Крис Боджалиан

Бортпроводница

Посвящается Энни Месситт: двенадцать книг вместе
Мужчины боятся, что женщины высмеют их. Женщины боятся, что мужчины их убьют. Маргарет Этвуд
Chris Bohjalian

THE FLIGHT ATTENDANT

Copyright © 2018 by Chris Bohjalian

All rights reserved



© Э. А. Несимова, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®

Часть первая. Приготовиться к удару

1

Сначала она ощутила запах гостиничного шампуня — что-то восточное, с нотками аниса, — потом, открыв глаза, отметила, что свет из окна немного иной, не такой, как в номерах, где обычно останавливается экипаж. Утреннее солнце пробивалось в щель между бархатными (какой шик!) шторами; белая полоса тянулась от пола до потолка и падала на ковер. Она моргнула — не потому, что солнце било в глаза, а потому, что где-то за ними глухо колотилась боль. Хотелось пить. Понадобится цунами, чтобы унять надвигающееся похмелье. Хорошо бы принять адвил, но, похоже, до таблеток, которые она в такие моменты закидывала в себя, как конфетки, добраться будет трудновато. Они в аптечке в ее номере. В другой гостинице.

Это точно не ее отель, значит — его. Неужто вернулась? Похоже на то. Она была уверена, что ушла. Ушла в куда более скромную гостиницу, предоставленную авиакомпанией. По крайней мере, так планировалось. В конце концов, ей сегодня утром в рейс.

Она перевернулась на спину. Мозг осторожно нащупывал вопросы, самым важным и самым привычным из которых был: сколько времени? Часов не видно — похоже, стоят по другую сторону кровати. На прикроватной тумбочке с ее стороны — телефон и фарфоровый поднос с финиками, песочным печеньем и тремя идеальными кубиками рахат-лукума, в каждый из которых воткнута серебряная шпажка размером с зубочистку.

Сколько времени? В 11:15 нужно быть в вестибюле гостиницы — своей гостиницы — вместе с экипажем, откуда микроавтобус повезет их в аэропорт. Рейс до Парижа. Об остальном она подумает позже. В частности, как найти в себе силы спустить ноги с кровати и сесть — задача, которая, судя по всему, потребует храбрости, достойной олимпийского гимнаста.

Она медленно и глубоко вдохнула через нос, издав тихий свист, и на сей раз ощутила запах, более отчетливый, чем аромат аниса, — запах секса. Да, номер, без сомнения, благоухал дорогим шампунем, но она чувствовала, что от нее — и от него — исходит оставшийся с прошлой ночи запах телесных выделений. Он тихонько спал рядом. Она увидит его, когда повернется. Когда сядет на кровати.

Господи, надо было отвести его к себе. Но за ужином он протянул ей ключ от своего номера, сообщил, что вернется к девяти, и попросил подождать. Что она и сделала. Она оказалась в люксе, огромном — больше ее квартирки на Манхэттене — и безупречно обставленном. В гостиной стоял кофейный столик, инкрустированный перламутром, отполированные деревянные поверхности отражали свет, словно полная луна. В баре обнаружилась бутылка скотча — в настоящем баре, а не в минибаре и не в холодильнике из общежития, на единственной полке которого стоит пара банок диетической колы. Все это наверняка стоило не меньше месячного содержания ее нью-йоркской квартиры.

Она снова закрыла глаза — на сей раз от стыда и отвращения. Она напомнила себе, что это в ее стиле — да-да, она именно такая, — попытавшись хоть немного сбить накал овладевшего ею презрения к себе. Ведь она отлично развлеклась прошлой ночью? Ну конечно! Скорее всего.

Проснувшись, она с надеждой предположила, что напилась до отключки, но теперь поняла, что напилась она до потери памяти. Опять. Различие между этими двумя знакомыми ей состояниями крылось не только в терминах. Напиться до отключки унизительно в процессе — женщина лежит, уткнувшись лицом в диванные подушки, и не в курсе, что вечеринка продолжается. Стыд за пьянку до потери памяти накатывает поутру, когда просыпаешься рядом с незнакомым мужиком, понятия не имея, как попала в его постель. Она вспомнила номер отеля и его постояльца — уже хорошо, — но в памяти зияли бездонные провалы. Последнее воспоминание — она уходит. Перед мысленным взором мелькают картинки: вот она одевается и покидает люкс. А постоялец в потрясающем гостиничном халате — гладком черно-белом, как зебра, снаружи, махровом с изнанки — шутит по поводу разбитой бутылки «Столичной», которую надо убрать. Бормочет, что разберется с лужей водки и острыми, как кинжалы, осколками утром.

И все-таки она здесь. Снова в его постели.

Она вздохнула — медленно, осторожно, стараясь не усугублять надвигающуюся боль. Наконец приподняла голову и ощутила прилив тошноты, комната закружилась перед глазами. Она немедленно уронила голову, и пышная пуховая подушка нежно ее приняла.

Они познакомились в самолете. Ей понравился запах его одеколона с древесными нотками. Он представился русским и сообщил, что любит русских. Да, он американец, парнишка с юга, но его предки из России, и у него русская душа. Пушкин. «Евгений Онегин». Какие-то «плоды сердечной пустоты». Русские вливают деньги в его хедж-фонд, объяснил он с лучезарной улыбкой — именно лучезарной, а не самодовольной. Так по-детски. Безумные олигархи для него — добрые дядюшки. Плюшевые мишки в его руках, а не бурые медведи.

Сейчас одеколоном не пахло. Она вспомнила, как принимала душ вместе с постояльцем номера. В огромной изысканной ванной, выложенной мрамором в черно-белую полоску. Таким же мрамором была облицована скамейка, на которую он сел и усадил гостью себе на колени, пока мыл ей голову тем самым шампунем с анисом.

Его звали Александр Соколов, и, как она предположила, ему было немного за тридцать — на семь-восемь лет младше ее. Он предпочитал, чтобы к нему обращались Алекс, потому что Ал, как он пояснил, звучит слишком по-американски. В совершенном мире, признался он, его бы называли Александром, потому что так его имя звучит по-русски. Но когда он начал работать, босс предложил ему остановиться на имени Алекс — намеренно нейтральном, что было важно, учитывая, как много поездок по миру предполагала его работа. Вырос он в Виргинии — хотя в его речи не слышалось и намека на южный акцент, — а сейчас жил на Манхэттене, в Верхнем Вест-Сайде, и руководил фондом в компании «Юнисфер ассет менеджмент». Он хорошо знал и любил математику, что и стало секретом его успеха: его фонд обеспечивал громадные прибыли, приводившие в восторг клиентов по обе стороны Атлантики. Было очевидно, что он обожает свою работу. Впрочем, он уверял, будто нет ничего скучнее, чем управлять чужими деньгами, и с радостью слушал свою собеседницу. Ее рассказы и байки о трудовых буднях совершенно его заворожили.

Во время перелета в Дубай пассажир с места 2С спал мало, если вообще спал. Он работал на ноутбуке, смотрел фильмы и флиртовал с ней. Он успел узнать о ней больше, чем она о нем. Перед посадкой они договорились, что сначала немного отдохнут, а потом вместе поужинают. Условились встретиться в вестибюле отеля. Оба знали, что ужин — не более чем прелюдия.

Она еще раз прокрутила в голове его имя, прежде чем пошевелиться и встретить волну боли, осененную белыми «барашками». Повернуться лицом к лежащему рядом мужчине. Она прикинула, сколько арака выпила накануне. Крепчайшего арака. Прозрачный напиток стал будто молочным, когда они положили в него лед. А потом была еще «Столичная», которую чуть позже принесла его знакомая. Кэсси пила арак и раньше — всегда во время командировок в Бейрут, Стамбул или Дубай. Но пила ли она раньше так много? Она уверяла себя, что нет, но кого она пыталась обмануть? Пила. Конечно, пила. В один прекрасный день ее вышвырнут из авиакомпании. В один прекрасный день она подлетит слишком близко к солнцу и провалит тест на алкоголь, и это станет началом конца. Конца всему. Она ступит на путь, проложенный ее отцом, а куда ведет этот путь — известно.

Впрочем, нет, это другой путь, потому что отец был мужчиной, а она женщина. По правде говоря, алкоголики обоих полов редко приходят к счастливому финалу, но женщину могут изнасиловать.

Она вздохнула. Какая жалость, что у авиакомпании нет рейсов в Эр-Рияд. Саудийцы вообще не держат алкоголь в гостиничных мини-барах. В Саудовской Аравии ей пришлось бы носить длинное платье-абайя. Она ни за что не смогла бы ходить по улицам одна, ни за что не подцепила бы мужика и не встретилась бы с ним в вестибюле его отеля. Ни за что.

Она подумала, что сейчас все было бы нормально, если бы Алекс не ответил на звонок своей знакомой и не предложил одеться. Ее вроде звали Миранда. Кэсси уже понимала, что упилась все-таки не до потери памяти, хотя голова была как в тумане. Так вот, эта Миранда позвонила как раз в тот момент, когда они вышли из ванной — чистые, удовлетворенные, еще навеселе, — и сказала, что заскочит к Алексу, чтобы накатить чего-нибудь перед сном. Кажется, она тоже была связана с этим хедж-фондом и собиралась вместе с Алексом идти на какие-то встречи. Еще она имела некое отношение к недвижимости в Дубае, но Кэсси понятия не имела, с чего это взяла.

Когда Миранда зашла в номер, стало понятно, что с Алексом они знакомы не очень хорошо и тем вечером встретились впервые. И все же что-то их объединяло, помимо работы. Видимо, общие друзья и связи в строительстве, а в этом приморском городе, словно сошедшем со страниц научно-фантастического романа, что-то строили на каждом пятачке. У гостьи, ровесницы Алекса, были темные миндалевидные глаза и каштановые волосы, уложенные на затылке в безупречный французский пучок. Одета она была в широкие черные брюки и скромную, но элегантную красно-черную блузку. Ну и конечно, черт бы ее побрал, принять на грудь она умела. Вместе они просидели в роскошной гостиной примерно час, может, чуть дольше и вылакали водку, принесенную Мирандой. Кэсси приходило в голову, что, возможно, намечается секс втроем. Сама она не собиралась его предлагать, но наверняка не отказалась бы, если бы предложили Алекс или Миранда. По какой-то причине — из-за бухла, болтовни, окружающей роскоши? — Кэсси снова ощутила прилив желания. Алекс и Миранда сидели в креслах по обе стороны изящного кофейного столика, а Кэсси — одна на диване. И почему-то тот факт, что они находятся на расстоянии нескольких футов друг от друга, подогрел атмосферу еще сильнее. Но в конце концов выяснилось, что секс втроем не планировался. Миранда ушла, поочередно поцеловав воздух у щек Кэсси и Алекса, захлопнувшего за ней дверь. Миранда наверняка не успела дойти до лифта, а Алекс уже стащил с Кэсси одежду, разделся сам, и они снова занялись любовью, теперь в спальне на великолепной огромной кровати с изголовьем в форме арабской арки.

Но потом она оделась. Совершенно точно. Она это помнила. Она собиралась ехать в свою гостиницу. Разве она не попрощалась с Алексом, стоя у дверей люкса? Разве не дошла хотя бы до лифта — где бы он ни был?

Может быть. А может, и нет.

Какая теперь разница? Уже ясно, что она вернулась в номер и забралась обратно в постель.

Если, конечно, предположить, что она уходила. Может, сейчас она вспоминает, как шла одна из ресторана в номер после ужина? Алекс сказал, что быстро встретится с инвестором, а она пусть идет в номер, раздевается и ждет его. Она подчинилась.

И вот она здесь, снова голая.

Наконец она сделала глубокий вдох, скривилась от боли, кольнувшей глаза, и повернулась к Алексу. Вот и он. На долю секунды мозг Кэсси зарегистрировал лишь одно: что-то не так. Может, дело было в абсолютной неподвижности его тела, может, в исходившем от него змеином холоде. А потом она увидела кровь. Огромное алое пятно на подушке и глянцевую, еще не успевшую впитаться, лужицу на безупречно белых простынях. Он лежал на спине. Поперек его шеи зиял красный разрез. Видимо, кровь фонтаном выплеснулась на его грудь и подбородок. Она обволакивала черную щетину, словно мед.

Забыв о боли, Кэсси откинула простыню, вскочила с кровати и отступила к бархатным шторам, закрывавшим окно. Она застыла, обхватив себя руками, словно в смирительной рубашке, а потом заметила кровь и на себе. В волосах и на плече. На руках. (Позже, в лифте, Кэсси предположила, что от крика ее удержал лишь инстинкт самосохранения. Учитывая, как пульсировала в голове боль, собственные отчаянные вопли могли ее убить.)

Видела ли она когда-нибудь столько крови? Человеческой — вряд ли. Разве что оленьей — в детстве, в Кентукки. Но не человеческой.

По ту сторону тела у дальнего края кровати виднелись цифровые часы, на которых значилось 9:51. Через час с небольшим Кэсси должна быть в вестибюле другого отеля, готовая к обратному рейсу в Париж, а на следующий день — в Нью-Йорк.

Она скользнула спиной вниз по шторам, присела в позе бейсбольного кетчера, а потом опустилась на пол. Она пыталась сосредоточиться и решить, что делать.

Ход мыслей замедлился, когда она увидела сверкающее созвездие на ковре между изножьем кровати и элегантным шкафчиком со встроенным телевизором. Совсем недавно это созвездие было бутылкой водки, которую принесла Миранда. Остались лишь осколки и стеклянные треугольнички, которые можно было даже счесть красивыми, если бы не иззубренный край отбитого горлышка. Осознав, что это может означать, Кэсси почувствовала, как изнутри поднимается тошнота. Она бросилась в ванную, зажав ладонями рот, словно у ее пальцев был хотя бы один мизерный шанс сдержать неподвластный гравитации поток. Она едва успела добежать до унитаза.

Опираясь спиной о биде, Кэсси опустилась на пол лицом к душевой кабине и уставилась на свисавшую с потолка лейку душа. Стены покачивались. Она перебирала в уме все воспоминания о минувшей ночи, но вскоре поняла, что слишком многое остается за пеленой арака, водки и… что там еще они вчера пили? Она пыталась сообразить, что заставило ее взять горлышко от бутылки и перерезать мужчине глотку — словно оленю, которого они с отцом когда-то разделывали. Она же не кабацкая дебоширка. Она в жизни никому не причинила боли — по крайней мере, физической. Правда, о ее пьяных выходках, когда разум затмевали текила или джин, ходили легенды. Теоретически все когда-то происходит впервые, но мысль, что она убила этого парня, не укладывалась в голове. Люди рассказывали, что` она вытворяла, будучи под алкоголем, — ее поступки были унизительными, оскорбительными и порой опасными для нее самой. Но не агрессивными.

Прежде всего, решила она, нужно убедиться, что на ручке двери висит табличка «Не беспокоить». Пока она будет разбираться, как ей, черт возьми, поступить, нужно держать горничную подальше от номера. Кэсси моргнула. Потом еще раз. Поразительно, она протрезвела от одного вида мертвого Алекса Соколова. Головную боль от очередного разрушительного похмелья и сожаления по поводу секса на одну ночь как рукой сняло.



Пару секунд она смотрела на стационарный телефон, стоявший и гостиной, и на кнопку вызова портье. Но не сняла трубку.

Вместо этого она пошла в душ. Смыла кровь с волос, отскоблила с плеча и рук, словно смолу. Она не знала, как именно исполняют смертный приговор в Объединенных Арабских Эмиратах, могла только предполагать, что более цивилизованно, чем в соседней Саудовской Аравии (по телепередачам сложилось смутное впечатление, что среди саудовцев публичное обезглавливание — зрелище чуть менее популярное, чем футбол). В любом случае проверять на своей шкуре не хотелось.

У нее было два варианта: позвонить кому-нибудь после душа или не делать этого. Застрять здесь надолго — очень надолго — или улететь в Париж через пару часов. Два слова звучали эхом в ее голове: очень надолго. Господи боже, она вспомнила несчастную американскую студентку, которая провела много лет в итальянской тюрьме, ожидая суда за убийство, которого, как она клялась, не совершала. Кэсси содрогнулась, представив, что ждет ее здесь, на Ближнем Востоке. Наверняка никто не поверит, будто какой-то человек вошел в номер, перерезал горло Алексу Соколову и не тронул его подружку. А если выбрать первый вариант, то куда сообщить о трупе в постели, в которой спала сама: на ресепшен отеля или в свою авиакомпанию? Или в американское посольство?

Все зависит от того, действительно ли она убила молодого менеджера хедж-фонда. Несмотря на очевидные улики, она почти не сомневалась, что нет. Искренне в это верила.

Конечно, по пьяни, когда набиралась до беспамятства, у нее срывало крышу. На следующее утро ей рассказывали, что она несла. И что вытворяла. Иногда ей рассказывали об этом, когда она возвращалась в бар, где успела до того покуролесить.

«Ты будто рехнулась. Вела себя вызывающе, а потом решила спеть караоке — без музыки, Кэсси, вообще без музыки, там даже не было караоке-центра — и залезла на табурет в углу».

«Полный отпад, ты шлепнулась лицом в пол у дверей женского туалета. И как ты нос-то не сломала?»

«Ты сдирала с себя одежду и уговаривала бармена заняться с тобой голой йогой».

Ей тупо везло, что ее ни разу не поймали пьяной за рулем, что за ней не числилось никаких правонарушений, а значит, она по-прежнему могла летать. Она снова подумала об отце. Наспех вытираясь полотенцем, вспоминала мужчин и ошибки прошлого, снова пересчитывала страны, где спала с незнакомцами и просыпалась с больной головой в чужой постели. И сейчас вряд ли кто-то из членов экипажа отметил тот факт, что Кэсси провела ночь в другой гостинице. Одни были едва с ней знакомы, другие встречали гуляк вроде нее. Может, она и вела себя порой безбашенно, но в этом не было ничего необычного.

Если не Кэсси перерезала глотку мужчине, который накануне нежно мыл ей голову в душе, значит следовало бы поблагодарить того, кто это сделал, что не убил и ее заодно. Такой поступок предполагал или уважение к человеческой жизни, или желание избежать случайных жертв, что противоречило жестокости, с какой он (или она, или они) убил ее вчерашнего любовника. А значит, ее могли намеренно подставить. Кто-то — возможно, та самая женщина, заглянувшая в номер выпить, — хотел повесить преступление на Кэсси. Две мысли мелькнули в голове, и она не знала, что это: нетипичное для нее здравомыслие или приступ паранойи. Первая: она не убивала Соколова, тем не менее горлышко разбитой бутылки наверняка усеяно отпечатками ее пальцев. Вторая: что, если не арак так основательно ее вырубил? Что, если ее накачали наркотиками? Их обоих накачали наркотиками. Что, если дело в принесенной Мирандой водке? По словам женщины, она притащила бутылку потому, что не знала, водится ли алкоголь в минибарах «Роял финишиан» — в каких-то отелях Дубая он есть, в каких-то нет. Это мог быть простой подарок. А мог быть не простой.

Никто из ее знакомых не подозревал, что она сейчас в номере 511 отеля «Роял финишиан». Эта мысль ее немного успокоила. Конечно, Меган и Шейн — коллеги-бортпроводники — видели, как она флиртует с «2С», но она не рассказывала, что собирается с ним встретиться. Они с Алексом постарались обсудить место и время встречи незаметно. Он не спрашивал номер телефона, а значит, ее нет в списке его контактов.

Остается только Миранда.

А вот ей известно многое. Она знает, что Кэсси бортпроводница. Знает ее имя, пусть и без фамилии. А еще именно Миранда, скорее всего, позвонит в отель, когда Алекс не придет на эту их встречу и не ответит на звонки.

В конце концов Кэсси решилась. Всякое бывало по пьяной лавочке, но глотки она никому не резала. По крайней мере, ей так казалось. Она не заглотит приманку и не позвонит на ресепшен. Она удерет из Дубая и с Аравийского полуострова как можно дальше, а уж потом будет разбираться с Мирандой, ее разоблачениями и собственным чувством вины. Потом, когда вернется в Штаты.

Итак, она положила кусок мыла и мочалку, которыми пользовалась, в свою сумочку. Она бы и полотенце прихватила, но подумала, что ее ДНК и так размазана по всей постели. И все-таки, одевшись, она взяла вторую мочалку и протерла все, к чему, как ей помнилось, она прикасалась в спальне, ванной и гостиной в надежде уничтожить отпечатки своих пальцев. Стаканы, мини-бар, бутылки — гору пустых бутылок. Пульт от телевизора. Дальше, поскольку в ее туманных воспоминаниях о прошлой ночи зияли огромные дыры, она пробежалась мочалкой по всем предметам, к которым могла прикасаться хотя бы теоретически. По ручкам дверей и шкафов, вешалкам, изножью кровати. И по красивой арке в изголовье.

Покончив с этим, она собрала все осколки, которые нашла. Мгновение Кэсси задумчиво разглядывала иззубренный край бутылочного горлышка. Могла эта штука разрезать шею Алекса Соколова с точностью хирургического скальпеля? Да кто ж ее знает? Горлышко Кэсси тоже забрала, завернув в полотенце.

Она раздвинула шторы и моргнула от яркого солнечного света и блеска воды в нескольких кварталах впереди. Номер располагался всего лишь на пятом этаже, но первый был просторным и высоким, как зал казино, и поэтому из окон открывался прекрасный вид на лазурное море.

Кэсси наказала себе поговорить с адвокатом, как только целой и невредимой вернется домой. Если вообще вернется. Так, все по порядку. Сейчас самое главное — добраться до своей гостиницы, придумать, что соврать про вчерашнее свидание на случай, если кто-нибудь спросит, и спуститься в вестибюль в 11:15. И когда самолет оторвется от земли, можно будет перевести дух. Нет, в глубине души она понимала, что даже тогда вряд ли расслабится. По крайней мере, полностью. Ни одна ее адская пьяная выходка не шла ни в какое сравнение с сегодняшней — она бросила на произвол судьбы тело человека, истекшего кровью в постели рядом с ней.

И к огромной своей досаде, все это она провернула на трезвую голову.



Табличку «Не беспокоить» на элегантном золотистом шнуре она оставила на дверной ручке: пусть труп Алекса обнаружат как можно позже. Постояла немного, пытаясь вспомнить, где тут, к чертям собачьим, лифт. Отель был огромным, его коридоры, казалось, змеились во всех направлениях. Наконец Кэсси сдвинулась с места, быстро прошла по пустым коридорам и через некоторое время отыскала двери лифтов. Кабинка добиралась до пятого этажа целую вечность, но Кэсси убеждала себя, что просто время тянется медленно — она ведь нервничает. Нет, не нервничает, она в ужасе! Она пыталась успокоить себя мыслью, что все еще может сообщить о случившемся на ресепшен и объяснить — убедительно объяснить, — что она ни в чем не виновата. Ведь пока она не сделала ничего, что нельзя было бы исправить. Просто вошла в лифт (он тоже оказался пуст — доброе предзнаменование). Но вот она уже идет по роскошному вестибюлю с пальмами, восточными коврами и пышными балдахинами в мавританском стиле (а еще видеокамерами, конечно). Ее лицо скрыто солнцезащитными очками и шарфом, который она купила вчера в аэропорту Дубая. Она проходит мимо торгового ряда внутри отеля. Вот магазин, где продают туфли от Кристиана Лубутена. А в этом торгуют только платками «Эрмес». Дальше довольно элегантный бутик с предметами искусства и безделушками. Сквозь клубы тумана пробилось воспоминание, что вчера она зашла во все три магазина. После ужина, по пути в номер. Когда ждала Алекса, у которого была встреча. В одном из магазинов ей запомнился шарф с леопардовым принтом — сияющие завихрения черных и желтых пятен, отделка из золотых бусин по краям. Она мечтала о таком, но не могла себе позволить.

Кэсси пошла быстрее, не рискуя ни с кем встречаться взглядом; миновала консьержа, носильщика и зазывал, предлагающих чай. И вот она окунулась в обжигающий жар пустыни. Прошла по аллее фонтанов, окружающих два одинаковых зеркально расположенных бассейна. Чуть было не села в такси, но вовремя остановилась. Похоже, она сделала свой выбор, так зачем множить свидетельства того, что она вообще побывала в этом отеле? Вышла на улицу — уходи. С каждым шагом решение вернуться представлялось ей все более сложным — если вообще достижимым. Каждый шаг уводил ее от предполагаемой невиновности к возможному приговору. Сейчас она сама подкрепляет показания, которые даст против нее Миранда.

Кэсси взглянула на часы. До гостиницы минут десять пешком, значит останется еще минут пятнадцать, чтобы переодеться в форму и спуститься в лобби. Может, даже двадцать, без нее все равно не уедут. Она начала было набирать сообщение Меган, что вот-вот будет, но остановилась. Сообщения — это зацепки. На мгновение она утешилась тем, что Меган сама ничего не написала. Но потом ее пришибло откровением: она так возмутительно часто исчезала из виду в заграничных поездках, даже здесь, на Ближнем Востоке, что Меган, с которой они многие годы чаще всего летали вместе, кажется, совсем не волновалась из-за ее отсутствия.

Господи, Кэсси, какая же ты балда! Полная кретинка.

И все же она стремительно двигалась вперед, потому что, подобно самолетам, которым отдала огромную часть своей жизни, только так и могла выжить. Думай как преступник.

Она повернула направо на широкую дугу подъездной дороги отеля, затем бросила последний взгляд на пальмы, фонтаны, длинный ряд лимузинов с пуленепробиваемыми стеклами и двинулась в сторону гораздо менее роскошной гостиницы авиакомпании.

Кэсси вздохнула. Она сделала свой выбор, в сотый раз приняла неправильное решение. И пути назад нет.

2

— Хоть фантастику снимай, безумную фантастику! Только представь фильм в цветовой гамме Тарковского. Выгляни из окна на девяносто девятом этаже «Бурдж-Халифа» — утром, пока стоит дымка. Вершины небоскребов над облаками. Шпили в небесах — буквально в небесах — вырастают из тумана. Так и знай, лучшие здания этого города построены для марсиан!

Елена кивнула. До приезда в Дубай она отсмотрела кучу фотографий и многие часы видео. В самолете она сидела у иллюминатора, и, хотя при посадке ей не удалось разглядеть огромные рукотворные острова в форме пальм, все же она насладилась видом небоскребов, словно вышедших из фильма «Бегущий по лезвию». Даже этот бар в отеле представлял собой собрание футуристических черных колонн, стеклянных обелисков и изящных светильников, сосульками свисавших с потолка. Таких высоких барных стульев она никогда раньше не видела. Дубай был вертикальным миром на плоскости моря и пустыни, аванпостом всего самого современного и передового по другую от Ирана сторону Персидского залива. Все это сильно отличалось от Газиантепа — турецкого города, в котором она провела последний месяц, преследуя свою жертву. Тот город местами напоминал кадры из какого-нибудь фильма о Ближнем Востоке периода Первой мировой. Она почти ждала, что однажды столкнется на базаре с Питером О’Тулом в костюме Лоуренса Аравийского.

— Как прошла встреча? — спросила она Виктора, только что прибывшего из «НоваСкайс».

— У них есть беспилотник, который охотится на беспилотники, — сообщил он, фактически не ответив на вопрос.

Интересно, почему не ответил? Уже сбросил со счетов то, что ему там показали, или размышляет, как применить оборудование в Сирии?

— С компом Алекса были проблемы? — поинтересовался Виктор.

Он надел черный костюм и белую оксфордскую рубашку без галстука. В баре работали кондиционеры, в лобби отеля было прохладно, градусов 18. На улице стояла сорокаградусная жара, но, пока они шли сюда, Виктор демонстрировал абсолютную невосприимчивость к высоким температурам. Елена же чуть не растаяла. Впрочем, она плавилась с того самого момента, когда вышла из здания аэропорта.

— Не было, — ответила она, протягивая собеседнику флешку, замаскированную под крохотный тюбик зубной пасты из дорожного набора, какие раздают в самолетах. — В Дубае полиция хорошо работает. Они предположат, что это сделал недовольный инвестор. Им известна наша манера реагировать чересчур жестко.

— Ты и есть недовольный инвестор. Он ведь и тебя обокрал.

— Знаю.

Она пила чай со льдом — надо было как-то нейтрализовать «Столичную», которую пришлось глушить вчера, чтобы не отстать от этой парочки идиотов-американцев. Впрочем, она вообще редко потребляла алкоголь за обедом. Виктор смаковал коктейль из ржаной водки и горькой арабской настойки. Бар располагался на втором этаже, Елена посмотрела в окно на полуденное солнце.

— Да, в Дубае полиция хорошо работает. Просто отлично, — мрачно повторил ее слова Виктор. — Даже превосходно. Как и спецслужбы. Я вспоминаю, как пару лет назад лидера ХАМАСа убили в номере отеля.

Елена кивнула. Она знала эту историю. Да все ее знали. Власти Дубая вычислили убийц с помощью видеокамер, развешанных по всему городу. Проследили их от аэропорта до теннисного клуба, где заговорщики встретились, а потом до отеля, где прикончили военачальника. Конечно, это сделал «Моссад», и дубайцы пришли в страшную ярость из-за того, что их не предупредили. В итоге они спалили агентов. Опубликовали записи с камер и выдали всех.

— Это случилось намного раньше, лет десять назад. Я еще училась в колледже, — поправила Елена.

— Ну конечно, ты еще училась. Конечно. И твой отец был еще жив, — откликнулся он с улыбкой, в которой промелькнуло нечто неприятное.

Не открытая злоба, а легкая злость. Ему не нравилось, когда его поправляли. Он знал, как сильно Елена любила отца, и напоминание о его смерти было маленькой местью. Но как только он донес свою мысль, выражение его лица изменилось.

— Алекс спал?

— Да. Точнее, валялся в отключке.

— Ты его застрелила?

— Я взяла с собой пистолет и глушитель, но в итоге стрелять не стала. Решила не рисковать и сделала все по-тихому. И еще подумала, что в некоторых кругах это сочтут проявлением особого арабского правосудия. Такое, знаете ли, более драматичное послание.

Он вытер рот рукой и посмотрел на часы:

— Не люблю драм.

Елена об этом догадывалась. Именно поэтому она пока не рассказала Виктору о бортпроводнице. Вообще-то, планировала, но никак не могла решить, стоит ли. В конце концов, та женщина была пьяна в стельку, вряд ли она запомнит хоть что-то из своей недолгой интрижки с Соколовым. Кроме того, кому она расскажет? С чего бы ей трепаться? Когда бортпроводница сообщила, что уходит — возвращается в свой отель, потому что завтра утром ей лететь в Париж, — Елена решила подождать. Тоже уйти и вернуться позже, чтобы разобраться с Соколовым. Он был не менее пьян, чем его новая знакомая, и Елене не составило большого труда стащить со столика и положить в свою сумку ключ от номера.

— Я четко сработала. Не беспокойтесь.

Она понаблюдала, как бармен смешивает шоколадный ликер с малиной, и оглядела бар, пытаясь определить, что за ничтожество заказало этот напиток. Скорее всего, блондинка-американка, сидевшая рядом с мужиком вдвое ее старше. Через мгновение выяснилось, что догадка была правильной.

— Буду беспокоиться. И тебе не мешало бы. Перестав беспокоиться, мы станем беспечны, и тогда случится какая-нибудь пакость.

Она терпеть не могла, когда Виктор читал ей нотации. Но не имело никакого смысла спорить с типом вроде него, особенно после этого замечания, вполне безобидного, по его меркам. У него были приемы и похуже, гораздо хуже. Его возмужание пришлось на восьмидесятые годы прошлого века. Он служил в Афганистане в советских войсках особого назначения, где показал себя талантливым специалистом по допросам. Он мог «разговорить» любого моджахеда. Отец рассказывал Елене, что в местах вроде Кундуза и Файзабада командиры Виктора сквозь пальцы смотрели на его методы — они давали результат, хотя и сильно напоминали те, что применялись в подвалах Лубянки в пятидесятые. Теперь он был в числе тех, кто плевал на Конвенцию о запрещении химического оружия, и лишь пожал плечами, услышав о детях, погибших в Хан-Шейхуне. В Дубай он вернулся из Дамаска.

Возможно, Елена и правда действовала беспечно — но не в том смысле, который предполагал ее собеседник. Откровенно говоря, обнаружив в номере Соколова его подружку, Елена попросту не смогла заставить себя прикончить жалкую, пьяную в дым бортпроводницу, которой просто не повезло оказаться не в том месте не в то время. Это не в ее характере, она не такая. Кроме того, за это решение ответка ей бы тоже уже прилетела.

— Вы правы, — ответила она покаянно. — Конечно, вы правы.

— Значит, Алекс бухал, когда ты с ним встретилась. Наверное, произвел на тебя не лучшее впечатление.

— Да уж.

По его губам пробежала легкая улыбка.

— Не любишь расхлябанных алкашей?

— Не люблю, — ответила она. — Не люблю расхлябанность, и точка.

3

По дороге Кэсси купила в аптеке пузырек адвила и проглотила три таблетки, не запивая, — невмоготу было ждать, пока доберется до своей гостиницы.

Мочалку и мыло, прихваченные из отеля, она выбросила в урну на углу. В следующую скинула полотенце и осколки бутылки из-под «Столичной», включая отбитое горлышко. Она вдруг сообразила, что на дне сумки по-прежнему лежат мелкие стекла. На подкладке, без сомнения, остались следы ДНК Соколова. Сумка сама по себе превратилась в улику. Кэсси достала кошелек, паспорт, ключи от номера и телефон. И щетку для волос. Потом извлекла пудру и тушь, на мгновение впала в панику, не находя губную помаду. Нет, зацикливаться нельзя, слишком поздно. Даже если она забыла помаду в номере, все равно туда уже не вернуться. Кэсси сложила вещи в пакет из аптеки. Пройдя еще квартал, она бросила сумку в третью урну.

Сейчас ей хотелось оказаться одной из встречных женщин, с головы до ног закутанных в темные арабские одеяния, стать такой же неприметной. Она плавилась в безумном жаре пустыни. Еще немного — и растает, как фруктовый лед.

Едва войдя в свой номер, она размотала шарф, сняла очки и закинула чемодан на одну из двух кроватей, чтобы уложить вещи. Но тут в дверь постучали, и сердце Кэсси остановилось. Вот оно. Cлужба безопасности гостиницы? Полиция Дубая? Кто-то из американского посольства? Она посмотрела в глазок: это была всего лишь Меган, уже одетая в форму авиакомпании. На Кэсси накатило облегчение пополам с потрясением — вот, значит, что она будет чувствовать всякий раз, когда раздастся стук в дверь или зазвонит телефон. И так до конца жизни? Она в очередной раз задумалась: не вернуться ли в номер 511 «Роял финишиан», не начать ли все с чистого листа?

Кэсси отогнала эту мысль и открыла дверь. Меган окинула приятельницу пристальным взглядом и протиснулась в номер, там оперлась о шкаф и снова уставилась на коллегу. Потом едва заметно улыбнулась.

— А знаешь, Кэсси, я думала, ты будешь хуже выглядеть, — заметила Меган. — Смею ли спросить, где ты была? Вообще-то, я уже начала волноваться.

Кэсси пожала плечами, стянула с шеи шарф и засунула его в кармашек чемодана. Сбросила с ног туфли на шпильках. Боже, и как ее характеризует тот факт, что она не снимает каблуки, даже когда собирается (или предполагает) напиться в стельку? Сколько раз сочетание сангрии и босоножек превращало лестничный пролет в ступень Хиллари на Эвересте?

— Серьезно? — спросила она, пытаясь обесценить беспокойство Меган.

Кэсси шагнула из юбки, спущенной на пол, и принялась расстегивать блузку.

— И почему ты волновалась?

— Ты была с тем юношей? — ответила вопросом на вопрос Меган.

Юношей? Ну да, он молод. То есть был молод. Меган уже 51 год, она на 12 лет старше Кэсси и на полтора, а то и на два десятка лет старше Алекса Соколова.

— Ты знаешь, о ком я, — пояснила коллега. — О парне с места «два-ц».

Опасаясь себя выдать, Кэсси не рискнула посмотреть Меган в глаза. Она свернула блузку в тугой рулон, сложила его пополам, выдавливая воздух, и засунула в отделение чемодана, где держала грязную одежду.

— С «два-ц»? Господи, нет. Кажется, он сказал, что работает в каком-то хедж-фонде. Звучит скучновато. Не в моем вкусе.

— Богачи не в твоем вкусе?

— Ничего не имею против богачей. Но ведь они чокнутые альфа-самцы!

— Вы с ним флиртовали напропалую, особенно перед посадкой.

Кэсси уселась на кровать (только вчера она дремала здесь днем), чтобы натянуть требуемые авиакомпанией черные колготки.

— Вообще-то, нет, — бросила она небрежно.

— Значит, ты не с ним была?

— Я же сказала, нет.

— У тебя похмелье?

— Я бы кивнула, но будет слишком больно. Да.

— С тобой все будет в порядке?

— Конечно.

Кэсси встала, подтянула колготки и осторожно наклонилась к своему чемодану, чтобы достать форму, заготовленную для обратного перелета. Выпрямлялась она медленно, стараясь унять (или хотя бы ослабить) волны тошноты, которой сопровождались все движения головой.

— Аспирин дать?

— Спасибо, у меня есть.

— Ну конечно, у тебя есть. Можно кое-что спросить?

— С кем я была, если не с тем парнем?

— Нет, я не об этом.

Кэсси промолчала.

— Почему? — произнесла Меган. — Почему ты так с собой поступаешь? Когда-нибудь тебя просто убьют. Я знаю, в Дубае безопасно. Но все-таки мы на Ближнем Востоке. И все-таки ты женщина. Тут не Париж и не Нью-Йорк.

Она села на кровать, наблюдая, как Кэсси влезает в черное форменное платье с синими и красными полосами, подчеркивающими стройность фигуры. Слово «убьют» эхом откликнулось у нее в голове, вызвав дрожь. Когда еще она видела труп? На похоронах. Не на похоронах отца, потому что после автомобильной аварии его тело уложили в закрытый гроб. На похоронах матери. А еще бабушек и дедушек, которые просили их не кремировать. Она вспомнила перерезанное горло Алекса Соколова. Кажется, его глаза были закрыты — распахнутые глаза она бы запомнила, — но от этого его гибель не представлялась ей менее страшной.

— Я в порядке, — солгала она. — Я в порядке.

Словно, повторенные дважды, эти слова стали бы правдой. Сказано — сделано.

— Да не в порядке ты, — заметила Меган, глядя на нее скептически. — Если люди в порядке, они не…

— «Они не» что? — огрызнулась Кэсси, вложив в три коротких слова всю свою злость и желание защититься (и сама удивилась своей вспышке). — Что конкретно я сделала не так?

Меган наклонилась вперед и оперлась ладонями о колени, не зная, что сказать. Интересно, с чего подруга (впрочем, нет, всего лишь коллега, дружба предполагает более близкие отношения) начнет: с секса или с выпивки? Но Меган промолчала.

— Не суди меня, — сказала Кэсси. — Я серьезно. У тебя прекрасный муж и двое милых детишек…

— Одной шестнадцать, другой тринадцать. Они уже давно не детишки, — перебила ее Меган, и это прозвучало примирительно.

— Я живу своей жизнью. Это мой выбор, не твой.

— Знаю. Я все поняла. Только успокой меня — ты абсолютно трезвая?

— Да, конечно.

— Тогда ладно, сдаюсь! Так с кем ты развлекалась?

— Да так, встретила одного типа в баре.

— Я не видела тебя внизу.

Хотя их номера располагались рядом, Кэсси была уверена, что коллега еще спала, когда она накануне вечером покидала гостиницу. Достаточно будет немного приврать.

— Мы познакомились почти сразу и скоро ушли в его отель. А ты чем занималась?

Она достала из чемодана фирменные шарфик и пояс авиакомпании.

— Шейн знает тут один японский ресторан, поужинали с ним, Викторией и Джейдой. Было мило. Потом разошлись по своим номерам и легли спать. Хорошо отдохнули.

Сначала Кэсси понадеялась, что коллега не будет читать ей ханжеские нотации, но последняя фраза убедила ее в обратном.

— Молодцы, — ответила она.

Кэсси начала было повязывать шарфик, но невольно замерла, вспомнив жуткую рану поперек горла Алекса Соколова. Она едва заметно вздрогнула, подумав, как уязвима шея.

Неверно интерпретировав это непроизвольное содрогание, Меган встала и взяла руки Кэсси в свои.

— Сделай себе одолжение, — заговорила она.

Кэсси промолчала, но почувствовала, как внутри разворачивается змея, готовая ужалить в ответ, если Меган произнесет хоть слово осуждения.

— Начни все заново, — посоветовала коллега с материнскими нотками в голосе. — В смысле, оденься нормально. Первым делом смени белье. Я задержу автобус.

Она отпустила пальцы Кэсси и оставила ее в номере одну.



Микроавтобус пробирался в аэропорт по пробкам, в переднем ряду без умолку болтал Стюарт, второй пилот. Кэсси с радостью включила бы кондиционер посильнее, чтобы легче справляться с накатывающей тошнотой, но не хотела привлекать к себе лишнее внимание. Лайнер вылетит не раньше чем через пару часов, но лучше заранее удостовериться, что в дорожном несессере есть упаковка драмамина.

— Напоминаю, это Гамбург, а мы с вами знаем, что диспетчеры там такие все из себя немцы, — рассказывал второй пилот.

Он обернулся, обращаясь во всем, кто сидел позади. В микроавтобусе было четырнадцать кресел, и все, кроме водительского, были заняты членами экипажа. Кэсси сидела в последнем ряду вместе с Меган и Шейном, забившись в угол у окна.

Командир экипажа и его семья уже целую вечность жили на Среднем Западе, но родом он был из Германии. Интересно, подумала Кэсси, второй пилот просто подшучивает над капитаном, или Германия имеет отношение к истории? Она впервые летела со Стюартом, поэтому не знала ответа на этот вопрос. Ей было известно только, что Стюарт — трепач, каких мало.

— И что бы это значило? — миролюбиво поинтересовался капитан.

Ему было за пятьдесят, он уже начал лысеть, но оставался поджарым, классически привлекательным мужчиной. За последние пять лет, с тех пор как попала на международные рейсы, Кэсси летала с ним несколько раз, и ей нравилось наблюдать, как пассажиры одобрительно кивают, заглянув мимоходом в кабину и увидев такого летчика.

— Они очень деловые, — ответил Стюарт. — С ними не забалуешь. А самолет стоит на земле. Речь о «Британских авиалиниях», значит позывной «Спидберд». Диспетчер велит Спидберду рулить к выходу «альфа два-семь». Но самолет останавливается! Совсем останавливается. Диспетчер спрашивает: «Спидберд, не можете найти выход?», Спидберд отвечает: «Как раз ищу».

— Боже, я понимаю, к чему ты ведешь, — заметил капитан со смешком.

— Ага. Рулежники уже серьезно злятся и теряют терпение: «Спидберд, вы что, никогда раньше не бывали в Гамбурге?» И капитан отвечает с этаким британским льдом в голосе: «Бывал. В сорок третьем году, так что я не садился».

Меган и Шейн вежливо рассмеялись, Меган даже понимающе покивала. Но капитан, раньше служивший в ВВС, покачал головой и спросил:

— И в каком всеми забытом ситкоме ты услышал эту древнюю хохму?

— Думаешь, это байка?

— Это и есть байка, да еще вот с такой бородой. Обычно в ней фигурирует Франкфурт.

— Ну, не знаю, — вмешалась Меган.

Она начала рассказывать что-то о своей подруге-немке, работающей в «Люфтганзе», но Кэсси занимало лишь одно — она ощутила на себе раздражение, которое испытал немецкий авиадиспетчер (реальный или воображаемый), сидя в своей башне. Микроавтобус едва двигался. Остальных пассажиров это, казалось, вовсе не тревожило: без них самолет не улетит и они наверняка доберутся до аэропорта с хорошим запасом времени. Но чем дольше они стоят в пробке, тем больше вероятность, что Кэсси все еще будет в Дубае, когда найдут тело Алекса Соколова. Табличка «Не беспокоить» давала отсрочку в пару часов, не больше. Кэсси понимала, что люди, включая Миранду, уже полтора часа строчат парню сообщения с вопросом, почему тот не явился на встречу. Теперь в любой момент в номер могут отправить гостиничных охранников, чтобы те открыли дверь.

Она выглянула в окно и увидела полицейскую машину, новенькую «ламборгини», которая толкалась в пробке рядом с микроавтобусом. Внутри сидели полицейские в темно-зеленых беретах и оливковых рубашках с короткими рукавами. Водитель, молодой парень с роскошными усами, повернул голову и встретился взглядом с Кэсси. Прикоснувшись к своему берету, он одарил ее улыбкой скорее благородной, чем игривой. Кэсси помахала в ответ, но порадовалась, что на ней солнечные очки и шарф. Она сказала себе, что еще есть шанс вернуться в отель. Даже сейчас. Наверное, еще не поздно. Она мысленно услышала, как кричит на весь салон — просит водителя остановиться и выпустить ее.

Впрочем, это если предположить, что не она убила Соколова. Она не верила, что способна на убийство, но кто еще мог это сделать? Уже пару часов ее сомнения раздувались, как воздушный шар.

Она промолчала, а микроавтобус немного продвинулся вперед, и полицейская машина продвинулась вперед; а Стюарт все разглагольствовал, и остальные члены экипажа завязывали беседы.

— А нам вообще нужны теперь пилоты бомбардировщиков? Они все еще в строю? Главный урон мы ведь наносим беспилотниками, — рассуждал Шейн.

— Спроси у Кэсси, — пробормотала Меган. — Ее зять военный.

— Правда? Он служит в авиации? Занимается дронами? Люблю их. По-моему, беспилотники — это очень круто.

— Насколько я знаю, он не имеет никакого отношения к беспилотникам, — ответила Кэсси. — И он служит в армии, а не в ВВС.

— Да? И где находится его часть? В Америке или за границей?

— Сейчас он в Кентукки. В этом штате мы с сестрой выросли. Там они и познакомились. Он служит майором на военном складе «Блю-Грасс».

— «Блю-Грасс», милое название, — вступила в разговор Джейда.

— Как же! Там занимаются химическим оружием, — пояснила Кэсси.

— Инженер на заводе химоружия? Звучит страшновато, — пробормотал Шейн.

— По-моему, он как раз уничтожает все эти страшные штуковины из наших запасов, — ответила Кэсси.

На самом деле она понятия не имела, что там происходит. Они с зятем не обсуждали эту тему. Знала только, что он занимается зарином. И вдруг, когда пробка наконец начала немного рассасываться, взвыли сирены. Пассажиры микроавтобуса встрепенулись.

— Что-то случилось, — сказал Стюарт.

— Пожарные? — предположил бортпроводник, ровесник Кэсси.

Им не довелось познакомиться поближе, потому что в их дебютном совместном рейсе он работал в экономклассе, а Кэсси в первом.

— Нет, это полиция, — ответил водитель. — К югу от нас, в Джумейре.

Почти сразу же на соседней машине замигали проблесковые маячки, и автомобиль начал толкаться в пробке, пытаясь развернуться. Кэсси задергалась, потому что отель «Роял финишиан» находился в Джумейре. Пришлось успокаивать себя мыслями, что Джумейра лежит на пересечении главных городских магистралей, а водитель делает выводы на пустом месте. Ясно только одно — полицейские машины ревут где-то позади.

— Эх, не стоило мне оставлять в лобби коробку с флагом ИГИЛ и будильником, — усмехнулся Стюарт.

— Это не смешно, Стюарт, — отрезала Джейда укоризненно и слегка возмущенно (ее миловидное, сердечком лицо омрачилось недовольством). — Ты же знаешь, какие сейчас времена и где именно мы находимся. И уж тем более не надо так шутить, если хочешь с нами подружиться.

— Я поторопился? — спросил Стюарт.

— Ты был бестактен. Шутка твоя оскорбительна и глупа.

Меган наклонилась к Кэсси и прошептала:

— Ты забыла сумку?

Та потерла глаза. Говорить, что потеряла, нельзя — ведь паспорт, кошелек и телефон при ней.

— Длинная история.

— Так расскажи.

— Пролила на сумку красное вино, пришлось от нее избавиться.

— Ты ее выбросила?

— Да.

— Где?

— Какая разница?! Забудь.

— Ты в порядке?

— Да, а что? — вскинулась Кэсси.

— Ты на меня сорвалась.

— Извини.

— И по-моему, ты вспотела.

— Я в норме.

Тем не менее Кэсси стало легче, когда Меган окликнула водителя и попросила прибавить им сзади прохлады.



Автострада «Шейх-Заид» тоже стояла. Даже когда муэдзины через громкоговорители на минаретах начали призывать верующих к полуденной молитве, лучше не стало. Микроавтобус прибыл в аэропорт довольно поздно, и экипажу пришлось сразу бежать в самолет. Он был уже подготовлен, просто чудо, что у них оставался шанс вылететь вовремя. В этом рейсе роль старшей бортпроводницы досталась Меган, следом за ней шел Шейн. Кэсси снова работала в первом классе. В ее июльском графике отмечался как перелет (Париж — Дубай), так и класс (первый). Кресло в последнем ряду салона первого класса предназначалось для воздушного маршала — грузного американца в неприметной ветровке, и Кэсси показалось, что, устраиваясь перед полетом, он за ней наблюдает. Она сделала глубокий вдох и сказала себе, что ее просто одолевает паранойя.

Предполетный инструктаж был записан на видео, но бортпроводница все равно, как на посту, стояла в начале прохода, чтобы обратить на него внимание пассажиров. В салоне никто и ухом не повел. Некоторые даже не потрудились снять наушники и оторвать глаза от своих планшетов и газет. И не потому, что все очень часто летали и знали правила наизусть. Своим поведением пассажиры подчеркивали собственное бесстрашие. Если поднимешь взгляд и прислушаешься, вдруг кто-то решит, что ты боишься летать? Или что ты не из тех счастливчиков, которые полжизни проводят в небе? Что ты здесь новичок.

Пока видеоинструктор жизнерадостно разглагольствовал о правилах безопасности на борту, Кэсси повернулась в сторону бортовой кухни, зацепилась каблуком за планку на полу и пошатнулась. Саудовец в безупречно белом таубе — по виду, топ-менеджер какой-нибудь компании — подхватил ее левой рукой.

— Спасибо, сама не ожидала, — смутилась Кэсси.

Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь спотыкалась в самолете, стоящем на земле. Ладно еще в полете во время тряски, но на земле? Что-то новенькое.

— Рад помочь, — ответил саудовец, одарив ее широкой великодушной улыбкой.

Его шею и волосы покрывала куфья, прижатая к голове темным плотным обручем-икалем. Нечаянный спаситель вернулся к деловому журналу, который читал со своего планшета.

Выпрямившись и повернувшись спиной к бортовой кухне и кабине пилотов, Кэсси заметила, что единственным человеком в салоне, наблюдавшим за ней, был воздушный маршал. Интересно, может он почуять ее страх, как какой-нибудь лев?



Самолет задержали на стоянке, и с вылетом они опоздали. Взлетно-посадочная полоса была пуста, но время неумолимо утекало. Капитан объяснил экипажу и пассажирам причину простоя: грозы над Восточным Средиземноморьем и Южной Европой. Вылет откладывается примерно на полчаса. Кэсси старалась убедить себя, что так и есть, что их удерживает только непогода, но все больше беспокоилась. И все-таки она работала. Они с Меган принесли пассажирам первого класса напитки, потом еще напитки и смесь орехов, подогретых в печке. Пассажирам экономкласса оставалось только ждать и нервничать, что они не успеют на стыковочный рейс в аэропорту имени Шарля де Голля. Кэсси постоянно поглядывала в иллюминатор, будто ожидая, что рядом с самолетом из туннелей, змеившихся под аэропортом, вот-вот выскочит полицейская машина. Иногда она замирала у переднего люка, боясь, что кто-то с другой стороны скомандует его открыть, открыть немедленно, а потом из кабины пилотов выйдет капитан и кивнет, давая на то разрешение, потому что службе безопасности понадобится вывести кое-кого из самолета. Время от времени она заглядывала в телефон в поисках новостей об американце, управляющем хедж-фонда, найденном мертвым в номере дубайского отеля. Но ничего не появлялось ни в «Твиттере», ни на новостных сайтах — по крайней мере, англоязычных.

Наконец телетрап отделился, Стюарт приказал экипажу проверить, готов ли салон ко взлету. Пора пристегнуть ремни. Они начали руление, потом покатились по ВПП, и Кэсси ощутила, как самолет вздрогнул, — значит, шасси вот-вот оторвутся от земли. Ура, полетели! Они поднимались в воздух, они покидали Дубай. В очередной раз оставляли далеко внизу лыжный курорт, построенный в закрытом помещении, заметные из космоса рукотворные острова в форме пальм, футуристические башни и шпили. Вендинговые автоматы с золотом. Самолет парил над бесконечными рядами нефтяных скважин и буровых вышек, с высоты они выглядели как скопление трудолюбивых муравьев, прикованных к земле. А потом — пустыня, бесконечная плоскость и бегущая по ней песчаная рябь, волны барханов на западном горизонте.

И тут нахлынули слезы — неожиданные и неудержимые, и Кэсси не утирала их и не пыталась успокоиться. Тушь вместе со слезами стекала по щекам. Она плакала тихо, зная, что никто из пассажиров не увидит ее здесь, на откидном сиденье. Меган могла повернуть голову и удивиться, с чего бы коллега пришла в такой раздрай, но они летали вместе достаточно часто, и Меган поняла бы, что рано или поздно Кэсси возьмет себя в руки.

Отчасти она плакала от глубокого облегчения: самолет покинул Аравийский полуостров, где приходится непросто любой женщине, и совсем уж плохо, если эту женщину подозревают в том, что она в необъяснимом приступе посткоитального безумия, подогретого араком, едва не обезглавила некоего беднягу, ворочавшего чужими деньгами. Но она понимала, что прежде всего оплакивает потерю. Теперь, когда инстинкт самосохранения, который вел ее до сих пор, потихоньку утрачивал свое влияние, она подумала о человеке, которого бросила в номере отеля. Шок постепенно испарялся, словно утренняя дымка в лучах солнца, поднимающегося над Камберлендскими горами, и она впервые погрузилась в скорбь и отчаяние, идущие рука об руку с чувством утраты.

Она мысленно перечислила то немногое, что успела узнать о личной жизни Алекса Соколова. Он был единственным ребенком в семье. Его родители жили в Шарлоттсвилле и уже подумывали о пенсии, хотя до нее им было еще довольно далеко. (Господи, как же молод был Алекс! Его родители даже не пенсионеры.) Он сказал, что занимается фондом около четырех лет — так он его и называл всякий раз, просто «фонд», — а раньше работал в «Голдман Сакс». Он управлял деньгами с тех пор, как получил диплом по математике (количественное что-то там и финансовое что-то там) в Дареме. На вопрос о работодателе он тоже ответил довольно уклончиво и назвал только имя — Дьюк, хотя она и выспрашивала подробности. Он предпочитал Толстого и Тургенева Достоевскому, хотя и настойчиво советовал ей перечитать всех трех авторов — «уже спокойно, по-взрослому, а не наспех перед экзаменами».

Он не просто заказал столик на двоих во французском ресторане в паре кварталов от отеля, но еще и сунул денег метрдотелю, чтобы их посадили в уголке и за соседним столом не было других посетителей. Сначала она решила, что это просто выпендреж завзятого позера, но, подводя ее к столику, он шепнул, что считает ухаживания глубоко личным делом и хочет этим вечером за ней поухаживать. Они выбрали блюда, которые стоили дороже всего, что она купила за три дня в Париже и Дубае. Ужин обошелся ему во столько, сколько в иные месяцы составляли все ее расходы на продукты. Он заказал рагу из телятины под белым соусом, а она петуха в вине, пошутив, что после выпитого ими арака остается только мяса в винном соусе поесть (хотя, конечно, он напомнил ей, что в процессе приготовления весь алкоголь испаряется). Они наслаждались едой, уединением и никуда не торопились. Прикончив бутылку вина, они попросили еще арака. И все же, падая в алкогольную кроличью нору, они ни на минуту не забывали о том, что находятся в Дубае. Оба бывали здесь раньше и знали, что штрафы за пьянство в общественном месте тут малоприятные. Они вели себя смирно, флиртовали в своей укромной нише, но не прикасались друг к другу. Алекс понизил голос, описывая все, что собирается с ней сделать в номере отеля, после того как к ней присоединится. Он незаметно протянул ей ключ от номера, и ее тело пронзила легкая дрожь, когда кончики их пальцев соприкоснулись.

Конечно, полиция отследит его кредитку, и в ресторане вспомнят, что он был с женщиной, наверняка американкой, потому что они разговаривали на американском английском. Кто-то, возможно, отметит, что спутница была постарше его. Но они же не привлекали внимание? Вообще-то, да, немного, когда заказали сначала арак, потом вино, а потом опять арак. Но Кэсси была уверена, что половину, возможно, даже две трети ужинавших в ресторане составляли люди с Запада. Кэсси и ее спутник не выделялись на общем фоне.

Он любил футбол, играл во время учебы. Еще больше любил сквош и до сих им занимался.

Мысль о том, что он тоже любит поддать — как минимум этой ночью, — отозвалась в ее сердце острой, тоскливой болью. Кэсси предполагала, что все, кто пьет так, как она, имеют на то причину, но не стала расспрашивать Алекса. Что толкало его на пьянство? Теперь не узнаешь. Естественно, он не пытался вызнать ее причины.

Он курил. Она давно не развлекалась с курильщиками, но поцелуи Алекса не оставляли ощущения, будто лижешь пепельницу. Скорее, было в них что-то приятно декадентское. Он сказал, что курит только в заграничных командировках.

Как только он вернулся в номер, они легли было на пунцовое покрывало на кровати, но тут он повел ее в душ. Она удивилась и не знала, как реагировать: то ли восхититься его самообладанием, то ли обидеться (впрочем, об этом думать ей не хотелось). Она подчинилась — и не пожалела. Они занялись любовью там, в ванной, она стояла на коленях на мраморной скамейке, его руки обвивали ее тело, пальцы гладили между ног. А после он мыл ее волосы.

При этом воспоминании из груди Кэсси вырвался тихий, но слышный всхлип. Прямо здесь, на откидном сиденье для персонала.

— Боже, да ты плачешь, — прошептала Меган, явно внутренне балансируя между сочувствием и раздражением. — Тебе нужна помощь?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Кэсси шмыгнула носом и вытерла щеки пальцами.

— Не знаю, — солгала она. — Честное слово, не знаю. Но я в норме. Сейчас успокоюсь.

В воспоминаниях появилась Миранда. Когда она удалилась, Кэсси тоже собиралась уйти, но тут Алекс отвел ее в потрясающую спальню, и они снова занялись любовью. Они прикончили маленькую бутылку арака из мини-бара (тогда Кэсси казалось, что они ее добили; этим утром, вытирая голубое стекло мочалкой, она слышала, как на дне плещется жидкость). Затем вернулись к водке. Почему-то Алекс не смог отвинтить крышку и случайно разбил бутылку о прикроватную тумбочку (или разбил с досады?). Вместо того чтобы убрать осколки, они покатились со смеху. Кажется, после этого Кэсси начала одеваться. Но дальше все пряталось в тумане — на месте воспоминаний зияла дыра. Кэсси проснулась голой. Какого черта она не натянула юбку, блузку и не свалила в свою гостиницу?

Господи, все как всегда — сколько раз она просыпалась голой, с похмелья, в постели с мужиком, понятия не имея, как туда попала. Только на сей раз мужик оказался мертв.

Она снова все взвесила, пытаясь разобраться, что натворила. Что предположительно натворила. Он на нее напал, а она защищалась? Возможно, но маловероятно. Насколько она помнила, они занимались сексом дважды. И все же нет — похоже, нет. Даже если она вырубилась, это не значит, что она на все согласна. А если провал в памяти скрывает именно это: он хочет продолжения, а она сопротивляется? Они пьяны, оба пьяны в хлам. Он наваливается на нее, он не останавливается, и она бьет его по голове, лицу, спине. Она царапается, его гнев и агрессия нарастают. Ее взгляд падает на разбитую бутылку из-под «Столичной». Возможно, кое-какие осколки валяются на прикроватной тумбочке. Она дотягивается до того самого горлышка, хватает его и бьет насильника, как ножом. Перерезает ему глотку. Мысленным взором она видит свое движение наотмашь и образовавшуюся рану.

А потом она засыпает.

Кэсси пожалела, что утром не пригляделась к телу повнимательнее. Увидела шею Алекса, и с нее хватило. Отметила только, что его глаза закрыты. Не осмотрела его голову, предплечья. Куда еще могло угодить горлышко от бутылки? Неизвестно.

И все же, анализируя вчерашний день, она не представляла, чтобы он пытался принудить ее к сексу, а она сопротивлялась. Господи, да секс в отключке — часть ее жизни! Такое случалось. Слишком часто она просыпалась бок о бок с разными гнусными типами. Она предположила (и от этой мысли ее только сильнее замутило), что скорее позволила бы себя изнасиловать.

Изнасиловать. Она тихо простонала, повторяя в уме ужасное слово.

И пусть она не убивала Алекса Соколова, но она сбежала. Факт остается фактом. У бедняги были родители и друзья, он истек кровью рядом с ней. А она его бросила.

— Ты не в порядке, — прошептала Меган. — Это не похоже на твои прежние, как бы помягче сказать, выходки. Что-то случилось.

— Ничего не случилось.

— Люди не рыдают из-за «ничего».

Прозвенел сигнал: самолет достиг высоты в десять тысяч метров. Плакать больше нельзя. Пора работать. Надо умыться и поправить макияж. Она отстегнула ремень и встала, решив, что будет очаровательной и деловитой — как обычно.

И все же, стоя в маленьком туалете и разглядывая себя в зеркале, она отметила круги под глазами, которые искусно маскировала макияжем; и то, что голубые радужки уже не сияют, как в юности; и то, что их обрамляет сеточка тончайших красных нитей. Следы похмелья. Снова подступили слезы. Она вспомнила, что однажды в детстве сказал ей отец: похорони мертвых и живи дальше. Это случилось за несколько лет до того, как он, пьяный в хлам, снес телефонный столб своим «доджем», на заднем сиденье которого ехала его младшая дочь. Это произошло задолго до того, как он случайно (по крайней мере, Кэсси хотелось так думать) убил себя и двоих подростков. Так уж вышло, что они ехали из Лексингтона по своей полосе, а ее отец, снова пьяный, мчался по встречке.

Он выдал свой отеческий совет, когда ей было восемь. Тогда ее, вопреки надеждам, не перевели в следующий класс балетной школы вместе с двумя подружками. Преподавательница сочла, что Кэсси не готова. Отец пытался ее утешить. Ну что же, сказал он, иногда просто нужно похоронить мертвых и жить дальше.

Сам он, увы, не последовал собственному совету. После кончины жены, матери Кэсси, запил еще сильнее. Но Кэсси так и не забыла и не избыла напутствие, полученное в третьем классе. Она вспомнила его в пятнадцать лет, когда не стало мамы, и в девятнадцать, когда погиб отец. Слова часто приходили ей в голову, когда она прощалась навсегда с мужчиной, которого соблазнила или который соблазнил ее, особенно в те моменты, когда напивалась настолько, что не настаивала на использовании презервативов, которые всегда носила с собой. Правда в том, что в случайном сексе нет ничего беспечного. Когда все получается, он дарит очень острые ощущения. Когда не получается — отвратительное чувство неудовлетворенности. И в любом случае он оставляет в душе отметины. Иногда они похожи на те, что возникают после пьяной отключки. Иногда они другие: насилие не так ярко выражено, но гнетет отвращение к себе.

Однажды она процитировала отцовскую мудрость мужчине, с которым провела ночь. Дело было утром, и они довольно дружески сошлись во мнении, что предыдущая ночь была богопротивной пьяной ошибкой. Они могли бы стать приятелями, им не следовало спать вместе. Ее партнер заметил, что, каким бы мрачным и неуместным ни казался этот совет, ничего другого и не ждешь от человека, назвавшего свою старшую дочь Кассандрой.

Аналогично, в ее алкоголизме уже долгие годы не было ничего беспечного и случайного.

В дверь туалета постучали, раздался голос Меган: