбита с толку и про себя называла семью в Нью-Джерси местоимением «они», потому что не очень понимала, как лучше. У нее было две пары родителей, причем одна в определенной степени участвовала в ее похищении. Именно поэтому Дженни не могла не только осознать всю ситуацию, но и говорить на эту тему. Она просто не могла себя заставить.
Но Сара-Шарлотта периодически поднимала этот вопрос, причем весьма некорректно, в лоб. Ей казалось, что она, как лучшая подруга, имеет право знать самые интимные и сочные подробности. Дженни была настолько недовольна такой настойчивостью, что ей хотелось кричать и топать ногами. Или уехать в колледж к Риву. Невозможность раз и навсегда поставить точку в этой теме ее совершенно не радовала. Ситуация была как свежая смола на пути, в которой липли и вязли ноги, не давая возможности двигаться дальше. Девушке казалось, что она превращается в бумажную куклу, которая улыбается всему миру, не показывая истинных чувств, страданий и переживаний.
Причем и со взрослыми она не могла поделиться. Те в таких ситуациях имели привычку вскакивать со стула, терять самообладание и направлять ребенка к психиатру или психотерапевту.
«И вот так ведет себя лучшая подруга! – подумала Дженни. – Как полицейский, который устраивает допрос».
Но за последние месяцы она научилась хитрить и увиливать от сложных вопросов, переводя их в более приемлемую для себя плоскость.
– Для меня сейчас Бостон важнее.
Рив учился там, поэтому название города можно было перевести как «бойфренд».
«Ох, Рив! – подумала девушка. – Если бы ты мог сейчас быть рядом… Меня достает лучшая подруга. Даже она не дает мне покоя».
Дженни скучала. Его отъезд был для нее как удар острым копьем средневекового рыцаря. Она мечтала о парне, одетом в удобные домашние штаны и старую флиску. Ей больше всего на свете не хватало его плеча, в которое можно уткнуться. Девушка мечтала закрыть глаза и дать ему возможность решить, что будет происходить дальше. Иногда хотелось зайти в соседский дом, выкрасть его старую кофту и спать с ней в обнимку.
– Он все еще пишет тебе каждый день? – поинтересовалась Сара-Шарлотта.
– В последнее время немного успокоился. Иногда звонит, пишет электронные письма и присылает открытки.
Но все эти знаки внимания не отменяли того факта, что его нет рядом. Рив жил в общаге, которую девушка не видела, общался с друзьями, которых не знала, и носил новую одежду, к которой она никогда не прикасалась.
Когда они были вместе, то не поднимали нелюбимую тему. Это было прошлым, которое уже пережито и осталось далеко позади. В компании Рива она не чувствовала себя бумажной куклой. И самое лучшее – не была Джен Спринг, человеком сложным и крайне взрывоопасным. Мечтая, девушка нарисовала ожерелье из сердечек вокруг приглашения, на котором было выведено «Джейн Элизабет Джонсон».
Риву она могла рассказать все секреты. Ну почти все. Например, не говорила, что увлеклась рисованием их свадебных приглашений. Она попыталась переключить мысли на мечты о яхте, представив, что выходит на обшитую тиком палубу и слышит, как ветер хлопает парусом.
– Смотри, какое прекрасное платье для подружки невесты! – воскликнула Сара-Шарлотта. – Цвет темно-красного вина. Идеально для свадьбы зимой. Мой цвет.
– Да, шикарное платье, – согласилась Дженни. Светлые волосы Сары-Шарлотты будут прекрасно сочетаться с этим платьем и выглядеть на его фоне словно вуаль.
«Стоп, – ее вдруг осенило. – У меня появилась сестра. Подружкой невесты должна быть она. А Джоди больше подошло бы платье зеленого цвета под ее волосы. Как же сказать Саре-Шарлотте, что я хочу предложить эту роль сестре? И как разобраться с вопросом, что у невесты два отца? Хорошо, что Рив не знает об этих мечтах. Я и сама еще не готова».
И все же она скучала по Риву. Ей так сильно его не хватало. Настолько, что в груди чувствовалась реальная боль.
«Надо срочно придумать тему разговора», – в панике думал Рив.
В голове не появлялось ни одной подходящей мысли.
«Политика? Не разбираюсь. Что происходит в мире? Всем студентам на это глубоко наплевать. Музыка? Как назло, не могу вспомнить ни одного названия музыкальной группы. Окружающая среда? Природа? Права женщин? Пробки на дорогах? О чем вообще говорят на радио?»
В голове было пусто и гулко, как в бочке. Мозг работал лихорадочно, но нерезультативно. Перед ним стоял микрофон, а Дерек беззвучно и радостно смеялся.
В первый раз Рив был диджеем между 3 и 4 часами ночи. В это время все нормальные люди спят, поэтому количество слушателей составило приблизительно два человека. Тогда все прошло отлично: не приходилось подыскивать слова – они лились сами собой. Парень говорил четко и без ошибок. Потом он еще две недели работал в это время, а после выпросил поставить его в прайм-тайм.
Дерек был против. И, кажется, оказался прав.
О том, что он будет в эфире, Рив сообщил всем, кому только мог. Среди его предметов было две лекции, на каждой из которых присутствовало как минимум пятьсот студентов. Когда в конце лекции профессор спросил, есть ли у кого-нибудь вопросы, Рив встал и сообщил, что будет диджеем, назвал день и час. Потом было два занятия, на каждом из которых присутствовало по двадцать пять человек, и он сделал то же самое. Естественно, парень рассказал об этом всем со своего этажа общаги и девушкам этажом ниже. Это были соседи, с которыми он часто сталкивался.
И зачем, спрашивается, надо было это делать? Теперь все студенты Хиллс-колледжа будут считать его лузером. Возможно, многие его сейчас и не слушают. Ведь это лишь радио колледжа. Скорее всего, студенты включают настоящие коммерческие станции.
«Не так страшно, если я провалю эфир, – подумал он. – Всем до лампы, никого, кроме меня, это не волнует. Ничего серьезного… но, если это произойдет, я точно переведусь в другой колледж».
Придется попросить родителей выложить еще десять или двадцать тысяч долларов, чтобы он мог поменять место учебы и не слышать, как над ним смеются.
«С другой стороны, передо мной всего лишь микрофон. Скажи что-нибудь. Все, что угодно».
– Однажды… – произнес он.
Дерек с удивлением на него уставился. В тот момент в студии находились менеджер радиостанции Винни и диджей Кэл. Услышав Рива, они подняли головы от каких-то бумаг и вместе с Дереком начали хихикать, а потом открыто смеяться. При включенном микрофоне было запрещено издавать какие-либо звуки, которые неизбежно пойдут в эфир. Однажды? Может, «однажды в тридесятом царстве, в тридевятом государстве»? Как в классическом начале детской сказки.
Нет, он не переживет позора. Придется перевестись.
Он представил, как над ним смеется Корделл. Смеется сосед по комнате – самый вонючий и глупый студент во всем колледже? Он представил, как парни с этажа общаги орут ему: «Лузер! Лузер!» С некоторыми он хотел бы подружиться, но удобного повода не представилось. Эти ребята точно не простят ему позор в эфире.
– Так вот, однажды… – беспомощно повторил Рив, словно его зациклило на этом дурацком слове.
И вдруг понял, о чем будет говорить. Вдохновение пришло, как письмо по почте. Рив Шилдс знал историю, которая начиналась с этого слова.
– Однажды я ухаживал за одной сумасшедшей рыжеволосой девушкой. И слово «сумасшедшая» – это комплимент. Дженни легкая и светлая, как радость и надежда. Как вы, наверное, поняли, говорю о своей девушке, – произнес он в микрофон. – Вы, скорее всего, знаете такой тип. Она жила в соседнем доме. В школе хорошо училась. Такие девушки всегда хорошо учатся. У Дженни много друзей, и она обожала своих маму с папой. Это была настоящая дружная семья.
Голос Рива еще никогда не звучал так глубоко и убедительно.
– Ну так вот. Однажды в самый обычный день в школьной столовой, где ученики друг у друга десерты «подрезают» и разливают молоко, она совершенно случайно посмотрела на пакет молока, на котором была напечатана фотография пропавшего ребенка.
Парень говорил так ярко, что слушатель практически видел мысленным взором вощеный картон и слегка мутноватую фотографию.
– Лицо на фотографии, – продолжал Рив, – оказалось лицом самой Дженни.
Он чуть понизил голос, переходя от информативной части рассказа к таинственной.
– Это был пакет молока емкостью чуть меньше 300 миллилитров – много информации не напечатаешь. Тем не менее согласно тому, что было написано, девочка пропала, когда ей было три года, и с тех пор прошло двенадцать лет.
Когда ты выступаешь на радио, то не видишь аудитории. На самом деле Рив и не знал, слушают его или нет. Радио – это крик в пустоту, крик «на ветру».
– Можете себе представить, что ваша дочь или сестра исчезла двенадцать лет назад? Вы не теряете надежды, надеетесь, что она где-то ждет вас, может, даже слушает эту передачу. Вы не поставили на человеке крест, наотрез отказываетесь верить, что она мертва, и, скорее всего, уже много лет как. Вы надеетесь, что, если напечатать фотографию на молочных пакетах, есть один шанс из миллиона, что один из них она увидит.
Рив подумал, как его слушают студенты, лежа на кроватях и на полу общаги…
– И она увидела.
Новое жилье поразило Джоди размерами. Всего год назад, в особенности в то ужасное время, когда с ними жила Дженни, в доме проживало пять детей, к которым часто приходили гости. Он был буквально забит детьми: на диване, на кровати, на полу, в холодильнике, они оставались на ночь, репетировали на кларнете, кидали мяч, дрались.
И вот сейчас девушка находилась в огромном, чистом и пустом пространстве.
Очень здорово, что они переехали. В процессе возникли новые приятные хлопоты. Какого цвета стены должны быть в ванной близнецов? Какие двери лучше поставить между комнатами: раздвижные или обычные? Родители полностью погрузились в эти заботы. Выбор цвета стал частью их жизни. Какой бы ты ни взял, даже если лимонно-желтый покажется слишком ярким, всегда можно перекрасить. Это было приятно осознавать.
На праздники из колледжа приехал Стивен. Теперь парень учился в Колорадо. Все в семье пережили фазу знакомства с этим штатом по фото, которые он присылал.
Судя по фото, Стивен, на ногах которого были немецкие ботинки, а на заднем плане горы, был полностью доволен и счастлив. Он уехал, и никто, казалось, даже не заметил его отсутствия. Отъезд был воспринят всеми как что-то естественное. При этом, когда Джен снова превратилась в Дженни и сбежала, все рвали на себе волосы, потеряли аппетит и сон.
В прошлом году в семье было пятеро детей. После ее отъезда их стало четверо, а после того, как их покинул Стивен, – трое.
Близнецы с детства были погружены сами в себя и мало обращали внимания на окружающих. Их поведение мало изменилось. О них не было смысла беспокоиться, потому что Брендан и Брайан росли самодостаточными, сами о себе думали и сами о себе заботились.
Джоди чувствовала себя единственным ребенком в семье, и ей это нравилось. Мама советовалась с ней и интересовалась ее мнением по самым разным вопросам: об узоре ковров, расположении розеток и цвете раковин в ванных комнатах. Мистер и миссис Спринг пребывали в возбуждении от того, что выбрались из старого тесного дома. После исчезновения сестры они не хотели переезжать и менять телефонный номер даже спустя двенадцать лет. Они не теряли надежды. Спустя много лет родители настояли, чтобы на пакетах молока напечатали фотографию маленькой девочки, и единственная девочка на свете узнала себя.
Даже сейчас, спустя много месяцев, Джоди охватывала дрожь, когда она представляла, как Дженни Джонсон смотрела на эту фотографию и понимала, что является той самой Джен Спринг.
Девушка забыла собственные мечты о том, что у нее появится сестра, с которой они будут близки почти как близнецы, и решила, что пора задуматься о колледже.
Стивен всегда знал: когда придет его время, он уедет как можно дальше от семьи. Джоди не была уверена, что поступит так же. Она чувствовала, что нужна родителям больше, чем брат. Вполне возможно, с сыновьями все как-то иначе, и родители проще их отпускают.
Но девушка была единственной дочерью (после того как Дженни отказалась составить ей компанию) и, когда рассматривала брошюры колледжей где-нибудь в Калифорнии, Техасе или Мичигане, чувствовала, что пугает родителей. В Нью-Джерси их было не так много, поэтому, чтобы учиться в приличном, приходилось искать что-то за пределами штата. Она сконцентрировалась на поисках в Нью-Йорке и Пенсильвании, Коннектикут даже не упоминался. В семье это слово означало похищение, потерю и горе. Вооружившись картой, она изучала расположение колледжей в Род-Айленде и Массачусетсе. Если бы она училась в Провиденсе или Бостоне, то по железной дороге могла бы быстро добираться до дома. Никому не надо было бы менять жизненные планы и ехать за ней черт-те куда на машине, чтобы привезти домой.
На дворе стояла осень. В это время ученики выпускного класса приезжают в колледжи, чтобы посмотреть общагу и студенческий городок. Джоди пролистала каталог Хиллс-колледжа и подумала: «Там же учится бойфренд Дженни. Было бы неплохо увидеть Бостон, а заодно и Рива».
Вызвал ли его рассказ интерес Дерека, Винни и Кэла? Пока парень не осмеливался посмотреть в их сторону. Может, над ним продолжают смеяться…
Рив нашел не только рассказ, но и ритм, с которым нужно повествовать. Он инстинктивно чувствовал, что историю Дженни надо рассказывать медленно, слегка запутывая, недосказывая и не вываливая все сразу. Надо «зацепить» слушателя, сделать так, чтобы он погрузился в рассказ и захотел узнать, что будет дальше. Создать в некотором роде запутанный лабиринт, кошмар, который девушка сама пережила.
– Значит, ты понимаешь, что это твое лицо изображено на пакете молока. Ты и есть пропавший человек, – почти шепотом проговорил он.
Парень ощущал, что микрофон ловит его слова, хочет, чтобы тот продолжал.
– Вокруг тебя все как обычно. Ничего не изменилось. Люди сидят по двое на одном стуле, едят желе. А твоя жизнь изменилась, словно радио настроили на другую волну.
Рив понял, что может рассказывать историю бесконечно.
– А что значит само слово «пропавший»? Что за ним стоит? – спросил он, опустив взгляд к серому микрофону. Пальцами одной руки парень гладил подставку, которую можно было регулировать по высоте, а также двигать влево и вправо. Делал он это, чтобы привыкнуть к микрофону и с ним освоиться. – Означает ли это слово «потерявшийся»? Или «убежавший из дома»? Или «похищенный»?
Сама Дженни и представители обеих ее семей не давали интервью прессе.
Ни разу.
Никому.
Только Рив хорошо знал обе стороны. Более того, он знал эту историю даже лучше, чем Дженни, потому что его родители говорили с ее родителями и с полицией, когда она сама была слишком испугана и не могла ничего слышать и рассказывать.
– Конечно, – продолжал парень, забрасывая голосом сеть, в которую затягивал слушателей, – появляется вопрос: «А что делать дальше?». Ты ведь любишь своих родителей. Если скажешь кому-нибудь, будто считаешь, что тебя похитили, можешь их под монастырь подвести. Представь, что может произойти, если к этой истории подключится полиция? Подумай, что будет, если узнает пресса? Семью просто уничтожат. Если те люди, которых ты называешь мамой и папой, участвовали в похищении и если ты на них донесешь, куда они попадут? В тюрьму.
Он выдержал драматическую паузу. Потом, понизив голос, продолжил:
– А если не скажешь… что будет с той, другой семьей? Которая все еще волнуется и переживает о твоей судьбе?
Дерек смотрел на него, раскрыв рот. В его руке был карандаш, о котором он явно забыл. Винни напоминал ребенка, которому рассказывали интересную сказку. Кэл отклонился назад в кресле, пытаясь переварить мысль, что члены собственной семьи, которых ты любишь, могут оказаться твоими же похитителями.
«Отлично, – подумал Рив. – Кажется, история их зацепила».
Это было сладкое чувство победы, ощущение, когда ты выбил мяч за пределы поля.
«У меня все получается. И очень даже неплохо».
И для слушателей, которых он не видел и которых, возможно, вообще не было, он повторил:
– А что мне делать дальше?
II
Сара-Шарлотта непременно хотела знать, во что Дженни оденется, когда в следующий раз поедет навещать семью в Нью-Джерси.
– Да какая разница? – ответила девушка. У нее не было никакого желания обсуждать гардероб, в особенности потому, что она никуда не собиралась ехать, – те сами должны были приехать. С подругой надо было придумывать секреты и тайны, в которых не было никакого смысла. – Я уже много раз там была. Ко мне все привыкли и уже наизусть знают, в чем я хожу. Так что одежда не имеет большого значения.
– Она всегда имеет большое значение, – поучительно ответила Сара-Шарлотта. – Пожалуйста, не превращайся в человека, который делает вид, что мода для него не важна.
Дженни рассмеялась и резко сменила тему.
– Знаешь что? Мне настолько не все равно, что происходит в моде, что я недавно купила Барби, которой у меня раньше не было.
Продолжая лежать на кровати, она наполовину свесилась с нее, запустила руки под накрахмаленную ткань покрывала и начала шарить под кроватью в поисках чемоданчика с куклами Барби. Чтобы та не упала, Сара-Шарлотта держала ее за ноги.
Дженни достала чемоданчик, открыла его и вынула новую куклу. Это была наездница на чудесной пегой лошади с белой гривой. Казалось, грива лошади была даже лучше и мягче, чем волосы самой Барби. Девушка принялась расчесывать ее.
– Когда мне было восемь лет, я бы за такую убила, – призналась Сара-Шарлотта. Она вынула Барби-гимнастку и начала одевать ее в костюм официантки.
– А почему бы тебе не навестить Рива? – спросила она. – Остановишься у него в общаге.
Дженни не хотелось обсуждать его. Бостон казался таким же далеким, как Тибет, а жизнь, которую Рив вел в колледже, – такой же непонятной и загадочной, как у монахов в том самом Тибете.
– Чтобы родители разрешили мне поехать в Бостон и остановиться в мужской общаге? Вернись на землю.
Они рассмеялись. Родители Дженни, и в особенности «другие», из Нью-Джерси, никогда ничего не разрешали. Вообще.
– Попроси, чтобы он приехал, хоть на полдня, – предложила подруга.
«Понимает, как я скучаю, – подумала Дженни. – Я этого не говорю, но она знает, что, даже когда Рив не находит правильных слов, у него есть руки и плечи, которые помогут решить любую проблему».
– Он без машины.
Сара-Шарлотта кивнула и решила сменить тему, от которой девушке становилось грустно.
– У меня на Барби были большие надежды, а она стала всего лишь официанткой. Я думала, она будет пилотом авиалайнера. Как же ты, Барби, до этого докатилась? – с грустью спросила она.
«Сара-Шарлотта действительно моя лучшая подруга», – подумала Дженни.
Подруга. Само слово было чем-то похоже на Барби – это что-то теплое и неизменное.
«Интересно, может быть, еще не поздно подружиться с сестрой?»
Радиостанция WSCK была музыкальной. Однако она не пыталась конкурировать с бостонскими коммерческими. Было бессмысленно ставить музыку 1980-х годов, например Джона Мелленкампа или Aerosmith. На станции не обсуждали, насколько музыка Pear lJam похожа на Stone Temple Pilots (или наоборот, в любом случае обе команды звучали совершенно одинаково). На станции не запаривались тем, чтобы организовать специальный час для любителей джаза, не ломали голову, чтобы играло больше регги или рэпа.
На WSCK ставили местные группы в стиле «гараж». Музыку ребят, которые не теряли надежды и отчаянно пытались вырваться из заколдованного круга неанонсированных выступлений в неизвестных местных клубах. Главным образом это были коллективы, организованные студентами разных колледжей.
А в Бостоне их было много: Северо-Восточный университет, Бостонский университет, университет Симмонс, консерватория Новой Англии, технологический институт Вентворс и Хиллс, в котором учился Рив. Через мост располагались Гарвард и Массачусетский технологический институт. В Бостоне насчитывалось двести пятьдесят тысяч студентов, и на каждом этаже в любой общаге находилось несколько человек, которые хотели стать музыкантами.
Все они хотели, чтобы их крутили по радио. На WSCK постоянно приходили ребята, чтобы оставить кассеты, CD и даже винил. Рив обожал запах пластинок. Удивительно, что кто-то еще слушал музыку на них. Парню нравились музыканты вне зависимости от того, что они играли: «гараж» или полную ерунду. Было видно, что те хотели пробиться в музыкальном бизнесе. Они были смелыми и не боялись, что над ними будут смеяться. Главное – чтобы слушали.
Плейлист WSCK не составлялся. Там не тратили время, чтобы узнать предпочтения слушателей. Никто не стремился выяснить, нравятся ли слушателям песни Мелиссы Этеридж. Всем было наплевать. Каждый думал о себе.
Формат менялся только в 10 часов вечера – до 11 транслировали ток-шоу. Содержание могло быть любым в смысле политики: правым или левым. Иногда выступали какие-нибудь ненавистники, которым не нравилось все и вся; иногда те, кто пропагандировал любовь в стиле нью-эйдж; можно было услышать слова за легализацию марихуаны; поднимали тему образования и зачастую выступали за то, чтобы уволить всех преподавателей колледжа (большинство слушателей были за).
Но чаще всего разговаривали сами диджеи. Это были ребята, которые хотели, чтобы их слушали. Они мечтали вернуться в города, где родились, и начать работать на местном радио, делая утренние программы для тех, кто едет на работу, наподобие популярных программ такого формата, которые транслировали на коммерческих радиостанциях Лос-Анджелеса, Майами и Чикаго. Диджеи хотели сделать карьеру при помощи голоса и мозгов, как и музыканты хотели стать известными благодаря мелодии и словам песни.
«Я буду королем эфира», – мечтал Рив.
Он представлял, что станет известным, его будут окружать поклонники и он будет тусоваться среди знаменитостей. Ему не терпелось прослушать кассету с записью своего часового выступления.
– Дженни никому ничего не сказала. Секрет пакета из-под молока пока оставался секретом. Потом она почитала подробности собственного похищения в архиве газеты The New York Times. Представляете, каково это: прийти в библиотеку и прочитать про собственное похищение на микрофильме в газетном архиве? Увидеть фотографию сестры и трех братьев, о которых ты раньше и не знала, а еще дяди, тети, бабушек и дедушек? И самое главное – родителей? Но в газете не было написано, кто тебя украл. Писали только о семье, из которой ты исчезла. Ни ФБР, ни местная полиция не знали, кто именно совершил преступление.
– Однако сама Дженни знала. По логике, это были родители, с которыми она жила всю жизнь.
Радио во многом зависело от телефонных звонков слушателей, по которым можно было понять реакцию на программу. Позвонит ли кто-нибудь? Интересна ли передача или безразлична?
Рив сконцентрировал внимание на стоящем перед ним микрофоне, но при этом периодически вспоминал о телефоне.
«Пусть кто-нибудь позвонит, – молил он. – Дайте мне понять, что вы слушаете передачу».
– Проблема только в том, что твои родители – хорошие, милые и ответственные люди. Они тебя любят. Ты любишь их. Похищение ребенка – это преступление. Значит, что, твои мама и папа – плохие люди? Если позвонить по бесплатному номеру, обозначенному на пакете, то сама проиграешь, ибо потеряешь семью. Навсегда. Поэтому начинаешь думать, что ошиблась, сама все придумала. То лицо на фотографии – не твое. А потом ты находишь доказательства, что во всей этой истории много тайн. Ты обнаруживаешь на чердаке коробку… В самом дальнем углу.
Брайан Спринг вместе с матерью находился в магазине Price Club. После возвращения с работы, готовки ужина и проверки домашней работы детей она вспоминала, что надо ехать за покупками. К тому времени было достаточно поздно. Они садились в новый автомобиль и ехали в магазин.
Когда близнецы были маленькими (всего год назад), ездить нравилось и Брендану, и Брайану. Здание магазина было огромным, как ангар для самолетов, в котором были установлены кассы, похожие на будки пунктов оплаты за пользование платной автострадой. Они закупали кучу всего: огромные упаковки бумажных полотенец, гигантские пакеты хот-догов, подсолнечное масло и еще много чего.
На протяжении тринадцати лет близнецы были как одно целое, словно полностью самодостаточная единица. Они не ругались и не искали общества других людей, кроме друг друга. Но сейчас Брендан возненавидел эти поездки. Он решил, что есть дела поважнее. Вместе с остальными игроками футбольной команды мальчик начал поднимать тяжести и плавать. Ему хотелось стать громилой еще до перехода в старшие классы, побрить голову и сделать татуировку.
Брендан был подающим надежды спортсменом. А Брайан даже не попал в команду. К тому же брат начал дразнить его, называя «девочкой». В его понимании не было ничего позорней, чем когда парень бегал, как девочка, и бросал мяч, как девочка. Когда мама спрашивала, кто хочет поехать с ней, Брендан отвечал: «Шопинг? Это для девочек». И с презрением смотрел на близнеца. Как на всех, кто, по его мнению, вел себя соответствующе.
Джоди тоже отказывалась сопровождать маму – ей надо было изучать материалы о колледжах. Поэтому ехал Брайан – после всех отказов помочь вид у мамы был потерянный.
Много лет назад миссис Спринг потеряла дочь именно тогда, когда приехала в торговый центр за покупками. Теперь она следила за ними, словно кинолог, который держит питомцев на физическом и психологическом поводке. Им не разрешалось далеко отходить, потому что похитители не дремлют и могут поджидать где угодно.
Но дети выросли и не нуждались в таком пристальном наблюдении. Если бы кого-нибудь попытался схватить похититель, они бы ударили его по голове упаковкой соуса или сока. Так что теперь мама выглядела потерянно. Она пыталась привыкнуть к новому миру, который для нее поменялся так же сильно, как и для Брайана.
И это сделала школа.
До недавнего времени братья были совершенно одинаковыми. В то время Брайан посвящал учебе и чтению ровно столько же, сколько и его брат, а именно ноль минут в день. Когда он перешел в новую школу, впервые в жизни у него появилась собственная комната. Вот тогда Брайан понял, что у них с близнецом не так уж много общего. Брендан блистал на спортивных мероприятиях, а Брайан неожиданно осознал, что у него самый лучший в мире учитель по истории Америки. Это был первый преподаватель, объяснения которого он слушал с большим интересом.
Мальчику очень понравился предмет. Его воображение захватили походы конкистадоров, исследования Северо-Западного прохода в Ледовитом океане, то, как ковбои и переселенцы двигались на Запад и воевали с индейцами. Он открыл для себя мир книг.
Все думали, что в его тяжелом школьном рюкзаке лежит запасная пара кроссовок, и никто, включая брата-близнеца, не предполагал, что там библиотечные книги. Брендан, считавший, что читают только ботаны, которые не в состоянии нормально отбить мяч, даже не подозревал таких чувств у брата к книгам и информации.
Вообще в семье Спринг не придавали большого значения знаниям и образованию. Мама с папой считали, что дети должны хорошо учиться. Стивен делал это, потому что хотел попасть в колледж, расположенный желательно как можно дальше от дома. Джоди – потому что ей нравилось быть отличницей. Брендан не вызывал ни у кого нареканий, потому что в школе придавали большое значение физической культуре. Лишь Брайан учился хорошо, потому что ему нравился процесс.
«Надо же, – думал он, – я и не знал, что мне нравится учиться, пока не появилась собственная комната».
Когда звонил Стивен, Брайан хотел рассказать ему, что открыл для себя радость, которую дают знания. Но никак не мог заставить себя в этом признаться и говорил банальные вещи: «Эй, Стив, как там Колорадо? Успел покорить какую-нибудь гору?»
Старший брат, который давно хотел быть другим человеком и иметь другую семью, был бы рад за младшего. До этого он называл близнецов осами, достаточно дружелюбными, но всегда готовыми ужалить, если кто-то посмеет нарушить их покой. Брайан хотел рассказать Стивену, что уже не живет одной жизнью с близнецом, как раньше, и то, что ужасно скучает по старшему брату, хоть и рад по поводу его отъезда.
Но он ничего подобного не говорил, поэтому и тот ему ничего особенного не рассказывал.
В магазине мама толкала перед собой огромную тележку. Это был рай термоусадочной пленки. Брайан считал, что это одно из величайших открытий человечества. Ему хотелось, чтобы он сам ее изобрел. В пленку оборачивали все, что только можно: мясо, рыбу, зубную пасту и банки с краской. Она была такой прочной, что, казалось, могла выдержать удар метеорита.
В новом доме были квадратные километры площади для хранения продуктов, поэтому в шкафах и кладовке можно было легко разместить огромные упаковки бумажных полотенец. Мама могла покупать замороженные гамбургеры килограммами и за раз приобретать десяток упаковок хлопьев.
Брайан представил, как первые переселенцы в Новом Свете посадили на склоне горы несколько кукурузных зерен и вокруг них зерна кабачков, как ребята отгоняли от посевов птиц и зайцев, как их матери сушили зерно и клали в амбар. Он думал о длинных зимах, во время которых у людей было мало еды…
Мама бросила в тележку гигантскую, затянутую в пластик упаковку замороженных ребрышек. Ему казалось, что она стала совершенно незнакомым человеком, как и собственный брат-близнец. Он подумал, что происходит нечто похожее на то, что случилось с Дженни.
«Я смотрю на незнакомцев, которые по крови являются моими родственниками, – думал он. – Я их люблю, но кто они?»
Мама неожиданно резко повернулась, выставив вперед руки. Ее глаза были широко раскрыты.
– Я здесь, – произнес сын, стараясь ее успокоить. – Прямо за тобой.
Женщина попыталась рассмеяться и вести себя естественно.
– Ты не обязан за мной хвостом ходить, Брайан. Поброди по магазину, может, найдешь то, что тебе понравится.
Его сердце буквально обливалось кровью. После стольких лет жестких правил и ограничений, напряжения и волнений, железной хватки по поводу всего, что касалось детей… она наконец могла позволить себе расслабиться. Миссис Спринг и сама это знала, но от старых привычек сложно избавиться.
Брайан подумал, что их с братом так упорно заставляли заниматься спортом, потому что, когда дети на тренировке, родители точно знают, где те находятся. Знают, что за ними присмотрит тренер. Значит, можно быть спокойными и не волноваться.
«Мы становимся семьей, которой должны были стать давно», – подумал он.
Семьей, члены которой могут выдохнуть, не толкаться, не ходить строем и не бояться.
Рив чувствовал, что вышел на новый жизненный уровень. На уровень обсуждения проблем, не связанных с сексом и насилием. На уровень радости и света.
Он ощущал себя одним целым с микрофоном и чувствовал полное единение с аудиторией.
– Пакет из-под молока стал талисманом Дженни, ее своеобразным одеяльцем. Она взяла мой перочинный нож, разрезала его по углам, чтобы он стал более плоским. После этого зажимом прикрепила к внутренней стороне синей папки с тремя открывающимися кольцами, чтобы можно было вставлять и вынимать листы бумаги. Вы прекрасно знаете, что это за папка, у каждого таких было более чем достаточно. После обнаружения пакета с фотографией она, как и раньше, оставалась для меня сумасшедшей рыжей девчонкой. Только вот сумасшествие стало другим – появился страх. Если все это оказалось бы правдой, то ее украли из семьи в возрасте трех лет. Чтобы вспомнить те давние времена, Дженни начала превращаться в маленького ребенка. Она думала, что, если сможет вернуться в то время, удастся вспомнить все, что произошло. Казалось, вот-вот начнет сосать большой палец… Таким образом расплющенный пакет из-под молока и стал ее талисманом, ее одеяльцем, с которым дети долго не расстаются.
Винни, Кэл и Дерек замерли, ловя каждое слово Рива.
– Ну, что я могу сказать, – произнес он тоном человека, который знает, что его внимательно слушают. – Не знаю, как вам, а мне понравилась композиция Visionary Assassins. Привет вам, ассасины! Заходите ко мне в гости в общагу! Послушаем еще одну песню в их исполнении.
Телефон радиостанции зазвонил. Точнее, не зазвонил – на аппарате зажглась зеленая лампочка, свидетельствующая, что на линии есть человек. Винни ответил на звонок. Он был неоконсерватором, люто ненавидевшим все этнические группы, великие цели, которые человечество могло перед собой ставить, а также всех представителей человечества в целом и по отдельности. Парень был идеальным менеджером, потому что его совершенно не волновало, что он может ранить чьи-то чувства.
Винни ответил на четыре звонка. Выражение его лица было счастливым, что очень непохоже на обычное состояние.
В эфире звучала песня Visionary Assassins с мрачным текстом и угрожающими аккордами.
На аппарате снова загорелась лампочка. А потом еще раз. И еще.
– Рив, – произнес Винни, – слушатели хотят услышать продолжение истории.
III
Все передачи в формате ток-шоу записывались на большой старый магнитофон. Казалось бы, их уже не осталось, но нет.
Винни, Кэл и Дерек прослушали часть записи программы «Дженни». Без музыкальных пауз она показалась Риву короче, чем он ожидал. Его удивил звук собственного голоса, который показался совершенно чужим. Ему стало немного не по себе, словно кто-то другой озвучивал его мысли.
– У тебя суперголос для эфира, – объявил Винни, которому вообще не нравились ничьи голоса.
«Если уж Винни говорит, значит, так и есть», – подумал Рив.
Он прослушал момент, когда говорил о том, что Дженни вот-вот начнет сосать большой палец. Вот это придумка… Ничего подобного не было. Но это хорошее драматическое сравнение, которое, правда, не соответствовало реальности. Девушка никогда не вела себя так, будто ей было три года. Она делала то, что и любой другой человек на ее месте, стремящийся защитить любимых родителей от правды, которой сама страшилась.
Действительно, голос Рива звучал хорошо: естественно и убедительно. Он мог бы стать радиоведущим. Но сейчас его слова, записанные на пленку, стали материальными, обрели осязаемую форму. На какое-то мгновение показалось, что Дженни находится рядом в любимой и удобной позе – закрыв глаза, крепко прижималась к его груди, а он ее обнимал.
Интересно, что бы она сказала, услышав подобный эфир? Парень почувствовал, что в груди что-то сжалось, будто воздух проник не в легкие, а в живот. Ощущение было неприятное, словно он тонет.
«Ну ладно, – подумал он, – Дженни об этом никогда не узнает. В следующий раз буду говорить о бейсболе. Всю жизнь болею за Red Soxs, и вот наконец все выглядит так, что они могут выиграть. Про это сейчас все болтают».
– Когда казалось, что ты закончил, – снова заговорил Винни, – мы получили тридцать девять звонков с просьбой продолжить историю. – Он так сильно ударил кулаком по своему столу, что стоявший на нем ряд кассет подпрыгнул. От таких цифр становилось радостно на душе. – И, прикинь, это всего лишь первое выступление!
Из этих слов Рив сделал вывод, что ему дадут еще один эфир как минимум.
В эфире заканчивалась песня группы Fog. Дерек подал знак, что пора замолчать. Чтобы продолжить разговор, Рив, Винни и Кэл вышли в коридор. Сквозь стекло Рив наблюдал за коллегой.
По мере того как Дерек говорил, он немного менял положение микрофона. В любом диджее присутствует сильное желание прикоснуться к нему, чтобы удостовериться, что он плотно зафиксирован в нужном положении. Во время разговора Дерек двигался всем телом, словно нырял в пучину каждого произнесенного предложения, в гущу своих слушателей. Ему не сиделось на месте. Нервная энергия так и била ключом. Его лицо периодически меняло выражение, словно он выступал перед живой аудиторией.
Всего час назад Рив всей душой ненавидел Дерека. Теперь же внимательно за ним следил, фиксируя и запоминая технику и приемы. Все-таки у него был большой опыт, поэтому можно было чему-нибудь научиться.
– Значит, так, – вещал Винни, – завтра вечером в то же время, тот же формат. Немного про Дженни, немного музыки, потом опять про нее.
– Может, лучше два раза в неделю? – серьезно произнес Кэл. – Скажем, во вторник и в четверг? Мы же не хотим, чтобы аудитория пресытилась.
«Это они обо мне говорят», – напомнил себе Рив.
– Можно, – согласился Винни. – Постепенно подсадить, чтоб не забывали.
«Я теперь буду в «сетке» не в три ночи. Перехожу в прайм-тайм!»
В студии серым ковролином был застелен не только пол, но и обиты стены. На стенах невозможно писать, зато можно было пришпиливать разные фото и тексты. Везде висели плакаты, анонсирующие выступления групп, идиотские шутки и фотографии диджеев, которых временно отстранили от работы за мат и неуместные шутки. Каждый мечтал, чтобы его хотя бы раз «оштрафовали» за какую-нибудь вольность в эфире.
Рив подумал, что Дженни Джонсон точно не понравится, что он рассказал ее историю в эфире. Она сама его оштрафует. Дженни была человеком достаточно закрытым. Многие социальные работники, психоаналитики и приятельницы безуспешно пытались втереться к ней в доверие.
– Нет, – с нотками сомнения в голосе произнес Рив. – Я думаю, не стоит продолжать. Спасибо, что дали возможность попробовать.